Ночь черна. Только рыжие всполохи костра освещают ее. Или делают еще темнее?
Лесная прогалина... Здесь лес подходит вполтную к дороге. Или это дорога прижимается к лесу?
И снова: шаг. Остановка. Шаг... Не слышно ни шелеста листвы, ни шороха, ни дыхания. Тишина. Все звуки ночи стихли. Лишь треск костра нарушает безмолвие. Треск: это, догорая, вспыхнула смолистая ветка, выбросила фейерверк искр, что тут же осели пеплом. Будто ответив ей, послышался рокот тамтамов. Кто-то бросил в огонь еще одно полено. Пламя лизнуло его, примериваясь. Отступило. Лизнуло вновь. Задумалось, потрескивая. И впилось в него жадно. Вновь взлетели искры. Осыпались. Пламя разгоралось, заставляя отступать темноту. И вот уже стало видно, что это вовсе и не лес. Сцена. Деревянные подмостки. Где-то высоко загорелся прожектор: будто в ночном небе включили луну. Стали вдины высокие опоры по краям. А между ними - туго натянутый канат.
На каната - двое. Грузный мужчина и тоненькая девушка. Пока еще они по разным сторонам, но канат один. И они встретятся. Неизбежно встретятся, потому, что так решила Судьба.
Мы были - два акробата.
Работая без страховки,
Мы никогда не падали.
Ты был из нас самым ловким.
Так как же тогда случилось -
Я - в воздухе. Ты - упал?
Хрустальный бокал разбился.
Ты слышишь? - Разбился бокал!
Замолкла волшебная скрипка,
Что пела для нас в ночи.
Погасла твоя улыбка...
Хоть пой. Хоть плачь. Хоть кричи...
Глава первая. Встреча.
Я помню - тогда был февраль. Теплый, вьюжный февраль.Родной дом встретил меня неприветливо. Тяжелым молчанием отца. Мрачным торжеством матери. И только мой сынок радовался моим объятиям. Я не оправдала их надежды. Не вышла замуж. Родила сына вне брака. И улизнула из-под их родительской власти. А вот теперь приехала домой на практику. В районный дом культуры. До получения диплома осталось меньше полугода.
Я вернулась. Но вернулась другой.
Первое рабочее утро. Теперь я пришла сюда не участником самодеятельности. Но равноправным членом коллектива. Знакомство прошло спокойно - половину состава я знала с детства, вторую половину видела впервые, но девчонки были моими ровестницами, а стало быть, понимание достигнуто будет все равно. Я человек абсолютно неконфликтный. В коалиции не вступаю, сплетни не распространяю. С чужими мужиками романы не кручу. Да и вообще... Зачем мне мужики?! Нет того, что мог бы встать со мной вровень, а то, что мельче - мне не нужно. Мельче у меня уже был. Не выдержал и сбежал. Я не в претензии - у меня остался сынок. А сейчас - только работа...
Я стояла в музыкальной комнате, гладя пальцами пожелтевшие клавиши старенького пианино. Я люблю музыку. Мало что в ней понимаю, не могу судить о ней, но слушаю всегда с наслаждением. Играть не умею - разве что обычную гамму. Но слушать чуть дрожащие звуки - радость, ни с чем не сопоставимая.
Сзади раздались уверенные шаги. Обернулась. Высокий мужчина со светлокарими глазами смотрел на меня с интересом. Полные губы изогнуты, как у капризного ребенка. Мощные плечи обтянуты коричневым пиджаком. Короткие волосы цвета лесного ореха зачесаны назад, но распадаются по сторонам. Мне он напомнил задиристого и самоуверенного воробья. И еще - он был красив. Но не утонченной красотой аристократа, нет. Скорее, в нем чувствовался этакий Илья Муромец, богатырь от Земли Русской.
-Какие люди! - и голос у него чудесный, бархатистый баритон, от которого у глупых девиц подрагивают коленки, а руки сами собой тянутся к шее, чтобы вцепиться и не отпускать...
-Знакомиться будем?
Широкая ладонь протягивается в мою сторону. Ладонь широкая, а пальцы длинные, чууткие...
-Егор. А тебя как звать - величать?
Я охотно шлепнула по его ладони своей и улыбнулась:
-А меня звать не надо. Все равно не прихожу... Аля, приятно познакомиться...
И чуть не взвыла в голос, очутившись в медвежьих обьятиях. Но не взвыла. Сдержалась, чем немало удивила своего обнимальщика.
-Э-э... А ты чего не визжишь? - озадаченно спросил Егор, стискивая меня снова.
Я ухитрилась пожать плечами и ответила сдавленно:
-Н-не ум -ме - ю...
-Чего?!
Егор разжал хватку, придержал меня, чтобы не упала. Подтянул поближе и заглянул в глаза.
-Не умею визжать. А что - такое редкость?
Егор почесал макушку. Хмыкнул. И расцвел в обаятельной улыбке.
- Ты поешь? - вопрос немного сбил меня с толку. Вроде бы мы о другом...
-Что, прости?
-Ты в хоре поешь? Или, может, солист?
-А, это... Пою...
Я выдержала паузу. глядя, как на его лице расцветает предвкушение. Значит, я не ошиблась - это и есть клубный музыкант.
-Пою, - повторила, радостно улыбаясь. - Когда в сарай за дровами хожу...
Он все еще непонимающе смотрел на меня. Я вздохнула.
-У меня слуха нет, да и голоса. Не умею я петь, Егор. И учиться не собираюсь. В вашем хоре на заборе петь не буду - не хочу!
-Врешь! -уверенно сказал Егор. -Как-нибудь тебя подловлю и прослушаю. Ты кем к нам?
-Пока -практикантом. В спектакле моем сыграешь? Там мужских ролей много, а артистов маловать будет.
-Заметано.
Вот так мы и познакомились. И сразу расставили точки. Он ко мне не пристает. Потому, как не интересно: женщина не визжит, не пищит, не скандалит, а лишь ухмыляется, поддразнивая. На репетициях пощады не дает, заставляя до посинения повторять сцены. От общеклубных мероприятий не отказывается, в застольях соблюдает меру. На шею не вешается, себя в постельные грелки не предлагает.
Театр... "Любите ли вы театр так, как я его люблю?"
