Мне, Ромке Хруцкому, пятнадцать. Весна. Апрель. Я тайно влюблен в одноклассницу Риту Державину, в девчонку "так себе", как утверждает мой лучший друг Артур Барабанщиков по прозвищу Пионер. Почему-то у всех знакомых его фамилия вызывает ассоциацию с пионерским движением. Артур не обижается, всегда отзывается на приклеившееся к нему прозвище, хотя, еще осенью мы вступили в комсомол. С гордостью и большим удовольствием повесили на грудь комсомольские значки - показатель взрослости. Комсомолец Пионер был единогласно избран комсоргом класса, а я - членом комитета комсомола школы. Уж не знаю, за какие-такие заслуги мне оказали честь: учусь я средне, без троек, тем более, без двоек, дисциплина тоже "хромает" - устраиваю демонстративные коллективные побеги с уроков. Не беспричинные. Только в случае неуважения учителя к ученику.
Вот недавно был случай. Только мы вышли с весенних каникул, еще расслабленные прошедшим отдыхом и внезапно наступившей прекрасной весенней погодой - предательницей (кстати - всю каникулярную неделю лил дождь, температура не поднималась выше +5), как наша классная руководительница, учительница русского языка и литературы, решила устроить нам проверочную работу, называемую в народе диктантом. Естественно, все ученики получили по паре, кроме нашей зубрилки Дины Чайки, Шимпанзе с косичками. Шимпанзе с косичками ее никто открыто не называет: Динка - ябеда, у нее отец тренер по какой-то там борьбе. Ключевое слово - борьба. Всё становится ясным и понятным: лучше с этой семейкой не связываться. Но язык так и "чешется" - хочется Динку назвать Шимпанзе с косичками. А все почему? Потому что страшенная эта Дина Чайка, как моя жизнь. Обиходное сравнение, на самом деле у меня нормальная жизнь... Вполне себе ничего... бывает. Но об этом позже.
Вернемся к диктанту. Новость нас не порадовала, мы поныли для порядка - вознамерились уговорить нашу руссичку Римму отложить написание диктанта. Да где там - разве ее уговоришь. Губы поджала, ручки колечком на груди сложила и принялась поочередно сверлить нас уничижительным взглядом. На мне, естественно, свой уничижительно-колючий взгляд задержала - дескать, уйми, главарь, свою банду. Я хоть бы хны - реакции ноль. Римме надоело сверлить взглядом - дыры делать, рявкнула и потребовала открыть тетради. Пришлось открыть.
Результаты диктанта мы узнали в тот же день, хотя, надеялись на отсрочку "приятного" известия.
Наша классная, Римма Ивановна, явилась в класс к окончанию шестого урока и потребовала у всех дневники. С величайшим наслаждением нарисовала в дневниках двойки-лебеди и предупредила: "Завтра рядом с двойками обязаны находиться родительские росписи: они видели результаты вашего труда".
- Завтра будет завтра, - философски пропел я и первым покинул класс, успев заметить заинтересованный взгляд географички, на урок которой заявилась наша Римма.
Заинтересованность была направлена не на меня лично. Географичка, старенькая женщина сорока пяти лет, одинокая и несчастная, ожидала развития событий, которые обязаны последовать. Все-таки, неразмеренная школьная жизнь для географички - элементарное разнообразие. Она нередко утверждает, что со мной не соскучишься. И еще нарекла меня "гениальным лентяем": прилагал бы усилия, был бы отличником. А мне оно надо?! Я трачу на выполнение домашних заданий минимум времени, притом, только на письменные, устные мне учить не надо, я внимательно слушаю новый материал на уроках. Не скрою - дополняю знания сверхзаданного по личной инициативе - самому интересно, и не премину блеснуть дополнительными знаниями. Не так хочу прихвастнуть, или "пятак" заработать, как макнуть учителя. Не каждого, лишь того, кто презирает неравных себе, по его мнению. Возраст и образование не дают ему права унижать тех, кто боится за себя постоять. Я не боюсь. Я, вообще, ничего и никого не боюсь. Возможно, причина моего бесстрашия в том, что мне никогда не грозила опасность. И рядом всегда находился мой отец, надежный друг и сдержанный учитель: в мою жизнь с нравоучениями он старается не лезть, только в редких случаях. Я не прячусь за его спиной, и не перехожу черту дозволенного, в надежде, что меня прикроют. Я поступаю так, как мне велит моя совесть. И пусть это звучит высокопарно.
Вообще-то я по жизни мечтатель. Но лучше об этом никому не знать.
Да, мудрая географичка права - я лентяй, про гениальность умолчу. И догадлива: я не оставлю взбрык Риммы Ивановны без последствий. Заодно добавляю в жизнь, похожую на застоявшуюся лужу, - это я не о своей жизни, о жизни географички, "кусок карбида" - взбаламучу воду: оправдаю ожидания.
Римма сама напросилась на скандальчик - не пошла навстречу пожеланиям трудящихся учебных масс...
На следующий день я подошел к школе на час раньше положенного времени. Приткнулся к перилам на крыльце школы и стал терпеливо ждать появления моих одноклассников. Вежливо здоровался с учителями, показательно отвернулся от классной, Риммы Ивановны. Краем глаза заметил, что она замешкалась у входа, хотела ко мне подойти, но не решилась.
Мои одноклассники группировались возле меня. Динка - Шимпанзе с косичками - тоже подошла, но я тактично проводил ее до дверей. Она попыталась увернуться, но у меня не забалуешь - сказал в класс, значит, в класс.
Прогуляв на свежем воздухе два урока литературы, мы вернулись в школу.
На разборки пришел директор школы. За ним семенила Римма с поникшей головой. Директор пугал нас самым страшным "оружием" - исключением из школы в восьмом классе, переводом в школу рабочей молодежи, при этом делал невероятно круглые глаза. Можно было подумать, в школе рабочей молодежи учатся полулюди-полузвери, он их видел своими глазами и никому этого не желает.
