На этот раз ему приснилось, что его похоронили с головой, но без ног. А жаль... Он так мечтал побегать на своих двоих на том свете, попрыгать, например, на диване, как в далеком детстве, за что получал нагоняй от бабушки. Обуть новые туфли и повыпендриваться, как женщина-модница. Почему, нет? Если кто-то из мужчин скажет, что ему без разницы - носить сандалии "прощай молодость" или туфли ручной работы "топай сколько хочешь, ноги не устанут", то не верьте. Даже самый дофенистически относящийся к одежде и обуви человек выберет всё удобное, приятное, всем на зависть. При условии, что на покупку этого удобного, приятного, всем на зависть есть необходимая сумма денег, не способная пробить такую брешь в бюджете, что от бюджета ничего не останется. А если уж тебе всё это презентуют, то тем паче.
Эдику незачем было думать об обуви по причине ненадобности: похоронили-то без ног! Но все равно задумался о наличии обувных, и не только обувных магазинов на том свете. Люди должны обновлять свой гардероб, не носить же им те вещи, в которых их похоронили... Или будут носить? Наверное, на том свете, создался некий вакуум: люди сохраняются в первозданном виде - виде, в котором туда попали, и вещи не изнашиваются, выглядят, как новые.
О жизни после смерти Тузикевич ничего не знал, никогда этим не интересовался, и, вообще, сомневался, что подобное существование возможно. Человек живет до тех пор, пока его помнят.
А те, кто совершил самоубийство, точно будут поджарены на костре. Поджарят их, значит, и... И что потом? Кто-то их съест? Например, собаки, которые тоже ТАМ есть.
Своими соображениями Эдуард Маркович поделился с Евгением Борисовичем спозаранку, не оправившись от надоедливого сна, повторяющегося с завидно-отвратительной регулярностью.
За месяц, прошедший после откровенных признаний и осуждений, Евгений Борисович успел проводить сына Кешку на службу в доблестную российскую армию и попытаться вымолить прощение у супруги, несмотря на то, что ничем перед ней не провинился. Но попытка не увенчалась успехом. Надежда по-прежнему фанатела от своего бойфренда по имени Вадим, а на бывшего супруга, с которым формально состояла в браке, смотрела с непониманием, будто вообще не понимала, кто перед ней и о чем идет речь. Сгоряча Женя предложил развестись, быстро опомнился, хотел извиниться, но Надя его опередила, задумчиво протянув, что пока не готова к этому шагу. Другой бы психанул, наговорил "сорок бочек арестантов", а Евгений Борисович расцвел, как цикорий на лугу, и в очередной раз затаил надежду на возвращение Надежды, раз она не готова к окончательному разрыву отношений.
Эдик был посвящен в перипетии последних серий семейной драмы, но никак их не комментировал. Во-первых, бесполезно, во-вторых, чужая жизнь - не то место, где нужно оставлять свои следы...
- Странные мысли приходят вам в голову, - в ответ сказал Тимофеев, в последний момент заменив слово "глупые" на "странные".
Ему хотелось поговорить о Григории Ширяеве, над которым он взял шефство. Уже через неделю после разрешения всех недоразумений, не без содействия Жанны Германовны, Гришку устроили в одну фирмочку на должность программиста. Оказалось, что он всю жизнь об этом мечтал и отлично в этом деле "рубит". Без протекции устроиться не мог - его внешний вид не внушал доверия работодателю. По этой причине соискатель на должность получал отказ с порога. Над внешним видом Ширяева поработала одна хорошая знакомая Тузикевича. Так что можно сказать, он тоже поучаствовал в судьбе парнишки, оставшегося сиротой. К Женьке-благодетелю Гришка прикипел всей душой. Впрочем, как и он к нему. О появлении приемного сына, пусть и проживающего на своей территории, родной сын не был осведомлен...
После заявления о странных мыслях Эдуард долго сверлил глазом лысого няня, при этом вид у него был обалдевший, словно нянь прочел наизусть, без запинки, "Песню о соколе" революционного поэта Максима Горького.
После рыбачьих посиделок, Евгений долго чувствовал себя виноватым, старался во всем услужить своему подопечному, не спорил, угождал, соглашался. Впервые за месяц неосторожно парировал. Хотя, как посмотреть... Или надо было развить чужие фантазии с примесью помешанности? Жаль, Жанна Германовна укатила в Израиль для восстановления жизненных сил. Теперь он один в ответе за Эдуарда. А у него явный рецидив. Глаз да глаз нужен, чтобы, не приведи Господи, не наложил на себя руки. Докладывать о проблемах с сыном заботливой матери не станет, в кои-то веки выбралась отдохнуть, сменила тяжелую морально-напряженную обстановку на беспечно-расслабляющую.
Все-таки, жаль, что она не настояла на совместном отдыхе с сыном. Но Эдик наотрез отказался, заявил, что рядом с ним маменька не сможет забыться. Можно подумать, в Израиле она выбросила из головы мысль о сыне-инвалиде, у которого опять сносит башню. Это ж надо ТАКОЕ придумать: о костре в аду, о собаках.
Женька не стушевался под взглядом Тузикевича, который так и не вымолвил после его реплики ни слова. Завел разговор о Гришке, который накануне получил аванс и пришел к нему с тортом и бутылкой кока-колы. Сказано - мальчишка! Женька сытно его накормил. Они проболтали до полуночи, и он уложил его спать на кровати Кешки.
- Я рад, что Гриша появился в моей жизни, - признался Тимофеев, - если бы не он, то разлука с сыном была бы невыносимой.
Мужчины собирались на прогулку, Эдик был уже одет, сидел в своем инвалидном кресле и ждал, когда Евгений обуется. Он увлеченно рассказывал о Ширяеве и никак не мог завязать шнурки на кроссовках. Заболтался и забыл напялить туфли на своего подопечного. Когда принялся за забытое дело, подопечный почему-то застонал, словно ему нанесли болезненный удар.
- Эдуард, что с вами? - перепугался Тимофеев, вскакивая на ноги. - Чем я могу вам помочь?
- Жень, зачем всё это? - скрипя зубами, вымолвил Тузикевич. - Зачем... мне... жить?.. Я не вижу смысла! Понимаешь, не вижу смысла! Ноги как были чужими, так чужими и остались.