Прав был Николай Васильевич, когда писал эти восторженные строчки. И я люблю театр. Сразу и не скажешь - за что именно. За особый запах и тишину дремлющей в ожидании вечернего спектакля сцены. За тяжелый бархат опущенного занавеса. За свет рампы... За то, что можно прожить тысячу жизней, включая свою собственную. За возможность переиграть...
Дипломный спектакль удался. Удался и банкет. Самодеятельные артисты - не профессионалы. В рестораны не ходят. Да и нет их в нашем райцентре. А есть большой методкабинет, где после спектакля собираются все участники. Есть разномастные столы, выставленные в ряд, и накрытые пленкой. А уж на пленке - чего только нет! Соленые и маринованные огурчики, помидоры в собственном соку. Крупные шматы сала, крепко проперченые и призывно краснеющие толстыми мясными прослойками. Отварная картошечка исходит паром в глубоких тарелках. А между тарелками - блюдца с домашними приправами, салатами, щедро нарезанными ломтями свежеиспеченного хлеба... И запотевшие бутыли самогона - куда ж без него. И эйфория удачно отыгранного спектакля. И все рады всем. Поздравляют друг друга. Хлопают по плечам. Обещают, что и дальше будет так же. И радуются, что вот будет у них новый руководитель... Да мало ли...
Практика закончилась. Я уезжала на госэкзамены, зная, что вернусь к августу. Что буду работать в клубе. Что буду видеть Егора ежедневно. И что мои чувства вовсе не любовь. Просто приятно, что меня в кои-то веки взял под крылышко сильный мужчина. И любовниками мы не были.
Для меня и сейчас сложно рассказывать о наших отношениях. Я так и не поняла: чего в них было больше.
А потом я вернулась. Получила комнату в общежитии, забрала у родителей своего сыночка. Обустроилась и начала жить. В моем прошлом было все: и неудавшаяся любовь, и предательство. Вернее, не предательство. Мы ничего не обещали друг другу. Просто так получилось. Не сложилось. Желания оказались разными.
Я - как подраненная птица -
Машу одним крылом.
Хочу взлететь - но не летится.
Все бьюсь -о стену лбом...
Ладно. Закрыла дверь в прошлое. Жить надо здесь и сейчас. Рядом со мной - мое счастье и моя жизнь. Сын. Якорь и стимул. А все остальное - от лукавого.
Первый год работы пролетел незаметно. Репетиции. мероприятия, смотры, концерты... И как-то незаметно Егор стал моим другом. Почему-то мы всегда оказывались рядом. И в его столе всегда пряталась для меня конфета. В любом застолье мое место оказывалось неизменно рядом с ним. И хотя его жена - тоже Аля, как и я - почти на всех мероприятиях присутствовала, рука Егора неизменно забирала мой стакан с выпивкой.
А потом я улетела на Юг. В Сочи. Ах, Сочи, Сочи! Конец апреля, буйная зелень плетистых роз, Строгая молчаливость кипарисов. Цветопады глициний, чернота южных ночей с быстрыми вспышками светлячков... Открытие Поющего фонтана. Ледяная вода еще не прогревшегося моря. Каменистый пляж. Стайка дельфинов недалеко от берега. Соленые брызги разбушевавшихся волн...
Прошло уже так много лет, а я все еще помню тот волшебный месяц... Помню, как часами бродила по улицам города, разглядывая здания и парки. Любовалась расцветающими магнолиями. Впитывала запахи, вкус, звуки моря... И жалела, что не взяла с собой сына. Но он был еще слишком мал. Я обещала, что привезу ему морских камушков.
Все когда-нибудь кончается. Закончился и мой отпуск. Я вернулась домой. Четыре часа полета, двенадцать часов ожидания, почти драка у билетных касс, четыре часа в тряском переполненном автобусе, и вот я дома. Стою на платформе новенького автовокзала. Чемодан тяжел - морские камушки оттягивают руки. А в сетке - трехлитровая банка с аквариумными рыбками. И еще в том же чемодане дефицитные детские вещи, игрушки - восьмидесятые годы прошлого века изобилием не отличались. И все это нужно было дотащить до дома. День был солнечный и прохладный. Все же климат Юга от Юга Сибири отличается, и сильно. А еще это была пятница. День, когда во всех организациях райцентра проводились послеобеденные субботники. Везде скребли. чистили, мели, высаживали и поливали цветы... А я шла по центральной улице, забросив за спину широкополую соломенную шляпу. и радостно улыбалась. Дома! Скоро я добреду до общаги, брошу чемодан. Переоденусь. Доберусь до родителей, обниму сыночка...
- О, отпускница нарисовалась!
Улыбаясь во все тридцать два зуба, мне навстречу шел Егор. В рабочей одежде, с какими-то бумагами.
-С приездом, Алька!
Чемодан перехватил, присвистнул.
-Камней, чтоли, напихала? А в сетке что? Рыбки?! А здесь купить - не судьба? Нет, Алька, встречал я дур, но чтоб таких! Из Сочи на Алтай рыбок переть! Как тебя в самолет-то пустили? Пойдем, чемодан поднесу до угла!
Мы шли, весело болтая, обменивась новостями, и моя Душа млела от восторга! Самый красивый мужик райцентра, о котором грезили многие дамы, нес мой чемодан и бурно радовался моему возвращению...
Лето в клубе было скучным. Почти все сотрудники были в отпусках. Я свой отгуляла, Егор, как заядлый рыбак, ходил в отпуск зимой. Вот мы и перекрикивались в гулкой тишине клуба, до дрожи пугая тихонь - библиотекарей. Их вотчина занимала половину второго этажа. Вернее, это Егор, устав мучить баян, громогласно звал меня к себе: оценить новую песню для хора. Послушать, как он расписал партии...
-Егор, да что ты пристал?! - восклицала я мученически закатив глаза - Я ж тебе тысячу раз говорила, что у меня нет слуха! И не разбираюсь я в певческих партиях! И мне что первый голос, что второй - одинаково! Я только мужские от женских отличаю! И не ори - библиотекарей совсем запугал, они уже по стеночке ползают!
Он только ухмылялся радостно и кивал на стул:
-Сиди и слушай! Должен же у меня быть хоть один слушатель! А то никакого стимула для работы.
-А у меня какой стимул?! Мне еще кучу тетрадей исписать надо! Что я на открытие сезона людям скажу?!