Директор сообщил, что на пятницу он назначает родительское собрание нашего класса вместе с родительским комитетом школы, руководимым папочкой Шимпанзе с косичками, тем самым самбистом, борцом.
Не впервой назначает подобное разбирательство. Возможно, кого-то из моих одноклассников родители по голове не погладят за прогулы. Я не боюсь родительского порицания по одной причине - оно не последует. Поэтому я сразу всех предупредил: валите всё на меня! Мой друг Артур-Пионер, профессорский сыночек, тоже не трясется от страха. Предки Артура заняты научными открытиями, им не до революционных выходок отпрыска.
Моего отца больше интересовала политическая обстановка в мире: в Китае новый премьер Госсовета, в Эквадоре ушел в отставку президент страны, в Лондоне и Республике Родезия новые премьер-министры, Египет разорвал договор о дружбе с СССР, а Исландия - дипломатические отношения с Великобританией в ходе "Тресковой войны" - исланцы совсем обнаглели, прихватывают воды Британии для увеличения доходов от рыболовства.
Все события отец бурно обсуждал со мной. Правильнее сказать - я внимательно слушал его монолог. Так с 24 февраля по 5 марта он фанатично мне пересказывал решения партии на ХХV съезде. Я откровенно скучал, вклинивался с сообщением - в этом году слишком часто происходят авиакатастрофы, называл даты - 3 января, 30 января, 5 февраля, 6 марта, места крушения - в районе аэропорта Внуково, под Фрунзе, под Иркутском, в Воронежской области. Две "Тушки" - ТУ-124 и ТУ-104 и два "ИЛ-18". И это всего лишь за несколько месяцев этого года.
Отец почему-то обзывал меня антисоветчиком. Если мне хочется поговорить на "отвлеченные темы" - любая тема вне политики - отвлеченная, то можно обсудить достижения наших спортсменов на ХХII Олимпиаде в Инсбруке. Да, в Австрии наши спортсмены выступили прекрасно - первое место в общекомандном зачете, я готов говорить об этом бесконечно. Только бы не слышать о ХХV партийном съезде и о речи Генерального секретаря Брежнева Леонида Ильича.
Я не высказывал свои антисоветские соображения по этому поводу. Я никогда не был антисоветчиков, в какой-то мере даже завидовал отцу, что он слепо верит в идеи, в строительство коммунистического общества. Я воспринимал все идеи, все призывы как должное. Я с ними родился. Мне с этими идеями было скучно.
Гораздо позже я понял, что иметь идею, набившую оскомину, - это гораздо лучше, чем не иметь никакую идею.
В то время капитализм загнивал, социализм расцветал бурным цветом. Все были с этим согласны. По крайней мере, все наше окружение. С удовольствием ходили на демонстрации - 1 мая и 7 ноября, с флагами и гвоздиками, смеялись, пели песни про молодого Ленина и юный Октябрь...
Мои подстрекательства - школьные проказы - отец тоже называл антисоветчиной, но иным тоном, по-доброму, даже ласково, будто гордился мною - я могу повести за собой людские массы, значит, у меня прекрасное будущее...
Мы жили с отцом вдвоем. Мама умерла от онкологии, когда мне было двенадцать лет. Отец только-только ушел из армии по состоянию здоровья в звании майора.
Я рос очень самостоятельным. Отец постоянно пропадал на службе, мать была активисткой женсовета летного полка. Роль активистки ей нравилась больше, чем роль матери. До трех лет меня опекала соседка по коммунальной квартире, у которой родилась девочка, моя ровесница, с трех лет я прилежно посещал детский сад.
Когда отец ушел в запас, мы перебрались к моей бабушке, матери отца. Какое-то время жили в квартире бабушки, потом получили ордер на собственную квартиру. Чему была очень рада моя мать, которая скучала по женсовету и от скуки грызлась со свекровью. Бабушка, будучи сдержанной интеллигенткой, на укусы невестки не реагировала и никогда не жаловалась сыну. Ему и без того было не сладко - он с трудом принимал жизнь на гражданке. Кадровому военному сложно адаптироваться в новых условиях.
Мой отец - Александр Хруцкий - не мог сидеть без дела. Сначала ему предложили работу в районном военкомате, но он отказался - резать, так резать. И пошел устраиваться на авторемонтный завод. Кем угодно.
Кем угодно у него не вышло, стал инженером по гражданской обороне. Как педантичный человек привел в порядок документацию, как активный партиец постоянно выступал на собраниях партийной ячейки, в итоге был избран секретарем партийной организации автомобильного завода, к тому времени ставшем большим производственным объединением - в него "влились" еще два завода.
После смерти любимой жены муж с головой погрузился в принципиальную партийную жизнь, я был предоставлен сам себе.
Но я к этому привык. Чтобы легче перенести утрату я сказал себе: "Мама уехала по делам, вернется не скоро". Все.
И свято в это верил.
Не скажу, что очень любил маму. Просто любил. Отца я любил больше.
Мне всегда казалось, что я появился на свет по настоянию отца, он хотел ребенка от любимой женщины. Женщине легче было выносить и родить, чем постоянно спорить или молча выслушивать уговоры. Родила - получите, дальше как-нибудь сами.
Отец вызвал бабушку, свою мать. Ребенку нужен надлежащий уход, не какой-то там соседки со своим грудничком, а родного человека, зрелого и ответственного.
Отцу в ту пору было тридцать, матери - двадцать пять, бабушке - пятьдесят. Молодая была бабушка и работающая. Поэтому, проведя с внуком месяц - свой отпуск, предложила сыну повлиять на жену- общественную активистку, в крайнем случае - нанять няню. Если нужны деньги, она окажет материальную помощь...
