љ МаkЪСимка Пубертат Гермафродита

љ МаkЪСимка Пубертат Гермафродита

Пубертат Гермафродита

Вторая серия

љ МаkЪСимка, Январь - август 2020

1. Яхта и яхтсмены

2. Зиновьевы. Питер и Аллан

3. Зиновьевы. Хэнк, Гала и прочее семейство

4. Остров Негодяев. Гражданская война

5. Зиновьевы. Дети

6. Аллан. Телескоп

7. Гала и Аллан. Портрет "в полный рост"

8. Алан, Эли и микроскоп

9. Остров Негодяев. Альфа

10. Слишком умный Хэнк

11. Зиновьевы. Дети. Онанизм

12. Слиневики. Начало. Противостояние

13. Остров Негодяев. Гамма. Кровавые шортики

14. Слизневик: метаморфозы

15. А

16. А

17. Втроём на Острове

18. Павел Зиновьев

19. А

20. А

21. А

22. А

- 1 -

Яхта вписалась в быт Зиновьевых как высшее достижение в реализации их туристических наклонностей, следовавших вначале задаче знакомства с природой их новой родины, а потом ставших привычкой. Они знали и видели, что глава семейства возит на ней еще и какую-то свою "аппаратуру", периодически включает ее, крутит какие-то ручки, смотрит на индикаторы и экраны, а иногда даже что-то записывает в большой такой гроссбух. Но никто никогда не придавал этому особого значения. Семья считала это каким-то хобби отца, явно связанным с его электрическими штучками, действующими на нервы разным животным и насекомым так, что они никогда не досаждали им ни в быту, ни в походах. Ну а в детали этих его опытов никто не лез, даже любопытный Алик и проникновенный медлительный Хэнк.

Более всего потому, что понимали, что это как-то связано с отцовской профессиональной деятельностью и потому может быть секретно, и он все равно им ничего не скажет.

И лишь со временем Алан узнал, что на самом деле Павел Зиновьев по договоренности со своей "фирмой" попутно изучал биоэлектрическую и прочую обстановку в разных точках их плаваний. И эти исследования имели целью описание возможных путей миграции слизневиков и слабых мест побережья в отношении их возможного вторжения. То есть, носили оборонно-стратегический характер и потому действительно были секретны.

Но даже и он так никогда и не узнал, что на яхте был еще один тайник, самый большой. Под полом яхты лежали, как говорят, в смазке, то есть упакованные для длительного хранения гранатомет и пара легких автоматов. А также цинки с боеприпасами для них.

Это не было причудой или выражением каких-то страхов самого Павла Зиновьева, но требованием его начальства, так как среди электронных штучек, которыми была напичкана яхта, попадались и очень непростые, и очень секретные. Поэтому, как считало это самое начальство, в комплекте с самыми сильными удостоверениями, юридически защищавших яхту от возможных неприятностей, должны быть и средства физической защиты.

Самому же Павлу принадлежал только маленький пятизарядный пистолетик с парой запасных обойм, хранившийся в сейфе, про который Алик с некоторых пор узнал, причем единственным в семье.

Но с виду плавания Зиновьевых были простыми туристическими посещениями разнообразных примечательных мест, которыми богата Австралия и окружающие ее острова. Дальше всего они забирались, когда ходили вдвоем или втроем, Павел, Петр и Алан. Петр предпочитал уходить на яхте "куда глаза глядят", подальше и подольше. Алик тяготел к обжитым берегам, где пляжи, музеи, магазины, парки, кинотеатры и прочие блага цивилизации, но не против был и диких интересных мест.

В редких случаях, когда на яхте собиралась более многочисленная компания, отец чаще всего просто катал их, далеко от Бруума не удаляясь. Но это было редко. Мама вообще была на яхте лишь несколько раз и надолго не задерживалась, ну, кроме тех двух случаев. Как выяснилось, ее и Хэнка (женщин и детей, по замечанию отца) сильно укачивает.

Эли тоже укачивало, но только временами. Возможно, однако, что это было что-то другое. Но в любом случае она и Хэнк, как и Гала были на яхте редкими гостями. Эли скорее всего из-за того, что ей был не по душе чисто мужской коллектив. Все же пару раз они ходили в плавание и большой компанией, вчетвером, отец, Питер, Алик и Эли. Насчет ее присутствия на судне мужская часть команды отпускала иногда шуточки, но в целом держала себя перед ней в парадной, так сказать, форме. Даже Алик в основном вел себя весьма сдержанно.

Немного было и походов, когда оба брата-морехода были на борту. Не только потому, что Питер быстро перестал быть энтузиастом яхтинга, но они, как бы, конкурировали, что ли, или что-то ещё, и в этих походах на яхте царило некое скрытое психологическое напряжение. Притом, что отец явно хотел видеть в походе обоих, а Алик прямо домогался иногда, до неприличия, чтобы Питер принял участие. А Питера Алик если и стеснял, то он давно привык, и вообще ему покровительствовал более всех в семье.

И вроде все старались. Но вот возникал временами прямо ощутимый дискомфорт между ними. Может быть потому, что уж очень по-разному каждый из них воспринимал жизнь и ставил перед собой совершенно иные задачи, чем остальные.

Все походы, когда на яхте было более чем двое, обходились без натуризма, складывавшаяся психологическая обстановка тогда непременно содержала элемент формальности и как-то не склоняла.

Притом также, что ни о каких явных конфликтах или даже просто спорах и речи не было. Они все, конечно, любили и уважали друг друга, но были слишком разными, чтобы без напряжения согласовывать свои действия и поведение.

Не значит, это было во всё время похода. Бывали иногда вечера, когда за ужином или при обсуждении близких планов похода на миг воцарялся между ними дух родства и единства, и происходило благоволение в человеках. Это было редко, однако ситуации эти были настолько ценны для них, что оправдывали все труды и усилия, а всё остальное тогда уходило куда-то далеко на задний план и утрачивало всякое значение.

- 2 -

Действительно, в противоположность Алану, Питер был абсолютный, прямо-таки эталонный прагматик по жизни. Он и женился-то потом почти по чистому расчёту. Первых ролей ему как иммигранту и сыну иммигранта при всех его собственных качествах и заслугах отца перед австралийским и мировым сообществом не светило совсем. Но на вторые он вполне мог претендовать. И он таки выбился "в люди", став совладельцем авторемонтного бизнеса в весьма заметной на местном экономическом горизонте компании, имевшей отделения по всей Австралии. В частности тем, что его матримониальный брак на дочери одного из ведущих менеджеров этой компании оказался во всех отношениях удачен.

Но этот брак был только пропуском, остального приходилось добиваться самому. Став после индустриального колледжа и службы в армии универсальным техническим специалистом в автоделе, он постепенно, в поте лица своего, добился положения совладельца и первого помощника управляющего одного из подразделений. И был, в общем, доволен судьбой. И сохранил своё лидирующее и покровительственное положение старшего в семье. Первого после отца.

Ну и ещё сыграли его криминальные связи, которые не только никуда не делись, но и не собирались деваться. Притом, что он в тех кругах числился в подобие холодного резерва, используемого лишь в случаях крайней необходимости и по возможности без явных конфликтов с уголовным кодексом.

Возможно, это свое положение Питер рассматривал как целиком собственную заслугу, но на самом деле он в темную стал связующим звеном криминала не только с бизнесом, но и через собственного отца, с очень влиятельными милитаристскими кругами.

Причём и сам отец его об этом хорошо, если догадывался. Но и с той, и с другой стороны есть ещё и некие скрытые структуры, с тёмными задачами. И вот для них... впрочем, стоп. Для Павла тема эта была крайне неприятна, и он всегда пытался всячески избегать ее. Однако не всегда это удавалось.

Короче, Питер был прагматик до мозга костей, и притом успешный. Даже еще больший, чем его отец. И ладили они оба, более или менее успешно, со всеми, кто их окружал. Даже с теми, с которыми это было почти невозможно.

Алик же, это такой натуралист-романтик с шизофилософским уклоном. С вечными колебаниями в состояниях от почти аутической неконтактности до приступов взрывчатого энтузиазма и необъяснимой для внешнего наблюдателя веселости от решения каких-то своих невидимых никому задач, может быть иллюзорных. Но так было только среди своих. В отношении всех других он изначально отличался сильной сдержанностью, официальностью и холодностью, если только не безразличием, граничащим с патологией. А когда природа наделила его своими особыми дарами, и вовсе перестал конкурировать за место в системе, окончательно переориентировавшись на диалоги с собственными духами.

Компенсирующая зажатость некоторая агрессивность в поведении Алана довольно быстро, отчасти спонтанно, отчасти под сознательным и бессознательным влиянием отца переориентировалась в основном в естествоиспытательскую пытливость и дотошность. Это не значит, что он был совсем уж изолированным или периферийным "ботаном". Появлялись и у него время от времени некие полупостоянные приятели и даже подружки. Но, за одним исключением, в этом не было никакой действительной привязанности. И никогда он не принадлежал к какому бы то ни было кругу общения, за исключением чисто формальных сообществ, таких, как класс, в котором он учился.

А в классе этом он позиционировался как умненький такой приколист с не всегда предсказуемым поведением. Ну, помимо того, что на внешность был симпатичным без меры, с несколько странным, впрочем, как бы холодным таким уклоном. Прямо-таки "снежный принц" какой-то.

Ну и еще герм, конечно. Что ему прямо-таки "шло", а с некоторых пор стало даже цениться классом, как некая достопримечательность и общее достояние.

Умненький-то умненький, но не без своеобразия. То есть, если спросить его о чем-то, по школьным предметам или так, вообще, на умственные темы, то ответить-то он ответит, но есть вероятность, что и наврет безбожно. И отчего он врёт понять труднее всего. Что почти наверняка знает вопрос, это факт. Но толи какими-то своими идеями увлекается, до того, что путает их с реальностью, толи просто дразнит и издевается, не понять. В общем, спросить можно, но только если больше не у кого. Но конкурсы всяческие, школьные и другие, выигрывал систематически, не говоря уже о контрольных и прочих тем для докладов. В общем, интересно его было слушать, но немного опасливо с ним разговаривать, тем более дружить.

В семье же был, как не странно, неким эмоциональным центром. Прямо-таки какая-то диалектическая противоположность к его всем очевидной эмоциональной холодности. В частности, авторитетом в вопросах выбора на основе эмоционально-интуитивного предпочтения. Например, продолжать ли знакомство с новоприбывшим обитателем их посёлка или нет?

И стоило только Алику сказать, что тот ему "не очень нравится", как это решало всё.

Хотя если спросить у любого в семье, он бы только посмеялся в ответ. Ну каким таким авторитетом хоть в каком вопросе может быть эта капризуля? Просто как-то так само получалось, что почти всего они без разговоров принимали его оценки, хотя, возможно, действительно не осознавая этого.

Но этот авторитет не был рациональным, он не основывался на разуме, рассудке или логически выдержанном знании. Это был какой-то отдельный эмоциональный ум, наличие которого у Алика семья ощущала, но воспринимала это также нерационально, безотчетно и бессознательно, почти как некую его, а значит и их общую мистическую тайну. Ибо ум этот, да, ставил иногда перед ними неразрешимые загадки.

- 3 -

Рационалом же в полном смысле слова был Хэнк. И при всем его малолетстве, он был в этом отношении ведущей величиной в семье. Как бы это ни было удивительно. Да ещё и при таком отце, отточенный ум которого был в этом отношении прямо-таки образцовым.

Хэнк, однако, отличался тем, что совершенно не нуждался ни в каком признании или поощрении, но был великолепным манипулятором, что завершало его рационализм приближением к какой-то настоящей бездне.

Хотя в семье он крайне редко пользовался этими своими способностями и уж тем более никогда - во вред кому-либо из родных. Иногда даже предпочитал сам страдать, чем повредить кому-либо из них, были и такие прецеденты. Так что некоторая его очевидная для родных "бесчеловечность" на практике в пределах семьи никак не проявлялась.

Он вообще не был злым хоть в каком-то смысле, а эта его бесчеловечность имела основания именно в его рационализме, переходившем некую границу или меру. Но когда приходилось с этим сталкиваться, становилось как-то не по себе от того, что смутно угадывалось в нем.

Более умным в семье признавался, конечно, Алик, который и сам пребывал в этом сладком заблуждении. Однако основными противостояниями в семье были не вечные его конфликты с Эли, иногда откровенно смахивающие на спектакли. И не почти незаметный, ибо чаще всего немой, но всегда напряжённый спор отца со старшим сыном о жизненных приоритетах. И явно проступающая под откровенным почти обожанием Алика старшего брата, его конкуренция с ним. А именно это незаметно нарастающее противостояние умов разной природы между Аликом и Хэнком.

В этом конфликте интуитивно чувствующая его семья естественно была на стороне Алика. Хотя бы и был он и странный, и холодный, но все же. Но находясь здесь изначально в доминирующей позиции старшего по отношению к Хэнку, Алик ему всё более и более проигрывал.

Но эта победа если и состоится, то лишь в каком-то там будущем. И поэтому об этом пока можно не задумываться.

В эмоционально-родственном же отношении, Алик патронировал Хэнка так же, как Питер его самого. Но было в этом еще и нечто особенное, не просто отношения старшего и младшего брата.

А началось с того, что как-то раз, когда Хэнк был еще совсем маленький, Эли активно помогала маме следить и ухаживать за ним. Ну и когда "нянек" много, это иногда случается. И вот так и вышло, что Алан застал Хэнка в испачканных пеленках.

Особенно его потрясло тогда то, что Хэнк не кричал, не плакал и вообще никак уже не выражал недовольства своим положением, видимо, уже устал и смирился, и только печально смотрел на Алана своими огромными глазенками, слегка лишь пошевеливая ручками и ножками.

И эта картина так тронула его, что он тут же сам перепеленал, как сумел, своего братика.

Но выяснилось это только через несколько часов, когда мама стала выговаривать Эли на то, что она что-то там неправильно сделала, когда переодевала Хэнка. И когда истина была установлена, обе дамы, предварительно, конечно, слегка поругав его за инициативу, в конце концов все же умилились им. И с тех пор Алик стал соучаствовать в их совместной опеке, походу обучаясь соответствующим премудростям.

И вот так и повелось, что Алан позволял Хэнку помыкать собой так, как и близко бы не допустил от кого бы то ни было другого, попутно охраняя его от всяческих жизненных невзгод.

С другой стороны, с того же самого случая ведет свой отсчет конкретизация смутной и безотчетной до того ревности Эли в отношении Алика как ее скрытого и незаконного конкурента в борьбе за материнскую любовь и внимание.

В целом же главными модераторами семейной жизни были, конечно, женщины.

Гала по профессии была искусствовед, и по специальности на новой родине почти никогда не работала. Поначалу ей было совсем не до подобных материй, пока семья обустраивалась и дети были маленькие. Конечно, ей вообще было трудно с этим вопросом. Но по возможности она всегда старалась быть в курсе событий по своей профессии, что-то там читала, журналы какие-то, научные, и в общем, со временем нашла связи и выходы на соответствующие круги, перебиваясь даже время от времени эпизодическими заработками за счёт всяческих консультаций. Впрочем, заработок, благодаря мужу, для нее как раз не был существенен, разве что чувством независимости даже от любимого мужа. Просто не хотелось совсем уж погрязать в быту, упуская возможность как-то реализовать свой потенциал на своей новой родине. И по мере того, как жизнь семейства входила в нормальную колею, эти ее интересы стали конкурировать с домашними делами. И одна лишь Эли, но тоже лишь в какой-то ограниченный отрезок своей жизни, прикрывала в какой-то степени образовавшуюся хозяйственную брешь.

Она и готовила, и убирала в доме, и за ребятами присматривала, но лишь постольку, поскольку это совмещалось с ее школьными делами и лишь тех пор, пока ей было интересно играть в хозяйку.

И потому все Зиновьевы в конечном счете в определенной последовательности вынуждены были овладевать соответствующими искусствами. Хотя к Хэнку, понятное дело, это относилось в наименьшей степени.

Эли была девочкой достаточно обыкновенной. И лишь многочисленность братьев и яркость их характеров сдвигали её собственный тоже в сторону вообще-то не свойственной ей по природе некоторой пацанистости. Отсюда же, возможно и пристрастие к спорту. Она, как и Алик, хотя и реже и не с таким отрывом от окружения, брала иногда призы на соревнованиях, но только на спортивных. Зато у неё одной среди Зиновьевых был реальный, и совсем не малый круг общения. В школе, посёлке и даже самом Брууме. И её подружки, а иногда даже и поклонники составляли наиболее многочисленную часть из тех, кто вообще когда-либо бывал у Зиновьевых. Можно сказать, что она в наибольшей степени делала семью частью окружающего её общества.

Ну, отец в семье был царь и бог. Не только высший авторитет и абсолютный источник материального благосостояния. Человек во всех отношениях обаятельный и умный, он держал в руках всю семью умением правильно сформулировать их общий интерес и дипломатически тонко выстроить отношения. Так что ему почти не приходилось даже голос повышать, на жену или кого-то из отпрысков, не то что прибегать к какому-то насилию, хотя бы даже сводимому к давлению авторитетом.

Всё же и в этом был некоторый его семейный авторитаризм. Но когда дети более или менее подросли, и старшему Питеру стукнуло полные десять, их маленький коллектив (их было трое тогда) своим только лишь родившимся общественным сознанием отразил ситуацию и повёл дело к ряду спонтанных детских бунтов против него. Разумеется, никто из детей не формулировал проблему на таком уровне. Каждый из них действовал исключительно интуитивно и эмоционально. Но родители, как говорится, сердцем чувствовали, не только индивидуальную, но и коллективную психологию своих детей. И, в общем, могли догадываться об истоках этого неожиданного бунтарства. И отцу хватило ума сделать то, что, наверное, было лучше всего в этой ситуации. Отпустить чад своих на свободу. Настолько, конечно, насколько это возможно в их возрасте. Отказаться, то есть, от навязчивой и мелочной опеки над ними везде, где это только возможно. И применять исключительно увещевательное принуждение лишь там, где это было совершенно необходимо.

- 4 -

Король Острова второго заселения (или царек, как его тоже иногда называли наблюдатели) был настолько политичен по самой натуре, что сообразил даже не освобождать своих боевиков от огородной повинности. Таким способом у них создавался эмоциональный градиент между скучными повседневными обязанностями и возможностью "оторваться на свободе". Притягательность же состояния высвобождения низменных инстинктов сама по себе гарантировала постоянное воспроизведение эпизодов насилия, и Королю оставалось лишь осторожно, не выдавая своей заинтересованности, направлять их на реализацию собственных политических целей. Естественно, среди задач, которые он видел приоритетными, самым важным было подавление всех потенциально способных конкурировать с ним личностей.

Царьком стал один из самых старших и сильных в группе. Ему было семнадцать лет от роду, против тринадцати - пятнадцати в большинстве остального населения Острова. Но он был не один такой. Двое других старших и сильных, однако, не имели каких-то лидерских талантов и амбиций. Один из них был, так сказать "середнячок" по уровню всяческих притязаний и более стремился принадлежать массе, чем выделяться. Второй был добродушный и не слишком умный "медвежонок", с налётом даже лёгкой дебильности, которым было легко манипулировать.

Это, тем не менее, не спасало их обоих от превентивного подавления, хотя в силу отсутствия в этом какой-либо необходимости, несколько сдержанного. Царек мог просто их убить, но все же не делал этого, хотя и максимально удалил от себя, и создал им самый презираемый общественный статус.

Разумеется, этот путь был дорогой в преисподнюю. Но общественное мнение в группе, первоначально выдвинувшее этого лидера, оказалось слишком инертным, чтобы предотвратить катастрофу.

Гражданская война началась попыткой "общественности" отстранить и дезавуировать зарвавшегося лидера на основе коллективного решения. Но эта попытка лишь заставила его окончательно отбросить всякую маскировку того факта, что с некоторых пор власть на Острове выстраивается на основании одного лишь права сильного.

Он скрывал поначалу свою причастность к убийствам, совершаемых его бандой, списывая их на "неизвестных" и оправдывая ими же само её существование как охраны и защиты подопечных поселенцев. Но при подавлении мятежа кровь пролилась тоже явно, обнажив давно сложившуюся печальную реальность. И большинство колонистов вынужденно смирились с этим своим новым положением.

