"Моя дружная семейка", - мама говорит, я произнёс это, как только научился складывать слова в предложения.
Дружная семейка - это папа Эд, мама Илма, старшая сестрёнка Кати и я, Ким. Недавно мне исполнилось восемь лет. Сейчас мы отдыхаем вместе на диване и ждём, когда доставят заказанный воскресный ужин. Немножко тесно сидим, но так даже лучше: можно пристроиться головой у мамы на коленях, вытянуть на папу ноги, и все будут только рады. Я уже повисел у папы на шее, потом Кати делала мне массаж спины, приговаривая забавную чепуху. В прибаутке много непривычных слов, но я с раннего детства знаю их значение, они обозначают предметы и животных Земли - планеты, с которой совсем молодыми перебрались на Марс наши дедушки и бабушки. Например, "куры" - это птицы; "поклевали" - это когда Кати проворно колет меня пальцами вдоль позвоночника. Мне весело, я смеюсь и переворачиваюсь животом кверху. Кати щекочет меня, я брыкаюсь. Внезапно сестрёнка вскрикивает:
"Ой, Ким, больно же!" - я случайно ударил её пяткой. Папа произносит: "Будь бережнее и не доставляй другим боль, даже нечаянно". И я прекрасно понимаю, как это важно, и затихаю. Мне нужно время, чтобы снова подумать: почему иногда невольно я так неосторожен? Особенно достаётся Кати, которую люблю. С ней мы часто играем и сражаемся.
Да, пожалуй, я становлюсь очень сильным, - расту. Это и бабушка любит повторять. Она в последнее время не может сдержать слёзы при встрече со мною и, когда я спрашиваю, - почему? - отвечает: "Мой маленький Ким, ты так быстро растёшь, я не могу к тебе привыкнуть!" А мама, если она рядом, старается рассмеяться, и напоминает, что все мальчики растут, и девочки тоже. Бабушка соглашается. И я показываю ей фокус с помощью волшебной палочки. Папа помогает мне устраивать розыгрыши, он так это называет. Но я не согласен, это самое настоящее волшебство. Я сто раз пересмотрел старую-старую сказку о мальчике-волшебнике. Фильм создавали на Земле, давно, задолго до Первого межпланетного полёта. Я даже иногда немного хочу туда, на Землю. Мама сказала, что ни на Марсе, ни на Земле невозможны чудеса с волшебной палочкой, и магия - это просто выдумка. А я втайне мечтаю, что однажды у меня получится извлечь из палочки супермолнию. Вот все будут удивлены! Я кое-что предпринимаю для этого: несколько раз менял палочку, выбирая для неё другой материал, и давно выучил заклинания из фильма. Я верю, что моя новая волшебная палочка - настоящая. Она стальная, с острой маленькой пикой на конце, - именно то, что надо.
Вечером, когда мы собрались вместе, я достал палочку из подаренного бабушкой узкого футляра. Я поворачивался, размахивал руками, как придумалось, и направил палочку на розетку. И чудо случилось: у папы просигналил наручный браслет, а свет, исходящий от потолка, сделался очень яркий. Как хорошо всё совпало, эффектно же получилось! От радости и гордости я запрыгнул на диван, хотел немного поскакать, но вдруг заметил, что мои родные притихли и смотрят на меня. Это длилось недолго. Через мгновение они спрятали удивление, только оглядывали ярко освещённую комнату. Я ластился к маме, она меня хвалила и целовала в макушку. А ещё через минуту папа встречал на пороге патруль безопасности.
- "Агапэ-4"? Вы вышли на результат? - донеслись до нас обрывки разговора.
- Не могу сказать точно. Требуется подтверждение, - ответил папа.
- Первая заявка и сразу такая мощность? Мистер Эд, как вы оцениваете риск повторных попыток?
- Мы все рискуем, - туманно ответил папа. - Я настаиваю на продолжении.
- Под вашу ответственность.
- Именно. У меня семья, и мы хотим оставить всё, как есть, как можно дольше. Неважно, сколько понадобится времени. Время - наш союзник.
А вскоре я заболел.
