У нас очень тяжелая работа. Наши больные умирают, возвращаются после выписки, пишут на нас жалобы в Минздрав. Мы общаемся с дурноватыми родственниками и психически ненормальными больными. Но мы все-таки стараемся любить, и очень любим наш коллектив. По крайней мере, периодически мы все хотим придушить старшую сестру или искренне сочувствуем врачу, получившему самого вредного больного. Мы - третье хирургическое отделение городской больницы. И у нас есть палаты как для так называемых "чистых", так и для "грязных", или гнойных, больных. В чистых палатах лежат не оперированные больные и прооперированные по поводу заболеваний, протекающих без выделения наружу гноя или кала. То есть тут лежат больные с холециститами, язвами желудка и двенадцатиперстной кишки, панкреатитами, не подтвердившимися подозрениями на аппендицит, прооперированные по поводу того же аппендицита, холецистита, язвы желудка или двенадцатиперстной кишки, грыжи, варикозного расширения вен ног. Если у них что-то нагнаивается или во время операции обнаружен в животе обширный гнойный процесс и больной возвращается в палату с кучей трубок для промывания брюшной полости, то всех этих пациентов переводят на левую половину нашего отделения - в гнойную хирургию. Еще туда кладут бомжей, наркоманов, алкоголиков, лежачих после инсультов, умирающих от старости, с пролежнями, гангренами, трофическими язвами на ногах и гнойниками по всему телу.
Последнее нововведение - клички для тех больных, которые месяцами лежат у нас в отделении, просто замучивают всех врачей, медсестер и санитарок, и, кажется, особо не рвутся выписаться. Причем авторы их все время разные, что говорит о единодушии в работе врачей.
"Господи, как меня замучила эта Шмелюкова. Все стонет, ноет, клянчит. Достала", - в очередной раз подумала врач-хирург Татьяна Игоревна Васильцова, выходя из палаты, где на троих милых спокойных бабулечек приходится одна вредная старая карга, которую не устраивает храпение соседки, солнечная сторона палаты, расстояние то палаты до туалета и все прочее. Причем она здоровее всех вместе взятых в палате.
- Таня, хочешь посмотреть на Маугли? - весело позвал ее другой врач отделения, тоже молодой, одетый в голубой закрытый халат, называемый между собой саркофагом, не очень стерильные перчатки, маску и шапку, и стоя у входа в ванную.
"Понятно, значит пошли бомжи" - сделала вывод Татьяна Игоревна. Она работает совсем немного - всего полтора года после интернатуры, поэтому ей пока достаются тяжелые гнойные больные, дежурства по праздникам и выходным. И иногда бывает очень тяжко, особенно когда чувствует, что ей просто не хватает опыта и знаний, чтобы вытащить этого больного. Несмотря на советы, помощь и подсказки старших товарищей.
-А почему Маугли?
-А ты зайди, посмотри.
-Ух, ты! Так тебе повело с пациентом? - Такого она еще не видела. У них в отделении, да и во всей больнице вшивых, чесоточных, гнойных, грязных, несдержанных, ругающихся матом бомжей стараются хоть немного отделить от остальных больных, чтоб не беспокоить их и дать ночью поспать другим пациентам в палате. Все одно-, двухместные палаты с евроремонтом, но причина еще и в том, что эти палаты не для гнойных больных, а для чистых. Поэтому у нас таких больных кладут в ванной: ставят там кровать, стул и тумбочку. Но этот - особый случай: лысый (побрили из-за вшей в приемном отделении), голый, накрылся с головой одеялом, выставив один глаз, которым безумно смотрит на стены ванной комнаты и на нас.
-Да, Сашенька, тебе повезло. А что у него?
-Похоже на тромбофлебит, плюс какие-то инфильтраты на голенях. Заведующий сказал пропунктировать. Дай бог, чтоб не было гноя, а то придется раскрывать, а тогда заживать будет еще месяц. А так уже через пару недель - в парк на лавочку, пока тепло.
-Ну, трудись.
Доктору Серому повезло - гной он не получил, и больной действительно через 1,5 недели благополучно выписался из отделения для "долечивания" на свежем воздухе.
За то к самой Татьяне Игоревне поступила больная Хмелевская Евгения Степановна, 84 лет, точнее, ее перевели из неврологического отделения, где она получала курс сосудистой терапии по поводу сенильной энцефалопатии.
"Не понятно, ведь это плановое лечение, а в истории лежит сопроводка "Скорой". Получается, что в больницу она попала с неотложным состоянием, а диагноз у нее очень даже плановый. Тут надо разобраться, потому что от этого может зависеть тактика лечения. Ладно, подожду пока на посту, чтоб молоденькая медсестра-тезка Танечка записала в свои многочисленные журналы паспортные данные из истории болезни переведенной больной".
- Татьяна Игоревна, а какой стол Вы назначите больной? - вывела ее из раздумий сестричка, вызвав при этом улыбку у хирурга, - Я что-то не так сказала, я ведь еще всего лишь две недели работаю и, наверное, пока ошибаюсь?
-Танечка, ну что ты, ты умничка и схватываешь все на лету. Я даже думаю, что ты освоилась и научилась чуть ли не быстрее других. Извини, что я тебя смутила. Просто, представляешь, получилось так, что перевели к нам больную, которая непонятно что лечила в неврологии. Что она делает в хирургии, ее лечащий доктор вот уже минут сорок как не имеет ни малейшего представления, историю болезни практически не видела. А еще я запланировала поход к заведующей неврологией для выяснения истинных причин лечения больной у них и обстоятельств перевода ее к нам. Потом мы оформили на нее все бумаги, и еще и выбрали ей диетический стол. Но, единственное, что мы не сделали, так это мы не посмотрели саму больную. И разве это не смешно?
- Татьяна Игоревна, это не совсем так. Во-первых, я ее видела одним глазом, когда ее на каталке провозили по коридору в палату. Во-вторых, моя подружка работает медсестрой именно в неврологии, и рассказывала мне про эту больную, что она упала в душевой комнате и ободрала себе почти всю голень. Что она совсем без мозгов, ничего не помнит, теряется в коридорах по ночам и лезет на чужие кровати. Я еще тогда подумала, что переведут ее ведь к нам.
-Да, так что нам всем не повезло.
-Мне-то что, я сутки отдежурила и домой пошла, а Вы вот намучаетесь.
"Кстати, завтра я ведь дежурю сутки. Вот если бы уйти с работы хотя бы вовремя. А то ведь у нас, хирургов, рабочий день до полчетвертого, но реально практически никогда мы вовремя не уходим даже после дежурства, потому что больные люди есть больные люди, и оставить их лечение или неотложную операцию на завтра ну никак нельзя".
Иногда ей даже кажется, что с такой работой просто невозможно строить семью и личную жизнь в целом. Вот, например, решила она пойти погулять со своим предыдущим другом. Договорились встретиться в метро на платформе на станции "Республиканский стадион" в пять часов вечера. А в четыре двадцать, как раз перед самым уходом с работы, когда казалось, что уже все сделано и до завтра уже ничего плохого не случится, одной бабулечке из ее палаты стало плохо, и надо было срочно переводить ее в реанимацию и выяснять причину возникшего состояния. А Саша ведь сначала ехал, а потом ждал ее в метро. Конечно, у них обоих есть мобилки, оба подключены к Киевстару, а связи в метро нет. Она торопилась, как могла, но все равно опоздала почти на час, чувствовала себя очень виноватой, объясняла, почему так вышло, и в результате испортила и себе, и ему вечер. В следующий раз она была уверена, что освободится с суточного дежурства на следующий день пораньше. Они решили вместе с его давними друзьями поехать на дачу к знакомым. В результате вся компания практически не знакомых ей людей прождала ее черт знает сколько и разъехалась по домам, потому что Лене в палату по направлению на плановую госпитализацию поступило двое тяжеленных больных, и ими надо было заниматься, несмотря на бессонную ночь, право на отдых после дежурства и личные планы. А еще была экстренная операция, которая началась после обеда, плановая операция, которая затянулась на шесть часов, белая горячка и внезапная смерть в палате. И как-то само собой вышло, что их жизненные пути разошлись. Зато она вынесла из этого один важный вывод - никогда ни с кем не договариваться о встрече в метро.