Недовольство, естественно, также имело место. Его выразителем стал альтернативный лидер, представлявший собой даже эстетическую противоположность Королю.

Это был несколько субтильный телосложением подросток 15-ти лет, воплощавший собой некое общее представление о честности и справедливости. Он не то, чтобы был авторитетен, но группа инстинктивно и безотчетно доверяла ему в вопросах нравственной оценки.

Он вовсе не был на самом деле таким уж слабаком, но лишь не мускулистым, но жилистым и вполне себе выносливым, так что большинству своих товарищей по несчастию проживания на Острове вполне мог противостоять. Но ясно, что не силовой элите, тем более организованной в настоящие банды.

Естественно, он вместе с двумя-тремя другими подростками не смирился и не подчинился создавшемуся исторически племенному Царьку. Это было сложно, сохранить себя, собственную нравственную и иную независимость в этих условиях. Но это лишь возвысило его авторитет в поселении. Притом явная ничтожность этой группы маскировала скрытую в ней угрозу, и поначалу она даже выпала из внимания царька и его свиты.

Избежав диффамации, которой Царек подвергал всех без разбора колонистов, этот альтернативный лидер поневоле и отчасти против собственного желания стал центром, к которому тяготели все недовольные. Но таким образом он привлек наконец внимание царька и тут же стал объектом подавления и травли.

И здесь он проявил недюжинную гибкость, и даже политичность, пока некоторое время удерживал хрупкое равновесие сил.

Сила, однако, всегда доминирует, и в конце концов, его "опустили" (публично изнасиловали), попытавшись лишить этим харизмы и всякого влияния.

Однако царёк допустил ошибку в этой казни. Он сделал это сам, чего никогда доселе не было, и это некоторым образом укрепило авторитет малого как действительной, ибо им самим признаваемой, его альтернативы, коль скоро он сам снизошел.

Ещё одна ошибка была в том, что альтернативному после "наказания" оставили шорты. Втоптанные в грязную жижу, слившиеся с ней они не выглядели ни как добыча, ни как какой-либо символ и потому, видимо, выпали из внимания беспредельщиков.

Альтернативный попал на остров голым и пока был таковым, не высовывался. Потом ему досталась стандартная пара, из очередной партии выданных роботами материальных благ, но рубашку у него быстро отняли, и это, возможно, спровоцировало его выступать на тему справедливости. Ибо в шортах он уже был "аристократом" островного общества, и стал позволять себе высказывать свое мнение.

А теперь, когда началось уже настоящее противостояние с царьком, чем дальше оно заходило, тем меньше у него оставалось выбора. Как камень летит, сорвавшись вниз со склона. Или когда человек падает с большой высоты. Он может при этом сколько угодно кричать или махать руками, на движении его тела это никак не скажется.

Разумеется, изнасилование было большим потрясением для него. Малый был совершенно подавлен. Но то, что ему оставили его шорты ограничившись лишь тем, что стащили их с него и бросили на землю, сохранило его в числе аристократов острова. Каким бы он ни был при этом. И это даже подчеркивало его статус признанного оппозиционера, за которым, возможно, не только эмоциональная привлекательность, но и правота и справедливость, а потому, может быть, даже ещё и будущее.

Дальнейшая борьба приобрела и вовсе экзистенциальный характер. Не признавая собственной "опущенности", альтернативный автоматически и даже "физиологически" противопоставил себя не только Царьку, но и всей группе, ибо шел, не только против личностей, а и против правил, лежащих в основе их совместного существования.

Но группа, выбросив его на периферию, не могла уже не считаться с его мнением и, временами, даже руководством.

Так и вышло, что раскол дошел до прямого силового противостояния, настоящей гражданской войны, когда убивать стала не только царьковая оторва, но и "нормальные" пацаны, молчаливое большинство островного сообщества, вдохновляемое пропагандой своего альтернативного лидера. И это притом, что по-прежнему не признавали его "настоящим" вожаком.

В этом противостоянии у Царька на самом деле не было шансов, как бы кому и чего бы не казалось. Его грозность была лишь прикрытием его собственного страха перед явно ощущаемой им самим собственной ущербностью носителя садомазохистского комплекса.

В общем, убили его свои же боевики после того, как их стало уже критически мало. Убили по-деловому, без какого-либо зверства или мести перед тем, как сдаться "нормальным", которые постепенно отвоевывали себе силовое господство.

Беды поселения, однако, на этом скорее начались, чем кончились.

Послевоенным лидером группы автоматически стал альтернативный, но он отнюдь не располагал для этого ни опытом, ни навыками выживания, ни силой, ни достаточным влиянием. И даже когда его управляющие импульсы соответствовали обстоятельствам, они не могли заставить, вдохновить или как-то иначе побудить группу к необходимым коллективным действиям. Тем более, что гражданская война окончательно разрушила в ней всякую социальность. Не то, чтобы "нормальные" наследники Царька заразились от его легионеров садизмом, но все послевоенное общество пребывало в состоянии постоянной истерики и было пропитано духом страха и недоверия.

В результате заброшенное хозяйство продолжало разрушаться, и это процесс завершил невиданно мощный тропический ураган, несколько дней безжалостно трепавший остров.

После этого, наконец, вмешались наблюдатели, и колония была эвакуирована.

Они вовсе не потому ждали так долго, что были кровожадны или их научная заинтересованность победила человечность. Наблюдение вообще не велось в реальном времени, только в записи, со значительной задержкой по времени. Но более всего этому способствовала конспиративность, которую навязал поселению Царек.

Так, во всяком случае, этот неприятный факт был отображен впоследствии в отчетах наблюдателей.

Почти с самого начала Царек обнаружил установленные в разных местах камеры, а также некую зависимость между поступками ребят и действиями роботов в отношении них. Как будто роботы знали об этих поступках, хотя сами не могли ничего видеть, ибо не присутствовали при их совершении.

Поэтому все свои насилия и убийства он совершал лишь под покровом ночи и делал это в таких местах, где, по его мнению, не было возможности кому-то их засвидетельствовать. И даже в пик боевых действий обе враждующие партии днем продолжали совместное, с виду достаточно мирное сосуществование в своем поселке, но лишь ночами, совершая тайные вылазки в глухие чащобы, продолжать убивать друг друга.

Итогом стала потеря почти трети первоначального состава поселения (из примерно шестидесяти подростков недосчитались девятнадцати), большинство из которых было убито, причем некоторые перед смертью подвергались настоящим издевательствам.

Подобные потери понесло только "нулевое" заселение, но там они были следствием голода и болезней, точнее не столько собственно голода, но проявленной колонистами неготовности к дикому существованию во всех отношениях.

Прямым следствием этой катастрофы стала проведенная между вторым и третьим заселениями широкая модернизация всего островного оборудования, его подземелий и внешних инфраструктур, в частности, были построены объекты "кормушка" и "дом". Также были радикально переконструированы роботы, искусственный интеллект следящей системы и вообще вся система наблюдения. "Глаз" в ней стало не только на порядок больше, но они перестали быть нарочито назойливыми, когда это не входило как воздействующий фактор в протокол эксперимента.

- 5 -

Детские бунты в семье Зиновьевых, конечно, не были восстаниями против семейной диктатуры, которой, по сути, не было. Но это было детское стремление избавиться от пелен, сковывающих их реальную или мнимую свободу.

Самый яркий и, возможно, переломный из них был спровоцирован новой лестницей на второй этаж, с красивыми гладкими перилами.

И откуда только Питер узнал о такой забаве. Бруум вообще-то преимущественно одноэтажный городок, как и школа в нём, в которой он с Эли уже учились. Но может быть, он увидел это где-то в кино. Так или иначе, он сообразил, что съезжая сверху вниз по перилам при таком крутом уклоне можно получить массу новых и незабываемых впечатлений. И сначала несколько раз съехал сам, красуясь перед Эли, а потом и ее научил, и помог освоить этот новый для них вид экстремального спорта.

Был в этом заметный риск, так как крутизна перил была повыше обычной, записанной в строительных стандартах.

Так что когда папа пришёл домой, и мама спустилась ему навстречу, они стали свидетелями довольно-таки жутковатого зрелища, как двое малолеток по очереди съезжали вниз по перилам, а затем с раскрасневшимися лицами вновь вскарабкивались наверх по лестнице, чтобы повторить. И тут уже на мамино громкое возмущение явился и Алик, присоединившись своими восторгами к нарастающему соблазнительному скандалу массового попрания всех и всяческих прав.

Физические меры в семье не были приняты, поэтому поначалу контрмеры состояли во всяческих призывах и увещеваниях, которые никаким результатом не увенчались. Вечное движение вверх-вниз продолжилось даже тогда, когда родители собственными телами попытались преградить путь этому жизненному потоку, что лишь несколько замедлило его тратами времени на прорывы этой обороны, зато добавило шумности процессу в форме некоторого визга, возни и смеха.

Заметно утомлённый в этот день на работе отец сдался первым. Он увел жену наверх, в их комнаты, с некоторым усилием над собой, не поддавшись её мнению всыпать, наконец, им всем по первое число, возразив, что сами угомонятся, когда устанут.

И это был прорыв и победа!

Правда, он недооценил неутомимости малолеток, однако к позднему вечеру всё действительно успокоилось и только Алика, уснувшего на диване возле лестницы, пришлось вручную транспортировать на его кровать. Но на утро боевые действия не возобновились, и лестничные перила с тех пор перестали вызывать у детей какой-либо интерес. И действительно, раз цель достигнута, какой в них ещё может быть прок? Ну и, помимо всего прочего, привкус моральной победы в отстаивании своих прав сопровождался последствиями повышенной нагрузки на наиболее задействованную в этом благородном деле часть тела настолько, что даже спустя несколько дней это вызывало некоторые неудобства у ведущих участников.

Дети, если собственные, всегда в той или иной степени являются отражениями собственных родителей, даже если в каких-то пунктах у них "право" заменено на "лево", ведь на то оно и зеркало, чтобы именно так и было.

В семье Зиновьевых детские характеры также зеркалили доминирующие психологические состояний своего отца на тот момент, когда рождались.

Так, хозяйственный практицизм Питера отражал основную направленность отцовских интересов, когда он только обустраивался на месте своего нового обитания. И этот практицизм получил оправдание и подкрепление, когда Питеру пришлось по полной соучаствовать в этом обустройстве, с малых лет помогая отцу по хозяйству.

Эли тоже прагматик, но с акцентом уже не столько на сиюминутные неотложности и текущие проблемы, а на важность устраивать жизнь внутри и в целом. Что для неё обозначилось как самое серьёзное, чтобы не сказать трепетное отношение к своему матримониальному проекту. Который, в конце концов, ей, вроде бы, удался.

Алик в этом отношении отвечает периоду, когда у отца более или менее разрешились все наиболее неотложные, жизненно важные и определяющие задачи, и возникла возможность вернуться, так сказать, к самому себе. Осознать пройденный жизненный этап и сопоставить его с тем, чего когда-то хотел от жизни добиться. Ну и вообще, быть собой. Чтобы не только вкладывать в эту жизнь немалые усилия, решая как собственные проблемы, так даже и общемировые, но и что-то, наконец, получать от нее.

Ну а Хэнк, это для отца скорее задача на будущее. Сделать выводы из всего, что с ним было. И выводы эти уже достаточно определённо представлялись несколько мрачноватыми. Скептическими, так сказать, по отношению ко всем и всяческим попыткам как-то изменить собственные модусы существования в лучшую сторону. Что, в общем-то, не ново, но никогда не радует. И это был ориентир и выбор Хэнка.

Но пока это был лишь только намечающийся вывод и взгляд на будущее. В настоящем же отец не собирался утрачивать жизненный энтузиазм, и Алик, будучи его наиболее полным и сущностным воспроизведением, также обладал характером оптимистичным и подвижным, в котором печаль скрыта в самой глубине "бессознательного", а его интеллектуальные и креативные задатки, пожалуй, даже и превосходили отцовские.

- 6 -

И отец, соответственно, в наибольшей степени считал его своим, так сказать, духовным и, возможно, интеллектуальным наследником и более всего времени уделял ему, стараясь тем или иным способом максимально передать ему собственный жизненный опыт, тот, который невозможно описать словами, но можно унаследовать лишь от сердца к сердцу.

Обыкновенно, какого-либо отклика на подобные попытки у молодого поколения не наблюдается. Это может вводить в заблуждение, но на самом деле это видимое отсутствие совсем не означает, что усилия пропадают втуне. Но лишь в экстремальных ситуациях могут быть моменты, когда наружу тем или иным действием прорываются вполне себе усвоенные уроки.

Отец был достаточно хорошим психологом, чтобы понимать это. И всё было прекрасно и шло своим чередом, пока не проявилась гендерная неоднозначность телесной природы Алика.

Понятно, что такая особенность вряд ли позитивно скажется на его жизненном пути. Зато в этом она стала, так сказать, ещё одним аргументом в выборе Хэнка.

Отец же, не соглашаясь с этим выбором, всё ещё сопротивлялся непроизвольно появившемуся у него недоверию к Алику ("предатель"), не допуская и мысли о том, чтобы изменить своё ("ранее задекларированное") отношение к нему.

Разумеется, возникшая эмоциональная напряжённость не могла сама собой куда-то деться, но сыграли роль соображения, что в науке у Алика будет больше возможностей устроиться в жизни, разумеется, не там, где востребованы сугубо кондиционные специалисты, но где-нибудь на гражданке. Либо там, где задача столь важна или сложна, что все остальное рассматривается как несущественное привходящее.

Так что отец продолжал поддерживать его рано проявившийся естественнонаучный интерес и рационалистическую ориентацию.

Очередная психотравма в длинной череде таковых лежала именно на этом направлении.

Впервые интерес к звёздам у Алика проявился при ночёвках на кабельном пляже Бруума. Тёмное южное звёздное небо создаёт для этого достаточно оснований. А отец, показывая планеты и созвездия, одновременно научил его и тому, что этот интерес вполне может быть конструктивным. И вот к четырнадцатилетию он купил ему настоящий и притом весьма выдающихся характеристик любительский телескоп.

Это решение пришло к отцу совершенно спонтанно и, возможно, было несколько неуместным по обстоятельствам. В общем, это был единственный раз в жизни, когда Алик увидел своего отца в состоянии лёгкого подпития.

Отец не то, чтобы вообще не пил, но только по делу. Например, когда надо было обработать и переманить к себе какого-нибудь нужного специалиста. При общении с теоретическим или административным авторитетом. Ну и в иных подобных случаях. И при этом он ухитрялся даже больше делать вид, чем действительно пить, предоставляя гостю приоритет в этом вопросе.

Он так как-то раз высказался на эту тему: - я достаточно выпивал, пока жил в России, так что нахожусь уже на гране настоящего алкоголизма по состоянию организма. И потому, дескать, мне совершенно невозможно продолжать.

Конечно, шутил. Но, возможно, что за этим что-то стояло. Во всяком случае, он практически не пьянел, сколько бы ему не приходилось выпить в тех редких случаях, когда этого невозможно было избежать. И возможно, что это было не просто так, а действительно нечто, наработанное в предыдущей жизни.

Так что то, что он в тот раз дошёл до состояния, которого уже не мог скрыть, есть свидетельство не только величины того давления, которому он подвергся, но и некоторая оценка очевидно не малого объёма принятого.

Действительно, всё их отделение совместно целый вечер отмечало какую-то свою очень серьезную и очень секретную победу, сопровождавшуюся к тому же соответствующей денежной премией, просто невиданного до той поры масштаба. Некое завершение целого цикла работ по проекту, окончившееся весьма успешными испытаниями.

И хотя поначалу его на его же автомобиле вез домой специальный трезвый человек, отец на полдороге высадил его, у остановки рейсового автобуса. Сам же вернулся в Бруум, в универсальный магазин, где накануне видел эту отнюдь не дешевую игрушку, и широким жестом купил ее сыну.

И в тот же совсем-совсем уже поздний вечер, когда остальные домашние уже спали, они его собрали вдвоём и тут же испытали. Поначалу Алик был настроен негативно, прямо говоря, даже несколько враждебно, из-за нетрезвости отца, которая была ему неожиданна и крайне неприятна. Настолько, что он даже не пытался притворяться. Но по мере того, как тот показывал ему разнообразные небесные богатства, в которых, к его удивлению, он тоже неплохо ориентировался, состояние Алика приблизилось к состоянию кота Тома Сойера, глотнувшего болеутолителя. Открывавшиеся изумрудные вселенские бездны потрясали его воображение и приводили в восторженное возбуждение и полную прострацию. И когда отец, извинившись, ушёл наконец спать, он, оставшись в полном одиночестве, до самого утра не мог оторваться от телескопа. И, разумеется, простил ему все. И бывшее, и настоящее, и даже еще будущее, авансом.

Действительно это была самая настоящая психотравма, ибо последствия этого первого инструментального знакомства с небом оказали самое существенное влияние на многие жизненные выборы Алика впоследствии, и через них на самую его судьбу. Сломали, можно сказать, ему жизнь. А то, что мы думаем, что сломали, так сказать, в хорошую сторону, так это только наши оценки. Чисто субъективные. Ибо откуда мы это можем знать на самом деле?

- 7 -

Алан, вернувшийся из школы раньше обычного, и после душа в полуденный зной, думая, что кроме него дома никого нет, не стал одеваться. Но зайдя на кухню увидел там маму.

Для Гала давно уже не было необычным время от времени наталкиваться на него дома в таком виде, но ситуация тогда в первый раз показалась ей несколько рискованной, так как она как-то вдруг осознала, что ее сын стал уже почти что взрослым, а она была с ним одна в пустом доме. Алан, однако, все еще не воспринимал её как женщину, но лишь как мать.

И по виду Алика было заметно, что настроение у него вообще не очень-то игривое. Может быть, какие-то школьные неприятности или что-то еще. А когда вопреки обыкновению он еще и отказался разделить с ней чаепитие, Гала почувствовала, что он всерьез чем-то расстроен. И тогда, чтобы отвлечь его, она чисто спонтанно даже для самой себя предложила позировать ей для портрета.

- Только - тут она несколько приостановилась, хотя сама вряд ли испытывала неловкость от того, что собиралась сказать. И все-таки прибегла к эвфимизму.

- Только таким, какой ты сейчас.

Он сначала не понял, а потом его застыдило, что он сидит перед ней голый, и он попытался обидеться на то, что она указала ему на это, но у него не очень-то получилось, так как он ее любил, и она по-прежнему была для него авторитетом.

Но Гала как раз и хотела его задеть, чтобы спровоцировать в нем строптивость, а потом направить ее так, чтобы он воспринял свое непременное, раз уж она вот сейчас так решила, будущее согласие как сопротивление ее воле. Ну и попутно все же хоть раз ущипнуть его за пренебрежение домашним этикетом.

И смутив его двусмысленностью и неожиданным для него отношением к тому, что должно было ее эпатировать, ей еще осталось его только немного поддразнить. И подержав его некоторое время в томительной неопределенности, она наконец сказала прямо:

- Я хочу написать тебя обнаженным. Чтобы можно было потом вспоминать эти твои года.

Мама никогда не была целью его провокаций, и Алану было вдвойне обидно, что она не видела или не ценила этого. Вдобавок, Алан был еще подростком и ему просто хотелось немного любви от своих родителей, а от этих слов веяло холодом профессионала. И принять их можно лишь полагая, что с ним обращаются как со взрослым, по-деловому предлагая конвертировать некие его случайные личные черты и склонности в некие более материальные ценности.

Гала, что называется, "рисовала", как художник-любитель. И, в общем, у нее получалось. Настолько, во всяком случае, что всегда можно было сказать, что "вот если бы не дети".

Изображала она и этих самых детей. И у нее набралось бы с десяток картин, которые представляли собой определенную художественную ценность. Помимо детских портретов, это было еще несколько жанров и два или три пейзажа. Обычно она писала в реалистической манере. Но был и еще один портрет их семейства, без Хэнка, которого тогда еще не было, во дворе, на фоне их общего дома.