-Кстати, вот тебе песенник - напечатай мне с десяток экземпляров текста вот этой песни...
Я ворчала, но текст брала. Пишущей машинкой здесь владела только я. Поэтому мне и приходилось отдуваться.
Рук Егор не распускал. Но вот почему-то мне все чаще хотелось, чтобы он их все же распустил. Может быть. потому, что я слишком долго была одна. Что мне, как и любой другой женщине, хотелось ощутить себя желанной. Но... Егор был женат. И его дочь бывала вместе с матерью на каждом нашем мероприятии. Мать смотрела концерт, а мы с Анютой развлекались в фойе. Анька была старше моего сына на год...
Нет, он не снился мне по ночам. Я не сгорала от страсти, не мечтала о несбыточном. Мне было комфортно рядом с Егором, только и всего. И почему-то все чаще мы оказывались, что называется, в одной связке. И все чаще мнение Егора становилось решающим для событий в моей жизни.
Тетрадку вырвешь, бросишь в угол,
И руки стиснешь на плечах.
Я для тебя - девчонка. Кукла.
Игрушка, нужная на час.
Ты можешь, сам того не зная,
Мне голову, шутя, свернуть.
Ты помнишь, как мерцало пламя
Холодно-индевелых люстр?
Как, треснув, платье разлеталось?
Ступив ногой на теплый ворс,
Губами к телу прикасаясь,
Меня в объятиях ты нес.
Теперь угасло пламя свечки.
Остался только холод люстр...
С тревогой жду я нашей встречи,
И встретиться с тобой боюсь...
Тетрадку вырвешь, бросишь в угол,
И руки стиснешь на плечах.
Я для тебя всего лишь кукла.
Игрушка, нужная на час.
Глава вторая
Стояла середина августа. В наших широтах лето бывает странное. Жаркие июльские дни сменяются душными ночами, а с первого августа вдруг холодает резко. И если дни еще полны света и тепла, то ночи уже холодны. На травах повисают белые росы. Туманы стелются по низинам, напоминая собою дым костра. И пахнет уже тем самым дымком от сгорающих листьев: чуть горьковато и пряно.
А еще - река перестает волноваться, рябить, обретает почти хрустальную прозрачность и неподвижность. Дни становятся тихими и задумчивыми. Вообще, август напоминает мне зрелую женщину. Уже позади бесшабашность юности, роскошь молодости. Семя посеяно, ростки выращены, теперь у нее перерыв на короткий отдых перед сбором плодов. И самый первый сбор - Яблочный Спас. Не то, чтобы мы так уж придерживались старины, но все же! Все же...
- Приютишь сиротинку?
Егор только что добыл из портсигара сигарету, и теперь задумчиво постукивал ею по столу. Курил он "Луч", на мой взгляд - редкостная гадость. Хотя... по мне что "Луч", что махорка, что любой другой сорт табака - один черт. Отрава - она и в Африке отрава.
-М-м?!
-Жена у меня на курорт уехала. Дети в городе у бабки. Так что - приютишь?
-А я что - пункт передержки?
Я не разозлилась. И бесполезно, и смешно. И...
-Ты - не пункт... Ты - женщина...
-А пятничник у нас сегодня будет?
Не хотелось мне на эту тему разговоры разговаривать. Я, конечно, женщина. И мне, конечно, хотелось романа с красавцем - мужчиной. Но вот Егор... Не вписывался он в мою жизнь. Не потому, что я такая уж правильная и чужая семья для меня святое. Просто мы оба знали: эта связь совершенно не тот подарок.
-А не будет у нас сегодня пятничника! - отмахнулся мой визави, прикуривая и выпуская в сторону облачко белесого дыма. А я опять задумалась - почему сигареты не горящие пахнут приятнее, чем дымящие.
-Не будет у нас пятничника, Алька. Мы его в понедельник проведем. Как раз и девки из отпуска выйдут. Вот и пусть сразу в работу втягиваются. Пошли по домам.
И мы пошли. Я - домой. А Егор в центр села.
Дома я, не мудрствуя лукаво, приставила вариться утку. В комнате уютно бормотал телевизор, легкий сквознячок теребил тюлевую занавеску на открытой двери. В марлевую сетку на форточке нахально пыталась пролезть муха. Мне было хорошо.
Дело в том, что для меня понятие "Дом" связано с ощущением безопасности и уюта. Дом - место, где я могу быть собой. Где никто не ждет от меня соблюдения каких-то правил. Где никто не может заставить меня делать что-то против своих желаний. Наверное, поэтому в свое время я предпочла крошечные комнаты общежития дому родительскому, в котором я никогда - даже в детстве - не была счастлива...
Егор пришел, когда обед доходил до кондиции на самом малом огне. Вошел, закрыл на замок дверь. Выключил газ. Взял меня за плечи и склонился к губам. Все. Дальше был ураган. Куда-то в угол улетел мой легкий халатик. Туда же отправилось и покрывало с кровати. И подушки. А потом у нас обоих просто сорвало крышу... Я помню только жесткие объятия, жесткий поцелуй, бесконечное движение и слаженный сладкий стон...
-Алька -а-а-а...
Очнулись мы часа через три. Егор, приподнявшись на локте, долго и пристально рассматривал меня потемневшими глазами.
-Все, Аленький! Ты - попала! Ты теперь от меня никуда не денешься!
Я хмыкнула. Вывернулась, присела на постели, потянулась за одеждой.
-Это ты попал, Егор! Не та у тебя мотивация, чтобы шило на мыло менять. Когда там Аля приезжает?!
Вот так и начался наш роман. Внешне все было как обычно. У меня - сын - дом -работа. У Егора - свои заморочки. Лето почти закончилось, в клубе настала жаркая пора. Жизнь села резко отличается от городской. И отличалась во все времена. Мы привязаны к земле. Дом культуры - особенно. Потому, что наступление любого полевого сезона отражался и на нашей работе. Агитбригады выезжали на поля и фермы. Концерты на полевых станах в обеденный перерыв, чествование комбайнеров, завершивших жатву. Букеты полевых цветов, которые вручали передовикам наши ребятишки. Дети работников клуба априори входили в состав агитбригады. И не важно: пионеры они, октябрята, или шестилетки, которых просто не с кем оставить дома. Мой сын с радостью отправлялся со мной в поездки. И я все чаще замечала, как бережно и ненавязчиво Егор оберегал моего малыша от тряски. Как, басовито что-то урча ему на ухо, подкладывал в тарелку лучшие кусочки, заставляя ужинать, или обедать. Как, не напрягаясь особенно, переламывал упертость моего чада. Наверное, сынок чувствовал себя настоящим мужиком рядом с дядей Егором. Потому, что все чаще стал перехватывать у меня сумки с продуктами, когда мы возвращались с ним из магазина. Как стремился помочь мне принести воды с колонки. Как старательно пыхтел, самостоятельно раскладывая кресло - кровать перед сном...
