Аннотация: Я скатился до фентезюхи! Ниже падать некуда! :-)
Тьма за окном.
Не следует ассоциировать автора с его персонажами: я, как правило, абсолютно не согласен с их мнениями и выводами, однако считаю своим долгом излагать события именно так, а не иначе.
"Кто знает - не говорит, кто говорит - не знает" (цитата; автор впервые встретился с этой сентенцией у Максима Фрая, но не уверен, что она принадлежит вышеупомянутому лицу. Хотя всякое случается...)
Глава первая. Странник
Тьма за окном, антрацитово-черная, превращала обрамленное белой пластиковой рамой стекло в зеркало; отражение там, за стеклом, кривлялось, вторя моим собственным гримасам. Из-за тонких стен доносился соседский голос, приглушенный до уровня неразборчивого шепота. Этот шепот бодрил и подталкивал к действию, как подталкивала Алису надпись "выпей это" на флакончике. Было довольно жутко, хоть мне и не впервой.
Словно для молитвы, я опустился на колени, на жесткий пол, покрытый линолеумом. Отражение в оконном стекле подбадривающее подмигнуло, мол, не трусь, а шепот за стенкой на мгновение смолк, будто в предвкушении, потом соседи заговорили с новой силой, мне даже показалось, что некоторые слова можно разобрать.
Я стоял на коленях в центре ярко освещенной комнаты, посреди начерченного мелом круга, как какой-нибудь актеришка-самоучка, репетирующий роль Хомы Брута перед премьерой любительского спектакля. Для чего, собственно, требуется этот круг, я не знал, но научивший меня этой практике сказал, что от наличия и целостности этого круга зависит моя жизнь, а у меня есть все основания ему верить.
Этот замечательный человек предпочитал представляться коротко и просто: "Андрюха". Он был угрюмый и молчаливый, сходиться с людьми ему было тяжеловато. Сам Андрей это объяснял тем, что ему сложно строить фразы, если под рукой нет клавиатуры или хотя бы бумаги и ручки. Но я думаю, скорее дело в его характере - маска мрачности срывала человека робкого, стеснительного и, тем не менее, отягощенного порывами резкой, холодной как февральский ветер, ярости. Иначе говоря, за внешней сдержанностью скрывалась дикая импульсивность, и даже мудрость, то ли врожденная, то ли пришедшая к нему с годами не могла ее смягчить.
Повинуясь одному из этих порывов, как-то раз простой таганрогский парень Андрей отправился в путешествие на своем любимом байке. Он двигался на Восток, и я не знаю (остаются предположения), где его путешествие окончилось, но известно точно, что вернулся он только через год, постарев лет на десять, и изменившись так, что лучший его друг - известный в нашем городе художник с простым русским именем Иван - не узнал его. Где Андрей работал и как зарабатывал мне не известно - но на жизнь ему хватало.
Мы познакомились в баре. Бармен был старым знакомцем Андрюхи; что до меня, то я посещал бар в первый раз в жизни. Насмотрелся западных фильмов, и захотелось получить всей этой сомнительной романтики по полной программе. Естественно, я был пьян, хотя сознание еще присутствовало (и весьма активно себя проявляло), и даже возмущенный издевательством над собой организм не звал в туалет, но тормоза я потерял напрочь. И вот, стоило мне увидеть сидящую за стойкой (через стул от курящего сигару импозантного мужчины в косухе) скучающую красотку, как я тут же ринулся покачивающейся походкой к этому самому пустому стулу, на который и плюхнулся. Вспоминать, что было дальше и стыдно и смешно. Несмотря на то, что пространство бара слегка покачивалось у меня в глазах, я предложил своей несчастной жертве выпить. Девушка попалась на редкость интеллигентная и для начала мягко попросила ее не беспокоить. Я, однако, воспринял ее мягкость как приглашение к продолжению беседы, следуя известной пословице, мол, если девушка говорит "нет" - это значит "да". Я снова предложил ей выпить, потом представился и не получил ответа; еще некоторое время настойчиво пытался ее ангажировать. В общем, я донимал эту несчастную минут пятнадцать, в конце концов, ее ангельские нервы не выдержали и незнакомка ушла, на прощание поименовав меня пьяной свиньей.
И в этот момент мне неожиданно посочувствовал сидящий по соседству незнакомец. Мы выпили, познакомились.
- Андрюха, - коротко представился мой будущий приятель, и я ощутил всю крепость его рукопожатия.
- А-алексей, - слегка протягивая гласные ответил я. Растерялся и добавил диким пояснением: - Лёха.
Я стал чаще заглядывать в этот бар: в трезвом состоянии ваш покорный слуга проявляет склонность к философским диспутам, каковую Андрей всегда был готов удовлетворить. Как Мефистофель Фауста, он постепенно выводил меня в свет - знакомил с писателями, художниками, музыкантами местного разлива. Все это было мне любопытно, ибо наши дружеские посиделки в разных компаниях часто разбавлялись спиртным и участием представительниц противоположного пола.
Мне было лестно, что мое мнение выслушивают и даже ценят серьезные взрослые дяди, что до Андрея, то он, кажется, успел порядком устать от жизни и часто позевывал и в сигаретном дыму вечеринок и в жаре интеллектуальных споров. Во время первых он скучал, развалившись на диване или софе, потягивая стаканчик вина; во время вторых - изредка стрелял короткими острыми фразами, произнесенными безучастным полушепотом и заставляющими остальных собеседников умолкнуть в раздумье.
Так или иначе, однажды я задержался у Андрея допоздна. Остальные гости разошлись; последним ушел Иван, вдовый художник, которого Андрюха иногда за глаза называл "человеком с потухшими глазами"; и я тоже собирался уже уходить, но его голос, неожиданно холодный, заставил меня замереть на середине прощания.
