Полностью книга здесь:
том 1 https://www.litres.ru/aleksey-kozlov-8794581/lihtenvald-iz-san-repy-tom-1-v-nusekve/
том 2 https://www.litres.ru/aleksey-kozlov-8794581/lihtenvald-iz-san-repy-roman-tom-2/
том 3 https://www.litres.ru/aleksey-kozlov-8794581/lihtenvald-iz-san-repy-tom-3/
Алексей Козлов
Лихтенвальд из Сан-Репы.
Глава 45
Снова в издательстве.
Через несколько дней меня послали в командировку в Нусекву. Надо было заказывать цветоделение в известной Нусековской типографии.
Ехал я снова в поезде. На моё счастье в купе оказался мой как бы брат - офицер из стройбата, и мы, выйдя в тамбур, травили свои байки, вспоминали минувшие дни, не забывая показывать друг другу боевые кулаки в шрамах и ципках.
В тамбуре ошивался невменяемо тверезый агент Свема. По-моему он блевануть хотел и в тамбур вышел. Он лип к стене, раскачивался, но не забывал о долге. Это стало понятно, когда разговор зашёл о служении родине. Два двухгодичника, оказавшись в стихии воспоминаний, понесли. Один хохочет, другой кричит: "А я его хуком справа! Он - бац! А я его хуком слева! Вау!"
Свему свело. Будучи сам по себе никем, он был чрезвычайно предан любому режиму, какой преодолел брезгливость и вытащил его за шиворот из грязи. Он и сатане бы служил.
-Эт-того не-ик-льзя го-во-рить-ик! - вдруг встрял этот тип.
Мы замолкли.
-Почему? - вежливо сказал я, - Это же было! Почему об этом нельзя говорить?
Но вдупель пьяный Свема упёрся и ни в какую.
-Не-е-е-льзя - и всё! - говорит, еле языком ворочая.
-Слушай, если я описаюсь один раз, ты на меня не обидишься? Я уже не молод, а ты меня смешишь своей непробиваемой глупостью! - сказал я ему, - Давай прощаться! Нельзя, так нельзя! А пить до потери пульса можно?
Он не ответил.
И тут в нарушение всех инструкций он вынимает свой документик, сами знаете откуда и начинает им козырять. Козыряет, а сам еле на ногах держится. Икает и пыхтит. Рука с корочкой так и пляшет. Морда красная. Защитник режима и поборник нравственности. Власть показать захотелось! Покичиться! Молодец!
Я читаю: сотрудник того-то ведомства такого-то отдела Свема, Пётр, номер, печать, подпись.
-Хорошо - говорю, - Оформлено правильно! Не придерёшься! Свободен!
Он не понял и продолжал водить корочкой перед неким местом, где нас уже не было.
В общем, мы не скучали.
В начале века Фолькер стал совершать чудеса. Однажды на спор он мочился в течение четырёх минут, ни разу не прервав дискретную струю.
Вставай с колен, Языческая Русь!
Я никогда не высыпаюсь в поездах и приезжаю на место совершенно разбитым. Ночью мой мозг, сотрясаемый стуком колёс, выдал сон:
На дверях конторы висела вывеска "Перелицованные Презервативы. Мекнепис и Гомон". Я вошёл. И уже наверняка знал, что встречу жуликов, таких жуликов, таких жуликов, каким пробы негде ставить, то есть на всём их мерзком теле не найдётся места, где бы я мог сделать пробу. Не думаю, что они расплакались бы, узнав мои мысли, но удивились бы точно. Это ведь целая философия. И если она оснащена крепким матом, это не значит, что это не философия, а какая-нибудь дрянь. Самые высокие вещи очень просты. Страшно просты. А они их видят каждый день и не считают потому чем-то особенным. А какая-нибудь размалёванная столичная фифа, эдакая штуковина занимает всё их внимание. А я ведь знаю, что понесётся у неё изо рта, если ей будет позволено безнаказанно рот открыть. Хуже любого мата изо рта у неё понесётся. И страшно скучно мне стало от этих мыслей, страшно скучно.
Глава 46
Застольные беседы Алекса Лихтенвальда.
Мужик. Летом роет колодцы, зимой закапывает могилы. Тем и живёт.
Последствия мировой революции - Ханты-Мальтийский округ.
