Дорога поднималась на холм, извиваясь между лежащими красными дикими камнями. Всего, к дачному участку семьи Нечитайло, оставалось пройти около пятидесяти метров, но по склону вверх эти оставшиеся метры превращались в целую сотню. Частные домики Караимки уже давно скрылись за спиной. Передо мной лежали дикие холмы с появившимся на вершинах сосновым лесом.
Состояние, в котором я находился, нельзя было назвать сонным. Но за весь проделанный путь от дома, до дачного городка, я не смог вспомнить ничего конкретного. Создавалось ощущение, что я начал свой путь именно с этого места, и именно с этой секунды. Ночью почти не спал. Не спал, сказано мягко. С вечера до самого рассвета меня одолевали мысли и события вчерашнего дня. Болезненный озноб прекратился, но темп биения моего сердца оставался прежним. Неожиданно для себя, я вспомнил, как, проходя по одной из улочек частного сектора, мне навстречу вышли несколько взрослых парней. С надеждой вытрясти из меня карманные деньги, они остановились в нескольких шагах от меня. Вспомнить, как они выглядели, и сколько их было, я не смог. То что, все они относились к неблагополучной части населения Кафы, было понятно сразу. Я не обращал внимания на их перешептывания и взгляды. Никто из них так и не решился ко мне приблизиться. Причиной тому была либо знание парней о моих дружеских отношениях с Русланом, либо вид моей отрешенности и безразличия к случайным уличным хулиганам.
Впереди замаячили низкорослые одноэтажные дачные домики. Почти все участки были обнесены заборчиками, колючей проволокой или вообще, подобием забора - вкопанными металлическими трубами с натянутой тремя полосами стальной проволоки. На возвышенности, ближе к лесу был виден двухэтажный домик председателя садово-огородного товарищества. Был он самым шикарным из всех тридцати пяти построек на участках. Маленький резной балкончик на втором этаже фронтона, по-видимому, был сделан председателем для красоты. Никогда не видел, чтобы на нем кто-нибудь и когда-нибудь стоял.
Участок родителей Семена встречал у входа на территорию в товарищество. У входа стоял невысокий деревянный столб с прибитой табличкой. Надпись на куске окрашенного листа металла гласила: "садово-огородное товарищество "Черноморец". Буквы были аккуратно отбиты под самодельный картонный трафарет желтой краской. Почему товарищество так называлось, не знал никто, включая самого председателя. Но название было звучно, коротко, и самое главное, несколько патриотично. Перед входом, на площади около пяти квадратов был аккуратно утрамбован гранитный щебень. Место, предназначенное для подъезда грузовых машин, с навозом или с водой, было устроено отцом Семена самостоятельно и без посторонней помощи. Подул холодный и порывистый ветер. От чего я втянул голову в плечи и невольно засунул ладони поглубже в карманы куртки. На щеках ощущалось морозное движение воздуха. Тело опять стало пробивать легким ознобом.
У меня явно температура. Я знаю все эти признаки с тех пор, когда я еще был совсем маленьким.
На калитке участка висел небольшой навесной замок на массивной металлической цепи, опоясавшей два вкопанных столба, на одном из которых, собственно, и висела рельефная железная калитка. Аккуратно и не спеша, я взобрался на калитку и спрыгнул в желтую траву на другой стороне участка. Каждое движение давалось мне с трудом, но почему-то мысли о собственном здоровье моего тела меня сейчас мало заботили. Я прошел во двор участка.
Огородом назвать участок семьи Нечитайло нельзя было. В основном, конечно, это был сад, состоящий из персиковых, миндалевых и вишневых деревьев среднего возраста. Посаженные между деревьями несколько грядок с кустами помидоров матерью Семена, были всегда неприметны, и, практически, не нужны прекрасному саду. Бегая с Семеном маленькими детьми, я всегда думал, что деревья эти были всегда большими и росли здесь из спокон веков. Только потом я узнал, что половина деревьев были вырублены и посажены родителями Семена около пяти-шести лет назад. На глинистой и неплодородной почве персиковые деревья хорошо приживались и давали обильные урожаи, хотя и требовали периодического и обильного полива. Чего не скажешь о миндалевых деревьях, которые не требовали к себе никакого особого ухода. Весь участок, словно кишка протянулся вглубь товарищества с одной тропинкой, ведущей к домику.
Пройдя под кронами большого боярышникового дерева, растущего здесь еще до прибытия людей, я подошел к большой металлической емкости для хранения воды. Вот именно то, что и давало жизнь всему живому на этой плотной глиноземной киммерийской земле. С пресной водой в Крыму были всегда проблемы. Скажем так, ее не было вообще. Если лето приходилось не дождливым и сухим, урожай мог быть очень скудным. Любой порядочный дачник, начинал обустройство своего владения именно с расстановки бака для воды, а затем уже со всего остального. Вода - это жизнь, вода - это продолжение.
Под огромным боярышниковым деревом пяти кубовый металлический бак, который был почти спрятан от общего вида персикового сада. Это и придавало всему участку нормальный эстетичный вид, даже с учетом его вытянутой формой. А покрашенный в корабельную шаровую краску куб с водой вообще терялся на фоне цветущей зелени. Но сейчас поздняя осень, и со дня на день - зима. Поэтому воды в баке естественно нет. По окончанию дачного сезона и подготовке к зиме воду из емкостей естественно полностью выливали и чистили его изнутри. Я присел около бака. Как раз в том месте, где у его основания торчала металлическая трубка с оголовком для вентиля. Здесь холодный ветер, обжигающий лицо, почти не ощущался. Крона боярышника не давала ветру особо разгуляться. Я почувствовал некоторое облегчение, и мне даже показалось, что сердце стало биться в обычном режиме, пульс замедлился.
Память дала обрывки воспоминаний. Засунув под холодный бак руку, я стал ощупывать пустое пространство. Под баком, размещающимся на четырех железнодорожных шпалах, должен был лежать ключ от дачного домика. Вот куча сырой и неприятной листвы, вот липкая боковина шпалы, покрытая смолянистым раствором. И вот он, на плоском куске кирпича - ключ из белой стали, маленький и слегка погнутый, при неудачном открывании двери. На всякий случай родители всегда держали запасной ключ от домика в этом укромном месте. Но нет. Что-то еще, плоское и шелестящееся, справа от ключа. Медленно вытащив из под бака ключ, я опять в любопытстве запустил туда руку. Все такой же шелест под фалангами пальцев.
