Держась за руки они шли от Александровского сада вдоль по набережной в сторону Благовещенского моста. Солнце играло на ряби волн и отражалось от корпусов стоящих на якоре небольших кораблей. Ритмичный гул автомобилей не мог соревноваться с непредсказуемым шумом ветра, по-осеннему сильным и чистым, дувшим в лицо. Виктор сказал, что в этом ветре можно почувствовать запах моря, но Женя лишь рассмеялась и назвала его милым выдумщиком. Город этот ни в чём не уступает ни Парижу, ни Милану, ни Праге, ни Стокгольму. Они неторопливо гуляли и смотрели то на Неву, то на туристов, идущих им навстречу или обгонявших их. Набережная, должно быть, издалека сама была похожа на реку, подумал Виктор, но решил не говорить вслух. Среди туристов было много иностранцев, особенно азиатов, немцев и как будто итальянцев, воистину все флаги в гости, думал он. Вот Петрополь - це Европа.
Дойдя до места на набережной, находящегося напротив Сенатской площади, Женя потянула Виктора посмотреть памятник Петру. Они перешли дорогу и как истуканы немного постояли рядом с ним, не зная, что при этом положено говорить или делать. Виктор попытался вспомнить что-нибудь по случаю из Пушкина, но не смог, чего нельзя сказать о Жене: она продекламировала несколько отрывков из "Медного всадника" и поделилась с молодым человеком сведениями о каком-то дурацком народном поверье, суть которого состоит в том, что, если забраться на памятник и потереть коню яйца, то желание, загаданное после этого, непременно сбудется. Они громко рассмеялись и долго не могли остановиться, представляя, что кто-то действительно пробовал залезть на дерзновениюподобный Гром-камень и поласкать тесктикулы коняшки. Бронзовотелое животное и его ездок нисколько не желая карать наглецов и паяцев, которые так нагло ошутили их с головы до копыт, и всё также сурово устремляли к реке лицо и морду соответственно. Сделав пять или шесть фотографий рядом с медноименным истуканом, Виктор и Женя снова взялись за руки, перешли дорогу и продолжили свой путь уже по Английской набережной. Их радость и наслаждение от общества друг друга зашкаливали.
Женя была весела, но немного смущена и сбита с толку, ведь предложение вырваться из Москвы и поехать в Петербург посреди недели могло поступить от кого угодно, но только не от её Витеньки. За три года их отношений он зарекомендовал себя как очень домашний молодой человек, который почти за четверть века жизни был за границей всего два раза, и почти не путешествовал по стране. Он очень уставал на работе, не смотря на то, что она ему очень нравилась, и Женя это понимала, хорошо понимала. Сама она только нашла работу, и вырваться в будни было для нее очень непросто, но Витя так настаивал, что она всеми правдами и неправдами раздобыть больничный и на три дня согласилась поехать с ним в Петербург. Она была счастлива: после их недавней ссоры из-за стагнации в отношениях, когда она в сердцах горько упрекнула его, предупредив, что не будет до седых волос ждать пока он перестанет тупить и наконец женится на ней. Она понимала, что тогда погорячилась, ведь прекрасно знала, что Витя хороший парень, который и правда, кажется, собрался всю свою жизнь посвятить ей, но от мысли о том, что это всё ещё пока только у него в каких-то планах, у неё внутри как будто каждый раз что-то умирало. Ожидание - не для неё, она никогда не любила и не могла ждать. Солнце, заливающее всё вокруг и сильный ветер, игравший с её распущенными волосами, казалось наполняли её изнутри светом и свежестью. Как же хорошо всё-таки он придумал - полюбоваться творением Петра!
Виктор улыбался, но на душе у него было неспокойно: ещё бы, если сегодня не выгорит, то он совсем и не знал, как ему жить дальше. Он за последние месяцы работал как будто больше, чем должен, больше, чем нужно, но на самом деле дело было в том, что он таким образом лишь заставлял себя не думать о будущем, полностью отдавшись настоящему. Они в это время шли по Адмиралтейской набережной, смеясь над какими-то глупыми шутками и тихо передразнивая голоса прохожих. Мягкий смех Жени тепло разливался в его груди, а сердце замирало при виде Благовещенского моста. Они планировали дойти до поворота на улицу Труда и перейти мост, чтобы попасть на Васильевский остров, где находилась гостиница, в которой они остановились. Мысли Виктора колотились в голове и он сам удивлялся, как при таком сильном стрессе он вообще может шутить и смеяться. После той ссоры с Женей, когда она назвала его инфантильным животным, эгоистом, который за три года не удосужился даже колечка ей подарить, Виктор так толком ни разу и не выспался. Он задумывал провернуть всё что нужно на мосту. Зачем же нет? Ведь он молод и здоров и готов трудиться очень усердно ради Жени.
