(Елизаров Евгений Дмитриевич "Петр 1. Размышления у пьедестала")
История. Историческая необходимость. Историческая закономерность... Знакомые слова. Но что стоит за ними?
Historia - рассказ о прошедшем. В наиболее общем плане это есть пространственно-временное описание (образ) некой системы. Такое определение по умолчанию предполагает наличие этой системы в некоторой пространственно-временной системе координат. Тогда историческая необходимость предстает как видимые причинно-следственные связи в описании системы, а историческая закономерность, как выявленные закономерности изменения образа системы в данной координатной системе.
С этой точки зрения нет просто истории, а может быть только конкретная история конкретной системы. И все рассуждения о месте и роли человека в истории вообще заведомо пусты, поскольку к самому предмету истории отношения не имеют по определению, пока сам "рассказ о прошедшем" не конкретизирован до человеческой общности. Можно рассказывать историю придорожного камня, конкретной кости конкретного животного, конкретных свершений конкретного человека, конкретного развития конкретного сообщества, конкретной планеты, конкретной галактики и так далее. Просто истории вообще нет, это вульгарный домысел очень далекого от трезвости человека.
Переходя же непосредственно к конкретной истории конкретной системы надо всегда помнить, что не существует изолированных систем, что любая система состоит из подсистем (элементов) со своей историей и входит неким составным элементом в надсистемы большей степенью общности. Поэтому пространственно-временной образ любой описываемый системы заведомо не полон без учета вышеобозначенных обстоятельств, более он принципиально и не может быть полным и искусство историка как раз и состоит в том, насколько умело он умеет соблюсти необходимую пропорциональность описания.
Эти прописные истины не являются гарантией интересной научной истории, интересным является по большей части вымысел, и он по необходимости их учитывает. Классический пример А.Дюма "Три мушкетера", да и "Петр Первый" Алексея Толстого тоже не плох. Гораздо хуже обстоят дела когда публикуются "размышления", которые на базе псевдофилософии полностью игнорируют эти прописные истины и развивают наихудшие стороны как научного подхода, так и художественного вымысла. Таким предстает перед читателем исторический памфлет Елизарова Е. Д. "Петр 1. Размышления у пьедестала".
Поскольку в "размышлениях" самой истории нет, то нет и смысла вообще останавливаться на данной стороне вопроса. Но "размышления" выдаются за некую философию об истории человеческой цивилизации вообще и в частностях, а это может и должно быть предметом философского исследования. Вот этим и займемся.
Следует отдать должное амбициям автора без ложной скромности с первой же строки провозгласившего сверхзадачу "размышлений": "Ключ к анатомии обезьяны лежит в анатомии человека" и весьма последовательно пытавшегося провести его в жизнь низводя историю конкретного человека до истории обезьяны.
"ретроспективно очерченный путь, пройденный человечеством, в силу этой максимы предстает как направленное шествие народов от первых цивилизаций Междуречья и Египта через испытания рабовладельческого строя, феодализма, капиталистической формации дальше к какому-то (какому?) светлому будущему... Обрисованная основоположниками ли марксизма, апостолами ли иной философской веры магистральная линия общественного развития сегодня для многих из нас предстает как некоторое единственно возможное русло всемирно-исторического потока, и, по меньшей мере сегодняшний день (анатомия человека?), интуитивно воспринимается едва ли не как изначально заданный ориентир. Именно сегодняшним днем человечества мы оцениваем день минувший".
Пинать марксизм сегодня очень модно, это полностью соответствует идеологии подворотни - бей лежачего, и Елизаров здесь отнюдь не оригинален. Но он по глупости задевает и другие "философские веры", что заставляет повнимательнее присмотреться к новоявленному пророку и задаться вопросом, где здесь "котлеты", а где "мухи"?
Итак, имели ли место факты существования цивилизаций с общественными политико-экономическими отношениями, соответствующими понятиям рабовладельческого строя, феодализма, капиталистической формации?
Несомненно, такие факты есть. Это - "котлеты".
Являются ли вышеобозначенные формации непременным атрибутом истории любой, без исключения, цивилизации?
Нет, извините, это - "мухи". Существует немало примеров народов (цивилизаций) с прямым переходом от, к примеру, цивилизации новокаменного века к капиталистическим отношениям, как, впрочем, сейчас, да и раннее, и обратной картины, временной деградации некоторых народов, к примеру, от достаточно развитых социалистических отношений к феодальным и, того хуже, к рабовладельческим. То, что Елизаровым обозначено, как "магистральная линия общественного развития" на деле является не предопределенным лучом, единственно возможным руслом, а объективно выявленной типичной закономерностью смены формаций человеческого сообщества, имеющей под собой бесспорные материальные основания. Причем, как "направленное шествие", так и инволюция предопределяются именно материальной основой, а вся идеологическая мишура является лишь ее отражением. Какое будущее у человечества, "светлое" или "темное", предопределяется не изначально кем-то или чем-то заданными ориентирами, а все тем же материальным фундаментом.
Вопрос экстраполяции выявленных на исследуемом отрезке изменений общественных систем за пределы этого исследуемого отрезка является одним из самых рискованных научных прогнозов и в любом научном направлении, особенно в точных науках, к нему подходят с большой осторожностью. Марксизм потому и оказался "в лежачем положении", что пренебрег допустимыми пределами риска.
Это - одна сторона медали.
С другой стороны было бы очень странно оценивать этапы развития человеческой популяции (речь так или иначе идет именно о ней) не с высоты сегодняшних научных знаний, а с точки зрения, к примеру, неандертальца. На каком основании Елизаров отказывает сегодняшней науке в праве дать сегодняшнюю оценку? Только потому что будет день завтрашний? Но тогда будет и завтрашняя оценка, это не критерий. Или первобытно общинный строй наука должна рассматривать только с позиций человека каменного века? А как же тогда рассматривать историю питекантропов, вообще предлюдей? Где мы найдем их оценки и взгляды минувшего? Вот так, брякнув как бы философскую мысль, автор на деле вообще отказал кому бы то ни было в праве высказывать какую либо оценку чему либо. Красивая позиция, прав только я, надчеловек, а Вы все дураки, потому как сегодняшние и нет других.
Не сегодняшним днем человечества наука оценивает день минувший, а сегодняшним инструментом. Печально, что Елизарову недоступна разница этих понятий.
Можно полностью согласиться с автором, не только вчерашняя, но и сегодняшняя наука далека от желаемого идеала, несомненно имеет основания утверждение "история - это политика, опрокинутая в прошлое". Истории многих народов переписываются в угоду идеологическим установкам правящих элит буквально на наших глазах. Это трагедия науки, но не основание для отказа от научных методов и не самый достойный пример для подражания. К сожалению, чего искать пророков вдалеке, когда сам Елизаров неукоснительно следует этой максиме, вполне определенному политическому заказу и его философская база является лишь прикрытием, обоснованием максимы. И идеологию оставим профессионалам, а проследим лишь использованное философское прикрытие.