И все-таки ситуация с Хмелевской ей не совсем понятна. Для чего ее положили по "Скорой" в неврологическое отделение, когда у нее нет никаких там инсультов или других экстренных состояний. У медиков есть такой прижившийся термин - "социальные показания". Это дети, родственники, друзья больных или сами больные, которые сами занимают определенные должности и связались с вышестоящим руководством относительно госпитализации в нашу больницу, тогда может и лекарства выдаст старшая сестра, а вот уж явятся ли сами родственнички - это спорный вопрос, и тут еще не известно, как лучше. Да, наверное, эта проблема с ней будет - лекарства. Очень странно, что такой пожилой человек - 84 года, не является хотя бы участником войны, а лучше - боевых действий. Просто тогда лекарства больные получают больничные, и даже если никто из родственников так и не появится у бабушки, а тем более не подойдет к доктору спросить о ее состоянии здоровья, а уж тем более поблагодарить доктора за лечение, то и проблемы особой не будет, ведь лекарства-то есть. Когда же у человека нет никаких льгот, то в первые 1-2 дня неотложной госпитализации самый минимум примитивного лечения у нас в отделении, конечно, обеспечивается, но в дальнейшем больные сами покупают лекарства. И, если они сами этого не могут сделать, тогда приходится разыскивать их пропавших родственников: звонить им по телефону (на последней странице истории болезни обычно указывается имя-отчество и телефон тех, с кем можно будет связаться - эти данные берут девочки в приемном отделении), спрашивать их координаты и рабочие телефоны у больных, иногда, имея адрес самих больных, пытаться звонить их соседям и просить их помочь найти детей или родителей пациента или пациентки. Если ничего не удается, то, естественно, какое-то лечение мы придумываем, исходя из лекарств, имеющихся в отделении, но этого, конечно, не совсем достаточно. К тому же наша старшая сестра, далеко не интеллигентная женщина, из-за базарного и грубого отношения которой часть медсестер, нашедших хоть какую-то морально более спокойную работу, поуходили из отделения, обязательно чуть ли не во время обхода или при всех медсестрах и санитарках скажет, что доктор плохо работает с родственниками больных, и вообще в палате постоянно грязно и душно. Работают только самые стойкие и постоянно меняющаяся молодежь, которая быстро понимает, что не хочет терпеть крики старшей сестры и при этом работать в таком тяжелом отделении. Вот у нее и надо будет просить медикаменты для больной в самом худшем случае, при этом выслушать кучу ерунды, как будто это ее личные лекарства и я буду за это ей должна обязательно нести коробку конфет или банку кофе. И, главное, никто ничего сделать с ней не может, потому что ее поддерживает заведующий отделением не совсем понятно по каким причинам, нормального мужчину ее телеса вряд ли заинтересуют, как бы она их ни демонстрировала. Поэтому все стараются с ней и не связываться. В подобных случаях, похоже, родственники или со связями, или с определенной благодарностью договорились об избавлении от надоевшей бабушки на месяц - полтора путем помещения ее в больницу. Тогда они или вообще не приходят к ней в больницу, или в случае, если удастся их все-таки разыскать, нехотя через пару дней принесут, может, хоть часть лекарств и сменную одежду, а ко мне-то уж точно не подойдут, так как состояние бабушки их не очень и волнует, а, тем более что может тогда надо и доктору что-то принести за такую заботу со звонками домой. Да, таких бабулечек очень жаль. Но и на это можно смотреть с двух сторон.
--
Коля, Саша, вы видели, кого ко мне перевели?
--
Видели и сочувствуем, - вышло так, что хором ответили ребята-коллеги. Это вызвало у них смех.
--
Конечно, вам смешно...
--
Танечка, ну мы же не над тобой смеемся!
--
Да ладно, я уже тоже шучу. Сяду посмотрю ее историю, а потом схожу к Диане Альбертовне в неврологию, повыспрошу у нее некоторые моменты.
Хмелевская Евгения Степановна, 84 лет, поступила в неврологическое отделение 17.09.2001 в 18.46 по сопроводке "Скорой" с диагнозом: Ишемический инсульт под?. Была принята в в отделение с диагнозом, отвергающим острое нарушение мозгового кровообращения: атеросклероз сосудов головного мозга, церебральный атеросклероз, сенильная энцефалопатия с выраженными мнестическими нарушениями, ишемическая болезнь сердца: коронарокардиосклероз, мерцательная аритмия, постоянная форма, сердечная недостаточность 3 стадии (асцит, гидроторакс). Получается, что у Евгении Степановны проблемы с сердцем намного серьезнее, даже говорящие о ее относительно скором, хоть и не быстром уходе, когда сердце совершенно не справляется с нагрузкой, и жидкость скапливается в брюшной и грудной полостях, присоединяется выраженная дыхательная недостаточность, а может быть и пневмония, отеки, кислородное голодание мозга, и, естественно, постепенное угасание двигательной и умственной активности, сопор, кома, смерть. В принципе, это состояние можно оттянуть лечением у отличного кардиолога с применением лапароцентеза, плевральных пункций при скоплении большого количества жидкости в полостях, применением дорогостоящих лекарств, активным желанием родственников хоть немного продлить физическую жизнь уже практически выжившего из ума старика. Итак, в неврологии она получала курс сосудистой терапии по поводу сенильной энцефалопатии в течение 3 недель. Часть лекарств, похоже, была куплена родственниками. У нас принято на полях в листах назначений отмечать, больничные или купленные лекарства символами "св." и "наш" для разных проверок. Записи про осмотры зав. отделением есть. Палатный доктор пишет про значительное снижение памяти, возрастные изменения головного мозга и т.д. и т.п.
-А кто у нее был палатным доктором? Порыщем по истории и обязательно найдем, уж во вшах-то точно.
"Вши" - это еще одна бюрократическая мелочь, введенная для усложнения жизни докторов, нововведение, требующее, чтобы палатный доктор каждые 10 дней нахождения больного в стационаре сам осматривал его на педикулез, а не медсестра, о чем каждый раз делал запись на последней странице истории болезни со своей подписью и фамилией. Выходит, нас в медуниверситете учили 6 лет еще и для того, чтоб мы и сестринскую работу выполняли, а можно было бы и проще - медучилище, а то ведь при таких темпах роста писанины и всякой не входящей в обязанности дребедени и лечить больных, а тем более их оперировать, будет некогда.
--
Да, а лечила-то бабушку моя "любимая" однокурсница Алла Хомич. К ней я стопроцентно не пойду говорить.
С ней у Тани были не очень хорошие отношения. Аллочка отличалась на курсе брехливостью и кривыми ногами. Периодически она пускала по потоку какую-то небылицу про себя вроде того, что она работает постановщиком танцев в ночном клубе типа "Голливуд" или "Фламинго". Училась она средне, вела себя жутко надменно. Потому и Таня с ней практически не общалась, только один раз случайно сидели рядом на лекции, так от надменности Аллочки ей было так не уютно и не удобно, будто ее, замухрыжку, посадили с королевой и все это видят и сочувствуют именно Алле. А потом, уже закончив университет и придя на работу в больницу, Таня случайно в коридоре приемного отделения встретила эту самую Хомич и, как всегда бывает, когда встречаешь кого-нибудь из сокурсников, обрадовалась:
-Привет, Алла! А ты тут тоже работаешь, а кем?
-Я - невропатолог, - сверхнадменно ответила она, не поздоровавшись, и с презрением в голосе спросила, - А ты кто?
После того еще несколько раз Таня с ней здоровалась, но королева не отвечала вообще, а потом уж и она сама перестала здороваться, просто проходила как мимо пустого места.
"Ладно, Танюха, не отвлекайся, а то ты сама себя ж и задерживаешь на работе, а потом рассказываешь про свой тяжелый труд и ненормированный рабочий день", - вернула сама себя к труду.