Он был выполнен в манере первобытного примитивизма, напоминающей таможенника Руссо, и на первый взгляд вызывал к себе скептично-насмешливое отношение как к явной творческой неудаче. Но даже непродолжительное всматривание вызывало удивительное состояние соучастия зрителя в неприхотливых хозяйственных делах, которыми были заняты герои картины, отчего картина оживала и становилась настоящим окном в их быт, мир и время. Так что, пожалуй, это было вообще лучшее, что Гала удалось когда-либо создать.

И теперь наиболее ценные картины, вперемежку с некоторыми менее удачными, висели в полутемном коридоре между кухней и кладовкой, а все остальные пылились на чердаке. В этом коридоре Павел даже специально сделал дополнительное освещение, чтобы показывать картины гостям, или если захочется рассматривать самим. Но такое случалось совсем не часто. И гости были редко, да и самим было не интересно в сотый раз.

Алан не был настолько смел, чтобы просто так решиться простаивать целыми часами голым перед собственной мамой. Но его зацепил вопрос, как именно она собирается его изобразить. Особенно в отношении того, что более всего отличало его от других. То есть, будет ли он отображен как есть, или Гала, как это нередко с ней бывало, попытается что-то улучшить или исправить в его образе на свой взгляд и вкус. И тогда, через эти отступления от истины, можно будет лучше понять ее отношение к нему.

По характеру Гала была под стать своему физическому сложению, суховата и несколько формальна в обращении. Она совсем не была склонна к той физиологической любвеобильной простоте, которая обычно отличает более дородных представителей тех местностей, откуда она была родом. Поэтому и контакты ее с детьми бывали иногда несколько вымучены или затруднены. Нет, она, конечно, любила их, как любая мать, равно как и они ее, безотчетно и безгранично, но особенности характера затрудняли и ей и детям находить какие-то пути для выражения этой любви, что вносило в их отношения элемент холодности и официальности.

Неожиданно для себя Алик испытал сильное смущение, когда ему пришлось снимать трусы перед Гала, под ее внимательно-острым взглядом художника изучавшим и примеривающимся к новой натуре. Это было для него настолько чувствительно, что он едва не сбежал, устыдившись, готовый отказаться от оказанной ему чести и от взятых на себя обязательств.

И только через несколько сеансов Гала сообразила или снизошла, и в ее комнате появилась скромная такая занавеска, за которой впоследствии раздевался Алан, чтобы не прямо на глазах у нее.

Казалось бы, у него это уже стало привычкой, время от времени эпатировать домашних своей наготой. Почему же теперь он снова так переживал?

Стесняться самого себя он начал с переходного возраста, особенно когда начала расти грудь. Он дошел до того, что специально выбирал для себя такую одежду, чтобы как можно глубже и надежнее прятать под ней все признаки тела, связанные с сексуальностью. И это стеснение, нарастая со временем, постепенно порождало по-настоящему болезненный страх любого обнажения. Поэтому достопамятная психологическая травма, нанесенная ему в это же самое время Эли, походу оказалась целительной, по крайней мере в этом отношении. Так как она не только продемонстрировала ему относительность всяческих табу, но и переключила на противоположный знак эту эмоциональную направленность, принимавшую тогда уже по-настоящему уродливый характер.

Разумеется, модифицированная направленность удержалась и закрепилась на спровоцированной сексуальности. Но это была не та сексуальность, которая побуждает к действию. Здесь целью было само состояние. Хотя конечно, это состояние было провокационным, но в этом и заключался его основной смысл. Впрочем, в семье его рискованные забавы носили такой же характер игры, как и многое другое среди детей и подростков, так что сексуальность в них более изображалась, чем наличествовала. А попытка претворить эту игру в действительность, скорее всего испугала бы его самого.

Так что и Гала, когда обращалась с ним "официально", по ассоциации провоцировала у него приступ стеснения и зажатости, ибо явно не разделяла его игровой контекст.

Но был и еще один момент в этой его истории. Рассказывают, что на древнем востоке больные нередко приходили на базар демонстрировать свои язвы в надежде, что кто-нибудь из прохожих окажется более компетентным, чем местные врачи.

Ну, гермофрадизм Алана не был чем-то неизвестным науке, но бессознательно он воспринимал свои обстоятельства так, что он не только может, но где-то даже и должен показывать себя окружающим таким как он есть. Что это от него некоторым образом ожидается. Не "юридически", не формально конечно, но ему было бы правильнее принимать это психологическое давление как должное и, в общем, следовать ему. Во всяком случае, не оказывать ему активного сопротивления (ибо "хуже будет").

Гармонично сложенное обнаженное человеческое тело в любом случае представляет собой предмет интереса для любого человека. Но по тем или иным причинам, данная потребность табуирована в евроцентрической культуре.

Однако Алан воспринимал дело так, что в отношении него это табу не действует в полную силу. И из-за того, что он гермафродит, и потому еще, что он просто очень симпатичный мальчик, практически ангельской внешности.

По крайней мере, ему нравилось то, что он видел в зеркале, особенно когда голышом.

Поэтому он и согласился позировать. При всей для него психологической трудности ситуации. Но, в частности, еще и для того, чтобы увидеть себя не только своими глазами.

Один раз, где-то за полгода до этого, Гала уже пробовала его изобразить. Но дело тогда не пошло дальше нескольких карандашных зарисовок. Возможно потому, что ее также интересовала его особенность. Но это был портрет "по пояс" и одетым. И это показалось ей не совсем честно и не интересно, особенно, если действительно хочешь понять, как к этому относится.

В общем, они сошлись на почве "некоего" общего интереса.

Кончилось же это очередной сексуальной психотравмой Алика. После уже многих сеансов, когда дело шло к завершению, блуждавшее в вынужденном безделии в разнообразных дебрях его внимание сконцентрировалось наконец в отношении своего художника. И после встречного скрытого внимательного разглядывания и некоторого размышления, он вдруг осознал, что перед ней, перед настоящим мастером, отягощенным к тому же двойным гуманитарным образованием, он стоит не просто голый, но совсем прозрачный, как бы на рентгене. Настолько прозрачный, что не имеет ровно никаких тайн в самых даже закоулках своей души и даже в том, что считал принадлежащим только ему одному.

Разумеется, мысль эта не могла не иметь у него мощного сексуального отзыва. Что самым тривиальным образом тут же отразилось, или, лучше сказать, отобразилось в его физиологическом состоянии.

Но и психологически, что еще хуже, души мастера и модели в этот краткий миг вступили в бессловесное чувственное взаимодействие на уровне той взаимной открытости, которая может порождаться одним только взаимным вожделением, неуместным и даже недопустимым в данной ситуации.

И даже сам создаваемый портрет на минуту как бы ожил и стал не просто немым свидетелем, но и соучастником их беззвучного слияния и единения.

Он был к этому моменту почти закончен, как почти завершен был процесс трансформации Алана из мальчика в мужчину.

Мысль, рожденная этим непроизвольным телесным месседжем в поглощенном искусным ремесленничеством сознании Гала, была до невозможности проста - опять надо переписывать! И одновременно настолько возмутительна ей самой, что она в сердцах бросила кисти и ушла, ничего не сказав Алику. Чем повергла его в еще большее смущение, ибо он принял это на себя.

Алан еще минут пять простоял в одиночестве, дожидаясь, когда Гала вернется. Этого, однако, не произошло. Тогда он в возмущении повалил ее стул на пол, порвал занавеску и разбросал по полу свою одежду, и пошел к себе валяться голым на диване. И даже на ужин (опять! - Эли) тоже явился без трусов. Но так и не дождался, чтобы, кроме этого, хоть кто-то хоть что-то сказал в его сторону. Тем более, чтобы как-то прояснилось то, что сегодня произошло между ним и мамой. Так приходить ли ему на очередной сеанс, и будет ли он вообще?

Ситуация была для него особенно непонятна тем, что то, что ее породило первоначально было лишь игрой его воображения. Остальное если и не стерлось совсем из памяти, вытесненное последующей реакцией Гала, то сильно пригасло в ней, став чем-то несущественным. И получалось так, что именно эта игра воображения, то в ней, что явно переходило некие красные линии, и было причиной этого немого скандала. Ну, за исключением того, что эта игра воображения помимо его воли отразилась в нем телесно. Но на это ей не следовало обращать внимания раз уж она взялась, тем более обижаться и даже, фактически, истерить.

В результате сам он к обычному для них времени позирования не явился, и не дождался, чтобы позвали. На чем все и кончилось

И он тогда так и не увидел свой почти готовый портрет, потому что Гала не разрешала ему смотреть "пока не будет готово", а потом вообще спрятала где-то на чердаке.

И с тех пор Гала к этому портрету никогда не возвращалась. Ее останавливало сознание, что она позволила себе проникнуть в душу Алика недопустимо глубоко, настолько, что это грозило обернуться серьезной психологической травмой для них обоих.

Однако пробыв год на чердаке, портрет потом как бы сам собой вернулся в жизнь, пристроившись между других картин Гала, на стене, на первом этаже, в коридоре между кладовкой и столовой. Тогда и Алик смог убедиться в правдивости и точности Гала как художника. По крайней мере, в данном случае и в отношении именно его.

- 8 -

Микроскопом, как известно, можно не только забивать гвозди. Но еще он вполне может оказаться источником травмы. Например, если уронить его на ногу. Но травма может оказаться даже сексуальной. Вот так, как было в этот раз.

Микроскоп заказал себе по почте сам Алик, вдохновлённый отцовым подарком. Ну и точно также как телескоп, первое время он был в центре внимания всей семьи. Но этот обычный, обывательский интерес быстро проходит, после того как все удовлетворяться зрелищами луковой кожицы, капелек воды из грязных луж, мушиных ножек и прочих чудес микромира.

Для Алика же, как он и планировал, микроскоп стал проводником в мир биологии.

Обычно подвижный как ртуть, минуты не могущий провести в покое, он замирал в относительной неподвижности только в двух случаях, когда читал, или над микроскопом. Так что он-то продолжал исследовать свои микромиры в самых разных ракурсах.

"И вот однажды". И вот однажды Эли застаёт его разглядывающим нечто под микроскопом. В принципе, довольно обычная картина. Но Эли показалось, что он как-то слишком уж недовольно зыркнул на неё, когда она вошла в его комнату.

Экстерриториальными в доме считались комнаты родителей и старших детей. Младшие же довольствовались привилегиями собственности лишь с вечера до утра, а днём их комнаты были общими. И хранились там не только их вещи, но и предметы, так сказать, общего пользования. Так что в том, что Эли нарушила его уединение, не было никаких превышений в отношении чьих-либо прав.

И его реакция на это была явно необычной, чтобы не сказать странной. Тем более, что он настолько смутился её присутствием, что даже слегка покраснел.

Особенно, когда Эли, отметив все эти странности, перешла в наступление - Что это ты там рассматриваешь, такое интересное?

Тут уж Алик совсем запаниковал, пытаясь даже как-то прикрыть от неё микроскоп, но осознав нелепость своих действий, как-то так, жалобно, со слезой, глянул на Эли круглыми глазами обиженного котенка, и вдруг, неожиданно, уступил ей место.

В круглом светлом поле микроскопа среди каких-то белесых пузырьков бесшумно толкались некие создания с маленькими головками, походившими на виноградные косточки, и длинными тонкими хвостиками, присоединёнными к головкам короткой трубчатой шейкой.

Но Эли уже проходила это в школе. По биологии. Она была несколько простовата, но только относительно своих домашних продвинутых интеллектуалов, а так-то далеко не дурочка. Однако ей понадобилось некоторое время, чтобы осознать, что, собственно, она видит.

Тут уже ей пришёл черёд испытать некое психологическое потрясение. Но она была, в общем, обычной девочкой. И для неё самой естественной реакцией оказалось то, что она и сделала. Её тогда словно ветром вымело из комнаты. Но на прощанье она еще успела обозвать Алика дураком.

Впрочем, это была её лишь эмоциональная реакция, а не стремление опять как-то на него воздействовать. Да и они оба были уже достаточно большие, чтобы кто-то из них стал по подобному поводу жаловаться мамочке.

Хотя чего тут, собственно, такого уж криминального?

Притом, что эту сферу Эли со своими подругами вполне себе обсуждали.

Относя её, правда, больше к мальчикам, чем девочкам.

Тем более.

По ситуации неправильно скорее уж нежданное и непрошеное проникновение в некоторые секретики своего младшего брата.

Из тех, что, может быть, и не совсем, чтобы такая уж тайна, но явно не для твоих глаз.

Даже если всю жизнь смотришь на него свысока.

Тем более неправильно, что и случилось-то не впервые, а как бы продолжило, хотя и не намеренно, тот самый яркий, может быть, в их совместной жизни прецедент. Который Алик даже не старался забыть, а, наоборот, так никогда ей и не простил.

Так что это ещё неизвестно, кто когда и чего больше нарушил, хотя Алика действительно иногда так и подмывало, сделать "это" у неё на глазах. Однако же не делал. Удерживался на некоторой границе, отделяющей еще терпимое от уже нет. В противоположность ей, "тогда". Так он, во всяком случае, думал.

Так как именно она, в критический момент насильственно вмешалась в его естественное развитие, пробудив спящее в нем его собственное женское начало. Которое без ее действия могло бы так и остаться спящим. Но теперь, когда случилось то, что случилось, при нажатии на нём соответствующей кнопки, Алик "инстинктивно" реагировал некоторыми определёнными чувственными паттернами. Которые, пробуждаясь, требовали отработки, чтобы снова успокоиться.

Ну, а в женском либидо изначально стремление к демонстрации себя другим. Иначе откуда у женщин такая тяга к нарядам и украшениям?

Конечно, он мог бы сдерживать провоцируемые людьми или обстоятельствами желания, не превращая их в действия. Но с какой, спрашивается, стати?

Так что демонстрировать свою неземную красоту перед Эли вполне себе продолжало его развлекать, и притом тем более, чем более негативны были ее реакции при этом. И то, что только что произошло, тоже, если немного подумать, оборачивалось в его глазах скорее удачей, чем невезением.

Но даже выведя Эли за скобки (а она вполне могла и не появится в этот не совсем удобный для него момент), в самом по себе любопытстве Алика, ломающем некоторые преграды на пути своего удовлетворения, также присутствовал и некоторый цинизм. Подобное, однако, характерно для науки, которая никогда не останавливается перед тем, чтобы забраться в самые неожиданные места и самые темные уголки. Невзирая на доставляемые этим кому-либо неудобства.

- 9 -

Пятая поселение на Острова Негодяев было не менее авторитарным, чем второе, хотя здесь наличествовал не единственный непререкаемый лидер, но сложился некий своеобразный Совет из трёх-четырёх наиболее сильных и влиятельных в группе подростков.

Здесь тоже садомизация, часто насильственная, играла организующую роль, став неотъемлемой, хотя и теневой стороной жизни. Не то, чтобы это как вид посвящения, подавления и основа эксплуатации скрывалось, но особо и не выставлялось напоказ. Это было, так сказать, эзотерическое ядро складывающейся культуры псевдоаборигенов Острова Негодяев.

Можно особо отметить, что не во всех поселениях открытый сексизм получал то или иное признание. Были и группы, сохранявшие присущее преемственность по отношению к той культуре, из которой происходили. В этих же группах сохранялось и некое "правовое" равенство между теми, кому достались шорты и теми, кто остался голым. Конечно, оно не всегда соответствовало фактическому положению дел, но так это и в "исходнике" так.

А вот в группах, которые ломали стереотипы, обладание одеждой всегда в той или иной степени отвечало более высокому общественного положения.

Альфа был из числа тех, кого привезли на остров одетым. Поэтому его жизнь там сопровождал соответствующий налёт "аристократичности", позволявший ему иногда занимать, ну, хотя бы лишь психологически, позицию "над схваткой".

Но этот выгодный статус быстро оказался под вопросом. Колония в своём естественном развитии как муравейник распадалась на более или менее сплоченные отряды "своих", предпочитавших совместное существование. Альфа же по врожденной склонности своего характера был одиночкой, который вообще сходится с людьми трудно, не только в бытность свою на Острове, но и в предшествовавшей жизни. И теперь перспективой его становилось либо совсем опуститься на социальное дно, потеряв статус, а с ним и шорты, либо, при явном сопротивлении, поиметь шанс даже быть убитым, как опасный для группы выродок или "псих".

И тогда он сознательно и рационально, раз уж коллективистический инстинкт у него не работал, стал искать каких-либо контактов в группе. И в процессе поиска, неожиданно для себя, почувствовал даже некую приязнь к пацану, находившемуся в сходной ситуации, но которого уже начали травить. Одежду у него отняли и даже собирались изнасиловать. Но случайно он этого избежал, когда внимание его малолетних неприятелей спонтанно переключилось на что-то иное, как это бывает у подростков.

Привычно наблюдавший это со стороны и не рисковавший вмешиваться, пока доминировали другие, Альфа пришел на помощь при первом же удобном случае.

Как и при других колонизациях, большинство мальчиков жило в импровизированном посёлке из шалашей, концентрирующихся вокруг большой, даже немного похожей на дом хижины в которой обитали вожди.

Некоторые ребята, впрочем, большую часть времени проводили вне посёлка. Как правило, это были выбранные или прирожденные охотники. И Альфа, избегая подолгу находиться в поселке, нашел в них для себя некий пример. Он попытался присвоить себе роль разведчика и знатока острова и нашел даже в этой деятельности некий интерес и соответствие своему характеру. По мере того, как группа выталкивала его на периферию, он нашел несколько труднодоступных, но удобных мест, в которых оборудовал себе некое альтернативное жилье. И стал иногда даже ночевать там, благо энергии и навыков у него хватало, чтобы постепенно овладеть искусством самообеспечения.

Избитому Бете было явно не по себе остаться "без трусов", ему было стыдно и тяжело, он был подавлен перспективой непременного ритуального изнасилования и совсем не знал, как быть дальше. И тут между ними возникло некое такое понимание без слов, когда Альфа помог ему подняться и умыться, а потом увел к себе, в пещерку на склоне срединного хребта.

Притом Бете не пришлось долго мучиться своим неуместным на острове стыдом. Буквально через день Альфа принёс ему откуда-то другие шорты.

Они были поношенные, мокрые, немного грязные и немного ему маловаты, но носить их вполне было возможно, особенно после того, как они вдвоём отстирали их в холодном источнике возле своей пещерки и просушили на ветке прикрывающего вход ветвистого тропического дерева неизвестной им породы.

Разумеется, Альфа стащил их у какого-то пацана, не озабочиваясь тем, что разрушил одну из основ его социального благополучия. Парень оставил их у шалаша, оберегая от неожиданностей, когда его группа пошла купаться. Но получилось у него наоборот.

На фоне других, данная колония была относительно благополучной. Отношения на острове не были такими уж напряжёнными, и откровенные конфликты были относительной редкостью, как и прямое воровство. Однако бывало и то и другое.

Поэтому, крепко держась за штаны "аристократы" иногда всё же допускали подобные промахи. Тем более что и роботы с третьей колонизации приобрели привычку красть и отнимать одежду у зазевавшихся колонистов. И данный конкретный казус не привлек к себе какого-то особого внимания и никак не насторожил группу.

Аналогично тому, как содомия хотя и имела некоторое распространение в этом поселении, но не настолько, чтобы вписаться в общественные отношения как обязательная их составляющая. Такие эксцессы, в общем, скрывались и прятались, совершались, образно говоря, в темноте, что тормозило их приятие и распространение.

В отношениях между Альфой и Бетой, которые первоначально были только дружескими, при дальнейшем сближении возник проблеск сексуальности, когда они, например, спали, обнявшись, или когда Альфа интимно шептал какие-то ободряющие слова на ухо Бете, стремясь его морально поддержать.

Однако, после одного эпизода, когда их взаимные ласки привели к откровенному сексуальному возбуждению, они вдруг синхронно, как это у них теперь часто бывало, сообразили, что это опасная для их дальнейших взаимоотношений дорожка.

Удивительно, как часто они теперь действовали согласованно без использования при этом обычных человеческих слов. Так и здесь, с этого самого момента, их отношения стали практически целомудренными, за исключением обоюдного признания в отношении мастурбации. То есть не то, чтобы они стали делать это на глазах друг у друга, но теперь это не было у них тайной, и прикрывалось не более, чем прочие физиологические отправления.