А потом мы переехали в новый дом. Получили квартирку в двухквартирном деревянном доме у самой реки. А впридачу - просторную ограду и огород, плавно спускающийся к воде.
Дом был стар, но, тем не менее, в нем было тепло. А уют - дело неленивых рук. Беленые стены, белоснежные окна украшены вышитыми занавесками и тюлевыми гардинами. Спальный гарнитур, разделивший большую комнату на две крошечные спаленки: для меня и сыночка. "Потайной ход" между тремя высокими тумбочками, соединенными полками в стену. Плети аспарагуса, спускающиеся до самого пола, легчайший аромат цветов на узких подоконниках. Плотный ковер, расстеленный на полу у задней стенки печи, от угла до угла заставленный разномастными машинками. Детский овальный столик, стульчик. И книжный стеллаж от пола до потолка, заполненный самой разной литературой. И кухня. Печь, обогревающая весь дом. Уголок за печью с умывальником и прочими причиндалами, что так нужды в деревенском обиходе. И самое главное: намертво прикрученный к потолочной балке турник. Рядом пристроился "канат" из толстой веревки с навязанными узлами. Не для меня. Для сына.
Наверное, наши отношения нельзя назвать любовными. Я не сгорала от страсти и ревности. Спокойно выслушивала сплетни о похождениях Егора. А сплетен было много. Разных. А еще - меня доставали родители. Их все так же раздражало мое одиночество. Позор для них - дочь родила ребенка без мужа. И вообще не собирается связывать себя узами брака. Много чего я выслушала от них. Всякого. Обвинений в распутстве. Угроз отобрать сына. И еще. И еще... Отказ в помощи стал последней каплей. Это сейчас можно купить все, что угодно, а тогда... И я сдалась, совершив самую непростительную ошибку. За мной давно ухаживал трижды разведенный мужичок. Алкоголик. Но... Бог не дает непосильной ноши. Мы поженились. Первые полгода все было... терпимо. Но наступило седьмое ноября. Праздничный концерт отгремел под дружные аплодисменты. В методкабинете накрыты столы. Праздничное застолье. Рука Егора на моем плече. Мы говорили о прошедшем концерте, рядом с нами сидела и жена Егора. А мой супруг бегал от стола к столу и самым наглым образом надирался. Нет, повода для ревности не было. С начала моего замужества наши отношения с Егором не выходили за рамки пристойности. Мы не встречались вне работы. Мы не давали поводов подозревать нас в адюльтере. Но... алкоголику не нужны мотивы. Ему нужна единственная возлюбленная - злодейка с наклейкой. А уж потом можно и повод найти. С тех пор никто не смог меня убедить, что алкаш может бросить в любую минуту. Что его можно вылечить, закодировать, отвадить от бутылки.
Так продолжалось долгие шесть лет. Ревность - безосновательная, удушающая - она преследовала меня. В каждом жесте, слове, взгляде искался и находился намек на измену. Я перестала носить яркие наряды, сменив их на безликую невзрачную одежду. По уши закопалась в хозяйство - как раз наступили лихие 90 - е. Зарплату практически не платили, отмахиваясь взаимозачетами. Поэтому - огород, полный двор мычащей, блеющей, пищащей и гогочущей живности. Вечно распахнутые ворота - я не успевала их затворять. Так называемый муж гарцевал на "Жигулях", то уезжая на пьянку, то возвращаясь с нее... Мне было страшно - а вдруг авария?! Ладно, если сам навернется. А если кого-нибудь собьет?! И я научилась "ломать" машину, переставляя провода то на аккумуляторе, то на трамблере... Пьяному Хохлу было невдомек, а я не спешила сознаваться в содеянном...
В конце 96 - го он ушел от меня, обвинив во всех возможных и невозможных грехах. Я пожала плечами, собрала и выкинула на улицу все его вещи, выволокла из подполья ведро с известью, добавила туда раствор "Белизны", и устроила грандиозную побелку. В доме сразу стало чище и легче дышать. Алкоголики - все - энергетические вампиры. Даже такие, как мой бывший муж. Он ни разу не поднял на меня руку. И не потому, что был паинькой, нет. Просто я была сильнее. Духовно и физически. Он боялся той ярости, которая временами захлестывала мой разум... Еще в середине нашей совместной жизни он попытался "поучить" меня... Я не знаю - как это вышло, но удар левой - и Хохол летит под печь, сшибая на пути стулья и кастрюлю с плиты. Звон разбитой посуды доносится до меня как будто издалека. Приглушенно - будто сквозь вату. А я вижу себя сверху, со стороны... Вижу, как он выползает на четвереньках в сени, слышу, как хлопает дверь, а на моей руке повисает сын...
-Мама! -
И я возвращаюсь в себя... Не знаю - что было бы со мной, если бы не вскрик сына... Возможно, кто-то из нас остался бы на семейном поле брани. Возможно... Но что толку гадать?! Знаю только, что после я жестко контролировала себя, не давая возможности сорваться вновь... Я уходила, не ввязываясь в словесную перепалку. Мне надо было выжить самой, надо было вырастить сына. Надо было ... Много чего надо было мне... Егор смотрел на меня больными глазами.
-Алька, зачем тебе Хохол? - спрашивал он, в очередной раз щелкая портсигаром. -Я бы понял, будь он родным отцом твоего сына... Гони ты его!
