Георгий Волков походил на безмятежно спящего человека, на лице которого застыло едва заметное удивление. Если бы не струйка крови.
Я включила телефон и позвонила отцу.
Поликарп Тимофеевич Троянов был не только самый заботливым отцом на свете, но и лучшим хирургом города Заболоченска.
Только я отключилась, как папа уже стоял рядом.
- Иди домой! - голосом, не терпящим возражений, произнес он.
- Пап, Жора... жив? - спросила я, дрожа от волнения.
Отец приблизился к Волкову и приложил пальцы к сонной артерии.
Время резко замедлилось. Прошел год, пока я, наконец, услышала:
- Жив, но пульс слабый... Дочка, иди домой!
Я не подумала вызвать лифт, а опять поплелась по лестнице. Только теперь не вниз, а вверх.
Я слышала, как отец вызвал машину скорой помощи, потом позвонил своему другу, который служил в полиции...
Когда я вошла в квартиру, мое лицо сказало маме о многом. Думаю, она решила, что мое безразличие к Волкову было наигранным. Будучи в курсе событий, не стала задавать уточняющие вопросы, обняла меня за плечи и отвела в кухню. Усадила на свой любимый диванчик и стала хлопать дверцами шкафов, позабыв на нервной почве, где у нее хранятся лекарства. Меня охватило онемение, я хотела сказать, что Жора жив, но не могла произнести ни слова. Клачала зубами с равномерными промежутками. Мама влила мне в рот лекарство - смесь валерианы и корвалола. Она всегда предпочитала эту адскую смесь новомодным успокоительным средствам. Смесь произвела молниеносный эффект, причем неожиданный - молчание превратилось в беспрерывную болтовню. Для начала я с придыханием сообщила, что мой знакомый жив, но пульс едва прослушивается. Потом перескочила на мой спуск по лестнице, который интересовал слушательницу меньше всего, она взирала на меня с пониманием и сочувствием и не перебивала. И только я хотела перейти на обрисовку наших сложных отношений с Волковым, о котором мои родители слышать не слышали, как вернулся отец.
- Я еду в больницу, - бросил он на ходу и стал собираться.
- Мы с тобой, - опередила меня мама.
Папа знал, что спросить с женой бесполезно, только поторопил нас.
Машина скорой помощи увезла раненого Волкова. На месте преступления остались полицейские, один из которых проводил нас подозрительным взглядом, когда мы выгрузились из лифта на первом этаже.
- Что ты им сказал? - спросила я у отца, когда мы шли быстрым шагом к гаражу.
- Сказал, что спустился в почтовый ящик за газетой, увидел раненого мужчину, вызвал своих коллег и позвонил в полицию.
- Хорошо, что не стал впутывать в это дело нашу девочку, - поспешила вмешаться мать, - иначе они сразу решат, что все случилось из-за нее.
- Ты считаешь, что я мог направить расследование по ложному пути? Ты ошибаешься, Зоя. То, что пострадавшего обнаружил я, а не моя дочь, это единственная ложь. Не хотел, чтобы они начали ее трясти прямо сейчас, чтобы узнать, кто стоял между ними? И мог ли этот третий убрать со своего пути соперника? Лукерья не в том состоянии, чтобы давать показания. Пусть придет в себя.
- Боже, они все равно будут ее допрашивать!
- Будут, но позже, когда она немного успокоится. Я хорошо знаю свою дочь.
- Твой намек мне не нравится, - брякнула я. - Да, я могу наболтать лишнего, но не стану обвинять себя в убийстве или в том, что наняла исполнителя, способного решить мою проблему.
Родители обменялись понимающими взглядами, что заставило меня замолчать и подтвердило опасения отца о моей неуёмной болтливости в период волнений.
- Ты назвал полицейским имя пострадавшего? - спросила моя родительница у моего родителя, не включая меня в диалог.
- Назвал. И, конечно, добавил, что это друг моей дочери. Дочь гостит у нас, а он приехал за ней... Георгий Волков? Я ничего не перепутал? - снизошел он до обращения ко мне.
- Всё верно, - кивнула я и в сердцах ляпнула, - что же происходит в последнее время вокруг меня?!
- А что происходит? - хором спросили родители.
Отец замер с ключом в руках, не успев открыть гаражный замок. А мама ухватила меня за руку, будто боялась, что я сбегу и не дам честного ответа на вопрос.
- Я не так выразилась, - поспешно стала оправдываться я, - не вокруг меня, а, вообще, в мире. Людей грабят, убивают. Недавно залезли в квартиру моей соседки. Думали, что ее дома нет, а она нарисовалась в коридоре. Те, недолго думая, шмякнули ее чем-то тяжелым по темечку, прихватили ценности и ушли.
Картина преступления получилась сжатой, но живописной.
- Это ты о ком говоришь? Неужели о старухе-процентщице? - вопросила мать, отец тем временем открыл замок и проник в гараж.
- Да, о ней. Хорошо, жива осталась, но пока в сознание не пришла.
- Как не стыдно поднимать руку на восьмидесятилетнюю старушку!
- Ошибаешься, мам, ей девяносто два!
- Тем более!
- Жажда наживы отключает мозги.
- У таких людей мозги давно покинули голову, если, вообще, когда там были.
Отец вывел автомобиль, мы сели и поехали в больницу, где хирург Троянов собирался провести операцию...