- Хотите сдаться? Я думал, вы сильный человек, - вздохнул Женя, стоя навытяжку перед хозяином квартиры с туфлями ручной работы в руках.
- Что вы с маменькой придумаете на этот раз, чтобы вывести меня из депрессии?
- Вы больше не поверите ни одному нашему слову, - насупившись, произнес нянь, и предложил с загадочной улыбкой на устах, - может быть, вам заняться живописью?
- Ничего умнее не придумал?! У меня руки не оттуда растут! В начальной школе я умел рисовать только хилый домик с забором, за забором дерево, а над этим художественным совершенством весит улыбающееся солнце и пару облаков, похожих на мыльную пену. Это маменька с бабушкой считали, что у меня талант, таскали меня в художественную школу, я что-то там малевал, а они вновь бурно восторгались. Потом я устал от малевания, от их восторгов и заявил, что не хочу быть художником.
- Вы самокритичны. Вы очень хорошо рисуете, я видел ваши детские работы, Жанна Германовна их хранит до сих пор.
- Именно, это я ожидал от тебя услышать, сообразительный мой Евгений Борисович. Тему об экстрасенсорных способностях мы закрыли, давай откроем тему о гениальных способностях в живописи. Начну бумагу пачкать, а вы с маменькой будете удивляться моей талантливой мазне. Совершенство, чудо чудное! Какие мазки! Какое необыкновенное видение человека! Ах, это вовсе не человек, а во поли березка стояла? Надо же! Как мы сразу не сообразили! А всё потому, что в этом творческом процессе не смыслим ни бельмеса. А ну-ка, давай-ка, твори! Мы скоренько организуем вернисаж, о самобытном художнике узнает весь город, да что там город - вся Россия! Да что там Россия - весь мир!.. Вот тебе и все Васюки! - скуксился в конце тирады Тузикевич, несостоявшийся художник-авангардист.
- Вернитесь к сочинительству, - скромно предложил Тимофеев, пряча за спину мужские туфли, ставшие красной тряпкой для "разъяренного быка". О том, что разнообразная обувь ходила хороводом в хозяйских снах, он ведать не ведовал.
- Действительно, взял тайм-аут после десяти написанных романов, почему бы не перестать ковыряться в носу, и снова погрузиться в писательское томление, - ехидненько вставил Эдуард.
- Наверное, я вам надоел, вы от меня устали, хочется видеть рядом с собой более остроумного собеседника.
- Всё сказал? - с угрозой в голосе спросил инвалид. Внутри у него всё кипело, и готово было сорвать крышку. И сорвало бы, если не звонок в дверь. - Это не квартира, это проходной двор, - прошипел он, позабыв, что в гости к нему никто не ходит. - Я этому консьержу сегодня же накостыляю по шее. Пускает в дом кого ни попадя. Чего ты стоишь кремлевским часовым. Иди, открывай.
В дверном проеме появилась та, которую хозяин мечтал увидеть так же, как мечтают вкусить моложеное больные с ангиной в зимнюю пору. Но он навесил улыбочку, похожую на звериный оскал и воскликнул:
- Дина! Сколько лет, сколько зим!
- И еще столько бы, - без намека на радость, сообщила бывшая супруга, позабывшая дорогу в этот дом. Как оказалось, не забыла ни дорогу, ни экс-супруга, сменившего способ передвижения.
- Что привело тебя ко мне, милая? - проворковал Тузикевич. - Мне сказали, что ты уволилась из "Вектора"? Что ж так? Вынудили уйти нехорошие дядьки?
- Хватит трепаться, - осадила его Дина. - Я уволилась из "Вектора" по собственному желанию. Могу рассчитывать на твою материальную поддержку?
- Без вопросов! Столько лет прожито вместе, - печально вздохнул бывший муж.
- Жаль.
- Жаль бесцельно прожитые годы?
- Жаль, что ты не начал нудить и открещиваться от меня.
- А ты надеялась уличить меня в подлости, в жадности, в амнезии, в коварстве, в предательстве, в... Что бы еще придумать?
- В эгоизме, в бессердечии, - подсказала женщина, высокомерно вздергивая подбородок.
- Дас ист великое спасибо, - покривлялся мужчина. "Рефери на ринге", коим выступал Тимофеев, внимательно наблюдал за схваткой людей разной весовой категории. Пока не вмешивался, переводил взгляд с одного на другого. Зачем-то засунул кисти рук в туфли ручной работы и начал ими аплодировать, соединяя подошвы. Кому? Лишний вопрос.
- Всегда пожалуйста.
- Хорошо выглядишь, - искренне заметил Эдик. - Сменила цвет волос, сделала короткую стрижку. Тебе идет быть блондинкой.
- Что я слышу?! Тузикевич, ты говоришь мне комплименты?! Мир перевернулся.
- Нет, просто, наступил конец света.
- Не иначе.
- Никогда не видел тебя в таком коротком платье. Даже в студенческие годы.
- Тогда была другая мода. Я рада, что тебе нравится.
- Я этого не говорил.
- Значит, не нравится? Скажи, в мои годы негоже ходить в мини-платьях.
- Ходи себе, мне-то что. Пусть молодые девчонки тебе завидуют: не у всех таким обворожительные коленки. Так и хочется дотронуться.
- Не стоит.
- Я и не собирался, не дергайся... Зачем пришла к несчастному брошенному инвалиду?
- Пришла сказать, что выхожу замуж! - с гордым видом сообщила Дина, показательно перекладывая сумочку из одной руки в другую, будто там сидел потенциальный муж, которого она не решалась предъявить.
- Ой, ли, - брякнул бывший муж и покосился на учителя, от которого исходило сомнительно изречение.
- С чего бы мне тебе привирать, - вскинула выщипанные брови женщина и выставила вперед ногу, на которой ладно сидела элегантная туфелька из натуральной кожи легкомысленного розового цвета. Так выставляют напоказ "покупку всем на зависть" в обществе людей по интересам. К подобным людям, любителям неискренне повосторгаться и пойти на охоту за "таким же", Эдик никогда не относился, поэтому выпячивание туфель не оценил.
