Аннотация: Старый ворчун Весемир любил только одну женщину в своей жизни. А эта женщина всю жизнь любила только его. Но узнала об этом слишком поздно.
В аукционный дом Борсоди, что в Оксенфурте, обычных людей не пускали. Для того, чтобы эта нехитрая истина дошла до самых упрямых или глупых, на входе постоянно стояло два закованных по самые глаза в бело-красную броню и такие же дублеты охранника. Большую часть времени им было скучно, поэтому немногочисленных мошенников, выдающих себя за благородных господ, они не передавали городской страже, как было уговорено, а отпускали восвояси, наградив мощным подзатыльником. Все развлечение.
Счастье, что Геральт из Ривии, ведьмак, не был обычным человеком. Поэтому охранники у входа его не остановили.
Внутри он разговорился к кстати появившимся Вимме Вивальди, банкиром. Тот, как это принято у краснолюдов, обладал прямо-таки нечеловеческим умением знать все обо всех и одновременно поддерживать с этими самыми всеми пускай и не дружеские, но вполне приличные рабочие взаимоотношения. Ведьмак в который раз позавидовал Вивальди и пожалел, что был этого качества напрочь лишен.
Сам он явился в аукционный дом по причине, которую предпочел не называть никому, даже приятному во всех отношениях краснолюду, и некоторое время просто расхаживал по медленно заполняющимся людьми и не-людьми залам, сопровождаемый вездесущим коротышкой, который умел, кажется, ответить на любые его вопросы.
- Как тебя вообще занесло в Оксенфурт, да еще и в аукционный дом? Не помню в числе твоих многочисленных достоинств увлечения антиквариатом.
- Дела, - Геральт был по обыкновению краток. - Имею насущную потребность переговорить с Хорстом Борсоди, владельцем.
- Хм, - краснолюд призадумался. - Это может стать проблемой, Хорст исключительно нелюдим, и с незнакомыми людьми не говорит. Вообще. Но не беда, я тебя ему представлю - это не сделает его дружелюбнее, в части приветливости парень напоминает престарелого утопца - но выслушать тебя он по крайней мере выслушает.
- Благодарю, Вим, ты как обычно меня спас. - Геральт слегка нахмурился. - Кстати, мне помнится, что дом Борсоди раньше был в Новиграде...
- Был, да переехал. Радовид предложил здесь Хорсту льготные условия - нулевую налоговую ставку.
- Небывалая щедрость, не знал, что Радовид такой ценитель искусства.
- Радовид, при всех его заскоках и неоправданной порой жестокости, отнюдь не дурак. И очень любит деньги. Быть бы ему хорошим банкиром... Словом, любой аукцион - это прежде всего множество богатых гостей. А богатые гости - это престиж, уважение, и еще огромные деньги, которые они тратят в городе. Мне, как посреднику при сделках, это выгодно, Оксенфурту это выгодно, и Радовиду тоже. Все просто.
- Экий ты жук, Вим. Вроде и надоедливый, словно слепень, а нигде без тебя не обходится.
- То же самое говорила и моя покойная женушка, пусть Мелителе примет ее грешную душу... Пойдем на второй этаж, Геральт? Здесь что-то становится тесновато.
- Один момент, друг мой, - Геральт остановился перед одним из заключенных в большую стеклянную коробку экспонатов, как бы массивной стеклянной чашей, а может быть, верхней частью уличного фонаря, которую с обеих сторон обнимали зубастые змееподобные драконы. - "Кубок огня. Предназначение неизвестно". Поразительно - эту дуру будут продавать, несмотря на то, что никто не знает, что она, собственно, такое? А вдруг это устройство для вызова демонов?
- Разумеется будут, и скажу тебе больше, друг ведьмак, - ухмыльнулся краснолюд. - Тот, кто все-таки купит сию "дуру" сегодня, наверняка втайне надеется, что это именно устройство для вызова демонов. Это так... экзотично.
Ведьмак, по всему видно, хотел что-то сказать, но раздумал.