- Постой, - сказал Андрей, - смотри сюда.
Он схватил со столика в гостиной листок с расписанной на нем "пулькой", перевернул его и на чистой стороне нарисовал непонятную закорючку, напоминающую не то восточный иероглиф, не то часть сложного орнамента.
- Запоминай.
Я поневоле вгляделся, эти непонятные черточки на удивление легко врезались мне в память.
- Я запомнил, - уверенно заявил я. Андрей молча кивнул, смял листок и сжег его в пепельнице. Потом все так же молча вышел на минуту из гостиной в свой кабинет и вернулся оттуда с тонкой тетрадкой, которую протянул мне.
- Здесь пояснения, - путано прокомментировал он.
Вообще поведение Андрея часто отличалось эксцентричностью, но вся эта сцена была особенно странна и алогична, однако сердце посоветовало мне не задавать излишних вопросов, я предчувствовал, что ответов не будет.
На этой ноте мы расстались, и с тех пор я Андрея больше не видел: его телефон не отвечал, квартира, вероятно, пуста (судя по тому, что на дверной звонок никто не подходил к двери), а все друзья куда-то разъехались (или сутками пропадали на работе или еще по каким-то причинам не могли служить источниками информации), словно они были четками и порвалась нить, после чего нанизанные на нее шарики разлетелись в разные стороны.
Так или иначе, я оставил попытки как-то узнать о судьбе своего друга и в некотором роде - учителя, признавая его исчезновение за знак свыше.
Тетрадка, которую он мне дал на самом деле никаких загадочных "пояснений" не содержала, скорее подробную инструкцию по прикладной метафизике, начертанную неровным почерком:
"Правила пользования знаком: 1) аккуратно нарисуй на полу круг мелом на полу. Границы его должны быть четкими и непрерывными - от этого зависит твоя жизнь! 2) встань в центре круга, лицом на восток. 3) опустись на колени и, закрыв глаза, представь себе знак..."
В целом, суть сводилась к возможности мыслящей части человеческого существа при жизни временно покинуть телесную оболочку и существовать отдельно, что открывает невероятные возможности для восприятия. Уж простите за этот казенный язык, но описывать свои ощущения я буду несколько позже - все по порядку.
В первый раз воспользоваться его советом было трудно - не страшно, конечно нет, проблема была в том, чтобы принять всерьез смысл неровных каракуль. Но знак, глубоко отпечатавшийся в мое сознание, сам позвал меня. Стоило мне закрыть глаза хоть на секунду, как таинственное переплетение его линей проявлялась в густой темноте под веками. Проведя три дня почти без сна, я сдался.
Как ни странно, сработало. Стоило мне исполнить эти загадочные инструкции, стоило закрыть глаза, стоя на коленях, как знак вспыхнул перед моим внутреннем взором и началось путешествие.
Первые шаги - самые трудные. Ты видишь, как твое тело, ставшее бессмысленной пустой оболочкой, бессильно опускается на пол, в то время как ты сам, твоя мыслящая суть, не имеющая даже четкой формы, но, тем не менее, сконцентрированная в определенном участке пространства, взрывается новыми ощущениями. Наплыв информации сбил бы меня с ног, да только ног не было! Бестелесное существо способно за сотню метров ощущать любое бьющееся сердце; все предметы вокруг меня носили следы эмоций тех людей, которые их касались - это десятая доля того, что мне довелось узнать.
Правда, в течение первого своего путешествия я так и не решился покинуть свою квартиру - толстые каменные стены, пропитанные и радостью и грустью (моей радостью, моей грустью!) казались мне самым надежным убежищем, неприступной крепостью - ведь каждый кирпичик всей своей сутью был на моей стороне. Вот, что значит любить место, в котором живешь - рано или поздно оно начнет отвечать тебе взаимностью.
Во второй раз я решился выйти на улицу. Это было похоже на... нет, пожалуй, это ни на что не похоже. Ощущения - будто долго сидел в неудобной позе и, наконец, смог встать, выпрямиться, размять затекшие конечности. Каждый камень светится одновременно сотней цветов - неярко, но вполне отчетливо. Накладываясь дуг на друга, по тротуарам бегут во все стороны цепочки следов. Свет фонарей может быть раскаленным, как полуденное летнее солнце, а может быть обжигающе-ледяным. Ветер беспрестанно что-то бормочет на непонятных языках и иногда мне кажется, будто он дает мне советы, которые я не могу понять. Где-то копошатся кошки, где-то ползают тараканы, под камнями мостовой кипит своя непостижимая жизнь - все это было так захватывающе, что я едва не прозевал рассвет. А ведь одно из условий, написанных в выданной мне "инструкции" гласило, что "ты должен вернуться к своему телу до рассвета. Чудеса любят ночь". Какое наказание мне грозило за оплошность? Я не собирался выяснять. Просто увидев, как небо алеет на востоке, я ринулся - сквозь пространство, по прямой - вперед и вверх, туда, где на полу в пустой квартире валялось без движения мое тело. Граница мелового круга светилась сиреневым отблеском, я ее легко пересек, и стоило мне прикоснуться (если этот термин вообще применим к Тонкой материи, из которой я в тот момент состоял) к плоти, как видение кончилось. Я снова стал собой - так, наверное, почувствовал бы себя слепой с рождения, если бы ему дали на час возможность видеть - а потом снова отобрали бы.
Я встал с пола, размял затекшие мышцы, и поплелся на кухню варить кофе - следовало о многом подумать, а я с ног валился от усталости. Впрочем, это было даже в чем-то приятно - осознавать, что у меня снова есть ноги - пусть они болят, пусть я с них валюсь, и пусть даже они мешают мне танцевать - но сам факт их наличия радовал, как радует скупца обладание сундуками золота.
