Аннотация: Выкладываю, чтобы не потерялось. Пишу давно и только под настроение, так что проду не обещаю. Небольшая прода от 30.04.2011
Наина.
Брожу я по весям забытым,
Судьбою коварной избитый.
Шепчу я чуть слышно лишь имя.
Как ветер, как вздох мой - Наина!
Печальна, светла и наивна,
Погибель моя ты, Наина...
Мой саван, костер погребальный,
Мой выкрик о жизни прощальный.
Но как ты жестока Наина! Коварен и взгляд твой наивный!
Но смерть не сотрет твое имя!
Ты вечность моя, о Наина!
/Верберская народная песня/
Глава 1.
Начало всего.
Ярмарка в Шебе всегда представляла собой нечто особенное. Но сейчас, в это время смуты и бесконечных гражданских войн, торговцы не могли похвастаться изобилием товаров, а покупатели зажимисто считали жалкие гроши. Теперь редко когда в ход шли золотые монеты, да и серебру нынче радовались, как золоту. Медяки - вот что осторожно передавалось из рук в руки в Верберском государстве. А как разменную монету использовали полушку - медяк разломанный пополам. Стыдоба и только!
Увы, только жители, привыкшие к хорошей жизни, и стыдились. Правители, меняющиеся чуть ли не каждые полгода, были озабочены лишь тем, как удержать в руках власть. Сюда и шли золотые монеты. Содержание войска дорого стоит, как и подкуп пособников.
Вот и получалось, что пока одна часть государства гнулась под игом очередного узурпатора, другая была объята смутой. Новый претендент на престол собирал свое войско, дабы сместить "жадного пройдоху".
Но как же не порадоваться ярмарке? Не сбросить с плеч груз бесконечных забот?
Вот и оживал город в этот праздничный день. Гудел, как встревоженный улей. Нарядные жители, и стар и млад, с улыбками на лицах высыпали на улицы. Кто постарше - на других посмотреть, молодежь - себя показать.
Эх, гуляй душа, пока молода!
Фарлаф вышагивает вдоль торговых рядов, подражая другим парням, собравшимся в этом людном месте. Но как ни старается, движения его более плавные, чем у других, умное лицо - более волевое, а темно-зеленые глаза хищно ловят каждое движение мелькающей впереди него красавицы.
Ветреная и гордая, сильная и грациозная, она легко скользит среди веселящейся толпы, стреляя направо и налево смеющимися глазами. Темно-русая коса взлетает толстой змеей - она оборачивается и посылает Фарлафу лукавую улыбку. Улыбка расцветает на пунцовых губах, одаривает ямочками розоватые щеки и буквально плещется во взгляде синих глаз. Она подманивает своего нового кавалера изящным пальчиком.
Покорный ее воле, высокий смугловатый парень подходит к прилавку и, к радости торговки, оставляет на нем прекрасный, сияющий, как маленькое солнце, золотой.
"Ну, ты и влип Фарлаф", - словно говорят синие глаза, пока девушка прячет на груди разноцветные ленты. Леденец же благополучно упокоился за свежей, как роза, щечкой.
Парень усмехается про себя: "Резвись, моя радость. Моя колдунья. Пока можешь".
Он не пытается взять ее за руку или потребовать заслуженную плату - поцелуй. И она невольно надувает красиво очерченные губы. Как вести себя с таким ухажером? Другой бы в ответ на такую просьбу уже давно услышал лишь звонкий смех местной красавицы и увидел лишь край ее расшитой по подолу юбки. И все. Зато как бы потешилось ее тщеславие! А если бы умолять начал...
Фарлафа лишь развлекает ее озадаченный вид. Неужели она настолько купилась на его неумелое подражание деревенскому увальню? Ведь Фарлаф давно уже понял, что озорная девчонка просто сбежит от него, стоит лишь намекнуть на некоторые намерения.
А намерения у него далеко идущие.
Видя, как Наина радуется показавшимся впереди аттракционам, он покорно ведет ее туда и, чуть улыбаясь, легко выигрывает ей загадочного плюшевого зверя. Пусть гордится своим спутником. Ведь он показал недюжинную силу, когда с одного раза разрубил толстенный канат. Знала бы она, что Фарлаф едва сдержал эту силу, чтобы случайно не разрубить бревно под канатом.
Его спутница прыгает, как ребенок и радостно хлопает в ладоши. Она не знает, что он готов всю жизнь купаться в пронзительной синеве ее глаз.
- Фарлаф, ты самый сильный здесь! Смотри! Смотри, как на тебя поглядывают наши парни. Ты будь по аккуратней, а то ведь они и накостылять могут такому удачливому гостю. У нас чужих не любят, - Наина с улыбкой грозит ему пальчиком, не чувствуя, что невольно запутывается в искусно расставленных сетях.
- Пошли туда. Там, должно быть, весело, - впервые проявляет он инициативу. И едва скрывает торжество, когда девушка доверчиво берет его за руку.
А руки у Наины гладкие и нежные. Мать заботливо смазывает их собственноручно приготовленными кремами, стремясь, как можно дольше сохранять красоту и молодость единственной дочери. А это трудно, учитывая тяжелую работу на поле.
Фарлаф вздыхает. Не такой родители хотели бы видеть его спутницу. Она должна быть утонченной и, по крайней мере, из достойной семьи. Но что делать? Спутницу не выбирают.
Поначалу его сильно встревожили не вовремя проснувшиеся чувства. Подозревая, что это может помешать в очень важном деле, он рассказал обо всем учителю.
"Все просто замечательно, мой мальчик, - к его удивлению, старец обрадовался. - Эта девушка, как ничто иное, сумеет привязать тебя к этому миру и не даст затеряться в мире духов. Все к лучшему, мой мальчик. Все к лучшему".
