- Ну что, пришли? - слегка отдуваясь от ходьбы, проговорил Митрофаныч, ставя одну корзину полную грибов и другую, пустую, рядом на землю. - Может передохнЁм чуток около озера? А то чего-то одышка началась в последнее время, видать годы всё-таки берут своё.
- А почему не отдохнуть? - вопросом на вопрос ответил Степан, поставив аккуратно полную кошёлку грибов под сосну, а пустое пластмассовое ведро ловко перевернув, сел на него и доставая из кармана "Приму", сказал затем, оглядываясь с усмешкой:
- Остальные - то отстали!
Митрофаныч, быстро обернувшись к лесу, сделал руки рупором, поднёс к губам и набрав в лёгкие побольше воздуха, громко крикнул:
- Ауу! Мы здесь, около озера!
Крикнул настолько сильно, что эхо раздалось не только в лесу, но и казалось, тут же понеслось над всем озером, потерявшись где-то далеко на дальнем берегу. В этот же миг, вдруг, сидевшая, а может и спавшая до этого где-то в кроне сосны, ворона, с громким карканьем взлетела и шумно взмахивая крыльями, полетела куда-то в лес, продолжая непрестанно каркать уже в сосняке.
От этого неожиданного переполоха, а быстрей всего от громкого баса Митрофаныча, Степан чуть не свалился с ведра, потеряв в траве сигарету, которую мял до этого пальцами. Он ещё в воздухе хотел подхватить её левой рукой, но чуть пошатнулся и еле удержавшись на ведре, сделал это неловко, обронив в траву вдобавок, ещё и коробок спичек.
- Тьфу на тебя! - в сердцах воскликнул Степан, нагибаясь и шаря рукой по траве. - Одышка у него, итить твою в дышло! Напугал старый чёрт! - он что-то нашёл в траве, с удивлением посмотрел на это, вытянув на свет, потом поднёс к носу, осторожно понюхал и опять сплюнул в сторону, недовольно поморщившись: - Фу, ты! Кажись, в заячий помёт вляпался!
Митрофаныч, довольный произведённым эффектом собственного крика, громко хохотнул, пригладил некогда рыжие, а теперь поседевшие волосы и не спеша подтягиваясь, посмотрел на озеро, которое блестело в солнечных лучах.
- Ах, благодать какая! Красотища! - рявкнул довольный Митрофаныч, продолжая разминать плечи, делая руками круговые движения, будто плывёт по воде брассом. Степан, найдя спички и сигарету, уже прикурил, и чуть улыбаясь, искоса поглядывая на старика, подумал:
- "Силён старый хрыч! Давно уже на пенсии, а ещё молодого завалит, глазом не моргнёт! Недаром всю жизнь в кузнице проработал"!
- Ну что, где они все запропастились? - обернувшись опять к лесу, громко спросил дед, явно собираясь ещё раз гаркнуть во весь голос, чтобы услышали все окрестности.
- Да не кричи ты, рыжий горлопан! - только затянувшись, выдохнул с дымком Степан, но тут же закашлялся и с досадой, вытирая выступившие слёзы на глазах, прохрипел:
- Идут уже! Вон слышны вдалеке голоса!
Через минуту, из леса вышли остальные.
Их было пятеро:
Конюх, попутно и ветеринар колхоза - Иван Смирнов; тракторист и заводила на всех вечеринках, гармонист - Фёдор Далдонов; бухгалтер, а по совместительству также кассир, заместитель и правая рука" председателя, Григория Петровича, - Пантелей Евграфьевич; самый главный коммунист колхоза, библиотекарь сельской школы - Алексей Воробьёв, секретарь первичной партийной организации, который занимался в свободное от работы время, а в основном летом, ещё чёрт - те чем в деревне, лишь бы только не работать в поле; и пятым, замыкая шествие, шёл, что-то весело рассказывая впереди идущим, сельский участковый, старший лейтенант милиции - Егор Криницын.
Вместе со Степаном, который работал: то водителем на УАЗике, выделенному колхозу, в основном возя председателя по разным делам, то комбайнёром, а при необходимости мог сесть и за трактор; и бывшим кузнецом, пенсионером Митрофанычем, который тоже не сидел без дела, а пропадал целыми днями в сельском клубе, ведя по вечерам деревенской ребятне, какой-то технический кружок - они составляли, не посчитайте за юмор, почти весь цвет деревенской интеллигенции. Почему почти?
Ну, кроме председателя, Григория Петровича, который к тому же был и главным агрономом колхоза ( его дочка - Ксения, была просто агрономом, плюс, заведующей сельской фермой ), отсутствующего по уважительной причине, потому что остался нянчиться с внуками, так как дочка с зятем, Сергеем, учителем математики, физики и истории, а по совместительству ещё, и директором сельской школы, вместе с женой председателя, Светланой Анатольевной, которая работала единственным врачом в медицинском пункте, и попутно совмещала основную профессию с должностью главного ветеринара колхоза; поехали на колхозном УАЗике, за какими-то покупками в город.
Если ещё посчитать и сестру жены председателя, завуча школы - Ольгу Львовну, которая в свою очередь, со своей дочкой, учительницей начальных классов - Натальей Николаевной, плюс жену Воробьёва, Ольгу Петровну, заведующую сельским клубом, и составляли собственно, полностью весь костяк сельской интеллигенции. Именно они, под неустанным руководством, старого коммуниста Алексея Воробьёва, проводили разные собрания в колхозе, все праздничные и непраздничные концерты в клубе, в общем, занимались культурно - просветительской работой среди трудящихся сельских масс.
- Что же так долго? Заблудились что ли? - спросил их Митрофаныч, не переставая махать руками в стороны, напоминая движения крутящихся крыльев мельницы, отчего смотря на мелькающие в воздухе кулаки, все внезапно встали в трёх метрах от него, боясь невзначай стать наковальней под этими "кувалдами".
Бросив корзины на землю, Егор, чуть с опаской посматривая на вращающиеся, как пропеллеры, руки бывшего кузнеца, но ещё с улыбкой не слетевшей с губ от рассказанной только что односельчанам одной смешной истории, которыми были так насыщены его милицейские будни, уже не так весело пробормотал:
- Тише ты, рыжий чёрт! Зашибёшь ненароком!