По данным истории болезни, почти три недели бабушку лечили, пока 08.10.01 ночью она не заблудилась в отделении и, перепутав палату и ванную комнату, не включая света, упала и ободрала себе кожу передней поверхности правой голени. Был вызван дежурный травматолог, который по специальной методике, по Красовитову, пришил на место этот кожный лоскут размером 12 на 17 см приблизительно. И все бы было ничего, если б наша пациентка не стала методично ежедневно тихонечко ночью отдирать повязку и, естественно, ей удалось-таки весь лоскут отодрать. Следовательно, образовалась большая раневая поверхность на голени, в связи с чем по согласованию с заведующим третьей хирургией больная Евгения Степановна Хмелевская была переведена к нам.
"Да, а что ж оставалось делать нашему бедненькому заведующему Василию Петровичу, ведь отказать в переводе невозможно по заболеванию больной, а травматология, которая пришивала лоскут, все равно бабушку к себе не возьмет. Тут и думать нечего, вот и согласился без боя, чего зря ссориться. А вот теперь для нас куча проблем и с сердцем, и с психикой, и для санитарочек убирать и следить за ней, ведь, похоже, что после травмы родственнички не стали по ночам сидеть возле бабки, вот оно так и вышло. А индивидуальный сестринский или санитарский пост у нас не предусмотрен - некому сидеть возле таких больных. Это организовывается силами родственников - или сами сидят, или нанимают кого-то, например, не дежурящих в данный день нянечек".
***
-Таня, Танечка, я по тебе очень соскучился!- раздался прямо за слегка ссутулившейся спиной приятный спокойный мужской голос, а чья-то большая рука нежно, но крепко сзади ухватила за волосы, и сразу же шепотом:
-Давай сегодня вечером встретимся и пойдем куда-нибудь, мы ведь не виделись тысячу лет.
Волосы у Тани самые, что ни на есть обыкновенные, светло-каштановые, практически прямые, достаточно тоненькие, стрижка обычная. Она уже давно заметила, что как бы она ни стриглась, а на данном этапе она в очередной раз решила отращивать волосы для длинной стрижки, всем мужчинам почему-то хочется потрогать ее волосы. И скорее не потрогать, а как бы подержаться за них. Раньше, еще лет 5 назад она очень не любила свои волосы, да и себя в целом. Ей достаточно быстро надоедала ее прическа, и она легко могла вдруг коротко постричься или покраситься в другой цвет. И вдруг она заметила, что, независимо от цвета и длины ее обычненьких волос, почти все мужчины, в отношениях с которыми это могло бы быть допустимо, пытаются взять ее за волосы, как бы проверяя их на прочность и натуральность, или просто смотрят на них. А на ее вопрос: "Ну что вы все нашли в моих волосах?", получала неопределенные для нее ответы вроде: "Да ничего, просто нравятся" или "Не знаю, но рука прямо сама тянется их потрогать". Мало кто поверил бы, но любовь к себе возникла у Тани именно тогда, с волос, а потом она подумала, что у нее очень даже красивые глаза - зеленые-презеленые. А потом подумала, что красивые любимые волосы и глаза значат вместе, что и их обладательница вполне может считать себя очень даже привлекательной.
- Да, да, повырывай мне мои несчастные волосики.
Таня знала, что это Игорь, Волков Игорь Алексеевич, очень-очень родная душа.Они изначально друг другу помогали и подсказывали. Еще года четыре назад, когда Танечка только начала ходить на дежурства в хирургическое отделение центральной городской больницы, будучи студенткой 6 курса медицинского университета, и не знала, куда бы ей лучше пойти: в интернатуру или магистратуру, на какую кафедру, в какую больницу, - она сидела холодной зимней ночью в приемном отделении больницы вместе с молоденьким клиническим ординатором-хирургом. Это и был тот самый Игорь Алексеевич Волков, который прошел практически такой же путь, который светил и ей. Он из-за своей страсти к науке лишился места в практической медицине, поступив в ординатуру, а теперь после ее окончания через год почти наверняка оказывался чуть ли не на улице и опять должен будет проходить распределение на работу, а с наукой-то так и не сложилось. В ту ночь больные практически не поступали, а спать хотелось невероятно. Вот и разговорились про жизнь, перспективы и неудачи. И нашли много общего. А особенно позже и все заметили, что они и внешне как-то уж очень похожи. Оба каштаново-зеленые, высокие и слегка склонные к полноте, в достаточно дорогих, несмотря на небольшую зарплату, металлических оправах для их близоруких глаз. И, естественно, сразу же посыпались шуточки и язвы про них.
У них это была не любовь. Любили они каждый своих меняющихся людей, с которыми знакомились, спали, жили, расставались. А вот их особые отношения держали в тайне от всех. И сами не знали почему. Они не спали вместе, и даже и не пытались сблизиться в этом плане. Но когда они разговаривали друг с другом при посторонних, то оба стеснялись, как будто они любовники, бессовестно изменяют своим женам и мужьям, и об этом все знают. На самом деле семей-то у них не было. Но почему-то без единого слова их отношения держали в тайне от всех.
- Игорь, а что, Николай Андреевич и Александр Владимирович ушли из ординаторской?
-Ушли они или нет, я не знаю, но, когда я вошел, тут сидела только ты? Так что ты ответишь на мое предложение?
--
Догадайся?
--
Тогда "да".
--
Да. Ты все всегда знаешь.
--
И еще знаю, что мы с тобой не будем встречаться в метро, потому что тогда ты обязательно не придешь.
--
Ладно, не преувеличивай свои пророческие способности, а то мания величия разовьется. Если бы я тебе не рассказала эту историю про мою предыдущую любовь, так ты бы и не знал ничего.
--
Вот видишь, сама и призналась, что главное мое достоинство как раз в том, что мне-то ты и рассказала. Все, вечером мы идем в театр на премьеру спектакля, и места у нас самые, что ни на есть лучшие.
--
Интересно, ну ты и хитрец. Во-первых, получается, что ты взял билеты, еще не зная, пойду ли я по твоим театрам, во-вторых, где ты заполучил эти самые лучшие билеты, они ведь дорогие.
--
Танечка, в конце-то концов, не забывай, что я, как и ты, хирург и, естественно, оброс уже и театральными связями. Ты же, наверное, помнишь, что месяц назад я прооперировал паховую грыжу мужчине лет сорока, который на обходах и в коридоре постоянно пытался с тобой заговорить, улыбался тебе.
--
Да, да, помню, как ты просто взял меня под руку, отвел на полметра от этого больного и страшно громко сказал, что у него скандальная жена-домохозяйка и двое маленьких детей, и чтоб я сделала свои выводы.
--
А ты "страшно громко" ответила, что никогда и ни при каких обстоятельствах не заводишь романов с пациентами, так, чтобы и он это услышал. Ну, так вот этот мужчинка как раз и оказался главным администратором того самого театра, куда мы с тобой и пойдем. Так как я никакой материальной благодарности от операции не увидел, за то получил визитку с его рабочим телефоном, по которому я могу позвонить и пойти на любой спектакль, я незамедлительно этим воспользовался.
Таня хитро улыбнулась и прищурилась:
--
Из-за тебя я, может быть, не приобщилась к театральному миру. А я так хотела бы заиметь себе именно такого любовника. Признавайся, несчастный, ты мне помешал для того, чтобы ты меня водил в театр, а не я тебя!
--
Ну конечно! Да и к тому же он какой-то противный, мне не нравится.
--
Если тебе не нравится, то я вынуждена отступить. Ты ж у нас старший, более опытный товарищ.
--
Знаешь, я из-за этих курсов не только тебя практически не вижу, но и из всех наших сотрудников общаюсь только с дежурантами, а ты ведь знаешь, какая сейчас подобралась их компания. Так и совсем отупеть можно.
--
Не плачь, тебе осталось всего полтора месяца курсов, а потом опять получишь свою третью палату, и наши больные опять будут соседями, и все будет по-старому.