И теперь Фарлаф наслаждался близостью спутницы, стремясь незаметно увести ее подальше от этого балагана. Как бы он хотел прямо сейчас увезти ее за туманные горы... Но нельзя. Пока нельзя. Пока он может лишь выслеживать ее подобно остроглазому хищнику и выжидать. Некоторое время она радостно озирается, но потом начинает ощущать беспокойство. Они прошли один из поворотов и вдруг оказались в пустынном месте. Впереди - пустырь, справа - лишь неказистое строение.
- Фарлаф, я хочу назад, - строгим голосом заявляет девушка, останавливаясь и стремясь выдернуть руку.
Но легкое пожатие внезапно становится крепким, и парень оборачивается с уверенной улыбкой на смуглом, таком не обычном для здешних мест лице.
- Я просто хочу проверить, как там мой конь, - призывно сверкнули белоснежные зубы. Призыв отразился и в колдовских зеленых глазах.
Почувствовав, что тонет, девушка тряхнула головой.
- Ты что же, оставил коня в этом сарае? - красиво изогнутые бровки удивленно приподнялись.
- Свободных мест на конюшне не было, - Фарлав нарочито небрежно пожал широкими плечами.
Очень широкими! Только сейчас сознание отметило, какой он высокий и невероятно сильный. А она, по сравнению с ним, маленькая и хрупкая. Естественно, Наина знала, что не стоит оставаться с парнем в уединенном месте. Слишком вольными стали нравы. Когда в любой момент парня могли забрать в армию, он стремился получить от жизни все. И современные девушки особенно не сопротивлялись. Но она ведь не такая! Она - Наина. Гордая и недоступная. Ни один из местных не мог добиться от нее и поцелуя. Тем более не добьется какой-то приезжий.
- Я туда не пойду! - решительно сказала девушка и с силой выдернула руку из горячего плена.
- Как хочешь, - парень лишь усмехнулся и направился в сторону сарая.
Наина еще некоторое время нерешительно переминалась обутыми в красные туфельки ногами на узкой тропинке. Тонкие пальцы нервно теребили ленты в косе, брови озабоченно хмурились. Потом девушка повернулась и уже хотела дать стрекоча от незадачливого ухажера, но в этот момент из-за поворота показались трое знакомых парней. Всех троих штормило и качало, а воздух оглашался бравыми песнями.
Встреча с этими "орлами" явно не сулила ничего хорошего.
- Эй, стой! - раздраженно крикнула она вдогонку Фарлафу и припустила следом.
Тропинка коварно вильнула перед самым входом в покосившийся старый сарай, и Наина буквально упала в объятия смеющегося парня.
- Наина, Наина, - покачал он насмешливо головой. - Я и не думал, что ты так стремишься в мои объятия.
- Вот еще! - хмыкнула красавица и, невольно качнув крутыми бедрами, обошла его, как обычное препятствие. - Просто я не желаю попасть в объятия вон к тем остолопам.
- Не нужно искать себе оправдания, душа моя, - Наина раздраженно дернула обтянутым лучшей рубахой плечиком и, оправив лямку синего с орнаментом сарафана, вошла в пыльную темноту.
- Ну, где тут твой конь? - она внезапно поняла, что ее раздражают мягкие насмешки чужака и внезапно проснувшаяся его самоуверенность. Он не был таким, когда накануне робко приглашал своенравную красавицу на свидание.
"Поскорей бы уйти отсюда", - думала с досадой девушка, пытаясь разглядеть хоть что-то в захламленном сарае.
- Зачем же нам третий, душа моя, - вкрадчиво произнес Фарлаф, прикрывая за собой скрипучую дверь.
- Ты обманул меня чужеземец! - и снова взметнулась змеей коса, синие глаза обожгли гневом.
Парень едва не облизнулся.
- Хороша ты, Наина. Чудо как хороша. Но... наивна!
Едва заметной искоркой промелькнул под длинными ресницами испуг. Промелькнул и скрылся за черной кружевной занавесью - чуяла Наина, что нельзя показывать страх перед хищником. А именно хищником показался ей в этот миг Фарлаф, красивым и грациозным. Внезапно она поняла, что он гораздо старше, чем думала она вначале. Босоногая девчонка она по сравнению с ним. Не станет он терять время на детские игры. Бежать ей надо! Исхитриться и бежать!
- Вижу бежать хочешь, - тихо произнес глубокий голос, словно читая тайные мысли. Девушка вздрогнула и зябко обняла себя за плечи, отступая на неровном земляном полу прочь от высокого мужчины. - От неизбежного не сбежишь.
Он идет мягко, бесшумно. Лишь слегка шелестит странная высокая обувь. Прочная. Не чета здешней тряпичной выходной обувке да плетеным вирутам, пригодным для работы в поле. Не место ему в их селении. Не место ей рядом с ним.
- Не беги от судьбы Наина. Только сильный может решиться на это. А ты слаба, моя радость. Покорись судьбе. Твоя судьба - быть со мной.
Странный трепет пробежал по гибкой спине девушки. Ладони взмокли, короткие волоски на руках поднялись от ужаса, охватившего сознание.
Не для того берегла себя Наина, чтобы попользовались и бросили. Нет большого вреда, чтобы уступить соседскому парню, уходящему на войну, но сойтись с чужеземцем - позор.
Бежать нужно! Бежать! Метались мысли в красивой головке, а ноги сами уже несли к выходу. Тело упруго изогнулось, пытаясь проскользнуть мимо опасного зеленоглазого змея, что заманил девушку в ловушку.
- Что ж ты, милая, так скоро покидаешь меня? - вкрадчиво прошелестел Фарлаф. Почти не шевельнулся, а сумел поймать юркую фигурку в сильные объятия. И вот уже дышит горячо в порозовевшее ушко и целует в прикрытые веки. - Не от меня тебе бегать надо. Я судьба твоя, а ты - моя, нежданная, негаданная... приятная...
Теплые, нежные, звучащие плавным напевом слова убаюкивают, а губы словно обжигают нежную шею. Дрожит Наина, разум вопит, пытаясь разогнать застилающий его туман, а тело, словно воск праздничной свечки, плавится и послушно льнет к чужому, твердому.