Поликарп Тимофеевич распорядился, чтобы нас напоили чаем, но мы отказались, вышли из ординаторской и уселись возле операционной.
- Как такое могло случиться?! - шепотом возмутилась мама. - Столько лет живем в этом доме и ничего подобного не происходило. Тихие нормальные соседи... Бедный Георгий! Приехал человек в незнакомый город и получился ножевое ранение в спину.... Может, его кто-то выследил из местной шпаны? Или преступник следы ведут из вашего города?.. Лукерья, он... не бандит?
- О его дружках-товарищах я ничего не знаю. Никогда их не видела. С соседями Жорка держит нейтралитет, старается не вступать в конфликты. Один раз хотел разобраться с собутыльниками местного выпивохи, но те взяли большинством, он ретировался. Местное "радио" в лице всезнающих бабушек никогда не сообщало о связях Волкова с криминальным миром. А они знают больше, чем есть на самом деле. Им хватает одного намека, чтобы короткий рассказ превратить в длинный роман, напичканный событиями... О наших отношениях никто не знает. Их и отношениями не назовешь. Он роняет при встрече реплики, я, молча, пробегаю мимо. В последнее время мы нормально поговорили всего один раз и то по телефону. Вчерашний звонок я в расчет не беру. В общем, ухаживанием это никак не назовешь, по крайней мере, бабули наводящих вопросов мне не задавали. Они догадываются, что мы разного поля ягоды, мало ли, кто кому симпатизирует. Это я к тому рассказываю, что мстить Жорке никто не станет, потому как нет причины. Да, и некому мстить... А почему Георгия пырнули ножом? Ответ ясен. Бродил, бродил он по дому, выискивая меня, пока не постучал в квартиру, где проживают люди, желающие поправить здоровье после праздников, а денег на поправку здоровья нет и в ближайшем будущем не предвидеться. И что делать? Позаимствовать у богатого незнакомца, который по своей воле деньги не отдаст. На Жорку взглянешь и сразу понятно - мужик не доедает последний кусок хлеба. Одежда на нем дорогая, приличная, сама видела - вырядился в самое лучшее, будто свататься приехал. Во дворе стоит машинка, тоже ничего, внутренний карман топорщиться от увесистого портмоне, наверное, хотел меня сразить щедростью.
- У нас таких, кажется, нет, - без прежней уверенности сказала мать.
- Можно подумать, ты успела ознакомиться с личными делами всех жильцов ста сорока квартирного дома. У них на лбу ничего не написано, - отмахнулась я. - К вашим благополучным жильцам могли прийти неблагополучные гости. Или другой вариант - случайные люди нашли в одном из подъездов укромный уголок, чтобы в тиши уединения раздавить бутылочку. Они-то и выследили Волкова. Когда зашел в наш подъезд, на него набросились, ударили ножом и обокрали.
- С таким крепким парнем не так просто справится, ты правильно сказала "набросились" - их было минимум двое. Один отвлекал внимание, другой нападал.
Родившаяся в голове версия меня несколько успокоила - причина покушения на Власова была не во мне, это обычное ограбление.
Позабытый мною Федор напомнил о себе. Не выдержал, позвонил, сообщил, что очень замерз. Я извинилась и сказала, что у меня изменились планы. Парень натянуто попрощался, видимо, обиделся. Подумаешь! Знал бы он, что случилось! Но посвящать его я не стала.
Дальнейшее ожидание проходило в полном молчании. Мы с мамой совсем извелись от неведения, а когда волнение достигло максимума, стали прохаживаться по коридору, напоминая двух нервических особ с манием преследования. Эта мания появлялась каждый раз, когда дверь операционной оставалась за спиной. Мы постоянно оглядывались, ожидая появления хирурга.
Наконец, к нам вышел усталый отец. Я издали впилась взглядом в его лицо, пытаясь угадать, что он скажет. Лицо было осунувшимся, а глаза были задумчиво - отрешенными, что дало мне повод для радости - раз отрешен, значит, доволен исходом операции, не настраивается на успокоительный монолог, а задумчивость относится ко мне. Я не ошиблась.
- Все хорошо, - сказал хирург Троянов, когда мы встретились на середине коридора. - Операция прошла успешно, организм молодой, справится... Не думаю, что вас интересуют профессиональные тонкости...
Я хотела поделиться с ним своими умозаключениями, чтобы успокоить и заверить, что преступление не имеет ко мне отношения, а заодно еще раз убедить себя - не может быть связи между визитом ко мне рыбака Родионова и ранением Волкова. Но я не успела ничего сказать.
- Меня интересует! - вклинился в монолог хирурга молодой мужчина в гражданской одежде, но я сразу поняла, в каких органах он служит.
Я наградила следователя неприветливым взглядом и отвернулась.
- Пап, а когда с ним можно поговорить?
- Не сейчас! - отрубил хирург Троянов, - идите домой, а я пока задержусь.
И повернулся к полицейскому. На лице не отразилось особой радости.
- Что вас интересует?
- Меня интересует состояние здоровья прооперированного Георгия Волкова... Но прежде хочу задать несколько вопросов вашей дочери Лукерье Поликарповне Трояновой?
- А если я не в том состоянии, чтобы давать ответы на ваши вопросы?! - язвительно произнесла я.
- Всего пару вопросов и вы можете идти. Кем вам приходится пострадавший Георгий Волков?
