За неделю до смерти Клара достала коробку со старыми фотографиями. Это не было прощание с жизнью или молодостью. Да, с сердцем плохо - недомогания, боли, пульс и давление не постоянны. Но ведь такое бывало, однако с помощью уколов, таблеток и легкого массажа удавалось нормализовать самочувствие. И все же смотрели снимки с грустью. Я плакал без слез.
На некоторых снимках Клара в студенческой форме, которая ей шла. Снимки любительские, но вполне приличные. Клара с сокурсниками у костра на геологической практике. Клара в компании девушек и хлопцев на фоне праздничной неразберихи у института. Лица улыбчивые, радостные. В ее группе несколько красивых девушек, но Клара заметна. Нет, она не старалась обратить на себя внимание. Напротив держалась скромно, но глаза... В детстве ребята о таких говорили - фасоня или подумаешь... Слегка вздорный нос, во взгляде что-то наивное, откровенное с легким оттенком таинственности и гордости... Вспомнилось, что сокурсники Клару любили, а хлопцы (особенно демобилизованные) относились предупредительно, с почтением. Наверное, так и должно быть. Девичья красота достойна по меньшей мере почтения, особенно если не только внешняя, но и душа чиста, светла, своеобразна. Время меняет внешность и душу, но с детством Клара не расставалась никогда.
Актовый зал института, танцы. Клару увидел вначале вечера и сразу же почувствовал к ней симпатию. Она казалась мне самой милой, самой желанной, самой, самой... Мы танцевали весь вечер, а потом я проводил ее домой. Было это в 52-ом. Мы оба учились на 2-ом курсе Грозненского нефтяного института. Я на промысловом факультете, а она геологическом, геофизическое отделение. В семье, кроме Клары, мама - Прасковья Ивановна, отчим - Василий Николаевич и младшая сестра Галя. Жили они в небольшом саманном доме по Украинской 2. Это довольно далеко от института. При доме садик там скамейка, облюбованная нами. На ней мы забывали о времени, а потом я шествовал в общежитие, ведь транспорт работал только до полночи.
Ей 19, а мне 27. Год назад Клара закончила женскую школу 5. Женская школа... Теперешние наверное и не знают, что в советское время такие бывали. Ребят и на порог не пускали, даже на выпускной бал. И все же у девочек были знакомые ребята или ухажеры. Был ухажер и у Клары. Однажды он пытался ее поцеловать. Кларе показалось это ужасным, отношения испортились.
Послевоенные девушки-женщины. Молва упрекала их в распущенности, но серьезно можно говорить только о их трагической доле. Сверстники перебиты на войне или еще в армии. А как же жить? Ведь молодость проходит. И вот на фоне всеобщего упадка нравов совершенно чистое и наивное поколение девчат из женских школ.
Не менее удивительно и другое, но уже в личном плане. Кларочка была жизнерадостна, без всяких комплексов. А как я узнал позже, ее отец, бурильщик Степан Шведов, в 37-ом, по гнусному доносу арестован и погиб. Произошло это на Сахалине. В памяти девочки остались: отец, некоторые эпизоды обыска и ареста. Остатки семьи вернулись в Грозный. Долгое время Прасковью Ивановну не прописывали и не принимали на работу. Трудно понять - как они выжили. Но Клара вспоминала детство с теплотой и благодарностью. Видимо Прасковье Ивановне удалось оградить дочь от зла и обид, прикрыть ее своей материнской любовью.
Как-то наедине я сказал Кларе, что не люблю комедийных сцен, в которых люди падают или кого-то невзначай бьют. Мне не смешно. Клара призналась, что и она не воспринимает подобный юмор. В детстве ей довелось смотреть мультфильм - крокодил схватил слоненка за нос и вытянул его в хобот. Дети хохотали, а она горько плакала - жалко слоненка. Пришлось увести ее домой.
О моей жизни до нашего знакомства Клара никогда не расспрашивала. А там всякое. Были и женщины, но я не позволял себе даже думать о женитьбе. И только теперь в институте, как мне казалось, нашел себя, определилась перспектива, смог почувствовать ответственность за судьбу доверившейся мне девушки... Наверное, эти мысли и слова больше из сегодняшнего дня? Возможно, но чувство ответственности за Клару я ощущал всегда.
