Должно быть, задремала в кресле с книгой. Разомлела перед огнём, а после перебралась на диван. Но плед на плечи сам собой не прыгнул. Значит, хозяин бесшумно прошёл в дом и добавил свой штрих к этой картине.
Дважды неловко. Трижды. Приехать с ночёвкой, словно в номер гостиницы. Заполонить собой весь простор единственной жилой комнаты. Завладеть книгами, теплом камина, уютом старой мебели. Домашним вином. И вместо приятной компании - взять и уснуть. Отличная гостья. Просто подарочек.
Наверное, сказались все эти залы ожидания, купе и всевозможнозвёздочные. Повадка бродяги: согреться и выспаться. Хозяин знал, кого принимает в своей берлоге. Или догадался. Во всяком случае, понял и, наверное, простил.
Пора уже подняться и выйти. Может быть, чем-то помочь. Что-то там сверлит и крутит. Обживается. Любитель ручного инструмента, осколок третичной эпохи. Зато треск огня в этом доме - самый громкий из звуков. Нужно познакомить их с мужем (нет). Почему нет? А разве нужно?
Нужно было сорваться в эту провинцию. Туда, где Надю сняли с поезда и умчали в ближайшую больницу, в которой стены не рушатся лишь потому, что на то очередь потолка. Нужно было покошмарить дежурную смену. Такая-растакая я, любое то, любое это, куда угодно, хоть вертолётом прямо вон с той лужайки. Нетранспортабельна. На аппарате. Как там, "риск вреда транспортировки превышает возможную пользу". До стабилизации состояния. Ни с чем. Всё лежит, где упало и полный дзен. Осадили вежливо, но твёрдо. Притом нас, столичных, здесь ненавидят за наше то и это. Пошлют куда угодно безо всякого вертолёта. Это мне попалась флегматичная смена. За их спокойствием, хочется думать, уверенность и опыт. Или усталость.
Можно ли устать настолько, что перестанешь чувствовать боль? Тот дежурный врач за своим столом. Вот он горит на костре в той же позе и продолжает писать, пока не расплавится в пальцах ручка. И ни звука, только треск огня.
Стыдно. Ни с чем, потому вдвойне. Но разве же я не права? Я хочу как лучше. А про то, что нельзя ошиваться в руинах, ещё в Талмуде написано.
Да, в Талмуде. Книга Брахот, третий лист, вторая страница.
Знакомый знакомых знакомых. Притом у тебя полно близко знакомых в любом регионе, но все по работе. Хочешь узнать, как они поживают? И остаться в долгу по личному вопросу. Можно было, конечно, причалить в любой гостинице. Не в любой, а в самой лучшей. Сойти за туристку. Или за саму себя. Узнают, решат, что я в очередной командировке, кто-то непременно пристроится, сделав сведущий вид. Почему люди думают, что любой профи только и жаждет поговорить о своей работе? Даже на отдыхе, в отпуске. Почему даже?
Где угодно. Должна держаться неподалёку. Затаиться, как дикая кошка возле тропы. Когда настанет момент вмешаться, я буду рядом. Если настанет. Могут позвонить из больницы и сообщить, что для Нади что-то нужно. Или что не нужно ничего. То есть совсем ничего и никогда. Только законного родственника с паспортом. И вот ты свободна.
Все грома и молнии на голову мою! Не процвести уже моей горелой головешке.
Как жаль, что нельзя отдать свою жизнь за другого. Не так, как об этом вещают, провожая с почестями. А так, чтоб точно и наверняка. Как по договору. Вот я умру, а этот будет жить. Оживёт. Только с гарантией. А если сначала я умру, то как мне узнать, что оживёт? А если сначала оживёт, то как мне решиться умереть, будь возможность обмануть небеса?
Что же там снилось?
Чаша парит в воздухе. Две руки, чаша и голос.
Парит вдоль ряда колонн. Столбов. Стволов. Все склоняют ветви, головы.