Каролина Сасо. Жанна де Фалл.
Я сейчас стал жалеть людей. Раньше, как суббота с воскресеньем, все у речки, плюнуть негде. Всё забито. Они там развлекались целый день напролёт да анекдоты травили про Чапухива и коммунистов. Ба-ба-ба! А теперь в субботу и в воскресенье тележки с уценённым барахлом на барахолке возят взад и вперёд. Как рикши в индийском бандустане. Страшное дело. А им нравится, будто они сами это придумали, чёрт меня подери, если им это не нравится. Бабы семижильные, мужики кряжистые, шпана с косяками в футлярах из-под скрипок. Мурка моя Мурка. Страшное дело. И анекдоты нынче все стали какие-то гадкие и совсем не смешные. Про каких-то нуворишей, педофилов и прочих в таком же роде. Где теперь Чапаев со своим Вовочкой? Недавно я прошёлся в воскресенье по тем берегам, и так печально мне стало и бесприютно, хоть святых выноси, хоть удавись от тоски, ничего не осталось от прошлой жизни, как будто и не было, как будто всё было сном и мы друг дружке просто приснились в солнечных лучах на берегу летней реки. Никого кругом не было и я вдруг заплакал, как маленький. На кой чёрт мне ваши тележки с уценённым барахлом? На кой чёрт мне ваши нечеловеческие глаза и лживые речи. Господи, какая ничтожная, дикая жизнь! И как быстро они приспособились к ней! И вот что удивительно! Не успели разгрести трупы павших под обломками очередных катаклизмов, не успели потерянные и убитые в земле угомониться, как уже вроде и по полегчало, и вроде бы вздох облегчения пронёсся над скованной толпой. И уже целая кодла невесть откуда образовавшихся судостроителей новой жизни грохочет масляными молотками, возводя это новое здание. И растёт это здание на диво споро. И только сутулый старичок в линялом треухе вроде бы уважительно кивает головой, колупает фундамент и улыбается дураковатыми глазами в морщинках. "Хорошо-то как! Быстро! Только фундамент гниловат чуток! Рухнет ведь опять как бы!" И посмотрят на него добрыми недоверчивыми глазами новые уверенные строители жизни и засмеются, потому что странен он. А старичок между делом отвернётся, и никто не увидит его глаз, молодых, холодных и мудрых, глаз, какие только скрывать нужно.
Не на чем глаз задержать! Зачем всё это? Где я? Где? Я тогда и подумал: "А доедет ли ваше колесо до Нусеквы?" Нет, думаю, не доедет, не доедет такое колесо до Нусеквы, не имеет права доехать! Вернее, без меня оно, может быть, и доехало бы, а со мной не доедет! Не хочу я, чтобы это колесо доехало! Ни в жизнь не доедет! Пошёл я пешком домой, где меня никто не ждал и до утра из угла в угол бродил и сигареты одну за другой смолил в печали. Уехать бы от вас от всех из вашего лживого общества и жить на необитаемом острове среди пингвинов, без тележек, без рикш, без генералов и не видеть ваших грязных колёс никогда. Уехать бы!
Когда я вижу пламенеющую во грехе и маразме Сан-Репу, удивительные мысли приходят мне в голову. Странное зрелище - реформаторы, взасос целующиеся с махровыми ханжами. Службы Спасения в светском государстве, с однообразно понимаемой светской конституцией и карманными соборчиками в воинских частях. Они искренне верят, что уважают собственную конституцию! До слёз верят! Отделили церковь от государства на бумаге, а на деле не уважают даже то, что сами написали. Интернет в средневековом обществе сведёт в один прекрасный момент это общество во гроб. Представить себе это общество, взывающим к Богам по интернету я не могу. Несчастье - гранатомёт в руках у павиана. Хрустнет моя репка с первыми холодами. Нет в ней чести, и потому хрустнет.
Не доносится ли до вас глухой рокот гнева, растущий в этой несчастной земле. Даже мёртвые уже на вашу Нусековию косятся, походом пойдут скоро. Поход скелетов на Нусековию. Вы ещё увидите этих скелетов с землёй на костях с гнилыми кастрюлями и сковородами на плечах. Жуткое зрелище. На этих мангалах они вас жарить будут. Пойдёт время и от вашего смеха не останется и следа, а возмездие будет жечь ваши пятки и за порогом могилы. Никто никуда не скроетесь!
