Аннотация: Попробуй выжить и сохранить то, что дорого. Вопрос ведь в цене?
Глава первая.
По воде, никуда не торопясь, переливаясь огненно-золотым цветом, бежала живая дорожка. Легкая рябь только подчеркивала переливы червленого цвета расплавленной тропки, по которой солнечный диск, не спеша, с достоинством, шествовал за горизонт. Сопровождающая облачная свита почтительно разбежалась по краям неба, лишь краешком глаза посматривая за своим властным господином, чтобы не потерять его из виду совсем уж окончательно и не до конца осрамиться перед наблюдателями.
Легкий, почти незаметный, как пух тополя, ветерок забавлялся с водой, заставляя засыпающую, тяжелую жидкость, встрепенувшись, вздрагивать, просыпаясь, бесконечной рябью от малейшего прикосновения, недовольно пытаясь шлепнуть хоть где-нибудь, достать шаловливые ручки ветерка и заставить его успокоиться. Да и по цвету было заметно, что тягучая, как патока, вода, обиженно ждет окончания торжественного прохода солнечного диска, чтобы немного передохнуть и уж тогда ... И только упрямый ветерок, как маленький проказливый мальчишка, что мягко, но настойчиво теребит ноздри травинкой спящей сестре, не давал истомлённой воде никакого передыху.
-Ничего, пройдут скоро уже,- мнилось, мечтала вода:- и малость передохну... передохну....малость....
По тропинке из расплавленного золота, протоптанной величавым солнечным диском, не торопясь, одышливо влачился хорошо поживший кнорр(1), стремясь не догнать, а не отстать сильно от уходящего за горизонт почётного шествия.
Провисший парус, как сморщенная дряблая кожа, казалось, с немым укором взывал к зрителю - не трогайте меня, оставьте догнить где-нибудь в тихом спокойном уголке, я пожил, с меня хватит, пусть другие, помоложе, спешат жить!
Вечно недовольная змеиная морда на носу кнорра не мигая, совершенно по змеиному, не отводила взгляда от ослепительного диска, а кораблик неохотно, словно из-под палки выполняя в очередной раз непонятную повинность, полз на пузе вслед уходящему торжественному шествию.
Пахло свежестью, той, особенной, что бывает только на море, северном море - и запах водорослей, но не такой резкий как в южных краях, и хорошо подгнивающей рыбой.
Впрочем, если стоять ближе к носу, и не особо поворачиваться, то и запах почти (ну не надо придирок) не ощущается - так, небольшое неудобство. Терпимо.
Так или примерно так должен был думать человек, который, опершись на высокий, чуть выше своего роста посох, стоял почти на самом носу кнорра и задумчиво глядел вперед. Казалось, ничто - ни слепящий даже на закате солнечный свет, ни ветерок, ни запах - ничто не способно отвлечь его от размышлений, однако тяжкие они или светлые, по лицу незнакомца понять не было решительно никакой возможности. Застывшее, точно отлитое из розовато-белесого гипса, лицо не выражало никаких чувств. Темноволосый, с костяным обручем - гребешком, на удивление в тон цвету лица, перехватившим целый водопад вьющихся крупными локонами черных, почти вороненых волос, незнакомец был на удивление безбород и безус.
Нет, вьюношем его не назовёшь - полных лет двадцать пять, а то и тридцать ему, несомненно, есть, но выглядит он ни как достойный воин, ни как степенный купец, или мудрый жрец, ни, тем более, как суетной бонд... Непонятно выглядит. Как ромейский статуй. И одет совсем не по-людски - хотя и в привычных всем славам поршнях(2), но подошва толста -слоев в десяток али и поболе кожа-то подвернута (3). Ох, не по-людски.
Шаровары(4) опять же непонятного цвета - не то не до конца выгоревшего черного, не то грязно - серо-зелёного или синего цвета, цельные. И льняная рубаха опять же на нем того же цвета. А плащ-то как у монахов(5) или жрецов - только не меховой, а сильно выцветшего, почти до белесости, зеленого цвета, с накидкой для головы. А шляпы или на худой конец бегуина-то (6) и нету! Широкий кожаный пояс явно дорогой выделки, со тертой от частого применения рукояти скрамасакса(7) с левой стороны (видать левша), и спатой(8) на перевязи справа. И спата - то неправильная - навершие не закругленное, а в виде собачей головой со стоящими ушами. И по длине до каролинга(9) не дотягивает.