Это пакет. Точно, пакет.
Это был аккуратно сложенный тетрадный листок в клетку, замотанный в целлофановый пакет, видимо, чтобы не промокла бумага. Я второпях стал разворачивать бумажный лист. Почерк своего школьного товарища я узнал не сразу. Да и, скорее всего не почерк, а подпись снизу определила для меня владельца написанного. Строчки выползали за пределы линованного листка, некоторые слова были зачеркнуты и написаны заново. По всему было видно, что тот кто, написал это, сильно торопился и вероятнее всего был не в себе. В той же сидящей позе я начал читать.
Здравствуй, Олег.
Если ты читаешь это письмо, значит, со мной что-то случилось. Ты скажешь - какое банальное начало. Будто в кино какое-то попадаешь. Но поверь мне, я действительно не хотел, чтобы ты его прочитал.
Последние две недели я почти тебя не видел. Только так, пару раз в школе, если ты вообще ходил в школу. Мне очень тяжело. Ты не поверишь, но у меня начались серьезные проблемы с головой. Вот уже на протяжении трех дней меня преследует жуткая галлюцинация. Мне кажется, вернее сказать я это вижу, что за моей спиной постоянно находится черный столб. Настоящий черный столб диаметром с обыкновенный фонарный, и уходящий куда-то очень высоко вверх. Столб, словно клуб черного дыма, постоянно шевелится, и когда я ложусь спать, он приближается ко мне вплотную. И я могу ощутить его. Он настолько реальный, насколько ты сейчас в эту минуту можешь видеть наш сад. Я потерял всяческий сон. Где бы я ни находился, куда бы я ни пошел, что бы я ни делал, я всегда ощущаю у себя за спиной его присутствие.
Однажды, когда я все-таки смог ночью заснуть, я проснулся от присутствия внутри себя холодного, животного страха. Я дернулся и подскочил с кровати. Но черный столб спокойно, выйдя из моего тела, опять встал у меня за спиной. Ты скажешь, что это бред. Но в силу того, что мы с тобой знаем и пережили вместе, ты обязан мне поверить. Ведь кроме меня никто ничего не видит.
Но самое страшное, что я теряю силы, словно кто-то или что-то выкачивает их у меня. К отцу я не обращался, он опять решит провести мне всякие тесты, или того хуже, начнет лечить. Когда я стою в закрытом помещении, я наблюдаю боковым зрением, как столб уходит через потолок куда-то вверх. А вот когда я нахожусь на улице, то становится совсем страшно, когда он на сотни километров поднимается за моей спиной и теряется где-то в небесах. Знаешь, словно рельсы сходятся на горизонте в одну точку.
Пока я не знаю природы и источника этого монстра, но хочу тебе сказать только одно. Я ощущаю, что не смогу долго продержаться. Если ты уже там и читаешь это письмо, значит, ты все-таки сделал то, ради чего пришел в этот мир. Ты должен уйти туда, откуда пришел, ни о чем не сожалеть. Это трудно. Я знаю. И тогда наш мир обнулится и все пойдет по новому течению. Возможно, уже не будет ни тебя, ни меня. Или мы опять будем, и будем все вместе.
Честно сказать, я тебе завидую. Ты увидишь человека без имени, учителя света. Ты столкнешься лицом к лицу с великим лемурийцем. Отчитайся за выполненное основное задание, и возвращайся. Жизнь не стоит на месте, она постоянно меняется каждую секунду. Даже в тот момент, когда ты читаешь это мое письмо.
Твой друг Семен Н.
Свернув вдвое тетрадный листок, я положил его в задний карман брюк и зашагал по узкой тропинке к домику. Слева и справа своими тонкими ветвями меня стали касаться персиковые деревья. Холодный ветер опять стал дуть мне в спину, и я ощутил на себе всю его жестокость. Одна из веток хлестанула меня прямо по лицу, от чего я скорчился, и, закрывая лицо руками, пошел еще быстрее. Сад словно не давал мне идти, давая понять, что дальше, для меня путь закрыт. Так с закрытыми глазами я прошел еще метров пятнадцать пока не уткнулся в летнюю кухню домика.
Зайдя в летнюю кухню, без дверей и обшитый рубероидом древесный каркас, я подошел к входной двери. Из разжатой ладони я вытащил и вставил в навесной замок белый ключ. Провернув два раза, замок поддался на уговоры, и с глухим щелчком раскрылся. Домик представлял собой небольшой, три на три метра, комнату. Слепленный из формового камня-ракушечника, с односкатной металлической крышей, домик выглядел достаточно скромно и сдержано. Убранство вмещало в себя старый диван, круглый стол для трапез (такой же старый), несколько табуреток, металлическая стойку-вешалку и ржавую печку-буржуйку, с выставленной в одно из двух окошек трубой. В принципе мебель и вещи как раз соответствовали всему тому дачному барахлу, которое только может выбросить на помойку обыкновенный советский человек, не имеющий дачного участка. На окнах висели выстиранные занавески из старых простыней.
Что я здесь делаю? Как я собираюсь попасть в Зиккурат? Что я им йог индийский какой-нибудь? Ведь, как я понимаю, туда можно попасть, только пройдя шестое море. Но вот беда - я ничего не знаю о вхождении в медитативное состояние.
В помещении было сыро и прохладно. Практически температура ничем не отличалась от наружной, только не было этого проклятого холодного ветра. Я оглядел комнату в поисках дров и приспособлений для растопки печи. Побеленные стены уже порядком пожелтели, а в том месте, где находилась буржуйка, на потолке остались темные от копоти пятна. Над входной дверью, как раз напротив дивана, на стене был нарисован странный рисунок обыкновенным рисовальным углем. Когда-то очень давно Семен ходил в местную детскую художественную школу. И я помню, когда однажды у себя дома он показал мне коробочку с подаренным отцом рисовальными угольками. Еще помню, что потом, из-за частых пропусков по здоровью, Семену пришлось бросить школу, но он особо не расстраивался.