Митрофаныч, бросив разминаться, рассмеялся.
- Посмотрите какая красота вокруг! - гордо и весело сказал он, показывая рукой по сторонам, будто он только недавно, это сам вокруг всё создал, а остальные никогда ещё не видели подобного пейзажа. Но всё равно, все застыли от удивительно красивого вида, открывшегося именно с этой точки берега озера.
- Русь - матушка, до чего же ты прекрасна! - выдохнул со стоном Пантелей. Его рука поднялась, казалось вот-вот и он сейчас перекрестится. Но он лишь смущённо кашлянул, посмотрев на Алексея и прижал ладонь к груди, отчего все подумали, что он потрясённый этим видом сейчас непременно поклонится до земли, озеру. Но здесь Митрофыныч произнёс опять почти ту же фразу, которую недавно сказал Степану:
- Может чуток передохнём здесь? - на что сразу получил замечание от Воробьёва, который делая шутливо строгое лицо, сказал с усмешкой:
- Сколько же учить можно? Надо говорить не передохнём, а отдохнём!
Старик тут же пожал плечами:
- Какая разница? И так все понятно, что мы здесь умирать не собираемся!
"Кто же знал, что через пару часов, он будет говорит обратное"?
Здесь подал голос Степан:
- Давайте немного посидим, перекурим, а потом пойдём. По одной корзине уже грибов набрали, на обратном пути доберём остальное! - он опять вытащил из кармана пачку "Примы".
- Можно и перекусить! - охотно согласился Пантелей. - Мне Клавдия собрала в дорогу столько бутербродов, одному не съесть!
И тут, всех огорошил Далдонов. Фёдор, загадочным голосом спросил:
- А это вы видели? - он поднял пустую корзинку, накрытую его курткой, как заправский фокусник поводил над ней рукой, с таинственным видом поглядывая на всех, шепча с улыбкой: - Чары бары фьють! - причём на словах чары - бары, он просунул руку под куртку внутрь корзины и при свисте, вытащил оттуда... двухлитровую бутыль самогона.
Все застыли на месте! Чуть зашевелился Степан, он опять едва не свалился с ведра, причём сигарета всё же выпала изо рта и он пытаясь её поймать, больно обжёг себе мизинец.
Первым опомнился Митрофаныч. После небольшой паузы, он тихо произнёс:
- Ёкарный бабай! - и зачем-то перекрестился, глядя на небо, будто случайно увидел там какого-то давно ушедшего в иной мир родственника. Но эти слова, словно расколдовали остальных, которые до этого молча смотрели на улыбающегося Фёдора с бутылкой в руке. Все враз задвигались, засмеялись, загалдели.
- А я смотрю, он куртку снял, выходя из дома! - хохоча, еле выговорил его друг и сосед, Иван Смирнов. - Ну думаю, жарко стало, день-то тёплый!
- А я подумал, что он нам здесь за цирк устраивает, фокусник - гармонист?! - смеясь и держась за живот, сказал Пантелей, затем достав из корзины мешочек с бутербродами, пошел в сторону Степана, коротко бросив на ходу:
- Пошли, стол накроем!
- Ну, учидил! - смеялся, не переставая библиотекарь Алексей. - А я с утра подумал, чего в такую рань нос зачесался! Ха - ха! В лес же иду! - он двинулся вслед за Пантелеем. - А здесь оказывается, вот в чём дело! Мой нос меня ещё никогда не подвёл!
- А я тоже взял с собой сальце, огурчиков и помидорчиков! - похвастался Иван. - Сначала не хотел, подумал быстро наберём грибов и домой! А потом, будто кто-то прошептал на ухо: - "Возьми пожрать, вдруг заблудишься, пригодится"!
- Никак дьявол! - хотел опять перекреститься Митрофаныч, но глядя на кристально чистую жидкость в бутылке, передумал. - Пошли, закуску организуем!
- Почему сразу дьявол? - возмутился Иван, поворачиваясь и идя вслед за кузнецом. - Может меня ангел охраняет?
- Твой ангел думает о спиртном? - резонно спросил старик. Они удалялись, горячо споря между с собой.
Участковый Егор, который сразу тоже обрадовался и смеялся со всеми, потом посерьёзнел и когда все ушли, подойдя к Фёдору, строго зашептал:
- Далдонов, опять ты за своё! Я же тебя предупреждал! - тракторист Федор, развел руки в стороны.
- Так это же капелька житнёвки!
Он привёл такой железный аргумент, что и спорить не хотелось, но должность всё же требовала провести короткий инструктаж.
Все в деревне знали, что такое - далдоновская житнёвка! Почему по - польски, не знали, хотя какая разница?
Фёдор делал самогон по рецепту отца, тот в свою очередь, от своего. Дед позаимствовал рецепт от отца своей жены, Божены, польки по происхождению. Откуда тесть узнал метод приготовления волшебного напитка, даже дед Фёдора не помнил, а может это было окутано какой-то тайной. Ясно было, что брага изготавливалась из измельчённого пшеничного зерна, но для брожения, Фёдор не использовал дрожжи и сахар, это знали точно. Во всяком случае, однажды у себя дома, за столом, по случаю своего день рождения, подвыпивший Федор, уверял в этом своих гостей: родственников и друзей - односельчан. Хотя те тоже были далеко тогда нетрезвы.
Самогон у Фёдора был совершенно без запаха, только иногда после приёма напитка, появлялась легкая отрыжка, отдающая вкусом хлеба, правда чуть с горчинкой, но мёда и ещё с приятным запахом какого-то растения, наверное, мяты. Какой (?), полевой, болотной или душистой, тракторист ни за что не говорил. Гад! Какой мёд, липовый, гречишный или малиновый, а главное, сколько и в какой пропорции на родниковую воду, Далдонов, кстати тоже скрывал, хотя однажды проговорился на рыбалке своим друзьям, среди которых были и Степан с Иваном, что это очень важное условие рецепта. А уже тогда ночью, у костра, под уху с самогонкой, Фёдор признался, что в напиток после первой перегонки добавляет отвар из двенадцати трав, чем навсегда отбил охоту у всех мужиков деревни, раскрыть таки путём проб и опытов, секрет далдоновской житнёвки.