Я ее не виню. Я вообще никого не виню. Жить с обидой в душе - вредно для своего здоровья. Этот вывод сделал гораздо позже, в детстве жил с этим понятием интуитивно.
Мне нравилось одиночество. Я привык.
В школе любил быть в центре внимания, любил бурно общаться с одноклассниками. И очень от этого уставал. Дома я отдыхал от общения. По-быстрому учил уроки, рисовал мои любимые самолеты, много читал. Или просто валялся на диване и мечтал, или сидел у окна и смотрел на небо - опять же мечтал, но это были мечты определенной направленности. Небо - самолеты - летная профессия.
Отец предлагал мне записаться в спортивную секцию. Я отказывался. Мне необходим отдых от людей.
Я был обычным мальчишкой. Иногда мне хватало полчаса отдыха, иногда - половину дня, а иногда я сразу выбегал на улицу гонять мяч или кататься на коньках, в зависимости от времени года. Больше всего в детстве я любил играть "в наших и фашистов". Я всегда был командиром "наших". Однажды один пацан предложил мне стать фашистским ефрейтором, я сразу заехал ему в глаз. Больше никто не решался делать мне подобных предложений. Вообще-то я дрался редко. Но отчаянно. Особенно бесила несправедливость. Это у меня от отца...
Апрель 1976 года.
Как давно это было и как недавно.
Скоро выпускные экзамены в восьмом классе. Всего четыре - русский устно и письменно, алгебра письменно, геометрия устно.
Долбим на уроках билеты - готовимся.
Я собираюсь идти в девятый класс. Зачем мне эти экзамены? Тем более сейчас, когда на улице весна, а в сердце... любовь к одной сероглазой девчонке, так себе. Может быть, для Пионера Ритка Державина и так себе, но для меня она лучше всех.
Сегодня я решился и написал ей записку. Передал через три ряда. Никто не наглел - не прочел мое послание. И не потому что оно - мое, просто у нас в классе не принято читать чужие записки. Так повелось. Даже зубрилка и стукачка Шимпанзе с косичками не решается засунуть свой нос в чужую переписку. Были прецеденты. Устроили ей бойкот всем классом. Мы с ней не особо общаемся, но на вопросы отвечаем и списывать даем - зубрилке не всегда хватает ума решить задачу повышенной сложности. После двух дней жесткого молчания Динка сдалась, попросила перед всем классом прощения и дала клятву комсомольца, что больше так никогда не поступит.
При всех намеках на "антисоветчину", естественно, антисоветчиком я не был, уважаю строй, люблю свою Родину, всегда участвую в жизни школы и класса, а после вступления в комсомол с азартом включился в работу комитета комсомола школы, стал ответственным за прием в комсомол.
Спустя десятилетия разбуди меня среди ночи, потребуй процитировать устав ВЛКСМ, и я это сделаю без труда...
Когда вспоминаю прошлое, сердце тихонечко щемит...
Мы легко расстаемся с былыми ценностями, ничего не привнося взамен.
Потому и получаем то, что получаем...
Но я отвлекся.
Рита, сероглазая русоволосая девочка-тростинка - не "так себе", лучше всех - приняла мое предложение сходить в кино.
После школы я отравился в билетные касса кинотеатра "Россия" и купил два билета на фильм "Сказ про то, как царь Петр арапа женил" с Высоцким в главной роли. Не на последний ряд, о чем сожалею. Пока не решился. Всему свое время.
После билетных касс забежал домой, перекусил на скорую руку кефиром и бубликом. Сменил школьную форму - жуткий синий костюм - на серые брюки и черную водолазку. Сверху набросил легкую куртку черного цвета и полетел на свидание.
Явился за полчаса до назначенного времени и стал наворачивать круги вокруг кинотеатра.
Рита пришла без опоздания. Она чувствовала себя неловко, я тоже чувствовал неловкость. Как будто мы впервые увиделись, а не учились в одном классе целых три года.
Естественно, направились в буфет. Взяли по стакану лимонада, по бутерброду с докторской колбасой и по пирожному "Корзиночка". Деньги у меня были, отец меня не баловал деньгами, но и не жадничал, когда я просил.
На дневном сеансе людей в зале было мало. На нашем десятом ряду, вообще, сидели мы с Ритой и рыхлый пацан лет десяти, рыжий и с совершенно веснушчатым лицом. Пацан весь фильм хрустел кукурузными палочками из картонной коробки, которую приволок с собой.
Меня раздражал постоянный хруст кукурузных палочек, как напоминание, что мы в кинозале не одни. Но больше всего раздражала моя нерешительность. Но в кинозале мы не одни и сидим в среднем ряду, не на местах для поцелуев. Но, не опережая события, я мог показать свою... предрасположенность к Маргарите. Мог заграбастать ее руку и на протяжение всего фильма наслаждаться единением.
Я не взял, струсил. Потому не получил никакого наслаждения. От фильма в том числе. Я злился. К тому же у меня в животе "началась революция". То ли от волнения, то ли от кефира, который я выпил перед уходом. Мне казалось, что бешеные животные звуки заглушают диалоги в кинофильме. Больше всего я боялся, что начнутся серьезные проблемы - живот прихватит. То-то я опозорюсь.
Тогда я справился со своими проблемами - посоветовал животу не портить мне личную жизнь. И живот прислушался к моим советам.
После окончания сеанса Маргарите захотелось обсудить кинофильм. Я мало смотрел на экран, в смысл не врубился - как мы говорили в то время, поэтому перевел разговор на обсуждение "Иронии судьбы...", комедии Рязанова, которую показывали в предновогодние дни. Вдруг меня "потянуло" в зиму. Весной-то. Просто комедия мне невероятно понравилась. И игра актеров, и сюжет, и песни, и стихи. После просмотра я всерьез занялся сочинительством. Первый опыт был неудачным, но с весной, порой любви, все начало получаться - по-моему, далеко непрофессиональному, мнению. В этом случае я вспоминал маму. Она любила говорить с вызовом: "А мне нравится!". Вопрос закрывался сам собой.
