Аннотация: Молодой человек считает, что предал родину из-за прекрасной незнакомки. Так ли это? Ирония времен восьмидесятых.
Отдельное раскаленное место в аду уготовано тем, кто остался равнодушным в
час страшных невзгод.
Мартин Лютер Кинг
-1-
Алла по прозвищу Метелка обожала мороженое. И что тут такого? У всех свои слабости. Училась-то она, между прочим, неплохо. Алла поедала любимое лакомство в любое время года: и летом, и зимой, даже в трескучий мороз. Поедала в устрашающих количествах, самозабвенно, как под гипнозом, с бьющимся от радости сердцем и с легким головокружением. При этом она ценила только один сорт: пломбиры в вафельных стаканчиках, ни в коем случае не в картонных. Впрочем, сами вафельные стаканчики не интересовали Аллу. Она выковыривала из них содержимое деревянной ложечкой, а потом выбрасывала их в урну. А иногда отдавала кому-то, кто их мог за ней доесть. Многие в классе считали ее капризной.
Колька по прозвищу Полубот влюбился в Аллу еще в девятом классе. Она говорила ему, что он 'возомнил себе любовь', и это было правдой. Он скорее убеждал себя во влюбленности, чем реально ее испытывал. В их средней школе, так считалось между мальчишками, было трудно встретить хоть сколько-нибудь привлекательное существо женского пола. Вместо фигур - мешки с луком, вместо лица - недопеченные блины. А у Аллы имелось все, что положено иметь женщине: ноги, талия, грудь, пусть не идеальных пропорций, но все же имелось. При виде Аллы Колька испытывал то же самое, что та при виде мороженого: сердцебиение и головокружение. Как бы то ни было, но с некоторых пор эта парочка ходила неразлучно. Алла поедала пломбиры, а Колька с удовольствием доедал вафельные стаканчики. Гармония мира не знает границ, как сказал один поэт.
Всем известно, что в прозвищах часто скрыта вся суть человека. Поэтому следует сказать пару слов о прозвищах наших героев. Аллу звали Метелкой из-за прически - длинных русых волос, которые, повинуясь глупой моде восьмидесятых, она вечно взбивала кверху с помощью лака и фена, подражая, видимо, какой-то иностранной певице. Колька, в свою очередь, был назван Полуботом из-за обуви - финских красивых туфель (полуботинок) на высокой платформе, которые достались ему от отца инженера, погибшего при строительстве метро. Туфли эти Колька носил, не снимая, с шестого класса по десятый. Хорошие были туфли, а денег в семье - кот наплакал. Такая вот проза жизни.
Пришла весна, заканчивались школьные каникулы. Детишки бегали в резиновых сапогах и запускали самодельные кораблики в бурных ручьях, пробивавших себе дорогу среди грязных московских сугробов. Алла и Колька шли под ручку к палатке 'мороженое'. Оба были одеты в модные трущиеся джинсы, купленные их мамами за чеки в знаменитой 'Березке'. Кроме джинсов, на них были почти одинаковые венгерские светлые куртки. Алла быстро убедилась в наличии своего любимого продукта и принялась отсчитывать мелочь. А Колька уставился на палатку таким одурманенным взглядом, словно увидел перед собой летающую тарелку. Что так его удивило, он сам еще не понимал, да и Алле пока не стал ничего говорить.
- Как тебе сегодня мороженное? - лишь спросил он у подруги.
- Слушай, в этой палатке какое-то сладенькое! Прелесть прямо! - ответила Алла, не переставая жевать.
Спустя час или два, когда уже стемнело, Колька проводил Аллу до дома. Они постояли у подъезда, неловко поцеловались, что позволило Кольке самому оценить вкус мороженого. Затем девушка скрылась в темном подъезде, пропахшем кошками и мокрыми половиками. А Колька постоял еще минут пять, увидел, как зажегся свет в окне на пятом этаже и пошел назад, к палатке, чтобы еще раз посмотреть на нее повнимательнее.
-2-
Первым делом Колька достал из кармана гаечный ключ и приложил его шляпке одного из крепежных болтов, торчавших из обшивки.
- Так я и думал, - прошептал он себе под нос.