Вообще, было много других забот и физических и психологических напряжений в жизни колонистов, которые не способствовали сексизму. И, скорее всего, эта сторона жизни была бы даже полностью выключена всяческими иными треволнениями, если бы была ещё и социально нейтральна. Но, как мы с некоторых пор знаем, в этой группе это оказалось не совсем так.

Объединение Альфы с Бетой заметно повысило их общественный статус. Начать с того, что оба были не из слабаков, а объединившись, могли "показать" почти кому угодно, если на одного. Разумеется, более многочисленные группы сложившейся федерации доминировали, в том числе и в отношении угрозы физического насилия. Поэтому этот статус в основном лишь предотвратил их окончательное падение на дно общества, но сам по себе не был особенно высок. А потому им приходилось иногда испытывать и настоящие унижения, и риск стать жертвой прихотливого насилия садистически настроенных групп и индивидов, а такие были в этой колонии, отнюдь никуда не исчез из их жизни. И поэтому чем больше они сближались, тем чаще старались находиться вдали от основного лагеря.

- 10 -

Хэнк и Алик вместе выросли в своих научных интересах на отцовской библиотеке, которая в их доме занимала целую отдельную комнату, и куда они в любом возрасте имели полный неограниченный доступ. Её содержание было даже удивительным в отношении своей несистематичности и разнонаправленности. Так что каждый из них выбрал, скорее вырабатывал, собственный круг интересов и ценностей. И если их обоих такая "наука" одинаково освободила от некоторых иллюзий и табу, то Алик всё же в большей степени, за счёт эмоциональности и эстетической восторженности, сохранил человеческие измерения в подобных интересах. В противоположность Хэнку, ставшему, в некотором смысле, полным интеллектуальным отморозком.

Причём по молодости лет это не проявлялось в каких-то рационально описываемых особенностях его восприятия и поведения, но изначально интуитивно ощущалось всеми домашними, которые его от этого даже побаивались несколько, хотя, вроде бы, ещё и мелкий и, в общем, даже ласковый.

Действительно, он и оказался как-то совершенно бесчеловечен, когда дорос до того, что его комментарии по разным вопросам стали приниматься во внимание. Притом, что не был ни злым, ни жестоким и никак не проявлял этой своей холодности и бесчеловечности в обычной жизни. И если бы кто-то присмотрелся к нему повнимательнее, то смог бы отметить, что в отношении с домашними он на самом деле совершенно сознательно стремился сдерживать это своё качество, которое, очевидно, рефлексировал.

Один эпизод в этом отношении весьма показателен.

Ему было всего пятнадцать, и он был ещё школьником, когда они как-то раз втроём с отцом и Аликом в свободной манере в домашней обстановке обсуждали какие-то научные вопросы общего, так сказать, характера. Алик уже учился в университете и через кафедру вошёл во взаимодействие со структурами, косвенно связанными с проектом, в котором был занять отец, в плане тем своих учебных работ. И отец, так сказать, ослабил несколько режим секретности относительно своей службы в отношении него. Хотя и так все домашние знали, что "отец занимается слизневиками". Но тут дело дошло до некоторых подробностей, не особо, конечно, секретного свойства, но, в общем, тоже не для распространения. Ну, Хэнк присутствовал, но по умолчанию считалось, что он, как бы, всё равно не понимает, о чём речь, но понимает, что о чем бы ни шла речь, все должно остаться на кухне.

И вот когда они так мило беседовали отцу позвонили с работы. И он минут десять что-то горячо обсуждал по телефону, действительно малопонятное. А потом, когда закончил, пояснил сыновьям, на любопытство в их глазах, что чёртовы бюрократы не дают хода их очень важной разработке, которая действительно способна быть эффективной в решении кое-каких задач практического свойства.

И вот тут-то Хэнк и выдал.

Несколько его недлинных фраз с одним небольшим перерывам, отличались какой-то особой замысловатостью, местами граничащей даже с пафосом, и были насыщены отсылками к областям реальности, с которыми Алик знаком был слабо. Но и сами употреблённые Хэнком термины и логические конструкции, в отдельности вроде бы понятные Алику, в совокупности образовывали нечто не дешифруемое в фактической плоскости. Хотя, опять же, по одному лишь общему впечатлению вывод из всей этой словесной галиматьи в отношении отца угадывался довольно прозрачно.

Возможно, что с причастными и деепричастными оборотами было и не вполне, но это трудно было определить на слух. Хэнк вообще считался лишенным каких-либо литературных дарований и интересов. А когда ему настоятельно требовалось что-то передать собеседнику, речь его могла быть понятной лишь постольку, поскольку ее сопровождало весьма экспрессивное жестикулирование вкупе с не менее выразительной мимикой. Но, можно, конечно, предположить, что он в себе самом думал таким именно языком. Только не выставлялся. Чего не знаем, того не знаем.

Коротко, общая конструкция Хэнкового словесного продукта, повторно воспроизвести который вряд ли возможно в принципе, скорее всего в силу какого-то неизвестного ещё науке закона природы, состояла в метафорически-ассоциативном сопоставлении интереса японского Микадо к морской биологии и индексов Нью-Йоркской товарно-сырьевой биржи. И эти метафоры с ассоциациями как-то непонятно, но явственно намекали, что хода отцовскому проекту не дадут. По тому простому соображению, что молочную корову ни один фермер в здравом уме резать не станет. И именно эффективность технологии в данном случае является главным препятствием ее применения.

И если в уже упомянутом коротком перерыве, отец только проникался смыслами и наполнялся лёгким возмущением суждениями совершенно постороннего профана-малолетки, то по окончанию выступления Хэнка у него был такой вид, как будто он только что на глазах собственных детей получил пощечину.

И даже не от Хэнка, конечно. Хэнк выступал лишь в роли холодного и очень жестокого постороннего наблюдателя, который соединил в некое, неожиданное для отца, но совершенно неоспоримое целое факты, которые ему были известны гораздо лучше, чем Хэнку, и эта неожиданность для него не была настоящей, но лишь следствием упрямого нежелания признавать очевидную реальность.

Начавший настраиваться на то, чтобы свести инициативу Хэнка к шутке, высмеяв попутно его слегка для урока, отец совершенно смешался, потерял на миг самообладание, и в результате накричал на Хэнка - Ты ничего не понимаешь! А потом, хлопнув громко в сердцах ладонью по столу, ушёл к себе. Хэнк тоже покинул поле боя, настолько быстро, что могло показаться, что он побежал вслед отцу чтобы ему что-то ещё сказать или даже попросить извинения. Этого, однако не было и в помине, и лёгкая краска на его лице выражала лишь столь же лёгкое возмущение неправильной, с точки зрения холодной логики, реакцией отца.

В общем, с его, Хэнка, точки зрения, его вмешательство было не только громадной, заведомо неоплатной услугой, но в основе даже и сексуальной, ибо он делился своим сокровенным, куда обычно никого не пускал. Как будто отец молча, но зримо страдал от длительного отсутствия жены, и Хэнк уступил ему своё собственное тело. А тот, воспользовавшись, вместо благодарности лишь обозвал его нехорошим словом. Ну хоть бы смолчал, заметая под ковёр, или отказался, если такой принципиальный. Вот тогда мог бы и обозвать. Но вот чтобы так... ведь он явно и очевидно для Хэнка, одаренного интуицией почти на уровне Алика, принял его аргументацию. Для этого же не обязательно с ней соглашаться, если при этом не можешь не признать ее логичность и обоснованность.

Ну и что тогда надо было делать, чтобы было правильно? Да, отец вовсе не просил его ни о чем, даже не намекал. Но взгляд его временами был так выразителен... Вот урок - не лезь сам, если не просят, тем более в табуированные сферы! Но в данном случае этот урок действует лишь в аналогии. В действительности, всё материальное благополучие семьи основывалось исключительно на отцовском заработке, а его перспективы, если Хэнк прав, а в этом не могло быть никакого сомнения, весьма печальны. В худшем случае разгонят отцовскую контору без выходного пособия, и живи как хочешь.

В том числе страдать пришлось бы и Хэнку - и где тогда его мечты о науке?

- 11 -

В мастурбации Хэнк обставлял вполне себе раскованного Алика. В противоположность старшим брату и сестре, оба младших были полностью предоставлены самим себе и отцовской библиотеке.

Будучи изначально прогрессивных убеждений, отец полагал правильным в отношении Питера проводить некую просветительскую работу. Но вместо помощи выходило так, что Питер лишь признал его самого не вполне кондиционным представителем человеческого рода. Не то, чтобы стал к нему хуже относиться, ибо и сам такой, но собрата по несчастью он в отце по своей инициативе отнюдь не искал.

В результате, Питер в этой практике старался быть сдержанным, руководствуясь принципом, что если уж ты вынужден уступать страсти, то, по крайней мере, не дай ей окончательно овладеть собой.

Подобное отношение выработалось и у Эли, и тоже под влиянием матери. Хотя у неё, как у девочки, положение было не столь безальтернативным, как у ребят. Но, в общем, её спортивность явно содержала в себе элемент сублимации.

Потерпев поражение с Питером, отец умозаключил из него, что рациональное просветительство в данном вопросе является отнюдь не правильным решением. И что, скорее всего, инициатива здесь должна принадлежать по преимуществу детям.

Разумеется, если тебя прямо спрашивают о чём-то таком, надо прямо и отвечать. Но иной разговор возможен лишь в соответствующем эмоциональном оформлении. А что же это за ситуация такая, в которой сын соучаствует отцовскому сексуальному серфингу? Ни фига такая ситуация правильной считаться не может. Разумеется, в жизни всё бывает, и может быть и так, что что-то эдакое-подобное всё же случается, и притом даже без прямого столкновения с моралью и нравами. Тогда вполне уместно и поговорить. Но если так и бывает, то редко, а уж рассчитывать на подобное и вовсе не приходится.

Так что сексуально дети и родители должны быть достаточно далеки друг от друга, чтобы не мешать. А наилучшим вариантом со стороны родителей было бы не "объяснять" детям, а лишь "дать понять", ненавязчиво и подспудно выработав представление о том, что в этом вопросе естественно и потому правильно, а что нет. Но не все могут или умеют, так, чтобы без слов. Хотя раньше, "когда люди жили в пещерах" ((С) Павел Зиновьев), все подобное происходило как бы само собой.

В результате Алик и Хэнк развивались совершенно самостоятельно, не считая чисто книжного, обезличенного общечеловеческого опыта. И тем самым расширяли и дополняли горизонты его индивидуализации, продолжая и дополняя бессознательно унаследованное от отца и через него от прочих предков собственными экспериментами.

При этом Алик больше стремился куда-то с этим пристроиться.

Ну, хоть показывать кому-то, пусть даже случайному. Незнакомому/незнакомой даже лучше, ибо ни к чему не обязывает. Что у него, в общем, почти не получалось, в соответствии с основным принципом диалектики - кто много хочет, тот вряд ли получит. Ну, не считать же тот случай, с Эли. Так там, собственно, и не было ничего. Не случилось. Не состоялось. Да и не могло.

И оставалось ему почти одно только воображение, где он смело превосходил сам себя. Пристроившись, например, в своих мечтах, где-нибудь не очень близко, но на виду у загорающих на пляже девочек, и как бы не обращая на них внимания, лежа на песке, неторопливо не то, чтобы совсем снять, но приспустить до приподнятых колен. И играться. Не на полную, откровенно, но так, слегка.

Кхм... ну, такой. Все равно же на самом деле никогда бы ни на что подобное не решился. Хотя в воображении это у него был почти невинный вариант.

Или вот в кинотеатре. Это зависло в нем с того случая, с прозрачными шортами. На самых задних рядах, и чтобы пустые, чтобы он один и не просматривался. И здесь пару раз у него даже дошло до практических действий, лишь на чуть, чтобы не до самого конца. Так что не все в этой его направленности ограничивалось одним лишь воображением. Хотя и можно сказать, что почти все. В сравнении с этим самым воображением.

Хэнк же, напротив, был деловит, замкнут на себя и совсем не мечтателен. Как будто бы усвоив опыт жизни семьи в социальной изоляции, он уже принял ее как безусловную данность, как непреложное условие их общего, а значит и его собственного бытия в этом мире. И сделал из этого выводы и произвёл некоторый, пусть и небольшой, но следующий шаг. И поэтому, в частности, мастурбировал вполне самозабвенно, без каких-либо рефлексий, озабочиваясь лишь скрытостью этого занятия от посторонних. А также некоторым, как бы, постоянным недоумением, почему ему никак не удаётся полностью избавиться от всех тормозов в этом вопросе. Почему всегда приходится хоть немного, но терпеть, ждать или как-то готовиться вместо того, чтобы вот прямо сразу, как только захотелось... но даже писать так не получается, чтобы где попало. А с этим так вообще, иногда бывают даже такие помехи, что прямо страдание. На несколько дней. Или на неделю или больше. Если, например, поездка какая-нибудь, семейная, или еще что-то.

Всё это, однако, совсем не означает, что он только и делал, что непрерывно ярил, или, что был постоянно этим озабочен. Отнюдь и даже напротив. Интенсивная активность приводила к периодам релакса, когда он совсем забывал или отвлекался от этой стороны жизни и мог спокойно заниматься учёбой, играми или наукой. И стремился он совсем не к регулярности, непрерывности или социальности, хотя бы "как идеалу", как Алик, а лишь к свободе в этом занятии. Ну, или к тому, что ему представлялось ей.

Но действительность каждого из них далеко не достигала того идеала, который рисовало воображение.

Ну и, разумеется, до чрезмерности повышенная скрытность Хэнка была несколько пародированным отзеркаливанием постоянной секретности единственной отцовской общественно значимой деятельности, которая одна лишь демпфировала ставшую уже привычной их изоляцию.

Так что попытка Хэнка к общению с отцом относительно его работы действительно соответствовала некоторой сексуальной эксплуатации, метафорическому инцесту, которому он отдавался добровольно. Как мастурбация моделирует сексуальные отношения, так и инцест является её воспроизведением в масштабе модели, лишь изображающей полноценный секс. Но тем самым, выступает тренингом и подсказкой, последней возможностью ещё исправить положение тому, кто, так сказать, сбился с дороги. Естественно, лишь в том случае, когда не оказывается последним шагом в пропасть.

Точно также и Хэнк не пытался ничего навязать отцу, какого-то выбора или решения, или даже какого-то своего мнения. Он лишь что-то подсказал ему, совсем немного из того, чего достигла его самая сокровенная интуиция. Но это оказалось фатальным как для Павла, так и для всей его семьи, включая и самого Хэнка. На краю пропасти достаточно одного слабого толчка в спину.

- 12 -

Проект, в котором работал отец, официально назывался Международной Комиссией по Вопросам Микробиологии при Организации Объединённых Наций. И попробуй, догадайся, что речь идёт о борьбе со слизневиками. И в таком виде она упоминалась в документации по деятельности ООН, там, где это было неизбежно. Хотя всегда это было в длинном списке подобных же невразумительных подразделений не вполне понятного назначения. И если разбираться скрупулёзно, то подозрение вызвал бы лишь суммарный бюджет этой комиссии. Искусно разбросанный по разным статьям, если бы он был кем-то собран в одну цифру, произвел бы впечатление даже на самых непосвященных. В Ооновских бюрократических лабиринтах скрывался настоящий новый манхэттенский проект. Ну, или проект Пеенемюнде разработки ракетного оружия Третьим Рейхом. Или Аполлон - ну, это уже из нашей реальности, из альтернативной. Там, у них, где Зиновьевы, этого не было. Не летали янки на Луну.

Зато там же, у них, у Зиновьевых, слизневики были следствием и прямым порождением недовоёванной Второй мировой войны.

В общем-то, обыватель знал и даже официально был информирован, что слизневики "были выведены японцами", чтобы терроризировать и убивать население прибрежных городов стран - союзников. А вот о том, как это произошло на самом деле, знали, точнее, строили хоть сколько-нибудь обоснованные догадки очень немногие.

Факты же состояли в том, что в ответ на двойной ядерный удар США по японским городам, японцы ответили асимметрично, биологической атакой на Лос-Анджелес и Сан-Франциско. Разными путями доставленные препараты в один прекрасный момент, параллельно авиационной атаке должны были быть рассеяны в множестве мест в этих городах, особенно там, где обычны значительные скопления людей, это кинотеатры, торговые центры и тому подобное. Воздушной атаке способствовало то, что в этом мире Япония свою битву при Мидуэй не то, чтобы совсем уж выиграла, но не проиграла столь феерично, как в нашем. Поэтому ей еще хватило сил на многое, в том числе и на эту последнюю атаку. В ней они действительно потеряли всё, но сама атака более или менее удалась в отношении, впрочем, одного лишь Сан-Франциско.

Микробиологический коктейль, заразивший этот город, не был однородным, а состоял из целого букета патогенов, таких как чума, оспа, сибирская язва, холера и прочее.

Разразившаяся в Сан-Франциско катастрофа уже сама по себе представляла полноценный Апокалипсис, когда расстрелы толп беженцев из пулемётов и сжигание пригородных поселков напалмом составляют не особо выделяющиеся на общем фоне детали.

Но наиболее неприятным следствием этой атаки было как раз появление слизневиков. Хотя некоторые до сих пор отрицают прямую связь этих событий, сводя дело лишь к удивительному, но в принципе возможному совпадению во времени.

Генетика в этом мире развивалась с опережением по отношению к нашему. Всё же не настолько, чтобы была возможность намеренно создать такое чудовище. Биологическая атака отнюдь не планировалась японцами. Все их разработки подразумевали ограниченное применение патогенов в условиях фронта и прифронтовой полосы. Поэтому им пришлось мобилизовать, по сути, все свои запасы для ответного удара, чтобы добиться сопоставимого эффекта. И им это удалось. Но в препараты, отобранные в спешке, попали и вовсе не предназначенные для этого исследовательские разработки. Но и среди них не было штаммов чёрной амёбы. Она действительно образовалась уже "in vivo", в результате более или менее самопроизвольной мутации, цепи мутаций, какой-то совершенно непредсказуемой гибридизации природных и искусственных форм или действия непредсказуемого мутагенного фактора.

Хотя эта "случайность" была в значительной степени подготовлена японскими спецами. Ведь именно они добились в своих лабораториях соединения в одном микроорганизме геномов не только различных по природе бактериальных видов, но добавили туда множества генов высших животных, включая человека. С какой целью это делалось и как это вообще удалось при тогдашней убогой теоретической и методической базе, это, конечно, вопрос. Как вопрос и то, как эти штаммы попали в применённые в Сан-Франциско боеприпасы.

Но что случилось, то случилось. И пусть историки этого мира сами разбираются.

- 13 -

Ещё с третьего заселения Наблюдатели впервые попробовали добавлять в колонию "подкидышей", время от времени оставлять на берегу новых мальчиков, чтобы наблюдать, как их примет группа, и как они будут адаптироваться.

Гамма был не первым подкидышем. Он был доставлен одетым, в шортах и рубашке, которые с него сняли, когда он ещё толком не проснулся. Группы этой колонии сильно различались по уровню агрессивности и Гамме не повезло.

Когда его раздевали, он ещё ничего толком не понимал и не был способен к сопротивлению, это спасло его от худшего, но ненадолго.

Бета был младше Альфы примерно на год и соответственно слабее физически. Гамма к Бете находился примерно в том же отношении.

Так что он только выходил из переходного возраста и если и выглядел уже в смысле роста и прочего, то сил и стойкости явно не хватало, да и из возраста опеки отнюдь еще не вышел.

В этом было одно из оснований его драмы. Колония, с подачи той группы агрессивных мальчиков, которая его обнаружила, приняла его как объекта всяческого третирования.

В нём же, напротив, чувствовалось некое "происхождение", что, впрочем, лишь усугубляло его положение. Личная память у всех колонистов была надёжно и глубоко стёрта. Но некоторые вещи нельзя искоренить подобными манипуляциями. Привычку к правильной речи, например. Или осанку. Или ещё что-то такое.

И эта проступавшая в нем временами элитарность не позволяла ему смириться с навязываемым ему социальным статусом. Поэтому он пытался сопротивляться, временами яростно, но всегда безнадёжно. Силы изначально были неравны. И потому уже примерно через неделю после его появления на Острове, он был жестоко избит и изнасилован.

