Козырев Андрей Вячеславович : другие произведения.

Космос Крым

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


Космос Крым

Поэма

   Прелесть этой книги - не столько в литературном стиле или полноте и пользе заключающихся в ней сведений, сколько в безыскусственной правдивости. На страницах ее запечатлелись события, которые действительно произошли. Я только слегка их приукрасил, за ту же цену.

Джером К.Джером.

  

День первый.

Исход.

  
   Участь моя решена: я лечу в Коктебель. Там уже тринадцать лет ежегодно проходит Международный литературный фестиваль, а меня еще не было! Пора мне исправить это досадное недоразумение.
   Мировая литература ждет меня! Будущее - за мной! Расступитесь, Пушкины и Толстые, - сибиряк Тузиков идет!
   ................................................................................................................
   Эти слова вертелись у меня в голове осенью 2013 года, когда я готовился лететь в первое в своей жизни заграничное путешествие. Впервые за рубеж лететь - дело, конечно, волнительное, у любого дурака голова закружится...
   Естественно, как только я принял героическое решение отправиться в круиз, начались неприятности. Мой лучший друг, поэт, вместе с которым я должен был лететь, в аккурат перед вылетом напился и с диагнозом "белая горячка" угодил в психиатрическую больницу.
   Его родные решили: если поэт сам не может вылететь, а билеты уже куплены и номер в гостинице забронирован, вместо него со мной в Крым должна полететь его бывшая жена, Даша.
   Такое экстравагантное решение было продиктовано, возможно, тем, что родня моего друга мечтала как-то отвадить от него приставучую Дашу и отвлечь ее внимание на меня.
   Я же перед вылетом еще считал Дашу интересной женщиной и был не против с ней отправиться в отпуск, чтобы присмотреться к ней на случай возможного брака.
   Как горько я потом раскаивался в этом...
   Но обо всем - по порядку.
   ..........................................................................................................
   Перед полетом я ночевал у Даши.
   Перед приездом Даша позвонила мне с просьбой купить минералку и яблоки - отвезти в Крым. (Зачем ей это было надо, мне до сих пор неизвестно). Что ж, воля женщины - закон... Покупаю. Приезжаю к Даше. Она встречает меня, пытливо принюхиваясь к исходящим от меня ароматам, и почти сразу заявляет:
   - Пахнет от тебя не по-международному... Срочно ступай в ванную, вымойся! Лететь с таким - позора не оберешься...
   Явстаю по стойке "смирно" и так направляюсь в ванную. Моясь,"от чувств-с" ломаю водопроводный кран. Даша, узнав об этом, молчит.
   Ночую у Даши на диване в гостиной. Недовольная Даша на весь дом храпит за стеной. Я делаю вид, что не замечаю.
   В два часа ночи, перед выездом, просыпается Машина дочь Аленка, устраивает скандал. Даша не реагирует: "Не может без меня, значит, любит. Всё хорошо!"- и безмятежно продолжает собираться.
   Прибыв в аэропорт, первым делом выбрасываем яблоки и минералку: с ними лететь нельзя.
   .................................................................................................................
   Прямых рейсов из Омска в Крым в 2013 году не было. Мы полетели в Симферополь с пересадкой - в Петербурге.
   В Питер прилетели к 8 утра. Взяли такси в аэропорту, чтобы прокатиться по городу, посмотреть достопримечательности. Таксист - низенький толстенький крепыш лет сорока, чем-то похожий на Карлсона - пытается завести с нами беседу:
   - В первый раз в Питере? Надолго ли? С какой целью?
   Узнав, что мы - литераторы и летим в Крым, таксист-Карлсон решает блеснуть перед нами своими познаниями:
   - Вот я тоже литературу люблю. Недавно прочитал у Асадова такое - не в бровь, а в глаз, как говорится! "Как много тех, с кем можно лечь в постель, как много тех, с кем хочется проснуться!" Супер! А?
   Даша вся невольно съёживается от упоминания о постели и лепечет:
   - Ну зачем такие стихи писать. Это ж неприлично. Ни на утреннике не прочитать, ни на концерте... Кому это нужно?
   - А вы что пишете? - интересуется Карлсон.
   - Хотите, прочитаю что-нибудь из своего, старого, - предлагаю я и декламирую "Охоту на волков" (прости меня, Высоцкий!).
   - Да ну тебя, грусть на всех навел. Писать надо веселое, приятное... - твердит Даша.
   - А прочитайте свое что-нибудь, - предлагает ей таксист.
   - Я свое не читаю. Купите книгу, если хотите.
   От покупки таксист отказывается.
   .................................................................................................................
   Спустя полчаса мы выходим из машины у Русского музея. Я устраиваю экскурсию для Даши, провожу ее мимо картин Брюллова, Сурикова, Репина, сам подолгу стою перед Филоновым. Даша, к моему удивлению, оказывается почти слепой: она на расстоянии метра не видит разницы между Брюлловым и Кандинским. Единственным ее желанием в музее было сфотографироваться перед какой-нибудь знаменитой картиной. Я дождался, пока экскурсовод отвернулась, и сфоткал ее на фоне "Черного квадрата". Пустота на фоне пустоты - интересное сочетание...
   Возвращаясь из музея в аэропорт, мы с Дашей чуть не заблудились. Чтобы найти дорогу, Даша посоветовала обратиться за помощью к местному жителю. "А то мы из этого колодца до ночи не вылезем", - сказала она, глядя на стены узкого питерского дворика, куда мы каким-то макаром забрели.
   Вергилием, вызволившим грешные души наши из колодца петербургского двора, оказался симпатичный высокий горожанин лет пятидесяти, стоявший у подъезда и оживленно беседовавший с кем-то по телефону. Когда мы попросили его указать нам путь истинный к аэропорту, он мгновенно прервал свой разговор, отключил телефон и спросил, откуда мы приехали. Узнав, что мы из Сибири, чуть не прослезился: "Земляки! Я сам из Томска!" - и предложил лично сопроводить нас на станцию метро. Доведя нас до станции, он спустился с нами вниз, купил жетоны, провез нас через половину города, отвел на остановку маршруток, идущих в Пулково, и за свой счет усадил в нужную Машину. Даша при этом не переставая болтала о своем месте в омской культуре. При расставании она дала ему автограф и свой телефон.
   - Зачем тебе это? - спросил я, когда Машина тронулась.
   - Мало ли что. Потом позвонит, познакомимся. Глядишь, к нему в Питер жить перееду...
   - Ты его знаешь, да?
   - Нет. А что такое? Он наверняка в меня влюбился. С первого взгляда. А почему он тогда так заботился обо мне?
  

Крым - международная здравница

   Крым с запада и юга омывается Черным морем, с востока - Азовским морем и Керченским проливом. Редко можно встретить другой такой регион, где на сравнительно небольшой территории наблюдалось бы подобное многообразие климатов, рельефов, почв, растительности.
   Природа щедро предоставила человеку здесь все, что необходимо ему для восстановления сил и здоровья. Обилие солнечных дней (в Ялте солнце сияет 2250 часов в году, в Евпатории - 2459, тогда как в Кисловодске - 2106, а в Сочи - 1980 часов), ласковое теплое море (среднегодовая температура +14,30С) с многочисленными отличными пляжами (на полуострове их насчитывается более трехсот), целебный, с умеренной влажностью воздух, насыщенный солями моря и настоянный на хвое лесистых гор и травах степей, прекрасные минеральные источники, эффективные лечебные грязи, обилие фруктов, винограда...
   Все это поставлено на службу человека. И, конечно, здравницы, лучшие из которых не уступают по комфорту западным. Белоснежные корпуса их, рассыпанные по побережью, утопают в зелени изумительных по красоте парков.
   Крым - край удивительной красоты, не оставляющий равнодушным никого, кто хотя бы раз побывал на этой приветливой земле. "Волшебный край, очей отрада!" - восхищался молодой Пушкин. "Краем вечного сиянья" называла Крым Леся Украинка, а Адам Мицкевич - одной из прекраснейших местностей в мире. Многие поэты, прозаики, художники, композиторы воспели красоту древней Тавриды.
   Крым - уникальный историко-культурный заповедник, где в многочисленных памятниках отражены исторические события и культура разных эпох и разных народов и народностей. Находясь в Крыму, вы словно побываете в богатейшем естественном музее, который, по словам А.С. Грибоедова, "хранит тайны тысячелетий". Здесь можно познакомиться со всеми этапами эволюции человека, начиная с древнейших времен.

(Из туристического проспекта)

День второй.

Земля обетованная.

  
   На самолете, летевшем из Петербурга в Симферополь, Даша 3 часа беседовала с соседкой - интеллигентной петербурженкой, направлявшейся на отдых в Феодосию.
   - Ваш Питер - город хороший. Не то что наше болото... У нас в городе все по-дурацки. Только у нас улицу могли назвать "Линия". У вас ведь не так, правда? Во-о-т. Омск-то знают только потому, что я там живу. Слышали мои песни на радио? Ну, в "Шуршалочке", есть такая передача... то есть была, лет восемь назад. Там мою песню однажды прокрутили. Какую? Ну, я же вам в самолете петь не буду... А? Текст? Текст прочитаю. Вот послушайте:
   Я люблю свой город,
   он мне очень дорог.
   Здесь живут мои друзья,
   Папа, мама, брат и я...
   Классно ведь, правда? Хорошо? Во-о-т, и я так же думаю. А летим мы на фестиваль в Коктебель. Мы бы и у вас в Феодосии остановились, на квартире, да ездить, говорят, далековато... Что? Вы и так нас у себя разместить не можете? Ничего, ничего... Дайте я лучше вам еще почитаю...
   Эта декламация длилась все время, пока мы летели.
  
   После прилета мы снова взяли такси в аэропорту. Высокие цены на такси в Крыму, однако, - 100 км за десять тысяч рублей проехали. И то едва таксиста уговорили... Причудливый он был мужик. Всю дорогу расспрашивал нас о литературе (оказалось, что Даша ничего не знает о Волошине, я один отвечал на его вопросы). В промежутках между высокоучеными беседами таксист спел "для двух поэтов" песню о себе самом (собственного сочинения), накормил нас в придорожном кафе (за наш счет, разумеется), сам поел, сводил нас к местному монастырю, показал, где монашки по ночам купаются. В общем, культурная программа была весьма разнообразной. Самым же ярким впечатлением моим стал тот обнаружившийся по приезде в гостиницу факт, что бесплатное такси от отеля ждало нас всю ночь в аэропорту.
   Обилие впечатлений вдохновило меня, и фонтан словесного творчества, находившийся у меня во рту, прорвало. Самым натуральным образом. Еще бы - битый час ночью в тряском "жигулёнке" по горам прыгать... Что поделаешь - естество такое.
   Еще в такси я сразил водителя фразой: "Водитель должен любить свою машину, как женщину, но не должен ездить на женщине, как на машине". Он эти слова записал на бумажке. А вид первого коктебельца, шедшего навстречу нашему авто, вдохновил меня на экспромт:
  

Когда человек знает,

Что движет звездами,

Ему все равно,

Есть на нем штаны

Или нет.

