Лошадь, прикрытая старой попоной, стояла на дворе и аппетитно хрумкала сеном. Была она тощей усталой клячонкой, давно утратившей молодое любопытство, и ей дела не было до пацана-маломерка, который стоял рядом и смотрел, как она, встряхивая тяжелой умной мордой, сосредоточенно жует сено. От нее солоновато пахло конским потом, на дровнях, свернувшись черным клубком, дремала собака. На попону, на черную собачью шерсть, а заодно и на шапку и плечи мальчугана падал снег. Он был самым пассивным участником той давней истории, и у него не было другого дело, кроме как падать с низкого дымно-серого неба. Позвякивала уздечка, шуршали и хрустели на крупных лошадиных зубах остатки сена, а собака спала так крепко, что казалась неживой. Мальчик подошел поближе и хотел рукой без варежки стряхнуть с нее снег, как она вдруг вскинулась и заворчала. Он не испугался, но на всякий случай слегка отступил в сторону.
Снег повалил сильнее, крупными мохнатыми хлопьями, они таяли, едва коснувшись маленькой грязной ладошки, оставляя после себя мокрую капельку, которую очень хотелось слизнуть. Так он и делал, благо никто его тут не видел. Отец и этот маленький смешной старик, имени которого он так и не запомнил, сидят сейчас за кухонным столом, курят после обеда, разговаривают, а потом поедут в Ефремово на собрание и, может быть, (очень хотелось в это верить) возьмут с собой и его. Поэтому он и ждал здесь, нарочно не уходил, чтобы его не забыли. Впрочем, он и так бы никуда не ушел. Здесь, возле лошади, было интересно, и так удивительно пахло конюшней, дорогой - совсем другой, незнакомой жизнью, которая вызывала у мальчика смутную зависть. И так славно шел легкий, как пух, снег, до неузнаваемости изменивший унылый двор с воротами и дровяным сараем. Он вздохнул и, осмелев, притронулся к теплой лошадиной шее. Она не обратила на это внимания, жевала свое сено, которого оставалось совсем мало, жалкие клочки. Он присел, собрал их в пучок и протянул лошади. Она благодарно звякнула уздечкой, дунула ему на руку и большой мягкой губой подобрала все без остатка.
Хлопнула дверь. На улицу вышел старик в распахнутом желтом тулупе. "Справилась. Готово дело. - Укоризненно сказал он. - Чего головой-то мотаешь? Сена на тебя не напараться. И куды столько лезет?" Он, кряхтя, принялся подтягивать упряжь. "Вот такие, брат ты мой, дела. - Бормотал старик, стряхивая заснеженную попону, - поедем сейчас с батьком твоим на собраньё. И тебя прокатим, как не прокатить? Прокатим, обязательно прокатим...". Он топтался вокруг дровней, что-то там увязывая и перекладывая. Собака с появлением хозяина оправилась от сна, бойко выскочила из саней и умильно завиляла хвостом.
Еще раз хлопнула дверь, и на крыльце появился отец. Высокий и ладный, он упруго захрустел по снегу белыми подшитыми валенками. "Ну, что? Поедешь с нами? - спросил он, подмигнув озябшему сыну. - Только до сенопункта, брат. Мы в Ефремово с ночлегом. Елку тебе оттуда привезем. Согласен? Тогда беги, скажи бабушке, да побыстрей...".
Сани дернулись, визгнули полозьями и мягко покатились по снегу. Черная собака бежала следом, дружелюбно косясь на мальчика и скаля на бегу желтые зубы. А он полулежал на обмятом засыревшем сене, с удовольствием вдыхая запах накатанной дороги, и было ему весело и легко и не хотелось думать о том, что все это скоро кончится, придется вылезать из саней, где он чувствовал себя таким взрослым и значительным, и возвращаться домой пешком, нога за ногу. И, чтобы не портить впечатления от езды, он стал смотреть по сторонам. Забавно было наблюдать, как удаляются дома, мельтешат заборы и как чуть набок бежит и бежит собака, и не заметно было, чтобы она устала или выбилась из сил.
Сельповская кобыла заметно поубавила прыти, сани поползли медленно, толчками, и уже не занимало дух, когда на ухабах и выбоинах они кренились набок и черпали краем придорожный снег, присыпанный сенной трухой. Наконец, они совсем остановились, и отец сказал: "Приехали. Ну, сынок, беги домой". И похлопал его по плечу.
Мальчик еще долго стоял на дороге и смотрел как удаляются сани с отцом, который теперь расположился на его месте и махал ему рукой. Старик в тулупе так и сидел, чуть сгорбясь, впереди, собака черным мохнатым клубком, точно привязанная, вприпрыжку бежала сзади. Опять пошел переставший было снег, и в этом белом живом тумане, как по волшебству, исчезла лошадь с седоками, пропала дорога и, если бы не свежий санный след под ногами, можно было подумать, что все это мальчику только что приснилось. Он повернулся и пошел прочь, засунув руки в карманы и не глядя на заснеженные скирды и стога, похожие на шапки великанов.
Маленькие следы тут же засыпал снег. А мальчик шел и думал о елке, которую привезет из Ефремова отец, мечтал о гостинцах от деда Мороза. И было ему радостно в ожидании самого светлого и доброго праздника.