А, надо сказать, в этой колонии была некая такая, как бы медицина. Отдельная хижина на окраине посёлка, где могли отлёживаться всяческие больные или избитые. И было "западло" продолжать доставать их и там. Но Гамма, видимо, чем-то так задел "агрессивных", что они сделали для него исключение. Ну, по крайней мере один из них. Ибо агрессивные вообще таковы, что нарушать всяческие правила им было не привыкать.

Здесь Альфа его и приметил.

Он был неподалёку, когда агрессивный подросток терроризировал Гамму. И у него не было желания напрягать свои отношения с его группой, во всяком случае настолько, чтобы вмешаться. Однако поведение Гаммы чем-то привлекло его. Вызывало сочувствие не только упорное, но в чём-то и умелое его сопротивление натиску, которому он заведомо не мог противостоять.

Поэтому сразу после этого эпизода он по-тихому увёл Гамму в своё основное, то, что в пещерке на склоне хребта, убежище.

А спустя несколько недель, когда Гамма уже оправился и попривык, он ещё и принёс ему шорты с рубашкой.

И это уже была настоящая история. Грязная или страшная - как хотите. Но здесь, на Острове, всё выглядит в каком-то другом свете.

Агрессивные в большинстве, за исключением единичных своих представителей, агрессивны именно потому, что компенсируют свою интеллектуальную недостаточность хитроумием. А это возможно лишь в условиях сильного эмоционального напряжения или даже стресса. Так что агрессия есть способ вывести противника из себя, понизив тем самым его интеллект, перенося конкуренцию в поле, где они сильнее. Но зная это можно их и обманывать, эксплуатируя эту недостаточность.

Так и вышло в этот раз. Агрессивный, тот самый, который терроризировал Гамму перед тем, как Альфа его увел, пристал к Альфе заподозрив его в причастности к этому самому исчезновению. Почуял своей звериной интуицией, что он что-то знает об этом или о том, где Гамма прячется сейчас. Альфа отговаривался и отбиваться как мог, пока агрессор не вынудил его высказать в сердцах, что тот просто дурачок и не знает ничего, даже то, как на самом деле живет островное сообщество. А если он ему не верит, то Альфа может кое-что и показать, прямо сейчас. А авторитет у Альфы как у "разведчика", лучше всех знавшего Остров, был общепризнанным.

Ну террорист и купился.

И они залезли на самые верха, как раз на ту самую площадку, с которой.

Альфа, собственно, не собирался его убивать, не планировал, во всяком случае. Психологема, однако, состояла в том, что чем больше они общались по дороге, тем более неприятным становился для него этот подонок. Поначалу Альфа думал, что его реакция, когда он увидит Гекатомбу, может быть ему интересна. Но он ошибся. Глубина ущелья была не так, чтобы очень, метров сто всего, ну, может, полтораста, и при нормальном зрении можно было бы легко разглядеть, что некоторые округлой формы камни на его дне какие-то необычные. А учитывая, что их таких было несколько, и что рядом же лежали другие, тоже необычные своей удлинённостью и белым цветом, догадаться, что это были черепа и кости было вовсе не трудно.

Юный террорист, однако, оказался или совсем уж тупым, или просто не поверил тому, что увидел, полагая, что Альфа как-то хитро его обманывает. Скорее, впрочем, что предчувствие некой настоящей жути, притаившейся в этом и без того не очень-то приятном месте, не позволяло ему видеть то, что было прямо перед глазами. Ну, такова уж общая особенность эмоционально неустойчивых натур. Он только стал еще больше хамить и даже угрожать Альфе, блокируя шевелящийся в его душе ужас обвинениями в его адрес.

И тогда Альфа стал заговаривать его, отвлекая внимание, одной рукой показывая на Гекатомбу, а другой поднял с земли увесистый булыжник, изображая намерение бросить его на нее, чтобы показать. Но когда звереныш стал всматриваться и на миг потерял бдительность, Альфа трахнул его этим булыжником по голове.

Он подумал, что убил парня, но уже раздевая обнаружил, что тот еще дышит. В отличие от мерзкой мордочки, на которой так и отпечаталась вся его злобная дебильность, лишенное загара резко контрастировавшее с худыми грязно-коричневыми руками и ногами белое нагое тело подростка оказалось хорошо сложенным и привлекательным, до того, что на фоне страха и сознания совершаемого им греха Альфа проникся к нему настоящим вожделением.

Но его не хватило на то, чтобы реализовать вспыхнувшую страсть, тем более добить. Не смог. И сбросил в пропасть еще живым. Подкатил голое тело к краю обрыва и столкнул вниз, ногой.

Как ни был крут склон, всё же, чтобы брошенный предмет достиг дна ущелья, его надо было хоть немного толкнуть горизонтально. Поэтому, когда здесь избавлялись от мёртвых, их бросали сильно раскачав за руки и за ноги. Иначе тела застревали бы где-то на склоне.

Понятно, что Альфа в одиночку не мог так сделать, и тело катилось по склону, ударяясь о камни и ломая колючие кусты, и остановилось, далеко не достигнув дна ущелья. Тем не менее, пацан скорее всего был ещё жив. Но вряд ли способен выбраться, даже если бы и пришёл в себя после вероломного удара. Это и в нормальном-то состоянии почти невозможно, а в поломанном заведомо.

Но Альфа подождал еще несколько дней, для надежности, перед тем как сходить к Гекатомбе, чтобы затащить на нее труп, спрятав его под слоем земли и мусора.

- 14 -

Сама по себе черная амёба не представляет собой очень уж агрессивный патоген. Крупное одноклеточное, хорошо различимое в пробирке с чистой водой как черные медленно передвигающиеся по дну и стенкам точки, амеба, разумеется, заразна, но естественные защитные силы организма здорового человека более или менее справляются с ней. Прорыв обороны происходит лишь когда внутрь попадает большое количество амёб. Но в этом случае картина болезни, неминуемо приводящей к скорой и мучительной гибели, поистине страшна. Амёбы просто выедают человеческое тело изнутри, на глазах превращая в слизистую труху все внутренние органы и прорываясь на поверхность страшными язвами.

Тем не менее, нестойкая к самым обычным антисептикам и антибиотикам, амеба не представляла бы собой какой-либо выдающейся угрозы, если бы не была лишь одной из форм слизневика. Когда амёбы накапливаются где-либо в благоприятной для этого среде, они претерпевают трансформацию в сидячую форму, прикрепляясь образующейся у них клейкой подошвой к любой поверхности и обрастая многочисленными иглоподобными выростами, вроде колючек морского ежа, которые, в отличие от последних, оканчивающихся небольшими прозрачными капельками, похожими на блестящие росинки на травинке.

Каждая прикрепившаяся амёба становится центром притяжения для других, устраивающихся по соседству, причём и сама не перестает размножаться. Так что через некоторое время образуется непрерывная плёнка, покрывающая значительные территории многослойным налётом. Количество "негроидного" пигмента в амёбах, ставших клетками этого налёта, снижается, что в совокупности с множеством прозрачных блестящих капелек на концах выростов приводит к характерному серому с легким серебристым отливом его цвету, отчего он напоминает пятна плесени.

Американцы так и называют эту форму, серая плесень, но все остальные говорят о серой слизи, и эта терминология применяется как научная и официальная.

Также серая слизь напоминает плесень и в микроскоп, под которым видно, что она вся буквально пронизана бесконечными нитями, которыми становятся первоначальные "колючки морского ежа".

Серая слизь не является окончательной формой. Если чёрная амёба питается обычным для всех амёб способом, отличаясь от них лишь повышенной всеядностью и агрессивностью, то серая слизь в основном пожирает собственную подложку, на которой укоренилась. И по мере накопления массы, она претерпевает дальнейшие метаморфозы. На поверхности тонкой плёнки образуются пятнами вначале небольшие, темнеющие по мере созревания утолщения, которые могут рассасываться либо превращаться в сгустки поперечником от единиц до десятков сантиметров, с формой, стремящейся к шарообразной, которые при дальнейшем развитии отделяются от родительской колонии и существуют далее уже самостоятельно.

В неблагоприятных условиях значительная часть серой слизи также стягивается в такие колобки, перед тем как оставшаяся погибает. Ну и поскольку серая слизь, как и чёрная амёба отличается невероятной прожорливостью, она быстро исчерпывает ресурсный потенциал очередной освоенной ниши, оставляя после себя множество таких шариков.

Эти чёрные колобки, макроамёбы или родбариды Александр Мееров. Сиреневый кристалл.

. имеют "сопливую" консистенцию и представляют собой многоклеточный псевдоорганизм, способный к питанию и передвижению как целое, немного напоминая повадками большую виноградную улитку. Они столь же всеядны, как и все формы слизневика, но процесс питания у них более медленный, и растут они также медленнее, хотя также чрезвычайно быстро в сравнении с любыми естественными жизненными формами сопоставимых размеров.

Пищеварение у родбарид внешнее и весь этот удивительный биохимический процесс происходит исключительно на поверхности их тела. Если движущегося либо "спящего" родбарида можно взять даже голой рукой, хотя это может быть и неприятно, то занятого пищеварением ни в коем случае нельзя даже трогать. Уникальная для каждого вида гремучая смесь из органических энзимов и неорганических кислот немедленно вызовет сильнейший химический ожог с дальнейшим быстрым лизированием контактировавшего с колобком эпидермиса.

Можно сказать, что по способу питания родбарид представляет собой вывернутый наизнанку желудок. И его питательная агрессивность такова, что в благоприятной среде, например в дереве, он моментально выедает округлые в профиле ходы, подобные произведениям личинки жука-типографа, отличающиеся только удивительной прямизной, как будто их проложили по линейке.

Возможно, что основной формой слизневика следует считать именно родбариды, хотя здесь мнения отнюдь не устоялись. Во всяком случае эта форма наиболее устойчива к разнообразным негативным для нее факторам и наиболее способна к распространению на суше. Черная амеба не образует каких-либо спор, легко подавляется антисептиками, серая же слизь во всяком случае неподвижна, в принципе, ее можно хотя бы сжечь из огнемета, но родбариды находят ответ на любой сильный деструктивный фактор среды. Например, при обработке антисептиком, они образуют защитную оболочку либо вырабатывают разрушающий этот антисептик биохимический секрет. Но главное, передвигаясь, они быстро захватывают обширные территории, заползая в самые укромные места, где даже без пищи могут скрываться неопределенно длительное время.

Черная амеба в принципе тоже распространяется по большим территориям, но только в водной либо сильно увлажненной среде, и скорость ее распространения несопоставима со способностями родбаридов.

Колобки чувствительны к отсутствию воды, но при обнаружении благоприятного для этого места (влажность плюс большое количество разнообразной органики) вновь разжижаются в массу черных амеб, из которых, по сути, состоят, и порождают, в свою очередь серебристые пятна новых колоний серой слизи.

В воде, особенно морской, которая им наиболее благоприятна, черные амебы слипаются в некое подобие огромных медуз, поперечником достигающих нескольких сотен метров. Или, скорее, колоссальных размеров чайный гриб, поскольку в большей степени всё же колония микроорганизмов, чем целостный организм.

При этом любое достаточно сильное механическое воздействие на него приводит в качестве реакции к его разжижению, частичному или даже полному превращению из довольно упругого единства в слизеподобную растекающуюся кашу, состоящую из массы индивидуальных клеток, расползающихся по всей окрестной территории. Когда это происходит на твёрдой поверхности, при наличии подходящих условий, периферийные области образующегося слизевого пятна порождают колонии серой слизи, которая, как известно, развивается "со скоростью горения".

Из всех форм серая слизь самая страшная. Достаточно любого контакта с ней чтобы погибнуть. Она способна переваривать практически любую органику и разрушает даже некоторые минералы и конструкционные материалы, превращая их буквально в труху. Цветущие острова Микронезии после появления на них серой слизи превращаются в навечно зараженные слизевиком мертвые пустыни, практически лишенные какой-либо жизни.

- 15 -

Особым свойством слизневика является биоэлектрическая активность. Эта активность свойственна всем его формам. Даже чёрная амёба способна в какой-то степени концентрировать и использовать электрические заряды на своей поверхности, как в качестве оружия, так и в процессе передвижения. Но как и все другие опасные качества, эта способность наиболее свойственна многоклеточным формам, то есть серой слизи и плавающим медузоидам.

Использует она её в двух основных направлениях, во всяком случае таковые выявлены в ней после длительных исследований.

Во-первых, она подавляет любую микрофлору вокруг себя, попросту выжигая её высокочастотными импульсами. Это подобно действию антибиотиков, вырабатываемых плесневыми грибками, но здесь это делает электромагнитная "аура", окружающая серую слизь.

Ну и самое парадоксальное применение, это сканирование окружающей среды. По этому поводу шли и продолжают идти самые бурные обсуждения и споры в ММК и в иных коллективах, занимающихся этой проблемой. Именно этот факт является главным основанием для подозрения серой слизи в психичности и даже и в разумности, по крайней мере в некоторых отношениях.

Хотя данный взгляд до сих пор является экстремистским, но фактом является то, что в совокупности с так называемым "бешенством генетических структур" ничто иное не может объяснить потрясающую адаптивную гибкость слизневика.

Особенно это относится к родбаридам. Дело в том, что при всём внешнем сходстве этой формы, ее генетическая настройка оказывается очень различной в разной среде, и при этом она всегда в наилучшей степени ей соответствует.

Это совсем не очевидно, и выявлено было далеко не сразу, но чёрные колобки, перенесённые в другие условия, туда, где прекрасно существуют вроде бы точно такие же макроамёбы, потомки местной колонии слизи, как правило хуже справляются с местной флорой и фауной, и переваривают то, что служит пищевым ресурсом для местных. И в результате чаще погибают.

Меньше это заметно на водной форме, но и её, скажем, пресноводные "северные" или "южные" модификации радикально отличаются набором экспрессированных генов, и как следствие, в отдельных случаях могут иметь даже различное соматическое обустройство.

При этом меняются не сами гены, что было бы совсем необъяснимо, но протеиновые комплексы, управляющие ими, их активаторы и репрессоры. А тем самым, перестраивается и вся логика их функционирования. И это тоже относится к явлениям, механизмы которых по меньшей мере труднообъяснимы.

В целом же, создаётся такое впечатление, что серая слизь не просто переходит в следующую фазу зрелого слизневика, а в какой-то степени "сознательно" эту фазу "строит", примериваясь к сведениям, которые получает о своём окружении посредством этого самого электромагнитного сканирования.

Иными словами, родбариды являются в некотором смысле не столько потомками, сколько "изделиями" серой слизи, ее биороботами. А гигамедузы сочетают в себе "естественное" и "искусственное", построенное на основе "рефлексии окружающей среды".

В обоснованиях такого экстремистского представления числится тот факт, что органическая целостность как серой слизи, так и гигамедуз всегда пронизана сонмом тонких клеточных отростков, в которые превращаются изначальные шипики оседлой формы. Эти отростки соединяют клетки, удалённые друг от друга порой на целые метры. При этом никакого подобия синапсов не наблюдается и в помине. При росте шипика, когда его навершие соприкасается с другой клеткой, оно просто проедает её оболочку, лизируя её комплексом энзимов, и отросток, в который превращается шипик, чисто механически вторгается в клетку, объединяя её протоплазму со своей.

Мембранного срастания, между тем, не происходит, вторгшийся в клетку шипик затыкает образовавшуюся дыру в клеточной оболочке чисто механически.

При разжижении же взрослого слизневика, клетка, которой принадлежит отросток, сбрасывает его, затягивая лишь собственную мембрану в месте его подсоединения. При этом отросток теряет герметичность, внутреннее давление, порождённое тургором, падает, и отросток выпадает из клетки, в которую внедрился. И так как типично у каждой клетки имеются тысячи таких внедрённых отростков, она в подавляющем числе случаев не успевает зарастить свою оболочку и просто гибнет, стремительно теряя содержимое.

Тем не менее, некоторое количество клеток ухитряется выживать, превращаясь в чёрные амёбы либо в "тупую" форму серой слизи, в которой механическое раздражение не вызывает реакции разжижения. В последнем случае некоторая часть отростковых межклеточных соединений сохраняется.

И вот эту отростковую сеть экстремисты в наибольшей степени и подозревают в ответственности за "элементы разумности" в поведении слизневика, ибо видят в ней некий аналог и подобие нейронных сетей, образующих нервную систему у высших животных. Хотя если и так, то функционирует она совершенно отличным от них способом.

- 16 -

Павел Зиновьев работал в международной корпорации, подчинённой непосредственно Совету Безопасности ООН, занимавшейся изучением слизневика и разработкой технологий его сдерживания. И если он не входил в тройку лидеров этой корпорации, то уж в топ-10 её занимал законное место. В первый период работы этой Комиссии члены её, преисполненные настоящего пафоса и энтузиазма, работали не за страх, а за совесть, сутками напролёт, во имя выживания всего человечества. У Павла от этого времени сохранились наиболее яркие воспоминания, как он, с другими членами разведывательного отряда на каком-нибудь оккупированном слизневиком острове в Тихом океане, пробирается в химзащите по руинам местного посёлка, собирая бесценные образцы для Комиссии. Посёлок тот сначала до каменного кружева, рассыпающегося при прикосновении, был буквально выеден, высосан слизневиком, а потом всё, что от него осталось, ещё долго поливал напалмом отряд зачистки.

Наиболее опасной была серая слизь. Малейшее прикосновение к ней вело к гибели. В то же время, она вовсе не была каким-то там голливудским монстром, который выживал во всех условиях и за пять минут экранного времени развивался от микроорганизма до огромного всепожирающего чудовища. Росла она со скоростью обычной плесени и была довольно требовательна к условиям обитания. Ей нужна была вода в достаточном количестве, но под водой она быстро гибла. Кроме того, её угнетали антисептики и антибиотики и убивал, помимо напалма, обыкновенный йод. Но и избавиться от неё было настолько же трудно, как и от обычной чёрной плесени.

Наилучшие для себя условия она находила в городской канализации, где скрыто развивалась, порождая настолько мощные колонии, что они могли полностью забить стоки.

При этом области заражения серой плесенью остаются сами по себе локальными, и с ними ещё как-то можно было бы бороться, если бы она не порождала периодически чёрных колобков - макроамёб, которые расползались в разные стороны от неё со скоростью виноградных улиток, которых в какой-то степени напоминали, отличаясь лишь упорством и целенаправленностью своего не слишком быстрого, но и не такого уж медленного перемещения.

Все виды слизняка постоянно сорят вокруг себя чёрными амёбами. Тоже делают и чёрные колобки. И вот в этом и есть их настоящая опасность. Везде, где они проходят, остаются популяции амёб, которые в подходящих условиях порождают новые колонии серой слизи.

Как и улитки, колобки требуют сырости для своего существования и передвижения, но в отличии от серой плесени спокойно живут и под водой. Но они способны в некоторой степени переживать недлительные высыхания, образуя что-то вроде капсулы или цисты из высохшей корки на своей поверхности.

Прямой контакт с макроамёбой опасен лишь тем, что от неё можно заразиться чёрной амёбой, которая микроскопическая. Но этого может и не произойти, если на контактировавшем с колобком участке кожи нет ранок и вовремя его продезинфицировать или хотя бы вымыть.

С другой стороны, такой контакт заведомо неприятен, так как макроамёба может ещё и чувствительно ударить электричеством.

Среди легенд или мифов, бытовавших среди разведчиков, был и такой, что встречаются колобки, которые этим разрядом могут даже и убить. Достоверность этих слухов, однако, считается сомнительной, хотя действительно, макроамёбы сильно разнятся по мощности удара.

Помимо сбора разнообразных образцов, одной из основных задач разведгрупп в заражённой местности являлся поиск скоплений макроамёб, которые истребительные отряды не могли обнаружить при территориальной зачистке. Впрочем, это было почти бесполезное занятие, вполне очистить местность удавалось лишь в очень редких благоприятных случаях и лишь при тотальной обработке территории, после которой на ней не оставалось вообще ничего живого.