Ещё один признак по-видимому древней рецептуры; у Фёдора самогон был всегда ровно 60 градусов. Ни градусом больше, ни меньше! Проверяли спиртометром уже не раз. А если, крепость была где-то градусов под 50, то это тьфу, вовсе не далдоновская, а так, какая-то подделка. Чем Федька очищал алкоголь от сивушных масел и вредных примесей, тоже жмот, не говорил. Углём, яичным белком или марганцовкой? Но у него всегда самогонка получалась, как слеза, зеркально чистая! Тоже проверено годами. Поднесёшь бывало очи к бутылке, а все собутыльники видят: сначала зрачок и кристально чистые глаза, а внимательно приглядевшись, аж страшно, вплоть до красных прожилок, мельчайших капилляров на сетчатке. Словно смотришь в лупу, бинокль или микроскоп на какую-то удалённую, странную часть чужой планеты с извилистыми руслами красных рек на ней!
Но самая главная тайна и поэтому прелесть этого изумительного нектара, заключалась в том, что после житнёвки, на утро, совершенно не болела голова! Как будто её вовсе не было! Специально уж сколько раз каждый проверял, щупал по утрам: есть вроде нос, лоб, уши, глаза, но голова, даже не треснет, извилиной не пошевелится, как будто и не пил вчера вовсе.
А что уж говорить про запах! Никакого тебе перегара, сушняка, как и не было в помине! Язык, яки у младенца, даже белого налёта ничуть не было, смывалось всё куда-то, к чёртовой матери!
Бывало идёт кто-то с тобой рядом, а у тебя вдруг, такая невесть откуда -то появившаяся благородная отрыжка! Собеседник сразу удивлённо шмыгает носом вокруг, потом принюхивается к тебе и взволнованно восклицает:
- От тебя, паразит, мёдом с мятой пахнет! Вчера небось далдоновской откушал?!
А ты так весело, потому что башку ну нисколечко не чувствуешь, словно пустая, шепчешь так же благородно в ответ, благо что не крестишься, потому что церковь ещё далеко, за околицей:
- Имел честь вчера отведать! - и ты идешь гордо закинув кверху голову, вращаешь белками глаз по сторонам, а собеседник уже уважительно смотрит на тебя, завидует, наверное, балбес!
Ещё одна особенность Федькиного зелья, больше литра, ни за что не выпьешь! Уж сколько пробовали, никогда ещё никто не сдюжил! Даже за целый день на свадьбах, никто не смог осилить. Пол-литра выпиваешь, ещё куда ни шло. Можешь рассказывать анекдоты, петь, танцевать, пожалуйста, ты же уже настоящий артист, человек искусства! И очень хочется активно двигаться, причём, ноги сами несут куда-то. И ты веселишься, орёшь, будто конец света скоро! А чего не радоваться, если пьёшь словно родниковую, только ещё чуть подслащённую, приятно пахнущую воду и вроде уже захмелел, но так приятно, такая эйфория в организме: ты становишься таким красивым, сильным, смелым!
Все бабы с тебя глаз не сводят, кажется, что каждая только и думает, как с тобой переспать! И ты ещё специально танцуешь, выделывая невероятные па, поёшь будто уже не своим, а каким-то приятным тенором, привлекая к себе всеобщее внимание! На этой фазе, умные, а значит уже опытные люди и останавливаются. Больше ни грамма житнёвки! А лучше всего, иди быстрей домой, пока ноги несут! С далдоновской, шутки плохи! Лучше жену полюбишь, не оторвать потом до утра! Некоторые бабы судачили между собой, что после этой выпитой мужьями житнёвки, если в меру, даже иногда сознания теряли по ночам, другие, улетали в космос по нескольку раз!
А уже если пьёшь больше пол-литра, начинается чёрт-те что. Сначала становишь, вдруг, подозрительным. Ревнуешь к жене, кого ни попадя! Хоть вон, к тому тополю! Затем начинается какой-то период - сверхвеселья! Ты хоть и спотыкаешься, но ещё прыгаешь, движешься под музыку, хотя и не попадаешь точно в такт; визжишь какую-то песню, как резаный, что и не разобрать слов; сам рассказываешь анекдот, сам и смеёшься, остальные не врубаются в твой юмор.
Всё перед глазами кружиться, но если ещё внимательно присмотреться, скосить особо умело глаза, то видишь ещё не только какие-то контуры человека или предмета, но и различаешь некоторые детали. Особенно чётко видны ещё вблизи: женская грудь, чуть издали - ноги и попа, а если подойти поближе, можно ещё заметить какой у женской прелестницы, цвет волос и глаз.
Запахи на этой стадии почти отсутствуют. Жрешь всё подряд, хоть лебеду с крапивой! От тебя уже не пахнет пОтом, а каким-то дорогим, импортным одеколоном, но ты его не чувствуешь, твой запах тела привлекает только невероятно всех женщин! И ты с каждой минутой неуклонно становишься всё более умным и неотразимым!
В этот момент надо срочно уходить домой, переплетая ноги, пока ещё действует "автопилот" в мозгах через глаза!
Дальше, с каждой рюмкой далдоновской житнёвки, с тобой происходит ужасная метаморфоза, ты становишься неуправляемым! Хотя пробовал бы кто-нибудь тобой управлять! Ты уже чаще сидишь и ехидно, зло, и презрительно, смотришь на окружающих. Танцевать же, как ты, никто не умеет! Да и как смотреть на всех этих уродов, если они все тупые, как валенки! Им же всем не постичь глубину даже одной твоей мысли! Ты один, самый Великий философ в этом глупом мире! Тебя ещё могли бы понять, и то может быть, кто-нибудь, вроде Эммануэ... тьфу! Иммануила Канта или скажем, Сократа, но их, к величайшему сожалению, давно уже нет! Остальные, живущие в наше время, так шантрапа. Не с кем разговаривать, а слушать и в помине! И принципе, все эти сидящие за столом: лоботрясы, нищие, злые и только, и думают, как у тебя оттяпать кусок огорода! Бездари!
