Аннотация: Версия рассказа "Жемчужина" в редакции Арины Иды.
Ковалев Максим, Арина Ида
(Литературная редакция Арины Иды)
Жемчужина 2
Ему приснился гигантский окунь.
Плыл между небом и землёй, лениво шевеля плавниками... Губастая пасть раскрыта, чешуя поблёскивает, по деревьям и траве скользит тяжёлая тень, будто от грозовой тучи, и такая же предгрозовая висит тишина, сходят с ума стрижи, стелятся над болотами...
Окунь охотился, негде было укрыться от него.
Олин сел на краю кровати, прижал ладонь к ноющему правому боку, боль затаилась.
Сегодня свидание с Юми. Не как раньше, настоящее: они расстелят скатерть на берегу Ржавой бухты, прямо на гальке, достанут бутерброды и вино, а ветер будет дёргать их за волосы и сыпать рыжие чешуйки в хлебную корзинку.
Юми сказала, что заедет в девять, мешкать некогда.
В его крошечном закутке - с визжащей койкой, намертво прикрученным железным столом и двумя хромыми табуретами - пол шёл под уклон, заставляя пританцовывать перед ослепшим зеркалом, пока он брился, ища подбородок и скулы на путаной мутной карте, усеянной островками отслоившейся амальгамы.
Часы затянули фальшиво, оборвали куплет. Банка с чаем показала дно. Он запалил керосинку, нарезал хлеб. Достал из холодного угла оплетённую бутылку, срезал подвешенную к потолку сетку с сыром и вяленым мясом - двадцать две монеты, пришлось дозанять у Савла и долго объясняться, но оно того стоило.
Прихлёбывая из мятой медной кружки, ждал, пока стрелки построятся углом. В окне маячил край Питанских болот, подёрнутых утренним туманом. Туман был густым, разливался молоком, складывался в хвостатый силуэт. Коммуна стояла у самой воды. Сырость пропитывала всё, железо гнило, стены пожирала плесень.
Олин натянул свитер, подхватил сумку и выбрался в длинный облезлый коридор. Одиннадцать дверей провожали его, запах жареной рыбы и плохого табака, полустёртые голоса и вязкий утренний свет, сочащийся из щелей и трещин. Перед выходом, в плетёном кресле, выставленном наполовину в тамбур, пожёвывая самокрутку, сидел Савл.
- Угу, - кивнул двумя подбородками Савл. - Она ведь человек, да?
Олин переступил с ноги на ногу.
- Я сам тебе это сказал.
- Сказал. И живёт она в городе, да?
Когда-то очень давно Коммуна тоже была частью города, его южной престижной окраиной на берегу тогда ещё Питанского озера. Но обмелели говорливые безымянные речки, и пропала окраина, увязнув в болоте. И город пополз на север, отмахиваясь от гнуса, - подальше от густого сладковатого запаха.
Савл выдохнул дым через жаберную щель, скрытую в складках шеи под старческими пятнами и бородавками. Затушил самокрутку в пепельнице из черепашьего панциря.
- Не нравится мне это. Горяч ты, мало тебе наших. У Ирги, через стенку, дочка. Мои внучки на подходе. Уж про квагеров в Жидком лесу и на том берегу не говорю. А с человеком...
- Мы тоже люди, - напомнил Олин. - Наша связь не запрещена.
- Не запрещена - какое чудесное слово, - пухлые пальцы с желтоватыми от табака перепонками описали в воздухе замысловатую фигуру. - За ним, прям, видится счастливое будущее. Идеальная пара: квагер-коротышка и...
- Юми тоже невысокая.
Поднимающееся раздражение отозвалось в печени. Олин поморщился, коснулся правого бока. Савл заметил.
- Ты вынуждаешь меня проговаривать простые истины. Сам же всё знаешь про городских. Ты им нужен для грязной работы, или, в лучшем случае, - выбрать на рынке рыбу, или поглумиться, пока не надоешь. Или вспороть тебе брюхо. Мир жесток, и он давно уже катится в бездну. Я волнуюсь за тебя.
- Юми не такая, - любые слова здесь звучали бы глупо. - Она ни разу не цепляла меня. Мы познакомились не вчера. Мы много говорим. О разном. Она хорошо относится ко мне.
Савл сощурился.
- Если и так, это лишь подтверждает, что ей нужно последнее, чем ты мог бы прельстить её, - кивнул на его бок. - И именно это заставляет меня волноваться. Ты - наивный малый. Если над тобой посмеются, тебе же пойдёт на пользу. Но вот если дело обернётся иначе...
Олин вскипел. Это было сущей глупостью!
Все знали про подобные случаи. И рядом с Коммуной, и на том берегу в последние годы находили квагеров с распоротыми животами. Жемчужины у городских ценились дороже иных самоцветов. А истолчёные в порошок - считались лучшим средством от многих болезней.
Несколько лет назад все кладбища в торфяниках перерыли, осквернив останки. И родственники стали забирать себе жемчужины усопших, о чём прежде нельзя было и помыслить. Теперь их продавали, чтобы сводить концы с концами. Предки помогали выживать потомкам.
Мир катился в бездну - в этом Савл был прав. Но Юми - часть нового мира.
Возмущение Олина так ясно отразилось во взгляде, что Савл закашлялся и умолк, отвёл глаза, предоставляя, по всей видимости, ему самому судить о прописных истинах.
