Аннотация: Рассказ об одном дне в трёх частях. На воинскую часть в Буйнакске совершено нападение. Убит один человек, и ещё один ранен. Спустя сутки бандиты блокированы милицией, и в качестве усиления в подмогу посылают несколько рот из обстрелянной части, солдаты которой жаждут справедливого возмездия за смерть товарищей. часть первая - сборы. Знакомство с нашей ротой. Почему в частях? ибо писать всё целиком лень! допишу остальные два куска выложу одним рассказом.
Набег.
Сборы.
Из динамика раздался охрипший голос дневального:
- Рота, подъём, подъём, подъём! Тревога!
- А? Чего? (зевок) Бля, ещё пять часов! - послышался голос с койки из угла кубрика.
- А я вчера вообще с наряда снялсяяяааааа! (зевок) - отвечал голос с койки напротив
- Рота, подъём, подъём, подъём!
- Да, блин, проснулись мы уже! - крикнул в коридор голос с ближайшей к двери кровати. И в этот момент кто-то, наконец, щёлкнул выключателем. Свет прикроватной лампы выхватил из полутьмы маленькую комнату. Три кровати, три шкафчика, три стула. Через тонкую гипсокартонную стенку такая же точно комната на троих. А за стеклянными дверьми общая прихожая кубрика с сушилкой, туалетом, душем, умывальниками, шкафом для бушлатов, вещьмешков и броников. Кубрики на шесть человек, это почти что люкс по сравнению с колхозными частями в России. Материальное напоминание о мнимой элитности нашей бригады, хотя, по сути, сюда сплавляли всякое разношёрстное отребье, какое не жалко первым кинуть в бой. Наверное, и я сам что-то в этом духе, если попал сюда. Ну, уж точно не элита!
- Утро в Дагестане начинается пораньше!
В мягком свете надкраватного плафона кубрик обрёл цвета и очертания, а безликие голоса превратились в людей. На фоне бежевых стен крашеных эмульсионкой призрачно двигались люди. Сквозь полусонное марево я видел массивный силуэт Гришкина, залезшего в шкафчик за мылом и зубной пастой, и юркую фигуру Даваева, первым рванувшего в душ, опередив только что выскочившего из соседней комнаты Мордвинова.
- Даваев, сука! - только и успел крикнуть пермяк, стукнув кулаком по захлопнувшейся перед его носом двери. Из душа раздался победный хохот Даваева, сменившийся визгами по поводу холодной воды.
Горячей не было с января, её дали аккурат за месяц перед выборами, и как только президента возвели на престол сразу же отключили.
- Слышь, Иван! А ты чё, типа особенный? - Гришкин посмотрел на меня прищуренными и без того узкими калмыцкими глазами, - Не ну ясен пень, ты перец, дембелей по шконкам гоняешь!
- Да встаю я, встаю! - отмахнулся от Гришкина и зевнул ещё шире.
- Блин, Иван, ты так не делай! Ты когда так зеваешь, мне страшно! А то глядишь, меня проглотишь! У тебя паста осталась? Делись!
- Да была, уже иду!
Через секунду мы уже мылись и чистили зубы у раковин, через минуту были одеты и заправляли кровати, натягивая синие одеяла ровно до третьей полосы, и отбивая края лёгкими хлопками ладони.
- Я слышал, что в Гирей-Аллахе для этого специальными лопатками пользуются, - бросил я Гришкину, оглядываясь через плечо.
- Ну а хрена ты хотел? - пожал плечами здоровый калмык, - Там, в эмесбе уставом трахают.
В этот момент в комнату вбежал Даваев, шипя и ухая от холодной воды. Он кинул беглый взгляд на нас и его узкие как щёлки глаза комично округлились.
- Едрить, вы резкие! - выпалил он, глядя на нас полностью одетых и наши заправленные кровати.
- Ну ты ещё дольше поплескался бы, русал! - усмехнулся я глядя на его скоростное мельтешение.
Динамик на стене прохрипел:
- Рота, выходи строиться на цп! Форма одежды номер пять! С касками и брониками!
Я подбежал к двери в коридор и крикнул:
- Газики брать?
В ответ динамик прохрипел:
- В брониках, касках и газиках!