- Люди...
- Люди... - эхом отозвался Вивальди.
Они проследовали на второй этаж, Геральт недовольно морщился всякий раз, когда среди выставленных экспонатов попадались мечи, бормоча себе под нос что-то нелицеприятное насчет качества ковки, срока службы и общего предназначения "зубочисток-переростков".
- Холера, Вим, ты не говорил, что здесь будет нечто подобное!
- Что случилось, Геральт, кто тебя обидел на этот раз? - Краснолюд говорил вежливо, но запутавшаяся в бороде ухмылка выдавала его настроение.
- Банкет, демоны, это же банкет!
- И что с того, дружище?
- Ненавижу банкеты. - Недовольная маска словно приросла к скуластому лицу белоголового ведьмака. - Микроскопические порции, скверное вино, да еще и говорить с кем-то постоянно нужно... Законы вежливости, черт бы их побрал!
- Спокойно, Геральт, все под контролем - вино здесь не так уж плохо, еду я беру, пожалуй, на себя - обеспечу тебе двойную порцию, а что до разговоров... возможно, все окажется не так уж скучно, как тебе казалось.
- Почему же?
Вимме Вивальди важно кивнул.
- Взгляни вон на ту пожилую даму в черном. Это графиня Миньоль, и, думаю, у вас найдутся общие темы для разговора... Кстати, сейчас как раз есть минутка - до начала аукциона еще есть время, не стоять же посреди комнаты столбами!
Темная фигура у окна едва пошевелилась, когда шумно топающий Вивальди приблизился и отвесил изящный (для краснолюда) полупоклон.
- Милостивая графиня, позвольте представить вам моего друга, Геральта из Ривии!
- Ведьмака из школы Волка, по всей вероятности, - прервал его мягкий голос. Годы избороздили лицо женщины морщинами и выбелили волосы, но глаза оставались такими же живыми, какими, наверное, были много-много лет назад.
- Прошу прощения, разве мы уже были представлены друг другу? - Геральт привык, что в нем не признают ведьмака даже те, кому это положено по должности. Надо сказать, что такое положение дел его вполне устраивало. Но - женщина, да еще из аристократии?
- Разумеется, нет, но я сразу же узнала ваш медальон. - Женщина сухо усмехнулась.
- К слову, графиня - известный коллекционер ведьминалий, - посмеиваясь, добавил Вим.
- Ведьми-кого?
- Разнообразных предметов, связанных с ведьмачьим делом, - пояснила Миньоль. - Мечи, снаряжение... и медальоны тоже.
Ведьмак выглядел удивленным.
- Откуда такая страсть к нашему проклятому ремеслу?
- Скажем так - с этим проклятым ремеслом у меня связаны очень приятные личные воспоминания. Из моей далекой, теперь уже почти неразличимой молодости.
- Не наговаривайте на себя, графиня, вы все еще очаровательны!
- Ценю ваш такт, дорогой Вим, - снова усмехнулась Миньоль. - Но кроме ведьминалий, у меня дома имеются также и зеркала. А они не склонны к комплиментам.
- Возвращаясь к предмету, о котором мы говорили... С чего началась ваша коллекция?
- О, с несомненной жемчужины - старинного панциря двести тридцать четвертого года. Кстати, школы Волка, к которой принадлежите и вы, любезный Геральт.
Она будто что-то вспомнила.
- Кстати... не откажите в услуге старой и немощной женщине.
- Что за услуга?
Миньоль заколебалась.
- Пока я стояла на балконе, из уха у меня выпала сережка. Досадная мелочь, конечно, но весьма раздражающая. Боюсь, она могла закатиться под доски пола, но мои глаза уже не те, что раньше. Если нетрудно, осмотритесь там своим зорким взглядом, пока дорогой господин Вивальди принесет нам по бокалу чего-нибудь согревающего.