- Действительно, с чего бы тебе мне привирать, - вдохновенно произнес Эдуард. - Ты презрительно относишься к любым видам лжи, всегда говоришь правду и только правду. - Он поднял руку в пионерском приветствии.
- Обязательно вспоминать прошлое?
- А ты о чем подумала?
- О том же, о чем и ты.
- А я, вообще, ничего не помню. После аварии страдаю провалами в памяти. Что касается тебя, ничегошеньки не помню! - заверил Тузикевич. - Как вас зовут, прекрасная незнакомка?
- И я, когда впервые услышала, едва со стула не свалилась.
- Так это не твоя выдумка?
- Планета Гомеровна Парасевич существует на самом деле! - понизив голос, выдала секретную информацию Дина.
- Смешно, - вставил Тимофеев и гоготнул.
- Забыли о посторонних женщинах с необычными именами! - осадил его Эдуард Маркович. - Дина, я все понял, ты выходишь замуж, я за тебя рад. Что-то еще?
- Не могу понять, почему ты мне не веришь? Разве я могу шутить на такие серьезные темы?
- Ты же не утверждаешь, что купила классный гроб и собираешься в скором будущем в нем упокоиться.
- Черный юмор.
- Какой есть.
- У него последнее время все шутки однобокие, - вставил Женя.
- Я вижу, - обронила Дина, не наградив его взглядом.
- Жанну Германовну сто лет не видела. Не могу ей дозвониться. Как у нее дела?
- Прекрасно! - закатил глаза Тузикевич. - Если ты хочешь пригласить ее на свадьбу, то не думаю, что она согласится. Впрочем, как и я.
- У нас будет все скромно, без пиршеств и фейерверков. Пойдем и тихо распишемся.
- Это правильно! Зачем делать показное мероприятие. Желаю счастья в семейной и личной жизни!
- Не можешь без ерничества?
- Когда тебя вижу, сразу начинаю бурлить эмоциями. Спасибо, что зашла, а то я совсем загрустил.
Эдик ждал, когда дверь за гостьей захлопнется, но она застыла в дверном проеме, и никуда не спешила.
- Я могу чем-то помочь? - спросил он без намека на иронию. - Если что-то понадобиться, то я всегда готов.
- Я это учту, - пробормотала женщина. Казалось бы, все сказано, но она топталась на месте.- Эдик, я его люблю, и он меня любит, - неожиданно призналась она. - Свадьба уже завтра.
- В добрый путь!
- Ты опять мне не веришь! - всплеснула она руками, отпустив дверную ручку. Дверь поехала, и стукнула ее по боку, мягко предложив покинуть чужую территорию. - Неужели я не могу полюбить другого человека?
- Милая, меня не интересуют твои отношения с избранником. Чего ты ко мне прицепилась: веришь - не веришь! Тебя заботит мое мнение? В связи с чем? Или ты пришла сюда, чтобы проследить за моей реакцией? Наделась увидеть изумление на лице, зависть к твоему заоблачному счастью? Думала, начнутся страдательные уговоры? Зря думала.
- А тебе невыносимо не только со мной разговаривать, противно меня видеть, - окончательно сникла женщина-невеста, готовая завтрашним днем превратиться в жену счастливого человека.
- Я этого не говорил, - пожалел ее Эдик.
- И на том спасибо. Прощай...
- Аривидерчи!
Когда дверь выплеснула гостью из квартиры, Евгений Борисович вновь приступил к обуванию своего подопечного, пока он не опомнился.
- Если бы я захотел жениться, тоже пришел бы к Дине сообщить о мероприятии, назначенном на завтрашний день? - задумался Эдик.
- Пришли бы в том случае, если рассчитывали ее вернуть, - нашелся Женя, быстро справляясь с делом. И неожиданно взвизгнул от переизбытка чувств, - а ведь это мысль! Я снова потребую у Нади дать мне развод. И назову причину.
- Кого выберешь в качестве невесты? Марью?
- Больше некого.
- Почему же, а Серафима?
- Я ничего о ней не знаю. Не думаю, что это подходящий вариант. Я для нее стар.
- Любви все возрасты покорны. - По подъездному холлу гулко прокатился бас Тузикевича. - А насчет твоего предложения могу сказать одно - идея с выдуманной свадьбой-пугалкой гениальна до невозможности! Не заметишь, как тебя окрутит хваткая одинокая Марья.
- В мои планы это не входит. Я договорюсь с Марьей, мы "случайно" встретимся с Надеждой на улице, и я представлю Марью как свою невесту и будущую жену.
- О Марье ты подумал? На чужие чувства тебе наплевать?
- Кто бы...
- Продолжай. Кто бы говорил о чужих чувствах! Ты это хотел сказать? А я тебе отвечу! Дина меня любит, как собака палку.
- Вы не правы, - промямлил нянь, погружаясь вместе с подопечным в грузовой лифт.
Поездка на первый этаж в лифте прошла без разговоров, будто вместе с потерей мобильной связи исчезла способность говорить. Когда дверь лифта отъехала в сторону, Тимофеев посчитал нужным вернуться к заявлению Дины, чтобы не драконить Тузикевича своими идеями, возникающими так же быстро, как пятна на одежде неряхи.
- Эдуард, вы заметили, что ваша гостья не назвала имя своего избранника? Мне показалось, что она ждала, когда вы об этом спросите... А вы почему-то не спросили.
Проезжая на коляске мимо консьержа, Эдик хотел на него наброситься, потом взял себя в руки, и светским тоном заметил:
- Когда ко мне идет гость, надо предупреждать.
В ответ консьерж безразлично кивнул.
Когда мужчины оказались на улице, залитой солнцем, поставившим себе цель расплавить с утра пораньше асфальтовое покрытие тротуара, чтобы модницы на высоких каблуках в нем увязли, Тузикевич с недовольством заметил:
- С утра дышать нечем.
- Сегодня обещали грозу с градом, - сообщил поклонник гидрометцентра. - Так что вы думаете о сообщении Дины?
- Я о ней и о сообщении, вообще, не думаю.... И не ойликай!
- Я не сомневаюсь, что вы равнодушны к своей бывшей жене.