Мне мои стихи нравились. Пусть они были примитивными, а рифмы смешными. Я никому не собирался их показывать или цитировать полушепотом, вышагивая по полутемной улице и вдыхая весенний аромат - начало всему. Под "никому" я, естественно, подразумевал Риту Державину.
А пока мы обсуждали "Иронию судьбы...". Оба сошлись во мнении, что киносказка может быть былью.
Потом переключились на кинофильм "Мама" с советскими и зарубежными актерами.
Рита призналась, что ей нравится чешский певец Карел Готт. Я показательно ухмыльнулся и сказал:
- Меня интересует только группа "Led Zeppelin". 31 марта они выпустили шестой альбом, который называется "Presence".
Это я опомнился - вернул себе циничную взрослость. На самом деле, мне нравилась наша группа "Цветы" под руководством Стаса Намина. Особенно песня "Звездочка моя ясная". Начиналось мое увлечение современной эстрадой с "Самоцветов" и "Песняров". Первые грампластинки именно этих ВИА фирмы "Мелодия" появились у меня в день покупки проигрывателя. Какое это было счастье! Я так долго слушал "Песняров", что выучил белорусский язык. Причем включал на полную громкость, чем "радовал" соседей.
Сейчас бы "Звездочку..." назвали хитом, в то время она была очень популярной песней, которая обросла людскими домыслами. Когда я ее слушал, у меня к горлу подкатывал ком - я вспоминал маму.
Я очень надеялся, что Рита не будет забрасывать меня вопросами о заграничной рок-группе. Кроме названия я о ней ничегошеньки не знал.
Признаваться - тебе нравятся советские ансамбли - было стрёмно. Это словечко тоже из того времени.
По-честному мне еще нравились "Битлы" - группа "The Beatles", но отец запретил мне слушать "капиталистическую гадость". Назвал ее пропагандой. В некоторых вопросах мой демократичный отец был непреклонен...
Рита перескочила со скользкой темы на школьные будни.
Как бы мне не хотелось, но мы незаметно добрались до ее дома. На улице уже стемнело. Я решился. Взял Риту за обе руки. Развел руки, соединил, словно исполнял некий народный танец без музыки. Музыка звучала у меня в голове, в основной не бравурная, траурная с набатом. Причем так громко, что уши заложило.
- До завтра? - полувопросительно поинтересовалась скромная девочка Маргарита, с ожиданием уговоров. Своих рук не вырвала и не засеменила к подъезду.
- Погода... хорошая... Может, пройдемся еще? - оправдал я ее ожидания.
- Ну... Давай. Только недалеко. Мама сказала, чтобы ровно в семь я была дома. Еще уроки учить. Завтра контрольная по алгебре.
- Я помню. Я тоже еще не учил уроки.
- Ты способный, раз, два и все готово. А я долблю, долблю... До меня долго доходит, - откровенно призналась Рита. - Почти, как до жирафа, - рассмеялась она, чтобы снять напряжение. Кончики ее пальцев были ледяными и слегка подрагивали.
Комочек льда просочился внутрь меня, в район левой части груди. Я хотел почувствовать себя Каем, околдованным Снежной Королевой, - чтобы не наделать глупостей... Но не смог совладать с желанием сорвать первый в своей жизни поцелуй и... стать прежним Каем. Мечтал, чтобы меня расколдовали. Эту волшебную обязанность возложил на Риту Державину, она должна превратиться в Герду. Увы, Рита не торопилась с перевоплощением.
Я сам не понял, как ЭТО произошло. Как я осмелился.
Вышло совсем не так, как в кино. Быстро. Непонятно. Но трепетно.
Захотелось повторить. И я повторил. Долго. Обжигающе. Но неумело.
Но Рите понравилось. Она не вырывалась. Потом и вовсе обвила своими ручками мою талию...
Мы еще долго "провожались" - замирали у подъезда и опять, не сговариваясь, решали "пройтись еще".
Не выдержала мать Риты. Наверное, она следила за нами из своего окна. Не думаю, что заметила наши поцелуи - мы прятались под раскидистым деревом с легким налетом зелени. Надеялись, что "дырявая" крыша скроет нас от чужих глаз.
Старшая Державина напомнила, что "не за горами экзамены". Я задрал голову и вежливо поздоровался. Мне ответили. Наверное, Риткина мать долго терпела, все надеялась, что дочь образумится и вспомнит о невыученных уроках. Ранее не заявила о себе только по одной причине: я считался воспитанным мальчиком из порядочной интеллигентной семьи, с которым "можно дружить".
Когда Рита бросила: "Сейчас", ее мать проворковала:
- Ритуля, пора-пора. - И скрылась в недрах квартиры, дав негласное разрешение на прощание.
- На этот раз точно - до завтра, - улыбнулась Рита.
Я не сводил взгляда с ее припухших губ. Непроизвольно потянулся к ним своими губами. Но Рита увильнулась и убежала.
В народе давно "прижилась" фраза - "почувствовал себя на седьмом небе". Это обо мне в день моего первого поцелуя.
Но поцелуем этот необычный день не ограничился. Меня ждал сюрприз, который можно назвать жестким приземлением...
Расставшись с Ритой, я потянулся к своему дому. Где-то на середине пути я обратил внимания на пару, которая так же медленно прогуливалась по вечернему городу. Женщина держала мужчину под руку и о чем-то оживленно ему рассказывала. Мужчина время от времени поворачивал голову в ее сторону. Я отчетливо видел его профиль в свете уличных фонарей.