   В гостинице, глядя на мирно дремлющий персонал, я сложил еще один верлибрик:

Коктебель - это город,

Который невозможно завоевать.

Нельзя поставить на колени

Того, кто живет,

Лежа на боку!

  
   Всё-таки атмосфера здесь, в Крыму, для творчества хорошая.
  

КРАСНЫЙ ТЕРРОР В КРЫМУ

   В исследованиях, посвященных массовому террору в СССР, красный террор в Крыму обычно рассматривался в контексте уничтожения профессиональных военных. Изучив большое количество первоисточников, можно прийти к выводу, что первейшим и главным врагом большевизма всегда был вооруженный мужчина, который мог постоять за себя, за свою семью и попранную родину. Этим объясняется уничтожение казачества, прежде всего Кубанского и Донского, и даже голодомор, уничтоживший крестьян, восставших против большевиков в ходе Крестьянской войны 1920-х годов. Неудивительно, что уже в первые недели и месяцы существования большевистской власти среди ее важнейших практических задач было выявление бывших военных, в первую очередь офицеров царской армии, а вслед за ними - войск УНР, гетмана и армии добровольческой. Когда их удавалось арестовать, их ликвидировали.
   Массовый, причем явственно организованный характер приобрели убийства военных, оставшихся на родине после выхода врангелевской армии на эмиграцию, в Крыму в 1920-21 годах. Характерно, что условия сдачи, которые предложил Врангелю "реввоенсовет" Южного фронта, показались Ленину "непомерной уступчивостью". В результате проведенных операций были расстреляны несколько десятков тысяч человек, - различные авторы называют от 50 до 120 тысяч. В последнее время была определена "точная цифра" - 96 тысяч.
   Штурм Перекопа красными начался 7 ноября 1920 года. 8-го войска перешли через Сиваш на Литовский полуостров, 9-го взяли Турецкий вал, 11-го захватили Чонгар, а вслед за ним и укрепления возле Юшуни. Вице-адмирал М.А.Кедров (1878-1945), командующий флотом у Врангеля, организовал эвакуацию Крыма [9]. 14 ноября последний русский пароход с эвакуированными войсками генерал-лейтенанта Петра Николаевича Врангеля (1878-1928, скончался в Брюсселе) вышел из Феодосийского залива [10]. 12-13 ноября без боев был занят Симферополь. 15-го, преследуя врангелевцев, большевики взяли Севастополь. 16 ноября вступили в Керчь и Феодосию.
   Председателем крымского ревкома стал международный авантюрист Бела Кун (1886-1939, расстрелян), его заместителем - Юрий Петрович Гавен (Ян Эрнестович Дауман; 1884-1937, расстрелян), членами - бывшие члены Временного рабоче-крестьянского правительства Крыма 1919 года - бывший нарком продовольствия С.Давыдов (Вульфсон), земледелия - С.Идрисов, иностранных дел - С.Меметов, а также член армейского "реввоенсовета" Адольф Михайлович Лиде (1895-1941). По позднейшему признанию тогдашнего ректора Таврического университета В.И.Вернадского, "структура власти была странная и для меня неясная тогда и теперь".
   Тогда же (как подчеркнули С.Н.Киржаев и его соавторы, "еще в Мелитополе"), председатель этого ревкома Бела Кун подписал приказ N 1, состоявший всего из двух пунктов: первый - о переходе "всей" власти на территории Крыма "впредь до избрания рабочими и крестьянами Крыма Советов" в руки Крымского революционного комитета. Пункт второй предупреждал жителей, что уклонение от подчинения новой власти будет рассматриваться как саботаж и преследоваться со всей строгостью, в чем никто, впрочем, не сомневался.
   Сразу после этого на полуострове начались погромы. Известно, что в Феодосии большевики захватили в плен 12 000 человек. 16 ноября был сформирован военно-революционный комитет Феодосийского уезда, который расположился в отеле "Астория". По приказу упомянутого Белы Куна, председателем его было назначен некий Жеребин. На второй день по городу был расклеен приказ N 4 Крымревкома: "[...] всем офицерам, чиновникам военного времени, солдатам, работникам в учреждениях Добровольческой армии [...] явиться для регистрации в трехдневный срок [...]. Не явившиеся будут рассматриваться как шпионы, подлежащие высшей мере наказания по законам военного времени". Под приказом стояли подписи председателя Крымревкома Белы Куна и управляющего делами Яковлева. Регистрацию проводили в отеле "Астория", в особом отделе 9-ой дивизии РККА и в городской комендатуре, расположившейся на даче Месаксуди.
   Людей распределяли по двум категориям: бело-красные, то есть те, кто хоть немного служил в РККА, и "совершенно белые". Партии последних (от 100-150 до 300 человек) каждую ночь выгоняли на мыс Святого Ильи и за городское кладбище, где их расстреливали из пулеметов. Иногда людей связывали колючей или обыкновенной проволокой и топили в Черном море за Чумной горой. На мысе Святого Ильи расстрелянных сваливали в трех параллельных балках.
   Трудно сказать, были ли все эти убийства документированы. Во всяком случае, сохранились расстрельные дела на 100, 200 и больше офицеров, состоявшие только лишь из анкет и приговора. Причем большевикам приговор был известен наперед.
   Житель Севастополя археолог Е.Веймарн (1905-1990) вспоминал, как красная армия захватила город в середине ноября 1920 года. Для регистрации и якобы последующего "трудоустройства" офицерам предложили прийти на городской стадион. Когда они собрались, их окружили, группами вывезли за городскую черту и всех расстреляли.
   По требованию Белы Куна и Р.Землячки была организована чрезвычайка - КрымЧК во главе со Станиславом Реденсом (1892-1940), впоследствии возглавившим ГПУ УССР, и начальником оперативного отдела Я.П.Бизгалом. Комендантом КрымЧК был назначен некто И.Д.Папанин, окончивший свою карьеру пребыванием в психиатрической лечебнице. В наградном списке начальника Особого отдела Южного фронта Е.Г.Евдокимова, представленного к ордену боевого красного знамени, отмечалось: "Во время разгрома армии ген.Врангеля в Крыму тов. Евдокимов с экспедицией очистил Крымский полуостров от оставшихся там для подполья белых офицеров и контрразведчиков, изъяв до 30 губернаторов, 50 генералов, более 300 полковников, столько же контрразведчиков и в общем до 12 000 белого элемента, чем предупредил возможность появления в Крыму белых банд". Лев Каменев называл это "революционным освобождением человечества от всей гнили, мерзости и хлама, которые оно в себе накопило".
   Не лишне напомнить здесь резолюцию первой Всеукраинской конференции "Реввоентрибуналов" по докладу председателя "Реввоентрибунала ВСУ" (22-25 февраля 1921): "Отменой расстрела в январе 1920 года Советская власть показала всему миру, что смертная казнь не связана с существом диктатуры пролетариата и что этой чрезвычайной мерой репрессии трудящиеся вынуждены пользоваться как средством борьбы, посколько (sic) к этому вынуждает сама буржуазия" [31]. (Речь идет о постановлении Совнаркома РСФСР от 19 января 1920 года [32]). Но лишено интереса, что 2 февраля 1920 года Всеукрревком (подписи Петровского, Затонского, Гринько и др.) принял решение, в отличие от РСФСР, все-таки не останавливаться "ни перед какими мерами, вплоть до применения системы красного террора". Вскоре отменили соответствующее решение и в России. Лацис писал:
   "Но мы снова заявляем, что как только нам удастся окончательно сократить вражеские шайки, мы снова откажемся от применения расстрела, если только контрреволюционеры нас снова к этому не вынудят (sic)".
   Упомянутое постановление не распространялось также на зону боевых действий.
   Расстрелы в Крыму, считается, прекратились в октябре 1921 года, - с конца лета там неистовствовал голод.

(По трудам С. Белоконь)

День третий.

Град светлый

  
   Рано утром, пока Даша безмятежно похрапывала в номере, я совершил первую прогулка по городу. Коктебель был подобен книжке с яркими картинками, которые невозможно забыть. Так, у входа в город сидело трое нищих с табличками: "Нищий", "Настоящий нищий", "Реально настоящий нищий". Вот так бы сделать в Союзе писателей...
   Проходя по набережной, я наткнулся на классический образец черноморского джентльмена: парень лет двадцати пяти шел по улице в черном пиджаке, брюках, белой рубашке и шляпе, но - босиком. В руке он нес старые кеды. Увидев меня, юноша манерно поклонился до земли и прозмеил: "Здрас-сь-те!" Видимо, почувствовал во мне приезжего. Я и сам вскоре научился мгновенно отличать местных жителей от отдыхающих - по взгляду: у туристов он - бессмысленно торжествующий, а у коктебельцев - нагло выпрашивающий.
   В центре я долго глядел на столовую с интригующим названием "Кафе Икс" и рекламным слоганом на вывеске: "Заиксуй у нас!" Посмеявшись вдоволь, я решил перекусить здесь. Для этого потребовались украинские гривны. Я спросил у прохожего, где здесь банкоматы. "Да на каждом углу!" - воскликнул он. Это было правдой: банкоматы находились на каждом из трех углов треугольного в плане города, и дойти до них было трудновато. Но я все-таки раздобыл гривен и купил себе и Даше на завтрак большую пиццу с морепродуктами. В целом утро удалось.
  

Формула Крыма

Море - это бывшее небо,

сброшенное на землю

за излишнюю синеву.

Синие леса на склонах гор -

это бывшее небо,

упавшее семенами дождя

и проросшее сквозь землю.

Облака в вышине -

это бывшее небо,

сгустившееся, как мороженое.

И человек здесь -

это тоже бескрайнее небо,

еле-еле поместившееся

в теле обезьяны.