Впрочем, и сам Елизаров далек от полного отрицания фактов наличия некоторых, достаточно определенных формаций в развитии человеческого сообщества:
"Но и соглашаясь с только что очерченным контуром исторического пути, предначертанного абстрактной теорией человечеству, нельзя не задаться вопросом: как же все-таки понимать эту конспективно обрисованную закономерность? Как нечто действительно не зависящее от воли и сознания людей, как заранее проложенное (Верховным ли разумом, простой ли инерцией прошлого) русло, в котором только и может развиваться деятельность людских поколений? Как-то еще?.. Нет, совсем не случайно этот, казалось бы, чисто академический, едва ли не отдающий какой-то высушенной схоластикой, вопрос возникает именно сегодня, на волне осмысления судеб, выпавших на долю нашего отечества, на нашу собственную долю".
Вопрос не академический, школьный и ответ на него достаточно прост - не исторический путь предначерчивается той или иной абстрактной теорий, а абстрактная теория являет собой образ исторического пути, в материальный фундамент которого позволяет выявить существующие в нем объективные закономерности. Остается только сожалеть, что эта "высушенная схоластика" осталась для самого Елизарова тайной за семью печатями. Понятно, почему осталась: "Сегодня мы начинаем задумываться над тем, что многие гуманитарные ценности, бездумно отринутые нами (нами?) тогда, в тридцатых, на деле имеют абсолютную природу. Так, абсолютную природу имеет рожденная христианством мысль о том, что на условных чашах нравственных весов любая отдельно взятая личность способна уравновесить собой целые народы и государства". Другими словами Елизаров ищет причину смены формаций не в грубой материи, не, скажем, в производственных отношениях, а в их идеологическом зеркале, в духовной надстройке, в неких абсолютных ценностях всех времен и народов.
Присмотримся к этим абсолютным ценностям.
"В одном случае по велению народного вождя, патриарха Моисея и по взмаху его волшебного жезла расступается море, пропускает через себя целую народность, несметное, из сотен тысяч состоящее многолюдство, и когда проходит последний, опять смыкается и покрывает и топит преследователей египтян. Зрелище в духе древности, стихия, послушная голосу волшебника, большие толпящиеся численности, как римские войска в походах, народ и вождь, вещи видимые и слышимые, оглушающие".
Может быть защита волшебством, вообще любая защита одной народности и являет собой абсолютную ценность именно для этой народности. Но она осуществляется путем уничтожения другой части этой же народности. Представляется изуверской идеология ставящая абсолютной ценностью разрешение споров между братьями путем уничтожения одной из спорящих сторон, независимо от того, насколько каждая из них была права. По сравнению с этой "абсолютной ценностью" совесть Конкисты, Лас Касас благословивший обращение в рабство чернокожих - уже недостижимый идеал общественных отношений. Любой террорист, захватывающий заложников или торгующий людьми, являет собой лишь благородным последователем пути, предначерченного этой абсолютной ценностью, даже если он торгует родными братьями. И если эта философия дозволяет подобные поступки по отношению к родственным народам, что говорить о прочих. Они вне даже этих отношений и это "вне" достаточно откровенно исповедуется Елизаровым.
"В другом случае девушка - обыкновенность, на которую древний мир не обратил бы внимания,- тайно и втихомолку дает жизнь младенцу, производит на свет жизнь, чудо жизни, жизнь всех... Какого огромного значения перемена! Каким образом небу (потому что глазами неба надо это оценивать, перед лицом неба в священной раме единственности это свершается) - каким образом небу частное человеческое обстоятельство, с точки зрения древности ничтожное, стало равноценным целому переселению народа? Что-то сдвинулось в мире. Кончился Рим, власть количества, оружием вмененная обязанность жить всей поголовностью, всем населением. Вожди и народы отошли в прошлое. Личность, проповедь свободы пришли им на смену. Отдельная человеческая жизнь стала Божьей повестью, наполнила своим содержанием пространство вселенной...".
Мне жаль неба. Жаль, что только рождение данного младенца для него стало равноценным целому переселению народа. Жаль, потому, что все прочие младенцы, на сколько бы хуже с точки зрения неба ни были бы, тоже хотя бы потенциально равноценны народу, пусть не великому, пусть обычному и не выделяющемуся среди прочих, народу, поскольку каждый из них потенциально может стать его родоначальником. Бескрайним лицемерием представляется философия по любому признаку выделяющая одну мать, одного младенца, одну личность среди прочих. Любое чудо жизни для любой матери безмерно и абсолютно ценно и не зависит от мнения неба. И не одна мать будет проклинать небо за ту судьбу, что оно уготовило ее чуду жизни. Стоит ли одна священная рама единственности такого количества пощечин? Не нуждается ли абсолютная елизаровская ценность хотя бы в некоторой корректировке?
И самый главный вопрос - а действительно ли рождение данного младенца кончило Рим, власть оружия, отбросило в прошлое вождей и народы?
Не будем спорить по поводу Рима, обратимся к оружию. Есть ли, пусть не в прошлом, пусть не сейчас, пусть хотя бы неопределенно далеком будущем хотя бы иллюзорная надежда ухода человечества от столь любимого приема бряцания оружием? С глубоким прискорбием приходится констатировать, что даже надежды на это нет. По своему принципу общественные отношения подразумевают столкновения частных интересов общественных подсистем и силовое их разрешение, хотя бы угроза применения силы, являются пока единственным эффективным способом реализации интересов одной из сторон. И даже создаваемые международные институты права по сути оказываются все теми же силовыми структурами.
Иллюзорная ценность рождает иллюзорные образы, не имеющих ни малейшего отношения к реальности. Впрочем иллюзорность строго христианского толкования абсолютной ценности священной рамы единственности ставится под сомнение уже самим Елизаровым: "Исторические судьбы, выпадающие на долю стран и народов, - это не проявление каких-то абстрактных безличностных сил. История любого народа, как, впрочем, и всего человечества в целом, складывается из рутинных действий, из повседневных поступков отдельных людей. В конечном счете это всегда своеобразная результирующая отдельных судеб отдельных личностей. Но если ценность любой отдельно взятой личности действительно абсолютна, то и место, занимаемое любым человеком в истории, тоже абсолютно. Другими словами, потеря любого отдельно взятого человека означает собой необратимую деформацию всего исторического процесса: "Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе: каждый человек есть часть Материка, часть Суши; и если волной снесет в море береговой Утес, меньше станет Европы".
Сам того не замечая Елизаров одну абсолютную ценность - чисто христианскую ценность священной рамы единственности, исключительности, заменяет на другую, принципиально иную, точнее наполняет фактически старую форму иным содержанием - ценность человеческой жизни безотносительно к конкретной личности. Безотносительно к национальности, к вероисповеданию, к расе и цвету кожи, социальному происхождению, личных качеств и заслуг, любая человеческая жизнь самоценна.