Немного коряво угольком на стене был выведен следующий рисунок. В середине простенка был нарисован стилизованный человеческий глаз, с выведенным черным зрачком. Зрачок был настолько черным и закрашенным рисовальным углем, что невооруженным взглядом было видно как тот, кто его рисовал (Семен, кто же еще) сломал ни один уголек. По кругу, вокруг глаза, были нарисованы всевозможные значки и фигурки человечков. Далее за кругом непонятных значков, были нарисованы семь небольших крестиков, замыкающих всю абсурдную композицию. Я не сразу понял, какого рода это были кресты, но то, что они были не христианского толку, я почему-то для себя решил сразу. Весь рисунок был выполнен тщательно и аккуратно. Видно было, что художник не спешил и старался.
За буржуйкой лежало несколько сосновых поленец и маленький топорик, насаженный на черное от угольной сажи топорище. Не раздеваясь, я присел и стал счищать топориком сосновую корку. Отец Семена, как-то раз разводил костер и показал нам малышам как надо это правильно сделать. Начинаешь сначала с маленьких щепок. Поджигаешь тоненькие, величиной не больше спички, деревянные лучинки. Затем все больше и больше. После того, как пламя достаточно разгорится, подкидываешь уже более крупные поленца. Не утруждаясь, по старой памяти, на одном из подоконников я нашел полупустую коробку спичек. Через двадцать минут огонь разгорелся, и комната стала наполняться теплом и слабым угарным запахом. Шторки я не стал открывать. Было около полудня. Свет еще проникал в комнату, даже через закрытые шторы.
Не хватало еще, чтобы меня здесь кто-нибудь увидел, какие-нибудь заблудшие дачники. Подумают, что я вор или еще чего похуже.
Я лежал на еще не нагретом диване и внимательно разглядывал потолок домика. В хитроумных извилинах и шероховатостях потолка я мог видеть настоящую географическую карту мира. Замысловатые острова и даже континенты представали передо мной, в моих фантазиях и моем воображении. Из кармана я достал свернутый в газету бутерброд. Ломоть белого хлеба с кусочком обыкновенного сыра показался мне необычайно вкусным. Выйдя утром из дома, я не стал возиться на кухне с завтраком, чтобы не разбудить маму. О припасах я позаботился с вечера, опять же когда мать только уснула. Желудок отозвался урчанием на пищу, и я почувствовал, как по телу стала разливаться теплота и успокоение. Простудный (или нервный) озноб понемногу перестал меня мучить.
Что же я сделал вчера, правильно ли я поступил? Я отпустил его. Отпустил сукиного сына. Принял решение и отпустил. Взамен на его свободу он пообещал мне навсегда покинуть мой мир, мое время, мой город. Все это похоже на сказку или фантастический сюжет, но это действительно происходило со мной. Это я знаю точно.
Глаза начинали слипаться. Дрожь в теле, наконец, прекратилась совсем. Отчего на душе стало радостно и комфортно. Единственное, что не придавало законченности моего равновесного состояния - это усилившийся зуд в глубине носовых пазух. Последнее время я даже стал сомневаться, что этот зуд носит простудный характер. Возможно, это действительно какое-то инфекционное вторжение. Я устал от постоянных растираний рукой по основанию носовых перегородок, потому я просто закрыл глаза. Несколько слез, вытекших из обоих глаз, навсегда остались в глазных ямочках моего черепа. Словно погруженный в дремоту, как под воду, под собственными слезами я стал засыпать. Сосновые дрова разгорелись в полную силу. Незаметно сон овладел мной.
На что я могу надеяться. Я не знаю, как мне попасть в тот будущий мир. Руслан был прав. Мне действительно не заложили такие способности и навыки. Долго ли я смогу здесь находится: в этой комнате и на этом диване? Я не выполнил своего основного задания. Я не справился с собственными эмоциями. Он оказался хитрее. Но это было мое и только мое решение. Что? Что он сказал Эльзе?
Через неопределенное время сознание опять вернуло меня в комнату. Сейчас, с каждым днем темнеет все раньше и раньше. В домике по потолку плясали огоньки от огня, виднеющегося сквозь полуоткрытую заслонку раскаленной буржуйки. Я открыл глаза и почувствовал, что слезы высохли на моем лице, вследствие чего глаза я смог приоткрыть только слегка. В комнате было тепло как никогда. Вот, что значит маленькое прогретое помещение. Не поднимая головы со спинки дивана, я посмотрел на угольный рисунок на стене.
Очертания его стали уже не такими четкими в полутемной комнате. Огоньки от печи плясали по нему. И я уже не мог толком различить, что там было в действительности нарисовано Семеном. Среди радиальных значков я все же смог разглядеть стилизованных человечков, месяц, звезду и крестики. Но глаз. Это черное пятно в середине рисунка, было настолько черным, что казалось оно, пожирает все живое. Смотря прямо в середину композиции, я не мог оторваться от этого черного глазного зрачка. Не знаю, сколько времени я лежал и смотрел на черный глаз, огромный как вся эта комната. Мысли о состоянии моего тела, как и ощущение легкого остатка от зуда в носу, стали меня оставлять. Бессмысленно и без движения я продолжал смотреть на жирную черную точку на стене. Стилизованные человечки от пляшущего по потолку света, буквально ожили и стали плясать в хороводе таинственных значков и иероглифов. Но это меня нисколько не удивило и не позабавило. Я потерял координацию, время и ощущение собственного тела.
Да, конечно, это не просто иероглифы. Я знаю, что это язык древних. Язык бога, первых людей, живущих на этой планете. Первый и последний. Люди, некогда, забывшие свои истоки, наконец, опять обрели возможность разговаривать на своем языке-прародителе. з
Мысли, словно отстраненные, проносятся где-то в стороне. На расстоянии от моих ощущений, моего сознания и восприятия окружающего. Это не мои мысли, это всего лишь кусочки информации, находящиеся здесь в этой комнате и в эту минуту. Наблюдая за пляшущим хороводом знаков на противоположной стене, я наблюдаю, как черное око незаметно растет. Оно заполняет большую часть стены, и я уже не вижу хоровода и иероглифов на стене. Черная бездна закрывает все пространство стены. Мне не страшно, но я и не проявляю к этому действу никакого интереса. Я просто осознаю, что это нормально и так должно быть.