  
   Вечером состоялось торжественное открытие фестиваля. Я пришел на него один, оставив Дашу в гостинце и накупив ей еды: не хотел, чтобы меня заметили на открытии с чужой женой, непонятным мне самому образом ко мне прибившейся. Но Даша каким-то образом сама нашла дорогу к Волошинскому дому. Я заметил е присутствие не сразу, а только тогда, когда во время исполнения музыкантами "Гностического гимна Деве Дарьи" за спиной у меня послышался шёпот: "Боже мой, что за галиматья!" Из гостей фестиваля такое могла сказать только Даша, в жизни не прочитавшая ни строчки из Волошина.
   После открытия фестиваля был назначен банкет. Мне удалось занять место за столом напротив моего тёзки, знаменитого Андрея Критова. Я воспользовался этим шансом, чтобы завязать знакомство. И завязал. Крепче Гордиева узла. С помощью развязавшегося языка. За 15 минут я произнес для Критова десятка три тостов, при этом Критов пил знаменитый местный коньяк, а я - вишневый сок, по цвету от коньяка не отличавшийся. Я предполагал, что таким образом сохраню над собой контроль, и меня весьма удивило то, что после тостов мне с трудом удалось встать на ноги. Более того, в голове раздавался какой-то странный шум, и мне хотелось обнять весь мир. По причине необъятности последнего обнял я только какую-то черноволосую красотку, сидевшую рядом. И только после этого, как порядочный мужчина, спросил, как ее зовут. Оказалось - Яна. "И меня, как янычары, покорили Яны чары", - вспомнил я строки одного омского поэта. Прокричал их на весь ресторан. Помню, что Яне это вроде бы понравилось... Больше не помню ничего. Утром, проснувшись в своем гостиничном номере, я нашел у себя в постели листок со стихами, написанными, по-видимому, ночью:

КОКТЕБЕЛЬСКИЙ НОКТЮРН

1

В тёплом море тлеет

Звездопадаль. Дикий виноград

Жмется к стенам, словно писатель,

Возвращающийся с пирушки.

Ветер -

Ангел, посланный в ад

И изгнанный оттуда

За дурное поведение -

Придавлен к городу небосклоном.

Одиночество звенит,

Как цикада, в летней траве. Фонари

Подмигивают звездам. И хрустальный воздух

Разбит на осколки человеческим

Голосом.

Настает ночь. Ночь признаний,

Ночь воспоминаний о жизни.

Это - время, когда душа раскрывает все

В ней потаенное. Говори. Говори обо всем,

Что ты знал, чувствовал и пережил - и неважно,

Услышит ли тебя кто-то.

Говори - с пустотой. Говори в пустоту.

Говори правду.

Там она будет услышана,

Ибо в пустоте - ее

Родина.

2

Ночь размывает очертания предметов

Под ногами. И время,

Подобно колесу обозрения,

Поднимает меня над простором прошлого,

И я могу обозревать с высоты лета его противоречивый

Ландшафт: сначала - сухие степи детства, солончаки, пустыня,

Где еще почти нет людей, красок, голосов;

Чуть южнее - буйные леса юности, сады, парки,

Дворцы вельмож, ныне пришедшие в запустение; а еще

Дальше -

Горы, скалистые и высокие, еле заселенные

Чувствами. Такова карта жизни,

С высоты полета памяти увиденная.

Эта панорама воспоминаний и зовется в просторечии

Человеком. Бог создал человека не из глины,

А из воспоминаний. Что мы помним -

Тем и живем. Ибо человек -

Это память,

В плоть облеченная.

3

Говори, память. Говори -

Обо всем на свете. О пустяках. Например,

О жизни и смерти. О любви. О злобе,

Еще более безответной, чем любовь.

О навязчивости света.

О прозрачности тьмы. О воспоминаниях,

В которых люди барахтаются,

Как в воде, не умея плавать.

О волнах прошлого,

Набегающих на берег настоящего, уносящих

Накопившийся за день мусор и оставляющих

Раковины, пену и соль.

Соль,

Которой всякая жертва осолится.

Соль,

Которая обжигает кожу земли.

Соль,

Которая ночью блестит ярче далеких и неподвижных

Звезд.

4

Говори.

Ночь признаний

Лучше Люмьера прокрутит перед глазами

Старинную пленку, именуемую жизнью.

Вот садовник поливает цветы, а мальчишка

Наступает на шланг; вот поезд,

Приближающийся к вокзалу, распугивает

Зрителей синематографа. Вечные сюжеты,

Вечные черно-белые картины

Первой встречи юности и старости,

Техники и человека, иллюзии

И реальности; прошлого

И настоящего. Приезжай снова,

Как сто лет назад, старый поезд

Воспоминания; я больше не испугаюсь тебя.

5

Что наши жизни,

Жизни человеческие? Только створки

Некоей одушевленной раковины,

Темною волной разбитые.

Мы уже не можем звучать,

И между нами уже не зародится

Жемчужина. Но нас может подобрать

Бродящий по песку ребенок,

Забытый родителями, или заплутавший в мироздании

Неприкаянный ангел.

Счастье не вернется к нам,

Как бумеранг, бьющий по голове каждого,

Кто запускает его в пространство -

По-видимому, в отместку

За нарушение покоя. Счастье не возвращается,

Ибо оно недостаточно криво, чтобы летать

По кругу. Но и для смерти

Этот маленький космос слишком груб.

Соль не сходит с губ

Омываемого приливом берега. Ангел

Бродит босиком по пляжу,

Всматриваясь в даль. Ночь

Медленно перетекает с неба

В море.

6

Седина полыни

Серебрится около дома,

Где жил поэт. Темная волна

Памяти опьянена неизбывно

Горечью песка, песчинок человеческих,

Пересыпающихся на побережье

Жизни моей. На побережье,

На границе счастья

И пустыни человеческой,

Как и тысячелетия назад,

Возвышается ночь.

Ночь - собор всей твари,

Ночь - единение прошлого и настоящего,

Ночь воспоминаний,

Чаша,

До конца мною испитая.

   М-да. Стихи, найденные в постели, как правило, интереснее найденных в архиве. Жалко только, что я их нашел, а не Яну. Что ж, такова сексуальная ориентация многих поэтов - любить стихи и спать с книжками. А я - еще и библиотекарь. Что уж тут поделаешь...

КУЛЬТУРА КРЫМА ПРИ ВРАНГЕЛЕ

  
   Период гражданской войны был одним из трагических периодов для отечественной культуры. Произошло крушение культурных устоев общества, что всегда связано с невосполнимыми потерями. Однако действие революционных событий не было одинаковым не только для разных социальных слоев русского общества, но и для разных территорий бывшей империи. Если для культуры столиц -- Петрограда и Москвы годы революции и гражданской войны явились годами упадка, то, скажем, юг страны в этот же период пережил небывалый, хотя и кратковременный, культурный расцвет.
   В период правления П.Н. Врангеля Крым оказался единственной территорией в европейской России, где существовала устойчивая антибольшевистская власть. Никогда, ни до, ни после этого Крым не переживал такого наплыва элитарной публики, который случился в 1918-1920 гг., короткий же период врангелевского режима совершенно справедливо может быть назван временем наивысшего культурного расцвета Крыма. Этот вывод может, конечно, войти в противоречие с тем, как это время оценивали люди, пережившие его. В большинстве мемуаров, посвященных ему, написано много о чрезвычайно больших трудностях, с которыми пришлось столкнуться интеллигенции в белом Крыму, и всё же это был момент высочайшей концентрации духовной энергии.
   К этому времени Крым был известен как крупнейший российский курорт, место отдыха аристократии, буржуазии и интеллигенции, однако в смысле наличия культурных институций Крым немногим отличался от других провинциальных регионов империи. Революция до неузнаваемости изменила и интенсифицировала культурную жизнь полуострова. Это касается буквально всех сторон этой жизни.
   Интеллигенция в широком смысле этого слова, включая представителей среднего и высшего звена бюрократии, играла довольно значительную роль в политической жизни Крыма во время всего периода гражданской войны, что объясняется, прежде всего, высокой концентрацией этого слоя в Крыму, вызванного беженством из центральной России. При этом настроения интеллигенции колебались от поддержки большевиков до резкого неприятия любых форм социализма и даже политического либерализма. Однако политически организованная интеллигенция -- сотрудники городских и земских самоуправлений, работники в сфере кооперации, профсоюзные деятели и т.д. -- придерживалась в основном либерально-социалистических взглядов, которые можно охарактеризовать как находившиеся "правее" социалистов и "левее" кадетов. Общим моментом в мировоззрении этого слоя было весьма критическое отношение к любой власти, которая устанавливалась на Крымском полуострове в период военных действий, как к большевистской, так и к "правой".
   Поскольку он в значительной степени определял вообще умонастроения интеллигенции, весьма естественно, что режиму Врангеля предстояли довольно непростые отношения с интеллигенцией, тем более что новый Главнокомандующий прокламировал свою власть как более правую даже по сравнению с деникинской. Первые шаги новой власти были восприняты значительной частью интеллигенции как откровенно реакционные, да по существу и были такими.
   Как известно, с самого начала своего правления Врангель принялся жестко наводить порядок в Крыму методами военной диктатуры. "Симферополь почти каждый день бывает свидетелем ужасного зрелища публичных казней", отмечалось в журнале заседания городской думы.
   Симферопольский городской голова С.А. Усов встречался лично с Врангелем и от имени управы ходатайствовал о прекращении публичных казней. Главнокомандующий не только не пообещал удовлетворить просьбу симферопольцев, но и сказал: "Я не задумаюсь увеличить число повешенных еще одним, хотя бы этим лицом оказались вы".
   Неслучайно, что для многих представителей либерально-социалистической интеллигенции период Врангеля остался временем общественного упадка и реакции: "С приходом Врангеля, -- писал в 1921 г. некто В. Шнеур, -- попали в бесправное положение не только татары и пролетариат, а и вся интеллигенция, занимавшая ответственные должности при советской власти... Все более или менее видные работники в земском и городском самоуправлении и кооперативах были взяты под надзор и подверглись арестам. Преследовалось всё, что имело печать малейшего демократизма... Правительство Врангеля считалось с рабочими как с реальной силой несравненно больше, чем с интеллигенцией, в которой оно ни пользы, ни угрозы для себя не видело".
   В Крыму, где проживали представители более 70 этносов, развитию их культур способствовали созданные в этот период национально-культурные общества. В частности, распространение грамотности и знания украинской культуры стало целью созданных обществ "Кримськаосвига" и "Украинская хата". В мае 1920 г. Симферопольский окружной суд зарегистрировал устав культурно-просветительного общества крымчаков, ставившего своей целью изучение древнееврейского языка, организацию концертов, спектаклей, оказание помощи малоимущим при поступлении в высшие учебные заведения. Для "получения образовательных и разумных развлечений" создается культурно-просветительный кружок татарской молодежи. Учреждаются Симферопольское грузинское общество, Бессарабское землячество, Таврический союз немцев-колонистов, Крымское латышское общество. Эллинский культурно-просветительный кружок Керчи заявил о желании организовывать семейные лекции, устраивать танцевальные и литературные вечера, экскурсии. В деятельности врангелевскогоправительства вопросы, связанные с жизнью и настроениями интеллигенции, представляющей разные народы Крыма, играли весьма не последнюю роль, свидетельством чему стали крупные достижения в местной культурной жизни.
   ......................................................................................................
   Интеллигентные обитатели Юга терпели ужасающие лишения, рассказами о которых пестрят любые воспоминания. Вызваны были они прежде всего безработицей, которая стала уделом большинства "лиц интеллигентных профессий". Школьные и университетские преподаватели получали мизерное содержание, однако большинство не имело и этого. Особенно сложно пришлось приезжему контингенту, не имевшему в Крыму собственного жилья. В результате жизнь семейств представителей интеллигенции постоянно балансировала на грани голода.
   Однако еще большими, чем материальные, представителей интеллигенции преследовали моральные лишения. Это было связано с резким падением престижа умственного труда и творчества и с существенным снижением статуса этого общественного слоя. Зарплата рядового наборщика типографии часто превышала зарплату редактора.
   Необходимость добывать себе хлеб не привычной деятельностью, а тяжелым физическим трудом чрезвычайно неблагоприятно сказывалась на психическом облике многих интеллигентных людей, однако зачастую стимулировала их активность.
   В психологии интеллигенции происходила в это время переоценка ценностей. От более или менее массовой поддержки революционных изменений интеллигенция переходит к осуждению революции, однако "позитивные" идеалы в этом смысле обретают все же единицы, большинство остаётся в состоянии разочарованности, неопределенности и душевного хаоса. Говорить о том, что интеллигенция Крыма в большинстве поддерживала "белое движение", не приходится, в лучшем случае эта поддержка была пассивной, большинство же надеялось остаться вне схватки, что было одним из факторов поражения "белого Юга". Об этом, в частности, говорит обилие социалистической и леволиберальной прессы в "белом Крыму", которая всегда находила благодарную аудиторию.
   Политика правительства Врангеля по отношению к интеллигенции свидетельствует, что от хаоса во взаимоотношениях общественности и государства власть в 1920 г. переходит к политике широкой общественной консолидации, в результате которой вырисовывается довольно впечатляющая картина культурной деятельности в Крыму при Врангеля, которая свидетельствует об огромном потенциале отечественной культуры.