Вечер. Сижу на ковре перед сервантом, перебираю бумаги. С фотографий за мной следит Клара. Снимки с черной окантовкой. На одном из них Клара у дерева с букетиком весенних цветов - грустная, задумчивая. Другой снимок - портрет в анфас. Глаза лучатся молодым задором. Третий - тоже портрет. Редкая удача, нет у меня лучше снимка, а фотографировал больше тридцати лет. Ее взгляд, как взгляд Джаконды, поражает целый спектр мыслей и впечатлений. Пожалуй, она слегка улыбается, но и слегка грустна. Все слегка - лирична, весела, иронична... Кажется, снимок позволяет заглянуть прямо в душу, но понять ее душу не удается, она загадочна.
За 20 лет накопилось множество бумаг, связанных с ее болезнью. Цела полка завалена анализами, выписками, заключениями... Боже! Это же летопись борьбы за жизнь. Острые, смертельно опасные схватки чередовались с борьбой спокойной, позиционной. Кларочка всегда вела себя достойно, меня поражало ее спокойствие, отсутствие жалоб на судьбу, нервных стрессов или разговоров о смерти. Слезы случались, но редко и только в связи с воспоминаниями о дочери.
Когда ей было сорок четыре, на лице стала появляться едва заметная желтизна. Участковый врач, потом санэпидемстанция, больницы ЗИПовская и ХБК. Я посещал ее ежедневно. Болезнь быстр прогрессировала. Остановить ее развитие - не удавалось. Среди наших друзей медики, профсоюзные работники и просто преданные друзья. Ей приносили экзотические лечебные травы из Индии, Сирии, европейские лекарства, пробовали свое умение лучшие специалисты - все без пользы. Наконец бессмысленная операция на печени. Через день после операции я стоял у ее кровати. Сердце сжималось от тревоги и жалости. Небывало желтая Кларочка безучастно смотрела перед собой, меня как бы не замечала. Но вдруг глаза ее заблестели, увлажнились, взгляд отразил сильное душевное волнение. Я обернулся - в комнату тихонько вошла Наташа, только приехавшая из Полтавы, Тот взгляд невозможно забыть.
Болезнь удалось стабилизировать в Москве, в институте гастроэнтеролгии. С трудом разыскал в старой записной книжке фамилиею лечащего врача - Гаврилова Анастасия Юрьевна. Это она и ее коллеги отвели от Кларочки смерть, проявив при этом незаурядные чуткость, терпение и высочайший профессионализм. Всю жизнь Клара поддерживала с нею связь по телефону и руководствовалась ее советами. На высоте оказались и местные медики. Они делали все что могли, а исчерпав свои возможности направили Клару в Москву,
А теперь на ее глазах я собираю бумаги в целлофановый мешок. Бумаги больше не нужны и никогда никому не понадобятся.
В конце третьего курса ( 54-ый год ) я попросил у Прасковьи Ивановны согласия на нашу женитьбу. Она помедлила - а стоит ли до окончания учебы? Помедлил и я - да, стоит, ведь после учебы будут свои проблемы. Регистрация брака происходила буднично, тогда это называлось "расписаться". Действительно, оплатили пошлину, расписались в каких-то бумагах и все. Но душа наполнилась приятным чувством радости, нежности, улыбка не сходила с лица. Рады были и Прасковья Ивановна и Галя и наши друзья. Пышной свадьбы не было. Однако, через несколько дней пригласили друзей на вечер. Лето, июнь столы накрыли под виноградным навесом. Все чувствовали себя весело, непринужденно. Друзья улыбались, обнимали, желали добра, благополучия. Мои друзья, Кларины подруги - это целый мир удивительный и неповторимый. К сожалению здесь не могу уделить им внимания.
Продолжаю перебирать бумаги: журналы, брошюры, выкройки... все, что связанно с шитьем. Почти такая же стопа по вязанию. Клара шила и вязала, старалась больше для Наташи и Женечки. Несколько лет посещала курсы при доме ученых. На курсах учились, но в основной общались те кто шьет. Шила Клара не быстро: примеряла на соседях, советовалась с подругами, переделывала шитье или вязание, добиваясь красоты и качества. Это одна из страниц жизни со своими радостями и огорчениями, со своими друзьями и знакомыми. С грустью думалось: всю жизнь человек учится, что-то познает, приобретает опыт, умение. За этим умением любопытство, настойчивость, терпение, порой бессонные ночи...Но время неумолимо, сил все меньше и вот финал - твой опыт и умение никому не нужны. Это известно, но только на финише остро ощущаете эту извечную несправедливость бытия. Так горько и больно, слезы туманят глаза.