Этот идеологический лозунг, как и любая другая социальная надстройка, на деле не есть изначально провозглашенная абсолютная идея, вершина, к которой идут народы. Она вообще не была так провозглашена какой-либо религией. Все они без исключения имеют своей опорой идею именно исключительности. Идея ценности любой отдельно взятой личности есть неизбежный результат вполне рутинных материальных процессов глобализации оборота материальных средств и капиталов и является их отражением. А конкретные строки из любого, достаточно объемистого достаточно абстрактно написанного материала всегда можно подобрать точно также, как подбирались они для обоснования рабства, инквизиции, крестовых походов из той же самой книги. Меняется не книга - воззрения людей, меняются не под высоким призывом, а под давлением повседневности. Бытие определяет сознание. Да, нашим миром правит та самая "конкретная безличная необходимость", а не священные лозунги священных книг. Именно поэтому нередко так кардинально различаются взгляды отдельных людей и социальных групп, одновременно читающих одну и ту же книгу.
Особый интерес представляют воззрения автора на понятие свободы: "Впрочем, нравственный аспект не исчерпывается одним постулированием самоценности человеческой личности. Именно это остро чувствуют и Эразм и Лютер, скрестившие между собой копья. Без свободы воли не может быть и речи о какой бы то ни было ответственности за свои действия,- утверждает Роттердамец. Но без ответственности, принимаемой на себя человеком, не может быть и самой свободы. Свобода воли, - оппонирует философу богослов".
Понятно слепое преклонение Елизарова перед западным образом мысли и не видит он пророков в отечестве своем. И не видит он ничего более, кроме Эразма и Лютера, свободы без ответственности, ответственности без свободы. Круг замкнут. Но, так ли это?
Обратимся к системным понятиям. Система состоит из элементов, каждый из которой, в свою очередь может также быть некой системой. Система существует, пока она состоит из этих элементов. Человеческое сообщество, множество людей тоже является открытой системой. При этом любой человек сообщества - элемент системы. Это совершенно не зависит от того, каким конкретно элементом системы он является, управляющей элитой или управляемым быдлом. Система существует пока она проявляет некоторое единство во внешних и внутренних воздействиях, то есть реакции ее элементов не превышают порог саморазрушения. Вот это множество реакций, не превышающих порог саморазрушения системы и есть множество степеней свободы ее элементов. Конкретные степени свободы конкретного элемента предопределены его функциональным положением в системе и может быть различным. Но принципиальным является реакция системы на воздействия как единого целого, что следует из самого определения понятия системы. Вот эта реакция системы на воздействия как единого целого и дает фундаментальный ответ на вопрос о свободе. Если Вы - элемент системы - Вы ее раб, независимо от вашего положения в системе. На любое воздействие вы можете реагировать только как часть системы. Рабские цепи системы могут иметь самую различную реализацию - цепи в буквальном физическом смысле, и корона на голове, и система действующего законодательства, и жизнь "по понятиям", и общественное мнение, и предрассудки, и верования. Все это - просто разные цепи. Нравственные рассуждения Эразма и Лютера об ответственности за свои действия есть рассуждения о допустимой длине цепи, но ни как не о самой свободе. Настоящая свобода не имеет ни цепей, ни кнута и потому понятие свободы и понятие ответственности являются несовместимыми. Настоящая свобода безответственна. По настоящему свободен лишь ребенок при своем рождении и мертвые, поскольку сраму не имут. Все остальные, желающие жить в том или ином человеческом сообществе принимают на себя и цепи этого сообщества. Нет и принципиально не может быть "подлинно свободных" сообществ. И елизаровский идеал западной демократии имеет куда более жесткие цепи, чем пресловутая советская серятина. Они все рабы принципа оптимальности. "Абсолютно свободный" западный богач не может даже помыслить роскошь "закапывания в землю" общественного миллиарда ради миллиона собственной прибыли. Это будет его последняя операция. Ни один самый разнузданный западный политик и пискнуть не смеет против общественного мнения или элитных правил поведения. Редчайшие исключения быстро убеждались насколько дорогое это удовольствие, насколько коротки цепи. Одна угроза выкидывания из системы держит его членов в чрезвычайно жестких рамках современного рабства. Рабы все, и миллиардер, и последний нищий, прикованы только по-разному. Идеологическое прикрытие рабства может быть самым различным и не имеет существенного значения. С этой точки зрения советская система отличалась от западной только одним - степенью грубой развязности. У советской системы поводок удлинен был у всех, и у верхов, и у низов, что с лихвой компенсировалось взаимным хамством. Совершенно не случайно западные исследователи с удивлением отмечали высокую степень внутренней свободы советских людей при кажущейся внешней подчиненности системе. Совершенно не случайно процветало и пьянство, как способ ухода от внешнего давления к свободной безответственности. Мы еще позавидуем нашим отцам.
Теперь о другой стороне понятия: "Впрочем, отличие Лютера от Эразма состоит не только в том, что они отстаивают полярно противоположные вещи. Если философ стоит за свободу воли, отчетливо при этом понимая, что действительность нисколько не зависит ни от его собственных желаний, ни от его симпатий или антипатий, то в доводах богослова сквозит не столько стремление обрести свет истины, сколько скрытый страх перед этой свободой".
Итак, ставится вполне закономерный вопрос, а является свобода абсолютной ценностью?
Вновь обращаемся к системным понятиям. При всей значимости понятия ценности человеческой жизни неоспоримым фактом является ее конечность. Как ни прискорбно, жизнь человека когда-то начинается, когда-то и заканчивается. Таким образом, человеческое сообщество представляется открытой динамической системой с постоянным обновлением ее элементов. В таком случае на первый план выходит вопрос самосохранения самой системы, самого человеческого сообщества и понятие свободы допустимо к рассмотрению как фактор, ему подчиненный. Это - все та же реакция элементов на воздействие, не приводящая к саморазрушению системы. И страх перед свободой есть страх саморазрушения системы.
Ответ прост, все системы, не разрушающиеся от внешних и внутренних воздействий самовыживают, по сему существуют, по сему, самим фактом своего существования, имеют "право" на существование. Собственно - это классический дарвиновский принцип естественного отбора, расширенный за пределы систем живых организмов. Как и живой организм, человеческое сообщество, как открытая самообновляющаяся система, имеет те же, естественным отбором выбранные, структурные подсистемы, которые следят и обеспечивают ее целостность. Любая система относится к элементам, проявляющим недопустимо высокую степень свободы, как чуждым. Это эволюционно оправдано - подлинно свободными в любом организме являются только раковые клетки.