Неправильно всё это. Как так?! Воитель без бороды? Жрец без достоинства? Бонд без чести? Неправильно и непонятно это.
Еще и ворон этот. Сидит на навершие посоха и в ус не дует, только вздыхает тяжко, по-человечески.
И бормочет чего-то незнакомец себе под нос. И морду, вырезанную на носу чего-то гладить удумал.
-Что, дружище, спать не надоело? - с этими словами незнакомец ласково потрепал морду Великого Змея.
-Ёрмунганд, я к тебе обращаюсь, дружище. Оглох ты что ли на старости лет? Или лень-матушка тебя вконец одолела, старый ты хрен? Просыпайся, змей зелёный, ты мне нужен. И, желательно, трезвый.
Нет, решительно пощупать незнакомца надо за самое дорогое! И виру взять - вишь как укрывается-то от людей, знать есть что скрывать да и прятать. А не заплатит виру? И чего с того?
Соль белая. Солнце яркое. А море - бездонное.... Дна в нем нету. Всё равно ему, коли малость какая в него упадет. А концы ищи-свищи. И свидетелей ряда ещё поискать. Да и не было их. Нет, поговорил бы, поклонился бы в пояс, глядишь, и в покое бы остался. Так нет. Брезгует. Ну и получи на здоровье. А нам и развлечение, да и на память чего из калиты... Ну и посох этот.... С четыремя корнями, как лицами в навершии.. И спата добрая, да и скрамасакс... Железо всегда в цене.
Так думал, степенно оглаживая заплетенную в приличную для воина-торговца косичку длинную ухоженную бороду, Эгиль Синебородый, хозяин кнорра.
Да и как на борт - то попал этот... непонятно кто?
Подошел как бонд, пеший, без коня, и сразу: "Доползёт ли это гнилое корыто до Рюгена? Через него и пойдёшь? А отходишь когда? Хоть сейчас? Отоновский динарий? По рукам!" И динарий сразу отдал. Новенький, неподрезанный, нестёртый!
Не поторговаться, ни про прокорм спросить. Странно это всё...
Взял я динарий, а гость, усмехнувшись самыми краями губ, так что еле и приметил, молвил, дескать, давай, приглашай гостя на борт, или струхнул хозяин?
-Да хучь сто раз! Живо на борт. Эй, вы, не моряки а недоразумение! Ингмар я сказал! Дай всем по ушам! Отходим, живо!
Встал этот тип на носу, птиц этот мерзкий откуда-то к нему прилип, и как отчалили, так и стоит. Только гляделки вылупил, нет бы выпить, закусить, место для ночлега спросить. Заплатить за пиво и рыбу... Брезгует. Точно ромей. Только рожей не похож. А так ромей ромеем.
Нет, пока совсем не смерклось, надо его поспрошать, повыпытывать. Сам не пойду - чести больно много будет, Сневельда пошлю. Ужо он-то от души поспрошает, да и калиту проверит-явно же она нам больше гостя нужна. И спату приберет, а то порежется гость ненароком. И палубу кровью загадит...
Ворон на плече незнакомца со вкусом потянулся, издав протяжный негромкий скрипучий звук.
-Опять мальчики достоинством меряться хотят. Всё как всегда.
Ворон мрачно взглянул гостю в глаза, и, как-то тоскливо, совсем по-человечески, вздохнул.
-Соберись, дружище. Сейчас потеха и начнётся.
Сневельд протёр заспанные глаза своими кулачищами, и решительно шагнул к носу.
-Эй, ты, как там тебя?! Назовись!
Гребцы вздрогнули, и , слова не говоря, кинули весла. А незнакомец, казалось, даже не услыхал грозны боевой рык Сневельда.
То ли из-за игры теней, то ли отблесков о воды, на миг показалось, что на недовольно-надменной морде вырезанного змея выражение стало задумчиво-заинтересованным. Казалось, морда прислушивается к происходящему на борту, и прислушивается с немалым интересом. И отблеск от солнечной дорожки, что ли на глаза попал - как есть блеснули они красным чем-то, цветом угасающего костра, когда угли уже дотлевают в ночи. Да так, что в животе у Эгиля похолодело... Не раз спасал его этот холод, вот и сейчас отойти надо, оставить незнакомца в покое, но Сневельда унять...