Еще пачка бумаг: длиннющие списки с отметками о посещении, черновики жалоб и обращений к начальству... Называлось это /кажется/ очередь ветеранов на внеочередное приобретение бытовой техники. Отмечались в очереди месяцами. Наконец купили стиральную машину "Сибирь". Холодильник так и не дождались. Боже! Сколько суеты и нервотрепки в нашей непродолжительной жизни!
Среди бумаг копия аттестата зрелости. Какие хорошие отметки! Только две четверки! Посмотрел и диплом. Я знал, что она училась хорошо, не очень то утруждая себя при этом. Но теперь задумался - только два трояка, а остальное почти сплошь пятерки. Наверное, Клара недооценивала себя. Могла бы заниматься наукой или хотя бы углубиться в профессию. Она же была скромна, без апломба и претензий.
По вечерам массаж. Основное внимание ногам и ягодицам, потом спина, грудь, руки и голова. В заключении держал ее кисти рук, ''качал" энергию. Под моими пальцами явственно ощущалась пульсация. Процедура длилась час. Собственно говоря, эта процедура результат многолетнего поиска путей восстановления Клариного здоровья методами нетрадиционной медицины. Прочитано множество брошюр и книг, испытана эффективность рекомендаций. Диабет, сосуды, суставы ног. Ноги отекали и плохо слушались. Ну и сердце. Приступы случались и тогда, Клара принимала нитроглицерин, а я клал левую руку на лоб, правую на грудь - Клара успокаивалась и засыпала. Я был уверен и убеждал в этом Клару, что она выздоровит.
При массаже головы мы оказывались лицом к лицу. Я называл ее Буратино и целовал в нос. В нашей жизни всегда присутствовала игра в детство. -Ты кто? - спрашивала она. Я прикидывался простодушным масиком. Нет- убежденно возражала она - ты хитрючий лис, я узнала тебя по глазам. Мог оказаться я и злым серым волком и котом Базилио. И она бывала кем угодно.
В июне, как и в прошлые годы, капельницы в стационаре - липарит, витамины, гемодез... Подбором медикаментов занимались медики и Клара. В ходе лечения и позже заметного улучшения не замечалось. Я долго беседовал с врачом. Да - говорил он - есть и более радикальные лекарства. Я записал их. Но Клара, боясь навредить печени, отказалась от них.
Наши взаимоотношения не были идеальными, но в последние годы в них
все больше проявлялось чуткости и, осмелюсь сказать, нежности. Декабрь для меня, да и многих, самый тяжелый месяц. Он давит все нарастающей тьмой. По справедливости Новому году следовало бы начинаться с 22 декабря, когда борьба между светом и тьмой достигает кульминации. Свет, хотя и робко, но переходит в наступление, в этом году ( 97-ом ) декабрь был особенно тяжелым: морозы, сильные ветры, атмосферное давление невиданно высокое. Болезни Клары, обострились. Чтобы поддержать сердечко, в начале месяца стали делать уколы витаминами группы В и С, но уколы не помогали. Все чаще сердечные приступы, болела спина, грудь, появился астматический кашель. Повысился пульс до 100 давление до 170/80. Посмотрели в "Популярную медицинскую энциклопедию - похоже, стенокардия. В четверг 18-го пригласили участкового врача. Участковая торопилась. По быстрому осмотрела Клару: пульс прежний, давление понизилось до 140/70. Выписала успокаивающий таблетки - но будте осторожны - предупредила она - иначе давление и пульс могут резко уменьшиться. Таблетку Клара приняла только одну. На следующий день давление снизилось до 120, но пульс оставался высоким. Пульс, как таковой, у Клары давно не прощупывался, чтобы его услышать, нужен стетоскоп и сердце ее не стучало, как у всех, а шумело. К такому привыкли. В субботу весь день чередовались гости. Кларочка чувствовала себя плохо, но мужественно поддерживала разговор. В воскресенье она склонилась у кухонного стола и сказала, что сил совсем нет. Я предложил принести ужин в постель, но она предпочла перекусить на кухне. Без меня она снова читала энциклопедию на букву "И" - инфаркт. Решили вызвать скорую, но не теперь, в ночь, а на завтра, в понедельник. Такая нерешительность с вызовом скорой имела свои причины. Утром завтракали на кухне. Потом она собрала кое-какие шмоточки: зеркальце, косметичку, взяла и книгу "Золотые кедры". Я положил в целлофан хлеб, колбасу, сыр. Позвонил. Скорая приехала быстро. На скорой ей уезжать не впервые. У меня уже сложилось представление о работе скорой. Не берусь судить о их компетентности, но действуют они энергично, в темпе, вполне доброжелательны, словом спасают людей. Вот и теперь в комнату быстро вошли два молодых человека. Она, видимо врач и он - практикант или мед брат. Пульс, давление, кардиограмма. Пульс 60, давление 80/60, кардиограмма, как мне казалось издали - прямая линия. Мне стали тихонько что-то говорить, но я не расслышал. Тогда врач отозвала меня в кухню и прокричала в ухо - инфаркт. Медбрат готовился к уколу. Я усомнился, что он попадет в вену. Вены у Клары почти незаметны. Но он попал. Предстояло одеть Клару и доставить в машину. И то и другое стало проблематичным. Кларочка хотела встать и одеться, но врач запретила всякое шевеление. Нести на носилках то же нельзя - их не развернуть на лестничных площадках. Все же одели Кларочку и вынесли на руках вместе с медбратом.