Таким образом, столь обожаемая Елизаровым жажда свободы, есть жажда смены одних рабских цепей на другие, более эстетичные по внешнему виду. И он не строит в этом плане иллюзий: "Впрочем, парадоксален этот вопрос только на первый взгляд: ведь совершенно эквивалентной его формулировкой является другой: способен ли человек нести полную меру ответственности за содержание и результаты своих действий? Ведь именно ответственность - оборотая сторона свободы, и стоит только упомянуть об ответственности, как вся парадоксальность поставленного вопроса исчезает... постоянное отчуждение этого фундаментальнейшего дара - вещь вполне обыденная. Причем сплошь и рядом человек отчуждает его вполне добровольно, без какого бы то ни было принуждения извне". Это естественно, если не хочешь, чтобы к тебе относились как к раковой клетке, надень цепи, стань частью системы. Все понятия чести, совести, правды, норм поведения, все это есть идеологическая мишура, прикрытие материальных внутрисистемных связей. Десять заповедей придуманы людьми вполне определенной системы общественных отношений. Если говорить от Творце, то от него нам известны четыре системные связи - заповеди, которые мы называем фундаментальными взаимодействиями, и некоторые не без основания полагают, что на самом деле их всего одна, проявления разны. Вот их на самом деле пока нарушить не удалось никому.
"Таким образом, полная мера ответственности за свои действия на поверку предстает столь тяжелым грузом, что он оказывается вполне способным раздавить человека. Между тем именно ответственность - оборотная стороны свободы, и неспособность человека нести полную ее меру за все вершимое им есть в то же время и его неготовность к полной свободе. Одно с необходимостью исключает другое. (К слову сказать, русский язык долгое время вообще не знал понятия свободы: веками в нем безраздельно владычествовала категория воли".
Таким образом, полная мера ответственности за свои действия на поверку предстает стремлением системы, в которую человек входит, к самосохранению. Выход реакций за критический порог, грозящий саморазрушением системы, действительно является тяжелым грузом в силу непредсказуемости последствий саморазрушения сложных систем. Неготовность к свободе есть неготовность к смене цепей, человек - существо сугубо общественное и не может существовать вне каких-то общественных отношений, значит - цепей. А категория воли и есть более точное определение отсутствия ответственности за свои действия. Русский язык здесь обладает более точным понятием.
Замечательно, что внутреннее чувство здравого смысла у Елизарова все-таки есть: "Парадоксальный для обыденного сознания вывод: абсолютная свобода - эта, казалось бы, высшая ценность, ради которой можно пожертвовать многим, если не всем, - на деле страшней самого тяжкого ига. Вот поэтому-то самоотчуждение своего собственного "Я" и предстает вплоть до сего дня как вполне обыденная вещь. Больше того, личность, способная принять на себя этот страшный для многих из нас груз, воспринимается нами как нечто совершенно исключительное, как нечто, подлежащее обязательной канонизации".
Чего-чего, а вариантов "абсолютной свободы" наш народ испытал на себе в полной мере. И в начале двадцатого века, и в его конце. Свободы накушались досыта. Только передергивает Елизаров здесь понятия. Свободные валяются под заборами, свободные сидят в психбольницах, но ни один из них не принят к канонизации. Канонизируют не свободных, не безответственных разрушителей, канонизируют созидателей, людей сознательно и целенаправленно идущих на слом одной системы отношений для замены ее на другую систему отношений. Это - не свободный, это - вирус-мутант другой системы. Потому канонизирован даже Сталин, он был созидателем новой системы. Система это помнит.
Напрасно Елизаров иронизирует над рассудком: "Видно и впрямь один только разум - ненадежный гарант, и с его помощью можно обосновать все, что угодно". Это - типичная позиция болтуна, совершенно не привыкшего к мыслительной работе, не знающего и не умеющего логически мыслить. Не знаком ему такой труд и не желает он так трудиться. Как типичный русский интеллегентствующий дилетант он пытается количеством высказываний маскировать слабость собственной рассудочной базы. Он даже не пытается осознать, что "высший", по его мнению, эмоциональный "полет" на деле является предшественником сознания и свойственен животным уже уровня пресмыкающихся. Те же мысли священного писания, хотя и содержат высочайший эмоциональный накал, но обращены именно к разуму, трезвой логике человека разумного и нет истины выше и надежней, чем полученной путем рассудочной деятельности. Поэтому, назвав назвав свои эмоциональные импровизации "Размышлениями" Елизаров несколько преувеличил эту сторону своей публикации, да и получается у него весьма вывернутое отношение к истории: "Дело в том, что исключающее индивидуальность "Мы" очерчивает собой границы человеческой цивилизации, больше того: всего человеческого рода. Ведь именно такое "Мы" стоит в основе родового сознания, когда человек еще не выделяет себя из тотема. Там его "Я" включает в себя не только весь "личный состав" рода, но и в сущности всю территорию, на которой он обитает. Его "Я" - это тотем в целом. Но вот тут-то и можно поспорить о нуль-пункте собственно человеческой истории. Ведь традиционно мы отсчитываем ее от двух начал, примерно совпадающих во времени: становления кроманьонца и "неолитической революции". Но ведь человек не сводим к одному только биологическому телу. Это так же и не живое приспособление для производства широкой номенклатуры развитых орудий. В первую очередь - это личность, и пока нет личности, говорить об окончательном становлении человека рано".
Да нет, все как раз с точностью до наоборот, человек и состоялся именно как общественное животное. С его, весьма посредственными физическими характеристиками, другим способом выжить в условиях жесточайшей биологической конкуренции с куда более мощными близкородственными группами было невозможно. Человек состоялся именно как "Мы". Он и сейчас и во все времена был, есть и будет именно "Мы". Его биологическое доминирование - это доминирование групповое и только так воспринимается всей биосферой. Только сейчас у него совсем иное положение. У него нет других, даже потенциальных конкурентов, кроме его самого. Его текущая неизбежная конкуренция - это конкуренция с самим собой. Это - типичное естественное следствие-этап биологического развития доминирующего вида. Смена направления конкуренции от межвидовой на внутривидовую неизбежно потребовало и смены идеологии. Поэтому на смену наследственному, врожденному "Мы", приходит новое "Я", нередко в весьма карикатурных формах. Сейчас человек развивается, конкурируя с самим собой. Поскольку конкурент достойный, то и развитие идет весьма стремительными темпами. Столь же стремительно идет и дифференциация как "Мы", так и "Я". Ни один биологический вид не имеет столь жестокой внутривидовой конкуренции, как человек. И идеология является здесь опять лишь отражением реальных сугубо материальных процессов. Это только в дорассудочных эмоциональных импровизациях Елизарова были "Мы", пришел Христос и принял крестные муки за наше "Я". Реальная жизнь весьма жестоко демонстрирует, чтобы заявить о себе "Я", необходимо, как минимум, материально-ресурсная независимость от "Мы". Не случайно первыми "Я" были пастухи. Для "Я" нужен материальный базис, а не просто чья-то светлая идея. Сталин, кстати, хорошо это понимал.