Я только вздыхала. Если бы это было так просто! Одинокая женщина в деревне - это плохо. Как бы ты ни старалась блюсти себя - слухи ползут все равно. Тем более - когда работа подразумевает частые встречи с самыми разными людьми. И если один мужик не придаст вашему общению никакого второго или даже третьего смысла: встретились, переговорили о деле, разошлись, то другой... Другой наплетет семь верст до небес, да все лесом. И вот уже ползут за спиной шепотки... А если учесть, что доброхотов множество, то порой так много нового узнаешь о себе... Вот и я - узнавала. То бабка - соседка вдруг разглядит подъехавшую по темноте машину, а утром бежит ко мне наперерез. Я как раз шла от колонки с двумя полными ведрами:
-Ты, девка, чего ето делашь - то?! Мужика на уборку спровадила, а сама других привечашь?! Вот я мужику - то все докажу!
Я смотрела на бабку, и не знала - плакать мне или смеяться. Это ж мой собственный мужик ночью приехал на побывку из соседнего села. Потому, как три дня шел дождь, и косить рожь было нельзя. А на рассвете за ним заехали, и он вновь умчался на заработки...
- Ты, бабка Аграфена, когда в окно-то пялишься, глаза разувай, - ответила я. - А то ведь и я могу чего углядеть... К тебе ведь по сю пору дед Михей шастает...
Бабка осталась у колонки, а я пошла дальше. Когда на плечах коромысло с двумя полными ведрами - легко держать осанку...
А то вдруг соседке из дома напротив что-нибудь этакое приблазнится... Я лишь пожимала плечами:
-Говорят - значит, я все еще жива...
В конце концов - не драться же с ними... Много чести будет на каждый чих здравствовать...
Глава третья.
Снова осень... Золотятся верхушки старых тополей у дома, где когда-то жил Егор... Пожухла, стала жесткой трава - мурава. Желто - золотистые бархатцы и шафраны все еще радуют глаз неброской красотой, вливаясь в общее красочное полотно сибирской осени... Окна моего дома смотрят на Обь. Теперь она заросла камышом и рогозом, затянулась бурыми плетями водорослей, покрылась пятнами кожистых листьев кувшинок и нимфей. Цветов уже нет - их время ушло. Вода нынче все лето стояла высоко: дождей шло много. Да и горы щедро делились талыми водами. И было в этом что- то сакральное для меня. Я стала бояться своих ночей. Мне снится и снится один и тот же сон: ночь, полная луна, канат, туго натянутый между двумя соснами и мы - высоко над землей все кружим и кружим в странном танце. А потом... Потом канат обрывается, и я остаюсь висеть в воздухе, а мой партнер разбивается о землю... Я просыпаюсь с бешено колотящимся сердцем, задыхаясь от невыплаканных слез. Сажусь на постели, и долго гляжу в темноту. Долго - долго, пока не растворяюсь в ней, пока сама не становлюсь темнотой...
Я люблю золотую осень. Особенно самое начало, когда еще не пришли холода. Когда еще не ползут по небу мрачные тяжелые тучи, беременные не то дождем, не то снегом, не то ледяной смесью того и другого. А в осени я люблю последнюю пятницу августа, или первую - сентября. Тут уже не важно - какое число наступит. Потому, что в субботу - долгожданное открытие охоты. Нет, не так... ОТКРЫТИЕ ОХОТЫ! Пожалуй, так вернее... Вы любите охоту?! Я не с вами. Я к охоте равнодушна. Но мне очень нравится наблюдать - как к этому радостному событию готовятся заядлые и не очень любители. О, это сказка! Поэма! Роман в тысячу томов! И это - еще одно воспоминание из прошлого...
- Алька, вода высоко стоит? - это вместо "здрассте, дорогая коллега". В двери моего кабинета заглядывает невысокий рыжий мужик с круглым, аккуратным пузиком. Серега - методист нашего дома кретинов, пардон - Дома Культуры. Я поднимаю на него пустой взор. Как-то не задумывалась о высоте воды. Да и занята я сейчас проверкой переписанных ролей. Скоро у меня начнется горячая пора подготовки нового спектакля.
Алька!
-Кому - Алька, а кому - Альбина Викторовна, - рассеянно бормочу я. - Серый, ты же знаешь, где у нас берег! Сходи, да и посмотри. Тут тебе всего-то через зал пройти. Вот на спор - там даже двери открыты. Бабка Лида только что с ведром воды пронеслась.
Я снова утыкаюсь в текст. Что-то мне не нравится идея этой пьесы. Вроде бы по весне привлекла, а сейчас что-то отталкивает...
-Аль, Егор лодку уже перегнал? - передо мной зависает квадратный шкаф... э-э... я хотела сказать - наш завхоз, Славка.
-Лодку?! Какую лодку? Ничего я ни про какую лодку не знаю... - отмахиваюсь я. - Откуда мне знать - перегнал Егор лодку, или нет. И куда он ее должен перегнать? И откуда у Егора лодка?
-Аля, мы у тебя маскировку не оставляли прошлой осенью? - это уже Егор. - Аля!
Широкая ладонь ложится на тетрадь. Я поднимаю глаза и вижу перед собой светло-карие глаза. В них сейчас живет только одна мысль - охота. А еще - затаенный смешок. Смешок - это надо мной. Я, задумавшись, могу напрочь выпасть из реальности, особенно когда мысли о будущем спектакле...
-Роль возьмешь? - спрашиваю, пытаясь стряхнуть с себя сеть пьесы.
-Куда ж я денусь! Аля! Ты сеть не видела? - в бархатном баритоне проскальзывают рыкающие нотки. Я глубоко вздыхаю, почти захлебываясь немного пряным ароматом любимого одеколона Егора.
-Ты парфюма перелил, - невпопад отвечаю я, убирая в стол тексты. Рабочее утро испорчено окончательно. И неделя - тоже. Это ж теперь до самой пятницы в клубе будет суета и трепотня.
-Дочку вчера из города привезли. Она и постаралась от всей широты любящей души, - отмахивается Егор. - Я тебя про сеть спрашивал...
Я хмыкаю. Про сеть - то я знаю... Даже про две сети. Одна лежит на чердаке моей бани, вторая - в крольчатнике. Потому, что у меня просто не хватило сил вторую затащить к первой. Тяжелая она, зараза!
-Егорушка, миленький, - ласково улыбаюсь я, - А скажи-ка мне, радость моя - кто из вас двоих должен был ту сеть разобрать, просушить, свернуть и на чердак забросить? Хохол клялся, что ты сам собирался это сделать...