Еще был не совсем поздний вечер, и солнце как будто не хотело скрываться за городом, удлиняя все тени и обрекая жителей на неизбежное похолодание и темноту. Дойдя до середины Английской набережной, молодые люди, всё ещё крепко державшиеся за руки, вступили на мост. Из-за холодной воды, ветер казался чуть злее и громче здесь, но их смех звучал от этого более звонко и жизнерадостно. Ладони Виктора вспотели, что случается с ним не часто. Голубая вода, которая редко бывает на Неве, уже слабо освещалась солнцем, лишившись его бликов, казалась беспричинно тревожной. Виктор попросил Женю остановиться на минутку, когда они дошли до середины моста. По мнению девушки, смотреть на мосту было нечего, не считая надписей на будках, говоривших о том, что когда-то этот мост назывался именем революционера Шмидта. Кстати, он был и Николаевским когда-то, уточнил Виктор. С другой стороны, добавила Женя, многое можно увидеть с самого моста. Чуть справа виднелись купола Исаакиевского собора, и Виктор почему-то подумал о маковке ситрипио, а Женя о Раскольникове. Кроме того, отсюда можно во всех подробностях рассмотреть Дворцовый мост напротив. Благовещенский к тому же, был самым старым из постоянных петербургских мостов, в своё время разломив единую голубую ленту на Неву и Финский залив. Экскурсионные кораблики проплывали под ними, и шумные туристы фотографировали каждый камешек и каждый завиток волны.
Пока Женя, на минуту о чём-то задумавшись, смотрела в сторону дворца, Виктора спешно снял рюкзак и что-то из него достал. Когда Женя обернулась, молодой человек, подойдя к ней практически вплотную, схватившись для устойчивости одной рукой за перила, сказал:
- Послушай, Женя, я должен тебе кое-что сказать, - он сглотнул, глядя на молчащую девушку, - что-то очень важное.
Ветер будто собрался заглушить, задушить каждое его слово, но, несмотря на это, Женя всё прекрасно слышала. Она беззвучно смотрела на Виктора, её глаза казалось остекленели. Молодой человек продолжил, подстегиваемый молчанием девушки:
- Знаешь, я очень много думал после того, как мы поругались тогда. Все твои слова были для меня как обливание ледяной водой: я по-новому посмотрел на тебя, на наши отношения и понял, что ты была права, когда говорила, что я мало думаю о будущем, увяз в работе и совсем о тебе не беспокоюсь. Тогда я решил, что всё ещё можно исправить.
Проговорив это, Виктор вытянул перед Женей другую руку, которую всё это время держал за спиной. В его ладони лежала маленькая тёмно-синяя коробочка.
- Я... кхм-м, - прокашлялся он, - я решил...м-м... решил... что мы, то есть ты... - он стал заикаться и совсем замолк. Женя по прежнему не произнесла ни слова и продолжала молча смотреть на его лицо, расцветшее алостью румянца. Виктору было не по себе, он сильно вспотел, а нижняя челюсть начала пританцовывать.
Обратившись к языку жестов, он опустился на правое колено и раскрыл коробочку. Там было кольцо: не большое и не маленькое, но и не дешевое; Виктор собирал на него деньги несколько месяцев, брал подработки по выходным и отказывал себе во всем.
- В общем, - промямлил он, - ты понимаешь, что я... кхм-м... хочу сделать, в смысле, делаю сейчас... хм-м, да, - слова разбегались из его рта, мысли путались и тут Виктор понял, что если она так и будет молчать, не подав ему ни одного даже самого незначительного сигнала, то вся его затея будет испорчена.
Виктор начал говорить о любви, о том, что в его жизни нет ничего больше, что с ней, то есть с Женей, связано все глубоко любимые и самые светлые воспоминания в его душе. Тут он увидел, что Женя чуть улыбнулась, уголки её рта проказливо задрожали и чуть-чуть округлились вверх. Она по-прежнему молчала, но молодой человек осмелел, её улыбка вернула ему уверенность в собственных силах и в силе любви, силе искренних и самых светлых чувств, которые только может испытывать один человек к другому.
Дело было в том, решил Виктор, что она должно быть также поражена его действиями, как и он сам. Её голова мелко задрожала и не смотря на то, что главного вопроса он так и не задал, её губы начали шептать: "Я согласна, я согласна". Ветер вокруг неистовствовал, а солнце, практически сев за горизонт, предоставило их в распоряжение сумеречной неопределенности. Виктор начал доставать кольцо из коробочки, но его руки так сильно дрожали, что он всё никак не мог с ним совладать. Наконец кольцо поддалось, но Виктор выронил его: подпрыгнуло раз у нижней части перил и упало в воду.
Отказываясь верить в случившееся, Виктор, глупо уставившись на коробочку, молчал. Прошло, казалось, несколько минут, и он поднял голову и посмотреть на Женю. В её глазах стояли слёзы. Наверное, это были слёзы обиды, но не на Виктора, нет, она бы так никогда не сказала; на Виктора она скорее злилась. Она резким движением развернулась и пошла в обратном направлении.
А что если кольцо, думал Виктор, не утонуло ещё окончательно и его можно достать? Может быть, если правильно нырнуть, его можно будет вернуть, как удалось бы вернуть то, что сейчас было разрушено моей неловкостью? Не раздеваясь, с рюкзаком на спине, Виктор, крикнув только "Женя, подожди, я быстро!", перелез через перила и зажмурившись прыгнул. Сразу после того, как вода сомкнулась над его головой, он открыл глаза. Сверху был виден слабый свет фонарей, едва пробивавшийся через толщу воды. Виктор развернулся и посмотрел вниз, туда, куда безжалостная, бессердечная сука гравитация утянула кольцо. Он сделал несколько гребков руками, шум автомобилей, проезжавших по мосту над ним почти заглох, уступив шуму водной стихии, и тогда, в сонме белесых пузырей, вырывавшихся из его рта и носа, он на миг увидел блеск кольца и ушёл за ним на глубину.