В конце концов, не сводя взгляда с черного пятна, я ощущаю, что мощь его велика настолько, что я могу видеть, как пространство маленьким вихревым потоком начинает засасывать в него. Окна с занавесками, буржуйка, часть стены с косяком двери, весь воздух в комнате. Вот тот момент, когда воздух мгновенно пропадает, и я уже не могу дышать. Состояние не приятное, но я не паникую. Конечно же, это либо сон, либо что-то еще, чего я пока не могу объяснить. От нехватки кислорода наблюдаю слабую дымку, повисшую в помещении. Легкие перестают работать, на какое-то время ощущаю, что пульс слабеет.
Стены словно становятся прозрачными. Они теряют свою плотность, и я вижу за ними свет. Черное око начинает резко сжиматься, унося с собой остатки пространства, окружающего его. Предметы, стены, потолок, буквально пропадают, с каждым пульсирующим сжиманием черного глаза. Боковым зрением наблюдаю, как стены пропадают совсем. Кругом свет, много света. С исчезновением потолка свет начинает заполнять все пространство, окружающее меня. Черное пятно, в виде зрачка человеческого глаза, сходится в одну точку, повисшую уже не на стене, а где-то на расстоянии нескольких метров от моего дивана.
Дивана? Но подо мной нет никакого дивана.
Никакой паники. Только холодное осознание своего местоположения в пространстве. С полным исчезновением черной точки, глаза заполняет только, оставшийся в комнате свет.
Боже мой. Но ведь уже нет никакой комнаты. Хотя...
Это тоже закрытое пространство, только намного больше. Не поворачивая головы, оглядываюсь вокруг. Словно индикатор кругового обзора морского корабельного локатора, глаза, вращающиеся внутри моей черепной коробки, делают полный беспрепятственный оборот. Странность эта меня не удивляет. Это не мое физическое зрение. Это моя духовная оболочка, способная видеть, ощущать и передвигаться в этом неизвестном пространстве, независимо от моего физического тела. Понимаю, что мои глаза в настоящее время закрыты. Возможно, я сплю, и надо только небольшое усилие. Усилие что бы заработали глазные мышцы.
Включайтесь - глаза! Я с вами.
Первое, что я ощущаю это неприятное ощущение в носовой перегородке. Что-то мешает мне нормально дышать, что-то инородное. Начинаю приоткрывать слипшиеся глаза. Свет проникает внутрь и не дает сразу их открыть. Я нахожусь в горизонтальном положении. Мозговой компас внутри моей головы дает четкие координаты.
Руки. Я могу ощущать свои руки. Делаю усилие, направляя обе руки к своему лицу. Зуд и неприятное ощущение в переносице должны заставить меня сделать привычное нервное почесывание носа. Но я не делаю этого. Эти бессмысленные движения мне ни к чему. Кажется, я знаю, в чем дело. Вместо этого, я нащупываю руками странный предмет. Он тянется из глубины моего носа, далее по подбородку, и затем, скрываясь за моим левым ухом, уходит куда-то в неизвестность. Делаю усилие руками, вынимая предмет из носа. Это трубка, гладкая и чем-то промазанная пластиковая трубка. Руки слушаются плохо, они очень слабые. Месяц анабиозного состояния дают свои последствия.
Откуда я знаю про месяц? Где я?
Коротким рывком я выдергиваю из носа трубку. С болью и моим глубоким вздохом (словно старик), трубка падает с того места где я лежу. Одновременно с этим полностью открываю глаза. Боль и неприятные ощущения в носовых пазухах мгновенно проходят. Ощущение облегчения и воодушевления. Начинаю вставать с ложа. Свет уже не режет глаза, а исчезновение зуда в носу придает мне силы.
Это комната. Метров восемь на восемь. Просторная, с белыми стенами и высоким потолком, она не имеет дверей и окон. Но ощущение закрытого пространства у меня не возникает. Так и должно быть. Стены белые и я замечаю, что они буквально дышат, наполняя всю комнату свежим и приятным воздухом. На потолке нет осветительных приборов, но весь он словно одна большая лампа светится. Прилагаю определенные усилия и поднимаю голову. Перевожу тело в вертикальное положение. Голые пятки свешиваются с ложа.
Это белая койка, плотно обтянутая матовой полиэтиленовой пленкой. Мелкие капельки пота в форме моего затылка и лопаток на спине остаются на пленке. Но под воздействием гуляющего по комнате свежего воздуха на моих глазах влага мгновенно испаряется. На койке нет подушки, нет простыней. У изголовья койки из стены, свисая, вижу белую пластиковую трубку, вероятно, мой извлеченный из носа кошмар. Трубка воткнута в стену. Уходит в никуда, ни подписей, ни кнопочек, ни датчиков. Ноги едва достают до пола. При взгляде на них вижу, что я одет в белое одеяние. Это не больничная пижама, это комбинезон, обтягивающий мое тело, с колен до шеи. Нет неприятных стягивающих ощущений. Комбинезон словно моя вторая кожа, не мешает мне двигаться, и даже помогает.
Но ноги! Боже мои ноги!
Они невероятно большие, с десятком мелких косточек, прожилок и вен. Это ноги не ребенка, а достаточно взрослого человека, если не сказать, достаточно старого.
Это волшебство! Оно произошло, и произошло именно со мной. Я здесь в этом мире. В теле сорокалетнего умалишенного по имени Алсмид.
Позвоночник отдает легкой болью, но я все-таки делаю усилие и соскакиваю с кровати. Голые пятки плотно ощущают поверхность. Легкое головокружение, и я опять беру контроль над телом. Пол теплый, словно подогрет. Делаю несколько медленных шагов по направлению к пустой стене и разворачиваюсь на триста шестьдесят градусов.
Теперь я могу видеть, что рядом с моей койкой находится вторая, в полуметре от моей. Делаю два шага в обратном направлении. Шаги даются с трудом. Легкая отдышка. На соседней койке лежит тело человека. Это молодой юноша, с длинными вьющимися каштановыми волосами. На вид ему около двадцати лет. Волосы его настолько не реальны, что напоминают кудри древних греков или еще кого-то. Лицо его спокойно. Прямой нос, идеальный подбородок и губы. Он спит. Из носа видна маленькая пластиковая трубочка, скрывающаяся за его длинными волосами и пропадающая в сене, прямо за головой юноши. Руки аккуратно лежат вдоль длины туловища. На нем такой же, как у меня плотный белый комбинезон. В комнате тишина.
