Почему-то на всю жизнь запомнилось то хмурое раннее утро. Всегда строгая, мама была очень встревожена, металась по квартире, собирая какие-то вещи, молчала, не обращая на меня внимания, велела одеваться. Хотелось спать. Она взяла меня на руки, вышли на улицу, рядом молча шли брат с сестрой.
За домом на площадке увидела серые грузовики. Стояли группами люди - строгие, молчаливые, некоторые обнимались и плакали.
Кажется, что может помнить человечек в три года? Оказывается, фото-память детства безошибочна: когда я выросла, мы вспоминали тот день. Мама с папой сказали, что всё так и было в точности. Вот так. Папа обнял нас по очереди и, сказав (это уже со слов мамы): "Жди, Ксень, мы уходим бить фашистов, береги детей", вскочил в грузовик и колонна тронулась. Серые, утопая в серой пыли, машины оставили на сером пятачке асфальта сжавшуюся
от грозной беды толпу. Все молчали, прислушиваясь к уличному динамику на столбе.
Мы жили на территории Военно-политического училища г. Горького. Военный городок был окружён высоким чугунным забором. Дом из красного кирпича, серая казарменная квартира. Этаж не помню. Спросить теперь не у кого - давно нет родителей, старшего брата. Из обстановки в комнате помню кровать железную с панцирной сеткой, на которой мы прыгали, когда наши войска освобождали какой-нибудь город. У окна стояла самодельная книжная полка, до потолка наполненная книгами, рядом прямоугольный небольшой стол.
В рассказах вспоминала, как выступали в госпитале, как лежала со скарлатиной в больнице, как ходили с мамиными школьниками на экскурсию на молокозавод, как зарезали козу, которую откармливали в сарае очистками из офицерской столовой.
Когда начали бомбить город - сначала по динамику объявляли воздушную тревогу, приказывали идти в бомбоубежище. Страшно гудели моторы самолётов в небе, громко хлопали взрывы, "ухали" зенитки. Бомбоубежище было вырыто в крутом склоне берега Оки.
От входа в бомбоубежище был ясно виден противоположный низкий берег.
Мне кажется, что и сейчас, когда пишу, слышу звуки войны.
Ночь. Разрывы снарядов на низком берегу, огни пожарищ, страшные крики людей, мычание коров, лай собак, вой моторов вражеских самолётов. Когда налёт заканчивался и звучал отбой воздушной тревоги, мы плелись усталые домой, ещё не зная сохранился дом или разбомбили. Мама буквально тащила меня за руку. Я не понимала, почему она меня не берёт на руки и я, как большая, должна идти рядом со взрослыми. Было непонятно, обидно, но я не плакала, а со страхом смотрела на небо, по которому плыли гигантские тёмные чудовища (аэростаты) и весь мир кругом был каким-то злым и незнакомым. Избалованная вниманием, ведь я же - маленькая!! - я терпеливо тащилась, спотыкаясь, тоже молчала.
Однажды, после такого налёта, вернувшись, мы увидели развалины соседнего дома. Догорали деревяшки, огромная зловещая куча чёрно-красного кирпича, гигантская яма, оставшиеся от целого дома.
Утром около нашего дома стали стопками складывать вещи для пострадавших Надо было уцелевшим жить, одевать во что-то себя, детей.
Делились спокойно, ничего не жалея. Это всё уже из воспоминаний взрослых.
Мне, маленькой, всегда лучший кусок.
Помню. как мама промывала и варила нам и козе картофельные очистки из столовой. Однажды, бабушка решила меня побаловать -сделала морковные котлеты (где достала морковь?) и я ими объелась. Помню грызли "дурынду" ( прессованный жмых), как лакомство. Голодно.
Помню отчётливо, как бабушка шила белые маскировочные халаты. Шила из старинного бархата кисеты для солдат, вышивала их.
Отчётливо помню, как бабушка проглаживала грязное солдатское бельё и под тяжёлым портняжьим утюгом трещали бельевые вши и гниды, потом бельё стирали, опять гладили и отправляли солдатам.
А мы, маленькие дети, продолжали играть в песочнице, бегать по территории военного городка, как хотели, - взрослым было не до нас. Старшие брат с сестрой были в школе.
Отчётливо помню, как папа пришёл на побывку с фронта. Сидел за столом, чистил пистолет, наливал в стопку водку из серой фляжки... Попросила попробовать, папа налил в мою серебряную ложку с домиком, выпила, не поморщилась, не хотела показать себя маленькой, наверное, хотя было горько...
Отчётливо помню, как у зелёной настольной лампы ночью долго - долго разговаривали родители, в памяти лишь обрывки фраз, а утром папа опять отправился на войну.
Отчётливо помню, как в конце войны по дороге гнали колонну пленных фашистов. А мы, вися на чугунном заборе военного городка и не обращая внимания на часового, кричали: "Айн. цвай, драй, Гитлер капут, немцы дураки!!!" Пацаны свистели, я не умела. Пленные шли серые, оборванные.
Отчетливо помню, как вернулся с войны папа, привёз из Берлина маме в подарок простые часики и на следующий день у неё с руки их в трамвае срезали. Ещё он привёз американский шоколад в виде грампластинки и американский серый шерстяной свитер.
Этот свитер все долго носили по очереди и, когда я поступила в институт, с гордостью одевала его на занятия - лётный. Он долго не рвался, служил всем
по очереди.
Осенью сорок пятого пошла в первый класс, мы переехали в Подмосковье.
В Горький (Нижний Новгород) я хочу съездить... И в то же время не хочу, пусть всё, что было в моём военном детстве останется в памяти таким, как было тогда.
Я всё это берегу в своей памяти, памяти сердца, потому что это только мои
воспоминания, большой отрезок моей маленькой тогда жизни.
Всё это уйдёт со мной в далёкое Никуда Неизвестности, где я встречу родителей, брата и мы снова всё вспомним.
А сейчас, как - будто папа погладил меня по светлым уже с сединой волосам и ласково сказал: "Молодец, ты всё правильно сделала, Светик, всё хорошо, умница ". Надо жить, чтобы эти рассказы ещё пожили, ведь это надо только мне и я верю - тем - о ком пишу. "Дорогие мои, бабушка Аня, папа, мама, брат Лёнечка, до встречи" - пишу - говорю.