Стоят студёные деньки, да и пора уже - начало декабря, а то всё какая-то морозная хлебень подмороженной слегка "ржавой" землицы.
От усталости вечером заснул мгновенно, свернувшись, как в детстве, "калачиком". Старая его бабушка обычно причитала над ним: "Господи, обереги этого дитёнку, мной не рождённого, от лиходеев и неразумных глупостев". Она любила почитывать старые книжки и иногда "заворачивала" словцо по-книжному. В деревне её прозвали "грамотейка". Да и природа умом наделила, приходили к ней советоваться, лечиться: "Как, да чё?"
Самая им любимая ласка бабушки с детства - погладит по голове вихрастой и скажет тихо: "Ох ты, мой тёпа-недотёпа!"
И чего его тогда с городскими недолетками понесло вскрывать деревенский ларёк-магазинчик? Хотелось показаться героем - всё могу, сильный, хозяин деревенский, угощаю... и загремел за тот ящик пива - "на полную" под Архангельск. Вот и школа!!...
Когда вернулся, изба... забита. Вскрыл дверь - на скамейке лежал бабушкин любимый платок - белый в чёрную мушку, аккуратно застелена его кровать с накрахмаленным подзором, с белоснежными подушками под накидкой бабушкиной вязки. И на окнах в пыли бабушкино рукоделье.
Взял он тогда в том же ларьке поллитру дешёвую, буханку хлеба, задвинул дверь на засов, прижал к лицу платок и орал "в голос" свою беду горькую, одинокую...
А потом пошли мытарства - кому он нужен после "отсидки"?
И девка-то первая его - деревенская вековуха лет сорока пожалела на пару дней-ночей.
Ушёл потом в ближайший городок, заколотив старыми досками окна и двери. Там таких "ломаных жизнью" собрали в бригаду - колодцы рыть. Жить-то надо...
Пролетела вся жизнь перед глазами в одно мгновение. Встал, натянул грязную, стоящую "колом" фуфайку, сапоги, телогрейку. Вышел.
Уже светло, ребята копошились у ямы. Усатый - бригадир Витька говорит: "Неча нежиться, полезай!". Был он меньше всех ростом, вот чаще других и сидел в яме.
Давно, когда его опускали первый раз, вспомнил, как читал в зоне про японского профессора, которого поймали около японской деревни у моря, посадили в песчаную яму копать песок, чтобы деревню не накрыла дюна песчаная. Бросали еду в яму, однажды за хорошую работу спустили в яму женщину и потешались, глядя сверху, как от одиночества и молодой силы тот овладел японкой. По-звериному, просто и страшно. Так - то Япония - жара, плен.
А он, слава Богу, свободен. Надо жить.
Набирая в ведро мокрую ледяную глину лопаткой, думал, думал...
Стригся он наголо, шапку не носил и "сверкал" в бригаде особо - "белоголовый" пацан - не пацан, а уже взрослый мужик.
Вылез "по-нужде" и увидел, как сын хозяина подкатил на ярко красном мерсе и понёс к дому ящик с пивом.
Опять вспомнилось (будь проклято!) то пиво. Выпил он тогда и "напился" раз и навсегда, больше не касался.
День был тяжёлый.
Бабка, мать хозяина - одноглазая Вера накормила картошкой с тушонкой, хлеба вдоволь, солёные огурцы. Жрачка раз в день, воды вдоволь.
К вечеру помогли хозяину растопить баньку - работать в яме было уже темно. Он вспомнил свою деревеньку и...опять бабушку.
Уже ничего и никогда не вернётся. И почему человек не научится беречь то, что у него есть даром от судьбы - тёплое детство с парным молоком и краюхой свежевыпеченного душистого хлеба из печки? Что теперь голову ломать? Всё ушло...
Спать им отвели летний домик рядом с баней, поставили обогреватель.
Подъехала ещё одна иномарка - вышли девки ряженые по-городскому, пара молодых мужиков и ... в баню...
Визг, хохот. Вот как моются деревенские горожане. Пивко попивают, прихлёбывая доступную "любовь" этих ухоженных молодух.
Вповалку - вперемешку, может и сладко, он не пробовал. Сколько визгу было! - в бане не удержать, летело в деревенскую тишину.
Потом стало тихо - то ли он заснул, то ли там, в бане насытились и пивом и женским телом. Устали, не понять. Тихо стало в деревне опять.
На следующий день пошла вода, ещё пару колец и ... всё будет готово.
Вспомнил, как копали колодец однажды, попали в большой плавун и унесло Кольку под землю вместе с бетонным кольцом в неизвестность.
Погоревали-погоревали, теперь вот верёвку привязывают к поясу, чтобы было что похоронить или отдать близким, если таковые есть.
Такая эта работа. Не для нервных.
Водичку земля даром не отдаёт. Поторгуется, позабавится человеческим терпением и ... наградит студёной прозрачной, если захочет.
Учит людей беречь Землю, Воду.
Зашла поздороваться приветливая хозяйка соседнего дома.
Говорила занятно, просто, интересно. Сердце заныло - захотелось вот такой домик, где тебя любят, ждут. И где тебе, а не этим визгливым, откормленным на сытых хлебах, тёлкам и жеребчикам истопят баню и скажут утром: "Вставай, родной, завтракать, на работу пора!". И это будет его, а не бригадное утро.
И глаза его хозяйки пусть будут такие же добрые, смеющиеся, как у этой посторонней, интересующейся их бытом-трудом.
Он достал из кармана мятый бабушкин платок и прислонил к губам.
Хорошо, что никому ничего не надо объяснять. Понюхал ещё хранящийся в нём запах родного дома и, отвернувшись, закурил свой неизменный "Дукат".
Морозило. Надо копать.
И снова его спустили на верёвке в "земное хлюпало".