(А.В. Мальгин, Л.П. Кравцова)

День четвертый.

Страшный Суд.

   На следующий день с утра начался семинар авангардной поэзии. Жюри выглядело очень внушительно: седовласый Андрей Фрицман величественно возвышался на костылях в центре расколдобленного ремонтом волошинского дворика и озирал окрестности орлиным взором, поэтесса Лиля Хафизова - красивая, в длинной юбке с разрезом, в шляпке с вуалью - сидела на стуле, закинув ногу на ногу, и меланхолично помахивала в воздухе дымящейся длинной сигареткой в руке, облаченной в прозрачную перчатку по локоть, а рядом дремал знаменитый литературовед Павел Альтинский, пьяный вдрабодан. Жюри старалось не привлекать к нему внимания. Впрочем, этот человек оставаться в тени не мог.
   Перед обсуждением текстов Альтинский глубокомысленно заявил, растягивая слова и болтая головой в воздухе: "Я счастлив... что вы... все... здесь. А меня... здесь... нет. Я... на небе. И с удвово..воль...ствие мотве-ве-чу на ваши во..вопросы. Ик!"
   Тут он дернул рукой, закрыл глаза и заснул.
   Фрицман прокомментировал: "Вы видите этого человека? Вообще-то это выдающийся критик. Он большой мыслитель. Вот он какой". Впрочем, это и так было понятно.
   Атмосфера благоприятствовала поэзии. Оплевание... то есть - обсуждение стихов проходило быстро, профессионально. Мои стихи разобрали тогда, когда Альтинский окончательно утратил над собой контроль, - разобрали нервно и хорошо. Я даже прямо на обсуждении экспромты выдал:
  

Итоговый отчета Союза писателей мира за последние 500 лет

В чем главная беда

Современного писателя?

Он пишет так много,

Что ему катастрофически не хватает бумаги

И читателей.

Послесловие к мировой литературе

В конечном счете

Цену настоящей поэзии

Знают

Только плагиаторы...

Талант и земельный вопрос

(крик души)

Добрые люди и писатели,

Объясните,

Зачем нам даются таланты,

Если их даже зарыть негде?

Поэт о себе

Я - человек чмокнутый:

Когда я родился,

Господь поцеловал меня в темечко,

Чтобы я стал поэтом,

И - сразу стукнул,

Чтобы я не гордился.

  
   После обсуждения меня попросили оставить стихи для публикации. Я направился к Дому писателя с сотрудницей музея, которая должна была перебросить тексты с моей флешки на свою. Неожиданно вдалеке показалась зловещая темная шатающаяся фигура... Она удалялась куда-то в голубые дали за городом... Забыв обо всем, сотрудница Дома Поэта побежала за ней. При этом у музейщицы зазвонил телефон, и я услышал, как она кричит в трубку: "Лиля? А? У тебя в музее скандал? Там Альтинский пьяный? А у меня Махнов трезвый, это похуже! Он убредет, куда Макар телят не гонял, а мне потом отвечать!"
   Оказывается, Махнов - глава прозаического жюри фестиваля - "главенствовал" на конкурсе под присмотром двух нянечек, которые следили, как бы он не оказался на улице один, ибо именитый писатель не умел ориентироваться в пространстве и мог заблудиться, оставшись без контроля. К сожалению, именно это и произошло. Знаменитый писатель сбежал от присмотра и убрел куда-то в горы. Его нашли через несколько часов, но в работе фестиваля он уже не мог принимать участие. Хорошо, что хоть документы все подписал...
   Погода благоприятствовала поэзии. Шагая домой по узким улочкам, мимо увитых диким виноградом стен деревянных домишек, я складывал в уме первое с прибытия в Крым рифмованное стихотворение.
  
   Разноцветна листва над аллеей,
   Небосвод бесконечно высок.
   Солнце в небе, как персик, алеет,
   И течет нежный солнечный сок.
  
   Осень царствует в листьев расцветке,
   По-осеннему плачут ручьи,
   И державное яблоко с ветки
   Упадает в ладони мои.
  
   Скоро счастье, уставшее плакать,
   Отразится, как в речке, в судьбе,
   И мелькнет чье-то белое платье
   Меж теней на осенней тропе.
  
   И, небес вековой собеседник,
   Я забуду все прежнее зло.
   Я пойму: просто Август-наследник
   Нам последнее дарит тепло.
  
   Просто солнце на небе устало
   И решило в пути отдохнуть.
   Просто сердце глядит в небывалый,
   Бесконечный, космический путь.
  
   Просто скоро закончится лето,
   Просто, видно, земле повезло...
   И я выпью небесного света
   За последнее в жизни тепло.
   ................................................................................................................
   Вернувшись в отель, я рассказал Даше о произошедшем.
   - Да, забавные они, поэты... Андрей, расскажи мне, что они пишут? Прочитай, а? Интересно же, - попросила моя смешная спутница.
   Я раскрыл купленный недавно "Арион" на первой попавшейся странице и прочел трехстишие:

Похолодало.

Носки в шкафу

Зашевелились.

   - Это что, стихи?
   - Это минимализм, Даша.
   - Это галиматья! Я лучше пишу, - заявила моя спутница. - Вот послушай:

Никогда не повешаю котика,

Потому что я человек.

Никогда не позволю наркотики,

Потому что я человек...

  
   И еще полчаса она читала стихи примерно в том же духе.
   - Отдай их на Волошинскую премию. Если там мужики толковые, меня наградят.
   - Ну а вдруг не наградят? Все ведь бывает...
   - Увидишь! Отдай.
   - Ну, предложи их жюри сама. Увидишь, что скажут.
   - Я не могу, я записать их не сумею. Запиши, отнеси в музей, пусть посмотрят.
   - Ну не могу я, Даша!...
   - А ты смоги!
  
   Долгая беседа кончилась тем, что я за полчаса написал десяток стихотворений за Дашу и предложил отдать их на конкурс от ее имени. Она с радостью согласилась. Чем бы дитя не тешилось, как говорится...

КУЛЬТУРНАЯ ЖИЗНЬ В КРЫМУ В 1917-1920 ГГ.

  
   Годы революционных потрясений на Юге России - месте кровавых военных и идеологических баталий - оказались, как ни парадоксально это звучит, насыщенными в сфере художественной жизни. Классическое изречение "Interarmasilentmusae" ("когда грохочут пушки - музы молчат") явно не относится к происходившему в то время.
   Важным фактором, обусловившим этот парадокс, стала послереволюционная миграция из столиц на Юг, в результате которой в регионе сосредоточилось значительное количество художественной интеллигенции.
   Революционные события, связанные с ними процессы государственного строительства на Юге, гражданское противостояние - все это существенно отразилось на организационных структурах художественной жизни. При всех режимах происходило формирование государственных органов руководства культурой.
   Политики различных противоборствовавших сил, движимые стремлением поставить искусство на службу режиму, интенсивно контактировали с художественной интеллигенцией, привлекая ее как к организаторской деятельности, так и к выполнению идеологического заказа - художественному воплощению постулатов той или иной власти. Заказ политиков и собственные убеждения художников нередко расходились.
   В то время ни одна из правивших на Юге политических сил не выработала четкой концепции в области художественной культуры. На определенный опыт, накопленный в столицах и более-менее ясные идеологические установки могли опереться лишь большевики. В результате - художественная пропагандистскаяпродукция большевистского стана превосходила свои аналоги по другую сторону баррикад.
   ................................................................................................................
   Независимо от обстановки на фронте, практически весь период гражданской войны события художественной жизни шли своим чередом. Антрепренеры, импресарио организовывали гастрольные поездки по южнороссийским городам, причем состав гастролеров был значительно более сильным, чем до революции за счет массового включения в данный поток столичных мастеров. Афиши, украшенные именами ААверченко и Н.Тэффи, Н.Плевицкой и А.Вертинского, Л.Собинова и М.Волошина, В.Дорошевича, Н.Евреинова, артистов Художественного театра, стали почти привычным явлением. Театральные постановки, симфонические, камерные, хоровые концерты, вечера поэзии, лекции о литературе и искусстве, художественные выставки (последних на Юге было устроено более восьмидесяти) имели свою достаточно многочисленную зрительскую аудиторию, включавшую в себя и местное население и беженцев, лишившихся привычного уклада жизни и круга общения, пытавшихся заполнить таким образом интеллектуальный и досуговый вакуум.
   В литературно-художественной печати 1917-1920 годов воплотился весь спектр проблем, остро стоявших перед художниками и обществом в целом. Волошинский идеал поэта революции ("Быть не частью, а всем: не с одной стороны, а с обеих"), судя по южнороссийским реалиям, в то время был скорее исключением, чем правилом. В большинстве художественных публикаций четко проступала приверженность авторов какой-либо из соперничавших сил и полное неприятие противоположной. Такая позиция не могла не воздействовать определенным образом на общественное сознание, формируя в нем установку на продолжение бескомпромиссной борьбы.
  