Начинаю оглядывать пустую комнату. Кроме двух коек здесь ничего нет. Кровати выполнены из непонятного мне серого материала. Возможно это камень. Подхожу к одной из стен почти вплотную. Мои бредовые догадки оказываются реальностью. Стена действительно дышит. Легкая беззвучная вибрация исходит от нее. Касаюсь ладонью стены. Старческая, костлявая, почти фиолетовая кисть руки предстает перед моими глазами. Вначале это приводит меня в шок.
Чему ты удивляешься? Это волшебство. Оно случилось, и не надо ничему удивляться.
Поверхность стены к моему удивлению не такая уж и гладкая. Ощущаю легкую шероховатость, словно плохо оштукатуренную плоскость. Это поры. Настоящие поры, как у любого живого организма. Именно так сюда и поступает этот прекрасный чистый воздух. Я знаю это, и всегда знал. Стена начинает в месте моего прикосновения вибрировать чуть сильнее. Затем из появившейся точки в стене, как диафрагма объектива фотоаппарата раскрывается небольшой кружок. Диаметром в сорок, тридцать сантиметров круг представляет собой настоящее зеркало. В нем отражается белая совершенно пустая комната. И что-то еще... Передо мной в зеркале вижу человека. Совершенно лысый череп с натянутой желтой человеческой кожей. Впалые глаза, синяки и тяжелые мешки под удивленными глазами. Слегка оттопыренные уши на лысой голове не выглядят так смешно, как надо было. Ровный нос, раздвоенный подбородок, мощные скулы. Морщины покрывают практически все лицо и шею, стоявшего передо мной сто двадцатилетнего старика.
Откуда такая точность в возрасте? И ведь я рассчитывал лет так на сорок с гаком.
Взгляд на лысого высохшего старика в зеркале не придает мне отвращения, а наоборот заставляет внимательно присмотреться и понять, что в зеркале никто иной, как я.
Какие знакомые у него глаза. Никогда бы не сказал, что у умалишенного могут быть такие живые и мудрые глаза.
Отвернувшись от собственного отражения, я начинаю идти в сторону. При этом я постоянно ощупываю стену в надежде найти что-то еще. Что это такое вспомнить пока не могу. Шаг, второй. Зеркало остается в стороне, и я продолжаю медленно передвигаться по стенке, ощупывая ее неровную поверхность. Взгляд из зеркала древнего старика заставляет меня понять, почему мои движения и манипуляции такие медленные и тяжелые.
Это не молодое тело. Это совсем не молодое тело.
В пяти метрах от зеркала, прямо перед поворотом на смежную стенку, я вновь начинаю ощущать более сильную вибрацию стены, чем прежде. Останавливаюсь, и прикладываю обе обескровленные желтые ладони к стене. Делаю это с определенным усилием, как будто понимая, что от моего усилия зависит скорость очередного превращения. Действительно, под ладонями начинают расходиться круги.
Еще одни зеркала?
Круги увеличиваются. Затем сливаясь вместе, они уже образуют одно целое. Я отхожу от стены. Но круг продолжает расти, пока не достигает около двух метров в диаметре. Свет выливается из него, и на какое-то мгновение, я закрываю опаленные глаза. Открываю глаза и я вздрагиваю от восхищения и колоссальной радости. Передо мной предстает прекрасная картина.
Это окно. Настоящее круглое двухметровое окно. Я вижу бескрайнее спокойное море. Берег, где бы могла находиться эта комната, я не вижу. Она как будто нависла над водой. Подхожу ближе к окну. Пытаюсь посмотреть вниз, но не вижу свай или других конструкций, способных держать комнату над морем. Для себя примерно отмечаю, что высота здесь достаточно большая, около тридцати метров. Становится немного жутковато, но страх пропадает перед развернувшимся морем. Оно нереально синее. Полоска горизонта, разделяющая небо с морем видна четко, как в ясную погоду. Небо такое же ровное чистое как море, только ярко голубого цвета. Все это смахивает на некий детский рисунок с чистыми цветами. Не хватает только еще одной желтой полоски - берега, которую обычно может нарисовать себе ребенок. Но я понимаю, что мир за окном реален так же, как и я сам. Ветра почти нет, потому и не видно на море ни барашек пены, ни волн. Сейчас настоящий штиль.
Приткнувшись еще ближе к окну, замечаю, на горизонте узкую полоску, не то берега, не то основания чего-то поднимающегося из глубины моря. По всему видно, что полоска поверхности протянулась на несколько десятков километров. Начинаю ощущать морской запах и легкое колыхание воздуха внутри комнаты. Воздух свежий и теплый. Это не стекло. Это мягкая прозрачная пленка, возможно, с такими же порами, как и поверхность стен и потолка. Мои старческие глаза прищуриваются в надежде что-то разглядеть вдали.
На узкой полоске в центре морского пространства медленно поднимается белый шлейф от какого-то небольшого предмета. Небольшого? Но ведь на том расстоянии, на котором он находится от меня, величина его огромная. Он напоминает исполинский вытянутый цилиндр, который поднимется все выше и выше, пока не начинает скрываться на небе. Белый шлейф, тянущийся за ним, белой идеальной полоской остается на фоне моря и чистого неба. Цилиндр скрывается где-то за габаритами моего окна. Картина настолько фантастическая, что на какое-то время я задумываюсь о реальности происходящего. Ничего более прекрасного я никогда не видел.
Странное ощущение присутствия постороннего выводит меня из спокойного равновесного состояния. Я разворачиваюсь спиной к окну. На противоположной стене вижу расширяющееся овальное пространство. Когда темный овал достигает человеческого роста, я понимаю, что в моей комнате, наконец, появился дверной проем. Легкий страх от встречи с чем-то или кем-то неизвестным, заполняет мою сущность. Громко сглатываю слюну.