Но, перейдем к центральной фигуре повествования, к Петру Великому.
Согласимся, что единственным реальным критерием оценки той или иной исторической личности могут быть только реальные факты реальных событий, связанные с этим лицом: "Как правило, личность этого реформатора (если не сказать революционера) рассматривается только через призму тех преобразований, которые историческая традиция приписывает всецело его гению". Трудно отказать в признании факта наличия долговременных следствий, катализатором которых были деяния многих значимых лиц не только в российской истории. Собственно, этот реальный след и дает самую реальную и самую объективную оценку их жизни. Поэтому нет ничего удивительного в том, что масштаб петровских свершений со временем только растет. Более того, нет других оценок, кроме фактов, а факты строго следуют лучу времени, от текущего настоящего к прошлому. Нет у науки фактов из будущего, нет возможности строгой экстраполяции в будущее, потому есть и навсегда останется принцип, коряво обозначенный Елизаровым: "В апофеозе апологетики будущее (правильнее - настоящее) России как бы опрокидывается в ее прошлое и строгий контур причинной зависимости обретает черты какого-то причудливого арабеска. Масштабность всего свершенного Петром делает грандиозной и его собственную фигуру". Этот принцип правомерен не только для деяний Петра, но и для деяний самого Елизарова. Долго за ним будет тянуться тень этой его публикации. Для нас же пока вполне достаточно признания масштабности свершенного Петром, что не перечеркнуть никаким "размышлением".
Согласимся с автором, что стартовые возможности разных людей разные и в значительной степени предопределены принадлежностью к тому или иному слою социальной иерархии: "обрядом миропомазания не только страны и народы вверялись их попечению и водительству, но и сама история давалась им как простая скрижаль, которой долженствует запечатлеть на себе все величие их деяний. Поэтому лишь масштаб предстоящих свершений зависел от личных достоинств - причастность истории уже была обеспечена изначально". Однако, не стоит умалчивать детали, что не было никакой "дачи ему самой истории как простой скрижали", что в пределах самих "престолонаследников" происходило далеко не простое "распределение" обязанностей, не было у Петра безоговорочной "монополии" на власть, более того, Петр отнюдь не был претендентом номер один. Наделение Петра лаврами венценосца не было автоматическим, предопределенным. Определенно "предопределенной" была его роль тени при венценосце. Не прилично упоминать одни факты и замалчивать другие, полуправда хуже откровенной лжи. Но Елизаров абсолютно прав в другом: "И эта грандиозность многими мыслится уже с самого начала, ибо для многих самое начало Петра - это уже начало гения. Мало кому приходит в голову взглянуть на него как на простого, ничем (по крайней мере в начале) не выдающегося человека". Может быть самая большая жизненная удача Петра и заключалась в том, что он был не гений, особо не выдающимся человеком, с уготованной судьбою не первой ролью. Гений не нуждается в подсказках других, он - гений. Не быть первым и не быть выдающимся означает необходимость прислушиваться и учитывать мнения других. Эта - одна из самых характерный черт Петра Великого, прочерченная через всю его жизнь. Ему очень повезло, что не был гением. Еще больше ему повезло, что изначально он не был первым. Это означало, что Петр "В своих собственных глазах не был заурядным монархом", об этой роли еще приходилось только мечтать. Это означало, что и окружение его было не слишком элитарным, скорее со штампом - второй сорт. Это означало, что не было изначальной жесткой конкуренции и искусственного насаждения сверху права быть в его окружении, наоборот была повышена доля некоторого естественного отбора. Это также сохраняется у Петра Великого в течении всей жизни и оптимизировало его окружение.
Роль тени, которая была уготована Петру, означала все-таки роль тени венценосца, потому передержки Елизарова: "обыкновенного холуя, внезапно дорывающегося до абсолютной власти" недопустимы и не приличны. Однако присмотримся повнимательнее к елизаровской сентенции: "Нет, благотворной способности к повиновению в подрастающем Петре не воспитывал никто. Меж тем умение повиноваться и способность безропотно переносить домашний деспотизм далеко не одно и то же: если первая воспитывает в будущем монархе действительно свободную личность, то вторая - обыкновенного холуя, внезапно дорывающегося до абсолютной власти".
Здесь не только оскорбление, не допустимое по отношению к любому человеку, но и полное отсутствие какой бы то ни было логики. Действительно, младших детей воспитывают не так, как первенцев, они - дубли. Но это вовсе не означает, что их вообще не воспитывают, опять же потому, что они - дубли. Воспитание было и воспитание принца крови. Елизаровское представление о способах воспитания будущих монархов вызывает крайнее удивление. У будущего правителя воспитывают умение повиноваться? Кому? Зачем ему это умение? Может быть все-таки умение править, управлять державой? Может быть все-таки умение должным образом представлять державу? И то, и другое заведомо исключает повиновение, подчинение монарха чьей-либо иной воле. За то крайне необходимо противоположное умение, умение подчинять себе. И уж совсем абсурдным выглядит режим домашнего деспотизма по отношению к цесаревичам. Умение повиноваться лишает человека собственной инициативы, собственной воли, создает солдата, игрушку в чужих руках, но не правителя. Эта способность благотворна только в глазах кукловода. Безропотное отношение к деспотизму либо полностью ломает волю, либо порождает ответное зверство. А холуя обыкновенного порождает ни то, и ни другое, порождает социальная и, как следствие, материальная приниженность. Это еще, в какой-то мере возможно соотнести с воспитанием Меньшикова, но никак не Петра, пусть и младшего сына, но царевича. Становление Петра Великого вообще невозможно понять без системного подхода. Елизаров его полностью игнорирует и для него Петр Великий - случайная гримаса судьбы.
Согласимся: "в прямые наследники былой славы давно угасших империй Россия того времени подходила мало". Не было еще великой империи, не было имперских амбиций, уверенности в непогрешимости и исключительности. Было трезвое понимание "какой-то третьестепенной державы". Это было еще одним подарком судьбы для Петра. Трезвое понимание "какой-то третьестепенной державы" было, в свое время, и у Англии в тени Испанской сверхдержавы, как, впрочем, и у самой Испании времен Колумба. Это очень мощный стимул, причем стимул не столько личностный, сколько системный.
Итак, что мы имеем на старте. Мы имеем младшего сына царя, юридическую тень старшего брата, в свою очередь де факто находившегося в тени сестры, в державе, находящейся в тени мировой политики. Исходная второразрядность младшего отпрыска предопределяет не элитарность его окружения, но не их амбиций. Неизбежно главной задачей становится не удержание, консервация текущего положения, а выход на лидирующие позиции, вначале - семейные, затем - государственные. Поэтому первым "не бывалым", не замечаемым историками и "мыслителями" типа Елизарова, но предопределившем всю его судьбу, было помазание Петра на царство. Оно показало - бывает! А, поскольку не было гениев, то раз удавшийся ход, раз найденное решение, подкрепленное мощными стимулами результата, станет рефлексивным, будет потом повторяться в течении всей жизни.