- Эта ночь еще крепче свяжет нас, - шепчут уже будто не губы его, а в голове голос раздается. Да и губы заняты. "Чародей?" - испуганно метнулась догадка и заглохла под напором чувств.
Не поняла, как на сене оказалась, как расстегнулись ее сарафан и рубаха. Только звезды перед глазами ее мелькают, озаряя душную темноту. И как звезды сверкают широко открытые ее глаза.
- Моя! - с удовольствием рычал мужской голос в ее голове. - Будешь ждать меня, пока не вернусь. Если будешь не верна ... тебя не убью. Его убью!
Почти до боли сжимают сильные руки белоснежную грудь. Стонет Наина под жарким телом от страха и страсти, как распутная девка.
- Милая, Наина. Нежная, Наина. Наивная, Наина, - уже вслух приговаривает чужеземец все ниже сдвигая расшитую ткань, поглаживая смуглыми пальцами мягкую кожу живота, под которым плещется что-то горячее, желающее вырваться на свободу.
Нежные, дрожащие губы судорожно выхватывают частичку воздуха, и Фарлаф, наконец-то, впервые целует их, захватывая в сладкий плен. Даря наслаждение и надежду на большее, чем просто сиюминутное увлечение. Надежду на вечность.
Фарлаф радуется: Наина покорна. Неумело отвечает на поцелуй, но явно находится под чарами колдовской страсти. Как глина она в его руках, и он может делать, что пожелает. А желает он многого. Желает, чтобы привязала она его покрепче к земле, к его телу. Чтобы легче было потом найти дорогу назад. Дорогу к ней. Ибо не может он навсегда покинуть свою спутницу.
Очарованно смотрит он в туман ее глаз, а руки сами уже скользят по ногам, поднимая подол. Не носят в этом отсталом государстве девушки нижнего белья. Оно и к лучшему. Эта мысль возбуждает, как ничто иное. Сильнее даже, чем ее страстные вздохи.
Фарлаф не спешит, лаская податливую плоть. Желает, чтобы Наина вспоминала его одинокими ночами, мечтала о нем. Но видно зря не поторопился. Понял это, только когда дверь сарая с треском распахнулась, впустив ненужный свет в их с Наиной мир. А на пороге - разгневанная мать Наины. Позади нее - любопытные взгляды селян.
- На что покусился, шельмец? На самое дорогое?! На дочку мою!
Дородная тетка, в молодости точная копия его спутницы, наступала на Фарлафа, поигрывая суковатой палкой. В натруженных, мозолистых руках она смотрелась особенно угрожающе. Мужчина выругался, прикрывая от любопытных глаз прелести своей избранницы. Та, еще не отойдя от гипноза, призывно изогнулась вслед за мужскими руками. О, законы мирозданья, как заманчиво выглядела она в этот миг. Унести бы ее сейчас. Далеко-далеко. За туманные горы. Туда, куда зовет сердце.
"Не сейчас, мирра, - вновь зашептал голос в ее голове. - Все еще будет. Но не сейчас. Главное, помни, что ты - моя!"
Селяне лишь разразились возмущенными криками, когда высокий чужеземец, злорадно сверкнув напоследок глазами, играючи уронил одну из деревянных стен и исчез из сарая.
- Ах, ты ж! - почтенная Мирайя бросила вслед растлителю палку и кинулась к дочери.
Почувствовав легкую жертву, несколько парней с гиканьем побежали следом за Фарлафом. Теперь можно безнаказанно накостылять чужаку.
- Что ж ты, ах, горе ты мое, - причитала женщина, быстро приводя Наину в порядок. - А если бы добрые люди мне не сказали? Что ж было бы? А? Я тебя спрашиваю!
В сердцах она тряхнула девушку за плечи и у той словно пелена с глаз спала.
- Ой, мама! Что это было? - тоненьким голоском, как в детстве, вопрошала гордая красавица, став похожа на маленького ребенка. - Как помрачение нашло.
- Вот молодежь, - качала головой седая старуха, обвиняющее глядя на эту сцену. - Совсем стыд потеряли.
В ответ на это из синих глаз выкатились две слезинки, потянув за собой бурный поток.
- Ну, будет. Будет, - утешала жалостливая мать, баюкая на груди русую головку. - Что прошло, то прошло. И не дело, старая, лезть в дела, в которых ничего не понимаешь!
Строго обратилась она к бабке. Тем самым Мирайя пресекла все досужие разговоры.
Со временем и Наина успокоилась. Ничего ведь не произошло? Да и не хотела она того. А Фарлаф - как есть чародей! На том и порешила. Только жизнь Наины с той ярмарки изменилась необратимо. А зеленоглазого красавчика и след простыл. Да и забыли скоро о нем в свете других событий.
Чудо ожидалось в Верберском государстве! Долгожданное чудо!
Глава 2.
Легенда.
Зима словно остудила страсти, царящие в Верберском государстве. Наступило долгожданное затишье. Только не знали люди, радоваться ли ему. Похоже это было на затишье перед бурей, и ждали все, что вот-вот начнется оно... А что оно? Никто того не ведал.
Зима выдалась суровой и голодной, что не удивительно, учитывая бесконечные поборы, свалившиеся на людей осенью. Хорошо еще, что дороги замело до такой степени, что не добраться было до Шеба власам - поборникам царевым. Да и нечего им было бы брать...
Но всему приходит конец - и растаял снег. А вместе с ним словно оттаяли те, кого уже никто и не надеялся увидеть.
По всему Верберскому государству разбрелись монахи - артемианцы. Очень странное событие, взбудоражившее всех от мало до велика. Тем странней оно было, что никто уже не верил в их существование. Поговаривали, что возвели они-де храм - не храм, склеп - не склеп, где сторожили, как собаки, тело предпоследнего законного правителя. Поклонялись ему, пуще, чем Единому Богу. Ждали его пробуждения.