Мои одноклассники тоже иногда болеют, и рассказывают, что их оставляют дома или в медицинском боксе, меряют температуру, лечат, разрешают спать сколько хочешь, и смотреть видео, но недолго. Но я заболел не так. Я просто как будто умер на двое суток. А проснулся свежим и бодрым. Папа сказал, что я стал здоровее прежнего. Действительно, рукава одежды заметно коротки. Все рады моему выздоровлению, и я снова окружён вниманием. Несколько дней не пойду в класс, а хотелось бы, потому что задания показались пустяковыми, я прочитал свои учебники от начала до конца и понял, что легко отвечу на все вопросы учителя. Папа, узнав про это, развеселился, тормошил меня и сказал, что пора спасать школу от такого заучки. И я остался дома. Ещё он сказал, что у меня будет время на досуге придумать новые фокусы с волшебной палочкой.
- Кстати, я высмотрел в лаборатории одну штуковину: оцени, может, она волшебничает лучше?
Он протягивает мне замысловато скрученную спираль, залитую в прозрачный пластик. Шикарная палочка! Да с ней можно творить чудеса!
- Спасибо, папа!
- Нет, сынище, я её не оставлю. У тебя есть дела до обеда, а потом мы возьмём маму и Кати, и поедем в кратер на прогулку. Там и испробуешь свою новую волшебную палочку.
Прогулка за пределы базы - какая удача! У меня новёхонький скафандр, старый стал безнадёжно мал. Шлюзы пропускают нас на поверхность, и пейзаж, к которому невозможно привыкнуть, притягивает взор. К горизонту опускается солнце, догорает голубыми и фиолетовыми оттенками вечерняя заря, для которой я так долго подбирал вчера акварели, пытаясь порадовать бабушку рисунком. В зените небо окрасилось в красновато-розовый цвет. Скалы, валуны, энергетические генераторы отбрасывают тени на ровную поверхность, густо исчерченную светодиодными полосами: разноцветной транспортной разметкой. Сегодня здесь необычайное оживление, старые и новые антенны космической связи ориентированы на яркую зеленоватую звезду, что купается в закатных лучах низкого солнца.
Дружная семейка стоит посреди этой красоты. Папа разворачивает меня лицом к лицу, его сильные ладони лежат на моих плечах:
- Ким, помнишь чудеса, которые тебе удавались с прежней палочкой? Так вот, сын, ты уже почти взрослый, пора отказаться от детских фантазий. Честно, я ни разу не помогал в твоих фокусах.
После его слов всё, о чём я догадывался, перестаёт быть тайной: у меня получается с помощью волшебных... ну, ладно, по-взрослому, так по-взрослому, - с помощью стержней из сложных композитов я умею перенаправлять энергию.
Я как будто сразу стал старше, когда разрешил себе думать об этом. Внимательно рассматриваю огромные конструкции:
- Что здесь готовится?
Кати склоняет ко мне серьёзное лицо:
- Ким, это случилось два дня назад, когда ты... - она поперхнулась, - когда ты болел. Пришли данные о будущей чудовищной вспышке на Солнце. Это случится сегодня, прямо сейчас. Вернее, через тридцать минут.
Я киваю.
У Кати кончик носа чуть заметно дёргается, когда она говорит. Мы так славно играли когда-то... Я хорошо помню сервировочную тележку, превращённую в домик Красного человечка. Красным человечком был я, сестрёнка возила меня по коридорам базы, предупреждая встречных быть осторожными, иначе их напугает Красный Бо-бо. Я поздновато начал говорить, и грозное: 'Бо-бо!' было единственным, что выкрикивал трёхлетний Красный человечек.
Мы приготовились выходить из купола терминала наружу: там нет прозрачного свода над головой, там звёзды играют и переливаются, они совсем близко и, кажется, если подпрыгнешь как следует, уколешь пальцы их лучиками-иголками... Но мама передумала открывать входные лепестки. Кати трогает фиксаторы забрала шлема. Так делают самые близкие люди или влюблённые, когда договариваются о прощании: знак пальцами, забрало каждого скользит в сторону, открывая лицо.
Я тоже стригу пальцами над фиксаторами. Мы прикасаемся ладонями к щекам друг друга. Перчатки не дают почувствовать тепло кожи. Я бы снял их, но на это нужно время. Перчатки быстро не снимешь и обратно не наденешь. Мне совсем не нужны перчатки, но, понимаю, родные не готовы к такой выходке. И мы с Кати обходимся тем, что плющим нос к носу и пыхтим 'фук-фук-фук'. При этом приходится тянуться вверх, потому что сестра - длинная цыпа, -так говорит папа.