За мной бескрайнее море, справа две кровати, на одной из которых лежит тело спящего юноши, слева на стене фантасмагорическое зеркало. Через овальное пространство в стене в комнату проникают тела людей в желтых одеяниях. Это халаты, обернутые вокруг их тел. На каждом халате имеются свои особенные вышитые золотыми нитками пентаграммы на груди. Шаги людей беззвучные, словно они парят. Когда последний из них входит в комнату, они направляются ко мне. Они разного возраста и различной комплекции. Подолы желтых халатов едва закрывают им босые ноги. Над их головами я могу видеть алые свечения. Словно эти свечения - их вторые тела. Но я не удивлен. Цвет этих аур говорит о миролюбивом настрое шестерых гостей. Но я также понимаю о том, что они все знают. Спокойные лица людей говорят только об одном: "Мы все знаем. Ты не выполнил своего основного задания". Я выхожу им навстречу на середину комнаты, руки мои беспомощно свисают вниз.
Они все знают. Мне не надо даже ничего скрывать.
Они сделают все, как ты скажешь. Они выполнят любую твою просьбу. Что это значит?
Все шестеро останавливаются в шаге от меня, отчего я немного отхожу назад. Они опускают свои взгляды вниз. Глаза их стеклянные и отстраненные. Их опущенные взгляды кажутся мне несколько покорными и послушными, что приводит меня в еще большее замешательство.
- С возвращением учитель, - говорит один из них, но я не могу понять кто именно.
Никто из них не открыл рта, но голос четко прозвучал в белой комнате.
- Мы ждали вашего возвращения. Хранители полей приветствуют вас, пусть даже в разуме далекого человека, в чьем теле вы были перерождены.
Слова продолжали звучать в моей голове, словно произносились не стоявшими передо мной людьми. Никто из них так и не посмотрел мне в лицо. Они все так же смотрели вниз, совершенно отстраненно от меня.
Да, конечно, это их телепатическая связь со мной. Я могу слышать их, а они меня. Причем они все шестеро выражают одни мысли и одни решения. Они - единое целое. Но кто тогда я?
- Мы передадим вам необходимую информацию, о которой вы учитель просили нас передать после вашего возвращения. Сейчас вы находитесь в пограничном состоянии. Тело ваше прежнее, но вот разум находится на границе двух земных сущностей. Вы просили после своего возвращения выполнить именно те действия, которые вы нам накажете.
- Кто я? Почему вы называете меня учителем? - слова сами рождаются в моем мозгу и направляются всем шестерым хранителям сразу.
- Вы человек без имени, вы от бога творящий, вы учитель, великий лемуриец показавший нам единственный и верный путь света. - Слова хранителями произносятся не на русском языке, а на очень древнем, но мне почему-то понятном. - Шесть раз подряд, каждые тринадцать лет по вашему указанию лига хранителей отправляла на поиски Эрры, темного человека, разных избранников. И только в седьмой раз, вы сами приняли решение найти и обезвредить Эрру. Решение было принято вами мудро и бескомпромиссно по отношению к себе. Ибо, как говорит великий учитель: "Только пройдя сам через огненный ствол зла, осознаешь степень ответственности бытия за свое пребывание в мире господа нашего".
В прохладной и свежей комнате ощущаю, как тело обдает жаркой волной, на голове появляются капельки испарины. Проводя ладонью по непривычной лысой коже головы, ощущаю под пальцами маленькие капельки собственного пота.
- Мы понимаем, что в настоящее время вы находитесь в замешательстве и удивлены нашими словами. Именно так вы нас и готовили к предстоящей встрече после возвращения. Легенда о том, что вы запечатаны в теле неразумного алсмида была уготована тому юному человеку, в теле которого вы пребывали тринадцать лет. Знание о своей избранности нанесла бы урон сознанию молодой сущности древнего человека. Контакт с Эррой был запланирован на тридцатилетний отрезок времени сущности, но ввиду сбоя программы и ранней активности темного человека, - все шесть хранителей указали правыми руками на ложе со спящим юным красавцем, - вещателю, лучшему вашему ученику, пришлось вступить в контакт раньше и коридор был открыт.
Слова хранителей, словно эхо отражались в моей голове. Я стал чувствовать слабость, а комната, вместе с находившимися в ней людьми начинала вибрировать у меня перед глазами. В отчаянии я обхватил голову обеими руками и, закрыв глаза, увидел всю комнату целиком. Я увидел ее откуда-то сверху. Вот моя фигура старца, напротив шесть склоненных человек в желтых балахонах.
Лемуриец. Я никогда не видел его лица. Информация, отпечатанная в доме наблюдателей, не дала мне его образа. Сон, виденный мной... именно тот сон, всепрощающий и обновляющий меня и мою душу, дал мне понять, что передо мной находился великий лемуриец. Но я не видел лица его. Я никогда не видел его лица. И это понятно. Я сам и есть - лемуриец, учитель человечества, его последняя надежда.
- Великая любовь, какую представляет наш учитель, без труда могла найти в бесконечности спрятанную сущность темного человека. Никто бы не смог за такой короткий промежуток пространства и времени найти Эрру. Ведь только благодаря злу и существует добро и божественная любовь, дарованная людям. Это и было великим и последним замыслом нашего учителя, его величайшим открытием. Отпуская зло, он поднял наши открытия и знания на величайший уровень. Только пройдя хрупкую ступень детской души от творца творящий смог понять и осознать значение темной силы вселенной, кою мы привычно называем злом. Значение противоборства света и тьмы - бесценны для человечества. Это знание станет нашим великим подарком. Учение лемурийца завершает свой цикл. Книга света подходит к своему грандиозному финалу. И теперь, наш учитель, мы хотим вас спросить только последнее. Ваше решение.
Они сделают все, как ты скажешь. Они выполнят любую твою просьбу.
- Вернуться. Мне нужно вернуться обратно, в мой портал и мое время. Там я должен закончить свои дни. Здесь я выполнил свое предназначение. - Слова давались с трудом, но я все-таки смог мысленно их подать хранителям. - Но прежде я должен знать, что случится со мной.