Через минуту, как сонные муравьи, к тумбочке дневального потянулись солдаты в бушлатах и болтающихся не застёгнутыми засаленных бронежилетах. Каски свисали с шей на грудь, как и зевающие головы.
- А мы на целый день? Может, надо было ватники одеть? - подумал в слух Гришкин.
- Давай с собой возьмем!
- Ну, метнись за ними по братски! На всех возьми! Давай, кабанчиком!
Я рванул обратно, и вскоре бежал уже с тремя скатанными в рулоны ватными штанами под мышками.
- Где чьи?
- Ну, эти мелкие явно не мои! - Гришкин брезгливо отбросил две скатки.
- Маленькие мне дай! - я выхватил штаны моего размера.
- Э! А мне типа, что осталось? - возмутился Даваев.
- Ты хочешь мой? - спросил я, протягивая скатку.
- Хочу! Хотя, нафиг! Они мне маленькие!
- С какого? У нас одинаковый размер!
- Я сказал - хочу эти!
- Ну, так они и достались тебе с самого начала!
- Тогда я хочу другие!
- Задолбал!
Даваев расхохотался и вырвал у меня понравившиеся ватники.
Через минуту мы стояли в холе напротив тумбочки дневального, разобравшись повзводно. Срочники у длинной стены. Контрабасы отдельно у короткой, и то, как они стояли, болтая друг с другом, назвать строем можно было с большой натяжкой. Здоровенный кумык Алишка вообще щелкал семечки, благо, что шелуху ссыпал в карман. Мелкий и круглый как колобок топосаранец Мурат громко рассказывал Рамису нецензурный анекдот. Прилично вел себя только вечно спокойный и невозмутимый Шамиль. Кажется, он был лезгином или удином. Чёрт, на мой взгляд, для маленького роты, что-то многовато национальностей. Дежурный по роте татарин Рамис и старшина аварец Гашим Хузайматов уже мерили шагами пол, прогуливаясь как Табаки и Шерхан, окруженные сворой гиен. Ну, то есть - нами.
- Оружие сразу выдавать или после завтрака? - спросил Рамис.
- Сразу, - с сильным аварским акцентом отвечал старшина.
- Ну, тогда. Открываю оружейку?
Старшина ещё раз оглядел строй солдат.
- Ротного ещё не было?
- Нет.
- Тогда подождём.
- У нас ранний завтрак в пол шестого - напомнил Рамис Гашиму.
Внезапно, при упоминании о завтраке проснулось чувство голода, как будто я голодным ещё ложился спать. В добавок Гришкин вчера пол вечера рассказывал, как вкусно в Калмыкии делают шулюм. В моем взводе русскими были почти все, за исключением калмыков Гришкина и Даваева. Я жил с ними в одной комнате кубрика, внося этническое разнообразие. Остальные косились на меня, как будто мне дико не повезло, и я должен страдать по этому поводу. Но на самом деле ладить с парнями получалось вполне сносно, не испытывая особого культурного шока. Чего нельзя было сказать о ребятах живших в одном кубрике с осетином Аланом. Этот кадр был той ещё мразью, не раз получавшей от старшины лещей перед строем в купе с обещанием сгноить Алана в дисбате.
Стоявший рядом со мной Лёха из первого кубрика с ехидцей посмотрел на меня и спросил шёпотом:
- Ванёк, у тебя чё? Глаза ещё не окосели? Нет? Я думал ты уже вот так ходишь! - и он оттянул пальцами края век, сделав свои глаза похожими на китайские. По всему заднему ряду строя покатился смешок. Я же не придумал ничего лучше, чем демонстративно отвернуться от него и игнорировать дальнейшие подколки.
- Чё-то жрать охото! - зевая, прошептал Гришкин, - Чуду хочу или курицу... Ванёк, ты чё будешь? А! Забыл, ты же курицу не ешь.
- Чё правда? - спросил Даваев, - Вегетарианец? Да не гони! Он же ест мясо, я сам в столовке видел, как пельмени наворачивал. Потом, скотина, ещё и по второму кругу в очередь встал, нехват!
- У него, типа, вызывает отвращение отрывание мяса с костей или типа того. Да Ванёк?
