'Текилу-бум' - ядрёный коктейль, вырубающий напрочь, необходимо выпить залпом, предварительно слизнув щепотку соли. Уж неизвестно почему, но это почти ритуальное действие по заверению кудрявого золотоволосого Коли обеспечивало тот сногсшибательный эффект, который требовался. Мексиканская водка, лайм, коим закусывали, и что-то едкое, похожее на выцветшую (о Боже!) мочу, - без соли не обеспечивало и толики того блаженного чудесного опьянения, которое вырубало новичка почти мгновенно. Подкашивало с ног...
Говорили, иные падали на колени и даже не чувствовали этого!
Видимо, чтобы усилить головокружительный результат ещё больше, - под гогот и улюлюканье сопливых дружков-подружек двоюродной сестры, забивших самую большую комнату на первом этаже, - золотоволосый Коля снял футболку и насыпал соли на грудь...
Лена отпиралась не долго.
- Слизывай! - скомандовал он.
- Ну, нет... - прошептала она зачем-то, уже почти коснувшись языком пахнущей ароматом дорогостоящего одеколона кожи парня.
Докатилась! - подумала Лена, но мысль не сверкала тревожно неоном среди темноты. Она ворочалась в общем, бессвязном потоке, в стае вспугнутых щукой мальков, иногда показывая лишь немного более блестящий хвост - говорящий: я мысль-предупреждение, и ничего общего с остальными развратными мыслями кишащими, подобно червям в банке в твоём мозгу, - не имею!
Она слизала. В руку тут же сунули стакан и в каком-то 'полу отключенном' состоянии, в котором подсунь ей хоть не стакан, а вот даже утюг - она бы поднесла его ко рту и попыталась бы выпить, - Лена припала к краю и, зажмурившись, осушила до дна...
Внутри воспылал огонь, по телу разнеслось щекотливое тепло. Про закусить лаймом забыла. Тяжело дыша, она широко раскрыла глаза. И поплатилась за это...
- Ура-а-а! С Новым Годом! - заорали вокруг расплывчатые пёстрые юношеские фигуры, активно выделяющие пахучий секрет в воздух, завлекающий самок к совокуплению. Лену повело, она схватилась за дверной косяк, под локоть тут же кто-то подцепил и повёл из комнаты прочь...
Сестра... Кто же... Света...
- Чой-то мне нехорошо... - сказала Лена, держась за лоб.
- Всё будет нормально. Отдохнёшь и выйдешь к нам...
В комнате рядом с верандой на удивление никого не оказалось. Если б они способны были чувствовать сухой воздух - оценили бы тепло. Лена не легла - упала, в пищеводе горело. Начала расстёгивать фланелевую рубашку и ремень висящий на лобке (штаны - а-ля жокей, а некоторые в институте на четвёртом курсе считают, что солдат Первой Мировой), но сапог не сняла...
- А мальчик-то гламурненький... - себя не слыша, выдала Лена.
- Ага... Я снаружи закрою. Сама потом отворишь...
И сестра - Светка, выскочила за дверь.
У неё красивое тело.
Отец грузин, но мать русская. Получилась блондинка, как мать, а в лице черты явно отцовские. Кто-то подумает, что может быть в этом красивого и пусть сразу вспомнит, какие чудесные получаются дети, родившиеся в смешанном браке - папа, предположим негр, а мать допустим русская. Хотя здесь будет проще, но эффект - не хуже...
Похоже, приехали стриптизёрши. Ворота открыты, долдонила музыка, весь подъезд к дому забили машинами. Слышался задыхающийся смех, матерная речь, кривляния и пьяные крики, виднелись оранжевые огоньки сигарет, пар идущий из разгорячённых глоток, фигуры твёрдо и не очень стоящие на ногах. На брусчатке, которой выложен двор вокруг дома, разлились пивные подтёки. Подтёки шампанского, бутылки со сколотыми горлышками и масса хабариков. Кто-то рассыпал пачку 'Бонд'... Света глянула на часы - 02:23, часть народа следует выпроводить, - вечеринка влилась в неконтролируемую фазу.
У входа в сауну валялись помятые, подозрительно мутные изнутри, презервативы... Уже слишком! Кто, суки, будет это убирать?!..
- Бля! Говорила же, уроды, с собой забирайте! - кричала она парню, цедящему шампанское из горла, и укутанному в полотенце на римский манер.
- Светочка, ну иди сюда... - позвал парень, чьего имени она не запомнила.
Вообще интересная ситуация получилась. Приглашённые начали созывать, тех, кого не звали хозяева. 'Мы в Зеленогорске! На пятой линии!..' - и принимались объяснять по айфонам, как добраться. В итоге была туева хуча посторонних! С мутными взглядами, на ревущих авто с помятыми бамперами и боковыми дверьми обильно залепленными скотчем на месте стёкол, а также странные умильные парочки, появляющиеся и исчезающие внезапно...
Парочки!
Она вспомнила, что было полчаса назад, но чему не придала значения. Пары алкоголя ещё цепко держали раздувшуюся голову в объятиях. Кругом плясали, визжали, сосались по углам, от громкой музыки дрожали стены, звенели бокалы на столе...
Максим, в роли Санта-Клауса - парень из её группы, уже без бороды, в традиционном красном пальто на голое тело, в прикольных трусах с сердечками на миг прервал идиллию громогласным басом (он это может!):
- Там такое!.. - развёл он руками. - Захожу... ноги в небо... А они мне - занято! Нет, ну вообще, блин...
Света похохотала со всеми. То ли смысла не поняла, то ли не расслышала, во всяком случае, продолжила вслушиваться в занимательный рассказ Дианы. Та в чёрном вечернем платье (опрометчиво, очень опрометчиво!), рассказывала в красках, почему во Франции, все французы уроды. У неё была разработана целая теория на этот счёт. Диана, действительно умная, но слишком критично относилась к собственной внешности.
Она была не красавица, конечно, но симпатичная, определённо. Ей сегодня сделали уже комплимент, сказав, что напоминает лицом одну немецкую порнозвезду...
- Гурманство превратило их в уродов! Там прямо парад! Пройдись по улице - сплошное вырождение! Уж как это влияет... еда в смысле, но вот влияет же! Ни одного нормального не найдёшь, только кинозвёзды посимпатичнее... - и дальше бред в том же духе.
Потом кто-то ушлый принялся ощупывать Светину левую грудь, даже не поглядев, кто, - она ударила по руке. Рука оказалась ледяной и липкой и не суть важно чья. Парней тут много, они возвышались позади, сидели с боков, душисто пахли потом, делились сексуальными похождениями. Диана продолжала заливать, выпучив большие, чёрные глаза, и тут Света поняла, что уже достаточно трезва, чтобы встать и пройтись по дому в поисках особо злостных нарушений порядка...
Встала... но её перехватили в прихожей первого этажа и увлекли на веранду. В начале было сказано, чтобы ни одна сволочь туда не заходила - там разложены на длинном столе яблоки, но теперь было поздно. Масса огрызков и просто раздавленных плодов усеивали пол... Вандалы! Ну да ладно, всё равно половина сгнила - зима уж...