Зиновьев вошёл в проект как специалист по электромагнитным полям и излучениям, из радарного КБ. Первоначальная задача электромагнитной группы, в которую он входил, состояла в разработке различных детекторов слизневика, который всегда в любой своей форме мощно отмечался в радиодиапазоне. Собственно, Павел и изобрёл, ещё в своём КБ, на чистом энтузиазме и пафосе борьбы со страшнейшей опасностью для всего человечества, именно такой, вполне приличный по функциональным возможностям детектор, который и стал базовой моделью для всех последующих модификаций и разновидностей, когда его пригласили в "комиссию".

Впоследствии, когда выявилась чувствительность слизневика к электромагнитному облучению, добавилась и "обратная" задача, состоящая в разработке электромагнитного оружия против него. Располагая немалыми средствами, комиссия привлекла к работе многих видных специалистов по биоэлектричеству, и они постепенно сформулировали технологии электромагнитного воздействия на слизневика, а попутно, и на обычных животных. Дело состояла в поиске особых резонансных частот, произвольно раскачивая которых можно было добиваться самого разного действия на нервную систему, вплоть, как считалось, до прямого управления поведением. Но это в возможном перспективном будущем, а на данный момент разного вида лучевые установки и даже переносные лучевые ружья зримо действовали на слизь, подавляя её активность и вирулентность, и при подходящей мощности могли даже убивать макроамёб.

В противоположность союзникам с их "комиссией" японцы располагали какими-то альтернативными технологиями, как предполагалось, основанными на биохимическом подходе. Поэтому изначально они лучше справлялись со слизневиком, поддерживая мнение, что они специально его разработали как прямо направленный против союзников вид вооружений.

Скорее всего это было не так, и слизневик появился в той или иной мере случайно. Во всяком случае, японцы также отнюдь не владели ситуацией и прорывы катастрофического масштаба время от времени происходили и у них.

Так или иначе, но со временем, по мере накопления опыта, знаний и технологий, обитатели альтернативной Земли научились сдерживать и по отдельным направлениям даже теснить слизневика, обеспечивая для себя приемлемый уровень безопасности.

Притом, что комиссия продолжала полным ходом свои разработки. Пока наконец не вышла на то, что с ходу представилось полным и окончательным решением вопроса - были выявлены закономерности строения спектров резонансных частот, которые позволяли создать по-настоящему летальное лучевое оружие против слизи.

"И вот здесь". И вот здесь, наконец, вмешалась политика. Оказывается, политики давно приспособились к жизни под угрозой слизи и прекрасно при этом себя чувствовали. В частности, слизневик считался основным фактором, сдерживающим развитие Жёлтого дракона, так называемой японской зоны сопроцветания. Всякие там Тайланды с Сингапурами - ну, вы знаете.

И "наверху" отнюдь не были склонны разрушать сложившееся равновесие и порождать себе мощного конкурента, да ещё и находящегося на противоположной стороне.

Притом, что Комиссия была ориентирована весьма предметно, она реально занималась решением научно-технических задач, и её лидеры не слишком ориентировались в политических нюансах. Поэтому и политикам было сложно с ними договориться.

В результате у многих её честных работников произошёл известный шок, от попадания из светлой страны будущего, в которой никто не прячет никаких тёмных целей от других, а все работают дружно и честно, выкладываясь по максимуму, в смурную, туманную и опасную страну не очень-то приятных чудес, в которой для того, чтобы только остаться на месте надо очень быстро бежать изо всех сил. И в которой логически правильный вывод или предсказание могли быть ценными лишь тем, что обозначали именно то, что не может произойти или быть принято ни при каких условиях.

- 17 -

В образовавшейся кампании, Гамма был самым младшим и неумелым, и уже в силу этого самым патронируемым членом. Хотя может быть и не только в силу этого. Но он появился на острове совсем недавно и просто не умел добыть себе даже пропитания. И поначалу жил просто тем, что ему давали. А когда Альфа одарил его шортами и рубашкой, в его поведении появились некие такие нотки прямой угодливости, не совсем приятные для обоих старших ребят.

Может быть он действительно сломался, а возможно просто не умел быть благодарным, да ещё и находясь в полной зависимости. Ну а может быть пацаны просто неправильно интерпретировали его поведение.

Короче, в один прекрасный день они его садомизировали. Точнее, это сделал Альфа, а Бета лишь помогал ему. Он позвал его в пещерку, а потом нагнул и удерживал "собачкой" во время всего процесса.

Трудно сказать, было ли это изнасилование. Во всяком случае, никакого предварения перед этим не было, но и Гамма не сопротивлялся, хотя и не выказывал особой радости.

Бету же после мероприятия просто-напросто стошнило, и весь оставшийся вечер он время от времени бегал мастурбировать в кусты, безуспешно пытаясь погасить мучивший его телесный и психологический дискомфорт.

И это по отношению к Гамме было скорее воспитательное, чем сексуальное мероприятие, ибо ни до, ни после ничего такого больше не было. Притом, что Гамма оказался достаточно сообразительным, чтобы вести себя более адекватно.

Эта тройка, став со временем намного более самостоятельной, вовсе не порывала всех связей с основным поселением и не стремилась к этому. Но Гамму они старались лишний раз никому не показывать.

Но колония в общем особо и не интересовалась, как и в случае убийства Альфой мальчика-садиста. Пацаном больше, пацаном меньше, если только это не были лидеры, постоянно находящиеся в центре общественного внимания.

Впрочем, всю троицу вместе с Гаммой при желании легко можно было застать на море, где они вместе ловили рыбу или купались.

Купались они как правило в одежде, опасаясь, что если оставят её на берегу, то её унесут роботы или украдут колонисты.

Но иногда и голышом, но тогда только парами, вдвоём, оставляя кого-нибудь на берегу, присматривать за шортами.

Вот так они и жили, месяцев девять - десять, до самого Контакта. Гамма при этом проявил себя достаточно сообразительным в отношении приобретения всяческих навыков, необходимых для выживания на Острове, и быстро выровнялся в отношении своей полезности со своими старшими.

Единственное, что его ещё противопоставляло Альфе и Гамме, это то, что он прятал от них свои мастурбационные практики, как и они перед ним особо не выставлялись, в противоположность взаимной открытости Альфы и Беты друг перед другом.

В этом можно усмотреть вольное или невольное моделирование отношений в семье, когда родители прячут от детей свои занятия сексом, а дети онанизм. Притом, что с некоторого момента для тех и других в равной степени это перестаёт быть тайной.

И это вполне сочеталось с "детской" ролью Гаммы в группе, которая в принципе существовала не на основе какой-то особой приязни, но более всего из необходимости выживать и решать проблемы. Но наличие в ней кого-то, кто требовал повышенной заботы и внимания сплачивало ее, как дети поддерживают единство семьи.

- 18 -

Павлу пришлось пережить немало в своей предыдущей жизни в России. В четырнадцать лет он два месяца даже партизанил. Ну как партизанил, не особо, конечно, но реально жил в лесу, пока вместе с партизанами, окруженцами и беженцами пробирался тайными тропами к своим. Довелось даже участвовать в боях, хотя, как он говорил, стрелял он не столько в немцев, сколько в сторону немцев.

Родители остались в немецкой оккупации, и след их он потерял надолго.

Потом было недоверие у тех, кто встретил их на той стороне, лагерь для перемещенных лиц, наконец, подсобная работа на радиозаводе, в глубоком тылу, на Урале.

Потом ему повезло, нашлась рабочая семья, которая приняли его к себе на проживание. Не совсем бескорыстно, там было двое малолеток, справиться с которыми не хватало рук и глаз. Но в общем это была типичная для тяжких военных времён взаимопомощь, в которой взаимная приязнь не так, чтобы особенно важна, но без которой страна, скорее всего, просто не выжила бы. Во всяком случае вполне вероятно, что в условиях заводского общежития не выжил бы Павел.

Он и так старался быть там как можно реже, при любой возможности оставаясь ночевать на заводе, и тут же согласился доучиваться в вечерней школе, как только ему это предложили. А всё имущество его, всякие там кружка-ложка-сменка-документы, помещалось тогда в невеликую котомку, которую он всюду таскал с собой, так как даже этого невозможно было на минуту оставить без присмотра в общежитии.

Школу он закончил с опережением, догнав и обогнав собственный возраст, компенсировав талантом и усердием войной потерянные два года. Так что его с ходу, особо даже не спрашивая, определили в радиотехнический техникум, тоже на вечерний. А на заводе перевели в конструкторское бюро. И выделили собственную комнату в коммуналке.

Здесь тоже было не сахар, с соседями, но даже отдалённо сравнивать с общежитием было невозможно.

В КБ для него появился некоторый творческий простор, а продолжавшаяся "полу война" создавала и поддерживала спрос на объективность в оценках и результативность в деятельности. Так что его изобретательская инициативность получила подкрепление как служебным ростом, так и тем, что после техникума он, практически автоматом, попал в специализированный ВУЗ, тоже на вечернее отделение.

Где, студентом, на каких-то субботниках - воскресниках и познакомился с Гала, которая тогда еще была Галиной.

И года три это знакомство было достаточно далёким, они просто "немного дружили".

Между тем, слизневики добрались до русского Дальнего Востока. И только тогда руководство страны осознало масштаб угрозы. Среди прочих мобилизационных мероприятий было открытие доступа всех секретных институтов и КБ к самой чувствительной информации "по слизи". Что, собственно, и позволило Павлу выработать сначала некую концепцию, а потом даже и вполне конкретную схему своего электромагнитного детектора.

Вышестоящее начальство восприняло его инициативу весьма скептически, но в условиях общей паники перед надвигающейся неумолимой угрозой, не могло не дать ему возможность опробовать свой метод.

Однако машинка сразу заработала, и при всех недостатках наспех на коленке собранной конструкции, стала настолько востребованной, что без лишних обсуждений и прочих оформлений сразу же пошла в серию.

Хотя военные страшно ругались на разные её особенности, но отрывали, как говориться, с руками, за неимением ничего не только лучшего, но даже и подобного.

Здесь как раз на горизонте обозначилась и международная Комиссия. Павел же успел кое-что опубликовать в научном журнале, по слизневику и возможности его дистанционного электромагнитного обнаружения, сугубо теоретическое. И Комиссия его, конечно, затребовала, как ведущего специалиста по теме. Одно время руководство пыталось его прятать, но недолго. Политические ветры очередной раз поменяли направление, и Павел был с некоторой даже помпой, среди небольшого числа других специалистов, откомандирован как представитель, в порядке исполнения союзнического долга, в Комиссию.

Суммируя, отметим, что жизненного опыта у Павла Зиновьева вполне хватало, чтобы распознать новую ситуацию в проекте международной Комиссии. Но всякая "политика" у него в голове прочно ассоциировалась с такими вещами, как война, обман, убийство, подлость и пр., и т.д. и т.п. Поэтому душа его не принимала такой интерпретации. Получалось так, что тёмная эта сторона человеческого существования догнала его и здесь, почти в раю с точки зрения человека, пережившего мировую и отечественную войну на выживание, в России, во всех её самых неприглядных ипостасях. И он просто не хотел в это верить.

И потому хамская по сути, но одновременно и инфантильно-наивная попытка Хэнка дать ему практический совет, разъяснив ситуацию со своей точки зрения, действительно задела его за самое больное место.

- 19 -

Всё же филиокве неправильное понятие. Не должны дети иметь возможность сознательно влиять на жизненный выбор своих родителей.

Возможно, что Павел и сам сделал бы этот выбор. Но своей инициативой Хэнк нагло влез в его экзистенциальные измерения, представив себя в господствующей роли некоего авторитета. И скорректировать спонтанно оформившиеся ассоциативные расклады было теперь уже невозможно.

Конечно, господство Хэнка, если вообще хоть на миг и возникало, могло быть лишь чисто символическим. Но в этом была и явная и неизбежная заявка и на нечто большее, в полном соответствии с общим направлением развития и созревания самого обыкновенного эдипова комплекса.

Фишка же всех этих фрейдистских комплексов-симплексов в том, что люди делают это совершенно не осознавая, и чаще всего, не имея каких-либо подобных намерений. Просто так получается, как бы само собой. Хэнк точно не собирался как-то унижать своего собственного отца. Напротив, он его глубоко уважал и любил настолько, насколько это было для него вообще возможно. Да, он действовал более всего из эгоистической доминанты, так как потери отца в его социальной диспозиции означали бы и вполне ощутимые материальные и иные потери и для Хэнка. Но ни в малейшей степени не против отца, а совсем даже наоборот.

Получилось же так, что он как бы подтолкнул отца, стоящего, в колебаниях, на краю обрыва.

Короче, Павел ушёл из проекта в предвидении его заката и самого безобразного по форме демонтажа. Не то, чтобы совсем ушёл, но существенно переместился. В теоретические отделы. Благо было много чего накоплено, за десятилетия, чем можно было поделиться.

Его пытались удержать, но не очень настойчиво. Проект действительно менялся, но это не оказалось каким-то его эпическим концом. В противоположность ожиданием Павла и Хэнка, при значительном сокращении штатов и финансирования, головка комиссии, в целом, особых ущербов не понесла. И если бы Зиновьев остался, жизнь его ни в чём никаких заметных изменений не претерпела. Разве что появилось бы заметно больше свободного времени.

Конечно, проект подвергся значительному забюрокрачиванию, и существование в нём приобрело парадоксальные черты, когда обычным делом становится наказание невиновных и награждение непричастных. Что со стороны может показаться настоящим идиотизмом, но в чём на самом деле наличествует вполне понятная практическая логика, легко просматриваемая, если знать действительные намерения тех, кто им управляет. Конкретно, касательно Комиссии, ей было необходимо соблюдать равновесие между необходимостью сохранения и развития технологий контроля за слизью, и в то же время ни в коем случае не допустить их реального масштабного применения. Притом, что сами эти задачи необходимо было скрывать от посторонних глаз и умов. Так что летальное оружие против слизневика неожиданно и вопреки всякому разуму зависло в разработке на самой последней стадии. И разработку эту никак не удавалось сдвинуть с места. Ну вот так как-то всегда выходило, в результате, вроде бы, всеобщих, как бы, искренних желаний и усилий.

И тогда, если полагать, что Павел покинул комиссию в результате разговора с Хэнком, то получается, что Хэнк не только не добился своего, но даже и совсем наоборот, сам сделал то, чего, как бы, больше всего боялся. Так как Павел не только заметно потерял материально, но теперь у него ещё и был нормированный рабочий день, и всяческие их совместные семейные развлечения, вроде морских или автомобильных дальних и ближних походов сильно сократились. Зато теперь он каждый день был дома, и степень его участия в контроле за детьми значительно возросла. И если старшим это было уже более или менее безразлично, то Алика с Хэнком это особо не радовало, при всей их любви к собственному отцу.

Павел же считал, что его переход на другую работу был его личной инициативой. А в отношении к Хэнку он придерживался метафоры, что если тебя оцарапал котёнок, то это твоя вина, а не котёнка. Возможно, это было лишь его личным заблуждением и иллюзией. Во всяком случае, они с Гала давно отказались от попыток контроля за своими детьми, ещё с того случая, с лестницей. Но Павел всё же пока продолжал эпизодические попытки как-то влиять на их жизнь. В противоположность своей жене, для которой дети оказались, пожалуй, наибольшим разочарованием в жизни. Не в том плане, что всё было совсем уж плохо, но "всё" оказалось совсем не таким, как ожидалось.

Возможно потому, что существование в идеократическом обществе благоприятствует формализации Логоса, когда при наследовании опыта поколений понимание подменяется бездумным заучиванием технологий. То есть, основу реакции на всяческие "вызовы" жизни и окружающей среды составляет автоматическая отработка последовательности действий в соответствии с заученным когда-то протоколом. При этом несовпадение результата с ожидаемым обескураживает и приводит к дезориентации.

Точно также было и в отношении детей. Здесь постоянно что-то обламывалось, причём так, что "инстинктивно" вину за это хотелось приписать именно им. Но "семантически" это было бы совсем уж глупо, и потому даже такая реакция оказывалась изначально дискредитированной.

Короче, "бессознательно" Гала представляла своих будущих детей в соответствии с пропагандистскими картинками образцовой семьи, в которой симпатичные и послушные отпрыски-воспроизведения представляют собой повзрослевших кукол, лишь ставших большими, вместе с обретением всех положенных функций взрослого организма.

- 20 -

Было раннее утро, когда наша троица уже была на пляже. Альфа караулил одежду и что-то там строгал кремневым ножом из веток, а Бета с Гаммой купались голышом. Потом они решили сходить, как часто делали, к отрогам Хребта, половить рыбу к завтраку.

Однако на этот раз они, дойдя лишь до середины пути, остановились как вкопанные: метрах в ста от берега на небольшой волне болталась миниатюрная подводная лодка.

Память у пацанов, безусловно, была прочно заблокирована, но лишь личная. Они почти не помнили ничего о себе, своих родителях или воспитателях, своей биографии, некоторые даже имён своих. Но память общего характера была открыта и вполне себе работала.

Так что если когда-то что-то "проходили в школе", или даже только слышал, или читал где-то, то вполне себе помнил и знал.

Так что определить, что это подлодка, им труда не составило.

Вполне даже классических очертаний, над ней торчала небольшая, ходившая вверх - вниз на волне рубка, на ней, как и положено, возвышались чуть выдвинутый перископ, шнорхель и даже, кажется, пара антенн с решёткой, вероятно, небольшого радара.

Люк был открыт, наверху рубки, а не сбоку, как у больших кораблей. Рядом с ней болтался какой-то буй, возможно, она стояла на якоре, так как вовсе не собиралась куда-то уплывать.

Значит, решили справедливо пацаны, где-то должна быть и обыкновенная лодка, и экипаж, на берегу.

Нам трудно представить, насколько это их напугало, ибо здесь как раз важно полное отсутствие биографической памяти. Точнее, не столько напугало (не из пугливых всё же), сколько шокировало. Они никак не могли представить или предвычислить, хотя бы в самой приблизительной форме, что всё это может означать для их дальнейшего существования. Прежде всего, кто и зачем сюда приплыл? Но социальная память, о том, как и зачем вообще живут какие бы то ни было "другие", у них тоже была повреждена, хотя и не в такой степени, как личная. Так что по своей подготовленности к этому событию они были подобны дикарям, впервые встретившим у своих берегов парусники и белых пришельцев.

В общем, они были как бы поражены внезапным раздвоением личности между двумя довольно сильными импульсами, спрятаться либо, напротив, искать встречи. В результате возникало состояние шока и ступора. И тогда Альфа, как старший, отвёл их к зарослям, подальше от берега, чтобы не быть заметными среди деревьев и понаблюдать пока, не вернётся ли кто-нибудь к лодке.

- 21 -

Гала получила настолько хорошее гуманитарное образование (искусствоведение), насколько это было возможно в условиях "полувойны". Но это нисколько ей не помогало, в силу этой самой, доминирующей в ней формальности этих знаний. Она не была настолько талантливой, чтобы самостоятельно переварить хотя бы часть из них и преодолеть этот барьер, отделяющий её от реальности. Впрочем, она была хорошей ученицей, и знания её были, по крайней мере, действительно обширны и достоверны, ибо происходили из вполне авторитетных источников. Кроме того, она наработала неплохую интуицию в отношении всяческих артефактов, и зачастую даже с одного взгляда могла определить принадлежность какой-нибудь картины той или иной художественной школе, историческому периоду или даже непосредственно автору. Либо определить подделку даже очень хорошо выполненную. Так что поначалу она, хотя и не без труда, смогла найти себе неплохую работу в соответствующих кругах. С работой этой, из-за детей, пришлось однако довольно быстро расстаться, но завязались нужные связи, и она успела заработать себе определённый авторитет. Так за ней остались не такие уж редкие консультации по разным вопросам, создававшие для неё некоторую материальную независимость, важную хотя бы в психологическом отношении.

И одна из её значительных психотравм связана именно с этим. Вообще-то, в семье особо не разделяли её художественные интересы, хотя и поддерживали её попытки что-то изображать на холсте. Но этим всё и ограничивалось. Но однажды, совершенно неожиданно Питер проявил не свойственный ему обычно интерес к коллекции местного краеведческого музея. Причём интерес этот был несколько однобокий. Он всё время съезжал лишь на вопрос о стоимости артефактов. Но для Гала этот вопрос был достаточно тёмным, не в том отношении, что она не понимала их ценности, а в сложности для неё перевода этой ценности в денежный эквивалент. Тем не менее, она в достаточной степени просветила Питера относительно того, что наиболее достойно внимания в музее. И когда спустя совсем недолгое время музей подвергся налёту грабителей, она быстро сассоциировала неожиданный интерес Питера с этим событием.