Краснолюд понимающе кивнул и утопал, оглашая комнаты громкими замечаниями, относящимися к нерасторопности слуг, которые не в состоянии даже организовать бесперебойную подачу вина для должного услаждения чувств благородных гостей. В нижнем зале небольшая группа музыкантов играла что-то легкое и ненавязчивое.
Геральт скользнул на балкон - доски под ногами и правда малость отошли и посерели от времени. Да, не следит Хорст Борсоди за своим домом - того и гляди рассыплется. Но, как Геральт ни приглядывался, под досками ничего не было - только пятно от разлитого красного вина с резким запахом. Туссентское? Наверняка.
- Никакой сережки не было? - спросил он, все еще сидя на корточках, потому что за спиной послышались мягкие шаги и шорох платья.
- Разумеется, нет, - графиня тоже вышла на балкон, темный строгий силуэт. - Причина, по которой я хотела остаться с вами наедине, в другом.
- Я слушаю.
- Скажите, Геральт... Боги, до чего все это неловко... Не приходилось ли вам знать ведьмака по имени Весемир? - Слова давались пожилой дворянке нелегко, но она была не из тех, кто отступает перед таким препятствием. - Ростом он был, пожалуй, чуть ниже вас, довольно кряжистый, носил усы...
- Знал ли я Весемира? Да он научил меня всему, что я знаю! - пожалуй, это вышло громче, чем следовало. Графиня вскинула голову.
- Что ж, видимо, сегодня удачный для меня день... и как он? Здоров ли?
Геральт несколько секунд смотрел с балкона вниз. Светлое полированное дерево перил было теплым и бесстрастным.
- Прежде, чем я отвечу на этот вопрос, если не возражаете, объясните мне природу своих... отношений с Весемиром... графиня.
Женщина раздраженно качнула головой, словно собиралась уйти, но передумала.
- Мы познакомились сорок... нет, уже больше лет назад. Намного больше. - Она роняла слова небрежно, медленно. Вспоминая и переживая. - В Оксенфурт забрел тогда какой-то невиданный монстр... фледер, если не ошибаюсь. Стража была перепугана, их, разумеется, не учили охоте на чудовищ, бургомистр вывесил на доске объявлений контракт...
Город под ними жил своей жизнью - брехали собаки, шумели деревья, с визгом носились дети в какой-то из боковых улиц победнее. На каменной оправе фонтана под особняком сидели, обнявшись, парочки.
- Весемир проезжал через город и согласился взяться за работу. В какой-то из дней я случайно увидела его на улице, а он - меня. И между нами словно проскочила искра. Эта искра зажгла огонь, в котором мы сгорели. Мы оба.
Геральт слушал, поглаживая бокал. Графиня больше не делала пауз, не подбирала слова. Она вспоминала, она говорила о своей молодости, и глаза у нее горели, словно у той самой семнадцатилетней девчонки, которой она была давным-давно.
- Что за дни это были, ах, что за дни! Я посылала ему записки с гувернанткой, и днями мы могли гулять по тихим улочкам города, забредая, словно чинные влюбленные, то на набережную, то в рабочие переулки, а то и в академию. О, в Оксенфуртской Академии было интереснее всего...
Ее глаза блеснули уже каким-то совсем озорным блеском, и Геральт понял, какой красивой эта женщина еще могла быть еще тридцать... нет, двадцать лет назад.
- А потом он стал приходить ко мне, - буднично сказала графиня. - Все как в этих фривольных театральных постановках и бульварных романах, что продают в подвалах около рыночной площади. Он забирался ко мне в окно с последними лучами солнца, а покидал покои уже наутро. В промежутке же... полагаю, об этом нет нужды распространяться, вы взрослый мужчина с достаточно живым воображением.
- Пожалуй, - сказал Геральт.
- Это были великолепные дни. Великолепные, будоражащие, счастливые и невероятно короткие дни. Но одним утром в комнату без стука вошел отец и застал нас вдвоем. Весемиру, чтобы не ухудшать ситуацию, пришлось бежать - тоже в лучших традициях скабрезных анекдотов, через окно, чуть ли не в одном нижнем белье. В любом случае, часть своего снаряжения он все же забыл.