- Желание ваше, учитель, понятно. Со знаниями древнего человека вам тяжело будет осознать то, что мы вам скажем. Но ваше желание - это нам приказ. Вы вернетесь обратно в свой мир, который мы постараемся оставить без заметных изменений. Подарив любовь всему человечеству здесь, вы подарите ее там, близким вам людям, в другом мире. Физическая оболочка лемурийца закончит свой цикл. Вещатель же проснется как в нашем мире, так и в мире древнем. Им обоим предстоят великие свершения. Да будет так.
Двое молодых и сильных хранителей отделившись от всех, подошли ко мне. К этому моменту я почувствовал, что уже не могу стоять на ногах. Здоровое и возвышенное состояние после пробуждения сменилось полным упадком сил и депрессивным состоянием. Я почувствовал, как под мои локти встали два хранителя. Не давая мне упасть во весь рост, они помогли дойти до серой каменной кровати. Дальше они помогли мне лечь, аккуратно уложив мои обессиленные конечности на койку. Некогда могущественный и сильный человек, в несколько секунд мысли о своем уходе, превратился в старого развалившегося старца. Сила мысли, как программа, отпечатанная в духовной сущности человека, всю жизнь существующего за счет силы любви, дала свой последний сигнал на самоуничтожение физической оболочки. Все, кто находился в данное время в белой комнате, понимали это, и ничего не могли с этим поделать.
Комната стала терять свои очертания и исчезала так же, как и появилась. Я видел это, даже осознавая, что лежу с закрытыми глазами. Сознание уносило меня куда-то далеко, в путешествие, которое я уже никогда бы не смог и представить. Переставая ощущать свои конечности, я почувствовал холод. Пронизывающий холод, связывающий и проникающий вглубь моего беспомощного тела. Наравне со своим телом, мой разум, мысли, и сознание также обволакивало холодом. И это было намного страшнее физического ощущения мертвого холода. Это было страшнее физической смерти. Ужас беспомощного забвения собственной души в потоке постоянно меняющейся жизни и смерти, рождения и увядания. Осознание собственного исчезновения из мира населенного такими же особями как ты, такими же сущностями - вот тот ужас, который запоминает каждое живое существо по имени человек, уходя из жизни. Мир остановился, мысль закоротило. Мысль - есть жизнь.
Я почувствовал и осознал, кто я и кем являюсь в этом мире. В одно мгновение, длиною в сотую часть секунды, я увидел весь мир целиком. Мимо моего взгляда не прошел ни один разумный человек этой планеты. Я заглянул в каждый дом, остановил всех идущих, едущих и плывущих людей, разбудил каждого мирно спящего в постели ребенка, заглянул каждому мужчине, женщине в глаза. И увидел душу каждого человека, развернутую и открытую только мне. Всякий человек, где бы он ни находился, и чем бы не занимался, увидел меня. А увидев меня, он осознал ту потерю, которая случилась именно в эту секунду своего мгновенного просветления. Утрату ощутили все. Болью потери отозвались в утробах своих матерей еще не родившиеся человеческие создания.
Холод не прекращается. Открываю глаза. Я в комнате. Облезлый потолок, непрофессионально оштукатуренные стены выдают мне импульсы, что я все также нахожусь в дачном домике. Руки и ноги затекли, я практически их не ощущаю. Изо рта идет слабый пар. В комнате холодно. С трудом поворачивая голову, вижу остывшую буржуйку, за занавесками на окнах еще светло.
Сколько времени я здесь нахожусь? Когда я пришел сюда, было около полудня. Огонь в буржуйке горел больше часа. Еще плюс, минус час, и того, сейчас около четырех. Еще немного, и я в конец околел бы на этом диване. Чтобы согреться, я должен двигаться.
Встаю с дивана и пытаюсь удержать равновесие на ногах. Ощущаю сильные покалывания в основаниях пяток. Тело уже не ломит, озноб также не ощущается. Просто немного замерз. Толкая входную дверь, выхожу из домика на улицу. Уже нет мучительного ощущения чего-то инородного в носовых пазухах, это меня радует.
Меня встречают голые ветви персиковых деревьев. С неба белыми хлопьями на землю падает снег. Ветра нет вообще. В природе затишье, причиной которому - снег. Падая на черную землю, снег мгновенно тает. Только на ветвях, окружающих меня деревьев, он задерживается, одевая их в белые пушистые наряды. Снег падает очень густым потоком, от чего через десять метров уже ничего не видно. Словно движущаяся белая стена, сквозь которую можно пройти. Здесь, с возвышенности дачного холма, еще можно разглядеть полоску зимнего моря и острия башенных кранов в порту. Все застыло, как на старой фотографии, как в хрустальном шарике. Оживляет картинку только медленный снег, который так редко выпадает на теплом киммерийском побережье. Каждый первый снег воспринимается здесь как праздник, как дар свыше. Тем более, когда его можно увидеть в первый день зимы.
Тишина и снег. Снег и тишина. Невероятное спокойствие и умиротворение начинают заполнять мою душу от окружающего мира. Я делаю осторожные шаги по узкой дорожке между деревьями.
Я абсолютно здоровый молодой человек. У меня впереди целая жизнь, и то, что со мной произошло, останется навсегда в самых далеких уголках моей памяти.
Теперь я знаю, что сказал Руслан Эльзе. Он поведал, кем я являюсь на самом деле. Все мои решения и действия я должен был принять сам, без какой-либо посторонней помощи, и пусть даже сам того не осознавая, кто же я на самом деле. Эльза поступила правильно, после того как узнала обо мне. Она оставила меня одного. Только один я мог принять самое правильное решение, решив судьбу Руслана и свою собственную.
Я увидел (пусть даже немного) мир будущего. Счастливее меня, наверное, никого нет в этом мире. Это прекрасное будущее. То будущее, к чему мы рано или поздно придем, примет в свои объятия человечество, как мать обнимает свое дитя, и уже никогда не расстанется с ним.
Возвращаясь в Кафу, я увижу тех, кого люблю. Мама, Эльза, друзья, все они нужны мне, как нужен этот город, наполненный теплом и любовью близких мне людей.