Парит ко мне, в лицо. А мне смешно. Благодарю, мне пока достаточно!
Чашу эту мимо пронеси.
Глотни солёного, тошнить меньше будет.
Абсурд.
Русалка с именем, как стиральный порошок. Появляюсь из пены и щёлочи.
Истекаю слюной. Растекаюсь. Пена прибоя, засохла на песке, зелёная.
Море цветёт. Море цветов.
Так мало прожито, так много жаль.
Грунт на холсте. Мазок на грунте. На плотном сыром песке.
Домой не пустят, дверь уже заперли. Поздно.
-Вы здесь и живёте, за городом?
-А думаете, стоит?
-Не думаю. Вечный ремонт. Я бы не переехала сюда пока, по крайней мере, на зиму.
-Всё в процессе. Всё уже не за горами.
Ну да. С отвёрткой и ручной дрелью, в одиночку.
-Вы всё делаете сами? Обычно за город выезжают семьёй. Дачные традиции...
-Никто не знает об этом месте. Обживаюсь, так сказать, для себя, в своё удовольствие.
Мясная пауза. Нужно брать куски поменьше и жевать подольше. Деликатный собеседник не вставит реплики, требующей ответа, пока ты занята едой.
-Рагу великолепно. Это баранина.
-Ягнёнок. Секрет в соусе для Тя-Сю. Если долго мариновать, мясо просто тает во рту, распадается на волокна. В Поднебесной его кладут в пирожки прямо кусками, не пропуская фарш.
Вернёмся к началу беседы.
-Я полагаю, Вы неверно приняли меня за актрису или что-то в этом роде. Впрочем, моя работа не менее прибыльна. И, как Вы заметили, тоже требует своего рода гастролей.
-Будь оно так, Вы бы уже разучили свою роль. Талант режиссёра - не последнее из моих дарований.
О как. А усмехнуться?
-Будьте тем, кто Вы есть. Я нормально перевариваю всех, кроме журналистов и блогеров.
-Просто Вы невероятно уверенно держитесь. В объятиях тревоги и вины. Вино Вам, кстати, как? Это черноплодная рябина и сушёное яблоко.
Проговорилась во сне?
Сейчас часы замрут, а пол от камина прочертит разлом адской бездны.
Нет. Продолжают тикать.
-Приятное.
Солоноватое. Нет, прикусила губу.
Жуём мелко и вдумчиво.
-Сперва я решила, что это картины. Видимо, так свет упал. Прекрасная резьба по дереву.
-Да, я сам не могу налюбоваться.
-Все как будто одной руки. Руки охотника.
-Этот автор не был известен. Творил для души, в своё удовольствие.
Так значит, мы в доме покойника. Может быть, пьём его вино. Ведь ты купил этот домик недавно, верно?
-Вот тот кабан особенно хорош.
-А медведь стоит нелепо, как олимпийский мишка.
-Попробуйте изобразить медведя на задних лапах и не думать об олимпийском мишке! Мне всё равно нравится.
Раз никто не знает об этой берлоге, то никому неизвестно, что я здесь. Нужно было внимательнее осмотреться, есть ли куда тут спрятать тело втихую от соседей. Мне, конечно, проще, чем ему. Могу оставить лежать, где упал, прямо в домике. Пока найдут - распадётся на волокна. Растает так, что никто не выяснит, от чего, когда и как. А вот ему... Абсурд. Может, пронесёт?
-Я определённо беспокоюсь, что стесняю Вас. Нарушаю привычный ритуал вечера.
-Что Вы, напрасно. Я редко принимаю гостей, но всегда рад повстречать интересного человека. Вы просто подарок судьбы.
-Вы серьёзны. Я привыкла, что меня развлекают и смешат. А с Вами я и сама скоро... Не суть, в общем.
-Казаться улыбчивым и простым в наше время - всё более трудное искусство.
Хороший нож. Надёжная самоделка. Как бы незаметно спихнуть его, будто сам закатился. Кухни в этом доме пока нет, значит, ножи лежат где-то. Могу не найти.
