На лоскутном полотне между строчек
шито белым. Да в лихую годину
потянули на себя лоскуточек
и прорвали в полотне середину.
На цветочные раздолья сатинов
пепел сыпали, щадили едва ли.
Рыли яро, до сырого ватина,
перекраивали, край прижигали.
Покатили вдоль по лентам-дорогам,
по квадратам из вельвета, денима.
Было им за тридцать-сорок. Немного.
А кому-то век - не век, половина.
Оставались (в дорогих лоскуточках,
глазки-бусинки, атласная кожа),
их куклёны: жёнки, сёстры, да дочки,
дыры штопать, выживать, кто как может.
Не согреться полотном рваным в стужу,
камуфляж в цене, в ходу евро-центы...
Но в муаре пробензиненной лужи
отразился шёлк иного рассвета.
Кто-то видел шёлк небесного цвета,
умирая, говорил, красным кашлял:
вот где правда ясно вышита ветром...
Но затих он, и ушёл в день вчерашний.