Жил в деревне. Все друг друга знают. Чем и как живут, тоже. Скукатища! Так я считал пока в город не переехал. Вот где скукатища! Можно целыми днями бродить по городу, и не встретить знакомое лицо. А если и встретишь, и заговоришь, то чувствуешь, что говорят с тобой только из вежливости. Встретились, поговорили, и разошлись. Спроси, о чём говорили, не сразу и вспомнишь. Но та встреча и разговор с совершенно незнакомым человеком помнится, как будто это было вчера.
В тот год весна выдалась дождливой. Спать ложился под шум дождя барабанившего по подоконнику. Утром проснулся - солнышко! Позавтракал, и скорей на улицу! Вышел на бульвар, а там людское море! Все куда - то идут, каждый сам по себе. Из этой пёстрой толпы взгляд выхватил его. Нет! Он не был особенным! Обыкновенный старичок, каких в толпе десятки. Но он держал в руках роскошный букет цветов. Вам не приходилось оказаться ночью в степи. Темень такая - пальцев вытянутой руки не видно. И вдруг на горизонте видишь мерцающий огонёк, и уже не можешь оторвать от него взгляд. Так и здесь! Все смотрели на этот букет, не обращая внимания на самого старика. А ему было плохо, очень плохо! Он тяжело дышал, хватая воздух почерневшим ртом. Я подошёл к нему, спросил: "Вам скорую"? Он виновато посмотрел на меня. "Не надо, ты лучше до скамейки доведи". Довёл! Усадил его на скамейку, и сам присел рядом. Он положил на колени цветы, достал из кармана коробочку, дрожащими пальцами вынул из неё таблетку и положил в рот. Через некоторое время дыхание успокоилось, губы стали светлеть, хотя всё равно оставались синими. Он собрался уходить. Спасибо что помог, но надо мне идти. "Вас проводить?"- спросил я. "Не надо!"- ответил он, но не уходил. Потом я понял, что ему необходимо было кому - то, рассказать, то, что носил в себе. Немного помолчав, он начал свой рассказ.
"Иду больного друга навестить. Тем, что живу, ему обязан. Он дважды мне жизнь спасал. Я вот ещё хожу, а он лежит! Мы с ним призыва сорок пятого. В эшелоне и познакомились. Ехали на фронт и были счастливы. Гордились тем, что нам выпала честь, добивать фашистов в ихнем логове. Многие, кто не трус, мечтал об этом, а нам вот повезло. Когда началась война, мне было четырнадцать лет. Сначала на фронт ушёл отец. Потом старшая сестра. Окончила курсы медсестёр, и, уехала вывозить с фронта раненых. Она - то и привезла из Ленинграда мою будущую жену - Настю. Эта Настя мне сразу не понравилась. Худющая и взгляд, как у затравленного зверька: тоскливый и настороженный. В те короткие часы, когда я приходил домой, она сидела где - нибудь в уголочке, и, не проронив ни слова, только "зыркала" на меня большущими глазами. Под её взглядом становилось как то беспокойно. А потом, когда я возвращался на завод, начиналось не понятное томление. Смену отстоишь, надо бы отдыхать, только станешь засыпать, а они тут как тут: её глаза. Лежишь и никак не можешь заснуть. Ворочаешься, ворочаешься, и сам не спишь и ребятам мешаешь. Я тогда работал на заводе, в цехе, где до войны трудился отец. Домой было добираться далеко, и, чтобы не терять время, соорудили нары, на них и спали, под гул станков. Первое время работа требует большого внимания. А потом привыкаешь, и все движения становятся автоматическими. Пока не навалилась усталость, можно и помечтать! И мы мечтали! Мечтали попасть на фронт, и отомстить за отцов, сгинувших на войне, за города в руинах, которые нам показывали в кинохрониках! А я ещё мечтал отомстить за Настёнку, мне нравилось так её называть, за её пропавшее детство! То, что и у меня его не было, не думал. Считал себя взрослым, и гордился тем, что мне доверили столь важное дело, работать для фронта! Наших на фронт не брали! Как бы сейчас сказали, мы были "крутыми" специалистами! Я "обивал" пороги, где только можно! И вот, наконец, повезло - эшелон! Воевал я три месяца. Это в обычной жизни, не большой срок! А там, на войне, время идёт по - другому! Нет таких слов, которыми можно передать всё то, что переживаешь на войне! Только тот, кто сам пережил всё это, может понять!