-Это поршень от "копейки". Ковал не я.
-Ммм... Коллекционируете авторские ножи?
-Нет, достался по наследству. Как бы. У покойного дядюшки в деревне не оказалось наследников. Мы ездили туда, прибирали вещи. Я взял себе нож. Он действительно хорош, переживёт ещё и меня.
-Тоже оставите по наследству. Как бы...
-На самом деле некому. Нет-нет, это нормальная тема. Не смущайтесь. Я ничуть не против, что кто-то чужой придёт перебирать и мои вещи, прессовать в мешки и выносить на свалку.
-Меня тоже не трогают подобные мысли. Но мы с Вами ещё относительно молоды. В одинокой старости всё будет видеться иначе.
Всегда знать, что за тобой однажды придут. Держать дверь запертой на ключ. И однажды прийти самой. Абсурд.
-Во многих странах принято, что одинокие люди вручают ключи от своего дома доверенному лицу, соседу например. Тому, кто временами выходит на связь и проверяет дом, если связь пропала.
-Уже нашли себе такого человека? Он должен быть непогрешим в своей надёжности.
-Вроде Вас...
-Ах, не смешите меня! Лучше закопайте ключи под камень фундамента Вашего дома и поставьте указатель. Ну разве я гожусь в душеприказчики?
-Не велика и забота. Если меня долго не слышно, заглянете в дверь, покричите да принюхаетесь. Спичку бросите и ходу.
Развеселился. Шутит.
-Я заметил, что Стейнбек пришёлся Вам по душе.
-Взяла почти наугад. Я читала его раньше.
-Оригинал тоже есть. Имею в виду Фёдора Михайловича.
-Он тяжеловат для меня сегодня. У него топор. А у Стейнбека - маска Микки-Мауса и орудие смерти - банкноты.
-У Фёдора Михайловича между строк довольно тонкости и изящества.
-Всё проще. Вам милее топор, а мне банкноты.
Выкурю ещё одну, последнюю, и пойду в дом.
Тьфу! А ведь может быть. Нет, подышу ещё, подольше, перед последней. Пусть зайдёт как первая.
Надя. Младшая сестра, которой у меня никогда не было. Наши с ней фото, где я неизменно обнимаю и облекаю собой. Летучая мышь с крыльями-бронёй. Возьму лишь каплю крови и слезинку, но залижу все раны и не дам тебе плакать. Не дам в обиду никому другому, ибо ты только моя.
Невозможно, чтобы ты ушла раньше меня. Но из больницы так и не звонили. Значит, ты по-прежнему стоишь на краю, висишь над пропастью на тонких волосках катетеров, зондов и воздухоносных трубок. На штепселе в розетке.
Твоя жизнь уже больше не в моих руках. А твоя смерть заманила меня в западню. Как нелепо.
Люди находят столько поводов и причин убивать друг друга, что их долгий список заключает в себя и все смыслы жизни, когда-либо названные.
Голоса на улице. Гуляют.
-Ты чё, й, ди сюда, на! Ди сюда, сказал! Я сказал!
Dixi.
Et animam levavi.
...salvavi. Мой смысл смерти, по крайней мере, ясен.
Вино мы пили вместе, на виду друг у друга. Снотворного быть не может. Но один из нас сегодня уснёт первым, а другой на утро будет жив.
А что, если это не он?
Тень моего врага, моя тень. Знает всё обо мне, я же вижу лишь контур, заполненный тьмой.
Что, если это не он? Лучший способ открыть это - уснуть первой. Если утром проснусь, то он друг. Возможно, самый лучший и надёжный. А если он не проснётся - я никогда не узнаю точно.
Никто не сказал, что это будет легко. Я не безбилетник, норовящий перемахнуть турникет и довольно взмыть по эскалатору. Мой билет выписан кровью и все ступени я сочту шагами.
Уже поздно. Пора войти, дверь открыта. Последнюю - и пора.