Сунули пиво. Света пить не собиралась, но стояла, чтобы поддержать компанию - пять девушек, всех она знала, и три парня - тоже ей известны. Потом пришла Лена и началась эта история с 'Текилой-бум'. Про обход спален Света ещё минут на пятнадцать забыла... А теперь озарило - пора заканчивать бардак, но сначала разрешить проблему здесь.
- Кто в сауне?.. - спросила она.
- Пятеро или шестеро, - ответил закутанный на римский манер, прищурив нетрезвые глаза и глубоко затянувшись. Стряхнул сожженные полсантиметра сигареты на землю. Ей показалось, зола ещё светилась, падая... Света, размышляла - зайти внутрь или остаться снаружи, но если зайти надо быть готовой к тому, что увидишь.
- Слушай ты... - выцедила она грубовато (на самом деле просто начиналось похмелье и в голове шумело, на любезности времени не было, да и незачем они).
- Рома... - назвал парень своё имя, выпуская кольцами дым. Он был явно старше остальных, а под полотенцем ниже пояса выделялся подозрительный бугор.
- Я хотела бы, чтобы ты, когда выйдут... эти... чтобы ты сказал им - пусть использованные гондоны уносят с собой!..
- А что мне за это будет?..
- Идиот...
- Почему так грубо?..
Но она уже находилась у крыльца и крики вслед проигнорировала. Хотела проскочить, не делая остановок. Встретила родного брата. Тот где-то с кем-то пропадал, а теперь неожиданно возникнул с парой дружков. Дружки жгли в ведре спиртное, горящее слабым, синим пламенем. Зачем?!.. Пьяные дураки.
- О! Света!..
- Можно тебя на минуту?
Ведро и дружков она решила не замечать.
- А где Ле...
- Она в спальне. Ей поплохело...
- Неудивительно...
- Давай отойдём.
Отошли в ванную комнату. В доме стало заметно тише, но со второго этажа доносился топот, визг и смешки. А в унитазе стояла протухшая моча, почти не отличимая от пива по цвету и запаху (может, и было пиво?). Сконфузившись, Света, нажала на кнопку спуска...
- Короче, надо сказать, что едут родители - пусть уматывает хотя бы часть со своими шлюхами-стриптизёршами, - заявила она, - А, кстати, где они?
- По-моему наверху...
- Та-а-к... Хорошо, - Света упёрла руку в бедро.
- Диана сказала в родительской спальне парочка. Она попробовала заглянуть, так её выгнали...
- Я как раз туда направляюсь, - предвкушая расправу, проговорила Света, повернувшись к зеркалу и вздёрнув подбородок, - Идём со мной!..
Спальня находилась буквально в нескольких шагах. Она влетела внутрь, даже не включив свет. Ничего, брат включил следом! В сумраке глаз различил два голых тела, лежавших едва прикрываясь одеялом. Плясали мушки. Какая-то странность. Что-то на периферии сознания щекотало рассудок, как глиста в заднице. Лежали и не реагировали. Значит, были пьяны до невозможности или утомлены трахом, или всё вместе. Сквозь окно струился голубоватый свет, там, как обычно, продолжалась зима без снега. От паровой батареи ноги согревало тепло. Такое она не любила - слишком сухое, до тошноты, удушающее тепло. И был запах - едва-едва, нечто с кислинкой. Наверное, блевотина...
О Господи! Только не это!..
- Встать! Пошли вон отсюда!.. - закричала она.
Силуэт брата в дверях, нащупывал выключатель. Большое, расплывчатое пятно чернело на груди парня, лежавшего на спине. Голова была на боку, руки раскинуты. Девушка расположилась на животе, и спина в подтёках...
Вспыхнула люстра, глаза резануло до боли. Света зажмурилась, опустила взор в пол, прикрылась рукой на секунду. Увидела, что правой кедой стоит в буром месиве, к тому же липком. Густом, очень густом месиве. Им же перепачкались простыни - беспорядочно смятые. Подняла глаза...
Сначала посмотрела на брата. Он прижимался к стенке и смотрел в центр кровати, на лице, наверное, отразилось то, что назвали бы ужасом. Что это значило?!.. Нет, пожалуйста... Потом поняла...
Бледное тело, голова откинулась назад, грудная клетка аккуратно вскрыта, не разодрана в клочья. Разрез шёл вертикально - почти от горла и до желудка. Кровь загустела, как варенье из чёрной смородины. Её не ручьи - реки, а там где солнечное сплетение набралось целое озеро. У девушки разрез краснел на боку, от печени и выше...
Челюсти онемели, и не было сил, чтобы закричать, но очень хотелось...
Он не помнил, как принял решение - поспать перед предстоявшей новогодней ночью. Разбудил его очередной популярный трек на мобиле (кстати, пора заменить - вроде устарел уже), который буквально вгрызся в виски, охваченные болью, накатывающей удушающей волною, так что глазные яблоки пульсировали. В мозгу стоял образ - миксер, взбалтывающий разжиженное содержимое вскрытой черепной коробки, нос на миг уловил резкий запах палёной, отсыревшей деревяшки, ушедший сразу, как только он попробовал втянуть поглубже...
Звонил Тоша.
- Андрей, мы уже у твоего дома! Давай выбегай!
- Да...да...хорошо...
- Ты чё там дрочишь что ли?!...Голос такой, будто кончишь прямо счас без пяти секунд!...
- Я?...Нет...
- Бля, мужик, ты там 'спидами' раньше срока закидался?!...Кончай дурить - две минуты и внизу! Ждём!
Тоша дал отбой, а он сидел ещё целую минуту, не понимая, что же случилось?! Может, правда закидался и не черта не помнит поэтому?!...Нет, но ощущение такое, будто ударили по голове, выбив воспоминания последних часов. И оставшиеся пустоты заполнили звенящим шумом - тревогой схожей с той, когда на станции Обухово опаздываешь на электричку, бежишь по мосту к третьей платформе, а потом оказывается, что твоя стоит на пятой, - ты на неё едва успеваешь, и тревога твоя встаёт комом в горле...
Он начал надевать ботинки и вдруг замер. А где родители?!...
Так-так...
Он усмехнулся. Странно, что вообще мысль о людях, которые давно ограничились поверхностным общением с сыном на уровне односложных предложений - привет, как успехи? вот деньги на расходы, - пришла именно сейчас, когда пальцы неуклюже работали над завязыванием шнурка на левом ботинке. Отупение и отсутствие всяких мыслей владело им обычно при затягивании узлов, застёгивании кнопок и молний, просовывании конечностей в рукава...а тут...
Папа и мама. Раздельный бизнес. Хе-хе. Турфирма и сеть магазинов одежды. Образ мамы - сидит перед зеркалом, на лице голубой крем - маска из водорослей, халат махровый и розовый, волосы стянуты полотенцем, жирно чавкают ладони - другим кремом, для рук. Почему именно этот образ вспомнился?..
...Папа, - стоит в трусах, и как это называется - сорочке, роется в стенном шкафу в поисках нужного костюма - там десятка два, а галстуков в три раза больше. Большой, медведеобразный мужчина, в гольфах до колен, волосатыми плечами и приличным отвисшим пузом...