Женщины на этой ступени опьянения, уже тоже не особо и интересуют тебя. Нет красивых! Накрасились и лыбятся почём зря, хоть ты им палец покажи! Только и мечтают: деньги им подавай, работай на их прихоти, от зари до зари! И ещё при этом, говори им ласковые слова, делай комплименты!
На этой фазе пития, нужно, чтобы тебя незамедлительно кто-нибудь проводил до дому, кому ты ещё по дороге расскажешь, всю правду о смысле бытия! Если он поймёт, конечно. Оказывается, он твой единственный друг на свете! Но и здесь, из глубины подсознания, успокаивает мысль, что после житнёвки, проснёшься завтра, как огурчик!
Если рядом не нашлось друга, который тебя проведёт к твоим дверям, ты к этому времени, дескать, уже успел со всеми окончательно поссориться, то может кое-как, доведёт тебя подруга жизни. Но если, допустим, на гулянке отсутствовала твоя жена, или она по какой-то причине ( не из-за ревности ли? ) ушла домой раньше времени, или она не захотела в который раз выслушивать по дороге, как ты смело и откровенно рассказываешь всё, что о ней думаешь, после всех прожитых совместно лет, то дела твои совсем плохи.
Если есть ещё силы, надо постараться упасть со стула или табуретки и ползти по одной только тебе знакомой тропинке, так, чтобы было наверняка, напрямик. Ползи сколько есть энергии, отталкивайся коленями, локтями, на худой конец, хоть переворачивайся всем телом. Главное, не сбейся с пути!
Ползи, рви зубами траву, хватай и отталкивайся от веток кустов, только не останавливайся! Словно только от тебя зависит, доползёшь ты до дому, быть стране в развитом социализме; откроешь дверь, ввалишься в дом, удастся тогда совершить окончательно перестройку; достигнешь, заберёшься на кровать - вот тебе уже страна и в коммунизме! Ты только один, отвечаешь за всех! Иначе, не доползёшь, уснёшь где-нибудь в канаве! А страна из-за тебя, потом рухнет и развалиться!
Хуже, если ты пил не далдоновскую житнёвку. После государственной или, что ещё страшнее, смешаешь белую с какой-нибудь цветной бурдой, да выпьешь больше литра этой смеси, то назавтра просыпаешься с болью во всем теле и что самое обидное, так, что голова раскалывается, будто туда набросали сырых опилок, и затем, хотят их разжечь прямо в твоей башке. И чувствуешь себя дурак дураком, нищим, и очень стыдно, и жутко за вчерашнее, потому что не помнишь абсолютно ничего, аж мутит! Ещё более мерзко и даже кровь стынет в жилах, что надо вставать, и идти, превозмогая боль в голове, работать на благо социалистического общества. А обидно вдвойне, что вчера считал себя самым сильным, умным, а уж богатым настолько, что всё семейство Ротшильдов, тебе и в подмётки не годиться. И ты вроде вчера даже подумывал, а не обмануть ли тебе всех банкиров мира, одним тебе только известным способом, а потом все люди земного шара, узнав с благодарностью каким-то образом, что ты самый добрый, к тому же очень-очень умный, выберут обязательно тебя - в Президенты всего Мира! Ибо только ты один вчера ещё знал, как управлять всем человечеством и уверенно вести их за собой - по пути Добра и Гармонии!
И ты сидишь потом, на крыше какого-нибудь амбара, приколачиваешь гвоздями к стропилам шифер, а сам боишься посмотреть вниз на землю. Потому что и так: ноги, руки трясутся и ты, окончательно забыв о всяком пути Добра и Гармонии, со слезами на глазах вколачиваешь гвозди, только и мечтая, как дожить до обеда, чтобы поправить здоровье хоть пивом, и крепко держишь в зубах, и трясущихся губах гвозди, чтобы не проглотить ненароком ржавый гвоздь.
Другое дело, после Федькиной самогонки. Да ты проснулся - ни богаче, ни умнее, ни сильнее, ни смелее. Ну и что? Тебе хоть бы хны! Всё до лампочки! А это только потому, что голова не болит, хотя ты вчера неплохо принял на грудь. Башка совершенно пустая, как бочка! И тебе не надо ни похмелки, тебя не мучает страшный сушняк! И ты плавно идёшь себе такой на работу, ни о чём не думая, да ещё пахнешь мёдом с мятой! Офигительное чувство!
Намного хуже обстоят дела, если ты при гулянке увлёкся и вплотную подобрался к литру далдоновской житнёвки! В любой момент можешь упасть "замертво", там где стоишь или сидишь. В один миг, раз, и тебя нет на этом свете! Ты уже где-то летаешь во Вселенной!
К этому времени, ты наверняка уже подрался с кем-нибудь и проснёшься завтра уже без зуба или с синяком, но что замечательно, абсолютно не страдающим от алкоголизма! Но идёшь на работу с фингалом под глазом или без переднего зуба, а часто бывает и с тем, и с тем, и всё равно тупо улыбаешься, и киваешь всем, и направо, и налево, потому как ни одной мыслишки в пустой голове, а изо рта, может через отверстие выбитого зуба, прёт только пряным ароматом мёда и мяты! Этакий - хомо сапиенс роботос! Только приятно пахнущий! Советиком одекалонусом, назло и на зависть всем буржуазным парфюмерам!
Были и такие, которые считали себя самыми хитрыми, думали вначале обмануть природу! Дескать, выпью литр житнёвки, затем разбавлю наверх квасом или водой, градус внутри и уменьшиться! Не тут то было! Хрен вам в нос! Проверено не раз! Падаешь моментально на землю с булькающим и переполненным животом, как мячик!
Если было на улице тепло, бабы только перекатывали беднягу к краю дороги, подстилали ему сено и оставляли несчастного дрыхнуть там до утра. С зарей, тот вскакивал с совершенно здоровой головой, но с такими опухшими глазами, словно вся жидкость из желудка за ночь, перетекла ему в веки. Вий - ни дать, ни взять! Зимой было полегче. Женщины перекатывали горемыку, как ком снега, будто делали снежную бабу, прямо до дверей дома, где уже по доскам, весело смеясь, вталкивали беднягу в сени.