Здесь практически ничего не может дать личностный подход, то, что делает Елизаров, полностью игнорируя им же провозглашенный лозунг: "Именно сегодняшним днем человечества мы оцениваем день минувший". Не был юный Петр еще Петром Великим, был младший царевич, с амбициями и задатками, но далеко не личность. Витанием в философских облаках является наделение каких-то гуманитарных ценностей абсолютной природой, как и абсолютным воздействием. Все проще, прозаичней и материальней. Скорее старший брат Петра более подходил под Елизаровский идеал нравственно самоценной личности. Но оба они не были в безвоздушном пространстве, оба они были частью системы социальных отношений, оба они не были абсолютно свободны в своих поступках и не они выбирали систему, а система их. Оба брата были такими же рабами системы, пусть и с золотыми цепями, как и их окружение. Не был тот день минувший и та минувшая система отношений даже близким подобием дня сегодняшнего. Это было суровое время с суровыми порядками. И его нормы, в том числе, даже в первую очередь нормы того европейского воспитания, видели в "черни" "простое средство достижения какой-то цели". Москва не была оригинальной, более того, последующее внедрение этих самых "цивилизованных" европейских методов управления "чернью", ее закрепощение, вызвало весьма серьезное противодействие народных масс и целый ряд восстаний. Любой монарх, современник Петра, смотрел на тяготы народные с тем философским равнодушием, с каким смотрит птичник на заклание кур и Петр был далеко не самым кровожадным правителем. Не у Петра, у всех власть предержащих того времени имело место "нравственное убожество", "что человек не может быть игрушкой". Надо заметить, сплошь и рядом это же наблюдается и сейчас в несколько более цивилизованной "упаковке". Но не менее важно и другое - именно такого отношения от них и ждали, и требовали. Все были частью системы, ее элементами, ею воспитывались и принимали нормы поведения. Петр больше соответствовал нормам его современников. По сравнению со старшим братом Петр обладал рядом серьезных преимуществ: он не был воспитан безапелляционным лидером, не был гением и был способен прислушиваться к окружению, чувствовал систему, обладал здравым смыслом, его окружению было нечего терять. Система выбрала его точно также, как выбирают на рынке подходящий по качеству товар. "Абсолютные истины" текущего дня, как и вся прочая идеологическая мишура являются лишь прикрытием, маскировочной сетью над муравейником сугубо материальных процессов ресурсооборота социальной системы. К слову сказать, и сейчас нет ни одного государства, включая Ватикан, где выбор правителя осуществлялся исключительно на основании "абсолютных нравственных ценностей" христианства. Благое намерение, ступать на которое не спешат, поскольку знают, куда оно ведет.
При всей тенденциозности Елизарова нельзя не согласиться с основной его мыслью - Петр не был изначальным богочеловеком, титаном, знавшим все наперед, как не были ими ни один из великих исторических личностей. Кроме удачи именно им оказаться в нужное время в нужном месте, выбор на них останавливался всегда только по одной причине - они соответствовали системе. Никто не был изначальным гением, ни Александр Македонский, ни Чингисхан, ни Наполеон, ни Сталин, ни Гитлер. Но этого мало. Многие соответствуют той или иной системе, многих и выбирают. Но не многие выбранные удерживаются в "обойме". Для этого необходимо быть открытым, чувствовать систему, адаптировать скрытые потребности системы в реальные шаги. Петр обладал этим свойством в полной мере, потому ему удалось гораздо больше, чем любому из гениев.
Непонимание подлинных движущих причин приводят Елизарова к совершенно комичным выводам: "Высокая служба венценосца могла оправдать многое, но справедливо и обратное: оправдать многое могла только служба. Меж тем, давно вышедший из детского возраста, Петр все еще умеет только одно - играть, и не прекращает свои игры даже после женитьбы. "Потешное" войско впервые было создано, когда ему было всего десять лет, но баловался он им долго. Уже совершеннолетним мужчиной он создает "потешную флотилию" (если честно, то даже отдаленно не напоминающую настоящий флот, как палочки с конскими головами не напоминают настоящую кавалерию). В двадцать два обзаводится новой игрушкой - "потешной артиллерией" (бомбардирской ротой Преображенского полка)...Нет, не государственному гению Петра обязана военная слава России, но его инфантилизму... Для человека же, воспитывавшегося как глава огромного государства (Третий Рим!), такой инфантилизм - уже патология."
Что не гению, не государственному гению - сказано достаточно. Не надо самому быть семи пядей во лбу, вполне достаточно иметь даже не гениальное, а естественным образом оптимизируемое окружение и прислушиваться к нему. Ни один гений не угонится за полусотней неглупых и разных голов. Что не воспитывался Петр изначально, как глава государства - тоже понятно. Что еще не было огромного государства (Третий Рим!) - тоже понятно. Все - пафосные издержки, стремление побольнее укусить.
Однако с некоторым изумлением приходится соглашаться с патологией, причем массовой. Не только весь род хомо сапиенс, кроме самого Елизарова, естественно, но и все высшие животные страдают этой патологией. Кошка, поймавшая мышку для своего котенка, несомненно рефлексивно стремится выработать у него инфантильные черты игры охоты на будущую жертву. Генерал, ночь не сомкнувший глаз и проигрывающий на карте предстоящее сражение, заражен тем же вирусом патологического инфантилизма. Это весьма характерная черта любой развитой информационной системы - обыгрывать образ событий на образе действительности. Конечно, когда-то наши предки не обладали этим свойством и с этой точки зрения игра - несомненно патология, но чрезвычайно эволюционно выигрышная патология. Странно, что идею патологии Елизаров не развил дальше. Ничто не запрещает ему заявить, что сам Петр - очень далекий потомок патологически уродливого направления развития древних рыб, не только лишенных элегантной обтекаемости форм, но и не могущих даже жить в нормальной водной среде. Это тоже будет чистая правда. Остается только сожалеть, что Владимир Ульянов не страдал игровой патологией и начал свои социальные эксперименты сразу с великой державы, а не с "потешной семьи", той же госпожи Крупской. Наверное потому, что он был гением в отличие от "серого" Сталина, который даже знаменитые судебные процессы и партийные чистки начинал именно с "потешных" вариантов и, лишь убедившись в эффективности приема, продолжал его регулярное применение, не слишком утруждая себя разнообразием. Многим не нравится, но все вынужденно уважают затянувшийся патологический инфантилизм США, откровенно предпочитающих серию малых "потешных" войн одной большой войне.
