Моему свёкру - Старшему сержанту миномётной роты, Вайнер Гавриилу Леонтьевичу - К 70-и летию начала Великой Отечественной войны, посвящаю...
Осень 42-го... В разгаре жестокая бесчеловечная война двадцатого века, и ей не видно конца...
А здесь, в столице Грузии, Тбилиси, светило необыкновенно яркое солнце. Цвели цветы, и их аромат витал в воздухе и щекотал ноздри. Вечнозелёные кустарники не собирались сбрасывать с себя яркого зелёного одеяния и, создавалось впечатление, будто лето ещё не кончилось, и что оно продолжается.
Молодой мужчина 44-х лет сидел на садовой скамейке в аллее парка, где кипарисы острыми пиками подпирали небо. В этом парке был расположен Центральный Закавказский Военный госпиталь. Из репродуктора лилась мелодия знакомой грузинской песни "Сулейко", в исполнении знаменитого певца Канделаки.
Со стороны казалось, что мужчина спит:- голова была опущена на грудь, а тело застыло в сгорбленной позе. По аллее парка к нему торопливо приближалась молоденькая медсестра. В руках она держала лоток с микстурой таблетками и стакан с водой. Подойдя поближе, вежливо обратилась к мужчине:
Он резко поднял голову и повернулся на звук голоса. На сестричку смотрели пустые кровавые глазницы.
Пошёл уже второй месяц пребывания больного в госпитале, а она никак не могла привыкнуть к этим пустым ямам вместо глаз. И каждый раз её васильковые глаза наполнялись слезами. Она опускала голову, чтобы не смотреть на страшную печать войны, оставленную на красивом лице солдата. Молодое девичье сердце сжималось от жалости и сочувствия. Больной протянул руку, и она вложила в неё мензурку с микстурой. Однако руку не опустила, чтобы ненароком не разлилось лекарство. Затем, сказала, что его вызывает к себе начальник госпиталя, что он хочет поговорить с ним.
Мужчина, недовольно передёрнув плечами, поднялся со скамьи. Да, действительно - видный, статный мужчина, атлетического телосложения. Глядя куда-то в сторону, мимо медсестры, он недовольным тоном произнёс:
- Что, опять говорить? О чём? Мы беседовали с ним уже трижды, и всё об одном и том же...
- Простите, а я-то причём? - виноватым голосом проговорила медсестра. - Товарищ полковник попросил, чтобы я проводила вас к нему. Григорий Леонтьевич, возьмите палочку и обопритесь о мою руку, я доведу вас до кабинета начальника, - и они медленно направились к главному корпусу госпиталя...
Кабинет начальника был пропитан запахом хлора и лизола. Старший сержант Вайнер за полтора месяца успел насквозь пропитаться этим запахом. Полковник приветливо встретил слепого солдата и помог ему сесть. Подав стакан воды справился о самочувствии.
Сержант, как всегда, отвечал коротко, отрывисто:
- Благодарю, товарищ полковник! У меня всё в порядке. Чувствую себя отлично! Готов к отправке к новому месту назначения...
Начальник госпиталя, по специальности - невропатолог, очень хорошо представлял себе, какое "отличное" самочувствие может быть у больного с тяжелейшей контузией головного мозга и полной ампутацией глазных яблок. Он преклонялся перед мужеством и стойкостью старшего сержанта, и поэтому никак не хотел смириться с тем, что тот, всю оставшуюся жизнь проведет в одиночестве, в инвалидном доме.
Полковник начал трудный разговор мягким, проникновенным голосом, который обволакивал сознание больного и успокаивал его:
- Вайнер, хочу напомнить, что до выписки осталось всего несколько дней. Прошу тебя, назови адрес любого родственника...
- Зачем вы мучаете меня, товарищ полковник? Уже в который раз я заявляю вам, что моя жена и четверо детей погибли. А родственники, которые не успели покинуть город Слуцк в Белоруссии, уничтожены фашистами. - Помолчав пару минут, сказал: - Хорошо, признаюсь вам, что у меня есть старший брат Зиновий, но я, категорически против того, чтобы ему сообщали что-либо обо мне. У него своя семья и я не желаю быть для него обузой. Прошу вас, товарищ полковник, отправить меня в инвалидный дом...
- Хорошо, хорошо, сержант, не волнуйся. Да, а в каком городе живёт твой брат?
- Не знаю... - ну, конечно же, он говорил неправду. Немного помолчав, добавил, - простите, но я не хочу говорить на эту тему, - и нервно заёрзал на стуле.