Дело было в том, что крепежный болт не подходил под стандартные размеры ключа. От отца Колька слышал, что кое-где на импортном оборудовании встречаются подобные болты иной системы: не метрические, а дюймовые. Но это была не единственная странность злополучной палатки. Уж больно у нее был образцовый, сверкающий чистотой, внешний вид. Ведь какие обычно бывают советские палатки, ларьки и павильоны? Какое вообще все вокруг? Изношенное, как бы затертое временем, грязное, местами ржавое, пахнущее мышами, половыми тряпками и гнилой квашенной капустой. Запах - это тоже своего рода стандарт, который редко когда нарушается, только лишь в кинофильмах его не умеют передавать.
Скажем, велосипед 'Десна', который Кольке купил отец в шестом классе, был хоть и прямиком со склада, но уже местами ржавый. Ржавчина проступала прямо из-под жирных разводов солидола, стоило оборвать свисавшую клоками оберточную бумагу. Краска на раме поблекла, как бы выгорела на солнце. Лежала эта краска не ровным слоем, а волнами, с многочисленными морщинами, пупырышками и трещинками. Рукоятки на руле были в царапинах и уже заранее успели пожелтеть. Словом, это был наш нормальный советский велосипед. Как у всех. А с палаткой дела обстояли ровно наоборот: ни царапинки, ни ржавчинки, идеальная гладкость пластиковых панелей, сверкающий алюминий скоб, оцинкованные болты. Покрытый золотой эмалью замок. И главное - какой-то синтетический или даже медицинский запах. Ни тебе следов собачьей мочи, ни гнилых половиц, ни вмятин от кулаков алкоголиков. Чудеса!
- Эй, парень, ты чего на палатку уставился? - вдруг услышал Колька строгий окрик.
Он оглянулся и увидел странного субъекта в зеленом плаще и шляпе пирожком. Неприятного такого субъекта, низкорослого, с короткими черными усиками и коричневыми кругами вокруг глаз. Прямо маньяк какой-то. У Кольки даже мурашки пробежали по спине.
- Да я так, ничего, - пробормотал Колька и пошел в сторону ближайшего дома.
- Знаем мы вас, хулиганье! - крикнул тип в зеленом плаще. - Шкоду замыслил!
Колька старался не слушать и ускорил шаг. Дойдя до угла дома, он оглянулся и ноги его онемели от страха: мерзкий маньяк шел за ним по пятам. Причем на лице его читалась такая злоба, что хотелось броситься со всех ног. И Колька бросился, как только отпустил первый испуг. Бегал Колька отлично. Имел первый взрослый разряд. За свою приличную хулиганскую карьеру он ни разу не сталкивался с ситуацией, когда взрослый дядька мог с ним соперничать, особенно в условиях городской застройки, где полно заборов, деревьев, гаражей и прочих препятствий. Однако этот маньяк в зеленом плаще почти не отставал.
Колька пробежал по прямой улочке вдоль двух домов, свернул за угол и, пользуясь временным преимуществом, решил скрыться в одном из подъездов. Кажется, он успел вбежать за дверь, пока его преследователь еще не появился из-за угла. Колька поднялся на третий этаж, встал ногами на ковш мусоропровода и выглянул в грязное окно. Там, у подъезда, в тусклом свете фонаря, он увидел маньяка в зеленом плаще. Тот осматривал окна, потом достал папиросы и закурил. И тут случилось нечто, что окончательно ввергло Кольку в панику. К типу в зеленом плаще присоединился еще один человек, с виду - полная копия первого. Словно они были братья-близнецы. Причем оба вскоре направились внутрь...
Что делать в такой ситуации? Колька быстро сообразил, что выход на крышу, скорее всего, заперт на замок. Может, начать звонить в квартиры пока не поздно? Страх сковывал движения, делал его тело неуклюжим, словно он не спортсмен разрядник, а деревянный мальчик Буратино. К тому же тупой как дерево мальчик... К счастью, неизвестные хулиганы вывернули в подъезде все лампочки. Было очень темно. В каком-то в полусогнутом виде Колька, прыгая через три ступеньки, помчался наверх. Но вскоре уткнулся головой во что-то мягкое... Он поднял глаза и различил во мраке зеленую ткань плаща и пуговицы. Вместо крика из горла Кольки вырвался какой-то придушенный мышиный писк. Он резко развернулся и бросился вниз, но вскоре замер: впереди появился еще один зеленый плащ. Впервые в жизни Колька ощутил, что падает в обморок.