(по исследованиям А.Н.Еремеевой)

День пятый.

Венец славы.

  
   Следующее утро я начал с принятия душа. (Море было рядом, но я не додумался сходить на пляж. Как говорится, чем больше у человека голова, тем крупнее в ней тараканы). Выходя из душевой комнаты, я стал свидетелем незабываемого зрелища - Даши, лежащей полуголой в постели и вслух вспоминающей о своих мужчинах: как ей было с ними хорошо и какие они все козлы, что ее бросили. Я ложусь рядом и часа два выслушиваю ее, никак не реагируя, затем говорю: "Да-а...Чувствую, тебе мужа надо. Я тебе его найду. Обещаю". Даша замолкает: по-видимому, она все поняла.
  
   Днем начинается "Турнир поэтов" - состязание в написании экспромтов. К сожалению, по каким-то форс-мажорным обстоятельствам соревнования открываются на час раньше назначенного времени, поэтому я, придя точь-в-точь в указанное в расписании время, успеваю только ко второму туру. Записаться в участники уже нельзя. Поздно.
   Сижу в зале, жду, пока за отведенные жюри полчаса конкурсанты пишут экспромты на заданную тему: "Пусть удивляется курортная Европа". Я за полчаса создаю восемь экспромтов. Прочесть их со сцены мне не позволяют. После того, как участники прочитали свои творения, я без разрешения залезаю на сцену и ору в микрофон:
  
   Пусть удивляется курортная Европа,
   Нам удивляться нечему уже:
   Мы видели, как здесь по крымским тропам
   Гуляет Макс Волошин... неглиже!
  
   Пусть удивляется курортная Европа,
   Пусть мирно спит торговая Европа,
   Пусть злобствует военная Европа,
   Но Коктебель мы им не отдадим!
  
   Пусть удивляется курортная Европа,
   Как много наш турист способен слопать.
   Он из широких достает штанин,
   А итальянец достает из узких.
   Смотри, Евросоюза гражданин,
   Не провоцируй справедливых русских!
  
   На этом стихотворении один из организаторов турнира наконец-то выпихивает меня со сцены, просит у зала прощения и присуждает главный приз автору трехстишия:
  
   Пусть удивляется курортная Европа,
   Как вы хотите слышать рифму "...опа",
   Но - хренушки!
   Ведь я - не матерюсь!
  
   Итак, диплом "Турнира поэтов" мной не получен. Но не из таковских я, чтобы сдаваться! Возвращаясь домой, по дороге покупаю для себя, любимого, с десяток почетных грамот в канцелярском магазине. Всю ночь думаю: в какой номинации себя наградить? Учреждаю целый ряд новых премий:
   - премия им. Эраста Фандорина "За литературное воровство в неприлично малых размерах" - вручается Андрею Тузикову за кражу конфетки из кармана Павла Альтинского!
   - премия им. матроса-партизана Железняка - вручается Андрею Тузикову за то, что он, прилетев в Крым, пошёл на Одессу и вышел к Херсону!
   - премия "Лучший мистификатор" им. Черубины де Габриак - вручается Андрею Тузикову за то, что он выдумал самого себя и всё остальное!
   - премия "Золотой Дуранте" - вручается Андрею Тузикову за самую божественную комедию собственной жизни!
   - премия им. Чеширского кота - вручается Андрею Тузикову за незримое присутствие в литературе!
   - премия им. Аполлона Безобразова - вручается Андрею Тузикову за аполлонову безобразовость!
   - психиатрическая премия им. Наполеона - вручается Андрею Тузикову за присуждение самому себе всех вышеперечисленных премий!
   Все дипломы по причине временного отсутствия Господа Бога в .Коктебеле подписываю себе сам. Основатель фестиваля Бровин подписывать их отказался. Однако... Я надеялся, что с чувством юмора у него дела обстоят получше.

