Он был сыном ну очень высоко поставленного лица. И мама у него - балерина.
Очень умный, утонченный, галантный красивый мальчик. 35 лет от роду. "Рафинированный Принц", как он сам себя как-то назвал. Обаятельный и корректный, изысканный, с печатью высокого интеллекта на челе и грустью в больших выразительных черных глазах над чувственными пухлыми губами... Он же - "одинокий волк".
А она - одна из тысяч вокруг. Трепыхающаяся идеалистка, полу-феминистка. Точнее, вынужденная быть феминисткой из-за отсутствия рядом крепкого мужского плеча, из-за великого Одиночества и Нелюбви, царивших в ее мире.
Он вошел в ее жизнь случайно. Она не хотела. Не поддавалась его очарованию, все время акцентировала свое внимание на их разном, бесконечно далеком друг от друга социальном положении и всем вытекающим из этого образом жизней. А он сказал, что у них есть какое-то родство души.
Он приезжал среди ночи к ней, просто чтобы подарить ей розу и послушно развернуться и уехать назад. Она его не впускала ни в свой дом, ни в свою жизнь. Он очень красиво преподносил ей эту роскошную, огромную, на длинном стебле упругую розу. И красиво говорил. Она слушала и просила его уехать. Он уезжал. Она ставила розу в вазу и ложилась дальше спать. 7 таких ночей и семь винно-красных роз в отдельных вазах. Потом вазы свободные у нее закончились, и новые розы ставить стало некуда. Один раз, правда, она даже пошла с ним гулять по ночному городу. Но потом он так же уехал к себе, а она вернулась в пустую квартиру. Он все понимал и не обижался.
Она боялась замечать, как он хорош. Как светятся его глаза, когда он неотрывно разглядывал ее, внимательно изучая каждую черточку ее лица, фигуру, жесты. Он слушал ее, вызывал на откровения и споры, задавал очень личные, смущающие ее вопросы. Она старалась не воспринимать всерьез ни его ухаживания, ни его самого. Воспринимала как праздное любопытство с его стороны.
А он - чем дальше - тем больше интересовался ею и ее жизнью, ее мыслями и поведением.
Он приглашал ее на ужин и водил ее танцевать. Он дарил ей цветы. Цитировал французских философов и пел песни на английском языке.
Рядом с ним она сама стала умнее и ярче. Словно он протер плесень с ее мозга, освежил ее память и включил интеллект. Сам же потом и удивлялся ее начитанности и серьезности.
Но он хотел ее любви. Но не так, как это понимала она. Совсем не так. Его к ней просто влекло, он испытывал к ней физическое влечение, но помимо этого, еще и духовное. Он хотел ее как женщину. А она - она хотела за него выйти замуж. Или просто - любить.
В его планы любовь не входила. Он жил в четком графике жесткой серьезной работы, ответственных дел, совещаний и командировок, переговоров и застолий. Беспощадный ритм Большой карьеры не предусматривает места для личной жизни.
Он много рассказывал о себе. Правду. Свои комплексы и страхи. Свою боль и свою "бракованность", несоответствие ожидаемому совершенству. Хотя вся его "бракованность" сводилась просто к тяге к пышнотелым вульгарным блондинкам с большой грудью.
Она была шатенкой. И размер одежды носила - s, хотя все формы были достаточно выпуклыми и вполне привлекательными.
Она слушала и жалела его, как большого, испуганного ребенка, столкнувшегося с непонятной игрой по незнакомым правилам. Он не мог ни уйти от нее, ни остаться. Ему было уютно с ней и жалко ее обижать. И он был с ней предельно корректен.
Чем больше она о нем узнавала, тем сильнее он в нее проникал. Чем больше он перед ней раскрывался, тем сильнее прорастал в ее израненном сердце.
Она уже была частью его. Впрочем, они и правда, чем-то были похожи. Перевалив за 30-летний рубеж, кто раньше, кто позже, оба уже успели нажить себе опыт разочарований и цинизма. Оба научились отгораживаться от мира и задевающих душу впечатлений. Оба научились избегать острые углы в общении и лукавить с самим собой. И стали недоверчивыми и как средство для блокировки сердечных переживаний использовали юмор и несерьезное отношение ко всему вокруг происходящему.