Все уже давным-давно обсудили и обсплетничали Татьяну Игоревну и Игоря Алексеевича. Первой работать в клинику пришла Васильцова, будучи интерном. Она здесь никого не знала, а, как известно, хирургические коллективы не отличаются гостеприимностью, особенно для женщин-хирургов. И этот не отличался от остальных. Тане было очень неуютно среди частых шуточек ниже пояса, периодических матов, жестких приказов, элементов дедовщины, явно демонстрировавших, что женщинам здесь не место. А уж, коль назвалась груздем, полезай в корзину. Татьяна Игоревна частенько в наиболее тяжелые часы вспоминала вроде бы настолько искренние советы молодого "клинка" Волкова Игоря Алексеевича идти именно в эту клинику, где есть возможность пройти серьезную хирургическую и жизненную школу. И она поверила, а в результате оказалась среди чужих ей людей. Конечно, через пару месяцев она уже нашла себе достаточное количество друзей и в этом отделении, научилась отвечать тем, кому надо, в нужных моментах отстаивать интересы свои и своих больных. А где-то еще через полгода в клинику для дальнейшего прохождения клинической ординатуры перевелся и тот самый Волков. Они были так рады друг другу, как будто знали друг друга сто лет и не виделись последние лет пятьдесят. Оказалось, что тот коллектив, где он раньше работал, а она ходила на дежурства, был еще хуже. Там практически все операции делались двумя докторами, а остальные им только помогали, ничего не зарабатывая и не имея самостоятельной практики. Теперь в роли советчика оказалась уже Таня, ведь она проработала какой-то срок в последней клинике и могла уже сделать некоторые выводы. А главное, что теперь она была не одна. Они вели соседние палаты, помогали друг другу решать организационные вопросы, прикрывали друг друга, вместе пили и ели, уходили с работы. Слухи про их тандем очень быстро разошлись по отделению и, естественно включали и постель. Таня и Игорь совершенно не пытались развеять сплетни. Им было выгодно прикрываться друг другом, чтоб к молоденькой Тане не приставал никто из старших товарищей-хирургов, а Игоря не пытались женить на себе ушлые сестрички. Да и сама Таня научилась на некорректные просьбы и предложения отвечать полушуточно, ссылаясь на верность Волкову.
--
Татьяна Игоревна, я хочу, чтобы ты меня поцеловала, - громко прошептал Валерий Федорович, опытный хирург лет пятидесяти во время очередной отделенческой пьянки перед праздником. Он силой приобнял ее.
--
Я не могу, ну что Вы, я же предпочитаю других мужчин и не изменяю им!
--
А каких это других?
--
Во-первых, молодых, во-вторых, без усов и бороды, а в-третьих, не употребляющих алкогольные напитки. Я думаю, что ради меня Вы, Валерий Федорович, вряд ли сбреете свою бороду и усы, разлюбите водку и пиво, а тем более, помолодеете лет на двадцать. Правда?
--
Ну, конечно, ты ж у нас верна Волкову Игорю Алексеевичу.
--
Ой, а как это Вы догадались! - и ловко вывернулась из его пьяных объятий.
Парочки подобных случаев было достаточно, чтоб ее оставили в покое.
--
Танечка, а когда день рождения у твоей мамы? - демонстративно при всех когда-то спросил ее хирург помоложе и понаглее, который постоянно-периодически набивался ей в любовники. Правда, безуспешно - наглые, холеные мужчины не в ее вкусе.
--
Зачем это тебе день рождения моей мамы?
--
Да ну ответь, тебе, что, сложно?
--
Не сложно - через 2 месяца и 5 дней.
--
Да-а-а, странно, - ехидно потянул "любовничек" - а твой Игорь сказал, что не может сегодня задерживаться - идет на день рождения мамы своей барышни. Может, сделаешь выводы... Я всегда свободен.
--
Выводы я давно уже сделала, о тебе. Ты только не забывай, что у тебя ребенок и жена, которая благодаря связям своих родителей сделала из тебя человека. А ты просто неблагодарная... сам знаешь, кто.
Она уже давно не вникала в смысл и не принимала близко к сердцу эти мужские колкости. Привыкла.
* * *
А сейчас Игоря отправили на курсы повышения квалификации. Все врачи каждые пять лет практической работы идут на эти курсы на 4-5 месяцев. При этом они вынуждены сдавать свои палаты другим докторам, так как не успеют работать с больными, и переходят на дежурства, преимущественно по выходным, чтоб поменьше прогуливать занятия. Таня уже привыкла к коллективу и к работе, поэтому не особенно страдала от отсутствия друга. А вот Игорю было труднее: пять дней учебы плюс дежурства, времени и на личную жизнь с трудом хватало.
***
-Диана Альбертовна, здравствуйте, можно с Вами поговорить, - Татьяна Игоревна постучала в кабинет заведующей неврологическим отделением.
--
Конечно, Танечка, заходи. У меня никогда нет времени, но уж для наших сотрудников всегда найдется.
--
Да Вы знаете, я и не про себя поговорить хочу, а про бывшую пациентку Вашего отделения, переведенную ко мне в палату. Что-то мне не понятно, как она к Вам попала, что лечила, как упала, почему пришитый лоскут не прижился, кто покупал ей лекарства, почему бабулька не участница войны. На обороте истории есть телефон ее сына, я ему, конечно, позвоню, но сначала хотелось бы от Вас получить информацию, если можно.
--
Можно, можно, а куда ж от вас всех денешься. История тут интересная.
***
Поступила Евгения Степановна Хмелевская по "Скорой" с диагнозом типа инсульта. Понятно, что инсульта у нее никакого не было. Но это понятно мне, заведующей отделением, а вот молодому доктору, которая оставалась дежурить в те сутки, было не совсем понятно. Ты же, Таня, знаешь, я из своих вытяну всю информацию. И вот какие я сделала выводы.
Надоела бабулечка своими склерозными выходками, а вот в больницу ее ну никак не удавалось пристроить. Тогда сынок вызвал вечерком "Скорую", хорошенечко их "попросил" организовать им отдых от старушки. Сын-то этот недавно женился, и жена его приблизительно твоего возраста, и это при его под пятьдесят. За то владелец турагенства имеет сына тоже приблизительно твоего возраста от первого брака. А проживает бабулечка вместе с сыном и новой молодой невесткой. Ну вот, а на нашей "Скорой" работают еще те молодцы. Они все продумали. По вторникам наша неврология по городу не дежурит, поэтому мы оставляем дежурить не целый отряд специалистов во главе с кем-то опытным, а одного молодого доктора. Если что стрясется, молодежь всегда позвонит мне домой. Вечером остальные специалисты уже порасходились по домам. Вот они и привезли больную с видом жутких знатоков, описали, как плохо ей было еще пару часов назад, прямо думали, что не довезут. Вот и нагнали страху на нашего доктора, она хоть и не увидела данных за острое нарушение мозгового кровообращения, но, основываясь на рассказах врача "Скорой", отказать в госпитализации не смогла. А я и поругать ее даже не смогла, ее просто обвели вокруг пальца.
Лежит наша бабулечка день, два, три, неделю, а никто к ней даже и не приходит, ни халата у нее нет, белье уже все загадила.
Я ее сыну позвонила. Он мне сказал, что ему достаточно больших моральных и материальных проблем стоило положить маму в больницу, что у него молодая жена, поэтому у него нет никаких возможностей ходить к маме. А так как его жена любит хорошо покушать и дорого одеться, то тратить деньги на лекарства у него нет никакого желания. Прямо так и сказал.
Ты ж меня знаешь, Таня, я ему сказала все, что думаю о нем и его жене, да так, что он на следующий же день с самого утра стоял у меня под кабинетом. Оставил мне свою визитку. Я, конечно, сказала, куда он может ее себе засунуть, но все-таки оставила у себя - там есть его телефоны, если что случится, так хоть можно его будет как-то найти. Предупредила его, что природа все помнит, и его ждет еще более страшная старость. А бабка-то ведь тяжелая, может и умереть у нас от своих кардиальных проблем. Кое-какие лекарства он купил. Еще попросил подольше полечить бабушку. Свинья он неблагодарная.
--
Спасибо, Дина Альбертовна, теперь хоть что-то понятно.
--
И еще, она была главным редактором какой-то известной газеты, типа "Киев вечерний" или "Правда Украины", всю жизнь была на виду у соответствующих структур, была очень образованной женщиной. Вот что время делает с людьми.