- К жене-врушке! - уточнил Эдик. - Я тоже не сомневаюсь, но у меня сомнения другого рода - она не собирается замуж. Вот поэтому и скрыла имя своего жениха. Надо было найти причину своего визита ко мне, она и нашла. Тем более, это не просто причина, а проверка на вшивость: вдруг я не сдержусь и начну от безысходности рвать на себе волосы. То-то ее позабавлю! Думаешь, она сжалится и скажет, что готова отменить бракосочетание? Ошибаешься! Она тщательно подберет циничные словечки, чтобы меня унизить.
- Все бабы стервы, - лаконично резюмировал Евгений Тимофеев, пострадавший от одной женщины и решивший вызвать у нее же бешеную ревность, заручившись поддержкой другой.
- Неужели все? - театрально удивился Тузикевич. - А Марья?
- После... того раза я с ней не виделся, - сообщил герой-любовник с малым стажем. Специально сообщил, чтобы подопечный был в курсе, и не терзал его намеками. А то еще подумает, что он постоянно у нее околачивается, заливает целебным бальзамом душевные раны, но наносит рану Марье, которая строить далеко идущие планы относительно него.
- И не звонил ей?
- Она мне звонила, я сказал, что сейчас очень занят. Я бы с ней и в прошлый раз не... встретился, если бы не требовало наше дело.
- Ваши с маменькой делишки, - подкорректировал фразу Эдик.
- Пусть так... Смотрите, вон наша знакомая бомжиха по прозвищу Прощелыга урну окучивает. Наверное, она и раньше здесь отесывалась, а мы не замечали. А когда... так случилось, что назрела необходимость... для беседы с ней, она стала постоянно попадаться нам на глаза. Как специально. - Женька свернул на другую аллею парка, чтобы не пересекаться с дамой в любимом головном уборе. Но та их заметила, несмотря на ответственную занятость, и, скаля зубы, помахала рукой. Эдуард махнул в ответ, Евгений проигнорировал.
- Твою мать, - не сдержал эмоций Тузикевич, когда запоздало заметил на скамейке Дину, воркующую по мобильному телефону. Ее лица он не видел, но слышал, как она щебечет и называет абонента ласково Федюней.
- Обложили со всех сторон, - пробурчал с недовольством нянь, в очередной раз меняя маршрут движения. Сначала он ускорился, потом сбавил темп. - Кажется, оторвались, - выдохнул он, как будто пробежал достаточно большое расстояние, чтобы скрыться от неприятеля. - Хорошо, что ваша Изольда не гуляет со своим котиком.
- Тебе лучше помолчать.
- Нет, ну, правда, Эдуард Маркович, почему раньше все эти люди были в подполье, а сейчас вышли на простор?
- Откуда я знаю. С Прощелыгой и всеми остальными участниками предыдущего действа, исключая Изольду, все понятно: мы не были с ними знакомы, при встречах не обращали на них внимание. Но почему на моем горизонте вновь возникла Дина? Признайся, Женя, это не ваши с маменькой проделки?
- Как вы могли подумать!
- Легко! Если нужно освежить память, то я готов... И чего ты ползешь, как верблюжий караван?!
- Я опешил от вашего заявления. Ни я, ни Жанна Германовна не пойдем на сделку с Диной.
- Почему?
- Я с ней близко незнаком, ваша маменька в отъезде, - неуверенно промямлил Евгений.
- Ответ неубедительный. Она могла договориться заранее и соорудить себе алиби. Ты в алиби не нуждаешься, так как... с Диной близко незнаком.
- Язвить изволите, - поджал губы Тимофеев.
- Если ты не в теме, то присягай на верность.
- В смысле? - не сообразил Евгений. Он шел по аллее парка, как ребенок, впервые попавший в незнакомое место, таившее массу сюрпризов разного характера.
- Иди рядом, я сам поеду, без твоей помощи, в то у меня внутри все внутренности перемешались от тряски... Так лучше... Клянись, что не по вашей инициативе приходила Дина.
- Клянусь.
- Ешь землю!.. Шутка!.. Я не вас злюсь, на себя. Не пойму, как поверил во всю эту "хиромантию"!
- Хотели и поверили, не захотели бы - не поверили.
- Коротко и ясно, - тем же меланхоличным тоном произнес Эдуард, краем глаза наблюдавший за бывшей супругой, которая бросила в сумку мобильник и зашагала по дорожке к выходу из парка. Розовые туфли выбивали вызывающую дробь.
- Розовый фламинго, - процедил сквозь зубы Евгений Борисович, тоже наблюдавший на расстоянии за Диной - женщиной, создавшей тему для приватной беседы. Вдохновился и замурлыкал, - розовый фламинго - дитя заката...
- Розовый фламинго здесь ночевал когда-то, - подхватил Тузикевич, изображая беспечность. На душе по-прежнему была пустота...
Весь день Эдуард непроизвольно возвращался мыслями к Дине. Неожиданно вспомнилась их свадьба, которая была пафосной и ненужной жениху, невеста упивалась торжеством и вниманием.
Все фотографии того знаменательного события хранились у маменьки, которая взяли их себе "для истории". Вернувшись мыслями в ту далекую пору, у Эдика не возникло желание погрузить в него с головой - поехать на квартиру маменьки и ронять слезу над старыми фотками. Но захотелось полюбоваться молодой Жанной на ее свадьбе. Когда-то он утянул у матери две фотки с отцом. На одной супружеская чета Тузикевичей была запечатлена в допотопном районном загсе, а на другой вихрастый молодой отец держал на руках малыша. Оба пялились в объектив. Отец был безмерно счастлив и горд, малыш мало что соображал, смотрел в объектив глазами полными слез. Скорее всего, находился на заключительном этапе капризов. Естественно, отрыдавшим малышом был Эдик. По утверждению матери в ту пору он был взрослым человеком - стукнуло три месяца. На его голове была нахлобучена смешная шапчонка - наподобие привычного чепчика с маленьким козырьком. Маменька всегда отличалась оригинальностью. Облачен трехмесячный малыш был в комбинезон непонятного цвета по причине черно-белого снимка. Комбинезон застегивался на молнию, "собачка" которой телепалась на уровне богатырской груди, оголяя исподнее. Наверное, "собачка" кусала подбородок человечка, поэтому ее стянули вниз, что придало ему хулиганский вид. Фотография была сделана в фотоателье, но Жанна Германовна не присоединилась к мужчинам: видимо, разногласия между ней и супругом подбирались к опасной черте.
