Аннотация: Вампиров, товарищи, нужно заносить в красную книгу. А то как же: чесноком кормлют, периодически убивать ходют,а тут еще повадились делать непристойные предложения...
Вампир присел на крышку старого гроба и призадумался: что за люди неправильные пошли, а? Он к ним со всей душой, а они... чесноком прямо в зубы. И кто им сказал, что чеснок как-то действует?... Так, закусь, ну а зубам-то все равно, чем по ним, родимым, стучать... повыбивают, больно, отращивай потом полгода, стыдобища какая... И эти... хельсинги под каждым кустом! Это ж форменное издевательство! Приличной нежити даже нос из склепа высунуть боязно... Чуток выйдешь... там крылышки поразмять или к Леоноре из Фарвиля в гости сходить...так нет! "Здравствуй, дяденька, зубки покажи" - "А пошто тебе мои зубки, дитятко?" - "А-а-а-а-а! Упырь!"
И вот так всегда... Нет, чтобы с пониманием, мол, здравствуйте, Дмитрий Стокерович, мы к вам с высокой целью убиения... Я может быть проникся бы, усовестился, да и подсоветовал им склеп Раскольниковых: больно тамошняя нежить зубоскальство привечает - не переболтаешь! Да еще и пошлет, если что не так, через все закоулки левым боком, а характер...
- Да вот для полного счету, еще одна напасть со мной приключилась, не поверишь, брат! - продолжал давно забытый гость. - Выхожу однажды на уличку: ночка тепленькая, полная луна, оборотни за воротами воют, Раскольниковская жена за мужем вокруг склепа с топором бегает, хельсинги под каждым кустиком хоронятся, - романтика! В общем, выхожу подышать полной грудью, крылья расправил, голову вскинул - ну вылитый граф! Стою, понимаешь, гармонирую с природой, слышу, зовет кто-то! Ну, я клыки выставил, плащ поправил, проверил все ли в порядке с одежкой...
- Эй, ты, упырь великовозрастный! Я за тобой пришла!
Я поперхнулся. Такого еще не было...
Делаю я знак рукой: говори, мол, а сам разглядываю ее потихоньку: тощенькая, бледненькая, поганенькая, в общем, тьфу, а не еда! Что же теперь делать, теряюсь: откармливать или ну ее, хлопотно слишком? А она меж тем раздеваться стала.
Я заинтересовался.
Она плащ скинула, а под низом не платье оказалось, а рубаха ночная, полупрозрачная. Пока я челюсть с земли поднимал да от песка отряхивал, она шнуровку-то расстегнула, плечико одно костлявое свое выпятила, голову дурную на бок склонила. И зыркает выжидательно.
- Чего?- растерялся я. Опять же, ни крику, ни страху не кажет... Блаженая что ль? Или отравленная? Люди, они ведь коварные...
- Кусай, - грит, - что смотришь? Али я тебе сама в зубы лезть должна?, - и так, знаешь, бочком, бочком ко мне близится...
- Ну а ты что? - вампир поднял голову и задумчиво облизнулся.
- А что я... Отошел подальше, на всякий случай, и так лаасковенько (с сумасшедшими, друг мой, по-другому нельзя) к ней обращаюсь, мол, иди домой, баба дурная!- а она мне как тыкнет фигу под самый нос!
- Никуда я не пойду! Ты ж вампир! - наседала она, загоняя меня потихоньку в склеп.
- Вампир, - неуверенно подтвердил я.
- Ну иди кусай же меня, о чудище трусливое! - и глазенками так вроде невинно зыркает, а сама ручки-палочки ко мне тянет аки привидение, в самом деле!
- Не хочу ,- дернулся я было в сторону, ан нет, качественно загнала, не вылезу. Надо ей зубы заговаривать, авось, утречко придет, блаженная меня отпустит, думаю, а сам улыбаюсь ласково так, за плечико ее беру и мягонько к лавочке веду.
