Десять слов за четыреста лет. Пусть не десять ровно,
пусть двенадцать-пятнадцать, слов, четыреста на 12 - 
тридцать три, запятая, три-три-три-три-три-три-три-три
Фауст щелкает зубом. Из кувшина доносится: "Эх,
мне б ятаган булатный, маузер или чем там в людей стреляют",
Щелкают ножницы. Скотчем заклеивая посуду, стекла, отчки,
Фауст щелкает зубом. Ворон щелкает клювом. Наполеон 
Бонапарт - коленом, в такт, на три четверти, с третьей нечетной
доли - тоже, щелкает. На манеже опилки, гвозди, подковы.
Два или три учебника вольтижировки. В галерее напротив 
двое слагают зверя. Меритердье разбирает кларнет... Hola!
Девять длинных ножей встали кругом, надвинули шляпы,
плачь, Эскамильо! тридцать четыре больше не делится на двенадцать!
Плач взлетает над городом 
- и наступает тьма.
Щелкает что-то во тьме. "Это все глупости", - говорит
хриплый голос за стойкой, рядом с бутылкой виски. Щелкает,
становясь на взвод, верный кольт Джона, стрелявшего в пианиста
десять минут назад. Тридцать три, запятая, умножено на 12,
Фауст бродит во тьме, ищет Брута, пианист играет Шуберта Джону, 
ворон летит во тьме, недвижим, неподвижен. Ножницы щелкают,
разрезая время, наискось, на двенадцать частей, щелкает 
хлыст, свивая пространство, будильник щелкает в тишине,
лязгает: тридцать три, тридцать три, тридцать три, запятая,
десять слов за четыреста лет. В галерее напротив 
мышь скребется. Меритердье собирает кларнет, слюнявит трость:
"Танго, месье? Неужели в такое время можно играть танго?"
Щелкает верный кольт: "Извини, дружок, я заказывал блюз, постой-ка,
я же тебя пристрелил третьего дня". Девять финских ножей
стали кругом, гитары звенят, 
и восходит луна, и взлетают стрекозы.