Тут даже не на что было злиться. Этот боров совсем не знал Юми. Её смеха и неподдельной живости. Её серых искристых глаз, так непохожих на зеленухи квагеров. Её маленького носика. Её тонкой талии, которую он, казалось, мог бы обхватить ладонями...
Савл надул щёки, выпятил мясистую нижнюю губу и с протяжным звуком выпустил воздух.
- Ты всё равно пойдёшь к ней.
Олин промолчал, он уже опаздывал.
- Что должен был, я сказал, - пробурчал сосед, поворачиваясь в стонущем кресле, вскинул ладонь, - возьми с собой хотя бы это.
Его рука скользнула за спину и вернулась с небольшим ножом - с деревянной рукоятью, отполированной до блеска временем и работой.
- Я выпотрошил им, наверное, миллион рыбин.
Крутанув нож промеж пальцев, он протянул его Олину.
- Это лишнее...
- Бери! - рявкнул старик так, что Олин осёкся.
Малыши, игравшие в коридоре, замерли, косясь в их сторону. Савл сбавил тон:
- Просто возьми и заткни за пояс. Хороший нож на пикнике пригодится.
Олин протянул руку. О лезвие можно было порезаться даже взглядом.
- Пойду, - сказал, перехватывая поудобнее сумку. Но сосед уже отвернулся в поисках очередной самокрутки...
- Берегись окуня.
Олин споткнулся о поворотный замок на палубе, едва не упал, оглянулся.
- Что?!
- Береги себя, олух, - повторил Савл из глубины кресла.
Теплоход, в котором гнездилась Коммуна, был пришвартован к берегу в незапамятные времена. С каждым годом болото засасывало его всё глубже. Постепенно первый уровень залила вода. Когда-нибудь в её власти окажется и второй. Благо, случится это не сегодня.
Держась за рыжий поручень, он прошёл по наклонной палубе, по деревянному настилу сбежал на берег. Здесь на верёвках сушилось бельё, вешавшие его женщины проводили Олина долгими взглядами. Он побежал вприприжку, нагоняя время...
Взобрался на насыпь. Пнул пустую бутылку из-под рома - на этикетке горело: "Вечный зов". Прихлопнул комара. Услышал гудок свинцового завода, чьи трубы торчали за свалкой, пачкая небо оранжевым дымом. Потрогал рукоять ножа под свитером... Их теплоход, когда-то белый и роскошный, ржавел консервной банкой, брошенной на краю мутной лужи. Отсюда, сверху, это виделось со всей очевидностью.
До него донёсся стрёкот - по узкоколейке бежала лёгкая дрезина. Юми - в облегающих кожаных штанах, куртке с бахромой на рукавах и глухих защитных очках - помахала ему.
- Прыгай! - крикнула, притормаживая.
Олин побежал рядом, схватился за поручень и рывком забрался на платформу. Юми чмокнула его в щёку.
- Погнали! - добавила ходу. - Скоро грузовые на завод пойдут.
Ему уже доводилось вот так безбашенно мчаться с ней сквозь Жидкий лес, чтобы успеть к развилке до первого мотовоза - и дальше, через мост на тот берег, и каждый раз кишки скручивало в узел. Он закинул сумку за спину и обеими руками обнял уверенно правящую спутницу.
Они неслись, казалось, над верхушками редких деревьев. Солнце бежало следом, задевая кручи облаков. Стрижи кружили над полотном, рассыпались в стороны. Ветер закладывал уши.
До Ржавой бухты пути было с полчаса. За холмами уже скользили тени брошенных кораблей. В воздухе разливался запах йода.
Юми отклонила голову назад, и он утонул в её густых волосах, зафыркал.
- Ты такой милый! - расхохоталась она.
Олин тоже разулыбался - до самых ушей - и ничего не мог с этим поделать. Вспомнил про вино и прокричал ей на ухо:
- Я приготовил тебе сюрприз!
- Я тоже! Обожаю тебя!
Она снова откинулась назад, но теперь уже подставляя шею для поцелуя. Дрезина подпрыгнула на стыке. Он не сдержал крика, Юми залилась смехом.
Когда впереди замаячили брусья тупикового упора, его затылка коснулась тяжёлая тень, звуки стали густыми, а ветер вязким. Олин обернулся. Туча втянула плавник, открывая солнце. Юми сбавила ход:
- Приехали!
Спрыгнула с замершей платформы и побежала вниз, сквозь кустарник, к галечному пляжу. Он стоял, вцепившись в поручень.
- Догоняй! - донёсся её смешливый голос.
Он прижал локоть к ноющему боку. Во рту растёкся привкус желчи. Оглянулся ещё раз и стал спускаться.
Юми выбежала на берег, швырнула в сторону очки, наклонилась и зачерпнула пригоршню мутно-радужной воды. В ладонях закачалось солнце.
Позади хрустнула ветка. Она повернулась, разжала ладони, и солнце пролилось на гальку.
- Вот и молодец, девочка, - сказал высокий бледный человек. В левой руке, чуть на отлёте, он держал нож с деревянной рукоятью, а правой машинально прилаживал полуоторванный карман камуфляжной куртки.
Ветер дёргал Юми за волосы, и сыпал вокруг ржавые чешуйки.