Дед Василий, сидя на лавке при неярком свете керосиновой лампы, уже после ужина, принялся зашивать рубаху, которую Никита порвал сегодня в саду, зацепившись за сук яблони.
- Как тебя угораздило? - в который раз выговаривал он внуку, прищурившись, стараясь попасть ниткой в ушко иголки. Но говорил это уже без всякой злобы, не то что днём, когда сразу увидел дыру на спине и внезапно разозлившись, крикнул на Никиту.
- Ну что ты за Мимозыря!
Никита, тогда от его крика чуть не расплакался. И это быстрей всего не от обидного прозвища, и не от неожиданного, резкого возгласа за спиной, а просто был прекрасный день; солнечные лучи, просачиваясь среди листвы яблони, и высокой, старой груши, блестели на зелёных листочках, иногда отражаясь от них, и попадая солнечными зайчиками в глаза, отчего на миг зажмурившись, хотелось весело смеяться и кричать от радости, и казалось, это блестят не листья, а чешуйки большого-пребольшого карася, пойманного вчера дедом, на Вохшском озере. Или может, это попеременно сверкают тысячи мелких осколков волшебного зеркала, которое кто-то умудрился нечаянно разбить в небесной вышине и они незаметно осыпаясь по воздуху на Землю, проскальзывают через деревья дедушкиного сада, задерживаются, и специально сверкают на листьях, целясь в глаза Никитке, чтобы его подразнить и развеселить. Никита громко смеялся, играясь с Громом, большим рыжим псом, которому было как и ему, шесть лет, выросший у него на глазах. Гром, беспрерывно лая, подрыгивал высоко, стараясь дотянуться до палки, которую держал он. Подкидывая ему вверх палку, мальчуган и не заметил как наткнулся спиной на сук. Раздался звук разорванной материи, а тут, как назло, дед сзади и... сразу в крик.
Никита, аж вздрогнул от гневного голоса деда Василия. Гром, тоненько взвизгнув, выпустил из пасти палку и поджав хвост, убежал в будку, даже не оглянувшись. Настроение сразу испортилось. Уже не радовали ни солнечные лучи, ни благоухающий запах сада, от которого слегка кружилась голова, ни жужжащие где-то вверху, в листве деревьев, пчелы, которые выводили свою монотонную песенку о ярком солнышке:
- Ж..ж...жёт! Жу...жу... тко жёт!
Никита, еле сдерживаясь чтобы не заплакать, зная что слёзы могут навлечь ещё более смешные и обидные прозвища из уст дедушки, рванул к дому, стремглав минуя коридор, забежал в крохотную комнатку, служившей, и кухней, и столовой, и спрятавшись на корточках в углу, за печкой, замер.
Дед Василий, появился через минут десять, видно покурив не спеша на крыльце. Он явно смягчился, молчаливо сначала пройдя в большую комнату, там раскашлявшись, затем вернулся на кухню и тихо с хрипотцой сказал, посмеиваясь:
- Ну где ты, Никиток? Куда запропастился?
Никита, надув губы, засопел носом, но не отозвался.
- Прости внучек, старого дурака! Я сам осерчал враз, увидев большую дыру. Не сдержался! А я твоей мамке говорил:
- Почём такую рубаху красивую одеваешь ему во двор? - а она только смеётся.
- Папа! Такими рубашками у нас все магазины в городе завалены!
- Подишь ты! В наше время, таких и на праздник было не сыскать! Ох - ох - ох! - заохал дед, присаживаясь на табурет.
- Я вспоминаю своё детство, не ровен час, что-нибудь порвать: рубашку ли, штаны. Можно было и ремнём схлопотать. А дед мой, Елисей, так тот сразу кричал, хватая за вожжи:
- Ты Васька - Хухря!
Хуже прозвище не было! Растрёпа, значит, замарашка. Я убегал от него, уворачиваясь от ударов, а он бегал сзади и кричал на весь двор:
- Хухря! Хухря!
Обидно было до слёз. У нас в деревни, так называли Миколку - пастуха. "Микола - Хухря"! - Вечно грязный, неряшливый ходил. А тут, меня дед так кличет! А ещё соседская детвора услышит - вот смеху будет! Проходу не дадут, на всю деревню ославят! Я убегаю от деда Елисея, а у самого слёзы на глазах. Стараюсь не показывать, кулачком глаза протираю. Не дай бог, дед увидит их, то ещё и крикнет:
- Ах ты ещё и Мизгирь!