***
--
Коля, Саша, Игорь! Ребята, я сейчас буду звонить сыну моей новой пациентки, пытаться просить его хоть немного помочь бабульке. Диане Альбертовне за три недели удалось его один раз вызвонить. Он принес смену белья и чуть лекарств. Так что, может быть, вы мне в процессе что-то подскажете.
--
Договорились, только ты учти, что мы особой вежливостью не отличаемся, и наши советы ты вряд ли сможешь повторить вслух.
--
Танечка у нас хоть и хирург, но такая вежливая и воспитанная, что она и про себя их повторить не сможет, - съязвил коллега, Тогобицкий Николай Петрович, оторвавшись от написания дневников в истории болезни. Он отличался ужасным почерком. Его даже к главному врачу вызывали на ковер, поругать за неразборчиво написанные для комиссии истории. Он их прочитал им, претензий не было, сказал, что за это время смог бы посмотреть пару больных, и вышел. Больше его не трогали. Правда и он стал стараться писать разборчивее. От этого дневники стали похожими на группки иероглифов.
--
Вот ребята, я удивляюсь, почему хирурги должны обязательно ругаться, а тем более женщины. Вот Коля и Саша, вы бы женились на ваших женах, если бы они были грубыми, ругались, а тем более матом. А хотели бы вы детей от таких женщин.
--
Танька, наши жены не хирургессы.
--
Ладно, ребята, давайте я буду звонить.
Татьяна Игоревна достала из кармана визитку Хмелевского Виталия Владимировича, владельца туристического агентства, выбрала наугад любой из трех телефонов и набрала его.
--
Турагентство "Таймаут" слушает. Здравствуйте, - в трубке раздался приятный женский голос классической секретарши.
"Наверное, у нее длинные волосы, ноги от ушей, наращенные ногти и туфли на шпильках", - подумала Татьяна Игоревна.
--
Добрый день. Позовите, пожалуйста, к телефону Виталия Владимировича.
--
А кто его спрашивает?
--
Его беспокоят из больницы, где находится его мама Хмелевская Евгения Степановна.
--
Одну минуту, подождите.
"Интересно, а как он выглядит? Думаю, что небольшого роста, упитанненький, холененький, пахнет приличной туалетной водой, наверняка в костюме".
--
Да, я Вас слушаю, - вот это уже голос "владельца", такой уверенный, но какой-то скользкий.
"Его голос говорит или о том, что дела в фирме идут не так уж и хорошо, или все-таки ему немного стыдно хотя бы перед сотрудниками за эту историю с мамой", - опять подумалосьТатьяне Игоревне.
--
Я лечащий врач Вашей мамы Хмелевской Евгении Степановны, находящейся в хирургическом отделении в 303 палате. Меня зовут Васильцова Татьяна Игоревна. Я хотела бы обсудить с Вами вопросы ухода за Вашей мамой.
--
Значит так, давайте с Вами сразу расставим все точки над " i ". Мне стоило больших трудов пристроить маму в больницу, я ее отправил без раны на ноге, Вы там за ней не усмотрели, поэтому теперь расхлебывайте все сами. Если бы мы жили в цивилизованной стране, то я вообще за это раздел бы Вашу больницу.
--
Значит так, если бы мы жили, как Вы говорите, в цивилизованной стране, то, я думаю, Вас можно было бы судить за то, что Вы пытаетесь избавиться от своей мамы, заполучить всю квартиру, насколько я понимаю, в центре столицы. А нахождение ее в клинике почти месяц раздело бы и Вас, и Вашу фирму. Мне от Вас надо, чтоб кто-то ежедневно или через день приносил ей свежее белье, забирал грязное. Я думаю, что примерно через неделю я попытаюсь пересадить ей кожу с бедра на рану на голени, чтоб она все-таки зажила.
--
А Вы бы не очень торопились, полечите маму столько, сколько надо.
--
Не перебивайте, это не Вам решать. Так вот, мне надо будет, чтобы после операции кто-то из Вас посидел с ней первые два, а лучше три дня, потому, что она не слушается, будет вставать, ходить в туалет, в том числе и под себя, а то и вообще оторвет пересаженные лоскуты. Тогда вся работа пойдет насмарку. Операция будет под местной анестезией, поэтому на общее состояние ее не повлияет. И вообще, ее состояние достаточно тяжелое, она может и умереть от общих заболеваний.
--
Я все понимаю, мы к этому готовы. Так что, будьте добры, Татьяна Игоревна, сделайте все, что в Ваших силах.
"Надо же, и имя мое, гад такой, запомнил с первого раза".
--
Я могу рассчитывть на Вашу помощь?
--
Татьяна Игоревна, я постараюсь. Конечно, обещать всего я не могу. Я очень занят, я должен зарабатывать деньги, у меня новая семья.
--
Я думаю, что у Вас есть кое-какие обязательства перед матерью, тем более, когда она достаточно скоро умрет.
--
Я все понимаю. В общем, если что-то будет надо, Вы звоните, Татьяна Игоревна. Я к Вам как-нибудь подъеду, оставлю свою визитку. До свидания.
--
Ребята, все, короткие гудки. Ну и сволочь. "Вы, если что надо, звоните, Татьяна Игоревна, правда, я ничем помочь не смогу, потому что зарабатываю деньги и у меня молодая жена, ну а в целом Вы не очень торопитесь лечить мою маму".
--
Да, не дай Бог дожить до такого.
--
Ну и ты, Татьяна Игоревна, тоже дала. Мы вот тут тебя слушаем и диву даемся. Это ты у этого гада просила помощи? Когда ты уже научишься с такими разговаривать.
--
Боюсь, что никогда.
--
Ты уж хоть послушай, как мы проводим эту работу, прям хоть бери тебя на поруки.
--
Нет, ребята, я лучше пойду на поруки к тем, кто все больше в операционной меня может чему-то научить. Ваше искусство мне, похоже, не осилить.
"Так, выходит, что программа минимум на сегодня выполнена: все больные осмотрены, листы назначений откоррегированы, всех перевязала, дневники всем написала. Значит, можно уже и уходить, пока ничего не стряслось. Мой рабочий день закончился 45 минут назад. Все, бегу домой, ем, переодеваюсь, я же иду с Игорем в театр, к главному администратору с грыжей, точнее, без грыжи".
Таня спустилась в раздевалку. У них в больнице было три отдельных помещения в полуподвале для переодевания хирургических бригад. Одно для младшего медицинского персонала, а короче говоря, для санитарок, второе - для медсестер, и последнее - для врачей. Во главе этой структуры стояла вечная тетя Зина, которую помнили даже самые старые врачи-хирурги. Каждая раздевалка представляла собой плоховато освещенную комнату максимум 15 м2, с двумя окошками размером с двойную форточку обычной квартиры, плохо пропускающими свет из-за запыленности стекол - ведь все-таки это полуподвал. И вот в каждой этой каморке располагалось до 30 сдвоенных железных, очень узеньких шкафчиков, выкрашенных обычной краской в светло-голубой цвет. Как такое количество шкафчиков умещалось на минимальной площади, не было понятно никому. На подобный вопрос тетя Зина ответила:
--
То це ж вiками утрамбовувалося.
Эти железные коробки были соединены вместе по две и располагались в виде запутаннейшего лабиринта с той лишь целью, чтоб разместить как можно больше шкафчиков, сохранив при этом доступы к ним для хозяев. С той же целью экономии площади имелся только один стул, к тому же расположенный достаточно далеко от Лениной обители. Это затрудняло одевание в первую очередь колготок и зимних сапог. Вроде ж не пойдешь через всю раздевалку мимо сотрудников-мужчин без колготок или уже в юбке, но еще в шлепанцах. Кстати, разделения на женскую и мужскую части не было, что поначалу больше всего смущало Таню. Она даже специально приходила на работу на 10-15 минут раньше, чтобы успеть переодеться до прихода сотрудников. Потом она заметила, что имеющиеся в наличии четыре женщины-хирурги разных возрастов совершенно спокойно переодеваются в присутствии мужчин, и большая часть последних ведет себя совершенно корректно, и успокоилась сама. Отдельные элементы, которые то подглядывали за ее переодеванием, то пытались приставать к ней в раздевалке, и периодически, как-то приступообразно, возможно в связи с менструальными циклами их жен и любовниц, продолжают это делать, вызывают открытую негативную реакцию Тани. Но ее это уже в целом не задевает. Она понимает, что у этих людей просто какие-то проблемы, и что они так себя ведут со всеми женщинами, практически без исключения.