На образы наслоилось что-то ещё - он не мог рассмотреть. Это мелькало, как двадцать пятый кадр - разглядеть не разглядишь, но след в сознании оставляло. Очень неприятный след, ужаса исподволь, намного ближе, чем думаешь. Ощущение, похожее на тайну (ужасную?...) о значении которой знают многие, но тебе не говорят, и от этого тяжко...
Опять мобила. Орала нетерпеливо, отвратительно. А-а, дрянь!... Даже барабанные перепонки пульсировали. Не буду отвечать!
Он посмотрел в зеркало, показал отражению язык - с шести лет вошло в привычку. Поправил меховой воротник, натянул на уши фиолетовую шапку, заставил себя приосаниться - должно поднять настроение. Праздничное настроение, - добавил он про себя. Всунул ключ. Перед тем как провернул, коснувшись первой системой бороздок сложного механизма полного ухищрений - кинул взгляд на родительскую спальню... Ладонь покоилась на клавише выключателя. Входная дверь была приоткрыта, с площадки струилась в прихожую полоса дневного света. Щелчок. Голубая искра вспыхнула под пальцами, прихожая погрузилась в полутьму - и снова - образ...Он уже был...
...Звук миксера. Под рукой ощущалось что-то липкое, холодное и округлое. Звук подстать. Он взбивал не сливочный крем - это точно, насадка проворачивалась туго, ревела, как мотор на морозе, а иногда вроде даже наскакивала на что-то ещё более твёрдое - и тогда рука содрогалась до локтя. Перед глазами возникла стена в брызгах тёмно-красного. Потом взгляд ушёл книзу. Липкое под рукой - это кровь, холодное - кожа, округлое - голова. Миксер взбивал серо-жёлтое, густое и волокнистое... На левой ладони чёрная прядь волос - упрямо налипла и не соскакивала. Знакомые волосы. Крашеные, слипшиеся, в мозговом веществе. Он вспомнил, чьи они. Волосы матери...
И дикое, эйфорическое, невыносимое ощущение райского счастья охватило его, когда, погрузив насадку ещё глубже, внутри что-то с хрустом сломалось...
Да, это именно то, чего ты хотел!...
Яремная вена трепещет, содрогается - он видит, то, что хочет видеть... Высокое давление, сердечная недостаточность. Интересно сколько спиртного эти мясные куски выжрали сегодня до того, как примчались за тем, который сейчас на периферии мозга дремлет не ведая, что творит, тот - Другой?...
Приходу Другого, предшествовали ощущения-фантомы. Ввалившись на заднее сидение 'бумера' Тоши, вдохнув испарений разгорячённых женских тел резвившихся в тесном салоне, - с пивом, к которому припадали красными, влажными губами каждые тридцать секунд, - уже без курток, в облегающих футболках-топиках, - он уловил запах горелой сырости. Так пахнут тлеющие угли и спалённая древесина, когда на неё падает дождь - дыма много, но огня уже нет.
- Что у вас горит?!... - обеспокоено спросил он.
- Горит?... - повторила за ним пьяным голосом девушка с пирсингом под нижней губой, - Андрюшечка, зайчик, ты что? Ничего не горит... Давай, я тебя поцелую...
И она целует. Он ожидает вкус пива, но странным образом чувствует вкус арбуза, проникающий вместе с языком девушки в рот. С чего бы?.. Он так свеж, что это не похоже на жевательную резинку. Да и жевать резинку, и пить пиво одновременно - надо быть просто долбанутым...
Внезапно левый висок пронзает боль.
- М-м... - стонет 'Андрюшечка', и девушка, решив, что слышит звук, выражающий удовольствие, присасывается сильнее, проникает глубже, кусает страстнее, а рука её начинает проползать под цветастую, гавайскую рубаху и дёргать за пряжку ремня.
Ошибается...
Он зажмуривается на секунду, другую, а, открыв глаза - чернее, глубже, чем обычно, в сетке налившихся кровью капилляров, оказывается захваченным Другим...
И этот - Другой, - отлично знает, что находится за дверью в спальню. Знает, что там оставлено. Миг счастья... Невыразимый, яркий, основательный, который есть смысл существования и устремлений - Другого.
Куски мяса гогочут, испуская животный дух - смесь, которую ещё надо бы вычленить из запахов искусственного происхождения. Женские духи, мужские... пивной аромат, тональные крема. Тот кусок, который водитель - Тоша, трезвее всех, - он каждый раз отвлекается от дороги, чтобы засосаться с черноволосой жертвой солярия сидящей подле, и воняет он резче.
- О-о, что-то ты напрягся!... - констатирует девушка, отпрянув от губ.
Сучка, похоже, почуяла изменения. Наверное, он похолодел, когда случилась 'смена власти'.
- Я бы порвал тебя... - отвечает Другой, и жаждет добавить: - сделал бы по разрезу между каждым ребром, чтобы стало похоже на жаберные щели... - но сдерживается, прежде чем сорваться. Мир его счастья не приемлет.
- Андрей, ну ты как?... Пивка хочешь?...
Парень, по кличке Гламур в дурацком клетчатом берете а-ля француз недоделанный, до того активно занимавшийся расстёгиванием кнопок на джинсах подружки, пока не обломали, - похоже вспоминает о шестом члене общества, прихваченном на новогоднюю попойку по дороге.
- Нет, пока не хочу.
Видно против воли в голосе звучит сталь. Гламур упрашивать не желает, хотя близок к этому. Надо сейчас не выступать...
Больно смотреть на мелькание жёлтых фонарей вдоль дороги. Они режут глаза до слёз, заставляют щуриться, смахивать выступающую влагу...
- Ты плачешь?!... - спрашивает девушка и начинает ржать, так широко открывая рот, что видно пульсирующее горло.
- Я предвкушаю...
'...как ты будешь первой, кого я вскрою... и сделаю так, чтобы это горло булькало в крови...'
- Андрюша, я уверяю тебя, это вечная проблема психоаналитиков... Любой человек, пусть очень редко, пусть даже запрещая себе думать об этом, ужасаясь противоестественного кощунства своих мыслей - да, не мыслей даже, а картин в мозгу, в воображении - представляет, как он убивает своих родных... Этого не следует бояться, это факт, Андрюша. Я говорю тебе, как взрослому человеку, - какие теории не строй, как структуру подсознания и его мотивации не объясняй, а вот возникают в человеке такие ощущения, совсем, мягко говоря, - не приятные... Разница только в одержимости этими мыслями, Андрюша. Если это бывает с тобой иногда, с частотой... ну не знаю даже... пусть мимолётно не более раза в сутки при случайном виде кухонного ножа, когда эта мысль разок вклинивается - и уходит, успевая, впрочем, побеспокоить после своего ухода - то это ничего страшного. А вот если мысли об убийстве совершенно без оснований - то есть убийстве, ради убийства, занимают всё твоё время, ты думаешь, размышляешь, об этом, планируешь, мучаешься, а может быть случаются даже провалы в памяти... и после них, ты обнаруживаешь себя вдруг стоящим с кухонном ножом, с готовностью вонзить его в чью-то спину - обойдёмся без конкретики, - тогда это повод бить тревогу... Впрочем, это я и хочу выяснить, Андрей. Не случалось ли с тобой чего подобного?...