Только присев на кровать с кружкой кофе, я смог, наконец, во всей полноте осознать произошедшее. Единственное, что меня разочаровало в это прогулке - люди. Скучные серые фигуры, скользившие по улицам - их даже трудно было отличать друг от друга. Изредка они вспыхивали, будто взрывались - от сильных эмоций, я полагаю. Но в большинстве своем были настолько однообразны, насколько могут быть однообразны шестеренки, сошедшие с одного конвейера. Скучные создания.
С тех пор для меня началась новая жизнь. Раз за разом я покидал свое тело, со временем это вошло у меня в дурную привычку - каждую ночь я встречал стоя на коленях посреди мелового круга. Раз за разом отправлялся в новые путешествия: мир открывал мне свои потаенные грани, сам факт возможности раздвижения границ восприятия без использования популярных среди моих сокурсников психоделиков воодушевлял и внушал понятную гордость. На занятия я приходил невыспавшимся, небритым, с друзьями и знакомыми был неоправданно резок - на все мне было плевать - чувство превосходства, охватившее меня, было настолько сильным, что создавало вокруг тела почти осязаемую ауру. В общем, я считал, что мои дела идут лучше некуда, а на мнение окружающих по этому поводу было попросту наплевать. И это счастливое время продолжалось до определенного момента.
Итак, я стоял на коленях посреди начертанного мелом круга. Я и сам не заметил, что круг слегка недочерчен, незамкнут. Наверное, я возомнил себя большим профессионалом в области бестелесных путешествий, и простое зазнайство, помноженное на безалаберность, стало одной из причин, следствие которых предсказать не в человеческих силах. А может быть, само проведение управляло моей рукой в тот миг, когда я проводил меловую черту. Мне, понятно, приятнее думать, что второе.
Так или иначе, я привычно закрыл глаза, и знак сам собой возник в моем сознании. Светлые линии, переплетающиеся в сложный узор. Я как всегда попытался всмотреться в него - и как всегда не успел. Миг - и бренная плоть рухнула на пол, как подкошенная. С усмешкой привычно покидаю комнату - оконное стекло не является преградой для моей сущности и высота нисколько не страшна. Неспешно скольжу по воздуху вниз, туда, где вышагивают во тьме серые людишки. Но в мире есть куча более интересных вещей, нежели люди - и почему этого никто не замечает? Мы сами проходим мимо чудесного, не отрывая взглядов от затылков впередиидущих и думаем только о том, что подумают о нас те, кто идет позади. Ну не глупо ли, а "цари природы"?
Я легко скользнул в один темный переулок, там, назло фонарям, копошились злые худые тени. Одна из них с едва различимым свистом оторвалась от их непонятного занятия и преградила мне путь. Ничего, у меня есть средство на такой случай.
"Если какая-то бестелесная тварь будет препятствовать тебе во время путешествия, - пишет Андрей, - просто представь себе знак и можешь считать себя неуязвимым"
Средство было испытанное и надежное. И вновь я представил себе сплетение линий - от сосредоточения даже Тонкая материя, составляющая мою вне-плотскую сущность, приняла соответствующую форму - и тень с визгом шарахнулась в сторону, обиженно шипя. Мысленно усмехнувшись, я двинулся дальше. Собственно, мои прогулки уже переставали быть бессмысленным праздношатанием и я начал обретать подобие цели или целей - пока что довольно маленьких. К примеру, в прошлый раз я вышел из дома с четким желанием полюбоваться на стоящий в сквере памятник Чехову, и мне это на удивление удалось. Помню, памятник Чехову повел себя почти как статуя Командора - нет, с постамента не слез, но, увидев меня, этот старик в пенсне натурально закашлялся. Я не удивился - веши почти всегда не таковы, каковыми кажутся - но это меня слегка повеселило и, в приподнятом настроении возвращаясь в свое тело, я по пути познакомился с маленьким аккуратным домиком, чьи теплые старые камни любили рассказывать усталым бродягам печальные сказки то ли из жизни жильцов то ли просто выдуманные.
В этот раз у меня не получилось найти это место. Так иногда бывает - для бестелесной сути, для души, если хотите, - мир пластичен, его нельзя нанести на какую-нибудь четкую карту. В общем, я прочесал весь район, распугал всех встретившихся мне на пути приведений - безрезультатно. Я был зол и к тому же ощущал смутное беспокойство: эти чувства гнали меня домой, в свое тело, которое при желании может выспаться и поесть - предаться плотским удовольствиям, то есть.
Но, шагнув через оконное стекло в свою комнату, я испытал примерно те же чувства, которые, должно быть, испытывает доверчивый муж, застав свою супругу с любовником - удивление, обиду, смущение и так далее по полной программе. Ситуация анекдотическая, и мое воображение сразу нарисовало картину, как я рассказываю эту историю друзьям за стаканчиком винца: "... и вот представьте себе, господа, вхожу я сквозь стекло и вижу, как мое собственное тело стоя на карачках методично стирает с пола меловую черту, мною самим начертанную!".
А через минуту мне стало не до смеха. Я прикоснулся к собственной плоти, вмиг ставшей чужой и холодной, и эта непонятная тварь открыла рот и таким знакомым (моим!) голосом звонко произнесла: "Занято!"
За этим последовал истерический смешок, правда, я точно не уверен, кто именно его издал. Несколько минут мы с моим двойником сверлили друг друга взглядами, а потом он закрыл глаза и - я догадался - представил знак. Эффект был такой, как если бы меня ударили кувалдой: Тонкую материю, составлявшую мою сущность, просто вынесло за пределы помещения прямо сквозь стену. Я очутился на улице. Один. Без дома, без цели, без тела.