-Значит, она у тебя! Я был уверен, что мы её у кума твоего оставили... Все остальное - то у него в гараже...
У меня круглеют глаза - кум мой живет за четыре улицы от речки, на взгорке, и до него минут сорок ходьбы.
-Будем считать, что я все поняла. Ты сеть-то проверять думаешь? У меня по осени сил хватило ровно на то, чтобы ее от воды до крольчатника дотащить. На "разобрать и просушить" уж извини - ничего не осталось.
-А Хохол твой где? Опять с Волчарой по кольцу укатил?
Я вздыхаю и отворачиваюсь. Хохол - "партийная" кличка моего супруга. Надо сказать - он действительно чистокровный хохол, хотя во всех документах числится, как русский... В данный момент он абсолютно нетранспортабелен. С самого утра, между прочим. А если еще точнее - с позапрошлой пятницы, когда нам аванс выдали... Мужичонка он субтильный, и там, где тому же Семенычу - нашему зав. отделом культуры нужно ведро, Хохлу хватает и стопки. А поскольку он - личный шофер шефа, то и квасят они вместе, катаясь "по кольцу". То бишь, в отчетах вышестоящим - с инспекцией очагов культуры на периферии. Уж не знаю - доезжают ли они до сел, но автоклуб мелькает на проселках постоянно. И за рулем там вовсе не шофер, а его шеф. Понимающий в машинах только - в какую сторону руль крутится, да как различать педали газа и тормоза. А шофер в это время спит на полу в салоне... Почему на полу? Да падает он с сидений... Под вечер, а то и поздно ночью его вытряхивают у ворот - я слышу, как взлаивает Гранта, и тут же переходит на приветственный скулеж. Гранта... Чистокровная восточно - европейская овчарка, испорченная хозяином - алкашом.
-...ать! И ...еть! - у Хохла слова служат для связки матерков. По - другому говорить он просто не умеет. Сейчас хлопнет дверь в предбаннике... Ага... Все, теперь и мне можно уснуть. Рано утром я встану доить корову, и увижу, как мелькнет грязная рубаха по ту сторону забора - Хохол на опохмел побежал...
-Я тебе сколько говорить буду - выгони ты его! - бурчит Егор. - Ты же совсем перестала на женщину походить!
-Вторая сеть - на чердаке в бане, - говорю я. -Иди, Егор, не трави душу. Без тебя тошно...
Егор только качает головой. Мы оба знаем - разговоры ничего не изменят. И почему я держусь за алкаша - мы тоже знаем...
Егор уходит, что-то бурча себе под нос. Я еще пытаюсь собрать мысли в кучку, но ничего не выходит. Я сижу, тупо уставившись на настольные часы. Секундная стрелка резво скачет по кругу, чуть заметно подрагивая и подпрыгивая. Время уже к обеду, а значит, мне надо снова идти домой, погружаться в бесконечную череду хозяйственных дел: накормить цыплят и гусят, налить всем воды, нарвать травы кроликам, приготовить пойло теленку, разогреть обед и поесть самой... За каким демоном я училась в институте? Чтобы в конце концов стать половым придатком к скотному двору?!
Я построила свой замок
Из песка.
Но волной его слизала
Жизнь - река.
Жизнь - река моя застыла
Подо льдом.
Для тебя он стал постылым -
Милый дом.
Милый дом мой - как вериги
Для тебя.
Отрекаясь, отрекайся
Не любя.
Не любя и ненавидя -
Ты живешь.
И назад уже - не выйдет -
Не придешь.
Не придешь, не прикоснешься
Вновь к щеке...
Больно! Больно сердце бьется...
Как жулан в руке...
Но вернемся к Открытию... Примерно с середины июля на реке воцаряется рев лодочных моторов. Нет, конечно, лодки мелькают там с начала ледохода - Рыбалка - дело святое. Кто-то едет ботить, кто-то расставляет поставки, кто-то перегораживает сетями протоки. А кто-то, оглядываясь на кусты, пытается добывать стерлядку сплавом. Иной раз и нарывается на рыбинспекторов. А там - штрафы, проблемы... Но все в этом мире решаемо... Но вот наступает июль, и рыбаки все чаще заговаривают об охоте. Вспоминают - кто и сколько набил уток в прошлом сезоне. Вспоминают - кто и сколько выпил в день открытия. Кто и куда нырнул впотьмах... Поговаривают о том, пора ли ставить брагу, и в каких местах нынче гнездится утка.
Вообще-то, основное русло Оби от нашего селения далече. А мы проживаем на берегу Обского водохранилища. И чтобы попасть на Обь - нужно миновать несколько проток. А они имеют странное свойство видоизменяться. То вдруг на выходе из протоки намоет островок. То в другом месте островок исчезнет, но вместо него останутся поваленные деревья, запрудят проход, и надо искать новую дорогу... А то и вовсе протока обмелеет так, что можно свободно перейти ее вброд. А уж вездесущие камыши! Вот и мечутся рыбаки - охотники, обустраивают на островах стоянки: за столько лет у каждой группы охотников обжит свой остров. Есть и крошечные избушки, срубленные из краснотала. И кострища за годы обустроены: с навесами, лавочками и вкопанными в землю столами. И, кажется, никто чужой на островке пакостить не будет, даже если и найдет там припрятанную флягу бражки... Правда, сейчас брагу редко, кто ставит. Все больше водкой обходятся...
И вот наступает Великая Пятница. Нет, само - то открытие - ранним субботним утром, на зорьке! Но ведь надо ж и того... Обмыть! А то не будет удачи! Потому в два часа пополудни начинается Исход. Весь берег усыпан палатками, рюкзаками, сумками, сетками, пакетами, спальными мешками и прочей необходимой снастью. Разноцветные лодки - "казанки" постепенно заполняются всем этим барахлом. Оседают грузно. А ведь еще и мотор. И запасная канистра с бензином. Да охотников не один и не два. А еще - собаки. Чаще спаниели, но есть и фокстерьеры, и бигли, и сеттеры. Черные, рыжие, пятнистые... Они тоже весело принимают участие во всеобщем празднике. Шум, крики, лай, визг... Самое интересное - погода обычно стоит замечательная. Солнечная и тихая. Изредка поднимается ветерок, холодает, но дождя, как правило, не бывает...