- Типа того, - нехотя отвечал я. Ну не люблю я курицу, ну что тут поделаешь.
- Тогда давайте сегодня вечером чуду возьмём. На ужин так то можем не успеть! Чуду то с мясом все будут?
- Я только за! К чуде сметану нужно заказать.
- А? Чего? На жрачку скидываемся? - повернулся из второго ряда Кореев.
- Вот он, уши греет! - недовольно фыркнул Гришкин.
- А то, я с вами хочу! - Кореев скорчил обиженное лицо.
- Иди нафиг! Это сабантуй чисто калмыцкого кубрика!
- А чё Ванёк тоже калмык?
- Да, не веришь? Смотри! - и Гришкин кончиками пальцев растянул мои глаза так как это недавно делал Лёха.
Я отмахнулся от него:
- Как вы меня с этой шуткой уже задолбали!
- Смирно! - внезапно раздался крик дневального, и все замерли. В казарму зашёл Мерецкий - наш ротный. Уже затянутый в доспехи, с ручной рацией и кобурой на поясе.
Мерецкий был хорошим мужиком, но контуженным ещё в первую чеченскую. От того, он манерами напоминал маньяка из дешевых американских фильмов. Особенно напрягал его смех, всегда не к месту, сопровождаемый улыбкой убийцы.
Вот и сейчас он посмотрел на нас, и почему-то засмеялся, хотя по его лицу было заметно - веселиться не с чего.
- Гашим, родной, чего тормозим? - Мерецкий повернулся к старшине, - Время-время! Бу-га-га-га! Открывай оружейку! Начинаем сезонную распродажу!
Не дожидаясь приказа старшины, один дневальный ломанулся к входу в казарму и запер на щеколду бронированную дверь. Второй отключил сигнализацию, и помог дежурному вскрывать сначала две решетчатые двери оружейной комнаты, а затем, створки пирамид.
Мы быстро заходили по одному, брали свои стволы и подсумки, получали лично из рук старшины по два рожка с патронами, и ставили свою подпись-закорючку в учётной книге.
Передо мной расписывался контрактник Али. Вместо подписи в графе стоял жирный крест. У меня мелькнула мысль тоже поставить галочку, но всё же, я расписался, как положено. Повесил на шею свой АКС-У, как вешали автоматы немцы в фильмах про войну, и пошёл на улицу. Каждый, кто получил оружие выходил строиться перед казармой. Как только ты расписываешься в красной книге, за своё оружие отвечаешь только ты сам.
На улице было ещё темно. С гор дул промозгло холодный ветер, раскачивая на деревьях привязанных к ветвям мёртвых ворон. Чёрные тушки, беспомощно свесившие крылья, качались и кружились как страшные елочные игрушки. Их повесили, чтобы отпугивать стаи живых ворон, гадящих на плац. Я снова вспомнил про немцев из фильмов и сравнил себя с ними. Вот он я с автоматом, а вон болтаются на ветвях повешенные в устрашение остальным партизаны. Мрачная картина. И мысли дурацкие в голову лезут. Партизаны...
Два дня назад в ночь обстреляли наше КПП. Три наглухо тонированные приоры на полной скорости пролетели мимо ворот части в самом центре Буйнакска. Они выпустили по воротам и караулуке длинную очередь, не снижая скорости, и унеслись прочь. В тот раз никто из наших не пострадал, но уже следующим утром из города привезли накрытое плащ-палаткой тело начальника инженерной службы. Он вместе с водителем - солдатом срочником ездил на КамАЗе к складам РАВ за колючей проволокой. Тронувшись на перекрёстке на свой зелёный свет, КамАЗ неожиданно для водителя перекрыл дорогу бешено летящим приорам. Сидящие в машинах толи с перепугу, толи, решив, что их преследуют, изрешетили кабину грузовика, превратив её в дуршлаг. Ни полковник, ни солдат не успели ничего сделать.
Срочник выжил, отделавшись сравнительно легко. Полковник умер на месте. Я знал лично этого усатого худого мужика и вполне мог предположить, что он закрыл своим телом парня, иначе, сегодня в клубе лежало бы два тела накрытые плащ-палатками.