Я как-то видел по телевизору хронику, которая заставила меня глубоко задуматься над происходящим. Передачка была посвящена всем этим бесконечным недовольным бедолагам, которые временами на своё государство оружие острят и которых власти величают предателями. Сделана она была, как всегда, в назидательных и воспитательных целях. Все жухлые кадры были похожи друг на друга. Вот стоит неровная шеренга пыльных солдат, перед ней одичалый потерянный человек без шапки, штаны держит. Все с вентерями, какими бекасов бьют. Залп. Человек нелепо падает и дёргает в последний раз головой. А вот ещё. Стоит мужик в портупее. Перед ним на коленях мальчишка. И этот хрен в портупее поднимает свою пушку и бац в голову этому парню. А парню лет двадцать, не больше. Парень с копыт и на землю. А тот хрен деловито подходит и контрольный выстрел делает, чтобы смерть зафиксировать. И всё это с эдакой фрондой, чтобы все видели кругом, какой он молодец. И оператор ручку своего скрипучего механизма крутит, плёнки не жалеет на такое высокое зрелище. И вот о чём я задумался - а откуда в моём народе такая немотивированная жестокость по отношению к тем, кто не хочет идти с ними одним путём, зная наверняка, что этот путь приведёт в ад? Ну и что, что предатель? Ну и что? Это что, преступление? Этот хрен ведь без суда и следствия всякого замочил своего земляка. Пусть он, что называется, предатель, но ведь это твой дальний родственник, у вас с ним одна кровь в жилах течёт, чёрт подери! Откуда это в нас всегда?
Год подходил к концу. Я потерял мать, бросил работу отчасти потому что она не имела уже смысла, ибо без идеализма и веры в высшее предназначение сделанного я ничего делать не могу. Я на время потерял всякие средства к существованию. У меня тогда не было почти ничего. Это потом я поднялся, яко Феникс из пепла. Моё государство с энергией серийного вампира позаботилось о том, чтобы все деньги, накопленные за почти сто лет работы моих бедных родителей, были расхищены и украдены полностью и без пояснений. Такого просто не могло быть. Это был какой-то дурной сон, но каждый раз просыпаясь, я видел, что это самая страшная реальность. Именно тогда Я потерял навсегда остатки уважения к такому государству. Если бы благосклонная судьба когда-либо вручила мне ключи от высшей власти, я не мог бы даже подумать о таком подлом и бессовестном обращении с моим народом. Ввергнуть свой народ в неимоверные беды, надсмеяться над своими лучшими поколениями - поведение, немыслимое для меня. Судьба всё время, раз за разом с неистовой выдумкой подрывает основы нашего существования и бросает в горнило всё новых и новых бедствий.
Лишённые чести не могут требовать чести от лишённых чести подчинённых! Они понимают это. Они люди неглупые по-своему. Они понимают, что если так обращаются с людьми и люди не протестуют этому беспределу, это уже не люди, а рабы. Хотя, сказать по правде, многим рабам уже насрать на слёзы и мозоли своих ограбленных отцов и матерей. И они не должны огорчаться. На украденные у нас денежки они купят в каком-нибудь секс-шопе целую дивизию надувных, очень красивых и послушных офицеров, которые прекрасно знают присягу и защитят их гораздо лучше, чем какой-нибудь обиженный рефлектирующий парень. Не забудьте выпить за наш счёт упокой! Оплачено! Аминь!
И сколько кругом подонков, готовых даже без повода подтолкнуть честных бедолаг в пропасть! Готовых признать и присягнуть всёму, чему угодно! Несть им числа! Тьма! Но они - не я! Всё, что произошло, больше походило на странный, но уже не смешной сон, чем на реальность.