Отец никогда передо мной не отчитывался. Объявлял: "Буду во столько -то". И никогда не нарушал обещания "быть во столько-то". Всегда ночевал дома.
Сегодня утром он мне сообщил, что вернется не позже девяти.
Я взглянул на свои часы - было начало девятого.
Отец повторил мои действия - тоже взглянул на часы. И что-то сказал своей спутнице.
Я прислушался к себе. Поискал намеки ревности и не обнаружил их. Не сказать, что был рад открытию - отец нашел себе женщину, но в голове точно не помутилось. Но я отношусь к тем людям, которые невзначай могут обронить колкое, или не колкое, словцо - язвительно, или не язвительно, пошутить. Все зависит от чувства юмора, которое или есть, или его нет, третьего не дано. Я всегда понимал, что за человек передо мной, так сказать, ориентировался по обстановке.
Бывали случаи, когда меня несло - я себя не контролировал. Очень хотелось досадить человеку, который мне неприятен.
Я не был знаком с женщиной, идущей рядом с моим отцом. Но она уже вызывала у меня неприятие. Это была не подростковая ревность: отец был для меня идолом, фараоном, если хотите. Равных ему нет и быть не может. Даже моя мать не была ему равной. Но она была моей матерью.
На всякий случай попытался себя вразумить, чтобы не наделать глупостей.
Всё ради отца. Я не имею права обижать его спутницу, тем самым обижать его. Я обязан принять его выбор. Прошло три года со смерти мамы, отцу всего-то сорок пять. Скоро исполнится, первого мая. Это с моей колокольни, с моих пятнадцати, он глубокий старикан. Не старик, мужчина в расцвете лет, вполне способен завести еще одного ребенка.
Как бы я отнесся к рождению брата или сестры? Не знаю. Потому что никогда об этом не думал, мысли не допускал, что кто-то посторонний войдет в нашу с отцом жизнь, разбавит наш дуэт. Дуэт превратится в трио, потом трио станет квартетом... И так далее, без ограничений. И кем я стану в этом "коллективе"? Пустым местом. Это в "Интернационале": кто был никем, тот станет всем, в моей жизни все наоборот: был для отца всем, стал никем...
Называется - образумил себя. Скорее, накрутил.
Попробую еще раз.
Это не мое дело. Это личное дело отца и этой женщины.
Я не эгоист. Если я люблю отца, я обязан принять его выбор.
Если отец ее выбрал, то она хороший человек. И мне необходимо наладить с ней отношения. Ради отца.
И чего тянуть?
Я прибавил шагу, догнал пару, пошел рядом с отцом в ногу, это было дело привычным. Мой родитель не ожидал моего появления, безразлично повернул голову в мою сторону. Безразличие исчезло. Но я не заметил нервозности, заискивания. Отец сказал своим обычным голосом:
- О, сынок! А ты здесь откуда?
- Добрый вечер, - поприветствовал я обоих. - Я провожал Риту. Мы ходили в кино.
- Что смотрели?
- "Сказ про то, как царь Петр арапа женил".
- Хороший фильм, говорят. Мы тоже хотели пойти, но потом решили прогуляться. - Отец опомнился и представил мне свою даму, - познакомься, это Анастасия Олеговна. Мы вместе работаем.
Хотелось мне съязвить по поводу "вместе работаем", но я сдержался.
Анастасия Олеговна сунула мне свою ладошку - дала понять, что я взрослый, поэтому могу понять отца, и назвалась:
- Саможенова. - И зачем-то добавила, - с одним "ж".
Я сдержал рвущийся наружу смешок, посерьезнел и назвался:
- Роман... Хруцкий.
Обменявшись рукопожатием, мы продолжили шествие втроем. Повисло тягостное молчание.
- Александр... Федорович, я сама доберусь до дома, - прошелестела Анастасия Олеговна. - Тем более, до дома всего-то два шага.
- Хм... Мы тебя проводим. И не спорь, - не совсем уверенно произнес мой родитель.
Следующую часть пути мы обсуждали второй месяц весны. Проводили Саможенову - с одним "ж" - до дома: два шага вылились в поездку на автобусе, и заняли минут десять. В ту пору люди не знали, что такое "пробки" на дорогах. А билет на автобус стоил пять копеек.
Не сговариваясь, в обратный путь мы с отцом отправились пешком. Отец откровенно мне рассказал о своих чувствах к Анастасии Олеговне. Но если я буду против их отношений, то... Я был не против. Но поставил одно условие - в нашей квартире не может поселиться другая женщина.
Отец мне обещал. И сразу повеселел, обнял меня за плечи, встряхнул и сказал:
- Эх, Ромка, всё у нас будет хорошо, даже не сомневайся! - Подумал и поинтересовался у меня, - я прав? Все будет хорошо?
- Даже не сомневайся, - повторил я его же слова и тоже обнял отца за плечи.
Со стороны мы походили на двух матросов, сошедших по трапу корабля на сушу и готовых к различного рода развлечениям.
- Она тебе понравилась? - не выдержал отец.
- С виду ничего, - промямлил я.
Отец странно на меня посмотрел. Я опомнился и поспешил исправить свою ошибку:
- Нормальная тетка, мне-то что, лишь бы тебе нравилась. Со мной ей не жить, - полувопросительно-полуутвердительно проговорил я.
- Не жить, - согласился отец, - твое условие я принимаю. Тебе не пять лет, справишься. Но оставлять тебя без контроля я не собираюсь.
Я хотел добавить: "Надеюсь, наша разлука будет недолгой", намекая на непрочный союз отца с этой женщиной, но отец решился на признание...