- Соседом по дому.
- Всего лишь соседом?
- Всего лишь.
- И этот всего лишь сосед приехал за несколько сотен километров, чтобы повидать вас? Не забыл прихватить букет цветов, нарядился в свой лучший костюм...
- Откуда вы знаете, лучший он или худший? - перебила я следователя. - Может, для вас он лучший, а для Волкова почти домашняя пижама! - добавила с вызовом.
Мама незаметно дернула меня за рукав, а отец наградил строгим взглядом, но извиняться я не собиралась. Полицейский был мне неприятен. Его "понимающие" глаза подозревали меня в соучастии, он горел желанием навесить мне на руки "браслеты", отвести в участок и произвести допрос с пристрастием, чтобы добиться признательных показаний.
- Еще есть вопросы? - гордо вздернув подбородок, спросила я, - или пора пригласить своего адвоката?
Не забыла при этом назвать имя "адвоката". Им являлся близкий друг отца. Для меня просто дядя Вася, он же заметная фигура в правоохранительных органах города Заболоченска.
У следователя пропало желание надевать мне наручники и вести на допрос с пристрастием.
- Можете быть свободны, - промямлил он, перекладывая папку из одной руки в другую. Чтобы показать полное безразличие к должности "адвоката", добавил, - ПОКА можете быть свободны.
- Благодарю! - язвительно ответила я, развернулась и с чувством собственного достоинства двинулась по коридору.
- Извините, - сказала мама и устремилась за мной.
Я не испытывала сожаления из-за своего дерзкого поведения. Ранее никогда не прикрывалась влиятельными знакомствами, это случилось впервые. Уж, очень хотелось сбить с него спесь: молод, заслуг с гулькин нос, а апломба-а-а!
Прихватив верхнюю одежду и преодолев несколько коридоров, мы оказались в приемном отделении.
- Лукерья! Лукерья Троянова! - остановил меня женский голос.
Я развернулась и заметила розовощекую особу, с женственной округлой фигурой, чего не скажешь обо мне, с лучистыми глазами и приятной улыбкой.
Ее внешность мне никого не напоминала. Я обратилась с мысленным вопросом к матери, стоящей рядом, но весь ее вид говорил, что эту женщину она не знает, но усиленно пытается вспомнить.
- Ой, здравствуйте, Зоя Афанасьевна! - расплылась розовощекая еще сильнее и кинулась моей мамуле на грудь.
- Нонна, это ты? - сдержанно поинтересовалась Зоя Афанасьевна, автоматически прижимая к себе особу и похлопывая ее по спине, словно успокаивала, чтобы та не перешла к дальнейшему проявлению зашкаливавших чувств.
- Я! - воскликнула Нонна, расцеловала маму в обе щеки и перекинулась на меня.
Я благосклонно позволила себя обнять, но лицо особой радости не выказало.
- У вас что-то случилось? - запоздало опомнилась моя одноклассница Нонна Нагавкина.
- У нас все нормально, - сдержанно ответила Зоя Афанасьевна таким тоном, будто внушала мне, что ничего страшного не произошло. Ну, пырнули Жорку ножом, с кем не бывает, главное, что всё обошлось.
- А-а-а, вы навещали Поликарпа Тимофеевича! - догадалась она. - Какой он прекрасный человек! А хирург какой замечательный! Все говорят, что у него золотые руки!
Нам стало приятно, мы расслабились, словно приняли пилюлю забывчивости, позволившую вмиг забыть о проблемах.
- А ты здесь работаешь? - спросила я, решив, что Нонка - медсестра, не врач высшей категории - это точно, потому что училась она кое-как, на троечки, больше сосредотачивалась не на учебе, а на своем внешнем виде, желая преобразиться.
Нонна Нагавкина всегда была костлявой девицей с тонюсенькими ручками и ножками. Оттого цвет лица был нездоровым - пепельным, как и ее волосы. В одежде также не присутствовали краски. В итоге всё сливалось, и невыразительная девица напоминала привидение, которое никак не может оставить этот мир, потому что в других мирах были проблемы с питанием. Обжорливая одноклассница не могла себе позволить ограничение в еде. Нам казалось, что родители постоянно морят её голодом, отъедается она в школьной столовой. В чем, в чем, а в деньгах они ее не ограничивали. Нонка перекусывала на каждой перемене, а перекус включал в себя такой рацион, что я за день столько не съедала. Выражение "не в коня корм" - это про Нагавкину.
Будучи классным руководителем, Зоя Афанасьевна один раз не выдержала и нагрянула на квартиру Нагавкиных. Время было вечернее, время подходило к ужину. Ужин в этой семье был обильным и калорийным. Необходимость в уточнении, как питается в домашних условиях ученица, отпала сама собой. Но мама порекомендовала родителям Нагавкиным показать дочь врачу. Те согласились, показали, о результатах я не узнала, хотя, мать была в курсе, но со временем непомерный аппетит у девушки угас, а она, напротив, начала прибавлять в весе. Дело было незадолго до окончания школы, и я не захватила переход из худышки в пышечку...
- Нет, что ты я здесь не работаю, - замахала руками Нагавкина, - приходила свекровь проведывать. Она лежит в кардиологическом отделении.
- Что-то серьезное? - подобралась мать, готовая сию минуту ринуться к отцу, чтобы тот поднял на ноги всю больницу, а особенно всех кардиологов.