Николай Васильевич - семейный психоаналитик говорит спокойно, вкрадчиво и глядит прямо в глаза. Кажется обманчиво простым.
Родители часто его посещали, особенно мать. Климакс, депрессия, целлюлит - ей требовался слушатель объективный, и способный дать реальный совет. С неделю или около того после визита к Николаю Васильевичу - она позволяла себе вечера без крепкого виски и получасовых бдений у зеркала, за которым обычно занималась поиском новых морщин, и если находила, то начинала строить планы об очередной инъекции ботокса...
Что ответить?!...
Сказать, как есть... Простота таких, как Николай Васильевич - это их рабочая стратегия. Когда он говорил о '...мыслях об убийстве совершенно без оснований...', - помнишь эту паузу, едва заметный переход?...Тогда он чуть-чуть подался вперёд, тронул свою бородёнку - привет дядюшке Фрейду - моргнул, словно ему совсем неинтересно, что скажет посетитель, щёлкнул зачем-то 'пробел' на клаве, и задал вопрос заметно проникновеннее, чем произносил до того тираду о вечной проблеме психоаналитиков - нажал на сознание, протянул паутинку...
'Не случалось ли с тобой чего подобного?...' - спросил он.
Так что же ответить?!...
Ты думаешь, об убийстве постоянно. Ты чувствуешь, что близок к свершению. Ты размышляешь о том, как просто обрубить пальцы отцу. Ты не долее, как вчера, искал в ванной комнате подходящий таз для отрезанной головы. Сегодня - воображал, как это будет, если голову вышвырнуть из окна, будет ли она размазанная по асфальту похожа на расколотый арбуз?... Ты вдруг ощутил, что сознание уходит из-под контроля, а правая рука елозит в кухонном ящике выбирая нож потяжелее...
Тот, - Другой на это злорадно потом похихикал. Что там за дверью в спальню?!.. Бордовой, высокой, запертой, до сих пор пахнущей свежесрубленной древесиной... Осуществлённая мечта, счастливый момент - почему бы и нет?... Все хотят быть счастливыми, только далеко не все понимают, что для них может составить подлинное счастье!.. Слишком примитивны тут мысли о нём!...
Видеть голову, отмокающую в тазу. Видеть нож, торчащий в лысине, как из капустного кочана. И другую - вскрытую, там же, на столике для парфюма, тонущую в крови, с разжиженным содержимым в черепной коробке!.. Вот - счастье!.. И Другой наслаждался в полную силу, когда обрёл власть!
- Я просто пугаюсь этим мыслям... - начал, было, Андрей, и тут вдруг понял, как себя вести. Как сделать так чтобы этот поц Николай Васильевич не слишком давил на психику, ведь он давит, подозревает. Просто, как все высокооплачиваемые семейные доктора, имеющие собственную клинику, он обязан быть обходительным и коммуникабельным. Но он не дурак!
Жалеть теперь о посещении клиники поздно, а о словах сказанных сгоряча - тем более. 'Я представляю себе, как убиваю собственных родителей!' - надо же было начать с этого профилактическое посещение! Что только дёрнуло, подстегнуло?!...
Он - судорожно, липкими, холодными пальцами извлекает из-под футболки золотой крест на цепочке. Крест - подарок бабушки. Правда неосвящённый, - он носит его по привычке, давно бы снял, но смотрится на груди не плохо. Сексуально даже...
- Я православный, Николай Васильевич... Я не могу, не в силах принять такие мысли... Какой бы там, как вы сказали, структура подсознания, не была...
Николай Васильевич почему-то улыбается. Посматривает сквозь узкую оправу очков на крест. Оценивает. Дороговизну?...
- Ох, дорогой мой...- говорит он, покрякивая, вращающееся кресло скрипит в такт звукам из утробы, - Ты знаешь, что я тебе скажу, Андрюша... Я ведь и сам в какой-то мере верующий. И для тебя, в настоящий момент, самой лучшей психотерапией станет поход в церковь. Мысли Он тебе точно простит... Всякие. Будь спокоен...
Долго искали место куда припарковать 'бумер'. Подъезд к даче - приличному по размерам дому, освящённому до последнего окна, - с островерхой, классической крышей, - с дёргающимися за стёклами силуэтами нетрезвых, но довольных гостей, - был забит автомобилями. Встали на краю канавы, затянутой ломким льдом, у чьего-то сарая с дровами. Тоша прозвонил, чтобы отворили ворота...
Отворившей оказалась девчушка маленького роста, но со зрелыми, даже весьма, сформировавшимися формами. Было даже что-то комичное в том, какой она носила лифчик. Прослойка поролона в каждой чашечке несомненна... В любом случае девчушка была прекрасна. Невинность и разврат в одном флаконе. Почему-то такое сочетание вызывало невыносимое желание доставить себе миг счастья - немедленно.
'Насколько ты красна внутри? - подумал Другой, - Ты внутри, как роза. Я почти уверен...'
Он старался держаться уверенно. Андрей узнал бы их, а он - Другой, занявший его место, только догадывался, кто здесь, кто.
Девчушка - похоже, одна из хозяев дома. Тоша назвал её Светой и поцеловал в щёку. Парень, подошедший к ним - невысокий такой, широкоплечий - кто он?... Неплохо бы вскрыть архивы памяти Андрея, чтобы узнать, как зовут каждого из этих мясных кусков. Но разве он позволит?!...
- Ты что это сегодня прямо сам не свой, Андрей?!... - игриво сказала Света и ткнула локтём в бок. Он и не заметил, как она подрулила, - Праздник ведь. Чего не пьёшь?!.. Не празднуешь?!...
- Завязываю... - сипло проговорил он первое, что пришло на ум.
Девчушка захохотала. Наверное - такой смех и называют заливистым. Её даже согнуло пополам.
- Ты - завязываешь?!... Да ладно!?.. Нашёл время! Ни за что не поверю!... Андрей Терентьев решил сегодня бросить пить! Все слышали?!...
Последнее Света проорала уже вбежав в дом. Внутри даже вырубили 'колбасню'. И правильно - барабанные перепонки начали болеть ещё метров за двадцать от крыльца - в них словно тыкали иголкой, раздирали, пытаясь прорвать.
Когда за ней следом вошёл он, ему немедленно всучили стакан с зеленоватой жидкостью. В нос ударил резкий запах спирта. А вместе с ним чарующие испарения потных тел, вперемежку с запахами - лосьонов, духов, кремов. На них наслаивались ароматы сопревшей еды; - салатов, бутербродов, рыбы. А сквозь, прорывалось нечто едва уловимое, но пьянящее и очень человеческое. Ага, семенная жидкость...
- Пей! - проорали ему.