Инициативные медики отключили Кларочку от участия в собственной болезни, от борьбы за жизнь, и у меня забрали ее в собственный мир. Все происходило как в тумане, реакция и мысли замедлились. В машине по пути в больницу я спросил у врача: как она оценивает Кларино состояние. - Обширнейший инфаркт, но есть зарубинки (на кардиограмме), возможно нача
лось заживление. - А что представляет собой укол? - Многокомпонентная | смесь - ответила она и перечислила компоненты: морфий, кажется аспирин, еще что-то и нитроглицерин. Наверное что надо, практика у них большая Но с другой стороны мой отец, а потом и мама умерли вскоре, почти сразу же после укола сделанного врачами скорой. Тогда, после смерти мамы думалось: когда организм напряженно борется со смертью зачем его успокаивать уколом...
Как уке упоминал, о приемном отделении этой больницы были самые от вратительные воспоминания и они подтвердились. Из машины скорой мы попали совсем в другой мир - мир равнодушия и хамства. Носилки поставили в холодном коридоре, сильно пахло краской, здесь же и другие больные. О Кларочке забыли. Три молодые медички. Одна периодически писала другие переругивались, употребляя базарные слова. Время шло, мне показалось, что Кларе хуже, стала желтеть. Сказал об этом женщине в выпуклых очках. Она рассеянно подержала руку на пульсе, понимающе кивнула и продолжала бессмысленно слоняться по комнате. Паспорт и бумаги, заполненные еще врачами скорой лежали на ее столе. Наконец подала мне команду - разденьте больную наголо. - Как, здесь в коридоре, при посторонних?! - изумился я. Глядя на меня, как капрал на новобранца, повторила команду добавив - иначе не повезем в реанимацию.
Я подошел к Кларе. Состоялся наш последний разговор. Кларочка успокаивала меня, но я не все понимал., потому что зубы... С ноября мы занимались протезированием рта. Старые мосты и больные зубы удалили и речь изменилась. Сегодня, в понедельник ( 22.12.97-го) я должен был идти на примерку, а Клара в среду... Но вот глаза ее наполнились слезами. Я больше догадался, чем понял, что она говорит о Наташе, просит ей позвонить. О Кларином самочувствии мы ей не сообщали, чтобы не волновать.
Вход в реанимацию строго запрещен. Я все же вошел в коридорчик и попросил позвать врача. Пришел, как мне казалось, уверенный в себе молодой человек в очках. Михаил Георгиевич - назвал он себя. - Состояние больной очень серьезное - сказал он - но будем надеяться на лучшее. Обменялись телефонами, договорились, что я приду часа через три-четыре. Он вернулся в раздевалку, а я попытался подойти к Кларе в другой конец комнаты. Поднялся скандал, вспоминали про милицию, вышел Михаил Георгиевич, который, по-моему, излишне долго и резко меня отчитывал. Клара махала рукой чтобы я уходил.