-3-
- Парень, эй, очнись давай! - маньяк в зеленом плаще наклонился над Колькой и хлестал его перчатками по лицу.
Колька сел на пол, ошарашенно уставился на маньяка, потом начал отползать назад по грязному линолеуму, пока не уперся спиной в стену.
- Ну что, в штаны, наверное, наложил, боец? - спросил маньяк. В черных глазах его заиграли весёлые искорки.
- Что вам надо? Кто вы? - выдавил из себя Колька, стуча зубами от страха.
Перед глазами его появилась красная книжица с надписью золотыми буквами: 'Удостоверение'. На несколько секунд книжица раскрылась, но Колька, в его состоянии, не успел там ничего прочитать, да слишком темно было. Все же ему пришла мысль, что перед ним не маньяк, а сотрудник органов. Сейчас не важно, каких именно, лишь бы выбраться из этого подъезда живым.
- Не бойся, не съем я тебя, - успокаивал его тем временем новоявленный сотрудник.
- А где ваш напарник? - спросил Колька.
- Какой еще напарник? Привиделся он тебе. - Собеседник лукаво улыбнулся, так что коричневые круги вокруг его глаз покрылись морщинками. - Ты лучше скажи,
что ты там в той палатке необычного усмотрел?
- А вам то что?
- Тебя как зовут, боец?
- Коля.
- А меня зови дядей Федором, понял? Поверь, Коля, мне важно это знать, иначе я не бегал бы за тобой, как кенгуру, через весь район.
- Там болты дюймовые...
- Ну да... А ты как это узнал?
- У меня ключ гаечный с собой на десять и на двенадцать... Я проверил.
- Молодец, бдительный! А еще что углядел?
- Новая она слишком и химией пахнет... Таких у нас в районе сроду не водилось.
- Правильно! А на продавщицу обратил внимание?
- Нет, а что с ней?
- Видел, как она ящики таскает?
- Нет, а как?
- Легко слишком... Дело даже не в этом... Они, эти продавщицы, все у нас обычно крепкие и к ящикам привычные, но у этой движения уж больно спортивные...
- И что это значит?
- Ты правда хочешь узнать?
- Да!
- Ладно, парень ты, я вижу, подходящий... Подгребай в следующий понедельник к районному штабу народной дружины... Знаешь, где он?
- У книжного магазина?
- Да, часиков в семь вечера... Только о нашем разговоре никому! Особенно своей Алле!
- Вы и про Аллу знаете?
- А ты как думал? Мы всех на учет берем, кто у этой палатки часто ошивается...
-4-
В понедельник ровно в семь вечера Колька был в штабе народной дружины. Там собралось десятка два мальчишек, его ровесников, в основном из других школ. Некоторых он знал, ребята все были спортивного сложения, крепкие. Вскоре на такси подъехал дядя Федор. Плащ на нем в этот раз был серый, черные усы бесследно исчезли, зато неприятные коричневые круги вокруг глаз даже разрослись. Все расселись на скрипучих рассохшихся деревянных стульях в небольшом зале, увешанном наглядной агитацией. В том же зале, где обычно дружинники пропесочивали разгулявшихся алкоголиков.
- Ну что ж, давайте начнем нашу беседу, - сказал дядя Федор, оглядев присутствующих строго. - Все вы знаете примерно, зачем мы здесь собрались. Примерно, да не совсем. И я считаю своим долгом вам все разъяснить... Начну издалека. Что вы знаете, ребята, о курсе нашего советского рубля по отношению к валютам капиталистических стран?
Колька оглянулся по сторонам. Все собравшиеся сидели молча с вытянутыми от удивления лицами. Видимо, как и он сам, никто ничего про курс рубля не знал.