Кати моя, дорогая Кати. Сестрёнка... Светлая чёлка, влажные глаза, голубые, как у меня... Все объяснения насчёт вспыхнувшего Солнца, - лишние. Потому что это я, - я и ещё двое, Сид и Пеле, и есть те, кто просчитал и предупредил о термоядерном безумии нашей звезды. Но говори, Кати, говори, говори, не молчи, - впереди неизбежное расставание, к которому я готовлю себя.
И Кати продолжает, потому что для неё я по-прежнему младший братишка и таким останусь навсегда:
- На земной орбите, и на лунной тоже, собрали ионные пушки. Пушки создают щит на пути солнечного урагана, - объясняет она, - а марсианские антенны космической связи отвечают за точность их прицела. Заслонить Марс у нас не хватит энергии, и потому все убрались в убежища, а те, кто занят на поверхности, тоже спустятся на нижние ярусы, но у них есть ещё немного времени. Главное сейчас - отвести смерть от миллиардов людей на Земле. Нужно сделать всё, что в наших силах.
Я смотрю в глаза родных - в них плещется тревога. Мама порывисто прижала меня к груди, сердце её стучит испуганно и печально.
Не волнуйся за своего большого мальчика Кима, мамочка! Мне не страшно.
С недавних пор мне совсем не страшно.
- Ким, сынок, встань на разметку, - просит отец и кивает на ярко-красную черту на поверхности лётного поля. Я делаю шаги в сторону и припечатываю ступни на красную пульсирующую жилу. Стремительный поток прокачивается сквозь, от кончиков пальцев на ногах и до макушки, короткая дрожь и затем: ощущение ясности и завершённости, - электронная система Марса распознала и приняла меня. Я впервые научился сохранять вторую свою ипостась, - ту, которая каждый раз умирала...
А теперь слушайте. Три андроида, каждый с уникальными возможностями, просчитывают скорость и плотность потока, грозящего вызвать необратимые изменения в магнитном поле Земли. Такие, от которых содрогнётся планета.
С нами четвёртая - Марина, но она нецифирь. Марина-не-число. От неё приходит понимание: суть события, его первопричина вовсе не физической природы.
И это - как откровение,
и всё меняет,
и...
Я вспоминаю о родных, они живые люди из плоти и крови, им нужно спасаться. Я прошу их уезжать немедленно, и папа уводит сестрёнку и маму. Вездеход срывается с места, вездеход торопится - терминал Пирамида расположен далеко от нашего Сфера-сити. Две пары маленьких женских ладоней, прижатых к прозрачному пластику кабины в прощальном жесте, красноречивее любых слов. Моя семья всегда будет со мной.
А Марина торопит.
Я, Сид и юный Пеле отвлекаемся от расчётов и уходим в нано-вечность одного человеческого мгновения, и Вселенная становится частью нас а, может, мы становимся частью Вселенной, - здесь ведёт наша нецифирь. Мироздание выворачивается наизнанку, потому что Марина знает дорогу в обход математических законов. Как ей это удаётся? Долго объяснять. Может, и невозможно объяснить, ведь ни я, ни Сид, ни Пеле не можем повторить то, что делает Марина. Да и сейчас ведь важно совсем другое. Знайте же, потому что пришла пора: Солнце, самоотверженно занятое творением разума, создавало жизнь на планетах. Но у демиурга свои масштабы, мир, замкнутый на себе самом, не научившийся говорить со звёздами, для Солнца - неудавшийся мир. И нам выпал жребий быть свидетелями последнего удара космических часов, отмеривших эоны лет терпеливого его ожидания. Мощный протонно-электронный прилив, для слепой стихии слишком безупречно и расчётливо направленный, накроет третью планету. Это будет попытка переиграть всё заново. Так уже произошло с Венерой и древним Марсом. Вы скажете, невозможно наверняка предсказать это? То, что не под силу людям, делает электроника. То, что недоступно даже андроидам, смогла нецифирь Марина. Я же говорю: она - иная.
Я поднимаю новую волшебную палочку, вложенную в ладонь отцом. Я направляю эту чувствительную антенну точно на светило, - андроиды помогают безупречно сориентировать её. Я разговариваю с Солнцем. О чём? Неважно. Важно то, что я РАЗГОВАРИВАЮ С СОЛНЦЕМ. Рассказываю ему о своей семье, о великой любви, нежности и заботе, в которой рос маленький мальчик Ким, он же смешной Красный человечек, чуть позже - Большой Сынище, Милый Кимусёнок, Любимый внучок и Братец Волшебник-Неколдуй: любящие сердца одарили дитя многими именами. Мальчик рос до пяти лет, пока с ним не случилось несчастье. Мальчик погиб. Его отец в то время работал над созданием искусственного интеллекта, он настоял на том, что только агапэ оправдывает любое творение. Эмоциональную матрицу мозга Кима и ещё троих погибших детей воссоздали в электронных схемах искусственных тел. Нас продолжали воспитывать, как настоящих детей. Нас любили и лелеяли. На нас возложили надежду на новое, лучшее, завтра.