КРЫМ В 1918-1919 гг.: ИНТЕРВЕНТЫ, МЕСТНЫЕ ВЛАСТИ И НАСЕЛЕНИЕ

  
   В советской историографии события второй половины 1918 - первой половины 1919 г. в Крыму, когда на полуострове находились иностранные войска, традиционно рисовались исключительно мрачными красками и к тому же весьма тенденциозно. Однако материалы Государственного архива в Автономной Республике Крым (ГААРК), источники, ставшие доступными сегодня, позволяют представить объективную картину происходящего в этот период, что нашло отражение в ряде опубликованных в последнее время работ, в том числе и автора этих строк.
   18 апреля 1918 г. на полуостров вторглись германские части и Крымская группа войск П. Болбочана (Центральная Рада). Крым был включен в сферу интересов Германии по соглашению с Австро-Венгрией, подписанному 29 марта 1918 г. в Бадене.
   29 апреля 1918 г. команды ряда кораблей Черноморского флота подняли украинские флаги. На следующий день, чтобы не достаться врагу, под огнем артиллерии противника часть судов эвакуировалась из Севастополя в Новороссийск. После ряда столкновений с красноармейцами к 1 мая немецкие войска заняли всю территорию полуострова. 3 мая по приказу германского командования украинские флаги на кораблях были заменены немецкими, а украинские силы выведены из Крыма.
   Посол Германии в Москве граф В. Мирбах по поводу вторжения цинично заявил: "...Императорское правительство считает себя вынужденным, ввиду нападения флота из Севастополя против Херсона и Николаева, продвинуть туда войска и занять Севастополь. Что же касается до политической государственной организации, то императорское правительство дает полную силу праву на самоопределение, провозглашенному русским правительством, и предполагает, что вопрос относительно Крыма, который до сих пор принадлежал к Таврической губернии, будет предметом русско-украинского договора".
   Стремясь оторвать Крым от России и утвердить здесь свое влияние, германцы не ставили и не могли ставить своей целью создание на полуострове подлинно независимого государства. Однако Германия, изнемогая в войне, слабела с каждым днем и потому не могла управлять Крымом сугубо диктаторскими методами. Еще одной задачей германского руководства, чья страна находилась в состоянии глубочайшего экономического кризиса, было максимально возможное изъятие в Крыму имущества и продовольствия.
   К середине июня численность германских войск в Крыму достигла 50 тыс. чел.
   Объявив население Крыма "туземцами", командующий оккупационными войсками на полуострове генерал от инфантерии Роберт Кош ввел военное положение. "Германское военное судопроизводство по законам германского полевого суда, - говорилось в его приказе от 30 мая 1918 года, - будет применяться к туземным жителям в следующих случаях: 1. Когда туземные жители обвиняются на основании законов Германского государства в преступных деяниях против германского войска и лиц, входящих в состав его. 2. При нарушении и неисполнении туземными жителями распоряжений и приказов, изданных военными начальниками, с предупреждением о привлечении к ответственности и в интересах безопасности как войска, [так] и в интересах успокоения страны".
   Грозные приказы неукоснительно выполнялись. Несколько смертных приговоров было приведено в исполнение, подвергались репрессиям большевики.
   26 ноября (9 декабря) в Бахчисарае открывается Курултай, начавший работу как учредительное собрание крымских татар и продолживший ее как постоянно действующий орган - национальный съезд, 13(26) декабря избравший Директорию (национальное правительство), провозгласивший Крымскую Демократическую (Народную) Республику и утвердивший ее конституцию "Крымскотатарские Основные Законы". Правда, в условиях разгоревшейся гражданской войны эта республика так и не была реально создана.
   В январе 1918 г. крайне левые силы, опираясь на матросов Черноморского флота, распространяют свою власть на всю территорию полуострова, хотя в горных районах она остается эфемерной.
   В экстремальных условиях германского наступления на Украину в марте провозглашается Социалистическая Советская Республика Тавриды, де-юре считавшаяся самостоятельной, но де-факто входившая в состав Советской России, выполнявшая декреты и распоряжения ее органов власти.
   В период правления большевиков и левых социалистов-революционеров осуществлялся террор против их политических противников, распущены Курултай и Директория, ликвидирована национальная печать. Огульная национализация предприятий, реквизиции, продовольственная диктатура, насильственные мобилизации, затягивание раздела земли среди крестьян вызывали недовольство населения.
   С началом вторжения на полуостров германских войск и частей Центральной Рады, с появлением эмиссаров, последних в крымской глубинке, в 20-х числах апреля в горных районах и на побережье вспыхивает крымскотатарское восстание. Повстанцы обрушились не только на большевиков, но и на местное христианское население, особенно греков, с которыми они отождествляли власть советов.
   На турецком боевом корабле в Крым возвращается лидер национального движения, председатель Директории Дж. Сейдамет, покинувший Крым в январе 1918 г. В Стамбуле он вел переговоры с Энвер-пашой, желая заручиться его поддержкой в борьбе за власть.
   Однако фигура Сейдамета абсолютно не устраивала кадетов, считавших также, что "нельзя было признать ответственность Крымского правительства перед Курултаем, т.е. парламентом национального меньшинства"15.
   А.В. Мальгин, анализируя политику кайзеровской Германии в отношении Крыма, акцентирует внимание на таком факторе, как позиция Советской России, считавшей полуостров (по Брестскому миру) своей территорией. "Выход, - пишет он, - германское командование видело в поддержке формирования на полуострове самостоятельного правительства, которое, однако, не имело бы какого-либо международного статуса и не опиралось на официальное признание Германии".
   Крайне сложными оставались отношения с Украинской Державой. Гетман П.П. Скоропадский требовал присоединения полуострова к Украине. Против Крыма была развернута таможенная война, что привело к серьезным экономическим проблемам на полуострове, украинские войска заняли часть Арабатской стрелки и Перекоп. У Перекопа дело дошло до перестрелок пограничников обеих сторон.
   Для значительной части населения появление на полуострове германских войск означало восстановление относительного спокойствия и порядка. В.А. Оболенский вспоминал: "...под властью железной немецкой руки жизнь, взбудораженная революцией, начинала приходить в норму, население принялось за работу, стало платить налоги. Торговля налаживалась, цены росли умеренно". Но для того же Оболенского " глубоко оскорбительно было для национального чувства видеть на станциях фигуры немецких солдат и офицеров и осознавать, что восстановлением культуры и порядка мы обязаны им, что уйди они завтра, и мы снова погрузимся в бездну дикости и анархии". Он "не мог примириться с мыслью об унизительном для России возрождении на острие победоносного немецкого штыка. Нет, в тысячу раз лучше пережить еще раз весь ужас анархии или большевистской государственности, чем так покорно расписаться в своем национальном бессилии". Н. А. Епанчин подчеркивает: "Полицейский порядок был полный, но нравственно настроение было, конечно, угнетенным: ведь мы оказались, как-никак, "подданными Вильгельма". Он приводит слова одной своей знакомой: "Когда ее спрашивали, как она себя чувствует при немцах, она говорила: "Спится лучше, но чувствуется хуже".
   Уже через неделю после занятия Севастополя германскими военными из кооперативных складов были увезены 500 000 банок консервов, четырехмесячные запасы сахара, 900 пудов чая. Из всех мельниц и складов изымались имевшиеся там запасы хлеба.
   Забиралось все, что можно было забрать. Только из Севастопольского военного порта вывезено различных запасов на 2 миллиарда 550 миллионов рублей. В Германию переправлялось оборудование Симферопольского аэропланного завода Анатра, Керченского металлургического завода, готовые аэропланы и запасные части к ним, радиостанции, автомобили, телеграфное оборудование. Отправлялось в Германию имущество бывших дворцов императорской фамилии на Южном берегу Крыма. Так, 30 июня 1918 г. вахмистр Водрих, явившийся с группой солдат в имение "Ливадия", приказал вывезти мебель из парадного кабинета Николая II и некоторые вещи, составляющие личную собственность императрицы Александры Федоровны. На протест заведующего дворцом Б.Б. Рудзинского вахмистром было заявлено, что ему поручено забрать обстановку, которую он сочтет подходящей. Среди изъятого оказались диван, кресло, стулья, столы, комод, вазы, персидские ковры, картины, в том числе две кисти И. К. Айвазовского .
   Тем временем Турция, Австро-Венгрия и Германия стремительно катились к военному поражению и общественным потрясениям.
   26 ноября на рейде Севастополя появилась эскадра Антанты - 22 судна, английских, французских, греческих и итальянских. На борту кораблей находились английская морская пехота, 75-й французский и сенегальский полки, греческий полк.
   Эскадру прибыли встречать правительство в полном составе, представители общественности, военные. Союзное командование заставило министров довольно долго ждать приема. Командующий Средиземноморской эскадрой английский адмирал Кольторп заявил, что не знает о признании крымского правительства Великобританией. В.А. Оболенский констатировал: "Невольно напрашивалось сравнение с немцами, которые вступали полгода назад в Крым в полной осведомленности о всех местных делах...".
   В Севастополе расположилось морское и сухопутное командование войсками Антанты. На берег первоначально высадился английский десант в 500-600 человек, затем - французский - в 1600. Всего к началу 1919 года здесь сосредоточилось, по всей видимости, до 5,5 тысячи десантников, включая до 3 тысяч французов и 2 тысяч греков.
   На первых порах командование иностранными войсками ограничилось полной ликвидацией немецкого оккупационного режима и уводом русских кораблей из Севастополя. 5 декабря эскадренные миноносцы "Дерзкий", "Счастливый", "Беспокойный", "Капитан Сакен", линкор "Воля", прочие суда были угнаны в Мраморное море. Военное имущество, оставшееся в Севастополе после ухода немцев, на сумму свыше 5 миллиардов рублей было также вывезено. Командование эскадрой, после ряда смен, перешло к адмиралу Амету, сухопутными войсками руководили полковники Рюйе, затем - Труссон.
   Как были встречены населением в Крыму войска Антанты? Обратимся к свидетельству рядового участника событий: "Наконец-то прибыли в Ялту сегодня первые представители союзников, английский миноносец "Senator" и французский "Dehorter". Как только сменился с поста, сейчас же побежал на мол. Тут... целое море голов. Оба судна обсыпаны публикой, с интересом рассматривающей долгожданных союзников. Сами союзники, английские и французские моряки, тоже в свою очередь облепили перила и с любопытством изучали нас, русских". (...) Вечером "весь город, верней, все главные кафе забиты ялтинской публикой и иностранными матросами и офицерами. Их угощают, как друзей и освободителей, так как уверены теперь, что скоро будет finish большевикам. Повсюду радость и веселье. Радость необыкновенная. (...) Но настроение такое только у так называемой буржуазии и интеллигенции, у рабочих же совсем не то, и идя вечером домой, мне пришлось слышать ропот негодования против притянутых "иностранных наемников"70. Вскоре начал раздаваться ропот жителей Севастополя, вынужденных уплотняться, чтобы обеспечить жильем иностранных военных.
   Протест рабочих против явления Крыму войск Антанты не ограничился ворчанием. 15 декабря в Севастополе прошла двухдневная забастовка грузчиков, не желавших работать на интервентов. 17 декабря была открыта стрельба по зданию штаба флота (обстрелы антантовских патрулей стали нередким явлением). 19 декабря - совершено нападение на тюрьму, где стояла иностранная охрана. 23 декабря обстрелу подверглись уже сами корабли.
   Отрицательно оценивали прибытие союзников и крымские социал-демократы.
   29 марта 1-я Заднепровская (3-я Украинская) советская стрелковая дивизия под командованием П.Е. Дыбенко вышла к Перекопу, который без особых трудностей был взят 4 апреля.
   10 апреля члены правительства с семьями прибывают в Севастополь, готовясь к отъезду из Крыма. Однако командующий сухопутными войсками Антанты полковник Труссон поставил министрам ультиматум: или они вернут прихваченную было с собою казну, или никуда не уедут. Пришлось отдать французам ценности, вывезенные из Краевого банка, казначейства в Севастополе и 7 миллионов рублей. 15 апреля министры с семьями на греческом судне "Надежда" отплывают в Пирей.
   11 апреля Заднепровская дивизия была уже в Симферополе и Евпатории. 13 апреля, овладев Ялтой и Бахчисараем, она вышла к Севастополю. 15-го Труссон начал переговоры с красными. Французские моряки сражаться отказываются. 20 апреля на французских боевых кораблях "Мирабо", "Жане Барт" и "Франс" подняты красные флаги; состоялась совместная демонстрация матросов и рабочих, обстрелянная лояльными греческими частями. На следующий день Труссон заявил, что силы Антанты покидают Севастополь...
   Различные слои населения по-разному относились к иностранным вооруженным силам. Для имущих классов они, прежде всего, были защитниками от большевизма и гарантами спокойствия и порядка, другие видели в них оккупантов, незваных гостей, вторгшихся на родную землю, восстанавливающих старые порядки, третьи надеялись на получение полноты власти из их рук.

(По трудам В.Г.Зарубина)

  

День шестой.

Песнь восхождения.

   Сегодня - последний день фестиваля. Я с утра присутствую на выступлении лауреатов волошинской премии. Победители сидят в музейном дворике, слушают музыку, читают свои стихи. Мне неохота скучать на долгой и утомительной официальной церемонии. Лучше посвятить день прощанию с поэтом, его городом, его Домом...
   Получив разрешение руководителей музея, я поднимаюсь на башню Волошина, чтобы взглянуть - хоть раз - с высоты на Коктебель, Карадаг, Черное море, на всю кипящую вокруг бесконечную, блистающую красками жизнь.
   Стою один, смотрю на море, вспоминаю стихи Максимилиана.
   Небосвод выгнут, подобно увеличительному стеклу. Кажется, сквозь него можно рассмотреть собственную душу, такую же огромную и яркую... Море, действительно черное, зыблется тихо. Волна настигает волну в вечной своей гонке к побережью...
   Где-то раздаются звуки музыки. С башни я вижу соседние улицы: музыкант, сидя по-турецки на циновке у стены покосившегося домика, поёт под гитару:
   Под небом гол-лубым
   Есть город зол-лотой...
   Женщина, возвращающаяся с пляжа, как была, в купальнике, накинув только плед на загорелые, почти медные плечи, тихо подпевает ему. Мужчина рядом с ней подхватывает песню, она улыбается в ответ...
   ...С прекрасными воротами
   И яркою звездой.
   Откуда-то доносится детский смех. Мальчишки играют в мяч на морском побережье.
   Песня продолжает звучать...
   Кто любит, тот любим.
   Кто светел, тот и свят...
   Пускай ведет звезда тебя
   Дорогой в дивный сад.
   Я стою на волошинской башне. Прикрываю ладонью сверху усталые глаза, всматриваюсь в морской горизонт... В памяти всплывают строки:
   Выйди на кровлю. Склонись на четыре
   Стороны света, простерши ладонь...
   Солнце... Вода... Облака... Огонь...
   Все, что есть прекрасного в мире...
   Небо над Карадагом начинает алеть. Багровые облачные стрелы ползут по небосклону. Кроны деревьев колышутся под порывами ветра, то возрастающими, то ослабевающими... Море дышит. Воздух пьянит меня, заставляет голову кружиться. Сердце бьется в груди в такт порывам ветра....
   Удар... Еще удар...
   Гаснут во времени, тонут в пространстве
   Люди, событья, мечты, корабли...
   Почему-то вспоминается Сибирь, золото сентябрьских листьев, клонящаяся под ветром береза у моего дома... Таким ясным осенним утром лет десять назад я шел в школу, повторяя про себя впервые прочитанные строки поэта:
   Я уношу в свое странствие странствий
   Лучшее из наваждений земли...
   А ветер становится все сильнее. Кара-Даг, черный на фоне багровых облаков, начинает приобретать грозный вид... Снизу, из двора Волошинского дома, доносится гнусавое чтение стихов:
   - У коктебельских девчонок - самые длинные пальцы! У коктебельских юношей - самые крепкие яйцы! Они за прилавком стоят, прохожим твердят: "Нет сдачи, нет сдачи. Смерти нет. Мама на даче!"
   Раздаются аплодисменты.
   В моей опьяненной закатом голове возникает мысль: не прыгнуть ли мне сейчас с волошинской башни на голову чтецу? Хорошая смерть, достойная поэта... А к чему еще стремиться?
   Ветер бьет в лицо. Довольно, хватит с меня безумных переживаний. Так терять контроль над собой нельзя...
   Медленно спускаюсь с башни по винтовой лестнице. Грозные тучи набухают в небе... Наверное, будет гроза.
   Как это описывалось в "Слове о полку":
  
   позаранок кровяные зори свет возвещают;
   черные тучи с моря идут, хотят прикрыть четыре солнца,
   а в них трепещут синие молнии.
   Быть грому великому, пойти дождю стрелами с Дона великого!"
  