Федька Далдонов, развёл руки в стороны, но сделал это как-то неловко, так, что двухлитровая бутыль чуть не выскользнула из руки. Помогла сноровка старлея! Он резко подбежав, схватил бутылку уже в воздухе, потом, прижал левой рукой самогон к своей груди, а правой, схватился за сердце.
- Фёдор, ты так до инфаркта доведёшь! - укоризненно сказал сельский участковый, выдохнув всей грудью. Тракторист и гармонист, Далдонов, сразу почувствовал такой знакомый, родной, свежий запах мёда и мяты.
- "Успел тяпнуть с утра"! - подумал внезапно он, вытирая пот со лба.
- Меня самого в пот прошибло! - извиняющим голосом пробормотал он, посмотрев в сторону остальной компании, которая весело переговариваясь, суетилась на опушке, нарезая закуску, не заметили ли они его оплошность ( ? ), грозящей превратить всю трапезу на природе в настоящую панихиду. Никто ничего не заметил.
Милиционер Криницын, уже поглаживая правой рукой бутылку с чистой, как девичья слеза, жидкостью, снова повторил с укором:
- Федя, я же тебя предупреждал!
Участковый конечно же знал, что Федька гонит самогон. Господи, так кто об этом не знал в деревне, все от мала до велика. Некоторые, уже даже умирая, просили позвать в последний миг не батюшку Николая со святой водой, а дать на "посошок" волшебного нектара. Так, чтобы уйти в последний путь с гарантированно бессмысленной головой! Чтобы даже наверху, никто не узнал, что плохого он успел натворить на этой планете за свою грешную жизнь!
Старшему лейтенанту Криницыну, через месяц должно было стукнуть сорок пять! Он давно уже попросил Фёдора, чтобы к этой дате, тот выгнал бы ему 25 литров напитка, целый бидон житнёвки!
Далдонов, на продажу самогон принципиально не гнал! Зачем? Ему и так хватало заработка тракториста, тем более Люська, жена, тоже неплохо получала на молочной ферме. Им и двоим сыновьям - близнецам, которые учились уже в 8 классе, вполне хватало на жизнь. Вдобавок, у Далдоновых самих было большое хозяйство: два десятка ульев с пчёлами, две коровы, с десяток овечек, столько же свиней, куры, гуси, а кроликов и не сосчитать.
Сыновья росли все в отца, такие же трудолюбивые, помогали родителям по хозяйству. Что ещё надо для сытной жизни в деревне? Советская власть тоже помогала, чем могла. И путевки бесплатные выделяла, и родителям, и детям. Родителям за ударный труд в какой-нибудь санаторий в Прибалтике, детям за отличную учебу, сначала в пионерский лагерь в Крыму, в Артек, потом, когда подросли, ездили на Чёрное море уже вместе. Полстраны объездили всей семьёй, почти везде - то родственники жили на необъятных просторах Родины. Правда, уже за свои деньги, но всё равно, жили неплохо, грех жаловаться!
Когда Фёдору предлагали деньги за самогон, это было редко и в основном не местными, он даже обижался.
- Что я тебе, магазин? Иди в сельпо и купи! - Свои даже не предлагали. Знали, чтобы выпить далдоновской, нужно просто пригласить его в гости на какой-нибудь праздник. С пустыми руками же не придёт! Его и жену, охотно звали по - любому поводу, а он ещё охотнее гнал зелье и шёл с ним в гости. А уж заиграет на гармони, запоёт, глаз нельзя оторвать.
В деревне не было пьяниц. Выпивать выпивали, но все знали меру, особенно далдоновской. Тем более, все работали, здесь отродясь лоботрясов никогда не было. Так родители воспитывали своих детей, те, своих. Да и участковый не дал бы разгуляться, с этим строго было. В свободное время от работы, пожалуйста, на работе, ни-ни!
- Так все нормально, Егор! Почти половина уже готова! Запросто успею вовремя в срок! - успокоил шепотом тракторист участкового.
- Ну и ладушки! - обрадовался сразу Криницын. - А я подумал, зря разбазариваешь драгоценную жидкость!
- Эй, чего вы там затормозили? - крикнул им издали басом Митрофаныч, отчего рядом сидевший с ним Степан, даже уши закрыл ладонями.
- Идём! - весело крикнул старший лейтенант и они пошли к общей компании.
Степан собрался разводить костёр, а кузнец давай с ним спорить:
- Зачем? Что сейчас тёмно или холодно?
Но Степан настоял на своём:
- Так я же небольшой, с огоньком веселее!
Закуску разложили на куртках, а с собой припасы взяли все, аккуратно нарезанное сало, положили на целлофановые мешочки.
Кругом аромат овощей, свежей зелени. Запах свежего огурца с укропом, петрушкой смешивался с запахом сала, вызывая слюну во рту, но все знали, что только откроется пробка на бутылке с житнёвкой, обоняние сразу выделит убийственный аромат мёда, мяты и ещё каких-то секретных трав, и тот запах затмит всё, даже дым сигарет "Примы", которую Степан, видать в предвкушения застолья, от нервов, курил одну за одной.
- Пожалуй! - на правах старшего по должности, махнул рукой Пантелей, подавая знак Егору, который уже двумя руками прижимал бутыль к щеке, будто волшебная житнёвка, могла облегчить вдобавок и зубную боль, беспокоящуюся его с ночи.
Пробка громко вылетела и вокруг разлился тотчас аромат, привлекший сразу несколько пчёл, которые надоедливо стали кружиться над сидевшими на траве.
- Кыш! - взмахнул горящей веткой из костра над головами односельчан, Степан. - Летите, распыляйте цветы и травы! - приказал шутливо он, но пчёлы и правда, незамедлительно послушались его, хотя вроде, и чуть недовольно жужжа, шарахнулись по сторонам, и тут же исчезли.
