Сегодня были глаза надменные и гордые, достойные принадлежать монументу на площади. Были глаза злорадные, высокомерные, тонущие в собственном яде. Безумные, метущиеся, которым не найти покоя. Глаза обречённые, безвольные, о которых более и сказать нечего.
Яростные, жаждущие мести, не узнать бы им чужой ярости. Мелкие, юркие, лукавые, погаснуть им в тёмном углу. Глаза возмущённые как штормовой прибой, свет им сокроет глубина непроглядная. Самодовольно отрешённые, уверенные в своей недосягаемости, тот же монумент, но уже вывозится при новой власти. Ещё были глаза полные боли раскаяния, ради таких стоит жить и работать.
С детства он был задумчив и немногословен, не любил критиковать вслух и обсуждать чужие дела. Мальчишки охотно посвящали его в свои тайны и секретные планы, он был последним подозреваемым за проболтавшегося. В казарме бойцы подсаживались к нему, заводили разговор о жизни, он знал всё наболевшее в их части. Вот так молчишь, никого ни о чём не спрашиваешь, а люди сами несут тебе и выкладывают с горкой. Наверное, ему стоило стать священником или психотерапевтом. Но он стал ментом.
Преступление, наказание, объяснения, показания. Иногда ещё вызывали в нём лёгкую тёплую улыбку воспоминания юности о праведном персте Правосудия, величественный образ, словно статуя против солнца. Да падёт на вас Его милостивая тень. Да поможет в трудном испытании - отыскать виновного среди подозрительных. Словно верный выбор осенит одного и тот ощерится клыкастой пастью, сотрясая оковы, а с остальных сей же миг спадёт колдовство и они преобразятся в светлых ангелов.
Теперь с годами многое виделось иначе. Пострадавшие, заявители, ответчики, свидетели - все зачастую мало отличались друг от друга. Словно от органов скрывались именно приличные люди, не попадаясь им в поле зрения ни в котором качестве. Всё чаще он с трудом сдерживал себя от суждения о том, что потерпевшего ему жаль ничуть не более, чем ответчика. И что, собственно, меняло следствие в судьбе всех этих людей? Недобитым сегодня в бытовухе суждено быть добитыми позже очередным другим сожителем. Царевны-лягушки в их болоте не водились вовсе либо страстно берегли свою шкуру. И так же с другими сказочными животными.
И если бы не было шансов избежать наказания. Так ведь и дурку никто не отменял. Блаженны дураки и царевичи, ибо их есть царствие тридевятое.
Он завидовал средневековым инквизиторам, имевшим власть не только лишь дознаваться, но отпускать грехи раскаявшимся и возвращать заблудших на путь истины. Было же время, когда один врач лечил все болезни, а учёный занимался всеми науками. Уровень не наш, но человечеству хватало. И не было такого досадного разделения полномочий. И они боролись не с подсудимым, а с самим дьяволом. В этом было что-то... Что-то было, да.
Его мысли прерывали задорные вопли детворы, гонявшей друг друга по дорожкам парка. Он брёл мимо скамеек, занятых влюблённой молодёжью, уступал дорогу велосипедистам и обгонял мамаш с колясками. Парк был для него заветным местом отдыха. Словно из мрачного зверинца он заходил в весёлый зоопарк, где все делают вид, будто другого мира за оградой не существует.
Необычно громкий визг донёсся с соседней аллеи. Кто-то сегодня разгулялся не на шутку... Что-то чёрное пробило кусты и ворчащим ядром прокатилось по газону, проскрежетало когтями по дорожке и застыло перед ним в позе быка на корриде. С окровавленной морды пса сочилась пена слюны. Мгновение он озирался на оторопевших прохожих, делая выбор, потом метнулся на одного из них, сбил с ног и рванул зубами горло. Первый выстрел в грудь позади передней лапы, второй туда же. Крупный чёрный мотыль извивался на брусчатке, хрипя и воя. Краткая судорога вытянула его - третий в голову, на камнях распластался увядший алый цветок.
За все три пули из служебного оружия придётся отчитываться, он отчитается. Человек сучил ногами, зажимая ладонями клокочущее горло. Ранение, не совместимое с жизнью. Подслизистая гематома перекроет изуродованную гортань, скорость кровопотери критическая, коллапс неизбежен. Он всё это знал. Он опустился на колено, положив руку на грудь человека. В глазах его были ужас и боль, а струи крови между пальцев били всё чаще и с меньшим напором. Он спрятал оружие и проделал что-то, похожее на первую помощь. Он успел, повинуясь повадке, пока стая вокруг не включила камеры на телефонах. Если он и помедлил, простоял хоть секунду, никто не заметил и не заснял это.
-Я убил зверя. - Сказал он зачем-то. Глаза человека смотрели со страхом и недоверием, пока не погасли. Он знал, что их нужно закрыть, но не помнил, стоит ли до констатации медиком. Потом медленно обвёл стоявших вокруг взглядом, под которым все отворачивались. Кто-то рядом вызывал неотложку, диктуя диспетчеру данные. Значит, их здесь минимум двое, с правильными повадками.