Я называю имя и фамилию каждого андроида, я добавляю к фамилии каждого приставку "Агапэ", код эксперимента. Агапэ - вложенное в нас умение любить и дорожить любовью. Если бы меня спросили, я бы сказал просто: "Агапэ - объятия, раскрытые навстречу миру". Этому учили в семьях. Особенно сильна память физического контакта с родными, хрупкость человеческих тел, - согревающих, дышащих, с чувствительной нежной кожей; их тревоги, слёзы бабушки, тоже от любви, - все эмоции я транслирую Солнцу: "Мы есть! Нас много и на Земле, и на Марсе. Мы живые, чуткие, трепетные. Я благодарен тебе, великий создатель жизни! Все, все до единого славим тебя, наше Солнце!"
Мысли Марины, Сида и Пеле звучат в унисон, ведь у нас одинаковый опыт чувств. Моя задача - осуществить передачу общего эмоционального импульса.
"Слышу вас, дети мои!" - счастливый всплеск в короне Жизнедарителя.
Через восемь минут двадцать секунд это излучение, не такое жёсткое, как предполагалось, достигнет Земли. А ещё через четыре минуты долетит до Марса. Но теперь я могу сказать: всё обойдётся.
Только бы мне устоять.
У-сто-ять.
Рука, ставшая одним целым с антенной, медленно опускается вниз, по-прежнему нацеленная на Светоч.
Вечность. Мне предстоит познать тебя, оставаясь на этом месте, пока живёт, извергая в пространство термоядерную плазму, тот, к кому я открыл канал непрерывной пси-связи.
Я отвожу взгляд от горизонта, за которым скрылась зеленоватая звезда по имени Земля. Лихорадочно мерцает разметка. Три фигуры, трогательно-маленькие, замерли на огромном поле космодрома. Их возраст выдаёт цвет детских скафандров: один розовый и два других, как у меня, густо-сиреневые. Трое стоят без шлемов и смотрят в небо, зловеще вспыхнувшее яростным огнём.
- Где Кати? - прошептала бабушка, чувствуя, что не в силах смотреть в экран монитора, по которому прокатилась первая волна электрических помех.
- Где Кати?!
Боль, страдание и сомнения, накопившиеся за три года со дня смерти внука, изменили её голос, едва удержав на грани истерики.
- Не волнуйтесь, мама, - прошелестела одними губами Илма, отвернувшись, чтобы скрыть лицо с мокрыми дорожками на щеках. - Кати не хотела видеть то, что будет происходить снаружи, и сразу сказала об этом.
- Я пойду к ней, - решительно встала бабушка.
Кати не было нигде. Её не было в боксе, отведённом для семей, её не было в обеденном корпусе. Заблокированные лифты стояли открытыми, и добросовестные многоножки, уютно попыхивая пневматикой, полировали до блеска их стенки. Седая женщина отвлекла от работы ближайшую многоножку. Бегло просмотрев записи видеофиксатора за последние десять минут, убедилась, что или робот разминулся с Кати, или девочка скрывается не здесь. Когда отчаяние готово было прорваться наружу криком, марсианка
обвела взглядом ответвление коридора с нишами для сервировочных и грузовых тележек. Капля алой крови на белой плитке пола рядом с антрацитово-чёрным колесом одной тележки приковала взгляд, заставила сердце биться учащённо. Женщина, пытаясь дышать ровно, опустилась на колени, осторожно дотронулась до чехла, прикрывающего тележку. Отвернула тонкий серебряный целлофан. Там, свернувшись калачиком, лежала её двенадцатилетняя внучка, немо уставившись на свою руку: вена на тонком запястье проколота стальной палочкой с маленькой пикой на конце. Негодная девчонка, она успела заострить пику, и ведь нашла способ, как!
- Моя маленькая Кати, иди же ко мне, глупенькая!
Девочка, рыдая, сползла в объятия бабушки.
- Я вроде бы настоящая... - твердила она, - бабушка, ведь я - настоящая? Только не ври, бабушка, умоляю, только не ври!