Следующее мое посещение и последнее было примерно в 16 часов. Я сначала подозвал няню. - Бабуличка выглядит и чувствует себя неплохо - говорила она - больше спит. Слово "бабуличка" было непривычным. Клара не казалась старой, а те кто ее знал и вовсе считали молодой. - А что она хочет - спросил я. Няня пошла и вернулась - принесите ей хурмы. Подумалось - да, конечно, хурмы, она ее так любит. Я сходил на базар и принес хурмы. Клара помахала мне рукой. Потом я попросил позвать врача. - Положение по-прежнему опасное, может и умереть. При этих словах я ощутил, что сердце сжалось в комок, как бы готовясь к прыжку. Я едва воздержался от восклицаний. Но будем надеяться на лучшее - как и прежде успокаивал он. - Может быть нужны какие-нибудь лекарства или подключить кого-то из светил? - спросил я. - Да нет, все что надо есть, всех, кого возможно подключили. Я попросил назвать пульс и давление. Пульс и давление прежние. Сами цифры мне мало о чем говорили, но раз прежние, значить ухудшения нет. Условились, что я приду к 20-ти часам.
Думалось - инфаркт опасен, но у некоторых знакомых он был и даже ни один раз. Клара молода. У ее мамы тоже болело сердце, но она дожила до 72-х лет. Не может же Клара умереть раньше.
Вечером, перед поездкой, звоню в реанимацию. - Позвоните через полчаса - попросил врач. Я сразу же догадался, почуял, понял - надвигается непоправимое.. Меня охватило отчаяние. Хотелось делать что-то невероятное, невозможное чтобы помочь Кларе. Но сделать было ничего нельзя
У Булгакова в "Белой гвардии" героиня молится Богу. Молится горячо самозабвенно, страстно: просит сохранить жизнь тяжело больному брату. Она убеждает Бога, призывает к милосердию и справедливости. Ведь она уже понесла горькие утраты и смерти брата не переживет. И Бог услышал эту молитву.
Теперь, в смятении и лихорадочном поиске возможностей помочь Кларочке неожиданно вспомнился этот эпизод. И я пытался молить Бога. Молился в слезах, но Бог смотрел на меня отчужденно, равнодушно. Я кинулся к троллейбусу, но по пути сообразил, что забыл деньги и документы. Вернулся, пытался звонить Сергею Сергеевичу - хирургу и другу нашей семь: Но у него новый номер телефона и Кларочка записала его неверно. Звоню снова в реанимацию. - А Вы знаете - спокойно говорит врач - она уже умерла. - Как! Когда?! - Да уже больше часа назад. Я не хотел говорить сразу, что бы уменьшить 'Ваши переживания„ - Но ведь Вы же лишили меня возможности проститься с Кларой... Дальнейший разговор не имел смысла. Кларочка умерла одна, не простившись со мной и дочерью. Может быть в последний момент она плакала, звала или искала глазами своего масика... А я находился далеко. Разве такое себе простишь?
Хотелось рыдать, но расслабляться нельзя. Звоню друзьям и ровным голосом сообщаю о смерти Клары. В ответ рыдания. Долго, несколько часов подряд, не мог дозвониться до Полтавы. Но вот Полтава на проводе. Бедная Наташенька, ее голос показался мне мелодичным, беззаботным. Я попросил к телефону ее мужа...
Ночь, глаза закрыты, но видение не покидают меня. Явь последних дней чередуется с эпизодами прожитой жизни. Особенно ярко память высвечивала эпизоды интимные, о которых никто не знал.
Объятия Клары были всегда горячи. Но однажды, видимо почувствовав что будет матерью, она обнимала и прижималась ко мне страстно, исступленно, как будто бы судьба грозила разлучить нас на веки вечные. Запомнились те объятия.
Неожиданно перед мысленным взором совсем другой эпизод. Желание сбылось - наконец я в бурении. Но вскоре выяснилось, что к семье в Ильскую, смогу возвращаться не каждый день. Сердце тревожно заныло. А. когда сообщили, что буду работать в Каневской... где-то там в душе само-собой появились Кларочка с Наташенькой. Клара грустно улыбалась, а Наташины глазенки| смотрели доверчиво и серьезно. Они казались мне такими милыми, родненькими и беззащитными. Это одно из самых острых переживаний. Вскоре и Кларе предложили работу в Каневской, ситуация разрядилась. Клара о моих переживаниях не знала и никогда не узнает.