Кто-то верил этим россказням, кто-то нет, но каждый надеялся, что воскреснет к жизни Артемий III и наведет, наконец, порядок в некогда процветающем государстве. Кто пустил эту легенду в свет, никто сказать не мог, но были те, кто хранил ее, как зеницу ока. Они-то и называли себя артемианцами.
Являлись они тайно, не слышно, под покровом ночи. Тихо скользили по деревням и городам в своих серых, из мешковины, одеждах. Их объединяли сухие от недосыпа, горящие верой глаза и темно-синие медальоны на груди, выполненные в форме глаза. Эти медальоны - копии того, что по преданию хранился на груди Артемия - дерзко светились на сером фоне, воскрешая почти забытую надежду. Глухим голосом передавали посланники весть о том, что чудо близко. Говорили о том, чтобы готовились люди поддержать законного правителя.
Неизбежно было то, что Артемий стал символом для огромного количества людей. Символом избавления от разрухи и нескончаемой смуты. Как неизбежно было то, что начались гонения на артемианцев. Новый царь, самопомазанник, так пытался вбить очередной гвоздь в свой своевольно воздвигнутый трон. Цеплялся из последних сил за власть, и так трещащую под напором чужеземцев. Ему только волнений народных не хватало! Боялся он появления очередного претендента на трон, самозваного Артемия. Боялся, что народ поверит тому и поднимется против узурпатора. А поддержка народная многого стоит.
- Готов ли твой воспитанник? - тихий, вкрадчивый голос уже немолодого человека смешивался с треском поленьев в очаге. Скрестив ноги, он чинно восседал на коврике в жалком домишке посреди леса. Чужой здесь, в этой скудной обстановке, он, тем не менее, не бросал брезгливые взгляды вокруг. Знал, что для собеседника подобное жилище также чуждо, но тот ни словом, ни взглядом не давал этого понять никогда.
Седой старец тряхнул длинной бородой и стал чуть медленнее перебирать пальцами чизы - крупные, черные бусы, которые этот асконианец всегда носил с собой.
- Мальчик почти готов, - голос этого человека был подобен зарождающемуся вдали камнепаду. Он говорил тихо, но к нему бы прислушались даже в переполненном людьми зале. - Еще немного и он отправится в путь.
- Надеюсь, вы дадите нам знать, когда это случится? - собеседник старца чуть прищурился, скрывая нетерпение. Долго еще эти своевольные и гордые асконианцы будут водить их за нос? Шесть месяцев прошло, а они все еще "готовятся".
- Не волнуйся, крендо, все будет в порядке, - старец понимающе улыбнулся. Крендо! Он назвал его "крендо"! На асконианском это означает "хозяин". Но мужчина воспринял это слово, как очередную издевку. Как можно стать хозяином тому, кто свободен духом?! Все знают, что невозможно поработить асконианца.
Мужчина не мог знать, правда это или нет, но только ходили слухи о том, как конкретно этот старец обвел вокруг пальца тех, кто когда-то пытался его предать и убить. Странно, что живы эти слухи, ведь не осталось ни одного живого свидетеля. Лишь этот добродушный старик с приветливыми морщинками вокруг глаз.
- Вам не нужно будет дополнительное сообщение. Вы сами узнаете, когда произойдет нужное событие. Тогда вся надежда будет на вас. Вы должны будете поддержать и помочь. А я... Я должен буду остаться здесь, чтобы защитить моего мальчика.
Старец прикрыл глаза, словно сообщая, что больше нечего ему сказать. Мужчина, подавив гнев, удалился. Слишком дорого ему обошелся договор с Асканией, слишком долго он ждал. Если они подведут...
- Он боится, что мы подведем, - мягко улыбнулся Влад своему воспитаннику, бесшумно появившемуся на пороге хижины.
- Лишь бы он не подвел.
- Ему это не выгодно, мальчик мой.
- В любом случае, я готов. Или сейчас, или никогда.
- Ты уверен?
- Время пришло, учитель. Чем быстрее начнем, тем быстрее это закончится.
- Ты нетерпелив, - с неудовольствием покачал головой старец. - Тебе это простительно, как самому сильному из нас. Только смотри, чтобы спешка не сыграла с тобой злую шутку. И Она должна помогать тебе, а не мешать.
Раздраженно сверкнув темно-зелеными глазами, парень наклонился и пошевелил палкой догорающие поленья в очаге. Он не желал обсуждать свою спутницу. Но старик упрямо продолжил.
- Она должна привязать тебя к земному миру. Но если ты будешь нетерпелив... У тебя может просто ничего не получиться. И вряд ли тогда Юсвений согласится ждать еще полгода.
- Знаю.
- Отринь все свои желания. Не нужно думать о них слишком много. Она у тебя уже есть и этого довольно. Связь уже крепка. Рано делать ее еще более прочной.
- Знаю. Я готов, - Фарлаф откинул в сторону палку и снова вышел в ночь. Скоро. Уже сегодня.
***
Не оставили своим вниманием слухи и Шебу. Из уст в уста передавалась весть о скором чуде. В народе говорили, что надоело Артемию с небес наблюдать за разорением любимой земли, надоело смотреть на страдания людские. Решил он, что пора разомкнуть этот круг.
- А? - та очнулась, словно ото сна и, подняв глаза от штопки, непонимающе уставилась на мать.
- Ай, ну тебя! - в сердцах махнула Мирайа рукой и пошла на двор. В последнее время дочка стала сама не своя: витает где-то. Вроде вот она - здесь, а вроде и не здесь. В своих мечтах, девчонка, пребывает. Ничего не ладится у нее, работа из рук валится.
А уж будто и успокоилась Наина после того случая в сарае, весела была, улыбчива. И вдруг снова - будто подменили. Вроде и не происходило ничего больше. Мирайа и психовала порой лишь потому, что не могла понять, что делать с дочкой, как вернуть ее задорный смех и округлость враз исхудавших щек.