   Здесь ведь рядом, над Сурожем, гремела крыльями Обида-дева... Здесь это происходило, в Крыму. В Киммерии древней. У моря Черного...
  
   О Русская земля! Уже ты за холмом!
  

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ОЧЕВИДЦА О ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЕ В КРЫМУ

Начало зимы 1917-18 гг.

  
   ...Кому в это время принадлежала власть в Евпатории, сказать трудно - одновременно заседали и советы и ревкомы, существовали какие-то остатки городской думы, были заметны татары - из Симферополя прибыли и важно похаживали по городу "эскадронцы", в малиновых чикчирах и черных каракулевых шапках.
   Эскадронцами назывались татарские национальные формирования, созданные "Крымско-татарским национальным правительством" на базе старого полка Русской Императорской армии - Крымского конного полка.
   По слухам, существовала в городе и некая офицерская организация.
   Конечно, было тревожно. Из Севастополя приходили слухи, что там власть взял в руки управляемый большевиками Военно-революционный комитет во главе с латышом Гавеном.
   ВРК начал демобилизацию и сокращение Черноморского флота, демобилизовывали, конечно, наиболее приличных.
   В Севастополе пошли массовые расстрелы офицеров и просто "чистой публики".
   Развитие событий не заставило себя ждать и в Евпатории.
   На Мойнакском проспекте, в Новом переулке, жила семья со странной фамилией Илья, родом, по-видимому, из Бесарабии. Семья состояла из мужа, жены, дочери лет 19 и сына, учившегося в Новочеркасском казачьем юнкерском училище и недавно приехавшего с Дона на побывку к отцу. И вот, однажды, этот сын вместе со своим товарищем, тоже казачьим юнкером, ехал в извозчике по проспекту; и им навстречу вдруг попался один "революционно настроенный" матрос. Увидев казачью форму, он с криком "смерть калединцам" вынул револьвер с явным желанием немедленно расправиться с ними. У молодых людей оружия не было, и они погнали извозчика, а матрос, скорее всего пьяный, начал стрелять им вслед, но, слава Богу, промахнулся и отстал.
   Однако после этого случая в городе не стало видно офицеров и юнкеров в форме.
   Вскоре за городом, в песке, коим славится евпаторийское морское побережье, был обнаружен труп местного лидера большевиков Караева, по национальности еврея, по специальности портного. Говорили, что на трупе остались следы пыток, ноги были заломлены за плечи - убийство приписывали членам евпаторийской офицерской организации.
   Чувствовалось, что надвигается гроза.
  

* * *

  
   Наша мать, при первых же слухах о ночных расправах, забрала всех детей и отправилась в дачный район к своей двоюродной сестре Елене Владимировне Газис, тете Леле, которая круглый год жила в собственной даче, сдавая лишние комнаты квартирантам. Хотя нам собственно бояться было нечего, но мать не хотела, чтобы мы стали свидетелями или хотя бы услышали об этих убийствах. В городской квартире оставался дядя Володя, вооруженный несколькими револьверами, В доме было еще несколько мужчин, объединившихся в группу самообороны. Правда, если бы к ним придрались, то, несмотря на оружие, перебили бы всех, но, к счастью, эти месяцы анархии прошли для всего дома и для них благополучно.
   Так как это "веселое" время мы большей частью проводили у тети Лели, то благодаря этому ближе познакомились с ее семьей. Елена Владимировна Газис была дочерью Ольги Николаевны , в девичестве Беловодской, старшей сестры нашей бабушки.
   Ольга Николаевна в свое время вышла замуж за своего двоюродного дядю - Владимира Ивановича Бларамберга и имела от него четырех сыновей и одну дочь, эту самую Лёлю. Брак Ольги Николаевны был, видимо, не совсем удачный, так как бабушка Анастасия Николаевна, вспоминая сестру, всегда называла ее "моя бедная Ольга".
   Эта же жалостливость перешла у всех и на Лёлю, поскольку она долгое время сидела в девушках, пока, наконец, не вышла замуж за одного чистокровного грека, Ахиллеса Дмитриевича Газиса (родился в 1882 г. Архитектор в Евпатории. В эмиграции жил в Греции (Салоники). Жена Елена Владимир. (Бларамберг; 8. авг.1869 - 18 июня 1933 под Евпаторией), дочь Алла (1909-1976 в Кемеровской обл.), похоронен на Русском кладбище имени Е.К.В. Королевы Эллинов Ольги Константиновны в Пирее (Греция) - М.Б.), намного моложе ее по возрасту. Он был по образованию архитектором, строившим и в Евпатории.
   Подозреваю, что не без помощи бабушки семья Газисов приобрела в Евпатории участок земли, на котором Ахиллес Дмитриевич построил двухэтажную каменную дачу. Рядом с этим участком находился пустырь, выходивший как раз на угол Мойнакского проспекта и Нового переулка. Этот пустырь купила бабушка для себя; некоторое время на нем стоял временный гараж для нашей автоМашины, а затем бабушка подарила этот участок своей внучатой племяннице Алле, дочери Газисов.
   При ближайшем знакомстве Ахиллес Дмитриевич мне не очень понравился, хотя дочь его тогда и до сего времени я по-родственному люблю. Наверное, его брак с тетей Лёлей тоже оказался не очень счастливым. На какие средства они жили, мне непонятно, вряд ли им хватало на жизнь то, что они получали от сдачи в наем части дачи.
   Небольшого роста, толстенький, почему-то всегда потевший, Ахиллес Дмитриевич остался в моей памяти героем следующих двух эпизодов. Однажды он поздно вечером возвращался домой и был остановлен грабителями на Мойнакском проспекте. В момент нападения он вспомнил, что у него в жилетном кармане есть золотая десятка; не растерявшись, он на глазах бандитов вынул монету, но не отдал ее, как они того ожидали, а на их глазах проглотил ее. Так как на нем больше ничего не нашлось, то грабители его крепко поколотили (слава Богу, решили не вспарывать), и он в синяках явился домой. Два дня ожидался выход десятки на свет божий, пока она, наконец, не вернулась в карман своего хозяина.
   Второй же случай был таким. Мы, двое-трое ребят, стояли на улице против ворот дачи и наблюдали за полетом какого-то самолета. Вдруг появляется Ахиллес Дмитриевич и кричит с перекошенным от настоящего или деланного страха лицом: "Самолет сейчас будет бросать бомбы, разойдитесь! Скорее! И больше одного не собирайтесь!".
   В один из моментов описываемого лихолетья А.Д.Газис исчез. Говорили, что он уехал в Грецию, но точной его судьбы мы не знаем до сих пор.
  

* * *

  
   Результатом деятельности большевиков и революционных матросов стало образование в марте 1918 г. так называемой Республики Тавриды. Но, просуществовав лишь месяц, она пала в конце апреля - после расстрела близ Алупки большинства её руководителей во главе со Слуцким. Можно только диву даваться, как в таких условиях в Крыму удалось уцелеть Императрице Дарьи Федоровне и семьям нескольких Великих Князей, находившихся зимой 1917-1918 гг. под большевистским арестом в своих дворцах на Южном берегу.
  

* * *

  
   В апреле 1918 г., после пресловутого Брестского мира, Крым заняли немцы. Мы в это время продолжали жить в Евпатории, и я помню, как кто-то пришел и сказал, что по городу проскакали немецкие кавалеристы, и ожидается подход их более крупных частей. После обеда мы пошли в город и в начале Лазаревской улицы увидели с десяток немцев в касках и с ружьями на изготовку. Мы прошли дальше и вскоре встретили немецкую конную батарею. Большие лошади - тяжеловозы, запряженные по три пары, тянули передки и 3-х-дюймовые орудия; за ними шли эскадрон кавалерии с пиками и довольно большая пехотная часть.
   На тротуарах было полно народа, но, кроме стука артиллеристских колес и размеренного топота пехоты, ничего не было слышно. Стояло гробовое молчание. Евпатория - многонациональный город, да еще политически разделенный гражданской войной, переживал вступление "басурманов" как страшное несчастье, касавшееся всех.
   Немецкие части шли по Лазаревской почему-то с востока, как будто они пришли не от Перекопа, а из Симферополя. Разместились немцы в большом гимнастическом зале мужской гимназии.
   На другой день в одном доме на Дувановской улице появился плакат - "ДойчеХаупткомендатур", а на заборах стали расклеиваться объявления-приказы коменданта объясняющие жителям, что им можно, а что нельзя делать.
   С приходом немцев снова активизировались татары.
   Было создано Крымское краевое правительство во главе с генералом Сулькевичем, магометанином по вероисповеданию.
   Нужно сразу сказать, что при немцах и Сулькевиче порядок был наведен очень быстро - грабежи, воровство, пьянство почти прекратились.
   Мне помнится, как-то в первые дни прихода немцев мы из окон гимназии, выходивших на набережную, наблюдали драку между турецкими матросами, фелюги которых стояли у пристаней РОПИТа, и нашими бичкомерами. Драка разрасталась, когда из одной примыкающей улицы быстрым шагом, в строю по два, вышли десять человек немецких солдат с унтером во главе. Не нарушая строя, как нож в масло, немцы врезались в самую середину свалки и начали бить прикладами налево и направо. Через две-три минуты на площади остались немцы и несколько лежащих тел. Инцидент был исчерпан.
   Еще один случай. В одной деревне остановилась то ли на дневку, то ли на ночевку, немецкая часть. Офицер спросил старосту, есть ли в деревне большевики, тот ответил, что нет. Солдат накормили, даже получили в немецких бонах какую-то плату, и все было тихо. Но нашелся доносчик, который шепнул офицеру фамилию местного сочувствующего большевикам жителя, и тот был немедленно арестован. Мало того, его поставили уже к забору для расстрела. Староста в панике побежал за местными немцами-колонистами; те пришли целой группой и уговорили офицера отменить свой приказ. Несчастный сочувствующий (а им оказался младший садовник из Бурлюка - Яков Скрынников) был всенародно выпорот шомполами и вернулся в лоно своей семьи. Таковы были нравы того времени в немецкой оккупационной зоне.
   Продолжалась немецкая оккупация около полугода. Немцы ушли, а это было в ноябре, как-то тихо и незаметно. Остались лишь так называемые немцы-спартаковцы, не пожелавшие возвращаться домой. Они появлялись на улицах и производили какие-то свои учения.
   Уход немцев заставил уйти в отставку и Крымское краевое правительство Сулькевича, ориентировавшее Крым на Германию и Турцию. Новое правительство под таким же названием, но с русофильской программой, возглавил бывший присяжный поверенный Соломон Крым .
   Ушли немцы, но ... пришли бывшие союзники бывшей России.
   Правительство Крыма стало опираться на силы стран Антанты, вошедшие в Черное море и высадившиеся в Крыму. Уходя, немцы передали союзникам вместе с территорией и полученные ими от большевиков боевые корабли нашего Черноморского флота...
   .................................................................................................................
   Времена менялись и меняются. Очередная мировая война напомнила людям о необходимости знать прошлое и, в частности, военное прошлое своего народа, творцов его славы, даже если эти творцы были князьями, как Александр Невский или Дмитрий Донской, графами, как Толстой или Тотлебен, или просто дворянами, как Нахимов, Корнилов и Истомин.
   История России вновь занимает в сознании народа должное место.
   Это отрадно констатировать, но... из песни слова не выкинешь.
   Что было - то было, и 1917-1920 гг. - тоже были.