- Обычная профилактика. Она время от времени сюда ложится, чтобы от внуков отдохнуть. Они у меня хулиганы! - радостно доложила Нонка с таким видом, будто они с рождения свободно болтают на нескольких иностранных языках.
- Я не знала, что ты вышла замуж, - удивилась Зоя Афанасьевна.
- Так мы с вами давно не виделись. Я уже десять лет замужем, у меня два сына - девять лет и семь с половиной. Младший во второй класс ходит, а старший - в четвертый. У них фамилия отца: он - Шурочкин, и дети Шурочкины, и я Шурочкина! - расцвела она счастливой улыбкой, я ей даже позавидовала - как мало надо человеку для счастья. Заметив мой потухший взгляд, она не преминула забросать меня вопросами, - а ты, Лукерья, чего такая хмурая? Замужем? Или всё в девках ходишь?
Чтобы прервать поток вопросов, я решила сразу раскрыть все карты.
- Была замужем три раза, и все браки были неудачными. Фамилию не меняла, так и осталась Трояновой, - монотонным голосом перечислила я, как на собрании, где мне предложили коротко пересказать биографию.
- У тебя красивая фамилия, не то, что у меня - Нагавкина. - Нонна свела брови на переносице, выражая недовольство своей девичьей фамилией.
Причина была мне известна: каких только прозвищ к ней не приклеивали, склоняя фамилию на все лады. Тихая девочка не давала резкий отпор, в ответ смущенно улыбалась.
Сейчас Нонна стала совсем другой. Теперешней Шурочкиной "палец в рот не клади", на каждую реплику у нее моментально рождается длинный монолог. Но она себя сдерживает, сказывается присутствие классного руководителя. Зоя Афанасьевна строго поглядывала на бывшую ученицу, я замечала у той прежний смущенный взгляд.
Смущение не заставило ее откланяться. Напротив, она перекинулась от матери ко мне, взяв меня по руку. На смену счастливой улыбке пришло настороженное участие.
- Наверное, родители безумно рады, что ты к ним в гости приехала. Поговаривают, что ты редко бываешь в нашем городе, все больше по заграницам... концертируешь.
Не знаю, какое слово она хотела сказать взамен "концертируешь", которое с трудом у нее выговорилось, но я опешила: и от того, что обо мне судачат, и от того, что осталось "за кадром", в уме Нонки Нагавкиной. Все-таки Нагавкиной, так привычнее.
- Врут! Я преподаю в обычном музыкальном училище! - с гордым видом произнесла я, впервые возгордившись своей профессией. Не всем же быть Коррерасами и Домингами, кто-то должен был им поставить голос на начальном этапе.
- Бывает, - обронила Нонка, которая никогда не отличалась дипломатичностью, а я на своей шкуре испытала, каково разговаривать с болтушкой без тормозов, и провела параллель между собой и Нонной, которая сейчас смотрела на меня с сочувствием, словно я открыла ей величайшую тайну - я серьезно больна, и спасти меня может только чудо.
Её неудачная реплика о моих гастролях по всему миру разбудила немного поутихшее неудовлетворение собой, своей жизнью, своей карьерой, замешкавшейся на нижней ступени восхождения к олимпу, и едва ли я когда-нибудь достигну этого олимпа.
Митька как-то обронил, что я самолюбивый человек, ранимый человек, амбициозный человек. Могу себя критикнуть, но не терплю уколов, подковырок, сочувственных беспочвенных взглядов. И могу "раздуть из мухи слона". Как сейчас. Нагавкина сказала, будто я мировая знаменитость, тем самым зародив во мне обиду на себя и на нее, злость на себя и на нее. Но злость на Нонку была сильнее - это она "наступила на любимый мозоль".
Сразу родился вывод: у меня психика, хоть, и неустойчивая, но я человек вменяемый, мстить бывшей однокласснице не стану, несмотря на то, что она задела меня "за живое". Чего не скажешь о человеке, которого могли больно ранить мои смешки или неосторожное замечание. И началось: Родионов с неизвестной Машей и утонувшим рыбаком, соседка Марта Ризванюк с пробитой головой, странное письмо, в котором автор представляется моим настоящим отцом, и Жорка с ножевым ранением...
Что дальше?
Как я не пыталась развести эти случаи, у меня это не получалось. Они сходились в одной точке, и этой точкой была я - злыдня, насыпавшая соль на чужую рану...
Мы поспешно попрощались с Нагавкиной, причем инициатором была моя мать, которая заметила мое угнетенное состояние. На прощание Нонна сунула мне визитку, чему я очень удивилась, но она пояснила, что часто выезжает к клиентам на дом, чтобы "нарисовать лицо".
Она наносила макияж женщинам перед ответственными мероприятиями, как то вступление в брак, юбилеи или первое знакомство с мужчиной, на котором должна его сразить своей неземной красотой.
Для Нонки это была подработка, но подработка оплачивалась выше, чем основная работа в театре, где она официально числилась гримером. Много лет назад желание избежать обидных кличек подвигло безликую девушку познать секреты мастерства визажиста. К основной профессии она пришла позже.
Обо всем этом Нагавкина докладывала нам на ходу, пока мы не подошли к ее автомобилю. Предложила нас подвести, но мы отказались. Ее болтовня нас тяготила.