Поначалу Татьяна Игоревна называла свой шкафчик ящиком. Это задевало ее коллег:
--
Ящик - это то, что опускают в могилу, а у нас у всех - шкафчики.
--
Кстати, Танечка, у ящика нет замка, его гвоздями забивают.
--
Ребята, я просто не понимаю, что такое важное вы нашли в этих подвальных шкафчиках, что из-за них можете даже оскорбиться.
--
Вот сама себя спросишь через полгода нашей работы.
Так и было. Таня уже через пару месяцев полюбила и это полутемное помещение, а больше всего - тот закуток, где стоял именно ее шкафчик. Это был как бы филиал ее родного дома. На верхней и единственной полочке у нее лежало множество мелочей. Для мелких она принесла из дома коробку от обуви, чтоб они не сыпались на голову. Тут у нее лежали шампунь, фен, крем для рук и лица, запасные очки, салфетки для лица, одноразовые маски и шапочки, лак и пенка для волос, расческа, ножнички, пинцет, новое запасное белье, колготки и носочки, куча разных прокладок, пара одноразовых скальпелей, перчаток, стерильный шовный материал, пара шариковых ручек, походный набор ниток и иголка. Рядом в кульке лежал маленький НЗ - три-четыре пакетика геркулесовой каши "Быстров", бульонные кубики "Магги" или "Галина Бланка" и комбикорм. Комбикорм - это сухая неострая вермишель типа "Мивины". Это, конечно, гадость, но бывает, если работаешь больше тридцати пяти часов подряд, и принесенные из дома запасы съедены, а кафе в холле еще или уже закрыто, или денег на него особенно нет, то тут как раз все это и идет в ход. И даже кажется, что разве может быть что-то вкуснее. Под полочкой на перекладине на вешалке всегда висит запасной хирургический костюм и халат, футболка, реглан и теплая кофта. На самом дне Таня по совету и опыту сотрудников из картонных коробок соорудила как бы шухляду для обуви, а сверху пристроила еще одну коробку. В ней хранится набор постели для сна на дежурствах, правда, им удается воспользоваться достаточно редко, и старенький хирургический костюм опять-таки для сна. Иногда сюда укладываются подаренные коробки конфет и бутылки шампанского до последующего передарения. Сюда же всегда, независимо от времени года, запихивалась уличная одежда, обувь, сумка. Поначалу Таня не перетряхивала все вещи, которые одевала или несла домой, пока не заметила, что у нее дома появились "больничные" тараканы, с характерной белой полоской на спинке. Сегодня она вспомнила про это чудо природы и даже пересмотрела все содержимое сумки, быстро переоделась, воспользовавшись отсутствием в раздевалке мужчин, собралась. Закрыла шкафчик, как всегда прижав отходящую дверцу коленом, и выбежала из подвала, попрощавшись с тетей Зиной. И сразу же в сумочке задергался ее телефон и запел мелодию из "Кармен". Понятно, что в подвале связи не было, и кто-то, бедненький, попыхтел над своим телефоном, пока ей дозвонился.
"Господи, только бы ничего не произошло у меня в палате, а то весь мой театр сегодня накроется. Игорь-то, конечно, все поймет, но меня это не обрадует. Я, я хо-чу в те-атр!"
На панели было написано: "Игорек".
"Слава Богу"
--
Да, Игорь!
--
Встречаемся в 17.00 у входа в театр.
--
Почему так рано? Я могу не успеть.
--
А ты уж успей. Пойдем посидим где-нибудь, а то после театра вези тебя час на твою окраину, потом час на мою. К тому же на следующий день будешь ходить как сонная муха. Так что успей, а то я буду ждать на улице, замерзну, простужусь и умру.
--
Все, уговорил.
--
Пока.
"Ха, а времени у меня теперь совсем впритык. Так что беги бегом, Таня, домой, пока не позвонил кто-то уже из отделения. Хотя все равно не успеют, я сейчас быстренько залечу в метро, и тогда до завтрашнего утра все заботы о моих пациентах лягут на плечи дежурной бригады".
В эти сутки дежурила в целом неплохая бригада из четырех человек. Ответственный хирург - кандидат медицинских наук Сергей Петрович Шкор. Ему около 60 лет, защитился он очень давно, но наукой дальше не стал заниматься. Говорили, что еще лет 7-8 назад он очень много оперировал, вел несколько палат, много дежурил, был очень требовательным и строгим ответственным и наставником. Большая часть молодых докторов даже боялась с ним дежурить. Ответственный дежурный хирург - это действительно очень ответственно. Это наиболее опытный член дежурной бригады, который в графике дежурств занесен первым по списку, распределяет все обязанности по дежурству, берет на себя ответственность за состояние и лечение всех больных в отделении, сам выполняет самые тяжелые операции. За этим человеком последнее слово: оперировать больного или больную или нет, переводить в реанимацию или забирать из нее. Так вот, Сергей Петрович уже со времени прихода Тани в клинику потерял большую часть своей агрессивности и значительно умерил свою активность. Благодаря этому в его работе появилась как бы мудрость и фундаментальность. Дежурства с ним стали относительно спокойными и очень полезными для опыта, независимо от тяжести больных и количества операций, даже если вся бригада ни минуты не поспала за сутки. На его дежурства стала "сверхурочно" приходить молодежь. Бывало, что записывалось до семи человек в бригаду. На него всегда можно спокойно оставлять своих больных, и, если что-то случается, только в самом крайнем случае он станет беспокоить палатного доктора по домашнему или мобильному телефону, если от этого будет зависеть жизнь больного. Таня по возможности тоже старалась дежурить с ним.
* * *
Таня примчалась домой в 15.45.
-Люди, кто дома? Что, никого?
У входа выстроились четыре пары тапочок. У них в семье было принято ставить домашнюю обувь на определенное место в коридоре. У бабушки всегда были самые приличные, модные тапки, потому что ей по мере их износа сразу же на праздники дарили следующие. Просто пожилому человеку, под 80 лет, вроде нечего дарить далекоидущего, ведь не известно, сколько осталось. Поэтому и получает от нас наша бабуля постоянно варежки, тапки, фрукты, сладости. У младшей сеструли Ленки обувь давным-давно была связана мамой из синтетических ниток, в виде конвертика, имела несколько смешной и нелепый вид на красивой девушке. Вся семья неоднократно предлагала ей заменить их на что-то получше. Ленка же их все равно носит, потому что очень не любит, когда шаркают или гупают, а сама как раз, так и ходит. Таким образом, она спасается от своих же недостатков. У Тани тапки лет с 14 на небольшом каблучке - для постоянной легкой тренировки ходьбы на невыносимых для нее каблуках, импортные, велюровые. У мамы - обычные тапки с обычного вещевого базара, что и говорит о том, что к вещам она как бы никак не относится: носит то, что есть, лишь бы удобное, не очень модное и не очень старомодное. Вот такая у нее семья. Обувь, по мнению Тани, может многое сказать о ее владельце. Она говорит: "Покажи мне, во что ты обут, и я скажу, кто ты сам".
- Понятно, дома все-таки никого нет.
"Мама, ясное дело, на работе, сестрица или еще учится, или уже гуляет. Бабуля, скорее всего, куда-то в магазин пошла или прогуливается с подружками вокруг дома".
В семье Васильцовых практически всегда кто-то есть дома. Чаще всего дома бабушка Екатерина Федоровна. Она выходит на улицу где-то в первой половине дня для покупок хлеба, молока, творога, яиц или мяса. Ближе к обеду может заявиться с учебы Елена. А вот мама практически всегда приходит домой поздно.