Хотел полюбоваться молодой Жанной, замер с изображением себя и отца. Все-таки, что бы ни говорили бабушка и мать, Эдик был похож на отца. Пусть "не вылитый", но сразу видно - родня. Интересно, каким был отец в сорок лет? Как выглядит сейчас? И жив ли, вообще? Если бы умер, то нашлись добрые люди и сообщили. Сообщили бы всем детям, посеянным по стране. Отец часто бывал в командировках, и по случайно брошенной бабушкой фразе - "в каждом городе по жене" - можно сделать вывод о любвеобильности старшего Тузикевича. После развода мать не вернула себе девичью фамилию. Во-первых, уже зарекомендовала себя с фамилией мужа, во-вторых, девичья фамилия была неблагозвучной - Клыша. Как ее называли добросердечные одноклассники, догадаться немудрено. Бабушка тоже была Клыша, и не уставала восторгаться индивидуальностью. Жанне подобная индивидуальность претила, мечтала выйти замуж и сменить Клышу. Тузикевич - тоже не абы что, но лучше, чем Клыша. Так считала мать.
Жанна-невеста была обряжена в длинное белое платье из гипюра, из-под которого выглядывали тупоносые туфли. Очень тупоносые. Можно было подумать, что носки отрубили топором, когда узконосость вышла из моды. Под платьем был чехол, не скрывающий руки. На руках гипюр загадочно просвечивался и перетекал в милые оборочки, собиравшиеся вокруг запястья. Создавался эффект балетной пачки. На голове невесты была сооружена высокая замысловатая прическа, на которую была нахлобучена короткая фата, точащая по сторонам, как если бы на голову нацепили веер, скрученный в конус. Прежняя мода современникам была смешна и непонятна, а тогда подобное "убранство" считалось верхом красоты.
Глаза-сливы Жанны счастливо светились, губы трогала сдержанная улыбка. Рядом с невестой стоял жених в темном костюме, чуть склонив голову набок. Одна рука висела, как плеть, на другой руке висела скромная невеста в фате-веере. Свадебное фото не вызвало, как прежде, насмешливой улыбки у Эдика. От жалости к матери у него заиграли желваки. Почему раньше он никогда не думал, что она страдает от одиночества и ночами окропляет подушку горькими слезами? Не сложилась семейная жизнь с Марком, надо было попытаться еще раз, а не зацикливаться на любимом чаде, от которого караваном идут проблемы. Вот и сейчас...
А он еще посмел ее осуждать за нелепый розыгрыш, который она затеяла, чтобы пробудить у него желание жить. И где благодарность? Он набросился на нее, как голодный одичавший волчара набрасывается на жертву. А она ничего, не обиделась. Только лицо стало "хоть прикуривай", как говорила бабушка о краснолицых людях.
Как он может оставить мать одну? Он будет жить ради нее. Будет пытаться "вернуться в строй". И обязательно найдет ей вторую половину. Какие ее годы!
На этой мажорной ноте Эдуард уснул.
Его больше никто не хоронил, никто не жарил на костре. Всю ночь он спал, как убитый, под утро проснулся, выпил воды и погрузился в тяжелую дрему. Привиделась Дина в образе невесты с веером на лысой голове. На ней тоже было гипюровое платье, только без чехла. Погрузневшая женская фигура не радовала глаз эстета. Смелось наряда вызывала недоумение. Приблудившийся жених в черных одеждах: и костюм, и сорочка, и галстук, и туфли - все было черным, смотрел на невесту снизу вверх, едва доставал ей кудлатой головой до плеча. Жених очень походил на Марка Тузикевича в пору его женитьбы на Жанне Клыше. Но отец был рослым мужчиной, а этого жениха в черном укоротили. Гостей на свадьбе не было, не считая маленькой девочки, которая верещала, как ужаленная и нарезала круги вокруг молодоженов. Невеста кривила рот и приговаривала: "Тася, веди себя прилично"...
По мере отступления сна, Эдик, по привычке, уже перешел к размышлениям. Он помнил, что бабушка любила разгадывать сны. Она утверждала, что длинные волосы на голове - это хорошо, лысый череп - это плохо, как плохо и белое платье, тем более, платье, под которым просвечивается голое тело. Голое тело - к болезни, к неприятностям... Причем здесь Марк Тузикевич? Ясно причем - накануне вечером долго рассматривал фотки, словно впервые видел. К фоткам приплелась новость о бракосочетании Дины.
Теперь она успокоится и заживет в мире и согласии с другим мужчиной, который ее любит, а она любит его. И, наконец, забудет о бывшем супруге.
Блажен, кто верует...
В то время, когда невеста должна была стоять у алтаря, она решила позвонить Тузикевичу.
Сначала он не понял, кто звонит. Высветился незнакомый номер, и голос был дребезжащий, как у старушки. Голос что-то с него требовал, называл по имени, срывался на фальцет, и, как ему казалось, сочился ядом. Он решил, что кто-то ошибся номером, нужен его тезка, чем-то сильно обидевший старушку. Собрался отключиться - не выяснять же отношения с незнакомым человеком. Но в этот момент незнакомый человек завопил так, что Эдику пришлось отодвинуть трубку от уха подальше. Голос так же внезапно смолк, как и завопил. Желание прервать мобильную связь было немалым, но еще больше хотелось узнать, не случилось ли чего-то страшного в мире, о чем он пока не знает, потому как провалялся в кровати дольше обычного, а Тимофеев не решился будить хозяина. Слегка погромыхивал чем-то на кухне, усыпляя его.
Эдуард не мог предположить, что эта Дина. Она отдышалась прямо ему в ухо и спросила своим обычным тягучим голосом:
- Тузикевич, ты можешь сказать хотя бы слово? Я перед тобой два часа распинаюсь.
- Ты захлебываешься! Поэтому я ничего не понял, - подвел он итог двухчасового монолога, который на самом деле занял не более двух минут. С трудомсудержался, чтобы не переспросить: "Дина, это ты?" Вопрос был неуместен: официоз-панибратство в обращении применяла только бывшая супруга, остальные женщины назвали его Эдуардом Марковичем, просто Эдуардом, господином Тузикевичем, редко - Эдиком. В зависимости от отношений. В устах Дины фамилия Тузикевич звучала, как собачья кличка. Тузик, Тузик, ко мне. Тузик, знай свое место. Так она пыталась унизить мужа, который постоянно унижал ее. И то, что он никак не реагировал на Тузика-Тузикевича ее изрядно бесило.