Это так у нас звался - паук, тарантул, а ещё обзывали так, слабосильного человека, плаксу, мозгляка. - "Значит, я - Мизгирь? Ну уж нет"! - даже когда мне попадало ремнём или ещё чем, старался терпеть. Тем более, били всегда за дело! - дед печально вздохнул. Он услышал, что Никитка, тихо захихикал за печкой, когда он рассказывал, как его дед обзывал и гонялся за ним. Потому он делая смешливый, специально с нотками обидой голос, повторил:
- Ишь ты! Я, как и пастух, Хухря?!
- " Дед Василий, был маленьким - Хухря"! - Никита заливался за печкой смехом, зажимал рот, но сдержаться не мог, его трясло, потому как дед, вовсе разошедшийся, деланно обидным голосом кричал:
- Я - Хухря! Ничего себе!
Никиту вдруг прорвало. Он расхохотался, вскочил и выбежал из-за печки, держась за живот.
- Дедушка Василий - Хухря! - его было заплаканные глаза, сейчас светились от счастья. Дедушка смеясь, словил внука, крепко прижал к себе и так они обнимаясь, замерли на несколько минут, пока Никита не успокоился. Дед гладил его по русым волосам, а потом шепнул:
- Никиток! Идём рубаху переоденешь, а эту я вечером заштопаю, чтобы мамка не ругалась.
Дедушка чертыхнулся, уколовшись иголкой.
- Когда они нормально свет нам сделают? - воскликнул он, облизав палец. - Уже который месяц, сбои у них на линии! И главное, по вечерам! Ни тебе телевизор посмотреть, ни тебе радио послушать! - ругался он, поправляя очки.
Никита знал, что дед Василий ругает строителей, которые прокопали по всей деревне какие-то траншеи.
- Намедни, когда возвращался с рыбалки, встретил соседа - Пантелея. Дык он мне всю дорогу домой бубнил, что скоро, когда проведут магистраль, нашу деревню сносить будут! Скажет же такое! А кто в колхозе работать будет? - гневно спросил дед, припоминая спор со своим закадычным другом.
- На дворе, 86 - ой год! Не может Советская власть, так с нами поступать! Здесь мы родились, за эту землю кровь проливали, наконец, здесь могилки наших родных! - распылялся дед всё больше.
Дед Василий нахмурив брови, которые смешно двигались над очками, задумавшись, шил и весь вниманием был во вчерашнем разговоре со своим соседом.
- Дедушка! - не унимался мальчонка. - Расскажи, пожалуйста, сказку!
Дед сверкнул очками и посмотрел на внука.
- Сказку говоришь! - он улыбнулся краешком губ.
- Пожалуйста! - шептал с печки внук.
- А ты мне скажи! - посерьёзнев, проговорил дед. - Ты чего на диване не спишь? Опять на печку забрался!
- Я с тобой спать буду! - пробурчал Никита, шмыгая носом.
- Так печка же холодная! Это же не осенью или зимой, когда кости можно погреть.
- Ну и что-о! - обиженно протянул внук. - Мне здесь хорошо с тобой и совсем не жарко!
- Вот и я говорю! - неожиданно согласился дед. - На мягком диване, не спится совсем. Крутишься, крутишься, аж бока болят. Пружины скрипят, словно плачут! То ли дело печка! - довольно воскликнул дед, подмигивая Никитке, отчего другой глаз и так увеличенный в очках, становился ещё больше, как у соседской коровы, Марты.
- Дед, расскажи сказку! - опять заныл внук.
- Сказку говоришь? - снова шутливым тоном повторил дед Василий.
Поняв, что дедушка специально дразнится, Никита плаксивым голосом захныкал:
- Расскажи!...
Дед сразу прервал его.
- Ша! - он сделал строгое лицо. - Не люблю я капризных и плакс!
Никита враз исчез на печке и надувшись, замолк, смотря как высоко на стенке шевелится от лампы тень головы деда. Вот: двигаются его всклоченные волосы, по бокам вставшие будто дыбом, словно рога всё той же бурёнки Марты, вот: сверкают по стене и исчезают где-то на потолке, точно играясь в прятки, лучики от дедушкиных очков. А вот на стенке отобразился какой-то чересчур изломанный профиль его лица и особенно большой горбатый нос.
- "Почему такой большой? Ах да! Это же очки... Вон как они сверкают"!