Глава вторая. Закон мирового равновесия
Где-то вдали полыхнула фиолетовая вспышка, и еще один Странник покинул тело. Такие как я обычно ненавидят Странников за их свободу - мои новые собратья облепляют Круг Спокойного Странствия, ищут в нем лазейку, обжигаются, воют и вновь бросаются на круг - в слепой жажде иметь тело. Но я не с ними... по крайней мере пока. Я всего месяц назад потерял плоть и, наверно, еще просто не успел свихнуться. Лестно думать, что безумие меня вовсе не коснется: оптимизм - это все, что у меня осталось. Но печальные примеры, тут и там встречающиеся на моем пути убивают надежды.
Как и всякий бывший Странник, уже спустя неделю бестелесного существования я обрел антропоморфную форму. Иначе говоря, снова стал похож на самого себя - даже толстая черная рубашка и черные джинсы имели место быть. Жаль, для людей я по-прежнему оставался незрим. Только перед другими заблудшими душами красоваться.
Нет, потерявшихся Странников не так уж много - мы своего рода аристократия вне-телесного мира; у нас осталось еще одно богатство, без которого было бы туго - знак. С помощью знака можно отбиться от жадных теней, пришедших в наш мир откуда-то из темного, неведомого и недружелюбного "далека", можно припугнуть Голодных Духов и, наконец, разъяснить собратьям кто есть кто. Собратья... в основном это "умершие не в срок": убитые, самоубийцы, жертвы аварий и так далее. Правда, не каждая душа присоединяется к нашей сомнительной компании неприкаянных, но мне неизвестно, по какому принципу идет отбор, да я и никогда особо не задумывался над этой проблемой. Жизнь вообще предпочитает действие раздумью и решительность - рефлексии. В общем, последний месяц существования для меня был поделен на две части - бесцельные ночные шатания и судорожные поиски убежища перед рассветом. И еще бесконечное одиночество, пропитавшее мое существование. Одиночество, от которого нельзя было спастись даже во сне - по той простой причине, что я утратил способность спать вместе с телом. Так длилось до недавнего времени, когда я нашел Аню.
Я нашел ее случайно, как раз занимаясь предрассветными метаниями в поисках норы поглубже. Рассвет для меня - сущий ад. Солнечные лучи немилосердно терзают Тонкую материю, не убивая, но причиняя невыносимые страдания. Даже несмело-розовое солнце уже жжет мою душу, я и представить себе не могу, что случилось бы со мной в полдень. Поэтому днем я и мне подобные прячемся в глубокие подвалы, а еще лучше - в подземелья под Таганрогом. Так, в поисках ближайшего спуска (ибо я могу ходить сквозь стены, но не в силах прорваться сквозь землю), я случайно заметил молодую симпатичную девушку, просто-таки облепленную бестелесными существами. Держась нагло, я подошел поближе и знаком разогнал всю эту шваль. Только после этого присмотрелся к объекту их преследования. Все сразу стало ясно. Она иногда могла видеть таких как я: редкая способность. Мы повсеместно окружаем таких людей, порой доводя их до безумия - не со злости, а исключительно из жажды простого человеческого (насколько к нам еще применим этот термин) общения. Но Ане чрезвычайно повезло: она попалась на глаза отчаянному эгоисту, который к тому же еще слишком хорошо помнит, что значит "быть человеком". Иначе говоря, я взял ее под свою опеку и с тех пор ни один паразит не посмел близко приблизиться к ней. Аня и сама не заметила, что стала намного реже болеть, что продукты в ее холодильнике практически не портились, что по ночам всякие социально опасные двуногие шарахались от нее, как от огня. Взамен она иногда говорила со мной - видя мое отражение в воде, слыша мой шепот в устах ночного ветра, и иногда - о счастье! - пуская меня в свой сон. Постепенно я рассказал ей случившуюся со мной ситуацию. Правда, на ранних этапах было очень сложно объяснить Анечке, что происходящее с ней не галлюцинация, не плод воспаленного воображения. Но, Тьма Предвечная, я справился даже с этим!
Постепенно Анечка становилась опытным медиумом, я смог вести с ней долгие диалоги. Ей все было интересно, мне было, что рассказать. Дальше - больше. Ночи пролетали в беседах, дни, которые она проводила на работе (всегда бодрая и свежая, уж об этом-то я мог позаботиться) казались мучительно долгими. И, как и всякая идиллия, эта не могла продлиться долго.
В тот день Аня пришла с работы пораньше: было около трех часов дня. Я с мучительной тоской ждал заката - мига, когда я смогу безбоязненно покинуть свой темный чулан, откуда я молчаливо наблюдал, как Аня готовит обед - вкусные запахи, для моего взора подобные цветным лентам, разносились в воздухе; я в который раз пожалел о том, что мои отношения с костной материей перешли на качественно новый уровень и теперь я утратил саму возможность принимать пищу.
Сожаления по этому поводу только усилились, когда настало время ужина, и я смог выйти из своего темного угла и усесться напротив приютившей меня девушки. Аня даже не вздрогнула - привыкла уже к моему незримому присутствию.
Я все еще по-детски радовался возможности вербального общения. Или почти вербального, ибо разговор у нас был странный: Аня имела милую привычку говорить с набитым ртом, а я и вовсе не сотрясал воздух - мои слова можно было услышать не барабанной перепонкой, а сердцем.
Разговор шел о литераторстве - Аня имела некоторые писательские амбиции, сам я ничего подобного не испытывал, но у меня было несколько знакомых писателей: тот же Андрюха, к примеру.
- Погоня за сюжетом мне начинает действовать на нервы, - с апломбом рассуждал я, - как будто кроме фабулы в произведении и нет ничего!