Громче прочих орала грудастая миловидная 'пышка', протискиваясь сквозь ряды парней с мутными взглядами. Позади них стол ломился от пустых, - едва начатых, но забытых; - полных открытых, и полных неоткрытых лежащих, на боку - бутылок. Шестирожковая, слишком яркая для Другого, люстра освещала 'поле боя'. Тут был и Санта-Клаус только без бороды и с раскрасневшимся лицом, в правой руке он сжимал бутылку шампанского, левой же прижимал к себе худенькую, хрупкую девушку в чёрном платье, пожалуй, опрометчиво подобранном по длине - существенно выше колен. А ещё у неё сползла бретелька, но она, словно не замечала, продолжая молоть языком, что-то к чему парень в костюме Санта-Клауса надетом на голое тело был глух и безучастен.
- Пей!... - проорали вторично и смех, раздавшийся затем, превратился в гул. Голова закружилась, и он начал пить жидкость, которая попеременно казалась ему то сладкой, то горькой, а то и совсем безвкусной. Кто-то схватил его за щёки, когда он отнёс от губ пустой стакан, потрепал, посюсюкал, но он уже не видел и почти не ощущал. Мир стал расплывчатым месивом вязких, дёрганых структур, превратился в кофейную гущу, и ушёл из-под ног...
...Он стоял у входа в церковь...
- Ну что, сука!?.. Войдёшь ты туда или нет?!.. Осквернишь присутствием своим и мыслишками богохульными Божий Храм?!.. Нет, ты не понял... Ты должен осквернить! Обязан! Почему?!.. Да потому, хотя бы, что тебе хочется...
...В левой височной доле у него растет злокачественная опухоль, по размерам приближающаяся к грецкому ореху в скорлупке...
- ...Да нет же, что это я, в самом деле?!.. О каком таком Боге?!.. Ты лучше меня должен знать, что или кто верит в Бога!.. Слабовольные, тупые, напрочь лишённые критического мышления людишки! Мясные куски! Рабы Божьи!.. Ха!.. Ну, зачем, зачем создавать себе Господина и Хозяина, вы же свободные люди, а не овцы, коим пастух нужен!?.. Христианство - религия варваров!.. Помнишь категорический императив Канта?!.. Ох, ты бля, о чём это я!?.. Ты ж ни хера таких умных слов не слышал никогда?!.. Почему нельзя убивать людей - те же животные ведь?!.. Резать их, потрошить где угодно, вот в церкви хотя бы?!.. Так вот, эти самые сторонники категорического императива ответят тебе просто - а нельзя, сука, потому что нельзя, и всё тут!... Тебе это надо?!.. А Бог тоже - есть он и всё, фактов не надо!... Умных, по-настоящему, такой ответ не устраивает!...
...Бес скакал с ветки на ветку. Чёрный, красноглазый, хохочущий, он швырял в людей собственные испражнения. Один серо-зелёный полужидкий шарик хлюпнул и растёкся по плеши старикана с лицом землистого цвета, потёк по лбу, просочился сквозь густые брови, капнул на редкие ресницы, и побежал гнойной слезой по щеке. Только ни старик, ни остальные почему-то ничего не чувствовали, даже если зловонные куски попадали прямо в лицо - оплывали, растекались. Люди шли дальше, а бес - мохнатый, ушастый, с огромным эрегированным членом корчил гримасы, топал по лужам кривыми, паукообразными конечностями и научал, научал...
...Со стороны - румяной старушке в белом платочке, пожилому мужчине в старом пальто, матери и маленькому сыну, идущим в церковь, обдолбаному эмо-задроту в джинсах в обтяжку на тощие ножки, - виделась одна и та же картина, только каждый объяснял происходящее немного по-своему...
...Стоял парень. Сгорбившись. Куртка на распашку, мятая, хотя модная, дорогая в красно-зелёную вертикальную полоску. Джинсы, цветом имитировали ржавчину, тоже - ничего, правда, в грязевых подтёках. Рубашка выбивалась из штанов, снизу двух пуговиц не хватало, так что были видны трусы... тоже что-то фирменное. Волосы всклокочены, давно не мыты, - сальные и усыпаны перхотью. Под глазами синели мешки, лицо болезненно белое, губы слишком красные, а левый глаз вообще сотрясал нервный тик. Движения судорожные, местами, казались, развязными. Парень глядел исподлобья, размахивал руками, жестикулировал, и говорил хриплым голосом что-то про религию, варваров, какие-то императивы и Бога... Говорил грубо, утробно, выцеживая каждое слово, и скаля зубы, иногда слишком быстро говорил, но сипло, почти сползая на шёпот...
...Старушка решила, что видит очередного наркомана. Сердобольный характер, позволил ей замедлить шаг (очередь невидимых бесовских фекалий тут же бомбардировала её прямо в ухо). На миг она даже остановилась, готовая, - если что, дать дёру. Быстро поглядела в красные глаза парня, и засеменила дальше, сказав только на прощание: 'Молись Богу, сынок, он поможет'!...
...Старик с обгаженной плешью смачно сплюнул, проходя мимо, и матом проклял парня. Тоже подумал наркоман...
...Маленький мальчик, которого мать крепко держала за руку, потянул пальчик и, коверкая слова, спросил: 'А это что?', и получил ответ: 'Не смотри туда - это плохой дядя!', после чего подтянула сына поближе к себе, невольно, убыстряя шаг...
...Эмо-задрот курил... Ему пох... Он был у друга и закинулся амфетамином. Проходя мимо - он решил, что парень с кем-то ругается по мобиле. Но у задрота перед глазами были яркие цвета и вообще ему показалось, что этот, хрен моржовый, брат по кайфу, только его кайф потяжелее будет. А может у него 'ломка', может он сидел на ганджубасе... Нет, тогда ему было не по пути, тогда желание остановиться и перекинуться парой приятных слов разом пропало. На эмо-задрота с узловатой ветви дуба помочился невидимый бес. Дымящаяся жидкость едкого тёмно-жёлтого цвета стекла по складкам куртки и закапала на асфальт...
- Видишь, что я с ними делаю!?... А теперь, сука, иди и возьми своё счастье!... Оскверни алтарь!... Покажи им их Бога!... Сделай всё, как я!...
...Опухоль прогрессировала, она давила на череп, нарастала слоями. Бес был до Другого, предшествовал ему, тогда ещё отключения от реальности, 'смены хозяев', не были долгими и сдержанными, хотя и их он тоже не помнил... Вскоре, они даже прекратились, но начавшись вновь стали продолжительней, плодотворней, и вот тогда он впервые насладился убийством...
-...Бес был до Другого, предшествовал ему, тогда ещё отключения от реальности, 'смены хозяев', не были долгими и сдержанными, хотя и их он тоже не помнил... Вскоре, они даже прекратились, но начавшись вновь стали продолжительней, плодотворней, и вот тогда он впервые насладился убийством...
Распластавшись бревну подобно, лежал он на кровати, в комнате, где сигаретный дым стоял столбом. Когда притащили - бледного и бездыханного, и швырнули, как есть, в ботинках на ложе, он задёргался и начал бормотать. Присутствующие - весьма уже нетрезвые, почти не адекватные, оставшиеся на страже, стали прислушиваться. Бормотание нарастало, до тех пор, пока не стало слышно всем. При этом, как указал Санта-Клаус глазные белки под веками дико вращались... Как разглядел он - это, когда у самого в глазах троилось, осталось загадкой...