Криницын достал из-за пазухи стограммовую стопку. Зачем он таскал её с собой, никто не знал. Может для какого-нибудь следственного эксперимента? Егор дунул в емкость, чтобы удалить пыль, протёр краем рубахи и передал её Степану, который вызвался разливать всем по кругу, строго следя за очередью. Хотя что за ней следить? Два литра на семерых, это только лишь для удовольствия, особо не разгуляешься. Но все были рады и этому, ведь впереди ждала обратная дорога домой, где ещё надо было собрать по одной корзине или ведру грибов, но это как получится, как кому повезёт.
Первому налили по старшинству лет, Митрофанычу. Тот, взяв стопку сначала левой рукой, по привычке, правой, перекрестил житнёвку и разложенную на куртках пищу, переложив стограммовую в правую руку, посмотрел почему-то вдаль на озеро. Все ещё вначале шептались, беспокойно ёрзали, бросая быстрые взгляды на закуску, чем сразу закусить, каждый ждал своей очереди, но видя, что пауза затянулась, замолчали и посмотрев на Митрофаныча, замерли. Бывший кузнец со слезами на глазах, смотря на дальний берег, сказал глухо, может потому что тихо:
- Сколько я раз со своей Зинаидой, отдыхал на том берегу озера...
Когда гнетущее молчание затянулось, Пантелей, смотря на полную стопку в руках Митрофаныча, смущённо кашлянув в кулак, спросил, может быть просто так, чтобы прервать паузу и поторопить кузнеца:
- Ты прости, Митрофаныч! Я всё хотел спросить -... Пантелей замялся, подбирая слова, но бросив взгляд на полную бутыль в руках Степана, решился. - Я тогда пацаном был и помню твою Зинаиду такой молодой -... замолчав, после несколько секунд тишины, вдруг, перекрестился и продолжил. - Я помню, как её не стало. Земля ей пухом! Ушла такой молодой -... он опять кашлянув, оглядев всех быстрым взглядом, затем затараторил, будто решился наконец-то выговориться, спросить о чём-то важном, что мучило его все годы.
- Я помню её такой миниатюрной, худенькой, но красивой, как куколкой. А спросить хотел вот о чём! Я же потом только осознал, повзрослев, когда увидел твоё "хозяйство" в бане. Как это всё умещалось раньше в этой хрупкой женщине?
- Дык! -... кузнец внезапно махнул житнёвку, что вызвало сразу общий шумный выдох облегчения и передав стакан Степану, сначала пару секунд понюхав свой кулак, продолжил:
- Так она бедная, наверное, от этого и умерла.
Помню всё ныла: - хватить лезть, сколько можно? У меня всё внутри из-за тебя уже болит! Я дурак, думал она хитрит, придуривается, не хочет исполнять супружеский долг. Есть бабы такие. Однажды она не выдержала, со слезами даже крикнула: - Тебе что, каждый день нужно? Конь рыжий! Иди других баб ищи!
Я сначала не поверил, думал шутит, но она об этом бубнила потом каждый вечер. Однажды загулял, так получилось... с одной. - теперь настала очередь чуть покраснеть кузнецу. Он тяжело вздохнул и продолжил: - Не знаю, узнала ли об этом Зина? Вы же знаете как у нас в деревне слухи расходятся? Смотрю, ничего. Бегает весёлая, шустрая. Затем, получилось как - то во второй раз, потом, в третий. Но почему-то, не ревновала она меня совсем. Я сам слышал, как соседка ей что-то на ухо шептала, а она отстранившись, смеясь сказала:
- Ничего, не смылится, всем хватит!
А затем, при родах, её не стало. Мы так ждали этого ребёночка, первенца - ... голос Митрофаныча дрогнул. - в это время ему передали опять наполненный стакан. Он не спеша выпил и закусив салом, хрустящим огурцом, печально сказал:
- Врачи потом сказали, что у жены были проблемы по - женски... а она ничего не говорила мне, всё терпела. Решили в больнице при родах делать кесарево сечение, но что-то пошло не так. Сынишку достали, спасли, а жену, из-за большой потери крови, нет. Да вы все знаете об этом...
Митрофаныч закрыл лицо руками и внезапно отвернулся к лесу. Плечи его подрагивали.
Молча допили по второму кругу. Затем так же ни слово ни говоря, все плотно закусили. Но далдонавская сделала своё. Вскоре посыпались прибаутки, даже кузнец через минуту печально улыбнулся. А когда начал рассказывать Алексей Воробьёв, посмеялись все уже от души.
Библиотекарь начал уверять, что прочитал в каком-то научном журнале, что скоро, возможно через двадцать, от силы тридцать лет, в мире появятся изобретения, которые сейчас кажутся фантастикой. Дескать, у каждого будет что-то вроде телефона с экраном как у телевизора, только уменьшенным и по нему будет возможно не только разговаривать, но и видеть собеседника. Этот телефон свободно поместится в кармане и звонить, и видеть всё на экране, можно будет с любой точки земного шара! Вот уж нахохотались все! Степан смеясь, всё спрашивал Алексея:
- А провода, как будут тянуться к нему? Откуда возьмётся ток, скажем здесь, в лесу?
Воробьёв толком не мог объяснить, намекал что-то на какую-то беспроводную систему, на спутники.
- Так что, если спутники передают сигнал из космоса на эти телефоны, можно от Земли будет передавать сигнал во вселенную? - смеясь, спрашивал Степан.
Пантелей, тоже лёжа на траве, хохоча и держась за живот, язвительно спрашивал Алексея:
- Так что, мы вот сейчас сидим, пьём, а если позвонит моя Клавдия, думая, что шастаем по лесу в поисках грибов, она узнает всю правду?
- Всё может быть! - предположил первый коммунист деревни. Пантелей в тотчас умолк, приподнялся и побледневший, покрутил пальцем у виска.
- Ты в своём уме? Это же фантастика! Над всем миром будут идти в атмосферу миллиард сигналов с голосами и изображениями! А электромагнитные помехи?
- Не знаю! - честно признался Алексей, - но по-видимому, эта проблема решаема. Уже сейчас есть первые переносные телефоны, только они очень громоздки, выглядят эти устройства, как большие чемоданы.