Человек умер, а у меня это в голове не укладывалось. Ещё пару дней назад, я стоял с ним в наряде. Полковник был дежурным по части, а я с парнями посыльными по штабу. Нам часто выпадали наряды вместе с ним, и скажу я, человеком он был хорошим. Удивительно порядочным и приятным в общении, особенно на фоне офицерской мрази любовно называемой солдатами не иначе как шакалы. Были такие кому я сам при своей незлобливости пожелал бы поймать пулю в задницу. Но они спокойно ходили себе по городку, портя воздух вокруг себя, а полковник лежал в клубе.
Дочку его жалко. Симпатичная такая девчушка лет четырнадцати. Приносила отцу обед в штаб, угощала нас домашними печенюшками. Хорошо, что когда его привезли, я не был посыльным. Представить не могу, как звонил бы им в дверь и что вообще сказал бы?
Но, взглянув на свисающих с веток мёртвых ворон, вдруг подумал:
- А хочу ли я видеть тех, кто это сделал повешенными? Хочу ли их смерти? Ребята из роты гудели в возбуждении. Пусть нам ещё и не сказали, все и так прекрасно знали, куда мы сегодня едем.
Это странное противоестественное веселье, охватившее их, мне было непонятно. Может так они маскируют свой страх или другие чувства? Или других чувств, просто, нет?
- Мы идём мстить, пацаны! - говорил стоявший рядом со мной земляк Зайченко, залихватски, как Рембо, взяв свой РПК на сгиб руки, - Я отвечаю, что поубиваю любого! Похрену, даже если с белыми флагами выйдут! Пристрелю, сук!
- Кого ты там стрелять собрался? - осадил его другой земляк Волобуев, - Нас туда на пушечный выстрел не пустят! Фига! Отцепление по периметру. Станем стеночкой и будем спецуру ждать.
- Ну а если они уходить будут? - несдавался Зайченко, - Ты толко прикинь, что стоим мы в цепи, и тут на тебя недобитый бородатый выскакивает! Убегает он от спецупы. Ты его, что? Не пристрелишь?
- Я фиг знает, что сделаю? - пожал плечами Волобуев, и с улыбкой сплюнул на землю, - Наверное, со страху забуду выстрелить, и прикладом забьют!
- Ну, о тож! - с победной улыбкой подбоченился Зайченко.
Интересно, а что я сделаю, если это всё-таки случится? Хочу ли я мстить? Не знаю почему, но, не смотря на свою скорбь и сочувствие семье полковника, мстить я не хотел. Может со мной что-то не так? Почему-то, я из-за этого чувствовал себя виноватым перед полковником и его семьёй.
Но всё же, мы будем одними из тех, кто свершит возмездие.
Вчера нам сообщили, что банда, совершившая набег на часть, блокирована недалеко от Буйнакска в районе села Нижнее Казанище. Местные гаишники погнались за двумя мчащимися приорами и догнали их у горного леса, где сейчас и сидели в землянке-схроне бандиты, окружённые милицией всего села.
По тревоге туда двинули дежурную группу ОМОНА из Буйнакска и нас в качестве усиления и оцепления, всего три роты из нашего городка, и ещё три из городка в Гирей-Аллахе.
Мы должны были обложить их как зверей и ждать, пока спецназ феэсбешников приедет и перебьёт их всех. По сути, нам досталась роль статистов или живой мебели, столбиков для флажков. Но многим было достаточно и этого, и иные открыто надеялись принять более активное участие. Может, для них это было что-то вроде игры? Этакая сверх реалистичная Кол Оф Дьюти с полным погружением?
Пока наша рота собиралась перед казармой и строилась, разведосы и связнюки уже выдвинулись к столовой.
Нам уже не было смысла торопиться, в очереди, как не крути, придётся стоять последними. И мы двинулись под команду старшины без песен и строевого шага, в тёмноте и молчании.
Когда наш строй поравнялся с ротой связистов, только половина разведчиков зашла в столовую. Ожидание тянулось медленно. Ноги стыли от холодной земли. Уши мерзли. Шапки слишком маленькие не закрывали их, а отворачивать наушники или накинуть капюшон нельзя, не положено.