А всему виной были сны. Каждую ночь снился Наине склеп, затянутый паутиной и мертвец в нем. Даже и не мертвец вовсе, а так - кости почти истлевшие. И так жутко становилось ей в этом сне, будто наяву она все это видела. И корону потускневшую, почти вросшую в череп с провалившимися глазницами. И одежды из драгоценных каменьев и золота. И глаз синий, сверкающий на груди...
Знала Наина, с чем связаны эти сны. Слишком много в последнее время говорили о грядущем воскрешении Артемия III. Вот, видно, впечатления и наложились на собственное воображение. И все бы ничего, но только во сне, в этом склепе каждый раз какой-то смутно знакомый голос шептал, распространяя по телу мурашки ужаса: "Ко мне. Иди ко мне. Ты помнишь, что ты моя?"
И просыпалась после этого Наина, дрожа от страха, и чувствовала одно - что-то грядет...
А днем - другая напасть. Казалось, что ее преследует взгляд темно-зеленых глаза, пристально следя за каждым движением. Порой ее это пугало, а порой она погружалась в бессознательную чувственную дрему. Будто кто-то невидимый ласкал девушку легкими прикосновениями, возвращая к жизни воспоминания о Фарлафе. О том, кого она стремилась забыть, как самый постыдный момент в своей жизни. Вот и сейчас... Будто кто следит за ней...
Стряхнув наваждение, Наина накинула на плечи старую шаль и вышла во двор, прихватив с собой пару пустых ведер. Весна тут же захлюпала под ногами промозглой сыростью, коварно пробираясь под юбку. Обычно Наина не любила это время года. Зимой лучше: воздух чище, нет надоедливой липкой грязи, и холод ощущается не так. А тут без всякого мороза замерзаешь так, что долго приходится греться возле печи и пить отвар из сушеных трав от простуды.
Но сейчас серое унылое небо, как нельзя лучше соответствовало ее настроению, а воздух хотя бы слегка приводил в чувство. Вздохнув поглубже, она побрела к соседскому колодцу, едва переставляя ногами в плетеных вирутах и не замечая, что у забора остановилась Миланья. Пожилая селянка лишь покачала головой, глядя вслед съежившейся фигурке. Куда только девалась гордая осанка и быстрота движений? Еще раз неодобрительно покачав головой, она стала кликать Мирайу.
- Смотрю, совсем твоя-то скисла, - лишь напившись травяного чаю, знаменитая на всю Шебу сваха начала разговор. Не торопилась, зная, что Наина не скоро придет, останавливаясь на каждом повороте тропинки.
Мирайа лишь вздохнула, не желая обсуждать с этой сплетницей свою дочь.
- Замуж девке пора, - хозяйка хмыкнула, с иронией глядя на женщину. Ничего нового та не сказала - опять завела старую песню. - Восемнадцать годов уже. Перезрела.
Сваха даже не обратила внимание на недовольно сдвинутые брови Мирайи. А та все думала, как бы поскорее спровадить незваную гостью. Больно уж назойлива.
- Да и тебе полегче будет.
- Чем легче? Тем, что единственная помощница уйдет в другой дом.
- Так одним ртом меньше станет.
- Угу, и станет она в чужом доме хозяйничать и помогать свекрови, когда мужа власы приберут.
- Почем знаешь? Может, и не заберут, - Миланья оглянулась, словно их могут подслушивать и, склонившись над столом, зашептала. - Говорят, скоро Он вернется. Может, и жизнь наладится.
- Вот когда наладится, так и подумаем, - с громким стуком Мирайа поставила на стол чугунок, собираясь варить надоевшую за зиму кашу.
- Смотри, как бы поздно не было, - поцокала языком сваха, глядя на собеседницу колючим взглядом и явно не собираясь оставлять неприятную тему. - Да и я бы молчала, кабы жених достойный не нарисовался. Знаешь ведь, я дурного Наине не посоветую.
- Знаю, родственница все ж.
- Воот. А на днях вернулся Седрик.
- Да? - Мирайа тут же замерла, явно заинтересованная сообщением.
- Ага, помнишь, как он на девочку поглядывал? Да и отец его не последний человек в Шебе, - видя реакцию хозяйки, Миланья так и лучилась вся удовольствием. Но лишнего говорить не стала: поднялась и ушла, попрощавшись. Главное, заронить зерна и обильно полить, а ростки сами прорастут.
А Мирайа присела у стола, как в первый раз оглядывая убогую обстановку собственного дома. Все запущено, заброшено, серо и уныло. Хоть и чисто, но видно, что хозяина в доме нет. Забрали его сразу же, как началась смута. Уж и не чаяла дождаться мужа Мирайа. Может, хоть дочке повезет? Глядишь, и вернет к жизни ее сын богатого торговца. Умеет парень красиво ухаживать.
Войдя, Наина вяло отметила про себя странный взгляд матери, но ничего не сказала.
А на следующий день Седрик пришел. Вроде как к Мирайе за травами. Все знали, что Мирайа в травах, как никто, разбирается. Видный, красивый, разговаривая с матерью, он все время поглядывал на дочь и хмурился, видя, что она не обращает на него внимания.
Задело парня подобное пренебрежение. Обычно девки на него толпами вешались (особенно после возвращения из столицы), а та, что давно нравится, молчит и отрешенно поглядывает, словно на предмет мебели. И если не собирался Седрик до этого всерьез ухаживать, то теперь взялся за дело с большим рвением. Зачастил в дом Мирайи с подарками для матери и дочери.
И если Наина лишь равнодушно отвечала на все его заигрывания, то Мирайа веселела день ото дня. Хорош, парень. До чего же хорош! И приветливый, и красивый, и богатый. А уж какие истории о столице рассказывает!
- Хоть бы улыбнулась Седрику, - попрекала она дочь вечерами. - Вон как он для тебя старается.
- Пустое все это, - отмахивалась та, вновь погружаясь в свои грезы.
Но после той ночи изменилось все ...
Глава 3.
Воскрешение.