Хоть письма на деревню дедушке пиши:
"Пишу я тебе, дедушка о чудесах физических экспериментов, здесь происходящих поневоле. Жрать стало у меня совсем вроде бы плоховатенько, так, обо мне власть имущие начальники и страждущие олигархи позабыли напрочь и ничего для того не делают. Я уже ничуть даже не удивляюся моему общественно-политическому и социальному забвению, и ни на какие интервенции уже, дедулька, не надеюсь в своих собственных расчётах и мечтах. Пропади оно всё пропадом! Смотрю только глазами по сторонам. Хотя, Бог даст, покажем им ещё ижицу! Биржа безработицы вместе со злой кухонной бабой приказала долго жить, уехала кудай-то, дай-то ей бог! Да сниидет на всё это такое благодать и всепрощение, такое, чтоб века помнили! Это было последнее место, где я ещё числился по казённой статье и вспоможертвование кой-какое отхватывал. Теперь я нигде не числюсь и ничего не имею впрок. Штаны я купил правда в сэковом хэнде. Так что не всё так плохо, как хотелось бы. Не знаю даже, куда отправлен вектор нарастающих событий, не знаю пока. У меня голова не очень светлая нынче. По ящику всё время постоянно семафорят о росте в экономическом процветании милой нашей Репы, а я этого отродясь целиком не вижу, не такой я, даже совсем где-то наоборот - вижу, что скоро тут настанет полная кабздец! Обсякло тут всё, дедуличек мой! Деда! Дедушек! Но дедушка милый, гадать не мудрствую, и пришли мне пожалуйста граммов так пятьсот сальца и денег если что есть у тебя. Я буду тебе низко благодарен и очень кланяюсь тебе челом!
Твой внучек Алёша.
Глория! Виктория!
Я живу сейчас в чужом мире, среди множества чужих людей. Иногда где-нибудь подрабатываю, только не для того, чтобы с голоду не сдохнуть. Чтобы со скуки не передёрнуться! Тут скучно!
Великому человеку сначала, пока он не выскочит из болота, как чёрт из табакерки, приходится повкалывать и всякую чушь о себе послушать. Да ладно, уши-то ведь не отсохнут! Вон "Битлы", хоть у них и талант был, сначала по Гамбургу стриптизёрш развлекали, пока пожар в баре не устроили и не сбежали по пожарной лестнице от полиции, как попрошайки какие. Через Ла Манш босиком переправлялись, яко посуху. Правда, стриптизёрши были первыми аристократками, которые их на ура подняли и на верхотурку поп-культурки на своих буферах вознесли. Вы думаете, те упирались? Скучновато конечно, да я крыльев складывать не намерен, не такие мы ребята! В чудесную судьбу своей страны, про какую мне по телевизору расписывают, я не верю, на выборы не хожу, переписывать себя в переписи такому государству не дам - выгоню всех этих штрейкбрехеров к чёртовой матери. На Римлян вы даже близко не похожи, а я не Иосиф, чтоб в Вифлеем на осле плестись с паспортом наперевес! Кто-то скажет, сам виноват ты в своих бедствиях, и если скажет кто, я посмотрю на него внимательно, чем чёрт не шутит, может быть, захочу поспорить или даже соглашусь с ним. Это уже моё дело. Дело моей личной судьбы и моего личного выбора. В конце концов, не всё ли равно, кто там что считает, всех денег не заработаешь, всех дураков не перекричишь, всех обухов плетьми не перешибёшь. Нет, если уж мне приспичит и я заведусь как следует, я готов и поспорить, да не хочу я спорить абы с кем.
"Салон Блуда"...
Чёрт подери! Как послушаю хорошую музыку, настроение сразу становится великолепным. Тевтонские марши возвращают мне чувство самоуважения и радости жизни. Это песни абсолютной свободы и уверенности в себе. Слушая их гортанные древние концовки, я становлюсь снова человеком. Мужчины поют, как подобает мужчинам, мужскими голосами, хор классный, гармонии выверенные, композиторы аховские! Они оптимистичны наконец. Да и слова о родине, гордой и великой, какой я хочу видеть свою. Некоторые считают, что я должен за чистую монету потреблять все эти "Дайдай" и "Ту-ту", но это по незнанию и потому, что считают меня абсолютным кретином. А здесь... Это не эти бесполые существа с всклокоченными гривами, которых называют деятелями поп-культурки и которые лепечут чушь собачью под фонограмму и прыгают по сцене, как мерзкие обезьяны. Смешно смотреть! Они не уважают своих зрителей, сводя их к уровню животных. А ведь могло быть, и по замыслу кое-кого я даже слышать эти марши не должен был...Сколько утаённого и сметённого в мире, высокие римские скульптуры, гниющие в земле, к примеру... Сколько классного зарыто врагами и безнадёжно вопиёт из-под земли!!!