Гляжу, энтая дура обрадовалась! Подумала, небось, я ее кусать собираюсь, а на лавке чтоб сподручнее было...
В общем, привел я ее, усадил и спрашиваю так вроде между прочим:
- Что ж ты, детонька, на кладбище одна делаешь? Тут ведь страшно ночью. Тем более в полнолуние у-у-у-у-у! Самому иногда боязно!
Девка посмотрела на меня снисходительно так, как на умалишенного.
- А чего мне тут, дедонька, бояться.- и в глазки так заискивающе заглядывает!- Ты ж со мною...Ты ж ужасть ночи! Ты ж самый страшный вампир!
- Ну да,- я как-то уже не был уверен, кто из нас двоих самый страшный...
- М-м-м, деточка,- решил зайти с другой стороны,- а что тебе от меня надобно-то?
- Так, эта, вечная жисть! - я рыпнулся было назад, но девка, сильная зараза, за руку держит, не пускает.
- Да на кой леший тебе такая жисть?! - возопил я, уже не надеясь от нее отвязаться.
- Как так на кой? - возмутилась девка.- Жить буду! Вечно!!!- видать, увидела мое недоумение... - С тобой!
Вот тут я испугался. Вот такое вот сокровище? На всю оставшуюся? А-а-а-а, хельсинги, вы где, спасайте меня, нежить краснокнижная погибает!
- Детушка,- грю, а голосочек-то дрожит! Довела, зверюга, - как ты эту жисть получать собираешься?
Девка на меня странно глядит, как на полоумного, легонечко так по голове рукой водит - успокаивает, видать, а мож задумала чего...
- Ты меня укусишь, я превращусь в упыря и стану твоей женой!
Мать моя! Где ж ты счас летаешь, гадина?!
- Так я женат,- ляпнул я, лишь бы отвязаться.
Баба призадумалась.
- На ком?
- Э-э-э... на Эльвине Костлявой, знаешь такую? - девка кивнула. Ну думаю, пронесло, то ж такая вампирюка, схарчит, и носков не останется. Жалко, конечно, дуру эту на верную смерть посылать, но что поделаешь. Тут честный бой: или она меня женит, или я ее как-то приберу...
В общем, девка решительно встала, грудь прикрыла, плащ накинула, меня подняла, отряхнула, на место, где взяла, обратно поставила, поклонилась так, вежливенько, и грит:
- Не волнуйся, считай, что ты свободен!
Развернулась и ушлепала в неизвестном направлении. Ну, думаю, слава всем чертям, отвязалась. И спать пошел - нервы успокаивать. Вишь какая еда нынче настырная пошла...
- И что, девка больше не возвращалась? - заинтересовался вампир.
- Та вернулась, что ей... Пришла такая фифа - бледненькая, тоненькая аки лесная поганка... Стоит, глядит своими оченьками загребущими, а в руке мешок какой-то...
- Нет у тебя, Владимир Дракулович, больше жены,- и мешок протягивает.
Я руки за спину спрятал, и задком-задком так в сторону склепа. Там дверь толстая, дубовая с серебром, в самой столице заказывал - как раз на такие случаи. Так вот, пячусь, головой мотаю. А она мне мешок прям под нос тычет!
- Да что же ты, бери, родимый. Считай, приданое за невесту! - и как ко мне на шею кинется!
Вот тут уже я не сплоховал: от себя девку бешеную оторвал, на лавку бросил, сам в склеп и дверь за собой на три засова затворил. Вот так. Стою, ноги-руки трясутся, пот по лицу так и льется, ну, думаю, ухайдокала меня баба совсем!
Слышу - стук в дверь - вежливый такой, аккуратный. И оттуда голос моей ненаглядной:
- Что ж ты, женишок, от своей почти жены за дверями прячешься, а? Да не боись, не обижу - дверку-то приоткрой, я тебе приданое дам...
Да иди ты к лешему, думаю, со своим приданым!