Осенним днем автобус с "Нефтемаша" привез нас в горный лес за Фаногорийской. Грибы долго не находились. Мы ушли далеко и только на обратном пути, когда до автобуса оставалось полчаса, наконец, нашлись опя-: та. Пни облюбовали обрывистый склон. Мужчины и я взбивались по круче, а женщины и Клава остались на тропе. Периодически мы с Кларой перекликались, чтобы она не волновалась. Кричать мне приходилось сильно, ибо ветер в мою сторону. Многие, удовлетворившись малым, уходили. Клара окликала меня все чаше, а я отвечал все реже. Но вот в ее голосе послышались слезы и отчаяние, Я заорал во все горло и быстро пошел к ней. Действительно, глаза ее блестели. - В чем дело, почему волнуешься? - спросил я. - Я подумала, что и ты уйдешь к автобусу коротким путем, а я останусь. Ее опасения меня ошеломили. - Ну и потом - продолжал я за нее - все уедут и бросят тебя в ночном лесу! - Да - простодушно призналась она. Мне хотелось плакать и смеяться. Я испытал прилив нежности, назвал ее глупенькой и поцеловал. Образ той несчастной покинутой Кларочки память запечатлела.
Однажды заблудились. В тех же горах за Фаногорийской. Нас было пятеро - я с Кларой, Юрий с Диной и Татьяна Евгеньевна. Блукали больше двух часов.
Вышли в незнакомое место к реке и дому. Но прежде был спуск крутой и очень опасный. - Ваша машина за тремя хребтами, по гравийке до нее боше двадцати километров - сказал хозяин дома, когда мы рассказали ему, где оставили "Жигули". Вот так. В этом походе женщины вели себя мужественно, шутили, улыбались. Однако стало понятно, особенно женщинам, сколь опасен горный лес. Впоследствии, когда Клара уже не могла сопровождать меня, случалось, что я долго не возвращался к машине. Кларочка волновалась, иногда плакала, ей казалось, что я заблудился или со мной что-то случилось. Вернувшись, я утешал ее бедную, несчастную, а она упрекала меня в том, что я ее бросил на произвол судьбы. И эти случаи не забывала.
Причудлива память. Теперь представляется, что жизнь в Ильском - сплошное общение с друзьями, застолья, танцы. Официальные праздники проходили в каротажной. Столы накрывали в конторе, а танцевали в зале. Тогда, у нас молодых, танцевать с женами было не принято. Каждый выбирал себе партнершу, а с женой танцевали друзья. Но однажды, среди нас оказался малознакомый парень, то же сотрудник каротажной. Непринужденное доверчивое поведение женщин он истолковал по-своему и на перекуре высказался о женщинах грязно. Это слышал не только его кориш. Вскоре о сказанном знал и я. Я разыскал обидчика и ударил несколько раз. Обидчик не сопротивлялся и я отошел. Но нашлись последователи и парню порядочно перепало. С годами эпизод выветрился из головы, но Клара о нем напомнила, уже теперь, в год смерти.
Хоть и с большими оговорками, но все же можно сказать, что первые трудовые годы каждый из нас жил как бы сам по себе. У меня всепоглощающая работа, а у Клары Наташа, подруги и тоже работа. Даже во время отпуска она ехала в Грозный к маме, а я в пансионат, на берег моря. Потом этот порядок поломали, отдыхать стали вместе', что сближало нас, а когда Кларочка заболела, стало совершенно очевидно - без нее не мог Еще студенткой, на геологической практике, в Феодосии Клара едва не утонула. Плавать не умела. Подпрыгивала с подругой на волнах. Подруга вышла, а она осталась и не заметила, как оказалась на глубине. Наглоталась воды...потом перед глазами замелькали картинки детства, родных и близких. Я знал (подобное случалось), что это верный признак прощания с жизнью, организм отказался от дальнейшей борьбы. А рядом на песке под солнцем нежились ее друзья и никто не замечал трагедию. Лишь один паренек, совершенно посторонний, кинулся в воду и вытолкал Клару с глубины. Я бесконечно благодарен тому парню, имя которого осталось неизвестным. Рассказывала мне это Клара с улыбкой. Потом Клара научилась плавать, верней держаться на воде, но заплывать боялась. - Плыви рядом со мной - говорил я ей - а если устанешь, сбавь темп, отдохни или положи руку мне на плече, все будет в порядке. Попробовали, получается. День ото дня заплывали все дальше. Там на просторе ей было страшновато, но радостно. Клара любила лес парковый без чащоб и крутизны, а море спокойное, теплое, ласковое.