Однако начальник госпиталя не сдавался:
- Успокойся солдат! Я не собираюсь предпринимать какие либо действия без твоего согласия - и, угостив больного папиросой, закурил и сам...
Сержант не двигался и только нервно втягивал в себя дым. Кисть руки была сжата в кулак, да так сильно, что костяшки пальцев побелели от напряжения. Грозно сведённые на переносице брови дёргались в нервном тике. Обстановка становилась напряжённой. Начальник госпиталя налил ему микстуру "Бехтерева".
Прошло ещё немного времени и вдруг, Вайнер, разорвав тишину, выпалил:
- Мой старший брат, товарищ полковник, живёт в Баку. У него жена и единственный сын, призывник в армию. Брат мой известный фотограф.
- Ну, вот и отлично! Иди, сержант, отдыхай... Танюша, - крикнул полковник, - помоги солдату дойти до палаты...
Уже лёжа на койке, Вайнер чему-то загадочно улыбался. На это обстоятельство обратил внимание сосед по палате, капитан Михайлов, с тяжёлым ранением в голову. Он впервые видел улыбку на лице своего соседа.
- Григорий, что случилось? Поделись своей радостью. Неужели нашлись жена, дети?!
- Да нет, Пётр, ничего нового. Просто сегодня у меня хорошее настроение.
- Ну-ну, смотри...
А контуженной голове сержанта не давала покоя лишь одна мысль - ему и на этот раз удалось выстоять. Однако он знал, что жена его, Циля, и двое младших детей, двенадцатилетняя Софочка и карапуз Мишка, которому было всего два года, живы! А точнее сказать, были живы. Они успели сесть на последний товарняк уходящего из города, а вот оба старших сына - шестнадцатилетний Иосиф и четырнадцатилетний Лёвушка пропали. Где они сейчас? Живы ли? Сердце солдата сжалось от охватившей его необъятной боли и тоски. Он хотел заплакать, но слёз не было в пустых глазницах, и только стон вырвался наружу...
Гавриил, не мог представить себе, как такой здоровый мужик будет сидеть дома "тупым бревном" и ничего не делать для семьи, если она и найдётся? Главной кормилицей станет жена-женщина! Но так не должно быть! Это не предусмотрено природой. Именно он, мужик, добытчик и охотник. Он должен кормить жену и детей... От этих прожигающих мозг мыслей, Гавриил сходил с ума. Начальник госпиталя, после недавнего случая самоубийства старлея Новикова, потерявшего из-за ранения оба глаза, издал негласное предписание: - "Больного Вайнера держать под особым наблюдением". Однажды он уже пытался выброситься из окна третьего этажа. Так после этого случая его перевели на первый этаж и усилили контроль над ним.
После разговора полковника со старшим сержантом в центральный военкомат города Баку полетела срочная депеша с просьбой, как можно скорее разыскать Вайнер Зиновия Леонтьевича.
И, конечно же, его отыскали и пригласили на встречу с военкомом. От него-то он и услыхал радостную весть - младший брат жив! Зиновий и его супруга Вера тут же дали своё согласие на приём брата в семью. Однако их поставили в известность о его тяжёлой контузии и полной слепоте. Военврач предупредил о возможных трагических последствиях, которые в дальнейшем могут возникнуть у их родственника.
Но решение старшего брата было непреклонным:
- Мы берём его, а что будет потом, никому неизвестно...
И вот настал день прощания с медицинским персоналом госпиталя. Все желали сержанту отличной дороги и, главное, здоровья и уверенности в завтрашнем дне. Лечащий врач, капитан Абашидзе, сказал ему, что он будет проживать в инвалидном доме города Баку. Гавриил даже не удивился и не спросил, а почему именно в Баку? Ему было абсолютно безразлично, где и как он будет жить. Да разве то, что его ожидало в будущем, можно было назвать жизнью?
Сопровождать слепого сержанта поручили медицинской сестре Танюше.
Поезд Тбилиси-Баку набирал скорость. Лёжа на нижней полке плацкартного вагона, под дробный стук колёс, солдат вспоминал прошедшую жизнь. Кадры мелькали в его воспалённом сознании и сменялись один за другим как в кино...
Вот он, красивый, молодой парень 19-и лет из польского городка Клецка, уходит служить в Красную Армию. Их отряд отправляют в жаркую незнакомую Азию на Туркестанский фронт.