Первого декабря ровно в семнадцать часов, в городской клинической больнице города Кафы, неожиданно для врачебного персонала, проснулся подросток. С диагнозом "обширная злокачественная опухоль мозга", находясь более трех суток в коме, мальчик выглядел совершенно здоровым человеком, словно прекрасно выспавшийся и хорошо отдохнувший. Повторные сканирования поверхности коры головного мозга и все известные современной медицине анализы не выявили затемнений и признаков раковых зачатков в организме ребенка. Эпилептические припадки, которыми с рождения страдал подросток, прекратились.
На другом конце вселенной в городе Зиккурате, называемом людьми центром планеты, умер человек, не имевший с рождения имени. При жизни же он носил несколько имен. Среди них - великий лемуриец, учитель, от творца творящий. Со слов хранителей полей, великих мудрых мужей планеты, решение об уходе из жизни лемуриец принял самостоятельно, по известным только ему причинам. Именно это событие было вписано в последнюю главу книги света, единственного источника вселенской мудрости и накопленных знаний человечества.
Старый город.
Киммерийская земля переполнена древними легендами и сказаниями. Многие из них действительно знает каждый местный школьник. Некоторые может услышать забредший турист от рядового экскурсовода, рассказывающего своим обычным монотонным голосом занимательную историю. Другие сказания можно встретить только в печатной литературе, которую не станешь без причины читать.
Одна из таких легенд рассказывает о древнем хане Мамае. Вкратце легенда гласит, как в глубокой древности появился на крымской земле человек, который некогда господствовал над половиной мира и хотел, во что бы то ни стало завладеть остальной его частью. Слава о жестокости и вероломстве завоевателя летела далеко по земле. Великое войско оного, якобы разбили славяне, и он в одиночестве был вынужден скитаться по Черному морю. Пока, в конце концов, не достиг города под названием Кафа. Купцы и простые люди приняли бывшего полководца в опале. Что ж, если хочет, пусть мирно живет, торгует, способствует обогащению города. Мамай поселился за городом. Но властолюбивые мечты не давали ему покоя. Жизнь простого горожанина была не по нему. И он задумал захватить Кафу. Незаметно для горожан он стал подкупать алчных людей перейти на его сторону, для дальнейшего захвата власти в городе. Но как это обычно бывает, нашлась-таки женщина, которая и разболтала половине города о предстоящем перевороте. Мол, я тебе расскажу, а ты никому. Разъяренные купцы Кафы организовали в городе облаву на бывшего хана. Бежать Мамаю было некуда, потому как каждый горожанин, каждый ребенок мог узнать его и бросить в него камень. Так, собирая свои пожитки в доме, он и был забит копьями разъяренной толпой. Но даже перед смертью, как гласит легенда, он еще пытался подкупить окруживших его горожан. Даже в эти минуты он все еще надеялся жить, чтобы со временем завоевать мир и расправиться с ненавистным ему человечеством. После его смерти, один из преданных ему слуг похоронил тело своего хозяина недалеко за городом, где потом образовался курган, называемый потомками Мамаевой могилой.
Легенда ничем особо не приметна, и я сомневаюсь, что в каких-то других народах и государствах нет подобных сказаний, высмеивающих алчность, гордыню и вероломство. Сейчас, даже среди коренных жителей Крыма, практически никто не знает, кем же действительно был хан Мамай. Максимум, что можно услышать, так это разговорные выражения вроде "мамай тебя дери".
Контролируя XIV и первую половину XV века бассейн Черного и Азовского морей с помощью своих колоний, генуэзские банкиры внимательно следили за странами, через которые шли основные торговые пути к Черному и Азовскому морям, и активно вмешивались в их внутренние дела и отношения между ними.
В связи с этим очень характерными являются взаимоотношения между Генуей, Московским княжеством и Золотой Ордой в тринадцатом веке. Начавшийся во второй половине XIV века кризис развития Золотой Орды вызвал затяжную борьбу между соперничавшими группировками ее правящей элиты. Эта борьба сопровождалась бесконечной сменой ханов или одновременным правлением двух враждовавших ханов. Начавшийся из-за этого распад Золотой Орды был приостановлен пришедшим к власти полководцем Мамаем, впоследствии, называвшего себя ханом.
Существует небезосновательные факты считать, что Мамай был ставленником генуэзских влиятельных предпринимателей, которые с его помощью установили полный контроль над Золотой Ордой. Установив с помощью Мамая контроль над Золотой Ордой, генуэзские дельцы затем попытались проделать то же самое и с находящимся к северу от их черноморских владений Московским княжеством, которое к этому времени стало центром объединения русских земель. Но генуэзцам так и не удалось свергнуть всеми известными к тому времени средневековыми хитростями молодого славянского князя Дмитрия (Донского). Тогда генуэзцы, для начала развертывания крупномасштабных боевых действий, снабжают золотоордынского хана приличным капиталом, и даже нанимают для него четыре тысячи пехотинцев-копейщиков, которые должны были усилить конное войско Мамая. Этот отряд был доставлен из Европы на генуэзских кораблях через Средиземное, Черное, Азовское моря к устью Дона, откуда двинулся на соединение с войском Мамая. Вместе с этим отрядом к Мамаю прибыли несколько представителей крупнейших генуэзских банков и торговых компаний, выделивших деньги на поход Мамая и решивших контролировать этот поход.
Но, как известно, поход этот не увенчался успехом. Мамай был разбит на известном каждому ребенку Куликовом поле. После своего поражения Мамай расплатился с генуэзцами за потраченные на его поход деньги частью территории Золотой Орды, но, не успев взять новый заем на очередной поход, был начисто разбит ханом соседней Белой Орды Тохтамышом.
Ну а дальше, как в легенде, Мамай был разгромлен и бежал в Крым, в столицу генуэзских владений Кафу, надеясь найти убежище у своих кредиторов. Без войска, без государства он перестал быть им нужен и поэтому вскоре после своего прибытия в Кафу был ограблен и убит.
Мамай был прекрасным политиком, полководцем, дипломатом и экономистом. Ему пророчили большое будущее и называли грядущим властителем мира.
В момент, когда Кафские горожане убивали Мамая во дворе собственного дома, все они кричали проклятия в адрес бывшего хана. И только один из купцов, татарин по национальности, участвующих в расправе выкрикнул, не дошедшее до сегодняшних дней выражение. В переводе с древнего тюркского языка оно гласило: "Умри темный человек, умри Эрра!".