Оказывается, они с Анастасией тайно расписались. Он никак не решался мне об этом сообщить. И не только мне, вообще никому. И продолжали по инерции изображать коллег по работе перед коллегами по работе. А я - ни сном, ни духом, имя этой женщины отец ни разу не произнес в моем присутствии. А мог бы ввернуть при разговоре, так, между прочим, я бы и значения не придал - мало ли с кем общается на работе мой отец. Или мне это только кажется? Первый раз бы не придал значения, на второй бы - насторожился, на третий - завел бы пространный разговор на тему "мачеха и пасынок, сын ее мужа". Привел бы классический пример издевательств, способных привести к самоубийству. Естественно, не мачехи. Отец бы задумался. Я бы продолжал ежедневно "капать на темечко". В итоге отец раздумал бы жениться.
Отец хитер. А еще меня постоянно называет хитрюгой.
На то он и отец, что видит меня насквозь. Опередил. Что мне остается? Согласиться. Пусть сам разбирается со своей личной жизнью.
А я кое-что выгадал с его женитьбой на Саможеновой - получил свободу, пусть и ограниченную: по общей договоренности в будние дни отец жил со мной, в выходные - с новой семьей. Оказалось, что у новой супруги отца есть сын, мой ровесник. Славиком зовут. Я тоже ношу очки, как и мой друг Артур Пионер. Одноклассники беззлобно называют нас четырехглазым чудищем, но не очкариками или ботаниками. Мы с Артуром очкарики, но не зубрильные зубрилы, мы с Артуром нормальные мужики. Чего не скажешь о Славике. Славик - настоящий ботаник. Очкастый отличник...
Я не чувствовал себя обделенным отцовским вниманием. В выходные он тоже ко мне забегал. И звонил по телефону много раз. Анастасия мне в матери не напрашивалась, не заискивала. И за это я был ей благодарен.
Жизнь вошла в третью фазу. Первая фаза - жизнь с отцом и матерью. Вторая - жизнь с отцом. Третья - жизнь с отцом-пятидневкой.
Бабушка утверждает, что человек ко всему привыкает. Еще она говорит: "Стерпится, слюбится". Это не про меня. Я не хочу считать чужую женщину матерью. Я воспринимаю ее, как новую жену моего отца. Не более того.
Мне уже пятнадцать. Я взрослый. Самостоятельный.
И я влюблен... Весна ударила в голову... Рита... В голове одна Рита...
И самолеты. Самолеты вне времени года и возраста. Сколько себя помню, всегда хотел стать военным летчиком, как мой отец.
В нашем военном гарнизоне я обожал смотреть на летчиков-асов в хрустящих коричневых кожаных куртках. Они выходили группой через КПП военной части и мне казалось, что хруст курток и хромовых сапог перекрывает все другие звуки. Я млел. Я мечтал. Мечтал быть, как они.
Мечтал, но знал - не пройду медицинскую комиссию по причине порока сердца, с которым появился на свет. К десяти годам родителям сообщили, что их сын "перерос", сердце находится в нормальном рабочем состоянии. Но пометка в истории болезни сохранилась.
Я не жалуюсь на боли в сердце, исправно посещаю уроки физкультуры, не отлыниваю, но быстро устаю. Сердцебиение при физических нагрузках учащается, губы синеют. С таким здоровьем в авиацию не возьмут.
Но я знаю выход: я мечтаю поступить в институт инженеров гражданской авиации. Раз рожден ползать - ползай, но о мечте не забывай. Хотя бы так приобщусь к авиации... Но поживем - увидим...
Неожиданно отец появился в квартире днем. Объяснил - был неподалеку по делам. Я только-только вернулся из школы и собирался обедать. Он с удовольствием ко мне присоединился. Но я сразу заметил, что у отца нет ни настроения, ни аппетита. Он ковырялся в тарелке, был задумчив и молчалив. Я завел разговор на его любимую тему - о политике, он тему не поддержал, не вступил привычно в дискуссию, несмотря на то, что я намеренно искажал факты и высказывал мнение, идущее в разрез с мнением отца.
Тогда я решил тореадором - "потрясти красной тряпкой", раззадорить бычка. Бык - это мой отец.
- Я тут услышал... кое из каких источников, что тридцатого марта положено начало музыкальному панк-движению, прошел первый концерт группы "The Sex Pistols".
- Опять вражеские голоса слушал, - без особой реакции пробубнил отец.
- Так интересно же.
- А еще комсомолец, - и снова с полнейшим безразличием произнес мой батя.
- Откуда мне еще узнать, что делается в мире?!
- Из программы "Время".
- Из программы "Время" я узнаю, что страны капитализма загнивают, а страны социализма расцветают. И мы скоро придем к победе коммунистического труда. Ура, товарищи!
- Тебя что-то не устраивает?
- Я хочу знать правду.
- Какую?
- Правда одна... Вот, к примеру, в программе "Время" рассказывали, что первого апреля 1976 года Стив Джобс и Стив Возняк основали фирму "Apple Computer Company"? Не рассказывали!
- Ну, основали, тебе-то что от этого?
- Но как же...
- Ромка, заканчивай свои грязные делишки! - перебил меня отец. В голосе явно проскользнула угроза - все-таки какое-то оживление.
- Пап, что происходит?
- А что происходит?
- Ты мрачный какой-то. Как, вообще, жизнь, как здоровье?
- Здоровье в порядке, спасибо зарядке, - на автомате ответил батя, впав в безразличие.
- С Анастасией отношения разладились, что ли?
- А тебе этого хочется?
- Мне хочется, чтобы ты был счастлив.
- Я счастлив, поверь. Просто устал.
- У врача давно был?
- Вчера заходил в заводской медпункт, давление измерили, укол сделали.
- Ты так об этом говоришь, словно речь идет не о тебе! - возмутился я. - Если отправился в медпункт, то на это была причина? Давление подскочило?
- Слегонца, - выкрутился отец, употребив излюбленное словечко.
- Так я и поверил. Небось, плохо стало, ты и направился в медпункт.