Ночь - лучшее время для совершения древнего асконианского обряда. Наверняка никто из этого гордого племени и не предполагал, что наступит час, когда их даром будут пользоваться ради выгоды.
Фарлаф мрачно усмехнулся, глядя на полную луну. Словно чувствуя первые признаки пробуждения древней магии, ночное светило стало менять цвет на красный. Если кто и заметит, то не поймет, отчего это происходит.
Несмотря на невольный страх перед смертельно опасным ритуалом, Фарлаф чувствовал нервное возбуждение, как перед прыжком с большой высоты в воду. Удовольствие и опасность манили асконианца одинаково. Только представители их рода, владеющие даром, знали, что это такое. Другим оставалось втихомолку завидовать.
А Фарлаф был сильнейшим. Нет, возможно, раньше среди горцев и рождались колдуны сильнее его, но не теперь, когда и возможность-то применить дар появлялась редко.
А сейчас такой интересный случай...
Напевая сильным, чуть гортанным голосом песню на родном языке, парень стал рассыпать посреди спрятанной в лесу поляны белый мерцающий порошок. Ночами еще подмораживало, потому грязь и слякоть не мешали этому. А холода он не чувствовал, весь горя от предвкушения.
Когда с помощью порошка была нарисована светящаяся в ночи пятиконечная звезда, он шагнул внутрь ее и уселся прямо на землю, скрестив ноги.
- Пусть с весной вернется к жизни тот, кто давно почил.
И, закрыв глаза, юный колдун пустился в путь. Просто стряхнул все тревоги и желания, как вторую кожу. Легко и не принужденно душа покинула тело. Так легко, как никогда не получалось даже у учителя. Она ринулась к звездам в поисках избранного пути, чтобы поселиться в новом теле.
Все было сделано гладко и спокойно. Только одного не учел Фарлаф: в момент, когда душа покидала замершее тело, не стоило так четко представлять себе синие глаза и яркие губы той, что должна была крепче привязать его душу к родному телу...
- Ну, все, мой мальчик, - тихо произнес появившийся на поляне старик, пристально следя за чем-то, видимым только ему, в звездном небе. - Ты уже в пути. Да хранят тебя боги.
И тут же, не смущаясь ночным временем, старый учитель принялся за дело. Ему нужно было возвести вокруг бездыханного тела Фарлафа убежище. Его задача теперь лишь ждать и верить в благоприятный исход дела. Он должен сохранить тело любимого ученика до момента его возвращения. Как бы там ни сложилось, но Фарлафу нужно будет куда-то вернуться...
***
Брат Пафнутий появился в монастыре год назад. Избитый, чуть живой, выполз он на берег моря из прибрежного леса и потерял сознание. Там его и нашли братья, которые собирали моллюсков на суше. Ему тогда казалось, что он попал в рай, незаслуженный рай.
Артемианцы приняли его без лишних вопросов. Просто вылечили, накормили, дали крышу над головой. Наряду с этими благами Пафнутий обзавелся внезапно проснувшейся совестью. Теперь стыд сжигал его день и ночь, не давая ни спать, ни есть. Вина лежала тяжким грузом на сердце, пачкала руки кровью. И не было возможности эту кровь смыть.
Видя, что парень чахнет, с ним решился поговорить настоятель монастыря. Оказалось, что грех Пафнутия, действительно, велик. Начиналось все вполне невинно. Он с группой молодых людей сбежал от отряда власов, отказавшись участвовать в сомнительной военной кампании в пользу очередного самозванца. Долгое время прятались они в лесу, незаметно превращаясь в настоящую шайку разбойников. Жить-то как-то надо было! Вот и стали они грабить проезжих и жителей деревень. А потом и до убийства дело дошло...
Здесь замолчал Пафнутий, не решаясь в подробностях рассказывать о зверствах. Сказал лишь, что еле спасся, когда их шайку накрыли. Только вот, видно, зря спасся.
Настоятель помолчал немного и вынес решение: нужно, чтобы Брат Пафнутий добровольно принял обед молчания. Тогда Единый Бог оценит и простит его.
Сказать, что после этого разговора Пафнутий испытал облегчение, значит, ничего не сказать. Словно благодать снизошла на него.
Принял он обед молчания. И продлиться он должен был до тех пор, пока не воскреснет Артемий (а случиться этого, по понятиям брата, не должно было вообще).
Вот и приставили Брата Пафнутия следить за порядком в склепе, где покоились кости царя.
"Для чего-то нужно всякое дело", - решил для себя Пафнутий и стал ревностно исполнять свои обязанности.
Да и делать там, надо сказать почти нечего: прибираться по мере возможности, следить за тем, чтобы не гасли свечи, раскуривать благовония... Не смотря на не очень приятное зрелище разложения, Пафнутий любил ночами напролет сидеть рядом с ложем царя и с улыбкой глядеть на него. О чем в эти моменты думал парень? Вел ли беззвучный разговор? Того не известно. Зато тело царя всегда было под присмотром.
В ту ночь он отлучился всего на минутку: дошел до монастыря, чтобы взять немного родниковой воды и хлеба.
Обратно он шел не спеша, с облегчением вдыхая свежий ночной воздух и слушая близкий шепот волн. Казалось, на небе звезды сверкали ярче обычного, хотя накануне небо было затянуто серой пеленой.
Только вот круглый диск луны почему-то стал красным. Чудно! Но красиво. Пафнутий не был суеверным, а потому и не верил в воскрешение Артемия. Когда это мертвые воскрешались? А тем более полуистлевшие кости.
Тем удивительнее для него было открытие, сделанное в склепе. Он не поверил своим глазам, когда в тишине, озаренной свечами, раздался шорох, а вслед за этим, покойник поднял костлявую кисть и уставился на нее ярко-синими глазами. Казалось, они светятся на фоне серого черепа.
Брат Пафнутий выронил из рук сверток и застыл с открытым ртом. Может, он и хотел закричать, да только горло отвыкло за год издавать какие-либо звуки. В этот миг, прямо на его глазах, череп с раззявленным ртом начал обрастать плотью. Мертвец застонал, словно от боли.