По - настоящему я понял, что такое война, в первый же день на фронте! Ночью мы заняли позиции, заменив полк, который отвели на отдых. Тот день мне запомнился до мельчайших деталей. Так и живёт в моей памяти, параллельно со всем тем, что мне пришлось пережить в этой жизни. И так же ярко как тогда. Расположились по блиндажам. Только уснул, будят. Выставили в охранение. Объяснили, если усну, то это может быть навечно, и ещё других с собой прихвачу. Очень хотелось спать и есть, а тут ещё снег пошёл, глуша все звуки. В голове кто-то нашёптывал: "Что может, произойти, когда вокруг тишина и покой!?" превозмогая себя, "таращился" в темноту в сектор своего обзора, теша себя мыслью что скоро сменят. Не дождался! Только забрезжил рассвет, непонятный звук вдавил меня в землю. Начался артобстрел! Но самое страшное было потом. В нашем взводе служили два брата. Один из нашего призыва, другой на много старше. Когда формировался полк, он прибыл к нам из госпиталя. Как мы радовались за них! Он и для нас был как брат, учил нас "премудростям" солдатского быта. Когда обстрел прекратился, и осела снежная пыль, мы увидели: старший брат, сидя на земле, и положив окровавленную голову младшего себе на колени, со стеклянными глазами покачиваясь, поёт колыбельную песню, седея у нас на глазах! Мы не знали, как это объяснить, но он стал неуязвим! Идём в атаку, от взрывов дыбится земля, вокруг падают, кто ранен, кто убит, а у него ни царапины! Не знаю, дошёл ли он до Победы, но до того боя, в котором я был ранен, смерть обходила его. Потом когда я немного повоевал, понял, что, то, что мы приняли за " конец света", было лишь " шумовым эффектом", с целью попугать нас. На войне трудно всем, но я считаю, всех трудней пехоте. У танкиста танк, у лётчика самолёт, есть возможность манёвра! А мы пехота, сидим в окопе, начинается обстрел: недолёт, перелёт, к земле прижмёшься, сердце "захолонит", ждёшь! Слышишь, как воя от злобы, летит снаряд по твою жизнь! Но захлебнувшись своей злобой, падает за бруствером, осыпая тебя комьями земли! А осколки, которые предназначались тебе, улетают в небо, и, обессилив градом сыпятся на землю, уже не способные убить! Наступает тишина! Кажется, пролетит муха, и будет слышно! Некоторое время ещё сидишь, и ждёшь залпа. Потом понимаешь, что его не будет, а будет атака. Окликнешь друзей и, радуясь, что они живы, занимаешь позицию. Я был пулемётчиком! В полку, когда узнали, откуда я, сразу же и зачислили. Других надо учить, а чему учить меня? Если я каждый винтик этого пулемёта, в руках подержал, работая на сборке! Проверили, как стреляю, и вручили "дегтяря", возможно даже что я сам его собирал. Так вот! Займёшь позицию, а они "прут". И не поймёшь толи такие бесстрашные, толи просто пьяные! Но вот отбили, и мы поднимаемся в контратаку. Не верь тому, кто говорит, что не боялся. Он просто самому себе не хочет в этом признаться. Герой не тот, который ничего не боится, а тот, который, преодолев свой страх, делает то, что должен сделать! Поднимаясь из окопа, мы не думали о смерти, в тот миг мы её презирали, она была не властна над нами! А если струсишь, как потом будешь жить с этим позором. Уж лучше смерть, чем такая участь! Когда было совсем плохо, помогала дружба. Мы, там, в преддверии ада умели искренне и преданно дружить. Теперь, когда вспоминаешь всё это, уже и не верится, что это всё было с нами. И не дай вам Бог такое испытать! То был последний бой - последний для меня! Помню, бегу со своим "дегтярём", передо мной столб пламени...! Очнулся от непонятного хлопка. Оказалось, что я в госпитале, ночь, а это мой друг, задремав на табуретке возле моей кровати, выронил костыль. И снова тьма! В следующий раз я очнулся от того, что прямо мне в глаза светил солнечный зайчик. Хотел отвернуться, но голова не "слушалась". Это заметила сестричка, которая делала перевязку моему соседу. Она немного отодвинула кровать, и, зайчик уютно устроился на моей груди. Я лежал, не мог пошевелиться, а боли не было! Мне, вдруг показалось, что у меня нет ног! Я спросил её об этом, боясь услышать правду. Она ответила, что ноги на месте, а ранен я в живот, и отвела взгляд. Я понял что это, всё! Она ушла. Я лежал и смотрел в окно. А за окном тоненькая веточка качалась возле самого стекла, на ней проклюнулся, и тянется к солнцу нежный листочек. Вдруг пришла мысль, что вижу всё это в последний раз! Она меня не напугала, но было досадно. Там за окном весна, и кончилась война, а я умру вот здесь на госпитальной койке! Радовала только одна мысль, мы победили! Значит, недаром, отдали свои жизни! А где-то в глубине души или мозга рождался протест, ведь так хочется жить! И снова пустота!