Конечно, для неё сама подобная мысль была шоком.

И повела себя она совершенно линейно. Она тут же вызвала Питера на серъёзный разговор, пытаясь добиться признания и покаяния.

Разумеется, он всё отрицал. И надо сказать, для него такое продолжение было также довольно неожиданно. Он как-то не предполагал, что те, кто проявил такой интерес к познаниям его матери, имеют за этим нечто столь практическое.

Однако социализированность Гала в основном ограничивалась её ролью жены своего мужа, и она не сумела ничего добиться от своего сына. Всё же её интуиция не подвела в этот раз, хотя ей и пришлось ограничиться лишь самым строгим требованием от Питера всё это немедленно прекратить.

Питер конечно всё отрицал и более или менее успешно скрыл, но это событие и для него сыграло определённую роль в переоценке и переориентации на удаление от всяческого криминала. Притом, что это был длительный и трудный процесс. Но в начале его заметную роль сыграло отношение его матери.

Другой "детский" шок Гала имел источником Эли. И здесь интуиция Гала сыграла совершенно противоположную роль.

Эли была наиболее вписанной в социальное окружение семьи. Ну, разумеется, будучи девочкой, она сама по себе тем самым представляла определённую ценность для окружающих даже и вопреки репутации своего семейства, которая, кстати, не была такой уж низкой. Просто это семья "нелюдимов", людей, сторонящихся общения с окружающими. Это конечно не есть очень уж хорошо, но у каждого, в конце концов, свои тараканы в голове.

Ромео и Джульетта, однако, общались даже и вопреки вражде своих семейств. Точно также, круг общения у Эли был самым большим в их семье. Подобный был только у Питера, но у Питера он был слишком специфический, для того, например, чтобы собирать какие-то вечеринки.

Подобное было и с отцом.

Так что все те немногочисленные случаи, когда у Зиновьевых эти вечеринки всё же случались, чаще всего имеют в своей основе именно Эли, хотя Питер, естественно всегда принимал в них живейшее участие.

Родители в молодёжные тусовки особенно не вписываются, и лучше, когда их вообще нет дома в это время.

Либо, если они и есть, то пусть сидят в своих комнатах и не вмешиваются.

И Гала вела себя в соответствии с этими простыми неписанными правилами. Однако так случилось, что она всё же стала свидетелем, невольным и незамеченным, общения Эли с одним из её поклонников.

И это произвело на неё сугубое сильное и в целом даже шоковое впечатление.

И здесь как раз её интуиция и нашептала ей на ухо, что Эли давно уже не девочка. Что привело к заметному охлаждению прежде весьма тесных, почти подружеских отношений между матерью и дочерью.

Вряд ли роль подруги своей дочери подходит для матери. Тем не менее, так бывает, и так было, почти так, в отношениях Гала и Эли. И Эли не могла понять и была несколько удивлена неожиданным отдалением матери. Однако и не сильно переживала, и не чувствовала какого-то особого для себя ущерба. Ну мама так решила, она, в конце концов, взрослая и старшая из них.

В данном случае Гала, слава Богу, не пыталась что-то предпринимать и восприняла судьбу уже с полным смирением. Даже ничего не спросила и не сказала дочери и не пыталась как-то что-то выяснить.

Но между прочим, всё это было бы напрасно. Мнение её было совершенно ошибочно. Эли действительно потеряла невинность только после свадьбы, в полном соответствии с традиционными и даже пуританскими ценностями.

Петтинга, впрочем, никто не отменял.

В этом случае особенно проявилось то, что было характерно для почти всех сексуальных психотравм Эли - все они так или иначе были связаны с кем-то ещё, действовали в основном на этого "кого-то", и к самой Эли вроде бы не относились. Как с тем, например, эпизодом, в ванной. Который был стрессом более всего для Алика, а отнюдь не для Эли. Но в данном случае Эли даже не узнала, что повлияло на изменение отношения к ней Гала. Так что именно этот случай просто идеален в данном отношении.

Вообще же в подавляющем числе подобные психотравмы суть привилегия за редкими исключениями, переходного возраста, когда, собственно, и происходит окончательное формирование основных поведенческих матриц, развертывающихся во всю остальную жизнь.

А ещё есть мнение, что наши души как существа слабые более всего защищены от опасностей тонкого (психического) мира своим грубым материальным телом.

В этом отношении Эли природа не обделила. Она не то, что была неспособна чувствовать какие-то тонкие переживания, но ее "астральное тело", как бы, было отнюдь не худосочным, но, скажем, пропорционально развитым, с положенным женскому полу слоем некоторого "жирка", в частности защищающего её от излишней чувствительности.

И эта ее некоторая как бы "туповатость", будучи явным следствием отсутствия в пубертате направляющих психотравм, сделала её дальнейшую жизнь также несколько обеднённой в этом плане.

То есть, она была в некотором смысле очень обычной девушкой, и судьба ее складывалась в канве соответствующих ей весьма обычных событий.

- 22 -

... поэтому наше описание было бы не полным без упоминания того, к чему это всё пришло.

Итак, жених Эли был совсем обыкновенным молодым человеком, сыном достаточно богатых родителей. И его не миновала болезнь золотой молодежи, но не в очень сильной степени. Однако моменты сквозящего сквозь маску вежливости презрения к окружающим вполне уловил Алан, который был эмоциональным центром семьи, особо чувствительным к подобным вещам. В результате он сохранил в себе некое общее недоверие и нелюбовь к мужу сестры, хотя особенно и не старался как-то это показывать.

Родители (мужа) не входили, конечно, в топ мировых или даже только австралийских богачей, хотя и были более, чем вполне обеспечены. Но кроме того они исповедовали принцип, что дети должны строить свою жизнь самостоятельно, поэтому помощь с их стороны молодоженам (да и в дальнейшем) была весьма ограничена. За исключением того, однако, что принадлежность к элите открывала ему многие двери, закрытые перед, например, Павлом. Несмотря на все его заслуги. Ну и, соответственно, членами его семьи.

Золотушность Элиного мужа достаточно быстро прошла как прочие детские болезни, однако некая червивость его души подозревалась Аланом не напрасно. Тем не менее, и добрые чувства были ему не чужды, а учитывая выработанное братьями в Эли умение манипулировать, семейная жизнь их, по крайней мере поначалу, выглядела вполне благополучной. Ну, за исключением отсутствия детей. И хотя они и держались с известным плохо скрываемым высокомерием, примерно раз в полгода Эли с мужем посещали родительский дом.

Семейная жизнь, как и прочая социализация Питера была вполне аналогична Эли. Обыкновенный брак не совсем по любви, но с известным практическим расчетом, на дочке одного из авторитетов бизнеса, в который он вошел (автообслуживание - мойки, заправки, ремонт). Но не непосредственного босса, а как бы, из параллельной дружественной структуры, связанной технологически. Так что в деловом отношении это было некое поддержание дополнительных к обычным каналов связи в бизнесе и около.

Но было у Питера и некое подобие и воспроизведение общественного положения его отца. Также как и он, не будучи элитарием, Питер не мог претендовать на первые роли где бы то ни было, но своей профессиональной компетенцией он сумел сделать себя незаменимым и вышел на вторые роли, что для переселенцев было максимумом из всего возможного.

Его школьные связи с мафией стали основой довольно-таки сложной комбинации взаимодействия охранно-силовых структур с криминальными, в которой он играл роль используемого в тёмную почтового ящика.

Хэнк так и потянул по научной линии. Благополучно окончив университеты и в кратчайшие сроки отработав положенные старты в смысле получения всяческих научных степеней в минимально необходимом для защищенного положения объёме он замкнулся в какой-то загадочной исследовательской деятельности, настолько невидимой, что сам факт её существования можно было бы поставить под сомнение, если бы он не был подтверждён статусом той весьма секретной научной организации, в которой он обретался. Вернее, к которой был формально приписан. А где обретался - это про него трудно было сказать.

Но что он обладает высочайшей научной компетенцией и что его работа каким-то хитрым способом пересекается со сферой, в которой когда-то обрёл своё призвание его отец (слизняки и иже с ними), это можно было проследить в некоторых его беседах с ним и с Аланом. Причём именно соприкасается, но не составляет содержания.

В отношении личной жизни он несколько удивил своих родных, когда выбрал ("притащил" - Алан) некую простую такую и незатейливую ни в каком отношении девушку на пару лет старше себя, отличающуюся притом ещё и некоторой дородностью. "Ни ума, ни красоты" - тот же источник. Но, кажется, она его даже более, чем устраивала. В силу природной скрытности трудно было составить представление о том, как они там живут. Но никаких скандалов или хотя бы самых минимальных размолвок между ними на поверхность не всплывало, если даже что-то и было. Более того, по продуктивности (трое) он быстро опередил однодетного Питера, у которого со вторым не получалось, что-то там по медицине, у половины.

Итак, все дети Зиновьевых, за исключением Алана выпорхнули из гнезда и жили в основном своей жизнью. И родной их дом заметно опустел. Хэнк, впрочем, бывал у родителей не только довольно часто, но иногда и жил там, на природе, целыми неделями, чаще один, чем с супругой. Скорее всего, когда ему по интеллектуальному состоянию требовались тишина, покой и отцовская библиотека. Довольно часто заглядывал и Питер.

Всё же в доме стало как-то одиноко, особенно учитывая, что глава семейства на склоне лет оказался без главного дела в своей жизни. У Алана же в личной жизни тоже было как-то пустовато. Была, впрочем, одна подружка, полупостоянная, но он, кажется, у неё был не один, да и отношения у них складывались как-то бесперспективно.

- 23 -

Так же и в карьере, окончив без приключений основной университетский курс Алан так и застрял на магистерском уровне.

Работу нашёл в тоже не совсем открытом исследовательском центре, не так, чтобы совсем уж не интересную, но и не в прямом его направлении. Так что даже несколько ей тяготился.

Зато был доступ к определённым ресурсам, что вкупе со спецификой характера определило направления развития в русле некоего хобби-комплекса. А под влиянием старшего брата - "великого автомеханика", сложилось ещё хобби конструкторское. В общем такой отшельник с идеями.

Но без общественного спроса, как бы он ни был оформлен, идеи, даже кажущиеся полной своей собственностью, особенно-то не растут, хотя сознание и занимают.

Так что было в известной степени закономерно, что постепенно его захватила эта идея, построить собственную исследовательскую подводную лодку-малютку.

Явно сказались морские приключения на отцовской яхте, которую тот вынужден был продать, когда ушёл со своей статусной должности в Комиссии.

Первоначальный проект был вполне футуристический - прозрачная шаровая кабина с обвеской из всяческих моторов, баллонов, балластов и прочих прожекторов, и прогрессивных манипуляторов.

И он даже, с отцовской и старшего брата помощью отчасти её и построил. Ну, без некоторых, даже ключевых элементов. Так что "почти" построил. Но было, что показать, хотя и не в действии.

Но всё сильно упиралось в недостаток средств. И тогда он заключил договор с океанографическим институтом на приличный грант с единственным условием - предоставлять бортжурналы, протоколы наблюдений и собранные образцы в этот институт в полное его распоряжение. Вроде бы, не такие уж обременительные условия, учитывая, что речь не шла о прямом формировании исследовательских программ.

Но тут и случился жуткий казус - гордость Аллана, прозрачная плексигласовая шаровая кабина лопнула во время испытания на прочность. Небольшая такая трещина в

Это выбило Алана на время из рабочего состояния, тем более что некоторые проектные задачи так и не были решены. Особенно же было неприятностей с кабиной. Не только сосем не оптических качеств плексиглас, волнисто-пузыристый, но он ещё и обладал тенденцией к самопроизвольному помутнению в совсем неудачных для этого местах. И тут ещё эта трещина. Возможно, она не влияла особенно на работоспособность аппарата, но явно демонстрировала его ненадёжность.

К тому же его лодка должна была базироваться на каком-то судне, в связи с маломощностью она не могла самостоятельно добраться ни до каких интересных мест в океане. Но с этим, понятно, что непонятно. А вот эта авария грозила стать фатальной для проекта. Мало того, что он конкретно "попал на деньги" с этой кабиной, так ещё и сроки по грантам начинали угрожающе приближаться, а вопрос о санкциях в договоре был описан как-то смутно, и Алану стало казаться, что он сам себе подписал вполне конкретный приговор, пустившись в эту авантюру.

Но после полугода примерно меланхолии пополам с депрессией, он совершенно случайно увидел в музее японскую лодку-малютку времен войны, одну из тех, которыми они пытались атаковать порт Сиднея и другие военные объекты.

Корпус её был более или менее в хорошем состоянии, и он сначала попытался выкупить лодку из музея, но это, естественно, у него не вышло.

Но он уже загорелся новой идеей - просто восстановить такую лодку, переоборудовав её для исследовательских задач. И опять поиски вариантов в других местах у него не получились, и депрессия снова начала одолевать, но здесь ему кто-то подсказал ту помойку (свалку военного металлолома) где лежала даже ещё меньшая, на двадцать тонн водоизмещения подобная японка.

И её удалось выкупить по бросовой цене, чуть ли не с доплатой, за самовывоз.

Сроки уже совсем кончились, но с великим энтузиазмом в одной из автомастерских Питера они в основном вдвоём, но и с привлечением некоторых из его рабочих вырезали из неё торпедные аппараты, выбросили старый двигатель, дизель-генератор и аккумуляторы, установив вместо них современные, намного более качественные и лёгкие, в связи с чем пришлось заменить и внутренние балластные цистерны на более ёмкие. В связи с недостатком времени и средств навигационное и прочее оборудование поначалу решили не менять, но прорезали шесть иллюминаторов и таки установили внешний манипулятор (механическую руку).

И, в общем, хотя Алан и просрочил всё, что только можно было, но в некоторый момент он смог предъявить комиссии из океанографического института своё детище и даже совершить на нём небольшое погружение, около берега.

Возможно, океанологи на него в действительности особо и не рассчитывали, так что хотя они и демонстрировали крайнее удивление тем, что аппарат оказался совсем не тем, что Алан демонстрировал им, когда только подавал заявку, но на самом деле были вполне довольны результатом и гранты были ему продлены.

- 24 -

Это был пятый или шестой его длительный поход, на этот раз он собирался забраться на шестсот миль от западного берега Австралии к небольшой группе островов, перспективной в плане поиска электроактивной морской фауны.

Он уже неплохо освоился с управлением лодкой, однако проблемой оставалось поиск напарника для его путешествий. Никто из тех, кто два или три раза с ним плавал, не пожелал продолжить эти приключения. Возможно, их пугал риск. Но он не был так велик, как могло показаться. Хотя даже на малейшей волне маленькое судёнышко болтало так, что мама не горюй, на самом деле, будучи вовремя загерметизированной она была практически непотопляема, да и от качки можно было спрятаться, уйдя на глубину.

Поэтому Аллан особенно не опасался непогоды, и не подумал даже менять курс или возвращаться, когда солнце пропало в тёмных тучах и пошёл частый дождик. Качки он не боялся, никаких рифов, по лоции, в самых дальних окрестностях не было, и он просто спустился вниз из рубки, и отправился спать.

И лишь когда через несколько часов качка прекратилась, он, сквозь лёгкий, постепенно сгущавшийся туман, увидил то самое жёлтое небо, которое отличает окрестности Островной перед или сразу после шторма. В противоположность лёгкому розовому его оттенку в хорошую погоду.

Возможно, что Переход к этому моменту уже произошёл, хотя и вряд ли. Поскольку метеорологические и геофизические потрясения, последовавшие вскоре после того, как туман погрузил в полный сумрак всё вокруг лодки, вряд ли могут быть объяснены чем-то иным.

Клочковатая тьма, сгустившаяся вокруг лодки, приобрела некое такое непонятное спиралевидное движение, как бы в центре смерча, но это не было движение воздуха, вокруг стояла почти полная тишина и неподвижность, разрываемая лишь редкими сухими потрескиваниями, напоминающими электрические разряды.

Напряжение, создаваемое этим призрачным движением, между тем, нарастало. Но Аллан уже не видел этого. Он опять покинул рубку и на миниатюрном центральном посту своей лодки с удивлением и беспокойством, в мерцающем свете, наблюдал лишь сумасшествие стрелки компаса и выкрутасы гироскопов системы позиционирования.

Потом и в его собственном состоянии начали происходить изменения. Перед тем как он окончательно потерял сознание, у него, по-видимому, начались видения или галлюцинации, так как то, что видел Аллан иначе объяснить просто невозможно.

...

Радио же по большей части выдавало шумовые источники, то есть, передатчики явно были и работали, но они передавали либо какой-то технический, либо закодированный сигнал. На самом деле это были цифровые каналы, которые аналоговым приемником естественно воспринимаются как шум.

Но несколько раз, на краю чувствительности попались и обычные передачи, вот только на незнакомых Аллану языках. Что было странно, конечно.

...

Компас продолжал вести себя странно, стрелка покачивалась из стороны в сторону и по мере движения лодки неторопливо меняла направление, вокруг которого происходили эти раскачивания.

Вблизи зоны когерентности основные мировые физические поля испытывают декомпенсацию. Это только в целом каждый отдельный атом электрически нейтрален. Но, как мы знаем, он состоит из отрицательных электронов и положительных протонов. Аналогично, как раз базовые поля в нашей Вселенной в целом взаимно скомпенсированы. "Положительных", то есть, ровно столько, сколько и "отрицательных". И все те поля (четыре известных взаимодействия), которые мы считаем основными, на самом деле представляют собой слабые остаточные взаимодействия, порождаемые не строгим соблюдением этой скомпенсированости. Это похоже на взаимодействие диполей, в целом нейтральных, но при наличии более или менее выраженных полюсов.

Волны декомпенсации вокруг зоны когерентности - возникающего локального зацепления параллельных миров, можно уподобить легкому волнению в луже, на поверхности которой плавают радужные бензиновые пятна. Если это слабое волнение, то оно никак практически не сказывается на структуре и взаимодействии этих пятен. Они живут там своей собственной жизнью. Ну, то есть, не то, что совсем не сказывается. Но не вмешивается в их собственную жизнь. Однако интуиция, явление до конца не разгаданной, а может быть, и в принципе не поддающейся прояснению природы, подсказывает нам, что происходят какие-то материальные движения, несопоставимой ни с чем нам известным своим масштабом и энергией.

Однако это длится не так уж долго. И теперь Аллан пытался понять, прежде всего, где он находится.

Небо было плотно затянуто облаками, туман рассеялся, но в воздухе осталась какая-то дымка, которая начисто стирала горизонт, отчего он казался задранным высоко в небо, до самых облаков, и в необыкновенной тишине "покоя после шторма" возникало неприятное ощущение пребывания на дне какого-то грандиозного аквариума.

Вдобавок во всём теле ощущалась непонятная непроходящая тяжесть и было несколько затруднительно дышать. А барометр при этом показывал что-то несусветное, стрелка его зашла далеко за максимальное деление на шкале и более не хотела никуда двигаться.

Рассвет явно уже наступил, но плотность высоких облаков была такова, что даже приблизительно определить, в какой стороне хотя бы находится солнце, не было никакой возможности. Запасы дизтоплива он израсходовал уже наполовину, но самое страшное, что было непонятно, где он, собственно, со своим судёнышком находится.

Поэтому проплыв пару часов на малом ходу "в никуда", он окончательно заглушил мотор, решив ждать погоды или по крайней мере дать себе время подумать, что делать дальше.

Однако, это затянулось надолго. Хронометр вышел из строя, и Аллан отсчитывал только дни по периодам относительной темноты и света - а ночь здесь почему-то не была тёмной, облака светились, хотя и не ярко, но временами можно было даже читать при таком свете. Притом, что жара стояла явно тропическая. Да и должен он был, по идее, находится в тропиках, не мог же ураган затащить его за тысячи километров от точки, в которой он последний раз определял свои координаты?