Я думала, что следующая встреча с бывшей одноклассницей состоится еще лет через двадцать, когда я очередной раз "вернусь с гастролей", но ошибалась...
Наутро мы с отцом отправились в больницу. Жорка пришел в сознание еще накануне, следователя допустили к нему, сократив допрос до минимума. Хирург Троянов завесу тайны не открыл, сказал, что на тему покушения с пострадавшим не разговаривал, а дача показаний происходила без его присутствия.
Еще вчера я порывалась проведать Волкова, но родители охладили мой порыв. Весь вечер я бродила по комнатам, то присаживалась рядом с мамой на диване, чтобы сосредоточиться на старой комедии, которую транслировал один из главных каналов страны, то стояла у окна и любовалась звездным небом, которое намекало, что завтра будет ясно и морозно. То ходила взад-вперед перед телевизором, мешая просмотру фильма. Мама снимала с переносицы очки, брала их за дужку и привычно вращала в руках, изображая напряженную задумчивость. Вопрос вертелся у нее на языке, но под взглядом "домашнего" доктора сникала, снова водружала очки на место и с превеликим вдохновением включалась в просмотр кинофильма, который знала наизусть.
Отцу надоели мои блукания и наигранная сосредоточенность супруги, он выключил телевизор и пригласил нас на кухню, чтобы в приятной обстановке выпить чаю со сладким пирогом, который испекла санитарка тетя Паша в благодарность хирургу за успешную операцию на желудке своему мужу. Она знала, что другие подношения мой отец не возьмет.
А я взяла подачку от папаши вундеркинда... Воспитание, данное родителями, дало временный сбой.
Ой, ладно, я же сказала, что это было в первый и в последний раз. А на какие шиши я бы преобразилась? Назрела необходимость смены имиджа в связи с переменой сферы деятельности.
Я делаю скоропалительные выводы? Возможно...
Вечер прошел в приятной беседе на различные темы, исключая тему нападения на Власова.
Объевшись наивкуснейшего пирога с черникой, думала, что не засну или всю ночь будут сниться кошмары, например толстый крокодил в новом сопровождении, но мне никто не привиделся. Поэтому я хорошо выспалась, несмотря на то, что легла за полночь, а пробудилась в начале восьмого.
Телефон на ночь не отключала, надеялась, что позвонит Дмитрий Жаворонков, о котором я старалась не думать, мысленно внушая себе, что расстояние в триста километров быстро вылечит рану, полученную при прощании. Но едва ли удалит из сердца любовь.
Митька не звонил. Федор тоже не звонил. Один обо мне забыл, другой обиделся на меня...
Георгий встретил меня извиняющейся улыбкой, будто он был повинен в ножевом ранении, которое создало мне проблемы.
Я присела на стул рядом с его кроватью, поколебалась, но всё же склонилась и поцеловала его в щеку. Жорка сразу схватил меня за руку. Такому дай только повод. Пожатие было требовательным. Изображать сострадание мне сразу расхотелось. Но для приличия я спросила.
- Как себя чувствуешь?
- Гораздо лучше, - ответил он, приложился губами к моей руке, а потом прижал мою ладонь к своей небритой щеке.
Выдергивать руку я не решилась, пусть мое доброжелательное отношение сыграет свою роль в быстром выздоровлении. Но чего скрывать - мне было лестно и приятно. Даже в таком незавидном состоянии мужчина не забывает о своем чувстве ко мне. Из чего следует, что все по-настоящему, без выдумки, без игры.
Я сочувственно посмотрела на перевязанную бинтами грудь, снова чмокнула его в щеку, более искреннее, погладила по голому плечу и спросила.
- Помнишь, как все случилось? Если не хочешь рассказывать, не нужно.
- Рассказывать особо нечего. Я знал, в каком городе живут твои родители, запеленговал твой мобильник, один товарищ помог, я в этих делах не очень смыслю, он же вычислил номер дома, но возникли проблемы с номером квартиры. Тогда решил: поеду и найду! Примитивно начну обходить все квартиры, пока не натолкнусь на тебя или на доброжелательного человека, который мне подскажет, где проживают Трояновы. Так и поступил. Первый этаж в вашем доме нежилой, значит, в каждом подъезде минус четыре квартиры и то хорошо. Я скрупулезно обошел один подъезд, где никто не признался, где живет хирург Троянов, вероятно, моя бандитская внешность не расположила к откровенности. Потом перешел в следующий. Как я понимаю, на этот раз конечная цель поисков была близка. Я хотел доехать на лифте на верхний этаж и оттуда начать поиски. Вызвал лифт и только тут заметил согнутого в три погибели мужика у почтовых ящиков. Он стоял ко мне спиной, лишь чуть повернул голову в мою сторону, а на лице такая гримаса боли, что я бросился ему на помощь. Спросил, чем могу помочь, а он отвечает: Друг, у меня спину прихватило, не могу шага ступить, помоги дойти до квартиры, это недалече. Я приблизился к нему, прикинул, как бы его прихватить, а тут мне в спину что-то воткнулось, в глазах потемнело, боль страшная все тело прожгла, будто каленым мечом проткнули насквозь. Больше ничего не помню.
- Значит, кто-то подкрался к тебе сзади?
- Получается так, но шагов я не слышал.
- У тебя что-то украли?
- Мне показали то, что осталось при мне, когда я оказался в больнице...
- И что? - поторопила я Жорку.
