- Ложись спать, малыш, поздно уже, - укладывал в постель дочку заботливый отец. Маленькая девчушка шести лет поглядывала из-под ватного одеяла с большими голубыми цветами и улыбалась редкозубой улыбкой.
- Ну что ты веселишься, спи, давай.
- А сказка, - прошептала девочка и опять спрятала носик под одеяло.
- Была уже сказка, Таня, долго я с тобой буду играться.
Девчонка вытащила из-под подушки большую красную книгу и протянула папе.
- Ну, все читаю одну, и спать, - вздохнул уставший отец, взглянув на потемневшие манжеты рубашки. После того как пришел с работы он даже не успел переодеться. Пока малышку покормил, пока буквы с ней учил, а потом то да се... вообще замотался. А тут и спать уже кому-то пора. Крепкие мозолистые руки поправили девочке одеяло и открыли книжку со сказками.
- Давным-давно в тридевятом царстве жила была одинокая принцесса, - читал отец как можно медленнее и голос его звучал убаюкивающее.
Но маленькая Таня и не думала спать.
- Папа, ты пропустил про злого колдуна, - возмущенно напомнила дочка.
- Ах да злой колдун ... колдун был злой, - приоткрыл отец глаза.
Похоже, что он убаюкал сам себя. Тело расслабилось, и книжка чуть не выпала из рук.
- Спи, Танюша, папа устал, проговорил мужчина, заботливо гладя неугомонную головку своей дочери. Затем выключил ночник и поцеловал неперестававшие улыбаться щечки.
- Дай Потапыча, - потянулись детские ручонки.
-Держи своего мишку, - протянул отец плюшевого с глазами пуговками старого медвежонка.
Еще раз поправил цветастое одеяло, после чего вышел, прикрыв за собой дверь.
Крепкий горьковатый чай бодрости не прибавил, ведь на душе лежал тяжелый камень.
Его жена работала допоздна в привокзальном кафе. Зарабатывала хорошо. Он был рад, что хоть наконец-то для его семьи наступил финансовый просвет. Ведь предыдущая работа жены вместе с его работой давали возможность разве что существовать. Но теперь кажется, все было хорошо. Да и Танюшке скоро в школу нужно будет собираться.
Он очень любил свою семью - свою жену Светлану худенькую красивую скромную девчушку, над которой не было властно не время не тяжелая работа и свою маленькую дочурку, которая была похожа на свою маму. Ради них он готов был пожертвовать всем и стараться изо всех сил. Но его тяжкий строительный труд не приносил нужного его семье дохода. Почему-то ему не везло с работой и ее оплатой. Порою приходили мысли, что не там он себя нашел, и нужно было пробовать себя в других сферах и проффесиях. Но сейчас, наверно уже поздно, ведь ему скоро сорок лет. И не смотря ни на что, каждое утро в ванне из зеркала на него смотрели молодые юношеские глаза, или ему так казалось...
Мужчина убрал со стола остатки ужина и снова поставил чайник на газ. Грудь сковала горьким обручем обида, стоило только вспомнить... Временами накатывали непонятно откуда-то взявшиеся слезы, но он их нещадно душил в себе вместе с обидой. "Мужчины не плачут", - сдерживал он свои чувства и тяжело вздыхая, похлебывал горький чай.
Предвиделась бессонная ночь. Неприятно щемили разбитые костяшки кулаков на руках.
Сегодня на работе пришлось сцепиться с прорабом. За что наверно-таки уволят, если еще не уволили. Он давно испытывал к нему неприязнь, но сегодня тот перешел все границы.
Эта большая двухметровая "горилла" не обладала какими-то человеческими признаками и интересами, кроме нездорового интереса к деньгам. Прораб часто поступал плохо с рабочим коллективом ради собственной выгоды, кроме того, задерживал или не доплачивал зарплату. Поэтому с ним мало кто хотел работать и люди уходили. Думал уйти и Федор, но не знал, что это придется сделать сегодня, да и еще вот так.
В конце рабочего дня прораб ходил по объекту раздавая ценные указания. Подойдя к Федору начал хаять его за недостатки, которые, как показалось руководству все-таки были в его работе.
Федор обычно выслушивал это молча. Молчал и теперь. Но когда прораб сказал, что надо бы применить метод поубедительнее в виде штрафа, вот тогда, терпение трудяги лопнуло. Он попытался возразить. На что прораб с наглой ухмылкой ответил, что жена Федора отработает на вокзале недостаток семейного бюджета.
У Федора все поплыло перед глазами. Очнулся он сидящим на распластавшейся туше двух метрового прораба. Руки трудяги сомкнулись на шее того кто посягнул на святая святых - его семью.
Потасовка была замечена. Федора стянули руки товарищей, что вовремя подоспели.