Дочитав до этого места, Гитболан решил, несмотря на то, что знал об объявленной на него охоте, прогуляться по городу. Он щёлкнул телевизор, но моментально его выключил - там шло нечто несусветное, поделки местных интеллектуалов, всё время перебиваемые мозгодробительными рекламами.
В мире нет ничего смешнее сблызновского телевидения. Это что-то невообразимое по убожеству! Даже само словосочетание "Сблызновское телевидение" звучит смехотворно. А когда они начинают вылезать в эфир, тут уж просто караул кричи!
Ну, в самом деле, какое может быть в Сблызнове телевидение? Всё это синекуры для блатных бездарей и не более того. Вы и сами это видите. Мне не надо искать доказательств. Нажмите кнопку и включите любой местный канал, что вы там увидите? Градус общественного мнения, в гостях уретро. Впрочем, Нусековское телевидение не лучше.
Уретра сплошная! Средние века. Грядущие сто лет одиночества.
"Утром, проснувшись, вышел он в поле чернозёмное и не увидел стремительности горизонта, но горы, горы были как в Калилее. Они вздыбились передо ним и дымка была такая же, только поезд отвлёк, потому что в Калилее нет поездов, или они очень маленькие и глазу не видны..."
Глава 47
Выезд в город.
В этот год на Сблызнов помимо пыльных бурь и неурожая гороха свалилось ещё одно несчастье - празднование недавно раскопанного в архиве великого поэта Голдфарба. Как всегда бывает в таких случаях, литературный труп раскапывал местный литератор, который его некогда, в совсем другие времена, закапывал. Юбилей был помпезен, как римские Сатурналии. Завершались празднества вечерним гала-концертом в филармонии.
По сцене ползали какие-то саксонские недобитки. Около огромного поясного портрета Гольдфарба за столом сидела горделивая Альга Маккофрей, с сознанием важности происходящего и нервными руками перебирала бумаги. Бумаг было много, гораздо больше, чем пребывало за всю жизнь в руках великого поэта Гольдфарба. На галерке слышались ухающие звуки, там рассаживалась пьяная компания с бутылками в руках. Весь последующий вечер они громко приветствовали великого поэта Гольдфарба топаньем ног и невыносимыми свистками.
- Это была чудесная женщина, - говорил Кропоткин указывая на худощавую женщину, - Она понимала юмор. Когда при ней произносили слово "Юмор", она начинала дико ржать. Её муж - великий литератор Посблызновья серьёзно, если не смертельно заболел. Слёг. Стал чихать. Потом стал потихоньку помирать, припоминая детство и грехи. И вот когда эта женщина уже решила позвать священника, её знаменитый муж вытянулся на ложе и сказал в духе всех умирающих литераторов, желающих засветиться в истории:
-Их штербе! Я умираю! Дайте шампанского! И закусить!
-И что же окружающие! Потряслись? Зарыдали?
-Не успели! Так сказал он и в это же мгновение довольно громко пукнул. Из последних сил он рассмеялся и уже думал, что умирает, но не умер, а медленно, вопреки своим желаниям, и неуклонно пошёл на поправку. Вылечился совсем. Сейчас страшно пьёт. Писать бросил.
-Нет ни в ком Христового флёру! -сказал дедок, - Поносит-поносит!
-А в чём притягательность этой теории?
-На то они и агнцы, чтобы их заложили!
Старание организаторов было велико, и в то время я весьма лояльно относился и к великому как бы поэту Гольдфарбу, и всей этой панихиде. Само собой, началось с похоронных речей придушенным голосом. Выступал критик Каплунский.
-Я знаю его, - мечтательно потянулся Нерон, - Этот негодяй вёл в библиотеке литературный клуб, и каждый раз говоря о Данте, умудрялся всякий раз употреблять слово "адекватно"! Шустрик!
-А кто тот, второй?