И так шёл день за днём, а скудный запас продуктов, в основном в виде консервов, рассчитанный на весьма короткие экспедиции, между тем подходил к концу. Хуже того, кончалась и питьевая вода.

Не видя иных решений, Аллан решил всё же продолжить свое плавание "в никуда", в надежде хотя бы случайно встретить какое-нибудь судно или остров.

Оборудованное различными измерительными устройствами его посудина позволила ему найти некое течение, встроившись в которое он теперь мог хоть немного экономить топливо.

- 25 -

Первое, что хотел Аллан, это найти питьевую воду. Поэтому на своём тузике (резиновая надувная лодка в комплекте) он прошёл дальше, туда, куда намыливались первоначально парни, где, как он видел в бинокль, из ущелья в море впадала небольшая речушка, но куда не стоило пытаться подойти на подлодке из-за камней.

Сама речка, как он выяснил, была довольно грязная, заилиная, но на склонах ущелья он легко нашёл целое множество ключей с самой чистой пресной водой. И наполнив несколько канистр, бросил их на дно тузика.

Потом вернулся на лодку и перелил их в уже давно пустую цистерну, заполнив её едва на четверть, и продезинфицировав, включив ультрафиолетовую лампу и серебряные электроды.

Теперь, создав аварийный запас, можно было подумать и о разведке острова.

Ещё на подходе Аллан заметил, конечно, Дом, но он произвёл на него впечатление давно заброшенного и необитаемого. Поэтому Аллан не ждал, что кого-то найдёт на острове.

Однако из некоторых опасений от возможной встречи, всё же одел бермуды и захватил с собой гавайку, а не как когда-то, в отрочестве, когда дли них с отцом и Питером было неким шиком забраться на самую высокую вершину какого-нибудь необитаемого островка непременно голышом.

И бермуды, и гавайка, да и символика океанографического института на рубке лодки, всё было большим, ярким и пёстрым и имело какой-то легкомысленно-пляжный вид.

Из-за жары, в основном, он ещё и бросил гавайку в тузике, когда пошёл на ближнюю разведку берега и леса, находившегося неподалёку от него.

Тут и произошла их первая встреча, в невыгодной для Алика ситуации. С его особенным телесным строением он теперь "на все сто" выглядел девушкой, хотя и несколько странноватой на вид и в повадках.

Так что он тоже был в некотором шоке, когда неожиданно увидел трёх пацанов у костра, двое из которых вдобавок были ещё и без трусов. Ну и действительно, что ему было делать? Бежать к тузику за гавайкой, идти на контакт невзирая на, или прикрывать ладошками?

И тогда не найдя ничего лучшего, он снял свои бермуды и повязал их вокруг шеи, заодно отчасти прикрыв свою грудь.

Хуже всего, что он сделал это не сразу, а после того, как они все вчетвером провели уже некоторое время у костра, в основном молча, но после некоторых попыток, почти исключительно со стороны Аллана, найти общий язык. Но все напрасно. Ребята не поняли ни одного слова Аллана на всех языках, которые он только помнил. Сами они были крайне молчаливы, но все же из того десятка слов, которые Алик услышал от них за целый час, ни одно ему ничего не напоминало.

Потом они поделились с ним какими-то морскими обитателями, сваренными на костре.

И вот тут-то, а более неподходящий момент трудно и представить, Аллан встает во весь рост и прямо около костра на глазах у пацанов стаскивает с себя свои легкомысленно-цветастые бермуды.

Ему совершенно не приходило в голову, что одежда для обитателей Острова Негодяев представляет собой еще и выражение статуса, и что своим поступком он уронил себя в глазах аборигенов "до ниже пола". Признал свою принадлежность к низшему слою общества, тому, который живёт "без трусов".

И тогда двусмысленная расцветка его бермудов, хотя и не явно "позорная", но всё же подозрительная на этот счет, тут же была интерпретирована как таковая.

И то, что потом он переоделся и дальше уже ходил по острову в почти таких же, как у ребят шортах и рубашке-распашонке (только с пуговицами, в отличие от них), уже не могло никак поправить дело.

В тот первый раз они еще некоторое время просто посидели вместе у костра. Алик продолжал иногда пытаться что-то говорить, перебирая знакомые и полузнакомые ему языки, но лишь один раз Альфа ответил ему короткой непонятной фразой, которая, как можно было догадаться, значила "не понимаю".

Спустя час примерно, они расстались, Алик пошёл на лодку переодеться и вернулся с парой банок консервов в руках, но никого уже не застал. Искать же место их постоянного обитания он в тот раз не решился, ибо дело уже сильно завернуло к вечеру.

Но на следующий день мальчики с самого утра были на месте.

Однако, без языка контакт особо не налаживался. Это было странно, уж английский-то, хотя бы на уровне десятка самых простых и общих фраз, на каком острове не знают? Добро бы это были ещё дикари какие-то, но шорты... рубашки... даже нож он заметил, небольшой такой, складной, но отнюдь не дикарский и не самодельный, а вполне себе металлический, вероятно из приличной стали и вообще весьма цивилизованный на вид.

Котелок, в котором они варили себе еду, хотя и сильно помятый и потрепанный, но под толстым слоем сажи и нагара явно металлический.

Хотя это тоже было очень странно. Мальчики явно были "белые", по расовой принадлежности. И даже тот совершенно мизерный элемент негроидности в них, меньше даже, чем у типичного француза, только подчёркивал и оттенял эту принадлежность, а вовсе не противоречил ей. Но это была какая-то совершенно незнакомая Аллану субраса. Как итальянцы отличаются от какого-нибудь "балтийского" типа. Или славяне от англосаксов. Но здесь отличие было от всех знакомых Аллану типов.

Алику в свои двадцать семь лет из-за своей особой природы выглядел не только "излишне" для молодого человека симпатичным, но ещё и моложе, чем был, что при его несколько субтильном телосложении сближало, если только не уравнивало с встреченными подростками (напомним, 16, 15 и 14 лет). Но при том он был явно старше и "автоматически" претендовал на лидерство среди них.

И они бы приняли это как факт, но он сам всё испортил, когда показал своё низшее общественное положение, а Альфа, с какой бы неприязнью к нему не относилось основное общество, всё же всеми признавался за "аристократа".

Ну и в дальнейшем он неоднократно демонстрировал свою неумелость во всём, что связано с техникой выживания на острове.

Правда, у него была лодка...

Так что подростки испытывали к нему некий такой неприязненный интерес, но в своём поведении, в общем, почти его не выдавали.

- 26 -

Алан же не мог понять, кто они такие и что они здесь делают. При этом попытки увязаться за ними вглубь острова они решительно отвергали.

Так и прошли два или три дня, когда они сосуществовали на этом кусочке пляжа полунезависимо друг от друга. Притом между собой парни ни на каком языке практически не говорили, а понимали друг друга практически без слов, и Алик постепенно входил в эту систему общения, тем более, что никакой особой "информации" им передавать друг другу и не было нужды, а всё что было нужно в данный момент было "и так понятно".

Консервы от Алика ребятам не понравились, но они приносили ему фрукты и рыбу, которые он вынужден был принимать (консервов на лодке уже почти не осталось), не в силах возместить их какими-либо встречными дарами.

Сам он несколько раз ещё ходил за водой и больше, вобщем-то, ничего не предпринимал, только крутил временами рацию, но ничего вразумительного так и не мог поймать, тем более установить хоть какую-то связь.

Ну ещё он, отдельно от пацанов, пытался проникать поглубже в лес и повыше по склонам центрального островного хребта.

И вот буквально на второй день после их первой встречи, вернувшись из такой прогулки, он увидел, что на корпусе лодки свесив ноги в плещущееся море сидит голый Бета, а на берегу его шорты караулит не менее голый Гамма.

Тузик был на месте, у берега, из чего следовало, что Бета, а с ним, вероятно, и Альфа, преодолели расстояние до лодки вплавь, чего сам Алик вряд ли рискнул сделать.

Проникновение ребят на лодку было явным нарушением каких-то правил, но Алик не мог понять, что это за правила и как ему поступать в данной ситуации.

В результате он присел на песок рядом с Гаммой, и просто ничего не делал, пока из рубки не показался Альфа.

Он был в шортах, белых от морской соли.

Теперь два пацана сидели на корпусе лодки и выжидательно смотрели на него. Тогда он оседлал тузика и направился к лодке.

Ситуация явно была напряжённой, но Алик как бы этого не замечал и даже старался улыбаться, чего он никогда не наблюдал у мальчиков.

Вероятно, это тоже было ошибкой, но перед тем, как отвезти Альфу с Бетой на берег, он спустился внутрь лодки посмотреть на возможные последствия пребывания на ней ребят. Это было очевидное недоверие с его стороны, но скорее всего, это уже не играло никакой роли. Нигде никаких следов разгрома не было, все вещи были на местах, ребята на лодке вели себя крайне аккуратно.

Топлива в лодке почти не осталось, разве что подзарядить аккумуляторы напоследок. Но для рации, как и для прочих приборов, мощных ходовых аккумуляторов хватило бы надолго. Короче, на следующее утро, ещё до того, как пришли мальчики, Алька снялся с якоря и на приличном ходу въехал брюхом лодки на песчаное дно, почти на самый пляж. Разумеется, её все равно надо было заякорить либо как-то иначе закрепить в новой позиции, но голова Аллана была занята его отношениями с местными и он совсем об этом не подумал.

А те, когда пришли и увидели лодку в новой позиции, поняли, что он вовсе не собирается куда-то уплывать, тем более увозить их с собой.

Альфа, собственно, и обследовал лодку, надеясь выяснить, смогут ли мальчики управлять ей самостоятельно.

Разумеется, эта идея ни в какие ворота не прокатывала.

И хотя с виду всё на лодке было в порядке, ребята, конечно, догадывались, что на самом деле это не так.

Но теперь это стало им окончательно ясно.

Алька же почувствовал, что "в воздухе что-то изменилось". Но он по-прежнему не подавал виду и старался вести себя, сколько мог, дружественно. Они вместе, как вчера и позавчера, развели общий костер на берегу и стали печь на нём принесённую пацанами рыбу. И здесь Алик снова сбегал на лодку и сделал то, что давно хотел, но всё время забывал или отвлекался - он принёс с собой металлический котелок. Наконец-то он смог хоть что-то дать взамен еды, приносимой мальчиками.

Парни пользовались, когда варили уху или заваривали некое подобие чая на местных травах, некой самоделкой из обожжённой глины, неказистой на вид, но вполне работоспособной. Обычный походный котелок на фоне её смотрелся даже шикарно.

Но Алику и в голову не пришло, что он снова задел мальчиков до самой глубины души. Вряд ли это было то, что называется последней каплей, скорее всего просто так совпало, что Альфа окончательно уверился, Что Алик - континентальный разведчик и диверсант. Ну и действительно - подводная лодка-малютка в Островной просто рифмуется даже со словом "континентальная".

На Островах таких никогда не делали. А всяческие исследовательские маломерные аппараты никогда не были даже издали похожи на то, что обычно называют подводной лодкой. Собственно, никем другим он просто и не мог быть, на Саракше.

Конечно, данный факт не был в действительности столь уж важным для Альфы, но ему было необходимо хоть какое-то оправдание.

И когда Алик в какой-то момент повернулся к нему спиной, он изо всех сил ударил его камнем по голове.

Он не убил Аллана, но вероятно так подумал, потому что тот упал и потерял сознание, и тогда мальчики бросили его так, а сами попытались разграбить его лодку.

Брать там оказалось совершенно нечего, но пока они там возились, Алан пришёл в себя и попытался скрыться в зарослях, на склоне центрального хребта.

- 27 -

...потом он попытался снять кожу с тела Алана. Сначала ему помешало незнание анатомии и отсутствие подобного опыта. Потом его всё-таки стошнило, причём так, буквально вывернуло наизнанку, что он вынужден был несколько часов отлёживаться.

Ещё раньше он отрезал у него пенис с мошонкой. Трудно понять, что он думал и для чего он это сделал, но ещё когда они все вместе обследовали подводную лодку, после того, как он оглушил Алика камнем, он, найдя там его бермуды зачем-то вынул из них шнурок. А теперь он попытался сначала привязать его к отрезанному пенису. Но яички выпали из мошонки, и он отрезал её, а потом проделал ножом отверстие у корня пениса, в которое, наконец, продел шнурок. И так он смог повесить его на шею.

Но перед всем этим, придя в себя после убийства, он сообразил наконец, что вся его и Алана одежда покрыта пятнами крови, которую, как он хорошо знал из опыта охоты на свиней, смыть будет почти невозможно. И тогда он снял всё с себя и Алика и отнёс к роднику, который был неподалёку от тропинки, чтобы оставить там отмокать. А когда вернулся, поневоле оказался под действием очарования от почти девичьего, за исключением единственного признака, тела Алика, которое не могли скрыть засохшие пятна крови и уже проступившие синяки. Алик был похож на мальчикоподобную девочку, гармонично сложен и отличался характерной для его антропологического типа "ангельской" красотой.

И лишь грех убийства ломал эту непричастность и заставлял Альфу испытывать неодолимое сексуальное возбуждение от вида этой ангельской обнажённости.

Особое возбуждение у Альфы вызвала его грудь, ставшая предметом его вожделения сразу, когда он только увидел Алана голым на берегу. Вполне вероятно, что способствовала длительная жизнь с одними мальчишками.

И тут он сообразил, что Алик, ну, или, хотя бы его тело, теперь полностью в его власти, в абсолютной власти, до того, что так обычно никогда не бывает. И что он может делать с ним что хочет.

И когда только он это сообразил, ему стало совсем плохо и он уже просто не мог удержаться, ибо зачем? Пока не остыло, тело было как живое, и он трогал и мял его груди, почти совершенно женские, теребил его яички, ласкал плечи и оглаживал ягодицы, пока почти уже неконтролируемая мощная чувственная волна полностью не овладела им. И тогда он перевернул Алика на живот, намереваясь прямо и грубо войти в него, но не смог вследствие некоего восставшего в нём барьера толи брезгливости, толи страха, толи чего-то ещё, чего не мог понять, но не мог и преодолеть.

Тогда он снова перевернул его и просто стал мастурбировать, стоя над ним на коленях, стараясь подольше сдерживать свой оргазм чтобы продлить это своё совершенно необычное своей мощью возбуждение как можно дольше. Но наконец стал изливаться, закапывая спермой пятна запекшийся крови.

И тогда, уже остывая, он решил взять себе орган Алика. Он видимо читал где-то, что-то, когда-то, в прошлой жизни, что что-то подобное делают со своими убитыми врагами дикари.

А уже повесив пенис Алика себе на шею, на шнурке от его собственных бермуд, решил ещё отрезать груди. Но отрезал только левую, и результат чем-то не удовлетворил его, отчего он брезгливо бросил отрезанное на землю и не стал продолжать.

После этого он подтащил труп к краю обрыва, а это было трудно, так как убил он его на дороге ещё в лесу, довольно далеко от верхней площадки, где был этот край. И тогда его первый раз сильно затошнило.

Возможно, поначалу он хотел сбросить Алика вниз, как они поступали со всеми мертвецами. Но потом толи передумал, толи из-за того, что почувствовал себя плохо, он так и оставил его лежать на краю, а сам ушёл в свою пещерку.

Как ни странно, он смог там даже немного перекусить перед тем, как вернулся на площадку, через несколько часов после убийства. Тело к тому времени успело остыть и уже окоченело, прикосновения к нему оставляли какое-то странное ощущение холодной застылости и неестественной, неживой упругой твёрдости, которое потом месяцами преследовало его. А первое время, когда он ещё не избавился от трупа, ему временами казалось, что это ощущение проникло куда-то глубоко внутрь его, в грудь и в живот, и что он сам, когда спит, от этого остывает и каменеет. Так что к утру, когда проснётся, может быть уже и не сможет не только сдвинуться с места, но даже и пошевелиться.

Однако Альфа не мог себе позволить, чтобы какие-то детские страхи овладели им. Бета и Гамма перешли жить в общий посёлок, и хотя никаких слов по этому поводу сказано не было, они все прекрасно понимали, что так будет до тех пор, пока он не придёт в себя настолько, что всё пережитое ими на этом берегу можно будет забыть. А для этого надо, как минимум, избавиться от трупа. Но просто избавится от трупа никак невозможно. Это что-то такое, что требует каких-то особых действий и каких-то памятных знаков. Но Альфа не понимал, каких именно.

Притом, внутри него жил ещё тот ребёнок, который так боялся темноты, что как-то раз даже описался от страха, когда в комнате неожиданно погас или погасили свет. Альфа это неожиданно вспомнил о себе вопреки всем блокадам памяти.

И с этим своим внутренним ребёнком он вовсе не конфликтовал и не пытался его победить или выгнать или перерасти. Напротив, оберегал его как только мог. И поэтому когда что-то происходило, что для него было бы травмой, Альфа ухитрялся прятать его где-то в глубине подсознания, так, что его как бы и не было в нём.

Теперь однако потрясения в его сознании были столь велики, что это оказалось невозможно.

И конечно, он просто испугался, и первый раз, когда вернулся на площадку к уже окоченевшему трупу, и почти сразу же сбежал, будучи просто не в силах там оставаться, просто от детского страха.

И второй раз, на следующий день, когда трупное окоченение прошло и тело приобрело некую подвижность, так что ему даже показалось, что Алан толи оживает, толи находится в каком-то состоянии, когда смерть неотделима от жизни и не препятствует трупу достигать каких-то своих, непостижимых Альфе целей.

Это было утром, а вечером Альфа всё-таки пришёл на площадку. Но перед тем, как сбросить Алика с обрыва, он отделил его голову и насадил её на кол, который с большим трудом вбил в каменистую почву склона срединного хребта, там, где начинается последняя лесная полоса, с верхнего края которой площадка уже видна без помех.

Это принесло ему, наконец, некоторое успокоение, но не более, чем на два дня.

Спустя которые он снова вернулся к трупу, который в влажно-жарком тропическом климате острова был уже охвачен разложением.

Но Альфа зачем-то взрезал ему вздувшийся живот и вытащил кишки на камни.

Но потом снова запихал их обратно и связал кое-как тонким прутиком его разверстые края, чтобы они не вываливались, ну, или, чтобы их не было видно. Потом попытался снять с Алана кожу. И тут-то его и вывернуло, почти наизнанку.

Он почти обессилел тогда от этого, но и это его не успокоило. И на следующий день он опять проделал этот не совсем простой путь к ручью, чтобы стащить в него обезглавленное обезображенное разлагающееся тело и пользуясь содействием его течения за несколько часов трудного пути, по колено в ледяной воде, периодически выбегая на берег чтобы согреться, он за руку препроводил Алика в последний путь в океан.

И лишь сильно оттолкнув его уже в море, от берега, уставший до последней степени Альфа упал на песок и так и заснул на берегу.

Но приключения трупа на этом ещё не закончились.

Глобальное экваториальное течение, которое принесло лодку Алана к острову, обтекало его с двух сторон. А на противоположном берегу, как раз там, где заканчивается ущелье и пресные грязно-мутные воды ручья смешиваются с морской водой, эти два рукава, вновь сливаясь, образовывали эдакое постоянное завихрение, склонное не столько уносить всяческий островной мусор в океан, сколько крутить его в постоянном водовороте.

Тоже произошло и с телом Алика. Не прошло и трёх дней, как оно, безголовое, объеденное рыбами, с раскрывшимся животом и тянущимися из него по песку остатками кишок, снова оказалось на берегу. В это время Бета с Гаммой навещали Альфу, ещё не собираясь вернуться к нему, но лишь оказывая ему соответствующие знаки внимания и подчинения. И они шли походом все втроём к лодке Алика, неподалёку от которой он и лежал. Его труп, точнее говоря. То, что от него ещё осталось, если уж быть совсем точным.

Так их поход и прервался, но они почему-то не могли просто так взять и сразу вернуться, а сначала присели кружком неподалёку, в том самом месте, от которого разглядели труп. И некоторое время просидели так молча. Только Гамма что-то рисовал прутиком на песке.

А на следующий день разразился шторм. Который и унёс не только труп Алана, но и его лодку несмотря на то, что её уже начало заносить песком, унёс окончательно, так далеко в океан, что, отталкиваемые вдобавок от него течением, они уже не могли вернуться на остров.