Прораб кашлял и ругался. Он держался за горло и шипел угрозы вперемешку с ругательствами:
- А что, собака, ты не знал, кем твоя женушка на вокзале работает, - ехидно кривил лицо он, - я с ней ух...
Федора не удержали. Он ударом в челюсть сбил прораба с ног. Тот упал и сразу вскочил, изображая стойку боксера, снова упал. Ноги, наверно, держали еще слабо. Шипел, ползая по бетонному полу, схватился за лопату и с ее помощью встал. Его шипение разобрать было трудно, а по разбитым губам текла кровь.
В ход пошла лопата. В момент замаха Федор инстинктивно шагнул вперед и принимая удар на плечо, добил челюсть прорабу. Тот упал на кучу песка, широко раскинув руки. Откуда-то возникло сильное желание наступить этому слизняку на горло, или добить его лопатой. Но Федор подавил в себе это желание, после чего, развернулся и зашагал в раздевалку.
Там уже был его друг Степа, который, застегивая свою спортивную сумку, украдкой взглянул на Федора. Затем, дружески хлопнул его по плечу направился к выходу.
- Постой, - остановил его Федор, - ты видел и слышал.
-Да, - ответ Степана был кратким.
-И что ты на это скажешь?
-Тебя уволят и зарплату не дадут, а я и все остальные, кто считает себя нормальным поцаном плюнем в лицо руководству и уйдем с тобой отсюда.
-Я не об этом, - нахмурил брови Федор, - глядя пристально в глаза товарищу.
Степан помедлил. И тяжело вздохнув начал:
- Я не знал как об этом тебе сказать, - начал все таки Степан, - но в прошлую среду...
- Молчи..., - поднял руку Федор, - молчи... иди.
Степан ушел, а Федор еще долго приходил в себя. Справившись с волнами обиды и слез он переоделся и вышел из раздевалки.
Приятной новостью скользнула весть, что прораба увезла "скорая".
Но все же обида и нерешенный вопрос возвращались, подобно бумерангу глубже и глубже, раня его сердце.
Он даже представить себе боялся. Но решил обо всем спросить свою жену. И очень надеялся, что она развеет его сомненья и скажет что это неправда.
Вот почему ожидание на кухне за столом с чувством незнания было делом мучительным и неприятным.
Следить за женой он не хотел, но все она никогда не просила его встретить с работы, когда возвращалась поздно. А ведь раньше он ее встречал. Такие мысли неуловимыми иглами носились в голове и прогнать их не получалось.
На столе лежал их старенький детский альбом с фотографиями. Это было семейной традицией. На душе плохо смотри фотографии, и настроение подымалось и все улаживалось. Все таяло в потоке веселых воспоминаний. А эмоции прошлых лет давали силы жить дальше и бороться за свое счастье. Но в этот раз это не помогало.
Вопрос терзал душу Федора. Простой вопрос: "Правда или нет".
Федор отложил в сторону альбом.
Скрипнула дверь, любопытные детские глазенки заставили его не вольно улыбнуться.
-Ты чего это не спишь, а ну живо под одеяло.
-Потапыч храпит и не дает уснуть, - честные глазенки, и озабочено нахмуренный лобик. И в кого она такая убедительная.
-Вот так придумала. Это наш дедушка храпит, когда спит на спине, а Потапыч не храпит, а сопит, причем очень и очень тихо, - укладывал снова в постель Танюшу отец.
-Дай, ручку и я, буду спать, - сказала девочка, потянувшись к папиной руке.
Федор протянул свою натруженную грубую ладонь, а девочка легла на нее. Любопытные глазенки закрылись.
Время остановилось. Сколько он так просидел, сказать было трудно. Из забытья вывел щелчок замка входных дверей.
Федор поднялся, аккуратно высвободив руку из-под сопящего личика, поднялся и вышел на цыпочках.
Жена была на кухне. На холодильнике, как всегда, лежали богатые "чаевые". Увидев мужа, Светлана поднялась с табурета и потянулась к Федору, что бы его обнять. Он холодно отстранил ее. Взглянул прямо в глаза и хотел спросить, но слова куда-то пропали. Рот открывался, а звука не было, что было похоже на немое кино.
Вместо этого он зачем-то взял со стола батон и начал его резать.
- Что случилось, - спросила обеспокоенная жена.
- Ничего, - удалось выговорить со второй попытки.
Нож, в руках Федора не спеша, дорезал батон и принялся за яблоки, что стояли в вазе на столе.
- Что случилось, что ..., - не могла понять, что происходит Светлана.
Злость по уши захлестнула сердце и Федор в очередной раз отстранил жену и взяв ее за плечи произнес:
- Кем ты работаешь!
- Официантом. Ты же знаешь... О чем это ты...