В нашей жизни бывало немало хорошего, интересного, запомнившегося, но в ту ночь память выбирала свое - когда я был виновен, не внимателен вредничил..
Кларочке всегда хотелось чистоты и уюта. Даже будучи больной она, не жалея себя работала по дому. А я относился к домашним делам прохладно. Ей приходилось не раз напоминать мне, что пора побелить кухню, наладить газовую колонку, запастись картошкой... Ее просьбы выполнял не сразу: оговаривался, ссылался на обстоятельства... И пылесосил не всегда вовремя. Это, конечно, огорчало Клару. Теперь, из своего небытия она смотрит на меня с укором. Хочется на коленях просить у нее прощения.
Кларочка с любовью относилась ко всему живому, в том числе и к Джуле, дворовой собаке. Когда долго не спускалась во двор, расспрашивала о ней, передавала приветы и косточки. А при свиданиях разговаривала как с другом, гладила, ласкала.
У нас много комнатных цветов. Некоторые она вырастила из семени или отростка. Заботилась о них, лелеяла как деток: поливала, выбирала местечко с
нужной температурой и освещением... По ее указанию и я делал тоже, когда она бывала в больнице. Но цветы тускнели, хирели, теряли листья. Удивительно - с возвращением Клары цветы как бы возрождались. Каждому она находила ласковое слово, с каждым делилась своим душевным теплом. Листья наливались свежей зеленью, стебель выбрасывал бутон, бутон распускался. Цветочки глядели нежно, застенчиво, радостно. Поразил всех кактус. Осенью, после переселения с балкона в квартиру он зацвел. Как и подобает мужчине, зацвел смело, мощно, с размахом. Кларочка говорила, что удобряла его птичьим пометом, который собирала на балконе. Над балконом в гнезде жили ласточки. Такого никто не видел: полтора десятка цветов сразу. Цветы крупные, сочные, яркие. Я приблизил нос к одному из них. Нет, вопреки молве, запах слабый, но приятный вернее тонкий аромат. На это диво приходили смотреть соседи, друзья и даже Эля, хотя жила не близко. Кларочка много и благодарно улыба
лась цветку. Теперь же некоторые полагают, что кактус учуял приближение Клариной смерти и прощался с ней,
Кларочка любила сентиментальные романы и телесериалы. Телесериалы смотрела регулярно и переживала вполне серьезно. Смотрела и политику. Память феноменальная. Знала в лицо и по именам всех режиссеров, артистов и политиков. Я не утруждал свою слабую память. Стоило появиться малознакомой физиономии спрашивал: - кто это? Она отвечала. -А чем он знаменит? Знала и это: перечисляла фильмы, книги, должности. Знала и последнюю жену знаменитости.
Клара руководствовалась эмоциями. С позиций здравого смысла убедить ее трудно. Случалось, отношения обострялись, ссорились. Казалось я прав, но тогда Клара начинала горевать, плакать... я ее утешал, успокаивал и делал как она хочет.
Лес, Для нас он всегда значил много, а после появления "Запорожца" тем более. Обычно не доезжая до нужного места останавливались, выходили из машины - горы, лес, небо. Воздух сладок, краски свежи, простор необъятен. Впечатления о лесе не покидали нас и зимой. В альбомах масса снимков, где мы с корзинами грибов или ведрами ягод. В былые времена Кларочка не отставала от меня, но гипатит, а потом и диабет ограничили ее возможности. Ходить она стала меньше, недалеко от машины, но собирала даров леса больше меня. Однажды, в начале 90-ых, в лесах за Ставропольской, собирали землянику. Клара увлеклась, ушла довольно далеко по крутому, почти отвесному склону. Обратно едва поднялась, отказывали ноги. Этот эпизод теперь высветила память: Кларочка спокойная, но печальная. С тех пор с ногами все хуже. С нами были друзья, они же постоянные члены экипажа - Татьяна и Николай. Пару лет до этого, совсем недалеко от этой земляничной поляны собирали грибы. Я ушел в разведку на противоположный хребет. Потом позвал и остальных. В молодом
сосняку обнаружились маслята - свежие, крупные. Набрали их во всю наличную емкость (по две сумки). Маслята тяжелые, идти было трудно: чащобы
крутые спуски. Присели отдохнуть. Вдруг вижу: из-за кустов выглядывает красноголовый красавец подосиновик. Подошел к нему, а их там множество. Куда же собирать? Но маслята осели, уплотнились и место все же нашлось.