К стыду сказать, человечество вообще не знает другого метода обращения с неизвестными и очень сложными системами, кроме потешно-игрового. Первая атомная бомба, первый автомобиль, первый знак первого письма, первый камень в руке обезьяны - все не было известно по своим глобальным последствиям, все имело потешный, игровой способ знакомства. Любой научный эксперимент имеет ту же основу. Конечно, подспудно Елизаров это понимает, философия инфантилизма ему необходима для выполнения социального заказа: "не напоминает ли его решение нечто совсем иное - поведение капризного ребенка, который бросается на пол в магазине игрушек и криком вымогает у родителей понравившуюся ему вещь? Петр и по возрасту и по положению (муж! отец!! царь!!!) - совсем не ребенок, но уже в сентябре того же года на Соломбальской верфи закладывается 24-пушечный корабль, для которого к тому времени уже завезены все необходимые материалы. Так что же все-таки это: нетерпеливость ребенка, или оперативность государственного мужа? Против государственной мудрости говорит и другой факт, относящийся к этому же времени: сделанный голландцам заказ на строительство 44-пушечного фрегата. Какая уж тут мудрость, если не понимать, что для эксплуатации таких судов у России того времени не было ни опыта, ни надлежащей материальной базы, ни даже кадров. А ведь здесь нужны и офицеры, и боцмана и обученные матросы, и артиллеристы: ни много ни мало сорокачетырехпушечный фрегат требует около трехсот человек обученной команды. И это без учета подмены больных, увечных и всякого рода командированных. Между тем в такой команде даже кадровый костяк рядовых матросов и канониров готовится годами, что же говорить об унтер-офицерском и уж тем более обер-офицерском составе? Опыт плавания на поморских кочах - здесь плохой помощник. А необходимость доков, магазинов, оборудованных причалов, наконец, собственных канатных мастерских и по-новому устроенных кузниц (ведь только стандартный адмиралтейский якорь такого крупного фрегата по своим габаритам в десятки раз превосходит размеры всего того, с чем привыкли иметь дело архангелогородские мастера) и так далее и так далее... Добавим и другое: с точки зрения правильной организации военно-морского флота не имея ни оборудованных баз, ни судов обеспечения совершенно безграмотно начинать со строительства крупных кораблей. И потом: 44-пушечный фрегат, поґстроенный по голландским стандартам - это уже претензия на флот открытого моґря. О доступе же в открытое море России того времени, располагавшей единственным портом в замерзающем Белом море, приходилось только мечтать. И наконец: где достойный такого корабля противник? Уж не сама ли Англия? ".
Вот она - сверхзадача статьи.
Да как он смел, этот варвар выскочка помыслить тягаться с самой Англией!!!
Нет в России ничего достойного и не было никогда, и не будет никогда!
Потому как рылом не вышли.
Потому как варвары.
Так всегда плакали юродивые на храмовых входах.
Потому более, чем понятен плач Елизарова по отсутствию сослагательного наклонения в истории: "Представим на минуту, что после первой Нарвы последовал-таки немедленный удар на Москву. Лишь полное отсутствие у юного Карла даже зачатков стратегического видения дало ему повод считать, что варварской стране, дерзнувшей бросить ему вызов, уже не подняться. И когда б не та гордыня, которая на годы ослепила этого молодого героя, целые библиотеки, посвященные Петру, сегодня были бы наполнены совсем иным содержанием".
Карл - ГЕРОЙ, Петр - холуй.
Альфа и омега философии от истории по Елизарову.
Нам остается только льстить себя надеждой, что будет в нашей истории все больше "задержавшихся в своем развитии тинейджеров", чем героев а ля Карл.
Понятен настоятельный совет Елизарова не высовываться, не демонстрировать свое невежественное нетерпение, а сидеть в своих глухих тупиках и ждать, когда снизойдет на нас благословенное разрешение цивилизованного запада сделать шаг: "Владыкой же на морях - при трезвом, естественно, рассмотрении - Петр не мог себя чувствовать и в конце своего царствования, ибо господство в глухом тупике Финского залива в сущности не многим отличалось от господства на Плещеевом озере".
Елизарову стыдно признаться, что гнилые корабли из сырого леса строят все те же "цивилизованные" западные корабелы. Пользуясь нашим техническим невежеством нас не раз обманывали. Стоит ли учиться таким "истинам", таким "стандартам и ценностям" цивилизации? Совершенно не случайно Петра интересует только ее техническая сторона, он очень здраво отринул сторону "трансцендентную". Нам у него еще учиться и учиться.
"Стыдно признаться сами себе, но это так: весьма чувствительные в вопросах чести, нанятые Петром профессионалы сочли нравственным уроном для себя принять бой против своих же товарищей на его стороне. Без потери лица они могли воевать за Петра лишь против лопарей, скифов, монголов, ирокезов, готтентотов, словом, против любых, столь же экзотических племен, как и дикари самой Московии. Представления о России как о варварской стране еще и не начинали изменяться. Когда же варвар надевает на себя императорскую корону, тем самым возвышая себя над всеми монархами цивилизованного мира, на него смотрят со снисходительной усмешкой. Такая пропаганда могла лишь навредить, ибо во многом благодаря именно ей на Россию еще долгое время продолжали смотреть как на дикую страну".
На месте Елизарова я стыдился бы совершенно иного - чувствительные в вопросах чести профессионалы цивилизованного мира пошли служить тем самым "лопарям, скифам, монголам, дикарям самой Московии"и, приняв присягу верности, предали ее. Это - норма и пример дикарям. Это и есть реальное содержание абсолютной ценности западной демократии, ее модель двойных стандартов.
Но это хорошо усмехаться, пока идут "потешные" игры. Когда начинаются настоящие, становится не до шуток: "Казалось, вся Европа должна была замереть в немом восхищении от появления этого юного героя. Слишком опереточно его "инкогнито", слишком театральна его роль простого корабельного плотника - а значит, как и все театральное, все это прямо рассчитано на благодарные аплодисменты. И каково же должно было быть разочарование, когда никто - никто! - не стал рукоплескать при его появлении. Триумфа не получилось, и лишь гордыня (или то, что называется хорошая мина при незадавшейся игре) требовала до конца доиграть мелодраматическую его роль на корабельных верфях Европы".
Да, никто не стал рукоплескать, потому как поняли - потешные игры кончились и они уже не снисходительные зрители, они уже сами объекты его потех. Цивилизованный запад оказался гением только на словах, на деле на редкость близорук и упустил момент, когда джина еще можно было "загнать в бутылку". Он все время будет пытаться это делать, от петровских времен по сегодняшний день, не силой, так клеветой, хотя бы на историю. Блеск западной цивилизации на деле оказался все той же обманкой, за которой скрывается все тот же жестокий варвар, обманом и силой грабящий других.