Поэтому общение в их доме основано на записках. Записки пишут все и всем. Вешаются они на липких бумажках в определенных местах квартиры: на холодильнике, на зеркале в коридоре и на кафельной стене в кухне над столом. Есть еще одно место, догадаться о котором не трудно, где может быть приклеена только утренняя особо важная, дублируемая в других местах, информация.
Итак, в кухне на стене записка, написанная красивым, в сто раз более разборчивым почерком, чем у Тани, с несколько старомодными завитушками, - это писала бабуля:
"Ушла на базар за индюшачьей печенкой. Буду скоро. Еще ничего не готовила, а в холодильнике есть только творог и сметана, есть Татьянина бурдель. Бабушка Катя".
Кому написана эта записка не понятно, за то понятно, что написана для первого, кто придет домой. Бабушкина записка вызвала у Тани улыбку: "Что бы мы все делали без бабули? Наверное, умерли бы от голода в грязи и холоде. Ну а какая она смешная!"
Некоторых вещей бабушка категорически не принимает и как бы объявляет им свою умиляющую войну. Так, вот эта "Татьянина бурдель" звучит практически в каждой подобной записке как бы как протест против мюслей - раз уж считаете их модными, так ешьте. Она считает, что геркулесовую кашу надо варить, а не заливать водой, потому что почти сырой овес не переваривается, раздражает все внутри и ведет к разным гастритам и колитам. А все эти добавки - сухофрукты, семечки, орешки - это вообще "дурынки".
"Кстати, я ведь могу особо и не есть - Игорь что-то говорил про кафе. Поэтому я просто попью кофе с печеньем и покурю".
Таня не курит, но умеет курить. У нее почти всегда с собой есть легкие ментоловые сигареты. При этом она выкуривает пачку за 2-3, а то и четыре месяца, когда эта несчастная пачка сигарет, вытертая по углам, со следами губной помады, пудры, с чьими-то номерами телефонов, наконец-то попадает в мусорное ведро. Сейчас ей как раз и захотелось покурить, наверное, чтобы немного посидеть и отдохнуть, потому, что решила пить кофе, а кофе и сигареты - самое частое сочетание, и еще, потому что никого нет дома. В семье не знают, что Таня курит: зачем их зря нервировать, ведь того курения на пять копеек, а их переживаний будет на пять рублей".
Она поставила полный чайник на плиту, сделала не очень большой огонь - чтобы за время до закипания успеть помыться, и быстренько собралась в ванную.
Вода приятно лилась, смывая все болезни и страдания ее пациентов.
"Надо будет завтра назначить Иващенко сахарный профиль - я ей немного изменила дозы инсулина - вдруг зря. Но ведь обычно всегда после ампутации конечности по поводу гангрены, конечно, на фоне сахарного диабета уже на второй день снижаются сахара, иногда даже вдвое. Ладно, завтра придется придти на работу на пол часа раньше, чтобы назначить эти анализы и потом не бегать за лаборантом и просить дописать в список еще и своего больного. При этом лаборанты обязательно должны повыделываться, показать, что теперь ты просто должна им из своего кармана заплатить. Им кажется, что раз уж доктор лично просит за больного, то значит, он уже столько ему заплатил, что пора уже и с другими, то есть с ними, поделиться. Это все последствия среднего специального образования и соответствующего мышления. Им ведь никак не понять, что если больной и не платит в карман доктору, а нуждается в исследовании, то врач в силу своей работы пойдет просить о чем-то для этого больного, не позволив ему не то, что умереть, а даже и остаться не дообследованным".
"Все, ни слова, точнее, ни мысли о работе. Мыться, мыться и еще раз мыться. И бегом. Игорь ведь замерзнет, заболеет и умрет".
* * *
--
Привет, ты меня просто сразила наповал. Пришла, к тому же вовремя!- Игорь был искренне удивлен.
--
Игорек, разве может врач позволить человеку умереть от переохлаждения? Я, напуганная твоей решительностью, торопилась, как могла.
--
Ну, уж спасибо. А если бы я не угрожал собственной жизнью, ты бы конечно опоздала. Точнее, я бы все-таки замерз, пошел в ближайшую кафешку, а ты бы пришла прямо ко мне. Это уже проверенный способ. Да, все ведь могло случиться: плохо кому-то в палате, или абсолютно не хватает рук дежурной бригаде, а еще ты могла так устать, что просто не хватило бы сил поторопиться.
--
Сегодня у меня просто море сил, поэтому ни слова о работе, и идем куда-то.
На улице шел мелкий и какой-то сухенький снежок, было очень даже холодно. Игорь был в темно-зеленом драповом пальто и модной шапке с каракулевыми отворотами, а Таня - в голубой дубленке с капюшоном и пасмами ламы по всем возможным краям. Доктор наигранно галантно подставил свою руку для опоры - очень уж скользко сейчас:
--
Ты знаешь, давай пойдем в какое-то тихое место, я хочу поговорить с тобой.
--
Я догадалась. Еще когда ехала в метро думала, где тут поблизости нет громкой музыки и куч народа. Наверное, стоит нам пойти в подвальчик. Ты, я думаю, его не знаешь, потому что не так давно и живешь в Киеве, а я знаю. В этот подвальчик в детстве нас с сестрой несколько раз водил папа кушать мороженое. Это было для нас просто праздником: мы во взрослом месте кушаем мороженое, и к тому же без варенья. В то время почему-то везде предлагали мороженое только с наполнителем, а тут в виде исключения, для детей - простое, но в блестящих металлических формочках и с очень красивой ложечкой, завернутой в салфетку.
--
Тань, но мы ради твоих детских воспоминаний мороженое не будем. Хо-лодно.
--
Конечно, не будем, но, если ты хочешь...
--
Танька, не вредничай.
Вот так, весело общаясь, они уже через минут семь заходили, точнее, спускались, в этот самый подвальчик без названия. Игорь Алексеевич Волков действительно не коренной киевлянин. Он живет в столице только лет восемь, когда был направлен в клиническую ординатуру на базу Национального медицинского университета, а ведь все его базы в Киеве. Закончив здесь ординатуру, он понял, что его место в клинике в Харькове, несмотря на все имеющиеся тогда перспективы, уже занято. Конечно, дома есть достаточно высокопоставленные родители, которые и тогда помогли, и, может быть, и сейчас тоже. Но все-таки придется все начинать сначала. Да, там через лет пять он, может быть, стал бы заведовать хирургическим отделением, потом стал бы начмедом, а там уже и до главврача и депутата не далеко. Но это как-то не то, не настоящее, там все расписано, но нет роста профессионального и науки. Есть у него какая-то страсть к научным изысканиям, анализу данных и поиску истины. Конечно, родители были не довольны, но выбор сына приняли. Понимая, что он выбрал далеко не легкий и не надежный путь, помогли получить для начала место работы врача в клинической больнице и спросили, чем бы еще могли помочь. Игорь попросил их помочь с жильем. Первое время он снимал квартиру. Но жизнь на чужой территории не приносила ему радости и исключала возможность самому себе говорить что-то вроде "пойти домой", "остаться дома" - дома-то нет. Тут большую роль сыграло воспитание Игоря. Привязанность к своему дому, потребность в создании и поддержке уюта привили родители, и именно этого ему не хватало. Волков знал, что деньги и возможности организовать выгодный кредит на постройку жилья сыну есть, а какие-то особые хоромы ему совершенно не нужны. Так у него появилась своя самая обычная новостроечная однокомнатная квартира, кредит за которую он будет выплачивать до 10 лет, и при том ежемесячно это неощутимая для его бюджета сумма. Район, конечно, отдаленный от центра, спальный, но, главное, недалеко от метро. В Киеве вообще для человека без машины возможности успешного перемещения определяет именно метро. Даже настолько, что, если появляются слухи, что в каком-то райончике, может быть, через десять лет начнут проводить ветку метро, сразу же цены на квартиры вырастают процентов на двадцать-тридцать.
Подвальчик, и правда, остался очень тихим и малолюдным местом, несмотря на то, что он находится в самом центре столицы. Даже без музыки. Тихо и уютно. Таня сразу выбрала столик в углу. Возле него и стояла вешалка. Игорь помог Тане снять пальто.