Но, положа руку на сердце, оба только один-на-один с самим собою могли признаться, что где-то в глубине души еще есть уголок, где жива надежда и хрупкая вера в Большую Любовь. Мало того, оба тайно тосковали по этому чистому, светлому и бескорыстному чувству.
Но это только наедине с самим собою. Да и то от самих себя они это тоже старались прятать. Не бередить живую рану.
Она ему говорила в шутку, что мечтает о гармонии духа, души и тела. Что в своей жизни ждет праздника - когда появится Некто, кто одном лице будет привлекать и духовно и физически и душевно. Кто будет ее любить. Все сразу в ней - и женщину, и человека и личность.
Он иронизировал, что мир несовершенен и нельзя никого идеализировать. Нужно уметь довольствоваться малым и учиться жить одним днем - сегодняшним. Она отвечала, что ей нужно все и сразу. Он возражал, что так не бывает.
И все-таки она решилась. И впустила его в свой дом, в свой уютный и такой тщательно оберегаемый мир. И разрешила остаться. Пока, правда, только на ночь. Он был очень рад такому сближению и всеми силами старался оправдать ее доверие и доказать, что она не зря его впустила.
*
Потом наступило время расставания. Они оба старались избегать эту тему. Но он хотел от неё услышать, что он стал для нее чем-то большим, чем просто знакомым. Он не хотел себя ничем связывать и зря ее обнадеживать. Он не мог ей ничего предложить - слишком разные жизни у них были. Но в душе он жаждал ее любви. Той самой, о которой слагают песни, посвящают стихи и ради которой совершают безумные поступки.
Она не хотела играть с ним в Золушку. Но он тайно мечтал завоевать любовь искреннюю и чистую как раз у такой вот бескорыстной Золушки, какой была она. Потому что в том мире, где он жил, все было бездушно корректным, холодным, рациональным и равнодушным. Там женщины выбирают себе мужчин по совсем иным критериям - как вложение капитала или рискованная ставка на скачках - не угадать заранее, кто именно дойдет до финиша и станет олигархом. Или выбранный мужчина так и не разовьется в магната, застрянет на среднем уровне навечно, хорошо еще, если вообще не прогорит. Да и мужчина там покупает женщину, соответствующую его статусу, вместе с ее телом и внешней демонстрацией любви.
А здесь она не интересовалась его деньгами. Ей ничего не нужно было от него. Он даже проверял не раз - предлагал ей то деньги, то подарки. Он от всего отказывалась. А единственный подарок, который она приняла, был шелковый шарф, и то она сильно смутилась и даже расстроилась. Он интересен был ей сам. Как человек, как мужчина, как личность. Она ценила его за него самого. За его ум и галантность, за нежность и интеллигентность. За его теплое отношение к ней.
Перед отъездом он позвонил ей очень поздно ночью, когда он только-только вернулся с прощального светского раута. Они очень долго с ней разговаривали. Слова были обычными, но он невербальном уровне вел параллельный разговор, совсем отличный от вербального. Словами он диктовал ей номера своих рабочих и домашних телефонов, а невербально он кричал о том, что очень жаль ему ее терять, так трудно расставаться. Она говорила, что вряд-ли так скоро приедет в Москву, а душа ее посылала ему сообщение, что он стал ей слишком дорог и ей тоже бесконечно жаль, что они так и не успели всерьез полюбить друг друга. Лишь только приблизились, застыли на пороге у чего-то светлого и большого - как уже неумолимое время и, возможно, судьба их разводит порознь. И так хочется все-таки верить в то, что когда-нибудь они все-таки еще пересекутся. Не потеряются в этом мире и не забудут друг друга.
А он ждал, что она ему что-нибудь из этого скажет вслух. Но она молчала. Да и зачем? Он и так все понимает. И он молчал. Может быть, тоже думал, что она и так все отлично понимает. Он только тепло попрощался и попросил ее утром приехать.
Утром они еще успели поплавать в море напоследок и помолчать о чем-то общем, нежном и светлом, возможно, несостоявшемся.
Но утром они уже отстранились друг от друга. Он был еще рядом с ней, но уже там. А она - еще с ним, но уже без него.