- Ну, бессюжетная литература будет скучна, - меланхолично ответила Аня.
- Верно, - подхватил я, - бессюжетная литература - учебники, справочники и тому подобное - это скучно. Я и не призываю отказываться от сюжета вовсе, я просто считаю, что сюжет - не главное. Средство, а не цель. Функция сюжета - увлекать, а не отвлекать.
- От чего?
- От идеи. Никогда не замечала, сколько умных фраз в книге мы оставляем без внимания?
- Не вижу проблемы, - она ослепительно улыбнулась. Человеческие улыбки оказывают на Тонкую материю примерно такое же воздействие, как легкий наркотик. Или это только ее улыбки?
Аня продолжила, наматывая на палец локон белых волос, словно воплощая в себе наглядное опровержение мифа о глупости блондинок:
- Кто-то вчитывается в сюжет, в то, что называют птичьим словом "action". А кто-то читает книги с карандашом, выискивая лукавые мудрствования автора - и совершенно забывая о том, что и сам вполне способен сложить пару умных фраз, если поднапряжется.
Я хотел было возразить, но вдруг увидел в вечернем сумраке за окном какое-то таинственное шевеление. Аня изящно повела плечиками, будто морщась от холода, да и мне стало на миг не по себе. В следующее мгновение я сумел разглядеть за оконным стеклом сгусток Тонкой материи, принявший форму человеческого лица.
Лицо отпечаталось в моей памяти и исчезло в разноцветном тумане изнанки бытия. Но ощущения неуютного холодка осталось - затаилось в душе, где-то там, где у людей находится сердце.
Потому что лицо я узнал. Это был один из экс-странников, самый старый и безумный из нас. Даже имя его никто не знал, сохранилась только прозвище - Бродяга, но история возникновения этой странной клички давно канула в Лету. Как и многие, он ненавидел своих собратьев: кто-то из них отнял у него тело: соответственно одному из аспектов закона мирового равновесия, любой из призраков может получить тело, только отняв его у одного из Странников. Многие относятся к этому спокойно, но Бродягу это чем-то задевает за живое, хотя я и не сомневаюсь, что, представься такая возможность, он пожертвовал бы кем угодно ради возможности заполучить в свое обладание бренную плоть. Даже став бестелесным призраком, Бродяга остался самым обычным человечишкой - если судить по мировоззрению, конечно. Впрочем, эту закономерность я приметил еще давно: настоящее, укоренившееся в своих убеждениях быдло не собьет с проторенной колеи никакая метаморфоза.
Но он был хитрее и куда как опытнее меня - это просто бесило. Однако я еще надеялся, что его подглядывание в наше окно - случайность, которая не обернется серьезными последствиями. Конечно, я ошибался и уже тогда где-то в глубине души осознавал это. Но ведь я еще недавно был человеком, и некоторые человеческие слабости оставались мне не чуждыми.
Между тем, Анечка достала из пачки длинную тонкую сигарету и раскурила ее. Я всегда находил что-то особо манящее в курящих девушках - может быть эта готовность переступить через предрассудки?
- Я что-то почувствовала, - как бы мимоходом заметила она, - будто кто-то злой посмотрел мне в спину. Что это было?
Аня внимательно смотрела на меня. Насколько я сумел распознать поток образов и эмоций, который она излучала (а такие фокусы получаются у нашего брата только с хорошо знакомым человеком), сейчас я представлялся ей полупрозрачным силуэтом, в котором невозможно было разглядеть ни одной четкой линии.
Отвечать не хотелось, врать тоже, а отмалчиваться было просто невозможно. Как обычно, я прибег к уклончивости: вроде ничего толком не сказал, а окружающим кажется, будто они разговаривают с умным человеком:
- Да так... один классический, но бестелесный представитель рода человеческого. Не важно, люди, за редким исключением, одинаково неприятные существа.
- Как ты можешь это утверждать? Для критической оценки требуется взгляд со стороны.
Я усмехнулся, и Аня осознала свою ошибку. Обрадованный этой маленькой победой, я продолжил уводить разговор в сторону - на ту тему, на которой я мог словесно паразитировать часами, нагоняя на собеседника сонную одурь.
- Я это вижу. А ты - нет?
Анна молча пожала плечами. Я на секунду сосредоточился, купаясь в окружающих меня потоках эфира.
- Подойди к окну, - попросил я, - и скажи, видишь ли ты двух человек, сидящих на скамейке?
Она кивнула.
- Опиши их мне.
- Двое мужчин лет сорока, одеты неброско, но и не бедно, очевидно, соседи. Сидят, беседуют.
- Отлично. А я вижу два безликих серых манекена. Изредка они окрашиваются стандартными всполохами стандартных эмоций.
Аня прищурилась:
- Если не секрет, какой же тебе представляюсь я?
- Красивой девушкой, - улыбнулся я. - Уж, по крайней мере, не серым манекеном.
- А что хорошего быть белой вороной? - Она меня подзадоривает, честное слово!
- А что в этом плохого?
Анна задумывается на секунду.
- Это пижонство, показуха. Игра на публику, - говорит она после паузы.
- Бывает такое, - киваю, - но на самом деле, истинный индивидуализм - в душе. Наличие или отсутствие публики не играет никакой роли.
- А тебе не кажется, что порой ты видишь только то, что хочешь видеть?
- Так бывает со всеми. Разница в том, что для меня мир уже встал с ног на голову - поздно упрекать меня в субъективизме.
Я продолжил этот вялый спор, не особо задумываясь над его темой. Мои мысли больше занимало морщинистое лицо с резкими чертами. Лицо Бродяги. Его появление - весьма дурной поворот событий.