- Да, что ж такое! - зашлась чужая невеста, которая должна катить в то место, где скрепляют узы брака, если уже не обмениваться кольцами.
Окончание фразы Эдик додумал, фраза заглохла на начале последнего слова, на букве "т".
- Тузикевич, я не могу больше разговаривать, мне надо вернуть телефон.
- Ты его украла, чтобы сегодняшний незабываемый день крепче засел в памяти?
Дина веселый настрой не поддержала.
- Я не могу разговаривать по своему телефону, поэтому выпросила у одного мужчины его мобильник, чтобы позвонить тебе. Я долго петляла по городу, чтобы оторваться от "хвоста". Точно не знаю, но думаю, "хвост" был. - Она снова начала скрипеть, как старушенция, чем напомнила Эдику молоденькую актрису провинциального театра, которая никак не могла вжиться в роль дряхлой старухи. Она то скрипела, то говорила своим обычным голосом, но с истерическими нотками - злилась на себя и на режиссера.
- Дина, мне надоели игры в казаков-разбойников.
- Тузикевич, это не игры. Убили моего жениха. Мне грозит опасность.
- ... Ты можешь приехать ко мне, - предложил Эдуард, с трудом переварив новость. - Мы вызовем полицию, ты все им расскажешь...
- Не говори ерунды.
- Боишься, что тебе не дадут до меня добраться? - сдержанно-деловито вопросил он, несмотря на желание сказать какую-нибудь фантастическую глупость шпионского масштаба.
- Слушай меня... Я сейчас в парке Горького... Скоро откроются кафе, я расположусь в более безопасном - где будет больше народа. Мало ли что... И буду тебя ждать. Кафешек здесь не так много, так что найдешь меня без особого труда. Больше звонить не буду. Мой телефон отключен, так что не пытайся со мной связаться... Тузикевич, я на тебя надеюсь...
Заслышав хозяйский голос, Тимофеев вплыл в спальню без стука и замер с подносом в руках. На подносе стояла чашка кофе, рядом с чашкой присоседилась тарелка, на которой, живописно сверкая оранжевыми глазками-камнями, расположились два бутерброда с красной икрой. К бутербродам прилагались аккуратно порезанные пласты дырявого сыра.
- Это была Дина, - упавшим голосом сообщим нянь, словно самолично вел с ней переговоры, а его подопечный был не в курсе. - Пригласила чокнуться с ней бокалом шампанским, напичканным ядом?
- Ядом был пропитан ее голос. Так мне показалось поначалу. Но я ошибался.
- Так что же случилось? От нее сбежал жених Федя?
- Жениха Федю убили, а Дине грозит опасность. Она ждет меня в парке Горького...
В любом уважающем себя городе нашей необъятной Родины имеется парк имени Горького. В миллионном городе, где жил, учился и боролся за жизнь и безбедное существование бывший бизнесмен, а ныне инвалид, господин Тузикевич, такой парк тоже имелся, только у входа стоял памятник вождю мирового пролетариата, которого воспевал в своих произведениях революционный поэт и писатель. Через главный вход Эдуард и его помощник не пошли, зашли с тыла, вернее, подобрались к тылу на автомобиле. В пятничный день праздно-шатающихся жителей города было крайне мало. Качели-карусели пустовали, только на колесе обозрения маячила женская фигура с мальчиком дошкольного возраста. У стойки тира стояли два подростка, один пытался попасть последним выстрелом в жеваную жестяную банку, а другой его подначивал, но ему казалось, что дает ценные указания.
Тимофеев был нацелен на парковые кафешки, которые были разбросаны по сторонам от главной аллеи. Кафешки дружно пустовали. Мужчины уже отчаялись найти Дину, но тут Женька вспомнил о существовании самого заветного места в его беззаботном прошлом - кафе "Зеленая горка", где он опаивал шампанским будущую жену Надю. От главной аллеи они повернули направо, и скрываемые густой кроной деревьев, видевших еще живого Горького, проследовали к нужному месту. На большой открытой площадке за столиками сидели несколько человек, в том числе и Дина. Особо подозрительных личностей не было, но женщина все равно с неприязнью оглядывала немногочисленных посетителей кафе "Зеленая горка", время от времени прячась за креманкой с подтаявшим мороженым при появлении очередного любителя посидеть в тени деревьев и закусить-выпить. Когда Тузикевич и его сопровождающий оказались в поле ее зрения, она тут же выпрямила спину, как простолюдинка на уроках этикета, и поводила глазами из стороны в сторону, как глазки на часах с маятником.
- Спасибо, что откликнулся на мою просьбу, - сдерживая рвущееся наружу волнение, поблагодарила Дина. - У меня к тебе конфиденциальный разговор, - прозрачно намекнула она.
- Эдуард Маркович, я буду неподалеку, - голосом преданного стража доложил Евгений.
Не пристроился за один из столиков, а вышел из кафе и завис у газетного киоска. Выставленные напоказ предметы, никак не относящиеся в печатной продукции, его совершенно не интересовали. Чтобы не свернуть шею, он зашел за угол газетного киоска и начал оттуда выглядывать с размеренной регулярностью. Лысина при этом азартно поблескивала в солнечных лучах, фокусирующих благодаря раскидистым деревьям.
Женькино преданное любопытство отвлекало не только Эдика, но и его бывшую. Она скривила губы и назвала Тимофеева шутом гороховым.
- Не надо лепит ярлыки людям, тем более тем, которых ты совсем не знаешь.
- Извини, я его, действительно, не знаю. Наверное, он очень хороший человек, раз ТАК к тебе относится. Но речь не о твоем помощнике.
- Я уже понял, что убили твоего жениха. Почему бы тебе не обратиться в полицию.
- Они сказали, если я надумаю пойти в полицию, то я туда не дойду.
- Но тело рано или поздно обнаружат. Начнется следствие. Ты можешь попасть под подозрение, если на месте преступления обнаружат твои отпечатки.