Я стою в огороде, спрятавшись за высокими кустами топинамбура, и наблюдаю всю эту кутерьму. Вон Егор тащит в лодку здоровенную суму. Это Аля наготовила ему с собой жратвы на все два дня. У него под ногами путается Аргошка - молоденький спаниель, еще ни разу не бывавший на реке. Интересно - он из лодки не выскочит?! Мой кум что-то кричит вслед своему давнему приятелю Лехе. Тот в ответ машет рукой и пытается уложить в лодку чехол с ружьем. О, а вот и Хохол нарисовался. Я смотрю на своего муженька, и мне становится тошно. Все еще пьяный, расхристанный, в грязных штанишках и рубашонке, он настолько жалок и смешон, что мне хочется или вымыть его в бане, или притопить на мелководье... Увы! Клятущая совесть не дает сделать ни того, ни другого... Чего он приперся на берег? Ведь ни Егор, ни кум, ни Леха его с собой никогда не позовут. Водку пить они и сами умеют... Я вижу, как злющий Егор одной рукой поднимает Хохла за грудки и кидает в реку. До меня долетают лишь осколки матов. Хохол барахтается в воде, силясь подняться. Не получается, и он ползет на берег на карачках, утопая в грязи... Жалкое зрелище!
Через недолгое время слышится хлопок калитки. Потом так же хлопает дверь в бане. Мыться пошел. Баня еще топится, но париться там уже можно... Авось, протрезвеет. И нет, мне его не жаль. Во мне давно уже умерли какие-либо чувства к этому подобию человека. Но что удерживает меня от последнего шага?! Не знаю....
А между тем, сборы на берегу подходят к концу. Одна за другой лодки отчаливают от берега. Слышно, как шлепают по воде вёсла. Радужные в солнечных лучах капли срываются с лопастей и падают в реку. Взрыкивают заводимые моторы... И вот уж летят по водной глади лодки, одна за другой скрываются в протоке между двумя островами. Река затихает постепенно. Теперь всю ночь напролет мужики будут жечь костры, готовить себе шулюм, пить и закусывать. И - рассказывать байки. Открытие Охоты - чисто мужицкий праздник. Женщины на него не допускаются. И - не возражают. А на рассвете забухают одиночные и дуплетные выстрелы - охотничий сезон начался. Потом будут и подстреленные утки, и ворчание жен: ведь теребят - то их не охотники! И готовка этой самой дичи в тяжелых утятницах. Плывет по селу запах готовящейся дичины. И не перебить его ни луком, ни приправами. И жена Егора, Аля, будет ворчать про себя, зажаривая дичь в духовке - ну, не любит она этот запах! Да и сколько того мяса в чирке?! Больше дроби под тонюсенькой шкуркой... А моя кума давно притерпелась и к дичине, и к бесконечной рыбе...
Но вернемся к тому осеннему вечеру...
Я помахала вслед последней ушедшей в протоку лодке. Постояла, наслаждаясь видом совершенно тихой реки. Она уже успокоилась, обрела зеркальный блеск и прозрачность. Напротив моего огорода располагался крошечный островок - Сопка. Причем именно сопкой он и был. Даже не сопкой, а древним курганом. Совсем недавно, еще лет сорок назад, воды тут не было. Был только пойменный луг, посреди которого суетливо извивалась неширокая речушка, прозванная Суетой. Весной она разливалась, затапливая низину. А летом разрасталось разнотравье. Сена там накашивали!.. Паслись огромные стада коров, овец, коней... Причем все пастухи были на конях - иначе можно было и потерять в высоких травах табун... Так вот - Сопка и Борок - два древних кургана. Уж не знаю - почему их не раскопали перед затоплением. Может быть, они не представляли особой ценности для истории. Но, тем не менее - за сорок лет вода основательно подмыла острова. И мои приятели - одноклассники находили под берегом старинные наконечники, какие-то черепки... А еще - находились кости каких-то древних животных. Даже бивни не то слонов, не то мамонтов. А по берегу водохранилища везунчики выкапывали монетки. Правда, не столь древние. У меня до сих пор в кошельке лежит пятак 1881 года.
-...!
Ага, супруг отмылся...
Я обернулась. Хохол стоял весь красный, замотанный в банное полотенце. Кажется, разборки грядут.
-...! И ...! ...!
-Ты все сказал?
Я спокойна. Я удивительно спокойна. Вот сейчас дойду до крыльца...
-Мать твою...! Сказал! Ты для него - ...!
-Уйди с глаз моих, не доводи до греха.
Я спокойна. Я беру в руку обломанный черенок от лопаты. Я иду...
Все это я вижу как бы сверху и со стороны. Еще немного - и я сорвусь. Если он скажет еще хоть слово - я... В ушах - глухой звон. Будто сквозь вату доносятся чьи-то вскрики, и я вижу, как в глазах мужа медленно расползается ужас. Он срывается на бег. Исчезает за дверью в дом. Черенок падает у меня из рук. Я медленно опускаюсь на край баллона с водой - делают их из резины с колес "Кировца". Воды туда входит, как в хороший бассейн. За день на солнышке вода прогревается настолько, что можно вымыться. Я сижу там долго. Думаю о том, что сынок умчался к деду с ночевкой. Что надо бы встать и добрести до аптечки. Сердца я почти не чувствую - в груди поселилась пустота. Вижу, как муж, переодевшись, исчезает за калиткой. Явно не вернется сегодня домой. И хорошо. Пусть. Иначе все закончится страшно. А у меня - ребенок. Мне надо собраться с силами и вырастить его. Поставить на ноги.
На миг я прикрываю глаза, и почти ощущаю, как на мои плечи опускаются белоснежные крылья.
-Спасибо тебе, Ангел мой, - шепчу я.
Я не знаю - выдумка ли это? Реальность ли? Но вот уже долгое время меня держат на этом свете широкие ладони и белоснежные крылья.
-Надо что - то с этим делать,- слышу я свой мысленный голос. - Дальше так продолжаться не может.
Не может... Но продолжается. Я открываю глаза, глубоко вздыхаю, и поднимаюсь на ноги. Издали доносится мычание коров - это возвращается стадо. Сейчас у меня нет времени для самокопания. Вот управлюсь, помоюсь в баньке, улягусь в постельку, а там уж и порефлексирую. Если не засну раньше...