- Не знаете? А я вам скажу. Всякие слухи, распускаемые западными радиостанциями, что якобы рубль наш неконвертируем, наглое вранье! Конвертируем, да еще как! У рубля есть самый настоящий рыночный биржевой курс. Только устанавливается этот курс, конечно, никакой не биржей и не рынком, как при загнивающем капитализме, а передовым способом - спецотделом Госбанка. И равен этот курс ровно шестидесяти трем копейкам за один американский доллар. И это справедливая цена, потому что их доллар сейчас золотом уже не обеспечен, а наш рубль обеспечен всей силой нашей идеологии. Вот так, ребята! Только есть одна закавыка: купить наш советский рубль на рынке практически невозможно. Почему? Потому что мы внимательно следим за его распространением и капиталистам не продаем. А они душу бы заложили, чтобы заполучить рубль в свои мохнатые лапы.
- Зачем? - спросил с первого ряда какой-то коренастый паренек с честным открытым лицом.
- Ну как, зачем? Сами разве не понимаете? Рубль наш везде котируется высоко, а доллар, извиняюсь, вечно в заднице. Например, в Африке доллар даром никому не нужен, им там печки топят. А если бананов захочется капиталистам? А? И потом, у нас в стране наши товары, самые качественные в мире, между прочим, за доллар фиг купишь. Так вот...
- А причем тут мороженое? - загудели ребята с последних рядов.
- Дойдем и до мороженого... Так вот, ребята, вы, наверное, по кинофильмам и телефильмам хорошо знаете, как много всяких шпионов наводнило Москву после олимпиады. 'ТАСС уполномочен заявить', надеюсь, все смотрели?
- Все! - прокатился дружный ответ по рядам.
- А чем эти шпионы занимаются, по-вашему?
- Жвачки на улицах разбрасывают отравленные! - крикнул белобрысый паренек в красной куртке.
- Правильно! А еще чем? Знаете?
- Мелочь по карманам у школьников тырят! - пошутил кто-то, и все рассмеялись.
- Пластинки распространяют с рок-музыкой, - казал крепыш с честным лицом.
- Молодец! Только вряд ли кто эти пластинки возьмут у них, даже даром! Вы же, например, не взяли бы?
- Мы другую музыку слушаем! - с серьезным видом заявил крепыш с первого ряда. Кобзона, Лещенко, Зыкину...
- Молодцы! Но теперь о главном... Только это строжайший секрет. Государственная тайна. Если кто из вас проболтается, я вам гарантирую десять лет в лагерях. Так что услышанное от меня сейчас, сразу по выходу из этого помещения напрочь забудьте. Но, забыв, действуйте так, как я вам скажу. Понятно?
- Понятно! - разлилось по рядам.
- Так вот, в последнее время шпионам удалось создать в Москве целую сеть подставных ларьков 'мороженое'.
- Зачем? - прокатился по залу возмущенный шепот.
- Шпионы преследуют три цели. Цель номер один - заполучить в свои мохнатые лапы наши кровные советские рубли, чтобы потом устраивать экономические диверсии. Цель номер два - растлить нашего неизбалованного потребителя, продавая ему под видом советского мороженого свое, американское.
- Вот гады! - не удержался паренек в красной куртке.
- Да, это, я вам скажу, с их стороны мощный удар нам в спину. Ведь сначала они как планировали? Хотели тайно делать мороженое по советским рецептам. Для этого направили своих парней толкаться у фабрик, чтобы соблазнять любым путем работниц... Но ничего у них не вышло. Работницам-то нашим кто нужен? Свой советский мужик, ну пусть даже алкоголик, забулдыга пропащий, зато свой, родной. А эти... одним словом, голимый Голливуд, даже зубы свои белоснежные оставили и загар у них не побледнел. Смехота! Короче, план им пришлось переиграть. Взяли они на вооружение свои рецепты. Даже машины американские забросили с парашютами... и производят продукт... внешне не отличишь от нашего. Вот многие граждане, особенно морально незрелые, и попадаются.
- Я сам видел, берут, даже очередь стоит, - сказал белобрысый.
- Правильно! И это мы с вами, ребята, обязаны пресечь.
- А что, и пресечем! - раздался дружный ответ.