Аня допила чай и ушла в спальню, а я остался сидеть на кухне до самого рассвета. А когда рассвет был уже близок, я сделал то, чего не делал с тех пор, как нашел Аню: покинул ее квартиру в одиночку. В сером сумраке и цветном тумане пробуждающегося города я как безумный рыскал по улицам в поисках входа в подземелья. Память не подвела: я его нашел. Я метался по подземным коридорам, распугивая знаком злых черных теней и выискивая любые источники информации о моем незваном ночном госте. Я был близок к тому, чтобы попытаться допросить Голодного Духа, хотя эти твари, обуреваемые сотнями различных неисполненных желаний, могут быть весьма опасны.
Впрочем, допрос такого рода мне не понадобился: на моем пути встретился относительно молодой призрак, который сказал, что Бродяга вообще редко появляется в подземельях: он нашел себе какой-то подвал где-то на улице им. Дзержинского и днем прячется там, в гордом одиночестве.
Фактически, это мне не дало ничего. Сразу после заката я вернулся к Ане с твердым намерением всеми силами оградить ее от присутствия Бродяги.
Я опоздал.
Бродяга сидел напротив нее на моем любимом стуле. По Аниному лицу я понял - она не видит его, но чувствует. Отлично понимает, что перед ней кто-то чужой. Бродяга что-то шепчет своим вкрадчивым голосом, но я знаю - Анечка не слышит его. Ей очень тревожно и неприятно его общество.
Все это я чувствовал сквозь кирпичную стену дома. Я задержался перед этой стеной лишь на мгновение, а потом рванул в комнату, прямо сквозь кирпич, рассчитывая на эффект неожиданности. Но Бродяга успел заметить меня: в миг, когда я ворвался в помещение, блеснула багровая вспышка - старый дух воспользовался знаком. Меня оттеснило в угол и скрутило от боли.
Но я тоже был не прост. Боль помогла мне лучше сосредоточится: я тоже представил себе знак - и Бродяга покинул квартиру с обиженным воем.
- Что произошло? - с каким-то детским всхлипом спрашивает меня Аня. От звуков ее дрожащего голоса моя ярость утраивается - это ж надо было так довести девушку!
Отвечаю ей как можно более ровно и спокойно:
- Все в порядке. Просто считай, что двое мужчин из-за тебя слегка подрались.
- Это приятно, - Анечка неуверенно улыбнулась, и если бы у меня имелось сердце, я бы сказал, что от него отлегло.
- Не секрет, о чем вы тут так мило беседовали? Знаю, тебе не приятно...
- Да, не очень, - Аня скривилась, - неприятная личность. Он советовал мне держаться от тебя подальше: мол, так будет лучше для нас обоих...
У меня даже дыхание на минутку перехватило.
- Скотина! - сказал я, - завистливая скотина! Нет, я знал, что Бродяга - наглый мерзавец, но то, что он так натурально расписался в своей зависти!
С тех пор незваный гость стал постоянно омрачать нашу жизнь. Его приставания к Ане вводили меня в такое малоконтролируемое бешенство, что иногда мир вокруг терял свое привычное многоцветие и становился багрово-черным. Моя жизнь превратилась в сплошную борьбу: не допустить, не подпустить эту тварь к моей Анечке. Он часто пытался вступить в беседу, но в те дни я был не склонен к полемике.
Бог его знает, сколько времени это длилось - может, месяц, может и больше. Аня стала нервничать, и не раз предлагала мне покинуть Таганрог. Я знал, что если Бродяга захочет, он найдет нас в любом городе и в любой стране: для призраков границы - весьма условные линии на карте. Так или иначе, время потихоньку шло. Мой конкурент и сам постепенно становился все агрессивнее, он уже не пытался в чем-то нас убедить и просто досаждал по возможности. К примеру, однажды он попытался атаковать меня в компании пары Голодных Духов - ума не приложу, как он сумел с ними договориться, но тот случай едва не стоил жизни вашему покорному слуге. Наверно, в последовавшей за этим цепи событий есть большая доля моей вины. Я просто не мог разделить Аню с кем-то: банальная (и губительная) ревность. Знал ли я тогда, как сильно люблю ее?
В общем, после случая с Духами я твердо решил, что терпение мое кончилось и пора переходить к решительным действиям: как известно, лучшая защита - нападение. И, повстречав в очередной раз Бродягу, после короткого с ним поединка, я начал преследование. Мне тогда было не ведомо, что он давно уже подстроил мне ловушку и намеренно выводил из равновесия, чтобы я в нее попался.
Время близилось к полуночи. Светил серебристый месяц, тонкой полоской просвечивающий сквозь тучи. Звезд видно не было, фонарей не было вовсе, но света мне хватало: в такт моему настроению каждый камень светился холодным синеватым пламенем. Бродяга удирал, подстегиваемый моим знаком. Он летел по мерцающим улицам, я гнался за ним. В те дни я не знал, как могут убивать бесплотные создания, но у меня было твердое намерение покончить со своим конкурентом раз и навсегда. Он свернул в проулок, я за ним - и наткнулся на целый клубок живых черный теней. Злые шипящие твари окружили меня и той доли секунды, которая мне понадобилась, чтобы отделаться от них знаком хватило беглецу, чтобы скрыться. Я ошалело оглядывался, прикидывая, куда бы мог деться мой преследуемый - неразрешимая задача, учитывая, что он вполне способен при желании пройти сквозь стены. И в тот миг, когда я уже собирался вернуться к ожидавшей меня Ане, от стены ближайшего дома отделился серый силуэт. Сначала я принял его за еще одну тень и изготовился к бою, однако при некотором рассмотрении он оказался просто человеком. Я вздохнул с облегчением, а он вдруг наклонился к земле и резко прочертил что-то на асфальте. Я опустил взгляд вниз и увидел, что стою внутри вычерченного мелом круга, а этот человек только что замкнул его. Только одно меня всегда удивляло в Бродяге - его умение находить союзников, словно из ниоткуда.