Таня владеет массажем, запросто находит болевые точки. Те из друзей, кому медики не смогли помочь, обращались к нем и не напрасно. Когда Кларочке плохо, приходила Таня иногда с Николаем колдовали по-разному и боль утихала или уменьшалась. Таня завсегдатай книжных магазинов и рынков. Ее страсть брошюры и книги о народных методах лечения, о травах и корнях... да обо всем чем лечат... Денег на это не жалела. Знакомила и нас с приобретением часто дарила. Глядя на нее и я подключился к лечению Клары.
Один американский целитель писал: тело человека окружено биополем. Различные части тела имеют свой потенциал и кисти рук тоже. Прикладывая их в нужном месте к телу больного можно получать лечебный эффект. О лечебном свойстве рук писали и наши целители. В течении примерно года я лечил Кларочку прикладыванием рук ( в основном ноги). Нередко снимал боль и усыплял. Потом прикладывание рук и массаж. Лечение оказалось не только лечением, но и приятным, сближающим нас общением. Без этого общения-лечения мы уже не могли.
Позапрошлым летом, кажется три раза, я возил Клару в лес. Мы уходили по грибы или за ягодой, а Клара оставалась в машине. Обзор из машины прекрасный, глядеть не устанешь. Места знакомые и Клара как бы ходила с нами. Думалось - общение с любимой природой благотворно скажется на ее здоровье.
Ей получшило, ходить по квартире стала уверенней. Опять беда: споткнулась, упала, сильно ушиблась. Прошло три дня, а она лежит и от боли не может повернуться. Скорая, приемное отделение, рентген - перелома нет. Потом помещение, где оказывают первую помощь: очередь, волокита, хмурые, раздраженные лица... Помощь оказана: загипсован тазобедренный сустав. Спасибо, но при этом медики совершенно не реагировали на причиняемую боль. При отправке домой, верней при выталкивании из помещения, агрессивное хамство. Время ночное, позднее - носилки и машина не положены. Когда после неимоверной нервотрепки я с помощью соседей, внес Кларочку в квартиру, думалось - не дай бог попасть туда еще раз. Постепенно Кларочка поправилась, стала ходить... И вот теперь опять скорая и предстоящее свидание с приемным отделением. Стремительно нахлынувшие неумолимые обстоятельства лишили меня разума и воли... Теперь после ее смерти думается - возможно в родном доме Кларочка пережила, передюжила болезнь или умерла, но рядом со мною. У медиков бытует выражение: умер не приходя в сознание. Однако известно - у умирающего сознание, хоть не надолго, просветляется. Вот и мама... за полчаса до смерти агонизировала (как я позже понял) находилась в бессознательном состоянии, но когда я поправлял одеяло, как бы случайно моя рука оказалась в ее руке и я ощутил пожатие. Когда она умерла - я догадался то было прощание со мной.
В реанимации Кларочка умерла среди людей чуждых. Наверное, я не объ ективен, у других иное мнение. Но я заглядывал в комнату три раза и каждый раз возле нее медиков не было. Врач весьма приблизительно назвал время ее смерти, то есть возле нее не находился. И потом: должен же врач знать - умрет больной или нет, хотя бы за несколько часов до смерти. Если умрет - разрешить близким находиться возле него, а не строго запрещать вход. Такие порядки не совместимы с гуманизмом, о котором так любят рассуждать медики в прессе. Да что говорить...
Друзья, сослуживцы и соседи настойчиво предлагали свою помощь. Эта помощь исходила от души и была весьма действенной. Все же трудно пришлось бы без молодежи. И молодежь пришла, не ожидая моей просьбы. Наташины друзья Ася и Александр Родыгины, Наташа и Игорь Браташ, Наташа Костыркина - взяли на себя многие тяготы по организации похорон и поминок. Работали просто самоотверженное
Через сутки гроб с Кларочкой доставлен в комнату. Лицо спокойное, невозмутимое без признаков болезни и страданий. Губы, которые я так часто целовал в последние годы, свежи как у живой.
Вечер, горят свечи, возле Клары я и Наташа. Наташа как тень: двое суток не спала и не ела... Предстояла наша последняя ночь с Кларой.