- А третья цель какая? - преодолев стеснение, спросил Колька.
- Третья цель, ребята, вы не поверите... Мы сами, опытные сотрудники органов, когда узнали, у нас челюсти отвалились. Кроме своей подлой шпионской деятельности, они на нашем же горбу еще и заработать хотят. Вот истинный цинизм и двуличие! А? На часть выручки они скупают у нас наши дешевые товары, скажем, телевизоры, а потом загоняют их в три дорога в Японию.
- Почему в Японию-то? - удивился белобрысый.
- А в Японии наши телевизоры очень высоко ценятся. Особенно качеством внешней отделки из ценных пород дерева. В самой Японии леса-то давно вырубили... И потом еще, - но это я вам уже совсем подноготную раскрываю, - в нашей электронике столько золота содержится, что... Словом, имеются у нас еще кое-где элементы бесхозяйственности... Но, ребята, это мы отвлеклись... А теперь, когда вы в курсе всего, предлагаю обсудить план нашей операции 'Штопор'.
-5-
Третий день подряд Колька, на пару с тем самым активным белобрысым пареньком из первого ряда, дежурил у палатки 'мороженое'. Той самой палатки, куда, бывало, ходили они с Аллой. А палатка располагалась у спортивного магазина, в закутке. Паренька звали Сережа, и, если бы не он, Колька давно бы завалил задание. А задание было одновременно простым и адски сложным. Нужно было под видом обычных дружинников, апеллируя исключительно к сознательности граждан, но не раскрывая страшной тайны палатки, отгонять от нее доверчивых покупателей.
Особенно тяжело было с ребятишками, жадными до лакомства, но и с девчонками приходилось туго. Например, с Аллой Колька вдрызг разругался в первый день дежурства. Не хотела эта капризуля ничего понимать, никаких намеков и объяснений... Пришлось оттеснять ее от палатки силой. Вот со взрослым населением было как раз легче. Надо было просто показать красную повязку дружинника, сделать строгое лицо, подмигнуть со значением во взгляде и сказать магическое: 'Не положено, граждане!' После этого что замшелый пенсионер, что располневшая мамаша вели себя одинаково: отваливали от палатки с понурым видом.
Такие же боевые группы, как у них с Сережей, дежурили по всему району. Как пояснил дядя Федор, обстановка была чертовски сложная. Практически все палатки района были оккупированы проклятыми американцами. И где они только продавщиц такую уйму набрали? Кстати, продавщицы были действительно подозрительные: такие все спортивные, бойкие, разбитные, словно вышли не из советского ПТУ торговли, а прямиком из штата Колумбия. И, видимо, это Колька понял уже много позднее, задним числом, проклятые продавщицы, заметив отсутствие покупателей, тоже сложа руки не сидели.
В ночь после того самого третьего дня дежурства Сережа, не спавший двое суток сряду, отпросился на часок-другой домой прикорнуть на диване и перекусить. После его возвращения то же самое должен был сделать и Колька, но с таким расчетом, чтобы прибыть к палатке до рассвета. Ночью, понятное дело, палатка не работала, но оставить ее совсем без присмотра было бы преступлением.
И вот, где-то в три часа ночи, как по волшебству, из ночной тьмы нарисовалась она. И Кольку сразу пронзило ощущение беды. Перед ним стояла высокая, очень легкомысленно одетая молодая женщина: сапоги на шпильках, короткая юбка, чулки в сеточку, заграничное кожаное пальто с меховой оторочкой нараспашку, синяя с переливами блузка под пальто, на которой пуговки были расстёгнуты буквально до пупка. Осмотрев женщину внимательно, Колька осознал сразу две вещи. Во-первых, знаменитая в их классе фигура Аллы не лезла ни в какие ворота по сравнению с фигурой этой ночной гостьи. Алла, по большому счету, тоже не далеко ушла от мешка с луком и лишь на фоне редкостного женского безрыбья их школы казалась сексуальной. А во-вторых, ему, Кольке, пока не придет Сережа, видимо, придется очень туго в эту ночь. Колька тяжело вздохнул, перекрестился и зачем-то подтянул вечно спадавшие с него джинсы...