Так или иначе, я оказался в самой крепкой тюрьме, какую только можно придумать. Конечно, первым делом я попытался покинуть очерченное мелом пространство. Конечно, у меня ничего не получилось. Круг чертили намеренно - а это значит, я не смогу его пересечь. Мне оставалось ждать, когда начнется рассвет, и горячие лучи солнца сведут меня с ума той адской мукой, которую они порождают в Тонкой материи.
Я опустился на асфальт. Круг был достаточно широк - я мог бы в нем и лечь, но не испытывал такого желания.
Из-за одной из стен, как кукловод из-за кулис, появился Бродяга. Я даже не сразу обратил на него внимание, а даже когда обратил, мне хватило ума только буркнуть: "явление Христа народу". Он никак не отреагировал на колкость. Спокойно подошел к самому краю моей меловой темницы, внимательно, изучающее посмотрел на меня, слегка наклонив голову на бок. Потом тихим бесцветным голосом произнес:
- Ты хотел бы иметь тело?
- Что? - я аж оторопел. Вот уж чего не ожидал, так это такого предложения.
- Просто ответь, - так же сухо сказал Бродяга, - ты хотел бы иметь тело?
- Вообще-то да, но...
- Тогда, - перебил он меня, - я могу предложить тебе сделку. Тот дух, что отнял твое тело - мой старый должник. Нас связывает древняя клятва, и он не сможет отказаться от нее. Он вернет тебе тело. Но взамен нам понадобится жизнь твоей Анны. Ты согласен?
- Нет!
- Подумай, - Бродяга усмехнулся, в его голосе прорезались истеричные нотки. - А ей так будет даже легче. Ты же помнишь, что чтобы кто-то был счастливым, кто-то другой должен быть несчастлив. Чтобы у кого-то появилось тело, надо это тело отобрать у кого-нибудь еще. Ты же помнишь, что такое закон мирового равновесия?
- Я в него не верю, - произнес я шепотом, но мой враг конечно услышал меня, ибо мой голос колебал не воздух а саму ткань бытия.
- Это твое дело. Но эта твоя девка, - он зло усмехнулся, - она все равно умрет. Так будет лучше. А ты - дурак.
Я промолчал, и мой враг оставил меня в одиночестве. Сколько раз я кидался на незримые стены очерченного круга? Сколько раз я ударялся о них и падал, обожженный багрово-фиолетовыми вспышками? Наконец, силы покинули меня, и после очередного падения я просто не стал подниматься - остался лежать, глядя в небо. Я ждал, когда придет рассвет и принесет с собой безумие, в надежде, что оно избавит меня от боли. Но рассвета я так и не дождался. Через несколько минут с неба упала и пронзила составляющую меня тонкую материю первая дождевая капля. А еще через пару мгновений на землю обрушился ливень, смывая к чертовой матери неровный меловой круг. Так я покинул свою тюрьму и рванул в сторону Аниной квартиры: напрямую, сквозь стены домов и прочие материальные предметы, попадавшиеся мне на пути. Честно говоря, я боялся и ожидал застать в комнате ее остывающий труп. Но мой враг словно сознательно все рассчитал и медлил, дожидаясь меня. Я услышал его голос еще за пределами квартиры:
- Я делаю это для твоего же блага, - забормотал Бродяга, - Она сдерживает тебя иллюзорным счастьем, она парализует твою волю к развитию, к борьбе. Ее быть не должно...
Он продолжал говорить, но я уже не слышал. Время текло томительно медленно, будто сквозь кисель я просачивался вперед, туда, где рядом с моей возлюбленной стоял этот страшный тип с холодной, как лед, душой. В своем шизофреническом бреде Бродяга намеренно опускал Анино имя, без конца повторяя: "она, она, она", это раздражало; я буквально видел, как внутри меня вскипает ярость.
Я наконец ворвался в помещение и в этот миг он потянулся к ее сердцу, и Аня упала замертво. Так я узнал, что подобные мне существа могут гасить чужую жизнь - все что для этого требуется - это ярость, сконцентрированная жажда убийства. И у меня ее хватило. Я рванулся к Бродяге, а он в ужасе побежал от меня. Глупо. Рано или поздно он замедлит движение - и тогда я его догоню. От меня не спрятаться, не скрыться: любое живое существо оставляет следы.
Глава третья. Путь
Я почти догнал его в Ростове-на-Дону. Уже зарождался рассвет и Бродяга просто не смог продолжать бегство. Но это ему и не понадобилось. Он нырнул в тень какого-то старого домины, я кинулся за ним: подъезд, лестничная клетка, квартира. Сквозь двери, а то и сквозь стены. Бродяга кинулся в маленькую темную комнатушку. Я торжествовал, ибо мне казалось, что я настиг его. Но последовать за беглецом было невозможно - дверной косяк ожег меня вырезанными на нем рунами. Все что мне оставалось, это сидеть на пороге и наблюдать. Я перешел в осаду.
В комнате с необычайно высоким потолком, за столиком с компьютером, стоящим под плотно зашторенным окном, неподвижно замерев в громоздком кресле, сидел человек в черном.
- Здравствуй, Автор! - поприветствовал его Бродяга. Человек встрепенулся и перевел на своего гостя тяжелый взгляд темных глаз.
- А, мой бродячий друг, - хрипло сказал он, - рад видеть. Ты еще помнишь, что плата за постой у меня - это истории?
Бродяга кивнул:
- Да, давненько не виделись. Над чем сейчас работаешь?