- Э-э, брат, я не понял, что ты там говорил, но мне понравилось... - подытожил кудрявый, - А чё за Кант такой?..
- Бес дерьмом швырялся, говоришь?... - уточнил какой-то с опухшей физиономией, блуждая взглядом, - Счас придумал?...
Другой пришёл в себя.
- Андрюшечка, как ты нас напугал!... - пролепетала, та, что льнула в машине. Сейчас она сидела на краешке кровати, целомудренно сложив ручки с ногтями покрытыми зелёным лаком.
- Сука, яви мне своё нутро!...
Просьба была произнесена шёпотом - хрипло, выплюнута сквозь ротовую щель.
- Что?!...
Она не могла услышать её, в общем гуле голосов, смешков, ржания, музыки и топота танцующих. Испуг вызвал лопнувший сосуд в глазу того, который смотрел на неё, и кого она пыталась разгадать и познать весь вечер. Он волновал таинственностью и непробиваемостью, как парни в кожаных плащах и брюках - давняя детская слабость...
Она попятилась задом, наткнулась на выпирающий кукан Санта-Клауса, пристроившегося сзади (какие плавные и недвусмысленные движения имитировал он на потеху товарищей - ей было неведомо), взвизгнула и широким шагом, борясь, с чувством нахлынувшей дурноты направилась прочь из комнаты. В дверях столкнулась со Светой - ошалевшей и озабоченной.
- Врач, надеюсь, не нужен?.. - спросила Света певчим голоском, проталкиваясь сквозь исходящие тяжёлым потом юношеские тела. Пришла на ум неожиданная ассоциация, картинка из Библии: 'Волхвы у колыбели новорождённого Христа. Стоят только полукругом...'
Другой уже вдевал ступни в ботинки, стараясь, чтобы ноги не дрожали. Удавалось не очень - пару раз промахивался, но шнурки завязал довольно быстро, хотя петли с пальцев соскакивали.
- Я в туалет... - бросил он уже на ходу.
- Возвращайся... Кант йоб-тыть...- крякнул кто-то вдогонку.
- По-моему у него что-то с глазом... - озадачилась Света.
Хотя, какое её, в сущности сопливое и пьяное дело, что у этого молодого жеребца с глазом?!.. Ей просто, кажется...
Из ящика стола в кухне он извлёк нож.
Тяжёлый, с широким лезвием, деревянной рукояткой. И с тремя дырками на тупом ребре. Таким мясо режут...
Проверил, сделав небольшой надрез на руке, повыше локтя. Нож оказался неплохо заточен - без особого усилия на бледной коже появилась царапина, из которой тут же стала просачиваться кровь. Слабенько, но уверенно...
Он быстро залепил надрез тут же попавшимся под руку обрезком синей изоленты. Нож спрятал за спиной, вогнав по рукоятку в джинсы. Ремень должен удержать, чтобы ненароком оружие не проскочило в штанину. Прикосновение холодной стали к позвоночнику, тут же отдалось 'гусиной кожей', и это было приятно...
...Так же приятно, как с хрустом разрезаемого арбуза вскрывать черепную коробку, надавливая на неподатливую кость остриём тесака.
Холод ножа вызвал мощный выброс адреналина. На мгновение ему даже показалось, что на подоконнике сидит бес, свесив заросшие чёрным жёстким волосом лапы с копытами. Из правого глаза с лопнувшим сосудом потекли слёзы. Кровавые слёзы. Лёгкая дисфункция слёзной железы, - сказал бы на это Николай Васильевич...
Основная масса гостей собралась в гостиной, куда он и направился сначала. Оттуда доносилась, сотрясая стены, агрессивная музыка. Шлюховатая 'Леди Гага', пидороватые 'Плацебо'. Шёл резкий запах пота, тёплого спиртного и сигаретного дыма. У самого потолка клубился сизый дым, окаймляя лампы на люстре светящимся гало. Словно нимб, будто лампы стали святыми. Что-то подсказывало - ты не обретешь здесь момент своего счастья. Слишком много народу. Надо искать место по укромней, надо прошвырнуться по комнатам, подняться наверх, найти там жертву. Запахи тел, плоти пьянили, притягивали, погружали в небытие. Он и сам не заметил, как нарушив осторожность, облокотился на спинку дивана, протянул руку к девушке сидящей с краю, - вроде Другой её запомнил - это была Света, она слушала щебет хрупкой, но изящной худышки, - коснулся её груди... Принялся мять, сначала нежно, затем решительнее - сильнее, грубее, чувствуя жар кожи, сквозь тонкую ткань топика, - тут она не глядя ощутимо стукнула его по пальцам. Удар заставил опомниться, Другой попятился к двери спиной, оказался в прихожей.
- Смотри, они там трахаются вроде... - донеслось до уха.
В спальню заглядывал парень в костюме Санты и девчонка в синих джинсах. Она прыснула от смеха, увидела его шумно выдыхавшего воздух и позвала:
- Андрей, хочешь посмотреть?... Там пиздец какой-то твориться!
'Санта-Клаус' запахнув помятую шубу, слегка покачиваясь, направился в гостиную, чтобы сообщить об увиденном. Буквально ввалившись в прокуренное помещение, стараясь перекричать музыку (вполне впрочем, успешно), он заорал:
- Там такое!.. Захожу... ноги в небо... А они мне - занято! Нет, ну вообще, блин...
Даже не прикрывшись одеялом, на чужом супружеском ложе парочка старательно пыхтя, совершала в темноте половой акт, - не обращая внимания на зрителей, а может и, заводясь ещё больше в порыве взаимного эксгибиционизма. Ровная полоса света из прихожей, ложилась прямо на ту округлую часть тела, которая колыхалась чаще всего, и за которую стонущая партнёрша держалась сразу обеими руками...
Вот оно!... Да вот оно!... Он знает, что делать!
Всё сложилось как нельзя лучше. Вокруг теперь никого не было. Девушка, позвавшая его, скрылась в неизвестном направлении - он даже не заметил куда. В гостиной чувствовалось оживление - надо надеяться оттуда, хотя бы в ближайшие минуты никто не выйдет, а если и выйдет, то направиться на крыльцо - курить, или в туалет - блевать, а может и ещё куда! Они там, в гостиной, достаточно надрались, чтобы память у них стала короткой, и они забыли об этой комнате! Надо выиграть несколько минут - хотя бы несколько...
Спальня запиралась изнутри - он нащупал изящный замок - только поверни, и никто не войдёт, не догадается спьяну, решит, комната заперта снаружи, а это даст ему необходимое время...
Вот оно! Внутрь! Свершилось...
- Здесь... кто-то есть... - перемежая слова со стонами, сказала девушка.