- Денег нет, кольца нет. Хорошо, ключи от автомобиля не взяли.
- Вот гады, ударили ножом в спину, забрали все деньги, и не погнушались кольцо с пальца стянуть. Дорогое было кольцо?
- Кольцо-то? - переспросил он и отвел глаза. Перед этим все время сверлил меня взглядом, "наделал" огромное количество отверстий на моем лице, на шее, на свитере, будто хотел добраться до моих мыслей, до моей души, до моего сердца.
Сердце давно перекочевало в пятки. От страха. Это с виду я такая безбашенная, никого и ничего не боюсь.
Боюсь, еще как! Но не подаю вида.
- Что ты мнешься? Не было никакого кольца? Выдумал? Но зачем?
- Было кольцо. Я его... купил... тебе... в подарок.
- С какой стати? Такие дорогие подарки шапочным знакомым не дарят.
- А может оно не дорогое, обычная бижутерия, - буркнул он, наверное, обиделся за шапочное знакомство, а он то думал...
У меня родилась ответная обида: потенциальный жених, коим себя возомнил Волков, решил подкупить меня обычной бижутерией!
- Если бы оно было копеечным, похитители на него бы не позарились, - выдала я, наградив раненого мужчину осудительным взглядом своих необыкновенных глаз. При этом сверкнула белоснежными зубами. Контрольный выстрел сделал свое дело: Жорка нервно стал тискать мою руку, признаваться, что кольцо имело хорошую цену, благо не стал ее называть, иначе я бы ушла. Я милостиво разрешила тискать свою руку и прикладывать ее к горячей щеке.
- Жорик, у тебя температура, надо срочно вызывать отца!
- Нет у меня температуры, я горю от твоего присутствия... Я так рад, что меня ранили, ты пришла ко мне, сидишь рядом, я любуюсь тобой, держу за руку. О таком я не мог и мечтать.
- Никогда бы не подумала, что ты ТАК ко мне относишься, постоянно говорил какие-то гадости.
- Это не гадости, это комплименты, ты не поняла. Извини, если что не так... Ты девушка благородная, это мы из народа.
Мне вспомнилась одна революционная песня под громким названием "Смело, товарищи, в ногу", которую любила напевать одна моя коллега по музучилищу - ровесница Ленина. Там были такие слова: Вышли мы все из народа, дети семьи трудовой..."
Сработал рефлекс, я задумчиво промурлыкала эти строки, чем вызвала недоумение у представителя народных масс.
- Ты такая странная порой бываешь, - протянул он, но мою руку не отпустил. - Я тебя боюсь.
- Странная или страшная? - уточнила я.
- Ты красивая и необычная, - выкрутился он. - Лукерья, можно я тебя поцелую.
- Можно, - сразу согласилась я, подставила щеку, приблизив к самому его лицу, чтобы он не дергался.
Но тяжело больной мужчина ловко повернул мое лицо, впился своими сухими губами в мои губы и заставил замереть. Не могу с точность сказать, сколько продолжался наш поцелуй, но меня он впечатлил.
Когда я выпрямилась на стуле, то долго не могла совладать с желанием вновь прильнуть к его губам.
Мы открыто смотрели друга, словно следили за реакцией. Краешек рта Жорки подергивался, будто он с трудом сдерживал торжествующую улыбку, а я нервно потирала кисти рук, намекая на то, что они замерзли и нуждаются в согревании. Но только он хотел их обхватить своими огромными лапищами, как я подсунула их под себя, как это делают дети.
- Мне повезло, что у тебя такой отец. Тут одна нянечка рассказывала, что если бы не он, неизвестно, чем бы все закончилось.
- Не преувеличивай! Но папа, действительно, хирург от бога. Его много раз приглашали переехать в Москву, но он отказывался.
- Лукерья...
- Что?
- Ты очень красивая. Всегда была красивая, а сейчас еще красивей стала. Когда ты вошла в палату, а подумал, что пролежал без сознания много-много времени, ты за это время изменилась и... успела выйти замуж. Но успокоил себя...
- Каким образом? - поторопила я его, когда он замешкался.
- Если бы ты вышла замуж, то я приложил все силы, что увести тебя от мужа. Я не могу без тебя. Я люблю тебя, Лукерья. Ты мне веришь?
- Верю, но...
- Я не хочу получить ответ прямо сейчас. Я все вижу, обо всем догадываюсь. И попытаюсь сделать всё, чтобы ты увидела меня под другим углом. Я помню, что ты меня просила не касаться этой темы, а я тебя прошу дать мне время, не отталкивать сразу.
- Никогда не думала, что ты можешь так изъясняться, - заворожено глядя на него, пролепетала я.
- Между соревнованиями я успевал посещать институт, - с долей хвастовства признался он, будто высшее образование сейчас является у нас великой редкостью. - Учился долго, но диплом всё же получил. Сейчас тренирую пацанов, ращу будущих олимпийских чемпионов по тяжелой атлетике. Сам дальше третьего места не поднялся, надеюсь, у них получится занять высшую ступень пьедестала.... А косноязычен я только в твоем присутствии. Хочу сказать что-то умное, но не получается. Или немею, а чаще несу околесицу. Это я сегодня разговорился.
- Я пойду... Завтра снова приду.
- Я буду ждать...
Приятно, когда тебя любят. Не хочу давать Георгию никаких обещаний, но повременю с отказом. До его полного выздоровления.