В первом ряду рядом со старшиной брякнули два ТВНа. Значит, берём с собой тормозок и на обед? Странно, разве можно брать обед на завтраке? Ну да ладно. Это дело старшины как и о чём договариваться. Наверное, лень подводить еду в обед.
Наконец подошла наша очередь, и мы по одному, срывая на ходу шапки, бежали внутрь, в тепло.
Чтобы не держать шапки в руках, мы привязывали их за уши к бронежилетам на плече и сразу же хватали пластиковые подносы. Что-что, а наша столовая была достижением цивилизации! Почти что гражданская, цивильная и с прилавком, на который выставляются блюда, подходи, бери что нравится, но не больше двух в одни руки.
Сегодня нас решили побаловать. Вместо куска хлеба с промёрзшим как камень куском масла, кусок хлеба со слегка оттаявшим маслом, не мягким, но хотя бы не каменным. Пряники были нормального размера, а не детские, и даже каша... вместо невнятной размазни из подозрительной крупы настоящий рис. Не быстрорастворимый как в ролтоне или дошираке, а настоящий варёный, и даже с варёной сосиской!
Интересно, чтобы нас ещё раз так покормили, тоже придется кого-нибудь убить?
Неверное, впервые я взял полный завтрак, а не только пряник, бутерброд, яйцо и чай. Но из-за того, что мы пришли последними, есть приходилось быстро, почти не жуя, обжигаясь, давясь и запивая комки чаем-кипятком.
Ротный нетерпеливо торопил солдат, чуть ли не выдёргивая из-за стола почти доевших. Я поторопился запихнуть за шёку всё, что не успел проглотить, и жуя на ходу, понёс посуду на приёмку. Оказывается, очень трудно жевать полностью набитым ртом.
- Вы посмотрите на этого хомяка! - засмеялся Гришкин, стоя в очереди, пощади меня, - Ванёк, а что будет, если я тебе по щекам похлопаю?
Ответить я не мог, да и показать неприличный жест тоже - руки заняты автоматом и подносом.
Уже когда мы вышли на улицу и построились, я смог проглотить остаток завтрака.
- Ванька, ты как в последний раз ешь! - продолжал подкалывать меня Гришкин.
- А вдруг? Кто знает?
- Ну, тоже верно. Всё может быть. А ты что? Очкуешь?
- Как и все. А ты?
- Ну, так то есть немного. Но если что, а за твоими щеками спрячусь!
- Не поместишься.
- У тебя такой рот, что я целиком могу залезть! Вот как так получается? Такой маленький, а так много влезает! У тебя там чёрна дыра? Нет, я знаю! Параллельная вселенная.
- А может тупо глисты? - подсунул из-за спины Даваев и противно засмеялся.
- Точняк! Ванёк, тебе провериться нужно!
Стоявший сбоку от меня Мордвинов, прослушав нашу беседу, спросил:
- Что, Ваня? Достают тебя опять эти калмыки? А я тебе предлагал, переходи в наш кубрик и никто тебе мозги делать не будет. Тебе просто нужно будет каждый день мыть у нас полы!
- Ага! И кровати за ними заправлять, и носки стирать! - повернулся к Мордвинову Гришкин, - Ты, Ванёк не поддавайся на провокации этого деда! С нами же лучше?
- Лучше купить бируши и никого из вас не слышать!
- Но тогда ты и команды слышать не будешь.
- Вот в этом и весь косяк!
Когда из столовой выгнали последнего солдата, внезапно воздух над городом загудел с разных сторон. И в небо один за другим понеслись призывы муэдзинов и слова утренней молитвы:
- Аллах Акбар... Аллах Акбар...
Певучие зачины молитв, гремящие из громкоговорителей и динамиков с вершин минаретов, сменялись невнятным бормотанием и скороговоркой. И затем снова:
- Аллах Акбар...
- Шесть часов! - подтвердил ротный, сверяясь со своим хронометром, - По этим крикунам можно стрелки подводить! Все на месте?
- Так точно.
- Ну, тогда какого хрена стоим? В парк, шагом марш! Гы-гы-гы.
Пусть мы и привыкли к контуженому смеху ротного, команда всё равно звучала странно. О снег простучали три строевых шага, и мы последовали по следам связистов в парк, где нас уже ждали заведённые и прогретые машины. Долгий день начинался.