Этот звук привел монаха в чувство и, наконец, с громким криком, он выскочил вон, размахивая длинными рукавами и призывая всех святых и братьев. Он даже не подумал, что нужно было возвещать о чуде. Для него все происходящее было кошмаром.
Фарлаф открыл глаза в освещенной свечами пещере и сразу понял, что все получилось. С трудом поднес к лицу истлевшую руку... В этот момент он бы выругался, если бы сумел. Проклятый верберец утаил, в каком состоянии находится новое тело Фарлафа. Неужели этот отсталый народ не умеет мумифицировать тела своих царей?
Теперь на восстановление уйдет гораздо больше времени, чем он думал. Благо, процесс уже пошел. Колдун почувствовал легкое жжение во всем теле и понял, что оно начало обрастать плотью. Хорошо. Пока он жив лишь за счет магии. К тому времени, когда она иссякнет, должны будут восстановиться все жизненно важные органы.
Он тихо лежал, прислушиваясь к своим ощущениям, когда понял нечто странное. Изнутри его сжигало желание, такое же, что и в собственном теле. Бессознательная жажда, стремление к той, что является его спутницей. С ужасом Фарлаф понял, что совершил какую-то ошибку. Ведь связь должна была остаться там, с его телом, она должна была быть якорем, что крепко свяжет его с ним. Чтобы легче было вернуться...
Но он чувствовал, что связь с телом есть. Она крепка. Значит, он оставил там, на поляне что-то другое, какие-то свои чувства, стремления. А здесь - лишь жажда обладания. Сильная, как воды родной реки Визы. Еще не воплотившись полностью, он уже чувствовал, как она его сжигает. В этот момент он был уверен, что найдет свою спутницу везде, где бы она ни была. И пока этого не сделает, не выполнить ему задание...
Тут на него накатила жуткая злость. На нее, за то, что поработила его душу, на себя, за то, что не смог до конца отринуть мысли о ней. Глухо зарычав, чудовище с короной на голове село на своем каменном ложе, смахивая на пол свечи.
Таким и застали его монахи, прибежавшие удостовериться в произошедшем чуде. Толпа в серых балахонах, как один человек, рухнула на колени, впечатавшись многочисленными лбами в пол.
***
Ей снился тот же сон. Что делать? Она уже привыкла. Наину теперь не пугал так мрачный склеп и вполне безобидные на вид кости. Привычно горели свечи, даря обстановке некое подобие уюта. Где-то вдали слышался неясный шум. Такой шум она слышала впервые и не могла понять, что его может производить. Он также не был пугающим. Даже более того, он слегка разрушал тишину, не давая ей давить на уши.
А Он все также лежал, затянутый в обрывки богатой одежды. Все также сиял на груди синий глаз. Вот только...
Наина взглянула на череп, увенчанный короной и внезапно наткнулась на взгляд ярко-синих глаз. Лишенные век, они пристально смотрели из некогда пустых глазниц, казалось, проникая в самую душу. От страха девушку сковал дикий холод, не позволяя шевельнуться.
Тут на черепе стала появляться серая плоть. Словно процесс разложения пошел в обратную сторону. Мертвец со скрипом сел и, протянув костлявую руку к самому ее лицу, прошамкал чудовищными челюстями:
- Я за тобой приду. Жди.
Тут девушка не выдержала и завизжала. Она не заметила, как подскочила на собственной кровати, как к ней подбежала мать. Она кричала так, как не кричала никогда в жизни, раздирая щеки в кровь, чтобы стереть с них ощущение прикосновения мертвеца.
Остаток ночи и весь день Наина проплакала, вжавшись в подушку. Она вздрагивала от малейшего шороха и не отвечала на встревоженные расспросы матери.
Как маленький испуганный зверек, девушка тряслась в своем углу и молчала, молчала...
А на следующий день ее словно подменили. Она вцепилась в пришедшего Седрика, словно клещ. Мать озабоченно хмурилась, глядя на такие перемены. Седрик - радовался. Наконец, его ухаживания достигли цели.
Было не понятно, то ли он, действительно стал ей нравиться, то ли Наина просто нашла себе защитника от неведомых страхов. Только не отпускала она парня от себя ни на шаг. Таскала его за собой и по воду, и на рынок, и просто полюбоваться рекой. Тот, как на привязи, везде ходил за ней и не мог оторвать взгляда от вновь порозовевших щек и вернувшихся к жизни глаз.
Девушка много смеялась. И только самые близкие замечали, что смех ее какой-то нервный. Рассмешить ее могла сущая ерунда, но так же быстро смех обрывался, и Наина всматривалась тревожно вдаль, словно ожидая чего-то...
******
Простая жестяная миска глухо звякнула о каменный пол, и монах склонился в низком поклоне, поспешно выползая задом из склепа, испуганно вздрагивая под пронзительным взглядом синих глаз.
Бывший мертвец сидел, скрестив ноги, на куске ткани прямо на каменном полу. Удостоверившись, что остался один, он взял в руки изогнутую ложку и стал медленно поглощать жидкое, серое нечто. Да, кормили в монастыре отвратно. Но такая пища, как нельзя лучше подходила для едва оформившегося тела.
Фарлафу процесс восстановления показался мучительно долгим (если б мог, придушил того гада, что не раскрыл всех нюансов операции). Но сегодня он впервые почувствовал, наконец, усталость. Усталость от долгого сидения в темной пещере, где дневной свет не раздражал чувствительных глаз. Зуд нетерпения буквально съедал его изнутри. Ему нетерпелось вдохнуть свежий воздух почти так же, как нетерпелось увидеть рядом с собой ту, что заполняла его мысли. О задании он не хотел даже думать. Не сейчас.
Медленно встав, Фарлаф оправил подол серого балахона, что здесь носили все, и пошел к выходу, осторожно ступая босыми ногами, навстречу соленому ветру и яркому солнцу.