Но что мне теперь делать? Бросать в Заболоченске Волкова одного как-то не прилично, косвенную вину в деле покушения я все равно ощущаю, тем более не прилично все заботы о нем навешивать на родителей. Но и терять драгоценное время, благосклонно предоставленное мне директором музыкального училища, тоже нельзя. С того памятного дня, когда ко мне пришел Родионов, минул почти месяц. Чем дальше, тем сложнее будет докопаться до истины...
Неожиданно в моей жизни опять возник попутчик Федя. Он не выказал обиды, предложил пойти в бар. Я отказалась, сослалась на плохое настроение. Федор предложил мне его поднять с помощью веселой новогодней премьеры, о которой трезвонили все, кому не лень. Мнения были кардинально противоположными, что подстегивало лично посмотреть фильм и составить свое собственное мнение. Поэтому я согласилась. А то опять буду ходить по квартире и раздражать родителей.
Я стала перебирать одежду. И тут...
В ванне я не лежала, как Архимед, который в момент омовения открыл свой первый закон, но слово "Эврика" воскликнула. Да так громко, что в мою комнату влетела мама.
- Что с тобой, доченька? - испуганно спросила она.
- Все ок, хочу разыграть человека. Как ты на это смотришь?
- Дело твое. Меня радует, что ты стала приходить в себя после... этого ужасного происшествия.
- Жорка жив, быстро идет на поправку, в этом есть и моя заслуга.
- Что ты задумала?
- Я иду на свидание.
- Ты идешь на свидание? - переспросила мать, - с кем, я могу узнать?
- Ну, это будет не совсем свидание, - по обыкновению я вступила в противоречие с собой.
- С кем ты встречаешься? - продолжала упорствовать мать, призвать на помощь отца у нее не было возможности, он прописался в больнице.
- С Федором.
- Последний раз твоя несостоявшаяся с ним встреча закончилась довольно печально, - напомнила мне она. - Лукерья, я прошу тебя...
- Мам, ты не обижайся, но в данном случае я проявлю настойчивость, и пойду на эту встречу... Пойду, но встречаться с ним не буду. Сейчас позвоню нашему гримеру Нонке и попрошу ее помощи. Хочу измениться до неузнаваемости.
- Ты меня окончательно запутала! - сдержанно возмутилась мать.
- Что здесь непонятного! Хочу проследить за Федором. Не могу понять, чего он ко мне прицепился? Вспомни, ты сама говорила о значительной разнице в возрасте.
- Но в жизни всякое бывает. Может быть, он видит в тебе не столько привлекательную женщину, сколько интересного собеседника.
- В его-то двадцать два?! Нужен ему собеседник, как мне для прогулок по зимнему парку дряхлый старичок, который двигается со скоростью два шага за полчаса. При этом страдает провалами в памяти, от него неприятно пахнет нафталиновой одеждой, и надо постоянно поправлять ему шарф и спрашивать, не замерз ли он?
- Ты, как всегда, утрируешь. Таким старичкам нужна сиделка, необязательно молодая и привлекательная, а энергичная и заботливая.
- А я хочу узнать, что от меня нужно молодому парню? Неужели ему не с кем сходить на каток или в кино? Не поверю. Он утверждает, что вырос в этом городе, его воспитывала бабушка. Из чего следует, что он здесь не одинок.
- И что ты хочешь делать?
- Я же сказала - хочу за ним проследить. Узнать, где он живет, а главное - с кем? Если рассказ о любимой бабушке это не "утка", то я сниму свои подозрения.
- Я тебя одну не пущу!
- Здравствуйте, приехали! Как это будет выглядеть?
- Нормально это будет выглядеть. С помощью Нонны мы прибавим тебе несколько десятков лет, со стороны мы будем похожи на двух приятельниц. Меня он никогда не видел, а тебя, надеюсь, не узнает.
- Вообще-то, я хотела стать подростком.
- Это ошибка! Все роли в детских спектаклях играют худенькие невысокие девушки, которых девушками можно назвать с большой натяжкой. Им не менее сорока лет. Выглядит это смешно. Даже маленьких зрителей не обманешь, не говоря о взрослых мальчиках, к которым я отношу твоего знакомого Федора.
- Мне до сорока лет еще далеко, - протянула я. Пять лет казались мне долгим периодом. Именно, столько мне оставалось прожить до сорокалетнего юбилея. Даже значительно меньше, если учесть, что восьмого марта мне исполнится тридцать шесть.
- Далеко, - согласилась мать.
- Я стройная и невысокая...
- Ты стройная и невысокая.
- Но в чем-то ты права, мамуля. Женские повадки за мальчиковой одеждой не скроешь. Тем более я... начинающая актриса, - улыбнулась я.
- Так мы договорились?
- Договорились. Сейчас позвоню Нагавкиной и попрошу аудиенции.
Нонка с удовольствие откликнулась на мою просьбу. После разговора с ней подумала: А вы, Лукерья Поликарповна, пуганая ворона, которая и куста боится. Всех боитесь, всех подозреваете.
Но лучше перестраховаться, чем потом...
Потом суп с котом! Не надо сочинять небылицы!
В таком случае, к чему такие сложности? Зачем мне идти в театр к Нонке? Пойду прямиком на свидание, посмотрю новогоднюю премьеру в обществе молодого кавалера, который на меня "запал".