- "Разозлился"! - подумал дед. - "Вишь как сердито сопит"!
Тут же возникла голова внука, который с сияющими огоньками во влажных глазах, видать от лампы, зашептал, затараторил:
- Любую! Я твои все сказки люблю! Мне потом такие чудесные сны снятся и сплю я, крепко-крепко!
- Ну хорошо! - проговорил дед весёлым тоном.
Он задумчиво смотрел куда-то под потолок, словно вспоминая какую-то сказку или придумывая новую.
- Деда! - зашептал внучек.
- Чего?
- А откуда ты сказки берёшь?
Дедушка усмехнулся.
- Видишь, в углу, под потолком, живёт один рассказчик...
- Где? - удивлённо зашептал Никитка, озираясь по сторонам.
- Ты сейчас его не увидишь! Это...паук! Он живёт давно у меня. Мы с ним как-то жили даже в разладе. Я часто смахивал метлой его паутину и он видимо на меня очень злился. А потом я махнул на него рукой. Пусть живёт паучок, ловит своих мух. И он меня простил. Правда, выходит только по ночам и плетя свою паутину, рассказывает мне разные сказки.
- Так ты же спишь? - выдохнул зачарованно внук, вглядываясь во все углы.
- В том то и дело, что во сне я их запоминаю!
- Так все твои сказки, это...паучьи? - восторженно прошептал Никита, посматривая то на деда, то на потолок.
- А знаешь что! - сказал дед, проверив зашитую дырку на свет и откладывая рубашку в сторону. - Я тебе поведаю историю, произошедшую со мной в детстве.
- Это тебе паучок рассказал?
- Ну да! Кто ещё! Напомнил он мне эту историю, которую я было совсем забыл!
- Вот паучок - молодец! - шепнул Никитка, устраиваясь поудобней на печке.
- Ну, слушай! - проговорил дед тихо, снимая очки и делая огонь в лампе поменьше, отчего тень на стене от его фигуры, стала какая-то "размытая", но почему-то ещё больше.
- Мне тогда было тоже шесть лет, как и тебе сейчас.
- Так вот! За большим дубом у нас был огорожен луг, куда я каждое утро выгонял на выпас нашу скотину. Как сейчас помню: кормилицу Майку, тогда еще с маленьким телёночкам, овец и баранов. Эта обязанность в семье была возложена на меня, что я делал с превеликим удовольствием, несмотря на то что надо было вставать очень рано. А рад я был, потому что потом, позавтракав, я был предоставлен самому себе и мы, с соседскими мальчишками, играли до одури в разные игры, если дед не нагружал меня работой, а вечером, уже с мамой, твоей прабабушкой Агафьей, мы загоняли скотину с пастбища домой.
Однажды, возвращаясь с луга, закрыв за собой изгородь, я было побежал со всего духу домой, но внезапно встал, как вкопанный.
Прямо передо мной, что-то упало... с небес!...
Конечно, потом пересказывая эту историю, я придумал, сначала друзьям, потом и родным, что "Это" - упало прямо мне на голову. И вскоре, я даже сам начал верить, что так оно и было. Мне кажется, что не верил этому только мой дед - Елисей, который слушая меня, тихо посмеивался в кулак. И если по правде говоря, "Это" - упало рядом, на кучу силоса, который нужно было закинуть в силосную яму.
Это был ...аистёнок!
Я уже тогда был наслышан, мне дед об этом рассказывал, что аисты иногда выбрасывают из гнезда наиболее слабого детеныша, чтобы прокормить остальной выводок. Но честно, клянусь, тогда в гнезде, на большом дубу, аистов - родителей не было, видно охотились, а только молодняк, три...уже два... аистёнка. Третий птенец, лежал передо мной, на куче скошенной травы.
Я сначала испугался, растерялся, не знал, что делать. Потом стремглав побежал домой.
- Дедушка! Там аистёнок с гнезда выпал! - кричал я истошно по дороге. - Дед быстрее, там птенец лежит!
Дед Елисей вышел из сарая с косой, почёсывая грудь.
- Чего Васютка орешь? Всю деревню разбудишь!
- Там! Там!... - я запыхавшись, начал сбивчиво объяснять. Мне было совсем непонятно спокойствие деда, который почесав затылок, зевая, проговорил:
- Надо закопать птенца! Видать махали крыльями, толкались в гнезде сорванцы без родителей, вот один и вылетел!
- Может он живой? - тянул за рукав я деда.