- Какой красивый мальчик стоит среди ночи... - сказала женщина. - А я уж вбила себе в голову, что наша вселенная пуста, как моя душа.
В голосе ее было столько тоски, а в манерах столько врожденной грации, что Колька только широко раскрыл глаза и смотрел на женщину, ощущая себя героем французского кино.
- Мальчик, у тебя случайно штопора нет? - вдруг спросила женщина.
'Вот тебе и операция 'Штопор', - пронеслось в голове Кольки. Он даже улыбнулся как-то жалко от своих мыслей. Впрочем, штопор-то как раз у него был: в складном ноже. Он протянул его женщине.
- Помоги коньяк открыть, пожалуйста, - сказала она и, не теряя времени даром, достала из кармана пальто изящную импортную бутылку.
- Давайте, - согласился Колька.
Он выдернул пробку, и они стали по очереди пить прямо из горла. Как Колька сам себе потом объяснял, он пил, чтобы унять страх. А на самом деле просто от неожиданности и стеснения. Женщина достала из кармана шоколадку, откусила от нее кусочек и протянула остальное Кольке. Сама же она тем временем закурила сигарету и рассматривала Кольку так беззастенчиво, как рассматривают какое-нибудь домашнее животное. Колька под ее взглядом бледнел и чувствовал, как коньяк с непривычки быстро кружит ему голову.
- Что это у тебя, крестик? - Она вдруг наклонилась к нему, залезла тонкими пальцами за воротник рубашки и вытащила наружу серебряную цепочку, на которой действительно висел крестик.
- Да, - сказал Колька и почувствовал, как краснеет. Крестики были для комсомольцев делом запретным. Хорошо, что дядя Федор о нем не знал...
- У меня вот тоже есть. Хочешь посмотреть? Золотой...
Женщина раздвинула края своей блузки немного в стороны, чтобы продемонстрировать свое красивое золотое украшение. Но Колька, понятное дело, смотрел затуманенным взором не столько на это украшение, сколько на то, что было под ним. А там было, на что посмотреть, поверьте.
- Ты куда смотришь? - горько улыбнулась женщина. - Все вы мужики одинаковые. Я же ему реликвию показываю, а он... - она вроде бы собралась заплакать, утерла слезу, потом улыбнулась и добавила: - На, смотри!
Она еще больше распахнула блузку и сделала шаг к нему, оказавшись при этом так близко, что Колька ощутил тепло ее разгоряченного тела...
Что было потом, Колька вспоминал со стыдом. Точнее, только одна часть его сознания стыдилась произошедшего, а другая скорее гордилась. И Колька потом еще не раз, как бы невзначай акцентируя некоторые детали, рассказывал историю ночной встречи друзьям. Но это уже было через месяц после окончания всей эпопеи с дежурствами. А до этого момента он переживал свои ощущения в одиночку, со смешанным ощущением победы поражения. Как мужчина он безусловно победил, а вот как народный дружинник проиграл. Причем проиграл вчистую, почти без сопротивления...
Они выбрались из магазинного закутка, заваленного картонными ящиками, когда уже светало. Сережа, к счастью, еще не появился.
- Слушай, что-то мне мороженого захотелось! - сказала его спутница.
Кольку охватило ощущение обреченности.
- Так я и знал! - крикнул он.
- Что ты знал, дурачок? Что я мороженого захочу? - искренне удивилась она.
- Да! - сказал Колька.
- Ну и что тут такого? Тоже мне новость! Я обожаю мороженое...
- Так палатка закрыта!
- А у меня подруга здесь работает! Она мне ключ дала.
- Подруга? Какая еще подруга? - в голосе Кольки появилась злость и тоска.
- Какая? Валька Антонова. Слушай, а чего ты так окрысился на меня? Я что-то не так сделала? - она подошла к нему и впилась в его губы.
- Я тебе что, не нравлюсь разве? - спросила она после долгого поцелуя.
- Нравишься! Дело не в этом, а в мороженом! - выпалил Колька.
- А что с мороженым?
- Не ешь его!
- Почему?
- Не ешь и все! Нельзя!
- Ты что, идиот? Какой загадочный мальчик мне попался... А если я хочу мороженое?