Ну, уж нет! Решила, так решила...
Я сказала мамуле, что сразу ей перезвоню, когда экзекуция над моей внешностью подойдет к концу, и отправилась в местный театр.
Театр славился на всю область не только хорошей труппой и репертуаром, но и классическим подходом к известным произведениям, без новомодных тошнотворных штучек, которыми стараются привлечь к себе зрителей многие провинциальные театры. На спектаклях всегда был аншлаг. Никто не скучал в ожидании антракта и не спешил после первого акта в гардероб.
Здание театра являлось памятником архитектуры, было построено в начале прошлого века и поговаривают, что на его открытии присутствовало все венценосное семейство Романовых во главе с царем Николаем II. Но я в это не верю, потому что документальных подтверждений тому нет. Может, у меня в роду были все сплошь князья, да графы?! Кто мне поверит на слово? Если нет бумаг с печатями, то должны быть некие реликвии, подтверждающие мою принадлежность к дворянскому роду.
А здорово звучит - княгиня Лукерья Поликарповна Троянова. Нет, не очень. Княгинь таким именем не называли, больше крепостных. Эй, Лушка, подай барыне белила. Эй, Лушка, подай барыне воды!
Я представила себя в роли дворовой девушки, которая мечется по барскому дому, исполняя все приказы. На ней ситцевый пестрый сарафан, блуза на завязочках, на голове вылинявший платочек, завязанный под подбородком, ноги босые, пятки загрубевшие, взгляд испуганный, забитый.
Хорошо, что крепостное право отменили в 1861году. И спасибо революции. А то так бы и метались по господскому дому мои дети, внуки и правнуки...
Все-таки, я с головой не всегда дружу. С какого перепуга задумалась о своем происхождении?!
В вестибюле меня поджидала Нонка. Она ухватила меня под руку и повела к себе.
Нагавкина не стала донимать меня вопросами. Обронила, даже лучше, что она сейчас на работе, заодно подберет мне соответствующий возрасту наряд. О наряде я как-то не подумала, мамина одежда мне не подходит по размеру.
Нонна предложила мне отключиться и ни о чем не думать.
Чтобы не вспоминать Жаворонкова и окончательно не испортить себе настроение, я решила переключиться на Волкова. Вспомнила его поцелуй, его признания... Незаметно на смену приятным воспоминаниям пришел Дмитрий Жаворонков, нагло оттеснивший Георгия. На руках он держал маленькую камышовую кошечку, названную Липой, постоянно гладил ее рукой и приговаривал.
- Видишь, Липа, эту тетю? Это очень плохая тетя. Она портит жизнь себе и другим.
Липа повернула голову в мою сторону. Долго изучала меня, словно не могла понять, как такая невзрачная особа может портить кому-то жизнь. Ну, себе, еще можно допустить, с такой-то внешностью...
- Обалдеть! - восхитилась я, с трудом возвращаясь в тесную коморку гримера, где не были ни Митьки, ни Липы. - Нонна - ты гений! Ничего подобного я себе представить не могла!
- Спасибо, - просто поблагодарила меня одноклассница.
Положа руку на сердце, физиономия в зеркале меня не слишком порадовала, но Нагавкина так старалась, что я не могла удержаться от комплимента в ее адрес. Она поработала на славу - меня мать родная не узнает, ни то, что малознакомый парень.
Я, действительно, обалдела: не так от мгновенного старения, как от ужаса - неужели я через несколько десятков лет превращусь в мерзкую старушенцию, чем-то напоминающую Марту Ризванюк. Даже взгляд стал иным, каким-то старым, депрессивным. Под глазами мешки, носогубные складки такой глубины, будто их прорезали с помощью специального плотничного инструмента. На лбу продольные морщины. Уголки губ опущены. Все лицо "побито" мелкими пигментными пятнами. Для собственного успокоения я оскалилась и с особым удовольствием полюбовалась ровными белоснежными зубами.
- Не улыбайся, - пригрозила мне Нонка, - в нашей стране пенсионеры такой завидной челюстью не обладают. И шею не показывай, твой свитер ее тщательно скрывает, и это хорошо - шея выдает истинный возраст женщины. Но если хочешь, я могу ее загримировать?
- Не нужно! - слишком быстро отказалась я, - под высоким воротом свитера все равно шею не видно.
- Что скажешь о своем новом облике?
- Баба Яга в плохом настроении, - выдала я. На всякий случай осмотрела свою одежду, которая еще была на мне, чтобы удостовериться, что это я, а не старушка. Всё те же джинсы, тот же свитер, те же ботинки.
- Всю одежду, кроме свитера надо заменить, - вставила свое веское слово гример, проследив за моим взглядом. - Я думаю...
- Нонна, - перебила я ее, - только не надо превращать меня в старуху, приехавшую из деревни в город. Я не должна приковывать внимание окружающих. Лучше, если стану рядовой пенсионеркой, отважившейся совершить культпоход. - И снова пристально изучила свое лицо, не удержалась от замечания. - Кажется, ты переборщила с... возрастом... И со злодейством. От меня будут шарахаться дети.
- Могу переделать грим, - без обиды отозвалась Нагавкина.
- Не нужно, - смилостивилась я. - Надеюсь, с помощью нового гардероба баба Яга превратиться в бабушку, у которой сегодня плохое настроение.