Сразу же подошла официантка, поздоровалась, положила на столик меню и хотела уйти, но Таня остановила ее:
--
Девушка, будьте добры, мы не голодны и хотим два кофе, два "Рафаэлло" и пепельницу.
--
Пожалуйста.
Игорь укоризненно посмотрел на Таню:
--
Ну, а я, что, не мужчина, тут меня не спрашивают?
--
Мы не буржуи, ужинаем дома, тут поговорим. Будешь перед своими барышнями выделываться, это полезнее для тебя, я же обойдусь кофе. Игорь, я права в том, что ты хочешь со мной поговорить о чем-то серьезном?
--
Танечка, права. Ты знаешь, я, наверное, женюсь?
--
На ком? Сразу на всех пяти? Или кто-то шестая или седьмая появилась?
--
Не седьмая, не издевайся, я ведь серьезно.
--
Ты знаешь, я не издеваюсь, просто в каждой шутке, как говорится, есть доля шутки. Ты же вроде никого из своих красавиц не выделял, разве что только одну мастерицу секса и одну противоположность ей.
--
Ну, вот давай, и поговорим про эту противоположность.
--
Не, ну ты знаешь, я что-то не понимаю. Почему она? Она чуть ли не толще тебя, совсем даже не мастерица в этом самом сексе, по возрасту такая же, как и ты. Рассказывай сначала, что в ней классного, а то все плохое, кажется, уже я рассказала. Как ее зовут?
--
Как и тебя - Таня. Я с ней встречаюсь периодически, но в целом уже около двух лет. Она настолько терпимо относилась к моим другим романам все это время, что я просто не мог не вернуться к ней после каждой. Опыта в сексе у нее никакого, практически. Но я ее уже вроде раскрыл, она вообще очень обучаемая. Кстати, педагог, преподает педагогику в пединституте - дети будут воспитаны по всем правилам.
--
А-а, кажется, я поняла. Просто она беременная, а тебе ее жалко, вот ты и решил жениться, но ведь у тебя была уже барышня, которая делала аборт. Тебе не впервой, поэтому, зачем все так сразу - жениться. Ну, женишься, а жить-то как ты с ней будешь?
--
Таня, она не беременная?
--
Тогда я ну совсем ничего не понимаю! Тебя заколдовал кто-то? Ты ведь ее не любишь? А что ты будешь делать, если влюбишься, что, бросишь ее?
--
Ты просто выслушай все, а потом давай обсудим. Хорошо? Все можно понять только в комплексе?
--
Прости, наверное, ты прав. Я слушаю.
* * *
Мне одиноко в чужом городе. Конечно, у меня есть ты - родная душа, друзья, куча баб. Но получается, что жизнь идет, мне ведь уже почти тридцать, а я обычный хирург и еще мало чего добился. У меня есть квартира, но в ней пусто для души. Бабы приходят и уходят, они не оставляют следов нигде. Пора и детей заводить. Мне ведь уже начало казаться, что как-то все устоится и так будет всю оставшуюся жизнь: женщины меняются, я расту по работе, старею и все, конец.
С Таней я познакомился на одном нуднейшем дне рождения. Она мне и не нравилась, просто там мне все не нравились, а она сидела рядом и ей тоже было скучно. Ну, я и решил ее поразвлекать. А потом зачем-то, все в шутку, договорился о встрече через день. Она и, правда, далеко не худенькая, но уютная, теплая и очень подвижная. Я у нее оказался не первым, но одним из. Я ее как бы обучил этим премудростям, слепил. И что самое главное, она от меня ничего не хотела тогда и не хочет и сейчас, никаких претензий, мне с ней просто свободно.
Просто Таня приходит ко мне домой. И ты знаешь, что она делает?
--
Ой, бедненький, как ты живешь в такой обстановке? Давай мы тебе передвинем диван, шкаф поставим в угол, а стол под окно, чтоб ты совсем не ослеп над наукой.
Представляешь? Ни одну мою бабу совершенно не волновала обстановка, а тем более, как мне живется тут. Да и перестановку ни одна из них не заметила.
И еще, если я ей не звонил по несколько месяцев, забывал о ней, а потом, когда мы встречались, ни слова, ни взгляда упрека, просто как будто на прошлой неделе мы расстались.
И еще, ты уж не подумай обо мне плохо, да ты и не подумаешь, у нее очень крутые, точнее, высокопоставленные, родители. Конечно, это не самое главное, но они помогли бы в моей карьере так, что ты даже и представить себе не можешь. В общем, мама у нее работает в Минздраве начальником комиссии по контролю за санитарным состоянием лечебных учреждений города. Ее фамилия у любого главврача или начмеда вызывает просто ужас. А папа - депутат горсовета, занимается газом и нефтью. Тоже не хило. Я с ее родителями познакомился случайно. Просто мы шли по улице, и рядом остановилась машина. Таня очень обрадовалась - это были ее отец и мать, их водитель вез в театр. Кстати, в тот же, в который и мы с тобой собрались. Так мы вчетвером оказались на спектакле. И мне было совсем даже не плохо. Я чувствовал себя частью очень интеллигентного, доброго, но сильного и могущественного семейства. Не одиноким, молодым, пробивающимся вверх с огромными усилиями, не знающим, что будет завтра.
И еще, ты знаешь, ей ведь тоже уже пора рожать. Она будет хорошей матерью. Да, я от нее не без ума, нет никакой страсти, может, нет и любви, но мне с ними уютно и хорошо. Любовь ведь проходит, и тогда не остается ничего. Понимаешь?
* * *
--
Кажется, да, - Таня подумала, что, окажись она в такой же ситуации, за помощью и советом пошла бы к Игорю. Тут надо совет со стороны противоположного пола, но не имеющего никаких личных мотивов, - но я пока не знаю, что тебе сказать. Это как-то сложно. Но, окажись я на твоем месте, но в своей жизни, это была бы большая проблема, а, если к этому еще и добавить, что ты тут в городе один, а вместе с ней ты получаешь не только жену, но и семью. А ты еще и так спокойно отнесся к знакомству с родителями, а еще и с такими должностями, что и тебе помогут, и ей будут опорой. Не знаю, но, однозначно, что думать тут стоит. Если я поначалу совсем не поняла тебя, то сейчас скажу, что понять тебя можно.
--
Ой, Танька, спасибо, что хоть ты не обсмеяла меня, как это сделали мои друзья и пару замужних любовниц.
--
Господи, а у тебя, что, и замужние есть?
--
Ну, пару всего, с ними даже проще. Они ведь мужа бросать не собираются, поэтому и не требуют от меня много внимания. Ну, я и решил, что они опытные, ведь могут же провести мужей, попросил совета. Они все меня не поняли даже на один процент, просто не поняли, что я им хотел сказать, а, значит, и советы их не подходят по сути. Я, кстати, уже почти со всеми расстался, не хочу травмировать Таню.
--
Это уже о многом говорит. Я так понимаю, что раньше тебя это совершенно не волновало, так что и вправду подумай, может это тебе только на пользу пойдет.
--
Все, ты у меня просто золото, мы уже очень торопимся в театр. Вставай.
--
Нет, ну ты сначала загрузил меня, а теперь давай - беги. Сейчас, соберусь с мыслями.
Таня встала, протянула руку к вешалке, Игорь помог ей одеться и они пошли смотреть спектакль. Спектакль, где все как в жизни.
* * *
Спектакль, и, правда, оказался довольно интересным. Про семью, где муж с женой разводятся, одна дочка влюбляется в хулигана, вторая собралась с подругами на отдых в Крым, любовница мужа пытается даже претендовать на часть жилплощади, мама мужа не встает с постели и требует внимания к себе, вредничает. Жена же пытается решить возникшие в связи с разводом проблемы на работе - она ведь завуч в советской школе, и руководство не одобряет разводов, поэтому она может лишиться любимого дела. На ней же и готовка, и уборка, и посидеть около свекрови, и не отпустить одну дочку не понятно, куда и с кем отдыхать, вторую - на свидание к неблагоприятному подростку, терпеть выговоры и сплетни на работе, ссоры с мужем и его любовницей из-за жилплощади. Вот-вот, все как в жизни.