- Тот самый классический панцирь, - догадался Геральт. - Вы так его и не вернули.
- Хороша же я была бы, расхаживая по городу с боевым доспехом в руках, - поморщилась женщина. - Это было бы в высшей степени неподобающе. Кроме того, он был тяжелый, а еще... Да я не понимаю, почему я должна перед вами оправдываться!
- Вы рассердились на него. И до сих пор сердиты. Причина в этом?
- Больше я Весемира не видела, - сухо сказала графиня Миньоль. - Я послала гувернантку в тот трактир, где он остановился, но хозяин сказал, что "мастер ведьмак" покинул город. Возможно, так было безопаснее, отец уже выдал на него гончий лист, осложнения были ни к чему. Я была в ярости, конечно, меня срочно выдали замуж, чтобы выбить из головы, как выражался мой почтенный родитель, девичью блядовитость... К счастью, мой муж умер молодым, оставив существенное состояние. Впрочем, это давние дела. Полагаю, я рассказала достаточно, любезный Геральт. Итак?
Ведьмак опустил голову.
- У меня нет для вас хороших новостей, графиня, - глухо сказал он.
Старая женщина в черном молчала долго, с четверть минуты.
- Нужно было тогда скакать за ним, нужно было... - прошептала она так тихо, что услышать ее мог только ведьмак со своим нечеловечески обостренным слухом. Длинные пальцы, изуродованные артритом, накрепко вцепились в перила. Чтобы не упасть, не поддаться этой внезапно накатившейся слабости, ведь столько лет, столько лет прошло, и она так была на него зла, и он ни разу с тех пор не был в Оксенфурте, а ведь она, она ждала, и можно было... можно было бы...
И ничего уже было не изменить.
- Он... он погиб как ведьмак? - вопрос прозвучал тихо и нерешительно, кажется, его задал легкий ветерок, гуляющий на балконе, или садящееся солнце, или плеск воды из фонтана. Это никак не могла быть графиня - морщинистое лицо на глазах теряло форму, губы дрожали, темные глаза блестели и расплывались. Геральт покачал головой, и ее сердце упало.
- Весемир погиб, как герой. Мы... защищали свою крепость, и он... он сделал так, что нам это удалось. Но заплатил при этом последнюю цену.
- Я все эти годы жила только воспоминаниями, - медленно и очень четко сказала графиня. Ее голос снова был ее голосом, ее лицо - ее лицом. - Только ими одними. И сердилась, старая дура, и собирала эти дурацкие цацки, и проклинала, и все еще проклинала его... зачем? Зачем? Ради чего все это?
- Вы же знаете, - мягко сказал Геральт, - что ведьмаки не свободны в своем выборе, у них нет дома и семьи, и еще...
- Не могут иметь детей, да. Я знаю. А еще про них говорят, что они не умеют любить, что у них нет эмоций, что они - холодные, расчетливые чудовища, да только я знаю, что это неправда. Вы ведь тоже любили кого-то?
- Да, - сказал он хрипло. - Да, любил.
Маленькая женщина перед ним кивнула.
- Надеюсь... надеюсь, она знает об этом. А вы, любезный Геральт, не дадите ей забыть. Спасибо за те новости, что вы сообщили - пусть они и принесли мне больше боли, чем радости, но кто сказал, что в жизни должна быть одна только радость? И благодарю, что так тактично и терпеливо выслушали выжившую из ума старуху.
- Не говорите так.
- Я стара и богата, и могу говорить, что хочу. А теперь оставьте меня, прошу вас. Я хочу побыть наедине.
Геральт медленно вышел с балкона - в комнатах царило наэлектризованное оживление, аукцион должен был вот-вот начаться. Графиня осталась, уставившись невидящим взглядом в стены и шпили, лестницы и улицы Оксенфурта. Слегка, намеком накрашенные губы что-то беззвучно шептали.
На гладкий клен перил медленно падали тяжелые стариковские слезы.