Солнечные лучи блеснули на золотых волосах воскресшего царя, отразились в медальоне и... заставили слезиться глаза. Пока он приходил в себя, весть о его появлении достигла монастыря. Когда Фарлаф сделал шаг по направлению к морю, перед ним уже склонились монахи во главе с настоятелем. За все время сидения в склепе он не сказал ни слова, но монахи терпеливо ждали знака, который позволит им действовать. Ведь нужно будет донести радостную весть до народа.
Глядя на поникшее серое братство, Фарлаф позволил себе слегка усмехнуться. Не будет пока вестей. Рано. Слаб он еще для подвигов. Для начала ему нужна нормальная одежда... и та, в которой его сила. Интересно, как отреагирует братство на то, что в монастырь им нужно будет доставить женщину?
И, подавив некстати поднявшееся веселье, воскресший царь впервые заговорил...
Наина старательно делала небольшие стежки, покрывая подол белоснежно-белого платья мудреным узором. Толстая вонючая свеча слабо чадила, с трудом разгоняя царящий, не смотря на день, в доме вдовы полумрак.
Подошла мать, склонилась над рукодельем дочери и одобрительно покивала:
- Красиво получается. Давно бы так, - проворчала она, намекая на то, что раньше следовало принять предложение Седрика.
- Ну, мааама! - возмутилась девушка, не отрывая глаз от работы.
- Что мама? Парень извелся весь.
- Больше ценить будет, - равнодушно отозвалась Наина.
Пару дней назад она дала весьма поспешное согласие выйти замуж за Седрика. Это согласие было, скорей, похоже на бегство от кого-то или чего-то. Только вот жениха не смутило это. Он тут же отправился отмечать данное событие с друзьями в кабаке. Наина бы возмутилась такой несправедливостью (видишь ли, она готовься к обряду, а он...), но не трогал ее сердце Седрик. Она только надеялась, что когда будет спать не одна, безумные сны не будут больше ее тревожить.
Поскорей бы! Иголка на миг замерла - девушка бездумно уставилась на желтый, под цвет солнца, узор. Она старалась не думать о том, что придется не только спать рядом с Седриком, но и отдавать ему свое тело. Это дело наживное. Привыкнет.
Вдруг померк свет в и без того тусклом, закрытом бычьим пузырем окне. Быстро подняв голову, девушка едва успела заметить мелькнувшую за окном тень.
- Мам, - тихонько позвала она Мирайу, которая чистила возле печки горшки. - На улице кто-то есть.
- Так иди, посмотри, - отозвалась та, не отрываясь от работы. - Небось Седрик пришел да боится зайти.
- Еще бы! - усмехнулась девушка, подозревая, в каком состоянии явился жених.
Первым порывом было оставить все, как есть. Пусть его. Мало удовольствия видеть парня пьяным. Но тут же, скривившись, представила, как потешаются соседи, и, отложив платье, пошла на улицу.
Мирайа улыбнулась, намывая очередной горшок. Молодые! Что с них возьмешь. Когда-то и она была такой, красивой, горячей. А отец Наины делал глупости, так как жена сводила его с ума. К тому же...
Приглушенный крик на улице заставил женщину бросить свое занятие и кинуться к двери.
- Наина! Дочка! Доченька! Красавица моя! - женщина металась по двору, заламывая руки, несколько раз обежала вокруг дома, выскочила за калитку и остановилась, не зная, в какую сторону бежать. Справа - проулки с домами, слева - чернеет лес. И ни следа пропавшей Наины...
Глава 4.
Проклятье.
Вода всегда ее завораживала. Чистая, стремительная, она будто уносила плохие мысли прочь. Глядя на бегущую воду, можно было ни о чем не думать. Не думать том, что брата забрали слуги царя на службу, а ее милого увели силой приспешники очередного самозванца. Не думать о том, что сердце матери не выдержало известия о гибели сына, а отец предпочел уйти вслед за женой, повесившись на балке в сарае. Не думать о том, что теперь она одна-одинешенька...
И родник послушно журчал, торопливо унося плохие воспоминания прочь, оставляя лишь покой и умиротворение. Пробиваясь сквозь трещину в большом замшелом камне, который живописно выступал из недр холма, он падал в большую, сделанную кем-то из селян чашу и стремительно убегал из нее по желобку куда-то все под тот же камень. Сколько бед он вот так унес с собой...
Родник Артемия. Так гордо именовалась тоненькая струйка воды жителями Варды. По легенде у этого родника остановился напиться Артемий III по пути к месту своего вечного успокоения. Правда, многие верили, что не такого уж и вечного... Поговаривали что где-то там, за многовековым сосновым лесом живут те, кто верит. И не просто живут, а стерегут останки царя.
Глупые! Не может вернуться человек ОТТУДА. Как нельзя повернуть родник вспять. Не вернуть ушедших, не вернуть...
Стряхнув с себя наваждение, Сара принялась торопливо складывать в мешок вируты, что наплела для продажи. Только торговли, видно, сегодня уже не будет. Тяжело вздохнув, девушка с обреченным видом убирала свой нехитрый товар ровно до тех пор, пока на площади не появилась странная группа людей.
Артемианцы. Она сразу узнала помешанных монахов по серым балахонам и примечательным медальонам на груди. Впервые она видела их в Варде. И не только она одна: идущие по своим делам селяне тоже замерли, удивленно разглядывая пришлых. Зажиточные торговцы повысовывались из окон своих лавок, а местные ребятишки и собаки чуть ли не под ноги монахам кидались.
А те шли бесшумно, плотной группой, низко опустив головы с натянутыми на них капюшонами и вроде бы никого не замечая. Вдруг из-за их спин вынырнула девушка, грубо оттолкнув одного из них с дороги. Взлохмаченная, покрытая слоем сизой пыли, она кинулась прямиком к роднику и, рухнув на колени, жадно стала ловить тонкую струю потрескавшимися губами.