- Кем ты работаешь? - повторил Федор.
- Официантом, - тихо молвила и опустила глаза Светлана.
Федору больше не требовалось доказательств. Она не умела врать.
- Зачем ты так, - отпустил плечи жены Федор, - это... это...
- Ты прав я виновата, но я хотела как лутче, - пыталась оправдываться Светлана, - я не знала, как быть, я хотела, - слезы потекли из глаз быстрыми капельками, - прости меня, слышишь, - сползла с табурета и села на колени перед мужем.
Злость и обида. Красная пелена перед глазами. Когда Федор пришел, в себя он уже сам сидел на коленях, а Светлана лежала, тихо всхлипывая. Ее еле слышный шепот заставил его придти в себя. Он нежно посмотрел ей в глаза и вытирал ей слезинки.
- Я люблю тебя больше всего на свете. Я сильно тебя люблю, - шептала Светлана... не бросай меня, пожалуйста, не оставляй, - слезинки все текли и текли по щекам, а голос ее становился все тише и тише.
Федор обнял ее крепко и пришел в дикий ужас, когда увидел, что у Светланы в груди пульсирует нож.
Светлана закрыла глаза навсегда, а Федор упал на пол в диком беззвучном крике.
Кровь. Кровь была везде и на лице и на руках. Федор умылся и взглянул в зеркало. Его глаза перестали быть юношескими. На него смотрели потухшие глаза убийцы. Лицо осунулось и постарело. Седина на голове серебрилась, казалось, еще отчетливее.
Он вернулся на кухню и присел возле Светланы в надежде, что может она все еще дышит, но она не дышала. Федор погладил ее руку, целовал и просил прощенья. Скупые слезинки упали на безмятежное лицо его жены. "Мужчины не плачут", - дернул он себя. Собрал все свои силы и поднявшись с пола пытался собраться с мыслями. Нужно было собираться. Он побрился и надел свой самый новый костюм.
Выйдя на улицу, Федор направился к ближайшему телефону-автомату. Позвенел мелочью в кармане, но вспомнил, что его звонок оплатит государство набрал "02".
- Доброй ночи, запишите, пожалуйста, улица Садовая дом 23, я убил человека жду на месте, жду ..., - повесил трубку и не дожидаясь дальнейших расспросов, вернулся в дом.
Когда скрипнула входная дверь, - детские озорные глазки выглядывали из детской. Таня щурилась от яркого света лампочки в коридоре.
- А мама пришла?
- Да, Танюша, она очень устала и сразу же уснула.
- А мне приснился дракон, - схватилась ручонками за папину руку девочка.
- А Потапыч тебя не защищал, - говорил мужчина, уводя дочку обратно в детскую, что б она не увидела..., что мама уснула навсегда, укрывшись с головой цветным покрывалом.
- А ты мне прочитаешь сказку? - искрились пытливые глазенки.
- Хорошо, малыш, ложись.
Но дочитать сказку он не успел. В дверь настойчиво постучали.
- Прости, Танюша, сказку тебе уже дочитает бабушка или дедушка, - а сейчас обнимай Потапыча и постарайся спрятаться под одеяло. И носик не высовывать пока не придет бабушка или дедушка. Хорошо?!
- Хорошо. А почему ты плачешь, - детская ручонка провела по чисто выбритому лицу.
- Не буду, прости, Танюша, просто в глаз попало что-то.
- Соринка, - улыбнулась девочка.
- Соринка, - улыбнулся отец, - вытирая глаза, - Я тебя очень, очень люблю, малыш, а теперь спи.
Он вышел из детской притворив, как всегда, тихонько дверь. Сел на кухне на табурет и хлебнул холодный горьковатый чай. "Мужчины не плачут", - вертелось в голове, но слезы текли по щекам и падали в кружку. Он перестал чувствовать себя мужчиной... да и вообще перестал чувствовать... Что-то оборвалось и больно давило в груди. Женщина, ради которой он в этой жизни был, мужчиной умерла, поэтому в нем произошли перемены. Он чувствовал себя разбитым и старым, но все еще отцом. Простит ли его дочь, когда осознает, что он наделал? Простит ли он сам себя когда-либо?, - вместо одного терзающего вопроса было уже несколько.
В дверь опять постучали. Федор встал, его час пришел.
Лица в погонах и много вопросов. Железо, жмущее руки. Яркие вспышки фотоаппаратов. Сонные удивленные глазки Танюши, уехавшие вместе с бабушкой и Потапычем на такси. Слезы кончились. "Мужчины не плачут", - вертелось в голове снова.
А он ведь еще мужчина - отец. Это давало силы, а надежда на прощенье дочери грела душу. Ради этого стоило жить дальше. "Прости, Танюша... прости...".