Подсовывая доверчивым "дикарям" безделушки трансцендентных идей, этот варвар преследует только одну цель - чисто материальную наживу. Не за освобождение угнетенного Саддамом иракского народа шла война, за вполне материальную нефть, да и у нас война компроматов идет не за торжество закона. Поэтому, когда вам начинают говорить про абсолютные истины, не смотрите на национальность, а берегите свои кошельки, они в большой опасности. Это - одна сторона медали. Есть и другая. Она заключена в том, что нет победной поступи западного цивизационного монолита, как пытается нам представить Елизаров, а есть конкретные эволюции конкретных социальных систем, народов, стран. Есть история Италии, Франции, Германии, Великобритании, Испании ... со своими лидерами, со своими взлетами и падениями, со своими Петрами и Гришками, с практически тем же отношением к "черни", все, как у нас. И там было, есть и будет не мало проповедников абсолютных истин типа Елизарова, с теми же юродивыми плачами по поводу собственной несостоятельности. Ни что не ново под Луной.
Петр Великий не был гением и по многим вопросам не знал решения заранее. В таких условиях его метод проб и ошибок на моделях является естественным, потому оптимизированным по результату, как любой естественный процесс. Но даже до этого очевидного метода мало кто в истории додумывался, еще меньше делали его основным. Но те, кто это делал, стоят в одном ряду с Петром.
Можно долго иронизировать над его ошибками и ужасаться жескостью действий. Он был таким, каким был. Его современникам было с ним далеко не сладко, но именно Им гордятся их потомки. Не по словам, по трудам Его воздают должное.
У нас был великий словоохотник Леонид Ильич Брежнев. Его деяния почти укладываются в елизаровский путь абсолютных истин. Он "не высовывался" перед просвещенным Западом, жизнь при нем его современниками сейчас воспринимается, как почти коммунизм. Это дословно про него пишет Елизаров: "Трезво мыслящий государственный деятель всегда считается с затратами, принцип "любой ценой" абсолютно неприемлем для него, a priori исключен. Поэтому и в оценке действий любого другого государственного мужа (а любая оценка в первую очередь исходит из презумпции достаточной компетентности) свершение невозможного воспринимается как верный признак гениальности. Мало кому приходит в голову, что это невозможное способно быть достигнуто в результате простого невежества". Леонид Ильич был весьма компетентен только в партийно-идеологических вопросах, здесь он и преуспел. В вопросах макроэкономических он был невежественен и не трогал их. Все по Елизарову. Не было у него ни Петровской жесткости, ни Сталинского упорства, ни Хрущевского авантюризма. То же хорошо чувствовал настроение системы, потому правил очень долго. Только вскоре после его смерти и великой державы не стало. Это - гарантированный результат абсолютно благих намерений. Не надо винить ни Горбачева, ни Ельцина, их вырастил Леонид Ильич, вырастил по Елизарову.
Мне нравится Запад. Нравится не уровнем жизни, он - следствие, не байками про абсолютные истины, это - светомаскировка, нравится своей практичностью. Он всегда понимал, что не настолько богат, чтобы делать плохие вещи и принимать плохие решения. И великий поклон Петру Великому именно за то, что и нас Он, хоть на время, буквально заставил поступать также. Потому и наступил век золотой Екатерины.
В одном Елизаров безусловно прав: "Важно понять: рождение той новой России, которая вдруг явилась миру, властно заявив о своих правах на равное участие в европейских делах уже на полях Семилетней войны,- это не результат какой-то направленной инициативы проникшего в тайны исторических судеб титана, но простая стихийно складывающаяся результирующая слепого приспособительного процесса".
Да, да и да!
Петр не был небожителем и провидцем. Он обладал гораздо большим - редчайшим даром слушать и слышать тех, кто ниже тебя по социальной лестнице. Он обладал редким даром чувствовать настроение системы. Его инициативы не вычитаны из священного писания, они взяты из жизни, из складывающейся повседневности, которая почти не предсказуема по степени своей сложности, но которую только очень недалекий человек может считать слепой стихией. Петр также не мог просчитать результатов своих начинаний. Поэтому почти все они начинались с минимоделей, потех. И только то, что оказывалось эффективным, претворялось со всей петровской жесткостью. Естественным образом отобранные и апробированные модели столь же естественным образом оптимизировали конечный результат, да и саму систему. Именно не придуманности, не искусственности, не некой абсолютности схем Россия и обязана своим взлетом, и далеко не вдруг. К чему приводит не менее жесткое насаждение абсолютных схем, к примеру, научного коммунизма, Россия тоже познала сполна. Спасибо, господин Елизаров, больше не хотим. Гений Петра не в абсолютности идеи или схемы, а в ее отсутствии.
Так называемые "стихийно складывающиеся слепые приспособительные процессы" складывались везде, не за железным занавесом была Россия. Если видеть только слепую стихию, то странно, почему этот же процесс был так недружественен по отношению к Швеции? Герой Карл гораздо более того достоин, его схемы были достаточно абсолютны и достаточно цивилизованны. Наверное дело не только и не столько в слепости рока, но и от героев кое-что зависит, хотя бы от меры их самонадеянности. История пишется не роком, людьми и о людях и нет закрытой истории одного человека, всяк - часть открытой системы.
Философия Елизарова более фальшива, чем стеклянный "бриллиант", у нее даже последнего нет. "Итак, есть два предела: за одним - вселенская тяжесть абсолютной ответственности не только за себя - за Род Человеческий. За другим - абсолютное бесправие перед в сущности фальшивыми идолами". Кто, где и перед кем несет "абсолютную ответственность", да еще за весь род человеческий? Что это за ответственность? Кому Вы голову морочите. Мы уже проходили ответственности партии, ответственности органов перед народом. Виртуальная ответственность виртуальных лиц - вот, что предлагали, предлагают, будут предлагать. Потому оба "абсолютных" предела есть в сущности один, фальшивый. Потому не знает Елизаров "В чем конкретно состоит подлинное назначение человека", поскольку сам вопрос фальшив, не вещь и не идол человек, нет у него "назначения". Потому и ставит Елизаров фальшивые, иллюзорные ориентиры: "единственным ориентиром на пути достижения этой, неведомой нам, цели является преодоление той нравственной бездны, бегство от которой рано или поздно рождает палачей, принятие на себя всей тяжести неделимой абсолютной ответственности". Уже ставили их перед нами в 1917 году, проходили мы это.
Вот тут и становится очевидной коренная причина патологической ненависти Елизарова к Петру. Не было у Петра иллюзорных целей, все было конкретно и материально. Он был во всем настоящим и тем велик.
Елизаров иллюзорен, он даже охаять по настоящему не может. Он так и останется юродивым варваром у пьедестала Человека. Елизарову не удалось постичь даже наипростейшую из мыслей цивилизованного человечества: "о мертвых или хорошо, или ничего".