Так и пошли они в разные стороны. Она обернулась, а он - нет.
*
Чтобы понять его, она стала читать Германа Гессе "Степного волка". Но поняла себя. Она сама была таким же вот степным волком. Идеалистом, глубоко запрятанным в раковине, скрывающим за толстым панцирем нежную душу, уставшим жить и ни во что уже не верящим, потому что жаждет идеала и не желает довольствоваться никакими подделками. А он был скорее Герминой. Он так же ей объяснял устройство несовершенного мира, пытался научить ее жить в этом реальном мире и относиться несерьезно к пощечинам и ударам внешних обстоятельств. Учил жить, будучи сам таким же и как никто другой понимавший ее и душой и сердцем.
Она тогда так и не дочитала "Степного волка", и расставшись с ним еще не знала, чем закончится роман Гарри и Гермины. Ей было теперь страшно читать дальше - вдруг там она найдет приговор?
Но она еще была молода, поэтому ее мир был не так трагичен, как мир книжного героя Германа Гессе. Она легче качалась на волнах будней и научилась просто не подплывать к причалам и волнорезам, особенно во время общего шторма. Правда, и она тонула и переживала кораблекрушения. Но не озлобилась, а стала недоверчивой. И в людей она не перестала верить. Просто перестала впускать в свою душу их слова и поступки. Замкнулась.
Больше всего она боялась разочарования. Что когда-нибудь появится какой-нибудь вот такой Принц или Паж - не важно. Но она ему поверит и отдаст свое сердце, душу, жизнь. А он посмеется. Боялась быть выброшенной на пустынный берег.
Да и он, похоже, тоже боялся разочарования и боли от потери и спрятался за маску иронии. Однако в глазах его иногда пробегала Тоска по этой Мечте и Золушка теряла голову, ловя ускользающую его Тоску.
Как жаль, что им было отпущено так мало времени. Только-только чуть ближе подошли друг к другу - и все, аудиенция окончена, визит исчерпан и вся свита сворачивается уезжать.
Он улетел.
Она осталась в растерянности оглядываясь по сторонам. Все так и уже совсем не так, как раньше. Что-то очень изменилось в ее жизни.
*
А потом он стал ей звонить. Осенью. Во время долгих затяжных дождей, в непроглядной темени вечерами раздавались громкие звонки телефона, и она неслась на зов, хватала трубку и слышала его. Он звонил ей зимой. И всегда - вечерами унылыми и пустыми, сразу заполняя собой все трещинки ее души. Он поздравил ее с Новым годом, а потом не забыл, позвонил в день рожденья. И весной звонил, и когда настало лето.
Она каждый раз с удивлением слушала его голос в трубке и радовалась, что, несмотря на свою занятость и всю серьезность возложенных на него обязанностей на работе, он не забывал про нее.
В бархатный сезон следующего лета он снова приехал.
И снова - роза винно-красного цвета, тяжелым, едва раскрывшимся твердым бутоном венчала длинный колючий стебель. И эта роза - в длинную хрустальную вазу на круглом столе. И ночная прогулка по городу, к поющим фонтанам, к морю и не спящее в ночи кафе с тихой музыкой шелестом прибоя. И разговоры, разговоры. Вслух - о разном, и ни о чем. А невербально - о том, как они прожили вдали друг от друга весь этот нескончаемо длинный год.
Потом снова свежая роза в отдельной вазе. Только она уже не отправляла его обратно. Он оставался с ней. И дарил ей столько тепла и нежности, словно хотел наверстать упущенный год.
И снова расставание, когда отпуск истек. Только она не успела приехать к нему проводить его на самолет. Почему-то в машине разрядился аккумулятор, и как она ни старалась, реанимировать вовремя его не смогла. Машина завелась только тогда, когда его самолет поднялся в небо.
На этот раз уже не было той щемящей тоски. И расставание не казалось обрывом, разрывом и потерей Несбывшегося, Несложившегося. В этот раз это было просто очередная разлука. На год.
*
А через год он просто сделал ей предложение. И только тогда она вдруг поверила, что для него эти отношения были не просто курортным романом, а самыми настоящими, серьезными. Что это - и есть - любовь.