-Пётр Нахлебников, неудавшийся литератор. Пытался стать по молодости лётчиком. Закончил Борисохлевскую консерваторию по классу сомалийской дудки и гобоя. Добровольно знает ноты. Румян, как видите. В литературе без малого... В Патерстоне он был гвоздём жёлтой журналистике. Снимал дерзанья и труды маньяков на тучных северных нивах и в еловых посадках, погорельцев на чемоданах, толпы рассерженной молодёжи на площадях, сражался с ветряными пепельницами. Потом он, как все телевизионные комики, пошёл в депутаты и прошёл. Ему нужны были деньги. В сейме их ему дали, он быстро удовлетворился, бросил неуместную фронду, стал поразительно набожен, патриотичен донельзя, попутно, хоть его никто и не просил, заговорил о мире и согласии. Стал взывать к доброте и гармонии, миру и согласию - старая песенка! Всё стало окончательно понятно, когда он стал снимать добродушные сериалы о мышах и кошках... Возьмёт кошку на руки, сюсюкает и слюни умиления пускает...
-Знаю я этих литераторов! Учились в академиях народного хозяйства и потому носят отчество Перфильевич! Бе!
-Сударь! Какое вам вино: белое, красное?
-Любое настоящее! Твои виртуальные вина я не люблю! Они кислят! Впрочем, скажите, вы сами делаете вино, из своего винограда?
-Из всего можно сделать вино!
-Как это?
-Да так, из всего!
-Из табуретки?
-Нет, красное вино я делаю из красноармейцев, а белое - из белогвардейцев! Молодое вино я делаю из зелёных. Из голубых я делаю воду для бритья!
- Мило!
-Дайте рецептик!
-Даю! Делаешь мездру. Перемешиваешь три дня. Добавляешь сахар и соль по вкусу. Ставишь на шпунт! Через сорок лет готово!
-Очень мило! Рядовой Тахтыпёров! Ко мне! Чем занимаешься в отлёте?
-Пишу большой роман "Рыбы умирают стоя".
-Рыбы? А почему стоя? Почему стоя? Не понимаю фабулы и бибулы. Застегни бибулу!
-На ширинке?
-Где хочешь! Так почему стоя?
-Не знаю! Мне было потное видение в среду! Вещий сон! Грёза наяву!
-Но почему стоя? Мне важно знать!
-Это ты должен знать! У тебя же самого аквариум! Ты же настоящий фасист! Абракадабрус обыкновенный!
-У меня был аквариум, вернее океанариум. Там плавали пираньи и акулы. Я кормил их носорогами и слонами!
-Убить его мало! - крикнул Кропоткин.
-Кого?
-Ну не тебя же? Того типа на сцене!
-Не учи отца! Вот я его и убил! Не забегай вперёд поперёк батьки! И без тебя знаю, что делать! - раздражился Нерон.
-Так вот! Он довольно ловко провёл свою литературную посудину между Сциллой и Харибдой, и уже готовился завершить речь каким-нть бодреньким пассажиком, как с галерки, где тасовались святые алкоголики, раздался зычный клик. Беда, которой организаторы боялись пуще всего, случилась. Там тоже начали цитировать классиков. Мерзким, пьненьким голосом, с икотой.
-Бурям глою небо кроет,
Кроет небо матерком!
То как зверь она завоет,
То заплачет, будто гом.
Само собой разумеется с первых мест, занятых дамами полусвета раздалось грозное шиканье. Все любили новообретённого великого поэта Гольдфарба и никто не хотел давать его в обиду.
Дабы не терять голову от глупостей со сцены, Нерон и Кропоткин вели негромкую беседу:
-Чего... я хотел? Я хотел поставить в бескрайних просторах Сан Репы, около Угорских гор гигантскую статую солдата со светящимися фосфорными глазами. Он должен охранять границу нашего государства и распугивать враждебно настроенных дикарей.
-Поставь лучше живого упыря!
-Ну, как там на улице? Наверно звучит музыка, и дамы гуляют с кавалерами?
-Звучит! Звучит, но она не слышна! Звучит повсюду, но очень тихо! "Джиовенезза!" Она будет греметь на площадях неистово! Клянусь вам!
-Великая песня, что спорить! Припев её божественен! Сладкий хор! Юное контральто! Италия - горячая страна!
-У каждого свой путь и своя смерть! Любовь - это всего лишь пикантная приправа к основному блюду! А основное блюдо всегда одно и то же.
-Люди правда очень разные! А жизнь всегда одна и та же!