- Пошла вон отседова, идиотка! - кричу. - Не стану я на тебе жениться!
- Как так не станешь? - возмутилась дверь - Я, понимаешь ли, его свободным сделала, безтещным, а он мне вона как! Да я тебя!
- Врешь не возьмешь, - кричу, - пошла вон, пока я хельсингов не позвал!
Она еще чегой-то поорала для приличия. Немного пятки об дверь поотбивала, аккуратненько так - токмо выбоинки небольшие оставила - и убралась восвояси.
Тут уже я обрадовался! Закатил пир горой! Вино столетнее из своих запасов достал, сыра там, хлебушка... Да, ты ж не знаешь... Я теперь вегетарианцем сделался. Как вспоминаю ту бабу заполошную, так сразу вся кровушка поперек горла и становится... Пировал не просыхая две недели, пока запасы не закончились. Выглянул в смотровое окошко: никого, только зомби легонечко по могилам скачут - ищут новых собратьев посвежее, сейчас раскопают и к хозяину строй инструмент сволокут.
Вышел на уличку - красота! Опять луна полная светится, оборотни за огорожей соловьями заливаются, хельсинги под кустами дрожат. Стою, миром любуюсь, гармонизирую...
И в этот момент ручки белые на мои глазки опустились, и голос такой знакомый прям над ухом:
- Угадай, кто?
А далее как хватит за горло, на плечо вскинула, гадина, и в склеп потащила. Дверь захлопнула, на все засовы закрыла. Стоит - взгляд решительный, руки в боки - жениться, в общем, пришла. Я запаниковал, да только нет в моем склепе запасной двери! Откуда ж я знал, что найдутся такие идиотки, что в склеп ко мне сами залезут, да еще за плащ дергать станут.
- Кусай, - говорит, - меня, касатик! Прислонись к шейке моей белой, приголубь кожу нежную да грудь высокую перстями своими проклятыми!
Ну, на грудь я, конечно, положительно гляжу. А на шею...
- Я не могу , - решительно отказываюсь я. - Я вегетарианец!
Она остановилась, с минутку подумала, и обращается ко мне, вежливенько так, как к больному:
- Что ж это за зверь такой?
- Это,- говорю снисходительно, с высоты собственного ума,- диета такая. Безкровная. Нельзя мне кровушки. Хвороба лютая меня стесняет, ежели хоть немного крови попробую - тут меня смерть и приберет...- а сам думаю, скорей бы.
Девица всплакнула.
- Что ж, ты, бедненький, - шарфом моим, зараза, утирается!- сам тут, горемычный делаешь?
- Да так, почитываю помаленьку,- смутился я, тихонечко так батарею стеклянных "книжечек" за склеп запихивая.
- Ах ты ж несчастненький! Все, - говорит, - решено! Пойдешь на мне жениться?
- Как так жениться?- испугался я.- Я ж тебя обратить не сумею!
- А и не надо! - говорит и руки ко мне тянет... Думаю, убивать будет, ан нет, к себе притянула, головушку мою к себе на грудь пристроила, легонечко так по макушке гладит - жалеет.
А ничего у нее грудь, оказывается, розовенькая, высокая, аппетитненькая (не в том смысле, болван, я ж вегетарианец!). Думаю, отчего ж не жениться. Вдвоем всяко веселее будет...
Встала девка на одно колено. Левую руку к сердцу приложила, правую ко мне тянет.
- Станешь ли ты, Владимир Дракулович Упыренко моим законным мужем?
- Стану! - решительно пропищал я и в обморок хлопнулся. С непривычки, знаешь, меня первый раз в жизни жениться зовут...
Вот так теперь и живем... Я переехал в ее деревню, зубы зачехляю, теперь виноделом заделался. Детки пошли... А женка вот послала гроб забрать. Он же дубовый, собачке на будку сгодится. А ты, брат, не стесняйся, живи тут, чувствуй себя как дома. Мож и тебя когда-нибудь оприходуют.