- Так ты и говорить брезгуешь Локино отродье?! Я заставлю тебя отвечать, ты, драный потрох собаки! И вобью твои слова тебе же в глотку!!!!- Рычал шагая к гостю Сневельд.
И хотя Эгиль Синебородый уже не раз показал Сневельду свой кулак величиной в голову самого Сневельда - мол отбой, шухер, отползай сявка, тому после пару глотков (ну глотки-то почитай в добрую пинту) хорошего пива, да ещё закрепленного ромейской выдумкой, аквавит которая, уже давно было всё равно, у кого там и как шапка надета. Взревев, Сневельд как вепрь рванул вперед к незнакомцу.
Ворон, как стрела, взметнулся ввысь. Казалось, миг, и хана незнакомцу - Сневельд, широко размахнувшись боевым топором, который моментально появился в его руках был достать гостя хоть рукояткой, хоть обухом, а то и лезвием. Сбоку заинтересованно привстал Ингемар, и, словно поправляя непослушные кудри, взмахнул правой рукой.
Однако на прежнем месте незнакомца уже не было. Размазавшись в пространстве, он на мгновение исчез. А тут ворон, хрен откуда возьмись, поймал клювом хороший такой кинжал Ингемара, стало быть, и летел тот лезвием вперед, а вовсе не рукояткой дабы оглушить.
Эгиль Синебородый уж и рот открыл да заорать "Стой!" попытался, как вдруг незнакомец, появившись неоткуда, казалось бы, нехотя, шевельнул посохом. Неудачно шевельнул, так что грозный Сневельд сходу налетел на посох грудью, да так, что себе распорол не только рубаху, но еще и кожу на груди.
Кровушка при этом ясное дело брызнула, да на змеиную морду, что на носу кнорра вырублена так и плеснула. В тот же миг глаза у Сневельда закатились, ноги подогнулись, и он то ли упал, то ли присел прямо на мокрую палубу. Крепко так присел. Вдумчиво. И надолго присел, а то и прилёг. Конечно, Эгилю это наверняка показалось, но глазки змея на морде кнорра вспыхнули от удовольствия. Судёнышко заскрипело, точно живое существо, которое бесконечно долго пребывало в постыло-неудобной позе и потянулось, чтобы разогнать в жилах кровь.
Даже скукоженый парус точно помолодел, - глянь и ветра-то нет, а он точно шарик надувается и опадает, надувается и опадает. Как будто кто кулак сжимает-разжимает, сжимает-разжимает. хвост у судёнышка самым невероятным образом Вытянулся, заострился, и изогнувнись самым невероятным образом, пронзил правое плечо руки Ингемара. Да и провернулся туда-сюда, туда - сюда.
- Что, приятель, я вижу ты готов? - Незнакомец погладил морду на носу с какой-то нежностью и грустью,- Давай добежим до Руяна к третьим петухам?
Казалось, морда зажмурилась от удовольствия, и важно кивнула незнакомцу, которого, очевидно, прекрасно узнала. В тот же миг кнорр точно поджал пузо и вытянулся. Вместо одного появились три паруса, и слегка изгибаясь от удовольствия, кораблик, как стрела ринулся вперед, пытаясь догнать уходящее солнце.
-Не дёргайтесь и целее будете! - меланхолично заметил гость, так и не тронувший ни спату, ни скрамасакс.
-Ещё динарий за неудобства! Но на берегу.
Эгиль не слышал. Он замер на месте, пытаясь ухватиться за ускользающий, мертвенно леденящий, борт и хоть так, но удержаться на ногах. Но воздух толкнул в грудь с такой силой, что, не удержавшись, со всей дури приложился почтенный корабел затылком к грубым доскам палубы, и рогатый шлем не помог. И свет в глазах померк.
Но гость уже не обращал на него, да и на остальных, никакого внимания. Он, взобравшись на носовой брус, точно на шею живому змею, что-то ласково шептал в змеиное ухо, и змей, казалось, урчал - на пороге слышимости, но урчал от удовольствия.
А кнорр, как гигантский змей, извиваясь всем телом, летел над водой и урчал: "Руян. Руян. Руян"