- Вот привязался!
- Хочу знать причину.
- Славик болеет, Настя переживает, ну и я вместе с ней.
- Ах, вот в чем дело! - вспылил я. - Так бы сразу и сказал, а то я сижу, голову ломаю - вдруг с тобой что-то не так, оказывается, Славик болеет. И чем же болен ваш ненаглядный Славик? Неужели при смерти? Надо пойти, навестить, посидеть у постели тяжелобольного. Попрощаться.
- Ромка, чего ты злишься?
- Из-за Славика вашего ненаглядного! Почему мой отец должен страдать из-за него?! Кто он тебе? Никто и звать его никак!
- Он сын моей жены.
- Спасибо, что напомнил.
- Я пошел, вечером увидимся. Я немного задержусь. Если не смогу прийти, позвоню, сообщу.
- Пап, ты обиделся? Пап, извини, я был неправ. Погорячился. Что со Славиком? Что за болезнь такая, что ты не в себе?
- Не хочу обсуждать ЭТО с тобой?
- Дело во мне или дело в том, что произошло?
- Я не знаю, как ты к ЭТОМУ отнесешься.
- Звучит интригующе. Хочу напомнить - я не кисейная барышня. Взрослый разумный человек, чем смогу - помогу, можешь на меня рассчитывать.
- Одна голова хорошо, а две... - задумчиво пробормотал батя, пристально рассматривая меня, причем смотрел на макушку, как будто у меня на голове сидел живописный петух и собирался кукарекать. Не отдавая отчета своим действиям, я положил на голову руку, сообразил, что выгляжу нелепо, и стал ожесточенно приглаживать волосы.
- Тебе бы подстричься не мешало, - порекомендовал мой родитель.
- В моде длинные волосы.
- Хиппи ты никогда не будешь, - по-прежнему безучастно выдал приверженец всего правильного, не буржуазного.
Откровения не спешили литься из отца. Он положил локти на стол и принялся изучать хлебные крошки, рассыпанные на цветастой клеенке, которой был застелен кухонный стол. Я подскочил, взял тряпку и с ее помощью смахнул крошки в ладонь. Отец заметил на столе еще одну хлебную крошку, взял ее двумя пальцами и отправил в рот. Дело плохо, - подумал я, - очень любопытно, чем же болен наш незабвенный Славик? Зря я язвил, отец обиделся и закрылся. Надо его задобрить.
- Пап, я купил новую грампластинку фирмы "Мелодия". На ней такие песни - закачаешься! - закатил я глаза. Поздно понял, что сморозил глупость - отцу точно сейчас не до песен. Отец опять обратил на меня свой взор. Теперь его взгляд говорил, что сын слегка помешался в уме по причине весеннего обострения. Я снова извинился перед ним. Нервно пошаркал ногами под столом, отец скривился - видимо, своим шарканьем я помешал работе мысли.
- Может, чайку попьем? У меня есть печенье... Как ты любишь.
- Деньги не закончились?
- Нет, конечно. Я не транжира.
Я не стал говорить, что подрабатываю грузчиком в магазине, в котором работает товароведом наша соседка. Прихожу в магазин рано утром, еще до школы, когда приезжает машина с молокозавода. Перетаскиваю ящики с молочными продуктами в стеклянных бутылках из машины в подсобку. Работа временная - постоянный грузчик сейчас в отпуске, я его замещаю. Деньги мне нужны на подарок отцу ко дню рождения, первого мая. Не буду же я просить деньги у именинника или у бабушки-пенсионерки, пусть и работающей. Бабушка, конечно, мне не откажет, тем более, она не бедствует - у нее хорошая пенсия, максимальная, плюс небольшая зарплата гардеробщицы в театре. Захотелось самому заработать на подарок, заодно мышцы подкачать, а главное - провести испытания своего организма.
О моей проблеме со здоровьем соседка не догадывалась. С виду я парень крепкий, кровь с молоком, хоть и очкарик. Не скажу, что новая работа меня сильно утомляет, но сердце дает о себе знать неприятной одышкой и терпимой болью в области грудной клетки. Но ничего, я выдержу. Недолго осталось до возвращения в строй постоянного грузчика. Я успел заработать целых восемьдесят рублей. Сумасшедшие деньги. Можно купить в подарок что-нибудь приличное. Кое-какие задумки у меня есть, хочу исполнить давнюю отцовскую мечту...
Без всякого вступления отец заговорил о том, что его мучило.
- На территории школы, где учится Славик, есть заброшенное кирпичное строение. Раньше там хранился всякий инструмент для хозяйственных работ во время субботников. От сырости инструмент быстро приходил в негодность, поэтому для его хранения нашли другое, более подходящее, место. На двери постоянно висит замок. Ключи хранятся у завхоза, еще один ключ есть у дворника. Сейчас дворник редко заглядывает в сарай: на дворе весна, а там хранятся лопаты для уборки снега, да бочки с песком. Но что-то дворнику понадобилось в том сарае. Он кинулся ключа, а ключа и нет. Висел у него в подсобке на крючке, и куда-то делся. Подумал, что забыл ключ в замке. Отправился с проверкой в сарай. Вход в сарай расположен так, что со стороны школы при всем желании не увидишь, открыта дверь или нет: вход "смотрит" в бетонный забор, огораживающий территорию школы. К тому же расстояние от здания школы до кирпичного сарая достаточное - надо пересечь большую спортивную площадку с футбольным полем и огибающими поле дорожками для бега. Когда дворник завернул за угол сарая, то обомлел - дверь приоткрыта, висячий замок валяется рядом, в траве. Из замка торчит ключ. По всей видимости, тот самый ключ, что висел у него в подсобке на крючке и пропал. Дворник всегда запирал свою подсобку на замок, но бывали случаи, когда отлучался на минутку и оставлял дверь открытой. Вероятнее всего, тогда-то ключ от сарая и похитили.