- Зачем мне его убивать, если сегодня мы должны были пожениться?
- Он мог передумать. Ты рассердилась и убила его.
- Тебе не любопытно, как все случилось? Или тебе, по обычаю, все равно? Тебя ничто не трогает?
- Я не любопытен. Каждый день в городе убивают людей, что ж мне над каждым незнакомым убиенным телом причитать. Но если тебе грозит опасность, я готов помочь.
- Но это, как ты сказал убиенное тело, тебе знакомо. И даже можно сказать, ты ему многим обязан. Обязан своей жизнью. Пусть тебя не все устраивает, но это лучше, чем гнить в земле.
Эдик не сказал привычно "кому как". И не потому, что накануне решил "завязать" с трагическим планом своего преждевременного ухода. Он запоздало осознал, как страдают близкие люди. Присутствовал на похоронах Андрюшкина, видел его убитую горем вдову. Теперь вот... еще кто-то ушел из жизни благодаря чужим стараниям. Пока Динка в шоке от известия, трясется за свою жизнь, а когда осознает, что произошло, когда опасность жизни минует, вот тут-то и начнется!
Присутствие Тузикевича благотворно повлияло на Дину. Она перестала дергаться, как припадочная, сидела с видом ведущего телеигры "Что, где, когда", который знает ответы на все вопросы. Пусть и благодаря шпаргалке. Так возвысилась, что забыла об угрожающей ей опасности. Новая пара посетителей излишне быстро вошла на открытую площадку, практически ворвалась, и заставила ее вспомнить все. Спина согнулась коромыслом, глаза засветились бешеным страхом.
- И кто же был твоим женихом? - выдавил из себя Эдуард.
- Федор Осипович, - проблеяла она.
-Какой еще Федор Осипович?
- Главный врач клиники, где ты проходил лечение.
- Запрягайло? - опешил мужчина. - Дина, ты сбрендила? Ему сто лет в обед!
- Было, - задумчиво поправила женщина, опомнилась и возмутилась, - он всего-то на пятнадцать лет старше меня.
- Говорю же, глубокий старик. Был. - Подумал при этом, что для брака с сорокалетней женщиной он был глубоким стариком, а для ухода из жизни совсем не стар.
- Еще скажи, туда ему и дорога, хватит небо коптить.
- Не скажу! - рассвирепел Тузикевич. - Хороший был мужик. Классный специалист. И где ты только взялась на его голову!
- В клинике познакомилась, когда тебя навещала. И не пялься на меня так, будто это я его убила... Но я косвенно виновна в его гибели, не спорю... Они сказали, что его убийство это предупреждение мне. Если я им кое-что не отдам, то они и со мной расправятся, но прежде... отыграются за все то время, что было потрачено на мои поиски.
- Ты толком можешь рассказать?
- Попробую. С чего начать? Со звонка этих скотов? Или с моментов прошлого? - заискивающим тоном спросила Дина, не сомневаясь ни минуты, что ее бывший муж решит все проблемы без труда.
- Давай по порядку. Лучше начать с убийства Федора Осиповича.
- Откуда я знаю, когда его убили и кто его убил, - скороговоркой проговорила неокончательно сбрендившая женщина. Эдик знал, она - чувствительная и ранимая, но надеялся, что она справится. Не без его помощи. Все-таки двадцать лет прожили вместе, пусть и в параллельных мирах.
- Дина, соберись, - призвал он ее. - Понятно, что ты фонариком убийцам не подсвечивала, но как-то ты узнала, что твоего жениха убили. Как?
- Вчера мы поужинали в ресторане, потом отправились к Федору. Я хотела соблюсти традицию - переночевать в своей квартире, чтобы утром жених меня забрал и повез расписываться, но он меня уговорил остаться. Мы выпили по пятьдесят граммов коньяку, и я ушла в гостевую спальню. Думала, что промаюсь всю ночь от бессонницы, но едва легла в кровать, тотчас уснула без задних ног. Никогда так крепко не спала. Будильник поставила на половину седьмого, на семь я была записана в салон красоты, хотела навести полный марафет. Поднялась с такой тяжелой головой, будто всю ночь пропьянствовала. Тихо собралась, выпила на ходу крепкий кофе и уже собралась уходить, но решила взглянуть на спящего Федора. На цыпочках приблизилась к его спальне, приоткрыла дверь и заглянула... - Глаза Дины расширились от ужаса. - Федя лежал на спине, а в его груди торчала рукоятка ножа... Его ножа, понимаешь. Он любил готовить блюда из мяса, всегда брал этот нож. Здоровенный, как тесак... Им его и убили... Тузикевич, он был весь в крови... Море крови вокруг.
Эдуард всунул ей в руки стакан с грейпфрутовым соком, который заказал для себя. Она автоматически приняла стакан, зубы застучали по стеклу. Краем глаза Тузикевич наблюдал за Тимофеевым, своим ангелом-хранителем, который выбрал для себя некую брошюру в газетном киоске, соизволил вернуться в кафе и пристроился за столиком у входа.
- Дина, поехали ко мне. Я скормлю тебе успокоительное, ты поспишь... Когда полиция тебя вызвонит по телефону, чтобы сообщить страшную весть, я скажу, что ты ночевала у меня.
- Я не нуждаюсь в твоем благородстве, - неожиданно взорвалась гражданка Тузикевич, несостоявшаяся гражданка Запрягайло. - Твое благородство меня унижает. - Она пришла в себя, внезапно заговорила так спокойно, будто устала напоминать о своих феминистических взглядах.
- Ты сама не знаешь, что говоришь, - примирительно произнес бывший супруг и коснулся ее руки. Женщина так резко отдернула руку, словно это была не мужская ладонь, а голова ядовитой змеи. - Дина, тебе все равно придется общаться с полицией.
- С какой стати?
- Ты была невестой Федора Осиповича, тебя видели соседи, консьержка в его доме, о тебе знали его коллеги.
- Ты не поверишь - обо мне никто не знал. Федор был один на всем белом свете, потому мы и сошлись. Я тоже одна-одинешенька. Так хотела любви, нежности, заботы. Он все это мне дал. Мы могли быть счастливы по-настоящему. О таком счастье мечтает любая женщина.