Ей на лицо капал пот. Миша работал как поршень - чётко и отлажено. Она бы даже сказала, слишком механически. На мгновение, она поймала себя на мысли, - а может он вообще робот?.. И хихикнула. Ему было плевать на то, что происходит вокруг. Ей, в сущности, тоже. По сторонам она не глядела совсем. Но шестым чувством ощущала - этот кто-то, здесь, в спальне. Она бы вполне услышала неуклюжие шорохи по полу и сиплое бормотание, если бы не страстное Мишино дыхание, мягкий скрип пружин, музыка и голоса снаружи...
...Другой снова видел старого друга. Беса...
Чёрное существо с маленькими рожками, горящими красным глазками, свиным рыльцем, копытцами, перепачканными дерьмом, как и подобает нечестивому демону, пристроилось на спине усердно работавшего парня...
Тот, конечно, ничего не чувствовал, даже и тогда, когда бес едкой, жгучей жижей помочился промеж его ягодиц...
- Ты ж посмотри только, как работает, а?!... Ну, разве не восхитительно?!... Как долго, сколько удовольствия доставляет этой суке!... И орган, какой большой, - он как раз разглядывал этот самый орган, - Точнее, думает, что доставляет! Он ей там всё уже натёр! У неё гарантировано появятся мозоли! Смазки много - да алкоголь всё сжигает, Господи, Боже мой! - в комнате треснула китайская ваза, когда он помянул божье имя, - Только ты можешь её от них избавить! От мозолей, хе-хе!
Другой, уже прополз к окну и замер... С улицы струилось голубоватое сияние.
- Чего ты, мать твою, ждёшь!?.. - воскликнул бес, раскачиваясь на заднице парня, как на качелях, - Хочешь, чтобы они кончили и увидели тебя?!... Давай же, сука!... Сделай это, чёртов шизик!... И запомни, нечестивец, - я здесь, не потому что у тебя раздвоение личности, отягощённое мозговой опухолью!... Это раздвоение и опухоль у тебя, потому что я здесь! Вот так!...
Он резко вскочил с пола, ощутив прилив энергии. Вырос чёрной тенью, в самый решающий момент. Парень был готов - ещё пара-тройка решительных движений и они заметят его... Впрочем уже заметили...
...Миша решил, что Таня, или как её там зовут - не суть важно, широко распахнула ясные глаза, наморщила лобик, скривила губки, достигнув оргазма вместе с ним, чему он был весьма рад. Но смотрела она почему-то не на него. А вбок, вроде в окно, за которым стало темнее, или его что-то загородило. Но что?!... Потом её голова заметалась по подушке... О, как хорошо!... Затем она стала выталкивать его... Да что такое?!... На что она смотрит?!... Она собирается кричать!
Ладонь опустилась на рот - чужая ладонь, и зажала, вдавила, так что девушка замычала, зажмурила глаза, стала кусать, да бесполезно...
Его спину, промеж рёбер, рядом с позвонком, пронзила адская, кошмарная боль, словно внутренности взорвались, словно их выкрутили, выжали. В общем-то, так оно и было. Он выгнулся, захрипел, попытался скосить глаза. Пальцы, того, чьё лицо скрывал сумрак, впились в загривок, стали оттаскивать...
Резкое движение и он уже лежал на спине, в собственной крови, горячими толчками изливаемой из раны. Ему уже было всё равно. Боль, если и была (он, правда, плохо помнил, хотя прошло секунд десять), то отступила, а перед глазами заплясало блаженное, дымчатое марево, расцвели круги, а потом мир вдруг стал чёрно-белым, тело перестало существовать. Себя он не чувствовал, ложе вибрировало или только, казалось?!... На периферии шла борьба. Кто-то кромсал девушку. Кто-то, кого он знает (знал), но это всё равно... Он закрыл глаза, провалился. Поэтому ему повезло, когда нож взрезал грудную клетку от горла до живота, вспарывал движимый мощным, нечеловеческим усилием, с треском ломаемых костей - он уже почти умер, сердце останавливалось, а мозг отмирал...
Девчонке повезло меньше. Ей дали посмотреть, как из собственной печени вытекает почти чёрная кровь. И она чувствовала, и понимала...
- Браво, красавчик!... Теперь ты счастлив?!... - бес сидел на подоконнике.
Другой, упивался. Жаждал продолжения. По телу разливалось блаженство, то, что он называл мигом счастья! Но только мигом. Надо идти!
Ладонь была искусана этой тварью, пальцы прокусаны до кости, но он ещё держал зажатым рот, пока не убедился, что она перестала дышать. Парень был готов давно. Кровь пропитала простыни, голова запрокинута, на устах подобие улыбки...
- Мученик! Умер с улыбкой!... Посему видно, чьи ряды пополнит!... А теперь уходи и подожди немного!... Скройся!... Спрячься!...
Прислонившись к корявому стволу яблони, он прислушивался к звукам в доме. В окнах сновали судорожные тени, по-прежнему орала музыка, причём теперь ещё и из салонов авто с дверьми раскрытыми настежь. Так называемый яблоневый сад - несколько чахлых деревьев помещался на заднем дворе, - он попал, туда перемахнув через металлическую ограду, иначе сюда было не пройти - ворота заперты. Теперь он ждал, как было велено, бес исчез так же внезапно, как появился. Чувства обострились. Сейчас они найдут трупы, и что?... что делать дальше?
Через десять минут, прошедших, затянуто, почти как вечность, музыка в доме резко оборвалась. Вырубили, отрезали...
Физически, он словно был там, с ними внутри. Ощущал отрывистые движения в чреве дома, видел испуганные лица. Кто-то неразборчиво закричал матом. Потом послышался тонкий визг, и топот множества ног. На втором этаже зажёгся свет, заметались силуэты. С крыльца теперь отчётливо слышались голоса - вполне уже трезвые:
- Ты видел?!!... А?!!.. Кто?... КТО ИХ ТАК?!!...
- Я... - шептал он им в ответ, заворожено вытирая лезвие ножа, краем рубашки - не давая крови запекаться, - Я...
- Надо вызвать ментов!!! Не расходитесь... - этот голос был ему знаком, хотя он и дрожал, срывался, возможно, обладательница его едва сдерживала рыдания, но по-прежнему была узнаваема. Света...
Вон она мечется, по брусчатке во дворе, держась за голову, и кошмарные мысли - их убили, а убийца рядом, - убийца, может один из них - гостей званых и незваных, - ещё здесь! Мысли эти пробивают защитный барьер в мозгу, сочатся как струи воды, сквозь трещины в плотине. Истерика, постепенно переходит в панический ужас.
- Господи, Господи!... - повторяет она, ходит взад-вперёд, наворачивает круги, её пытаются успокоить, а она гонит их, - Отойдите, мать вашу!... Да что же это?!..
Кое-кто уже заводит машину, намерен смотаться, невзирая на просьбу дождаться ментов, но ей уже наплевать, она не думает никого возвращать. Значит, у них будут проблемы... Колёса побитой 'девятки' пробуксовывают по наледи, водитель даже забыл включить фары, затем авто срывается с места со свистом и растворяется в темноте.