- Ты хочешь сказать, что с таким чемоданом, полезешь в горы и оттуда можно будет посмотреть где идёт, скажем из Африки, футбол?
- Ну да! - чуть с сомнением протянул библиотекарь. - Я же говорю, в будущем конструкцию уменьшат!
- Так может с таким устройством можно будет получить сигнал из Вселенной, о будущем или прошлом, происшедшем на Земле? - улыбаясь, спросил уже Далдонов.
- Ну не знаю! - вдруг, взорвался Воробьёв. - Идите вы к чёрту, со своими усмешками! Я только передал то, что прочитал в научном журнале.
- А он не фантастический? - спросил Егор, рукой показывая Степану, чтобы тот разливал по последнему кругу, надо было собираться в обратный путь. Степан аккуратно налил уже по неполной стопке, чтобы хватило на всех. Первый, начал третий круг, Митрофаныч. Но уже долго говорить с житнёвкой в руке, ему не давали. Выпей, а потом разглагольствуй, сколько душе угодно. Посмеялись, опять вспоминая смешные истории из сельской жизни.
Снова поели в последний раз перед дорогой и вот уже Степан выпил самую последнею стопку.
- Ну что, надо собираться?! - то ли спросил, то ли приказал Митрофыныч. Все так расслабились, тепло долдоновской житнёвки благостно грело душу и все органы тела. Слегка кружилась голова. Но надо, так надо.
Вдруг, всех привлёк какой-то невероятно пахучий, приятный запах.
Все не особо обратили внимание пока смеялись над рассказом Воробьёва о будущем техническом прогрессе, что делал в это время, Иван Смирнов. Ну строгал какую-то веточку, от нечего делать. Потом, вроде занялся делом, начал перебирать грибы в своей корзине, чтобы дома поменьше работы было.
- Чем так пахнет? - спросил Митрофаныч, но все уже обнаружили источник аромата.
- Ты что, Иван, грибы жаришь? - рассмеялся Фёдор, а затем и остальные. Если бы они знали чем это всё закончится, о чём они будут вспоминать до конца жизни, они бы не смеялись, а побежали бы сломя голову из лесу!
- Жарить их нельзя! - серьёзным тоном ответил на смех односельчан, конюх Смирнов. - Так, слегка обдать огоньком и дымом, чтобы убить микробы и выгнать из них разных паразитов! - все уже заинтересованно посмотрели на костёр, где с краю, лежала на импровизированных рожках из веток, длинная обструганная ветка, на которую были нанизаны, как куски мяса на шампур, какие-то чёрные грибы.
- Ты что, собрался есть сырые грибы? - почесал затылок Пантелей.
- Так не у одного Далдонова должна быть тайна, древний рецепт! - воскликнул обиженно Иван. При этих словах, он стянул с ветки кусок чёрного гриба и отправил в рот.
- Вот так фокус! - озадаченно произнёс библиотекарь Воробьёв.
- Ещё один фокусник нашёлся! - улыбаясь, поддержал того участковый.
- Ну и как называются эти грибы? - с нескрываемым любопытством спросил Митрофаныч.
- Синички! - уже громче и понятно повторил Смирнов, с усмешкой, но не переставая жевать.
- Синички? - удивился библиотекарь Воробьёв. - Никогда не слышал о таких, тем более в наших краях.
- Это что, птички такие! - рассмеялся Далдонов, всунув пустую бутыль в корзину, но осёкся. Никто не смеялся.
- Постой! - напрягая мозги, проговорил Митрофаныч. - Может ты перепутал с лисичками?
- Нет! - захохотал, вдруг Иван.
- Чего ты смеёшься? - озадаченно смотря на всех, спросил Криницын.
- Так весело же! - крикнул Смирнов. - Такая лёгкость в голове, летать охота.
- Так нет же таких грибов в природе! - упрямо стоял на своём Алексей, подойдя поближе и разглядывая висевшие на ветке куски грибов.
- А это что? - заливаясь смехом спросил конюх.
- Ты может и спец по породам и мастям лошадей, но я прожил поболее твоего! - обиженно сказал Митрофаныч. - Никогда не слышал название таких грибов!
- Сырые грибы остались? - с интересом разглядывая грибы в корзине Ивана, спросил Воробьёв.
- Не-а! - весело ответил конюх. - Все здесь греются! Обычно их много и не бывает, крайне редкий вид! Бывало найдёшь один или два за день, это очень большая удача. Об этом мне ещё дед Василий говорил...
- Помню хорошо твоего деда! - перебил его Митрофаныч, - Странный он был какой-то, нелюдимый, людей сторонился, всё бегал в одиночку по лесу. Поэтому, наверное, лесником и работал.
- Так дед и дал название этому грибу!
- Ах, вот оно что! - воскликнул библиотекарь. - Тогда всё становится на свои места. Он видите ли, сам так назвал свой гриб. А может это уже известная науке поганка?!
- Дед сам открыл свойства этого гриба! - чуть с обидой произнёс Иван, жуя гриб не переставая.
- И какие это свойства, позвольте спросить? - вопрошал Егор, встав на колени и нагнувшись, понюхал сушащиеся на вертелах из веток, грибы. - Надо признать, пахнут одурманивающие! - пробормотал он, шумно вдыхая воздух в себя.
- Сразу становится легко жить! Тебе наплевать на всякие проблемы. Голова работает чётко и ясно! - пояснил Смирнов, распластавшись на траве. - Я уж про веселье и не говорю, иногда так в лесу обхохочешься, всех зверей распугаешь!
- Можно попробовать хоть кусочек? - попросил, уже не выдержав Егор.
- Пожалуйста, участковый! - ласково сказал Иван. - Кусочков на всех хватит.
- А сколько можно есть кусочков этих грибов? - спросил Пантелей, наблюдая как осторожно снимает с ветки крайний кусок гриба Егор, а затем ещё раз обнюхав его, положил в рот и начал его медленно жевать.
- Не знаю! - честно ответил Иван. Я больше одного гриба не съедал. Зачем? Если и так весело, и совсем легко в голове!
