Жара. Держаться нету больше сил.
Лёг спать сёдня в половине шестого! Спасибо творческим озарениям, епта... С катапультными подскоками из постели к компьютеру и обратно.
Приснилось: сижу за столом, передо мной две переводные картинки. Из тех, по которым тщательно чиркаешь карандашом, и когда снимаешь, смотришь, что отпечаталось на бумажной подложке. За спиною то ли бес, то ли ты сам, замученный, после смерти. Его-мои патлы по змеиному шипят и щекочут затылок.
Переворачиваю первую картинку и вижу убегающие по снегу косолапые отпечатки ног. Чувствую, незваный гость так и впивается взглядом:
- Это ваще чё? - требует объяснений.
- А я знаю? - срывается с языка.
- Ты, плюгавка, не груби, - и даёт мне звонкий подзатыльник. - Думай.
Легко сказать. Сам-то пробовал? Руки ещё распускает. О, додумал:
- Следы Наполеона, убегающего с поля боя.
- Так вроде снег? - удивляется чучело. - Он что, в пимах улепётывал?
- Разумеется. Раздели, переобули. Там ещё за кадром казаки Платова шаромыжников вилами по сугробам собирают.
- Ну ок. Давай следующую.
Ложусь щекой на лист А4 и, высунув язык, штрихую-штрихую. Наконец, откладываю огрызок карандаша.
- Ну, а это чего? - дышит в ухо.
Смотрю на три ладошки, обжимающие жопу.
- Это просто, - меня прошибает пот. - Так бог спасает душу...
- Чё?
- Иллюстрация процесса спасения. Для пущей наглядности.
- Я правильно понял: если кто облапает Лариску, это будет знак свыше?
- Других картинок для наглядности нема.
- Не убедил. В следующий раз явлюсь, шобы были.
И словно кто в лысину поцеловал. Оборачиваюсь. Кроме кошака облюбовавшего мою подушку никого.
Шлёпаю к белому одноногому другу. Ссать хочется до не могу. Захожу, оттягиваю у трусов резинку и вдруг в зеркале - страхолюдная рожа с раззявленным ртом, в котором ни зубов, ни языка, а лишь чёрная вращающаяся дыра. Опорожняюсь не доходя до. Не до вариантов.
- Ты это, извини, братан, - бубнит простуженный голос. - Я не догнал. Почему три руки?
Меня трясёт, зубы клацают. Надо сообразить, срочно, пока и говно не полезло. Ага:
- А потому што не обошлось без отца, сына и святаго духа.
- Хитро. А почему - святаго? Через "а"?
- По старо-церковному. Чтобы цену набить.
- Набить я и сам могу, только свистни.
Чувствую по голосу - проникся. Но не пойму: готов исповедаться или сразу креститься?
А он:
- Ну а что с жопой не то, я и так понял.
И стирает себя ладонью из зеркала.
Какое-то время бездумно разглядываю лужу на кафельном полу. Потом снимаю трусы, подаренные женой на годовщину, выжимаю над ванной и кидаю в корзину. Понятно ему, а мне ни фуя. Вот чья жопа? Вопрос. Может, моя? Ни разу не смотрел с такого ракурса.
Чертила... Не иначе пидарас.
И побыстрее сажусь на горшок. Мало ли, ещё вернётся? А я к нему голой попой.