Колька молчал. Он не знал, что ей сказать. И почему-то ему не хотелось вот так сразу ее потерять, эту пьяню шальную незнакомку, с настоящей женской фигурой, которую он никогда не видел до этого в своей жизни. Такой фигурой, которую вообще трудно увидеть в условиях вечной непримиримой борьбы социализма против капитализма... На глазах Кольки даже появились слезы. А она их не заметила. Она уже открывала аккуратный золотистый навесной замок на двери. Она взяла себе из коробки пломбир в вафельном стаканчике. А после этого, - у Кольки аж помутилось в глазах, - положила на прилавок монету, двадцать копеек... Колька прикусил губу до крови. Но потом, угрюмо и молча, пошел провожать ее до стоянки такси...
-6-
На четвертый день дежурства они стояли с Сережей у палатки грустные и не выспавшиеся. Колька никому ничего не рассказал о своем ночном предательстве. Да, именно предательстве, иначе он свой поступок в те дни назвать не мог. Рассказывать было стыдно. Он изменил себе, изменил родине, изменил Алле. К тому же вместо раскаяния он ощущал жгучее желание позвонить той женщине прямо сейчас. А она оставила ему свой телефон, записав его губной помадой на картонке, вырванной из пачки сигарет. А сверху цифр она написала свое имя: Марина. И это имя стало для него теперь важнее всего в жизни. Важнее родины и курса рубля. И он презирал себя за это. Но был ли так страшен его грех? Всего какие-то двадцать копеек для американских шпионов. Пусть они подавятся, сволочи!
Нет, все же и двадцать копеек - это тоже важно. Если дело касается родины, важна любая мелочь, любой штрих. От служения до предательства только один маленький шаг и любой может его сделать, если не щелкнет вовремя у виска курок. Вот Алла ела их западное мороженое - это плохо и стыдно. Он, когда был пионером, пукнул на торжественном утреннике, когда вносили знамя - это еще хуже. Каждая мысль, каждая прочитанная фраза в книге, если они не служат родине, это яд, и он оставит свой отравленный след в голове. А потом что? Потом захочется покупать американские джинсы в 'Березке', вести сладкую жизнь... Вместо того чтобы готовить себя к подвигу, чтобы бросится без раздумий в пламя пожара на нефтебазе или войти без маски в инфекционную палату - не ради награды и не ради некой рациональной пользы, а чтобы прекратить свою молодую жизнь во имя высокой идеи. А между подвигом и джинсами нет золотой середины. Середина - это обман. И в сердце равнодушного обывателя всегда зреет заговор против страны. Так думал Колька, стоя на своем посту.
И еще... были него другие дурные мысли, которых он пугался, как крыс из мусоропровода, забравшихся под одеяло. Кто же имеет право осадить и наказать зарвавшегося обывателя? Люди у власти, им многое дано и им все прощается. Потому что всякая власть от бога. Всякая ли? Власть в Америке вряд ли, хотя и заигрывает в грязные игры с религией ради обмана рабочего класса. А Советская власть от бога, хотя и запрещает бога, и сносит церкви... Почему так? Он не знал. Потому, что это наша власть. Ответом страшным мыслям была лишь преемственность поколений, которая проявлялась в его теле в виде жжения под ложечкой и каком-то мозговом опустошении, не позволявшем здравому смыслу заходить дальше дозволенных рубежей. А иначе... конец.
- Ребята, а чего вы все время здесь ошиваетесь? - услышал Колька звонкий голос.
Он оглянулся и увидел дружинников. Их было пятеро и это были, по всем признакам, настоящие дружинники. То есть, конечно, и они с Сережей тоже были настоящими, но... их секретная миссия не давала им никаких официальных прав. Ведь они вроде ходили вроде как под легендой? Или как еще можно было объяснить их дежурства? Сам Колька уже не понимал собственный статус.
- Чего молчите? - спросил главный дружинник, хмурый мужик лет двадцати пяти, одетый в болгарскую дубленку и пышную меховую шапку. - На вас тут жалобы поступают. Не даете, мол, людям, мороженное покупать. Мы вас сейчас за хулиганство быстро оформим!
