Позволь мне повиснуть ветками, нежно касаясь твоей неуверенной луны. Я уже почти отказался и сделал первый шаг к поражению, но, возможно, это осталось незамеченным. Я сделал второй шаг и ты не узрела. Затем я зашел слишком далеко, и ты почувствовала: плюнула на луну и на ветки, на балкон и на золото ручьев ночного разговора. Теперь ты вплетаешься в сумрачную цикличность, где счастлива нагота твоего непонимания, и теперь уже не будешь стремиться прикоснуться.
Расстройство из-за девушки.
Обвис шарф, застыл мир, кончилась храбрость, иссякла вера, поникли глаза, надулись губы, обвисли глаза, застыл шарф. Не нужен, неестественен, обдуманно постный, этого и не было бы, закончись все намного раньше. Слепой и доверчивый шел я на встречу, что-то не расслышал, оптимизм умер, остался бы, но уже не могу - поздно, косность. Разбросал, распылился, перешел, разворотил, и тут же, расхохотавшись, солнце оголило цели, наметило планы. Итак, сон должен смыть остатки бедности.
Безответность. Я заметил, что ко мне равнодушны.
Цель безнадежна, не ставь в жизни целей. У меня остался лишь план импровизации в игре в бисер. Просто сорву с себя ефрейторские погоны, жаль, что пока нет другой одежды, окромя формы. Нет полов, нет любви, нет секса - мир безграничного научного творчества. Это не сублимация, это полное поражение.
Любе Немиловой.
Возьми меня за руку - пойдем на окраину бесконечного дня моей жизни. Надо же, тебе все еще хорошо и спокойно, как будто это прогулка в Диснейленд или там на Лабораторную улицу, у тебя нет отвращенья и в помине. Либо ты спишь, либо я с тобой навсегда.
Радость свободы.
Представь меня, держащимся за поручень, много ли для тебя в этом? А я бы сказал: "Ну его на хрен," - но подумал бы: "Вот в этот момент всякое посягательство на мое неравновесное состояние было бы неберущимся интегралом в считанных системах моей термодинамической работы, и вряд ли я смогу свести что-нибудь к замечательным пределам." В ласках забудем имена, останемся где-нибудь рядом с нашими этими, ну, как их - уже забыл.