Глава четвертая.
С этого вечера моя семейная жизнь покатилась в бездну. Муж вдруг закодировался. Перестал пить, устроился на работу, стал приходить заполночь. Я не спрашивала - где он зависает. И так было все ясно. Я только молилась про себя - скорее бы! Я даже не буду устраивать сцен. Лишь бы он ушел! Ушел сам! Куда угодно - к другой женщине, к мамочке под крылышко, к чертям собачьим! Лишь бы ушел! Я не изменяла ему, пока мы жили под одной крышей! Кому и что там мерещилось, кто и что выдумывал про мою личную жизнь - меня не интересовало. Я жила предвкушением. Егор, внимательно вглядываясь в мои глаза, спросил однажды:
-Ты что задумала, Алька?
-Радуюсь семейной жизни, Егорушка! - ухмыльнулась я. - Хохол не пьет, дома почти не бывает. Корову я продала, живность извела подчистую. Мясо прибрала так, что ему до него не добраться.
Так что зиму мы с сыном переживем.
-Ты думаешь - он уйдет?
-Не уйдет - убежит! Скорее бы...
-А ты как?
-О-о! Егор, я, может быть, и не великая актриса, но все же не зря театральное отделение закончила. Так что, разыграю все как по нотам. Будет и трагедия, и сопли - слезы, и даже похудею от переживаний. Не помешает, а то я со стрессами этими расползлась. Поперек себя шире стала. А бабушка мне денег на новые шторы обещала.
-Ну-ну... Веселишься, стало быть?
-Веселюсь, Егор. Так веселюсь - даже челюсти сводит. По нынешним временам таких мужей иметь - себя не уважать. Мне хватило шести лет, чтобы понять - я не создана для семейной жизни с алкоголиком.
-Слава Тебе, Господи! Дошло!
Дошло - то давно. Еще в первый год совместной жизни. Но... Я так не хотела разборок с родителями! Я к тому времени так устала от обвинений! Мой отец так и не простил мне рождения внебрачного ребенка. Нет, внука он любил беззаветно, но вот меня так и не простил. А мать... Мать все эти долгие годы давила на меня, требуя отказаться от сына в их пользу, так сказать. Говорила, что я плохая мать. Что никогда не смогу вырастить ребенка как положено. Что... Много чего было мне сказано. Несправедливого, обидного. Горького... Не знаю, возможно, я бы рискнула сорваться с места, если бы не девяностые годы. Я никогда не была рисковым человеком. Оставить ребенка у родителей и ехать за лучшей долей? А будет ли у меня ребенок потом? И я предпочла остаться. Жилье есть, работа есть... И пусть зарплату дают раз в полгода. Но ведь дают. И есть огород. Есть возможность держать хозяйство, а значит, голодать мы не будем. И руки у меня все же из нужного места растут. Шить - вязать я умею. Значит, и голыми мы не будем...
-Дошло, Егорушка, дошло... - невесело улыбнулась я. - Скорее бы и до Хохла дошло... А там я уж все сделаю, чтобы он не вернулся...
Странные создания - женщины... Что ж в нас заложено такое? Что заставляет жалеть мерзавца, ходить на цыпочках перед законченным идиотом?! Нет, сейчас я говорю не о тех мерзких случаях, когда женщина превращается в рабыню психически ненормальным мужиком. Никто не сможет убедить меня, что жестокость, побои, насилие - от большой любви. Нет, это, скорее всего, некая форма душевной болезни, помноженная на отсутствие воспитания. Но что заставляло меня долгие шесть лет терпеть рядом с собой алкоголика?! Кто бы мне объяснил... Шесть лет без просвета. И ведь не было ни единой причины сохранять брак. Дурой-то меня муж хоть и называл, но вот беда - дурой я не была. И на пресловутое желание сильного плеча рядом не спишешь! Какое уж тут сильное плечо! Хлипенький мужичишка, трижды разведенный, алкоголик, которому хватало глотка спиртного, чтобы сползти под стол. И ведь никаких особых чувств не было! Было только желание - чтобы как у всех. Муж, дом, семья, дети... А оказалось, что я - всего лишь перевалочный пункт. Со мной надежно, но скучно. По гулянкам не хожу, дома их устраивать не позволяю. А вот есть женщина!...
Хохол ушел от меня за три дня до Нового года. Просто собрался и ушел на работу. И сказал, что уже не вернется. Самое смешное - я ведь ждала этого! Да что там скрывать - мечтала об этом! А тут... Повела себя как обычная брошенная женщина. Села на постели и разрыдалась. Вообще-то, плачу я редко. Настолько, что могу пересчитать такие мгновения по пальцам. И причины опять же - обычно веские. А тут! Я сидела, теребила в руках халат, и взахлеб рыдала, не стирая слез. Примерно - с полчаса. Потом встала, умылась, и пошла в сарай за дровами. Кроме удравшего в лучшую жизнь мужа у меня был сын. И его надо было кормить, одевать, воспитывать и беречь.
Затопила печь, приставила вариться мясо на борщ. Побродила по дому, а потом подошла к шифоньеру. Распахнула дверцы. Расстелила на полу старое покрывало - из мужниного приданого, так сказать, и начала выкидывать туда все его тряпки. Потом туда же полетели другие его вещи. Потом стянула все в узел, и выкинула на крыльцо. Вот еще - буду я заботиться о сохранности его тряпок! На Душе стало легче. День был рабочий, но работа начиналась лишь в восьмом часу вечера. Так что я вполне успела и полы перемыть, и приготовить царский обед, и вытащить из дальнего угла нарядное платье. В конце концов, надо же показать, что у меня праздник!
Егору хватило одного взгляда на меня, чтобы все понять. Он ничего не сказал, лишь кивнул каким-то своим мыслям. И - улыбнулся. Одними глазами. И показал большой палец. Я кивнула - поняла, мол. Все в порядке - пробьемся. Особенно, если зарплату дадут.
Клубные бабы ходили вокруг меня, как акулы. Чего они ждали - не знаю точно. Может быть, слезливых истерик. Может быть, кровавых разборок с "соперницей". А может, и еще чего-то... Не дождались. Пытались подобраться с советами. "А вот я бы на твоем месте!" Я отмалчивалась.
Мне приносили сплетни о том, как "сопера " моя три дня перестирывала вещи.