В следующий раз приходил в сознание медленно. Сначала в какой - то полудрёме увидел мать. Она склонилась надо мной, и, дует на мою рану. Как когда-то в детстве я приходил к ней с ушибом или царапиной плача больше от страха, чем от боли, она дула на болячку, потом целовала в макушку и всё проходило. И ещё я увидел Настёнку, она смотрела на меня откуда-то из темноты своими огромными глазами, и в этом взгляде была любовь и укоризна. Когда очнулся окончательно, то увидел как мой друг "улыбаясь во весь рот" протягивает мне цветок, сообщая при этом, что уезжает домой. Я взял цветок, и появилась злость, злость на самого себя! За то, что не борюсь, и даже не пытаюсь! Он уехал! Не знаю что произошло, но я начал поправляться. Сначала реже стал проваливаться " в бездну". Потом стал видеть сны, и стал чувствовать ноги. Время я не ощущал, но приходя в сознание, видел, как маленький листочек за моим окном превратился в лист и покачивается на ветке, купаясь в лучах солнца. И вот он уже пожелтел и готов сорваться с ветки, а я всё живу! И если б не она не знаю, кто бы одержал верх, жизнь или смерть.
Просыпаюсь однажды утром, а у моей постели сидит девушка, как говорят поэты, "небесной красоты!" Смотрит ласково на меня, только по глазам и узнал Настёнку. Стала выхаживать меня. Оформилась санитаркой и когда была свободной, не отходила от меня, даже спала на соседней койке. Однажды просыпаюсь, за окном рассвет. Солнца ещё нет только небо окрашено в розовый цвет. Скосил глаза, а на соседней кровати спит она. Как младенец посапывает носиком. Видно ей что-то снилось: длинные, пушистые реснички подрагивали, а розовые, пухленькие губы что-то беззвучно шептали. И так мне захотелось поцеловать её, прикоснуться к этим губам, даже самому страшно стало! Я ведь ещё не целованный был! С того дня я стал её ревновать! Она что сделала. Когда приехала, назвалась моей сестрой. А при такой - то красоте ухажёров у неё "пруд пруди". Она в палатах убирается, а за ней парни "табуном" ходят. Один додумался, пришёл просить у меня её "руки и сердца"! Вот сам подумай, мог ли я при таких обстоятельствах умереть! И как я был благодарен другу, это он, когда приехал, рассказал матери и Настёнке про меня! Рассказывая это, он весь приободрился, глаза засияли! "Есть ещё порох в пороховнице"- подумал я! А он продолжал. Потом, много лет спустя, я узнал! Это он вытащил меня из огня, хотя у самого была перебита нога, и потерял много крови, но он там не бросил меня не предал. Так это что выходит? Он трижды отводил от меня смерть!
Сейчас приду и протяну букет. Как когда - то он одним цветком отвёл от меня смерть, правда, мы тогда были молодыми, и я смогу отвести от него смерть! Он встал и совсем уже собрался уходить, когда я задал вопрос, о чём до сих пор жалею. А Настя как? Мне тоже хотелось назвать её Настёной, но не посмел. Это было его личное, и прикасаться к нему я не имел права. Он весь съёжился, глаза наполнились тоской, и почти шёпотом ответил. Похоронил я Настёнку. Пять лет как похоронил. Сказалась то блокада. Он ушёл.
Я долго сидел на скамейке, ругая себя за то, что, не желая этого, причинил Человеку боль!
И потом часто ходил на бульвар. Садился на скамейку у киоска, где продают цветы и ждал: "Вот увижу его, и подарю цветы, ничего не скажу, он и так всё поймёт"!