Он наблюдает, как они собираются, обсуждают, некоторые потягивают спиртное, полагая произошедшие за часть развлечения. А кто-то шумно блюёт в кусточках крыжовника, ползает на коленях, и вряд ли вообще понимает, что происходит. Он ждёт. Он знает, достаточно сейчас кому-нибудь сунуться в сад через забор, и его увидят, поднимется паника. В принципе он даже хочет - то тёмное, затаившееся в мозгу, желает, чтобы его увидели. Разоблачение предаст сил, позволит сделать рывок...
Роковой момент должен настать. Он, кажется, различает, о чём каждый из них говорит. Обрывки фраз, фрагменты, пронзая холодный воздух, касаются острого, напряжённого слуха, проникают в мозг, на котором деформированной застывшей амёбой, распустившей толстые и тонкие ложноножки покрытые, вздувшимися коричневыми пузырями, усеянными кое-где хлопьями отмерших клеток, - пристроилось уродливое тело раковой опухоли...
- ...как в кино. Помнишь?!... - слышит он голоса.
- ... 'Я знаю, что вы сделали прошлым летом'... Мне даже нравится...
Кто-то роняет, пустую бутылку. Как отдача раздаётся матерная тирада. Дебильный смешок, выдающий любителя травки со стажем, разносится эхом. Небо черно над ними, оно очистилось от тяжёлой, сплошной завесы облаков и явило бледные, подрагивающие в прозрачном воздухе звёзды. Кругом, подмораживало, лужи занимались кристаллами чистого льда, а чёрные потоки пролитого алкоголя начинали затвердевать...
- ...Надо обойти дом и двор...
- ...Не надо ничего обходить!.. Этого ублюдка здесь уже нет!...
- ...но кто он?!...
- ...над-о е-щё выпить...
- ...я хочу, чтобы ты сделал это со мной ещё раз...
- ...позже, Оля, позже...
- ...Сейчас, я хочу сейчас... пойдём...
- ...Куда?...
Люди... Молодые совсем ещё люди... Некоторым нет и восемнадцати. Дети исковерканного времени у порога Апокалипсиса. Их идолы - вещи. Их ритуал - секс. Их молитва - пустые разговоры о ненависти, желаниях, кумирах...
- Ты конечно ещё здесь?!... - между ног шевелится жилистое, чёрное тело с горящими красным маленькими острыми глазками. Оно выдувает клубы пара в морозный воздух - внутренний жар горячего, зловонного нутра.
- Ты вернулся?... - с надеждой и разочарованием одновременно, вопрошает Другой.
- А как же?!... Я не могу бросить тебя в такой важный момент! - существо, по-обезьяньи, оставляя на джинсах, куртке следы фекалий вскарабкивается на плечо и шепчет, дыша в ухо, горячим жаром, испуская смрад разлагающихся трупов, почти касаясь ушного хряща скользким, в язвах, языком. - Посмотри на них... Они развращены, испорчены, они дети - но спасти их нельзя. Их удел - ад, в любом случае... Ты должен их всех туда отправить, прямо сейчас. Ты поможешь мне, ты моё орудие, мальчик мой... Слуга, ученик ученика самого Сатаны. Ты спросишь, кто ученик?... Да я, - мелкий бес к твоим услугам!... Только поспеши! Нам могут помешать...
Отмороженными пальцами Света пыталась набрать на мобильнике службу спасения. Не знала она, не помнила, как связаться с ментами напрямую. Упрямые три цифры - 112 - не желали вовремя оказываться под красной, затвердевшей кожей. Она промахивалась, ругалась, глаза застлала пелена слёз, к горлу подкатил тяжёлый ком обиды и страха, из носа потекло...
...Сотовый вывалился из ладони сам, когда за спиной затихли нервные голоса, и кто-то сказал - буднично, даже насмешливо, словно готовый рассмеяться:
- Посмотрите, у него же нож...
Света сморгнула слезу, грудь перехватил спазм - она застыла, дыхание сорвалось. Потом раздался крик - шагах в двадцати. Она не обернулась. Крик оборвался клокочущим стоном. Мир отдалился, происходящее, казалось, теперь зрелищем, фильмом на экране в кинотеатре. Зыбкий мир. Их вырезали. Они бросались в жерло дома, кто-то неуклюже, кто-то решительно, роняли на ходу бутылки, разбивали, падали... Она закрыла глаза. Нечего, нечего там смотреть. Звук взрезаемой одежды, стремительные движения убийцы. Отблеск металла, как молния метнулась. Ей, казалось, она знает, кто он. Ну, так чего стоишь?!... Делай, делай что-нибудь!... Вопли, мольбы, где-то на втором этаже. Почему он был так силен?! Почему никто не давал ему отпора!?... Она заткнула уши, зажала их, хотя мир давно стал беззвучным. В чёрном небе застыл ребристый облачный обрывок, как ветхая ткань, которую надорвали, и она разошлась, открыв поперечные, ровные дыры. Сквозь мерцают звёзды - вечные, запредельные, бессмысленные...
Об ноги что-то ударилось - скользнуло по икрам толчком и легло. Боже, Боже мой!... Спазматическая дрожь, до рвоты. Она видела - лужа крови огибает кеды, течёт медленно и вязко - красно-чёрная, преодолевая сопротивление, касается носков и устремляется дальше, заполняя швы между брусчаткой, перетекая через них...
Обжигающее дыхание грело затылок, холодная сталь вгрызалась в лопатку...
Лена разлепила сухие губки. Причмокнула, застонала - сушняк невообразимый. Голова большая и раздувшаяся. Глаза залеплены коркой, пальцами она раздвинула веки. В комнате белый, тяжёлый свет утра...
Смутно она помнила, чем всё закончилось. Коктейлем 'Текила-бум'. Ей ещё казалось, что на губах вкус лайма, хотя закусить им она так и не успела. Лена приподнялась на кровати. Чёрт, как же тяжко!... Она воображала, что увидит в зеркале, поэтому вставать не спешила. Свесив ноги, свела пряжку ремня и застегнула, начала продевать стопы в сапоги, а потом задумалась - зачем?... Рядом же стояли пушистые тапочки! Лена надеялась (смутно впрочем), что снаружи достаточно чисто, без луж блевотины... Голова кружилась, когда она оторвав задницу от матраса, просунула стопы в тапки и, шаркая, направилась к двери... По пути остановилась, опасливо заглядывая в зеркало в старомодной раме стилизованной под старое потускневшее золото. Мимолётом отметила в отражении - лицо опухшее, под глазами мешки. Зачем столько было пить?!.. Сколько раз зарекалась не злоупотреблять, но, как можно, когда другие пьют, и не мыслят жизни без этого?!... Под ногами трещал старый паркет (последняя комната, в которой его не заменили), и скрежет высохшей серой грязи, занесённой с улицы на подошвах.
Лена провернула фиксатор на замке. Корпусом подалась вперёд. Дверь приоткрылась сантиметра на три, впуская промозглый холодный воздух - дальше не пошла... Мешало что-то тяжёлое, мешковатое, но неустойчивое и рыхлое с той стороны лежащие (стоящие?) в прихожей. Лена хмурилась, напирала плечом, тревога распускалась в груди, как тюльпан под лучами утреннего солнца - медленно, но верно...