***
А вечером смолистая пахучая ёлка боком стояла в коридоре, и дети поминутно выбегали посмотреть, какая она. Отец ушел на улицу выстругивать крестовину. Там уже голубел вечер, морозило, и снег под его сапогами весело поскрипывал. Детей на улицу не пускали, и они томились дома, то прилипая к замерзшим окнам, то выглядывая в коридор. Больше всех носился маленький Сашенька. Блестя глазенками и морща от усердия лоб, он прыгал и кричал, что скоро придет Дед Мороз с подарками, он сам видел за елкой красную шапку и белую бороду. С ним никто не спорил, хотя в другой раз капризная Наташа сказала бы, что он врун и так не бывает. Мир и лад в доме держались предчувствием праздника, и даже бабушкино ворчанье не могло ничему помешать.
Синева за окнами густела, а отца все не было. В окно было видно, как лохматый Пират бестолково носится по двору, пугая воробьев, серыми яблоками рассевшихся на кустах сирени. Трепеща крыльями, они то взлетали, то снова садились, раскачивая ветки. Было похоже, что и им не терпится увидеть ёлку и они не знают, куда себя деть. Наконец, хлопнула дверь, в коридоре зашумело. Дети опрометью бросились в прихожую. "Куда?" - одернула их бабушка. - Простыть?! А ну, марш домой." Нехотя пришлось подчиниться и вернуться в комнату, где уже был отодвинут стол и скатаны половики.
Старший из детей - третьеклассник Володя - ножницами стал вырезать из "чайной" бумаги флажки. Сашенька сразу захныкал: "И я хочу..." Володя посадил его рядом, дал ножницы, показал, как резать, но тут распахнулась дверь, впустив сперва целое облако морозного пара, потом показалась ёлка, обутая в белую крестовину, а уж потом - отец, державший ее за ствол. Дети засуетились, мешая взрослым. Бабушка торопилась закрыть дверь, отец, согнувшись, ставил ёлку на пол, она качалась, роняя ледышки, и Сашенька тут же приноровился их подбирать и засовывать за щеку. "Выплюнь сейчас же!" - закричал Володя. Сашенька испуганно подчинился, одну сосульку все же схоронив за щекой. Он помалкивал, воровато оглядываясь и перекатывая ее во рту.
Елка встала на место. От нее исходил чистый морозный дух. В комнате стало, как в лесу: сумрачно, таинственно, и Сашенька попятился, испугавшись, что из-под нижних, особенно густых и тяжелых лап обязательно выскочит кто-то. Но никто не выскакивал, он осмелел, подошел и потрогал мохнатую колючую ветку, с которой на пол капала вода.
- Ну вот, - сказал отец, - ночью Дед Мороз украсит вам елку, а пока пусть она сохнет.
Он вышел. Притихшие дети смотрели на ёлку. Она была удивительно хороша и пахла лесом. Все вокруг стало другим, и было немножко жаль, что она еще без игрушек. Но ведь ночью обязательно придет Дед Мороз и украсит ее, так было всегда. Даже большой Володя верил сейчас в это, он молчал, думая о том, как будет хорошо завтра, когда они встанут, посмотрят в щелочку между печкой и перегородкой и увидят... Он не стал об этом говорить, а опять сел за стол вырезать флажки. Малыши теперь ему не мешали, они ходили вокруг ёлки и шептались, как будто боялись, что их услышат.
Потом пришла мама и удивилась: "Какая ёлка! А как пахнет! Саша, Володя, Наташа! Идите сюда! Какая красота!"
- Да мы видели, мама, - степенно сказал Володя, хотя ему тоже хотелось, как малышам, прыгать и кричать, что папа привез ёлку на лошади, что опилил ее и сделал крестовину... Но сейчас ему отчего-то было неловко, он старательно вырезал флажки и нанизывал их, проткнув иголкой, на суровую нитку.
Вечер ушел на разговоры и приготовления. Бабушка затевала пироги, резала кухонным ножом капусту, месила тесто. Отец носил воду, с грохотом сваливал к печке дрова. Сашенька, чтобы угодить ему, открывал и закрывал двери. Мать повесила на окна новые занавески, и в комнате сразу сделалось светлее и просторнее.
Детей после ужина отправили спать. За стенкой звенела посуда, слышались голоса, шаги. Кухонный шум не мешал думать, и Володя, приказав малышам спать, вспоминал, как в прошлом году сам ходил за ёлкой, долго не мог выбрать, а потом срубил такую большую, что едва дотащил до дому... Он не заметил, как мысли его стали сном, и не слышал, как мать с отцом допоздна перебирали и вешали игрушки, как бабушка, привычно помолившись ночь, легла на большую скрипучую кровать и долго еще кряхтела и шептала что-то.
А на улице, гремя цепью, лаял беспокойный Пират. И кто знает, может, действительно этой ночью от дома к дому ходил по глубоким снегам настоящий, непридуманный Дед Мороз, и это его следы ведут к синевшему невдалеке лесу и пропадают среди заснеженных сосен? Если верить Сашеньке, который первым в окно увидел их, то так оно и было.