- Хулиганство?! - чуть не заплакал Сережа. - Вы чего, ребята, мы же здесь по поручению...
- Какому еще поручению?
- Нам нельзя говорить... гостайна... Десять лет лагерей, если проболтаемся...
- Что за бред ты несешь, парень? А ну, пошли с нами в отделение! Там вас быстро на чистую воду выведут!
-7-
В милиции быстро во всем разобрались. Ну, положим, не очень быстро и не во всем... Но главное установили. Во-первых, дядя Федор оказался... обычным городским сумасшедшим, спившимся механиком из третьего таксопарка. Впрочем, в свою теорию о подставных палатках 'мороженое' он верил твердо и крепко. Настолько крепко, что ему удалось убедить кое-кого из районного начальства, почему ему поначалу и попустительствовали. Во-вторых, палатки были действительно не совсем советские, а кооперативные, но работавшие со всеми необходимыми документами и по госрасценкам. А кооперативы только начинали зарождаться в те годы. В-третьих, никакого предательства Колька не совершил, а все их дежурства, вся операция 'Штопор', все было фикцией. У настоящих дружинников все это вызывало лишь горькую усмешку. Впрочем, позже ребят включили в настоящую народную дружину. Но ненадолго: народные дружины вскоре канули в лету.
Колька продолжал встречаться с Мариной, которая, как он позже узнал от нее самой, в ту весну пережила душевный кризис: не первый и не последний в ее молодой жизни. Это было расставание с любимым и единственным мужчиной. И было совсем не важно, что единственный мужчина был уже восемнадцатым по счету, не считая тех, кого ей не хотелось даже считать. И не важно, что что он бросил ее, из-за ее связи с другим мужчиной, тоже любимым и тоже единственным. Все равно ей было так горько и больно, как если бы все было в первый раз. А Колька со своим дурацким дежурством просто подвернулся ей под руку в минуту женской слабости... удачно подвернулся.
С Аллой Колька тоже иногда встречался, но уже по инерции, без прежнего энтузиазма. Алла все так же продолжала уплетать мороженное и носить ту же прическу несмотря на то, что она располнела, да и мода быстро сменилась. Надо ли вам говорить, что после перестройки Колька стал кооператором, а потом и бизнесменом?
Дядя Федор вскоре умер, находясь на излечении в психиатрической клинике закрытого типа. Говорят, что он оставил рукопись книги, в которой предсказал, что американские спецслужбы разрушат Советский Союз, чему виной будет сливочное мороженое, курс доллара и, конечно, пепси-кола.
Сережа пошел по пути дальнейшей защиты родины от внешнего и внутреннего врага. Он отслужил в армии, потом закончил какое-то секретное училище и быстро взлетел по карьерной лестнице. Опять-таки, по слухам, ему приписывают прямо-таки манию непримиримой борьбы с кооперативами, в которой он сначала было потерпел жестокое поражение, но потом, в искупительном реванше, нанес кооперативному делу, да и всему частному бизнесу нашей страны, решительный и почти смертельный удар. Впрочем, все это лишь непроверенные слухи. А рубль по-прежнему является конвертируемой твердой валютой, курс которой устанавливается Госбанком строго в соответствии с передовыми практиками и самой справедливой в мире идеологией. А в том, что курс этот не такой, как был раньше, виноват вовсе не Колька.
Да и так ли важен курс рубля, если ты стоишь один ночью под черным весенним небом, усыпанным яркими звездами? Если стучит в твоей груди молодое горячее сердце, прямо под серебряным крестиком. Если ты вдруг постигаешь великую тайну вселенского одиночества души, в котором никакая шальная Маринка и, тем более, никакой дядя Федор с коричневыми кругами вокруг глаз не облегчат твое страдание и не утешат метание твоего ума ни на секунду, а лишь промелькнут нелепыми декорациями, оставив черное небо над головой, весну, тающий снег и тихий гул невидимого самолета, несущего неведомых тебе счастливых пассажиров в дальнюю страну, где все не так.
![Мороженое [Ковальков]](/img/k/kowalxkow_t_n/dvadtzat/ice1234.jpg)