- Всё равно уже не жилец! Родители ни за что не примут назад, а то ещё и заклюют! Возьми с пацанами, закопай! - махнул рукой он и пошёл косить в поле.
И тут я увидел через забор, своего лучшего друга, Петьку.
Петр, был младше меня на год, поэтому я во всех играх считался капитаном, командиром, а он - помощником, подчинённым. Я свистнул соседу.
- Петька! Давай сюда!
Пока мы бежали к дубу, я вкратце рассказал в чём суть дела.
Мы прибежали к силосу, птенец лежал на куче, не шелохнувшись. Я с другом положили аистёнка на какую-то тряпку и пошли в поле закапывать. Тут прибежали и другие соседские пацаны. Пока Петька копал ямку, я всем рассказывал историю, как птенец упал мне на голову! Все удивлялись, охали и ахали. Я был героем дня!
- Аист шевелится! - закричал громко кто-то. Мы посмотрели. Точно! Даже глаза открыл!
Что тут началось! Все галдели, перебивали друг друга. Кто-то предложил залезть на дуб и подкинуть птенца в гнездо. Этот вариант сразу забраковали! Я рассказал, что ждёт аистёнка, по словам моего дедушки. И точно. Прилетевшие взрослые аисты, ничуть не забеспокоились, не принялись летать в поисках пропавшего птенца, а только громко выбивая дробь клювами, начали кормить двух оставшихся в гнезде аистят, иногда поглядывая на нас, собравшихся, шумящих в поле.
Решили было нести птенца к ветеринару. А это далече, вёрст пять. За нашей деревней, за Вохшском озером, была большая деревня Камышино: там сельсовет, школа, большой магазин, клуб, там и ветеринар живёт, и работает. Правда, он часто наведывался по другим деревням, хозяйствам, но когда его ждать у нас, скоро ли это будет? Телефон у нас в деревни был только в конторе, у председателя, а он с утра уже в поле.
Порешили, что самый старший из нас, Степан, поедет к нему на велосипеде, а председатель потом позвонит ветеринару, расскажет о нашей беде.
А мы отнесём аиста в наш сарай, он самый ближний.
Я когда нёс аистёнка обёрнутого в тряпочку, в наш хлев, прижав его к себе, он был такой тёплый и беспрерывно дрожал, а ещё смотрел на меня одним глазом, словно изучая, и стараясь запомнить, и чуть открывал, и закрывал клюв, будто хотел что-то "протрещать", может отблагодарить нас?
Мы налили воды в небольшое корыто и положили рядом птенца на сено. Он беспокойно оглядывался, шипел, порывался встать, но видно сил не хватало, аистёнок упал и опять закрыл глаза.
Решили ему не мешать, не пугать своим присутствием.
Во дворе мы опять начали спорить, чем кормить птенца. Самый маленький из нас, Венька", сын тракториста Климкина, помню даже сказал, отчего мы долго смеялись:
- Могу принести манной каши, мне мамка перед работой наварила целую кастрюлю, а я её не ел!
Приехавший с поля Степан, весь красный, потный, потому что мчался вперёд-назад, как угорелый и выглядел, точно варёный бурак, объявил:
- Ветеринар будет только вечером! - он и посоветовал: - надо наловить на пруду лягушек!
Мы сразу надумали устроить соревнование, кто больше поймает "квакушек". Самые младшие, которых возглавит Венька, пойдут в теплицу, накопают червей. Их там много и они такие жирные, огромные. Почесав под подмышкой, а затем ковыряя в носу, Степан деловито заметил:
- Неплохо бы змей наловить!...
Все тотчас смолкли. Одно дело ловить в сачок лягух, другое дело - ползучих гадов! А у нас в лесу водилось много гадюк, даже в поле они частенько попадались.
- У меееня сапоог неет! - протянул, как молодой козлик, мой сосед - Петька. Другие подхватили, кому мамка строго-настрого приказала не шастать по лесу, кому и вовсе, не покидать двора.
- Ладно! - махнул рукой Степан. - Хватит нам и этого. - А мы с Васькой, возьмём сети и пройдёмся по пруду, карасей наловим!
У меня аж мурашки пошли по всему телу, представил, какая с утра вода холодная! Но виду не подал, закивал, мол, - хорошо!
Сказано, сделано. Разбежались мы по домам, за вёдрами и сачками, а кто и вовсе, отпросится у родных - "на часок, по очень важному делу"...