- Наверное, кто-то из учеников и свистнул ключ, - предположил я. - Но зачем? Ты сам сказал, что ничего ценного в сарае не хранится.
- Слушай дальше. Прежде чем навесить замок и закрыть его, дворник заглянул внутрь помещения, что естественно - надо проверить, все ли в порядке. Заглянул. И... увидел труп одного из учеников восьмого класса "Б", в котором учится Славик Саможенов.
- "Веселая" картинка.
- Веселее не придумаешь.
- Да, история неприятная. Убийство в школе - явление редкое. Славик узнал, расстроился и слег? Этот парень, убитый, был его другом?
- Нет, они не дружили. Учились в одном классе.
- Мало ли, кто с кем учится! Не Славик же его укокошил?! Кишка тонка у вашего Славика!
От моих слов отец скривился, как от зубной боли, даже ладонь приложил к челюсти. И не забыл осуждающе покачать головой.
- Погибший парень и его приятель...
- Приятель еще жив? - вклинился я со своим вопросом, прямо скажем - идиотским.
- Тебе бы всё шутки шутить, - набычился отец, - а дело серьезное. Эти парни издевались над Славиком. Унижали его перед всем классом. Мать ничего об этом не знала. Ну, ладно мать, слабая женщина, но мне-то он мог рассказать, поделиться возникшей проблемой с одноклассниками.
- Кто ты ему? Муж его матери. Поженились вы недавно, привыкнуть он к тебе не успел. С какой стати ему делиться с незнакомым человеком своими проблемами. Вот я бы, например, ни за что бы не стал...
- Ты! - хмыкнул отец. - Ты - совсем другое дело! А Славик - умный маленький мальчик, немного не от мира сего.
- От большого ума?
- Не знаю. Но мне кажется, не только от большого ума. Он воспитывался женщиной, без участи мужчины, который мог из него сделать Человека.
Когда отец начинал бросаться высокопарными словами, у меня самого начинали зубы болеть. Но я его не осуждал. Еще неизвестно, как я заговорю в его возрасте.
- Еще не всё потеряно, - обронил я, намекая, что отец способен сделать из Славика Человека.
- Как сказать, - развел руками батя. - Неделю назад еще была надежда, а сейчас... уже ни в чем не уверен. В будущее не заглядываю, в настоящем бы разобраться, прошлое перешерстить.
Отец говорил загадками.
- Пап, думаешь, эти парни довели Славика до белого каления, и он решил с ними расправиться, отомстить за нанесенные обиды?
Батя неопределенно дернул головой - понимай, как хочешь.
- Вот почему у меня вырвалось про второго парня, чей черед не пришел, - задумчиво протянул я. - Издевались двое, наказан один... Пока... Хоть убей, не верю! - в сердцах воскликнул я. - А ты сам веришь? - обратился я с вопросом к отцу, который во все глаза смотрел на меня. Последнее мое восклицание ему явно пришлось по вкусу. Я почувствовал себя Лениным на броневике и обратился к единственному слушателю, - сам подумай, как тощий вундеркинд мог совладать с двумя более сильными соперниками? Или с одним соперником - что в лоб, что по лбу: Славик слабак, им не ровня по массе и физической силе. Лично я таких пятнадцатилетних задохликов не встречал, у нас в классе с Саможеновым любая девчонка справится... Хорошо, будем считать, что Славик решил, что с одним врагом он как-нибудь справится, и нашел способ их разъединить. Но мне все-таки интересно, куда подевался второй?
Отец проигнорировал мой вопрос, чем подтолкнул меня к мысли: второй враг опередил первого - отправился раньше на тот свет, но второй труп пока не нашли.
- Что бы ты не говорил, как бы не пытался меня переубедить, хотя, меня не нужно переубеждать - я не слепой, но в убийстве восьмиклассника подозревают Вячеслава Саможенова, - огорошил меня отец, перестав говорить загадками. - Следователь решил, и одноклассники это подтвердили, что Славику надоело быть изгоем, он хотел наказать обидчика, доказать, что он кое-на что способен. Ненависть придала ему сил.
- Дурак ваш следователь: на Славика посмотришь, и сразу поймешь - кто-кто, а этот слизняк не способен на убийство. Ненависть... ха-ха!
- Перестань его обзывать.
- Уже перестал. Каким способом... этот... милый мальчик избавился от обидчика? Кувалдой по голове огрел? Заранее все продумал, похитил из подсобки дворника ключи от сарая, назначил врагу встречу и воплотил план убийства в жизнь? Или не собирался убивать, хотел, так сказать, предупредить, но не рассчитал силу удара - много ненависти накопилось? И где был приятель погибшего? Смерть, как хочется узнать! Такие, как эти двое, всегда ходят вместе.
- Его приятель, еще один недруг Славика, в тот злополучный день в школе отсутствовал - чем-то отравился, дома отлеживался, покинуть квартиру не мог, дальше пяти метров от сортира не отходил. Соседка подтвердила - она заходила за чем-то к его матери и видела мальчика в весьма болезненном состоянии. Предложила свою помощь - она работает медсестрой в больнице. Промывала ему желудок, таблетками пичкала. Всё обошлось. Его отсутствие было Славику на руку - легче расправиться с одним врагом, чем с двумя. В этом ты прав.
- По мне так что с одним, что с двумя, - пробормотал я, повторившись. - И каким же образом наш достопочтимый Славик расправился с врагом? Про кувалду я уже высказался.
- Славик применил холодное оружие.
- Что-о-о?
- Нанес однокласснику три удара холодным оружием в область грудной клетки. Смерть наступила мгновенно. Орудие убийства находилось рядом с телом.
- Славик... этот маменькин сынок... убил... человека? - спотыкаясь на каждом слове, не поверил я.