- Так это же прямая конкуренция с житнёвкой Фёдора! - логично заметил библиотекарь Алексей.
- Не понимаю! - протянул басом Митрофаныч. - Столько живу, а не знал, что какие-то грибы можно сырыми есть. Слышал, что кто-то когда-то заблудился в лесу и с голодухи съел несколько сыроежек. Вроде не умер!
- А я слышал в детстве, что из соседней деревни, мужик на спор съел шляпку сырого зонтика. Тоже жив - здоров остался! Единственно, когда начинался дождь, а он на улице, то бешено орал, поднимая к небу руки треугольником над головой, делая словно крышу над домом : - Все быстро ко мне! Я - зонтик! - вспомнил случай из прошлого Пантелей.
- Не слышал такого! - признался кузнец, почёсывая или голову, или теребя рыже-седые волосы.
- Мне отец рассказывал! - ковыряя в носу, объяснил ему источник информации, Пантелей.
- Его сестра, тётка Агриппина, как раз в той деревне тогда жила, вышла замуж за тамошнего тракториста - дядю Митяя. Тётка один раз даже попалась этому мужику "под зонтик". Очень тот сердился, если кого-нибудь увидит из прохожих и человек сразу не соглашался становиться "под зонт", а старался даже улизнуть или спрятаться от него где-нибудь в кустах. Мог и камнем бросить! Очень он серчал, если кто-нибудь уклонялся от его "защиты", ругался матом на всю деревню. Тётка как раз из магазина шла и тут капать начало. Слышит сзади крик: - Все быстро ко мне! Я - зонтик! - тётка повернулась и бочком хотела прошмыгнуть опять в магазин, там дождь, дескать, переждать. Не тут то было! Мужик догнал её и прямо над ней "раскрыл зонт". Тётка два часа просидела на сумках посередине дороги. С ней ещё два мужика вприсядку сидели, которые тоже попались "под зонт". Так те хоть курили, переговаривались. А тётка рассказывала - так в туалет захотелось, мочи нет. Даже пробовала отпроситься до кустов, но мужик "с зонтом" так сверкнул глазами, страшнее, чем молнии в небе мелькали. Пришла домой, сразу в нужник помчалась, затем, вся мокрая и в слезах, добралась до кровати, начала подушки целовать. Думала, уже ночевать на дороге "под зонтом" будет. С тех пор, тётка Агриппина, ходила в магазин только в хорошую погоду, хоть одна тучка или облачко, с дому ни ногой!
- Братцы! - вдруг, заорал Егор. - Светло и тепло как сразу стало! Видите, вон над озером сияние началось?
- У нас, в наших широтах сияние? - удивлённо пробормотал Митрофаныч и оглянулся. Все воззрились в ту сторону озера, куда им показывал рукой участковый.
- Ничего не вижу! - Фёдор даже протёр глаза.
- Да вот же, вот сполохи переливаются! - кричал не своим голосом, а каким-то восхищённым, Криницын. Удивила всех реакция Ивана, который громко смеясь, уже вскочив, начал кланяться в ту сторону, откуда Егору чудилось сияние.
Неожиданно, старший лейтенант милиции, встал по стойке смирно и со слезами на глазах, приложив правую ладонь к груди, начал петь.
- Что здесь происходит? - всполошился коммунист Воробьёв, подбегая к Егору.- Что за за песню ты поёшь?
- Не знаю! - замолчав, но улыбаясь, пожал плечами участковый. - Как будто сверху слова в голову хлынули.
- Ты это брось, здесь пропаганду разводить. Почему Россия? А где, СССР? Союз нерушимый республик свободных?
- А что, разве в будущем, СССР уже не будет? - вдруг, разозлился Алексей, на то что зря часами старался на собраниях повысить политическое образование односельчан.
- Не вижу! - прямо и откровенно сказал Егор, щурясь от солнца. - Может многие братские, будут далеко не братскими, и свободными, но это только временно, сначала... - он уже открыл рот, явно собираясь опять что-то спеть. Но секретарь первичной партийной организации, успел закрыть ему рукой рот.
- Поссорятся значит! - со слезами в голосе прошептал кузнец. - Так за что мы все свою кровь проливали?
- Ты это брось! - заорал уже на него библиотекарь. - Вы что здесь все, с ума посходили?
- Надо взглянуть на будущее! - тихо промолвил Митрофаныч.
- Светлое? - почему-то машинально спросил Алексей и вскрикнул. Егор в это время, каким-то образом умудрился укусить его за палец.
Но здесь таки, ошарашил ещё больше всех, Митрофаныч. Он без слов подойдя к уже затухающему костру, вытащил с ветки чёрный гриб и быстро бросив в рот, принялся его тщательно жевать. Через минуту пережёвывания, он изрёк:
- А ничего, вкусно! Запах приятный. Только жевать надо словно резину, вон как мой внучек жвачку мусолит часами, да ещё как-то надувает пузыри.
В это время, Иван с Егором, обнявшись и смеясь, начали оба кланяться уже Митрофанычу, словно таким образом, принимали его в свой какой-то глубоко законспирированный до этого отряд.
Оставшихся четверых, которые были ещё не в отряде, ошеломила до мурашек по всему телу, реакция кузнеца. Как-то быстро его очень "пробило", может сказались года? Он вскинув руки вверх и навстречу кланяющимся, шагнул к ним, с весёлым криком, отчего всем даже показалось, пошла рябь по воде.
- Братья родные, милые мои! - будто не видел их до этого лет двадцать, не шастал сегодня с ними по лесу полдня и ещё недавно совсем, не пил с ними долдоновскую. Он начали уже втроём обниматься, хлопать друг друга по плечам, по спине, по другим частям тела. Видя такую всеобщую любовь, все четверо: Степан, Пантелей, Алексей и Фёдор, бросились наперегонки к окончательно затухшему в это время костру и после минутного толкания за прутик, все четверо стоя в шеренгу, методично жевали грибы.
Уже абсолютно никого не удивила реакция Ивана, Егора и Митрофаныча, которые сложив руки на груди, улыбаясь во весь рот, кланялись новым членам союза Синичек.