Боже мой, сколько молодых ребят осталось навсегда лежать там, в чужой земле, безжалостно вырезанными басмачами? Он же, подхватил "Азиатскую" лихорадку, и его решили отправить в Астрахань в военный госпиталь с надеждой, авось дотянет...
Переправляли больных и раненых красноармейцев на пароме по Каспийскому морю. На палубе вповалку лежали больные тифом, дизентерией и лихорадкой. Санитары не успевали оттаскивать мёртвые тела и выбрасывать их за борт. Волны Седого Хазара, рыдая, принимали останки солдат и яростно бились о борт парома.
Красноармеец Вайнер сгорал и таял, как свеча.
Вдруг, откуда-то издалека, он услыхал над собой голос санитара:
- О, кажись, и этот готов! Микола, сколько сегодня выбросили за борт?
Тот ответил:
- Этот тринадцатый... Ну, давай, Егор, хватай его за руки, а я за ноги. Господи, какой худющий, длиннющий, бедолага! Остались кожа да кости...
Санитар наклонился, чтобы поудобнее обхватить красноармейца и вдруг резко отпрянул от него.
- Что, что случилось, Микола?!- крикнул его напарник.
- Глянько сюды, кажись он живой!
- Да, ну-у-у?! О Боже святый, и взаправду!
Они увидели, как по щеке красноармейца катится слеза. У Гавриила не было сил ни говорить, ни шевелиться, и только мозг продолжал будоражить память...
Вот точно также был выброшен за борт корабля и его отец, когда плыл в Америку на заработки в 1905 году. Тогда, на судне, сотни пассажиров заболели холерой. От этих воспоминаний он и заплакал. Это единственное, что он мог ещё сделать.
- Егор, дуй за доктором! Авось поможет несчастному хоть чем-нибудь, а? Уж больно молодой, жалко...
А вот промелькнул и другой кадр... Карелия 1939-й год. Финская война... Гавриил, раненый в бедро, лежит в сугробе и уже не чувствует своих отмороженных ног. Слышит, как красноармейцы в белых маскировочных халатах торопливо рубят сосновые ветки, чтобы смастерить волокушу. Положив его на неё, они с трудом дотащили до полевого госпиталя...
А вот в кадре всполохи огня. Гул снарядов. Режущий звук летящих мин и взрывы, взрывы, взрывы...
Земля вздыблена рыжим горбом, глубокие воронки дымятся как вулканы. В воздухе стоит запах горелых тел. Кровь, много, много крови... Слышны проклятья стоны и крики о помощи, а вокруг разбросанные тела погибших солдат. Это ранняя осень 42-го. Крым - Керчь. В городе расположилась мотострелковая дивизия. Идут страшные кровопролитные бои.
У миномётного расчёта сидит он, старший сержант, и ещё несколько совсем молоденьких бойцов нового пополнения. Выдалась небольшая передышка, и они торопливо поглощают сухой паёк. Полевая кухня вот-вот подойдёт с горячей пищей. В стороне, капитан Стариков, командир расчёта, отдаёт приказы солдатам, которые таскают ящики с минами и складывают их у миномётной батареи.
И вдруг, в непривычной тишине, послышался резкий свист шального вражеского снаряда. Секунда, и он врезается в ящики с боеприпасами.
Вот он конец света! Казалось, что Земля сошла со своей орбиты...
Снаряд вдруг разорвался рядом
и, раскололся шар земной...
Посыпались осколки градом,
солдата ты успел накрыть собой.
Металл горячий врезался в глаза,
пронзил, как лезвием кинжала,
ту боль, нет, выразить нельзя,
она мозги и душу разорвала.
От боли крик вознёсся в небеса,
Тревожа духов бестелесных:-
Верни мне, Господи, глаза,
чтоб вновь увидеть свет небесный!
Солдат, спасённый, молодой,
рыдая, обнимал сержанта.
Не думал он, что тот живой,
но вдруг услышал стон невнятный.
Вокруг разбросаны тела,
земля стонала от печали,
а кровь из ран рекой текла,
и чайки плакали, кричали...
В Крыму закончил он войну,
она ж его не отпускала...
И в без сознанье, и наяву,
месть в сердце яростно стучала.
Поезд всё быстрее и быстрее мчал слепого солдата в неизвестность. Под перестук колёс в его воспалённом мозге вновь и вновь рвались снаряды и, совсем ещё молодые ребята, падали и падали в огненные воронки войны, и сгорали в них. Только одно, наверняка, знал старший сержант Вайнер, что поезд мчит его в чёрную пасть темноты, а это - навсегда!