(по воспоминаниям А.Л.Сапожникова)

День седьмой.

Аз воздам.

   Вечером мы с Дашей едем в аэропорт. Там, в зале ожидания, сталкиваемся с гостем фестиваля, нефтяным магнатом из иракского отделения "Газпрома", по совместительству - поэтом и известным меценатом. В ожидании рейса завожу с ним беседу. Напоминаю, что поэзия в большой нужде. Описываю, какие проекты я мог бы провернуть в Сибири, будь у меня средства... Меценат хладнокровно достает чековую книжку, выписывает мне чек на тысячу долларов и идет на свой самолет. Мы с Дашей, довольные донельзя, вылетаем в Питер.
  
   В Петербурге мы оказались к ночи. Надо где-то остановиться. Даша всю дорогу хвалилась: "У меня в Питере есть друзья, у них заночуем". Но, когда с аэропорта она позвонила друзьям, оказалось, что это вовсе не друзья, а случайные знакомые (один раз они были на концерте самодеятельности, где выступала Дашина дочка, и обменялись с Дашей телефонами), что они живут не в Петербурге, а в Выборге и сейчас находятся на даче.
   - Ну ничего, - спокойно заявляет Даша. - Деньги у нас есть, поедем в отель. Такси-и-и! Где тут таксисты? Вы таксист? Нам в отель надо. В какой? Да все равно, какой получше.
   Нанятый Дашей таксист отвез нас в пятизвездочную гостиницу "Рэдиссон Пулковская", где одна ночь стоит двенадцать тысяч. Ничего, заплачу. Чем бы дитя не тешилось...
   Номер оказался большой, просторный, с камином. За окном - Петербург, белая ночь. Вдалеке сквозь дымку проступают очертания старинных зданий над Невой... Я сижу в кресле, смотрю на огонь... Сами собой складываются стихи.
  
   У камина
  
   Хотел ты жизнь познать сполна:
   Вместить в себя явленья сна,
   И прорастание зерна,
   И дальний путь комет.
   И вот - ты одинок, как Бог.
   И дом твой пуст. И сон глубок.
   В камине тлеет уголек
   И дарит слабый свет.
  
   Ты все познал, во все проник,
   Ты так же мал, как и велик,
   И твой предсмертный хриплый крик
   Поэзией сочтут.
   Все, что в душе твоей цвело,
   Давно метелью замело,
   Но где-то в мире есть тепло -
   Там, где тебя не ждут.
  
   Все кончилось, - любовь, тоска, -
   Но бьется жилка у виска,
   А цель, как прежде, далека.
   В дому твоем темно.
   Открой окно, вдохни простор, -
   Ты с небом начинаешь спор,
   А на столе, судьбе в укор,
   Не хлеб и не вино.
  
   Что было, то навек прошло.
   Зло и добро, добро и зло
   Влекут то в холод, то в тепло,
   И вечна их печать.
   И ветром ночи дышит грудь,
   Но ты все ждешь кого-нибудь,
   Чтоб дверь пошире распахнуть
   И вместе путь начать.
  
   К себе ты строг. И вот - итог:
   Теперь ты одинок, как Бог.
   Но все ж ты смог из вечных строк
   Создать звучащий храм.
   Но вдруг волненье стиснет грудь:
   Твоей души коснулся чуть
   Тот, кто последний вечный путь
   Указывает нам.
  
  
   Даша быстро уснула. Мне же не спалось, и я - в одной легкой рубашке под дождем - пошел гулять по ночному городу.
   Я иду по широкому проспекту. Веет легким ветром с Невы. Холодок чувствуется. Время от времени я повожу озябшими плечами. Ощущение холода только обостряет у меня чувство неподдельности происходящего... За ночь я прохожу полгорода, ни разу не заблудившись: я знал все петербургские маршруты еще в Омске, по книгам, по фотографиям. Иногда от холода и волнения тело охватывает мелкая дрожь. Мне холодно, значит, я существую... Значит, это все - не мираж!
   Утро встречаю у дома Пушкина на Мойке. Рядом с квартирой, где умер Пушкин, находится пивная "Пушка" и отель "Пушка-Инн". Снуют автомобили. Гуляют туристы. Звучит гортанная французская речь.
   Я прохожу во внутренний двор дома на Мойке. Там еще царит спокойствие и безмятежность северного утра. Из-под серых камней, по которым ходил Пушкин, пробивается зеленая травка. Двери музея закрыты. Посетителей еще нет.
   В утренней тишине я подхожу к памятнику Пушкину.
   Преклоняю колени.
   Молюсь на памятник:

Вот, стою перед тобой и молюсь:

Услышь меня, Солнце наше, слово русское.

Прости нам грехи наши, Слово,

ибо не ведаем мы, что творим.

Велики грехи наши,

но не от злобы, а по слепоте только совершены они.

Прости нам, Солнце, что не видим тебя.

Прости, как и мы прощаем должниками нашим.

   Отвечает мне только тишина.
   ..................................................................................................................
   Помолившись Пушкину, с чувством исполненного долга я иду в соседнее корейское кафе - "Шилла".
   Хозяйка - кореянка, судя по всему, недавно поселившаяся в России - подходит ко мне, спрашивает:
   - Визасранч? Ви засранч?
   С трудом понимаю, что это в ее устах означает: "Бизнес ланч?". По-видимому, "великий и могучий" не всегда соизволит сразу покоряться иностранцам...
   Заказываю "визасранч". Спокойно ем. Вдруг раздается звонок из отеля:
   - Это господин Тузиков?
   - Да.
   - Вы должны немедленно расплатиться за вашу жену, иначе с вас будет взыскан штраф.
   О Господи!... Откуда у меня могла появиться жена?
   Срочно хватаю на улице такси и мчусь в гостиницу. Там выясняется, что Дашенька в мое отсутствие проснулась, проголодалась и, представившись моей женой, позавтракала в ресторане "Пауланер" при отеле и прошла полный курс спа-процедур - за мой счет.
   Я отдаю почти все полученные от нефтяного магната деньги сотруднице отеля, лепечущей: "Дарья Анатольевна, какой у вас муж заботливый, все для вас, ничего для себя!" Даша поддакивает: "Да, он у меня такой".
   - Ну что, теперь твоя душенька довольна?- иронически спрашиваю я.
   - Нет, лапочка, - серьезно отвечает Даша. - Я хочу еще мяса Вагью отведать.
   Оказывается, ей кто-то в гостинице рассказал, что неподалеку в фешенебельном ресторане готовят такое австралийское деликатесное блюдо. Я беспрекословно веду Дашу в ресторан, заказываю блюдо и выхожу - якобы к ближайшему орешнику... т.е. банкомату - за деньгами. Оказавшись на свободе, сажусь в первый попавшийся автобус и еду, куда глаза глядят. У меня в кармане - Дашин паспорт, деньги, билеты на самолет.
   Ездил я по городу часа три, пока не стемнело. Вернувшись в ресторан, обнаружил Дашу неподвижно сидящей над тарелкой с драгоценным стейком. "Андрюша, я мясо сохранила для тебя", - пролепетала она, увидев меня.
   Я спокойно расплатился с официантом, демонстративно выбросил деликатесный стейк в мусорное ведро и под ручку увел Дашу из ресторана к Машине, готовой отвезти нас в аэропорт.
   Всю дорогу домой никто из нас не сомкнул глаз и не сказал ни слова.
   Зато у меня написались стихи - о возвращении домой, конечно.
  
   * * *
  
   Это время настанет, - настанет, поверь, -
   Постучишься ты в дом, позабытый в скитаньях,
   И откроют старинную грубую дверь
   Руки матери, старые, в теплом сиянье.
  
   Ты войдешь, снимешь жизнь, словно плащ, в тишине,
   Снег стряхнешь с нее, белый, как волосы мамы,
   Позабудешь о боли, о жизни-войне,
   Помня только о ласке, о трепетной самой.
  
   И ладонь, - так тепла, и стара, и мягка, -
   Прикоснется к тебе... Ты уснешь, убаюкан,
   Съев лишь хлеба ломоть и испив молока, -
   Ты уснешь, сжав ладонями мамину руку...
  
   Только вздрогнешь - и вдруг зарыдаешь во сне,
   Горько, дико рванешься ты прочь из потемок,-
   Дети ведь не смеются в ночной тишине,
   Только плачут... А ты - ты почти как ребенок!
  
   И как будто волненьем не стиснута грудь,
   И дорога не пройдена до половины,
   И в тумане кремнистый не светится путь,
   И не ждут в Гефсимании, плача, маслины...
  
  
   Только когда мы прилетели в Омск, обнаружилось, что мой багаж был доставлен вместе с нашим рейсом, а Дашина огромная сумка, которую она за всю неделю ни разу при мне не открыла, по ошибке была отправлена из Питера куда-то в Тьмутаракань.
   И тут я испытал ликующее чувство полного отмщения за все понесенные мной финансовые и моральные утраты. Под сводами аэропорта раздался пронзительный Дашин крик:
   - Андрей, у меня украли чемодан с прокладками-и-и!
   Но радость была недолгой. Через несколько минут я уже писал под Дашину диктовку текст телеграммы в Пулково: "19.09.2013 у меня, Тузикова Андрея Вячеславовича, в аэропорту Пулково был украден чемодан с прокладками с надписью "Шугаева Дарья" на бирке. Прошу доставить его в Омск на почтовый адрес Дулаковой Дарьи Анатольевны"...
   Кто из нас двоих дурнее - если честно, не знаю. В любом случае, доставили Даше чемодан или нет - знает один Бог. Я более в ее гостеприимный дом не заходил. Слишком много счастья для меня одного...
   Все счастливые писатели похожи друг на друга, каждый несчастный писатель несчастен по-своему.

Это конец.

  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"