- Рад... Тьфу ты, что я несу. Прости, Дина... Я не пойму, почему о тебе никто не знал. Разве такое возможно?
- Я настояла. Федор меня не понимал. Зачем нам таиться, удивлялся он. Ответ прост - я боялась сглазить, именно поэтому никому не говорила о наших отношениях. Только тебе и то, только вчера. Когда до росписи оставалось меньше суток. - Дина посмотрела на Эдика прозревшим взглядом человека, которому успели вручить коробку с заморскими кремами, предоставив банковский кредит на эту покупку.
- Если ты сейчас скажешь, что это я его убил, то я сразу ухожу и забываю о твоем существовании. Выпутывайся из переделки сама, - предупредил Тузикевич. В это время Тимофеев запихивал в себя мороженое с такой скоростью, как будто вызвал кого-то на соревнование. При этом он держал купленную брошюру перед собой, но глаза косились в сторону хозяина, на лице которого повисла гримаса неудовольствия.
- Но кроме тебя о нашей свадьбе никто не знал.
- Тоже мне, секрет Полишинеля, - хмыкнул Эдик. - У Федора половина города знакомых. Кто-то увидел вас у дверей загса, или в автомобиле, или в ресторане, сама говорила, что накануне вы ужинали...
- Мы ужинали в загородном ресторанчике, - перебила Дина. - С виду это проезжая забегаловка, но готовят там, пальчики оближешь. Лучше, чем в помпезном ресторане. Мне очень понравилось. Вчера мы впервые вместе вышли, так сказать, в свет. Предпочитали проводить время у Федора. Я уже говорила, что он превосходный кулинар. У меня он был всего один раз. Говорил, что на чужой территории чувствует себя... неуютно.
- Конечно, возраст-то не тот. Дома еще как-то, вне дома, уже никак, - поерничал Тузикевич, намекая на сексуальную слабость Динкиного кавалера.
- Я не собираюсь обсуждать с тобой свою интимную жизнь.
- Я тоже... Неужели вы ни разу не столкнулись в его доме с соседями? О консьержке я уже не говорю - она всегда на посту.
- Ты не поверишь, Федор живет в обычном заурядном доме. Но он выкупил весь верхний этаж, специалист по лифтам что-то там заблокировал, поэтому никто, кроме хозяина десятого этажа, дом десятиэтажный, как ты догадался, не может к нему попасть. Консьержа в доме нет. На входной двери есть домофон, это единственное препятствие для людей без ключей. Так себе, препятствие, прямо скажем. Но в квартиру Федора попасть проблематично.
- Как к нему попадают гости? Или к нему никто не ходит?
- Почти никто. Если такое случается, то гости доезжают до девятого этажа, поднимаются пешком на десятый и звонят в дверь. Вход на весь десятый этаж охраняет бронированная дверь.
- У тебя были ключи от всех имеющихся дверей?
- Не было. Сегодня утром я собиралась сесть в лифт и уехать. Подъездная площадка десятого этажа сделала в виде большого холла. Двери от всех бывших трех разных квартир не закрываются на замки. С этого этажа я могла вызвать лифт и спуститься вниз, но приехать на этаж без хозяина не могла.
- Я понял... А если бы ты стала полноправной хозяйкой, то дожидалась возвращения хозяина на улице? Или сидела бы взаперти, чтобы потом не пришлось бесцельно блуждать по улицам?
- Этот вопрос мы не оговаривали. Но я уверена, что "пропуск" мне был бы обеспечен.
- Следовательно, доверие появилось бы только после оформления брака?
- Тузикевич, чего ты ко мне прицепился? Сейчас так важно, как бы я входила в квартиру?
- Теперь уже не важно. Я пытаюсь понять, как на такую защищенную территорию проник злоумышленник.
- Только через дверь на этаже.
- Позвонил, Федор ему открыл, он прошел мимо него на кухню, выбрал подходящее орудие преступления, предложил будущей жертве проследовать в спальню, чтобы не перетаскивать безжизненное тело на своем хлипком горбу, и уже там всадил нож ему в грудь.
- Вот скажи, чем ты сейчас занимаешься? - нахмурившись, спросила женщина, отодвигая от себя подальше креманку с недоеденным мороженым, превратившимся в неприглядную массу белого цвета с пузырьками, и стакан с недопитым соком, чтобы не выплеснуть содержимое на своего визави. На всякий случай визави допил сок, а креманку переставил на соседний столик, до которого, в прямом смысле, было рукой подать.
- Может, тебе кофе заказать? Или чего-нибудь посущественней? - миролюбиво предложил Эдуард Маркович, ни сколько не сожалея о своей опрометчиво описанной схеме преступления.
- Тузикевич, ты надо мной издеваешься, - не отступила от осуждения Дина и собралась зарыдать. Рядом вовремя появилась мужская фигура с лысой черепушкой и поставила на их стол стакан воды.
- Минеральная вода без газа, - голосом уличного зазывалы проговорил Тимофеев. - Я могу еще чем-нибудь быть вам полезен? - услужливо вопросил он.
- Сядьте за наш столик, - приказала Дина, сделала пару глотков воды и провела ладонью по мокрым губам. - Надеюсь, в вашем присутствии ваш подопечный будет вести себя... сдержаннее.
Женя не стал опротестовывать ее предположение, присел на стул, но предварительно отодвинул его на метр от стола. Сразу превратился в бедного родственника, которому отказано в столовании. Скрестил пальцы и обхватил ими колено правой ноги, которая коромыслом лежала на левой ноге. И весь приготовился к разговору с "негостеприимными родственниками".
- Евгений Борисович, убили жениха Дины, - доложил Тузикевич.
- Кто убил? - задал он резонный при этих обстоятельствах вопрос, сделав вид, что совершенно огорошен известием.
- Спроси что-нибудь полегче.
- Я могу узнать его имя? - снова прикинулся незнайкой Тимофеев.
- Это главврач клиники, где я проходил лечение. Человек необыкновенных душевных качеств.
- Всем мил не будешь, - пространно заметил Женька, употребив очередную фразу "из бабушки Эдика". Не задержался с пояснениями, - опять очередной родственник скончавшегося пациента.
- Что значит, опять? Это что, превратилось в систему? Думай, прежде чем говорить.