- Да вот посмотри.
Автор указал на монитор компьютера. Будь я человеком, ни за что не разглядел бы, что там написано. Но я не человек...
Adabsurdum.
Я шел по темной улице. Алым светлячком вспыхивал огонек сигареты - единственный источник света, если не считать редких фонарей да леденцового сияния в окнах приземистых одноэтажных домишек.
Район был самый что ни на есть бандитский, да что с того - пойди найди в моем сумрачно-темном городе местечко, где можно спокойно прогуляться после заката. Мы, урбанистические крысы, уже привыкли. Приспособились. Адоптировались. Нарастили себе необходимое чутье, крепкие ноги и прочие необходимые для выживания признаки.
Я мысленно усмехнулся: вот, что значит - наобщался с генетиком. Долой, долой из головы эту чушь - моему бедному безумному "венцу мудрости" и так приходится несладко. Что же, оно и к лучшему - не далее как сегодня мне говорили, что все великие свершения совершаются людьми безумными. Девушка, которая "посвящала" меня в таинства этой, честно сказать, не самой оригинальной теории, утверждала: внутри рамок обывательского мировоззрения все уже сделано и изучено; чтобы сделать что-нибудь новое, нужно выйти за эти рамки.
- А людей, которые выходят за эти рамки, - утверждала она, - остальные называют безумцами.
Я, посмеиваясь, спорил. Не потому, что не был согласен с этой теорией - я видел в ней рациональное звено - а просто потому, что теории, основанные на обобщениях (проще говоря, начинающиеся со слов "все, всё" и пр.) вызывают у меня интуитивное сомнение. Наверно, виноват учебник философии, который, опираясь на Френсиса Бекона, советовал быть очень осторожным с дедукцией. И по тому же принципу я продолжил вечный спор все с той же девушкой на тему субъективизма.
- Все - иллюзия! - говорила она - и я тут же кидался логически опровергать это утверждение, ибо всегда считал его заблуждением, к тому же опасным. Когда-то я даже мог четко сформулировать, в чем заключается его опасность; впрочем, эти сочиненные на пьяную голову теоретические выкладки уже благополучно забыты, и со мной бесценным грузом осталось смутное знание "это - ложь".
В конце концов, что есть иллюзия? И если иллюзия - все, то что есть реальность?
Так, в беседе, то вялой, то жаркой я проводил ее до порога и с чувством выполненного рыцарского долга направился домой.
Я шел легко, хотя сердце слегка щемило. Расставаться всегда грустно. Туфли щелкали по остаткам раздолбанного асфальта: дорога была - не приведи Господи! Вторя моей сигарете, мигая, светился магазинчик продуктово-пиво-водочного содержания, у которого дорога разделялась подобно букве "Y". Помню, как я в первый раз возвращался этой дорогой домой и по ошибке свернул не туда. Вышел я, естественно, на кладбище - а куда же еще? Черт его знает, какая сила тянула меня в такие места. Как в анекдоте: "доктор, зачем вы прописали этому пациенту грязевые ванны? - Пусть привыкает к земле".
Впрочем, больше я дорогой не ошибался - ноги уже успели запомнить направление, и сами несли меня, не загружая голову. Голова, обрадовавшись неожиданной свободе, начала глазеть по сторонам. Близорукость, подстегнутая сумраком, тут же ниспослала мне видение: пригрезилось, будто на дороге передо мной стояли две ноги. Тела над ними видно не было и разум, не пьянеющий даже когда все остальное уже готово отключиться, истерически заверещал, что такого быть не может.
"Помолчи, - сказал я ему, - дай поработать воображению". Разум что-то пробурчал в ответ и обиженно замолчал. Я вгляделся и увидел, что одна из "ног", стоящих в темноте в метрах пяти-шести от меня была короче другой. Было в этом что-то от Дали.
Я подошел ближе, таинственные конечности, освобожденные от укутавшего их мрака, на проверку оказались всего лишь двумя пнями. Разум торжествовал. А я пожал плечами - и двинулся дальше.
Вообще-то не в моих привычках оглядываться - я делаю это довольно редко. Наверно, виноваты прочитанные в детстве сказки, хором советующие этого не делать. Но в этот раз я оглянулся. Короткий взгляд через левое плечо открыл, что сзади меня стояли все те же две ноги. Мне показалось, что я даже разглядел ботинки.
Двигаюсь дальше. Иду бойко - мимо мелькают силуэты домов, по-деревенски огороженных заборами. Потом иду мимо пятиэтажки - на их фоне она выглядит просто небоскребом. И вижу, как впереди меня словно оторвавшись из тьмы, клубящейся под посаженным у дороги деревом, вырастают две тени. Тени обретают объем и превращаются в два человеческих силуэта.
"Двое мужчин, - решаю я, - судя по крупным очертаниям. Походка странная. Под пивком, наверное..."
Хожу я быстро, намного быстрее большинства прохожих, поэтому постепенно догоняю эти две черные фигуры. И вижу, что они держатся за руки.
"Наверно, одна из них - женщина" - делаю нехитрый вывод. Но вот луч фонаря, уж он-то прольет свет на это дело... в прямом смысле.
В самом деле, фигуры входят в освященный круг, и я понимаю, что глаза врали мне - передо мной две женщины. Средний возраст, обилие косметики на некрасивых лицах, полные рыхлые тела - в общем, ничего примечательного...
...
- Ну и как тебе? - спросил человек в черном у Бродяги. Тот покачал головой:
- Заумно. Боливарийщиной отдает.
Автор усмехнулся:
- Скорее уж Ивановщиной. Боливарийщина - это если бы я зарифмовал этот бред.
Эти двое улыбнулись друг другу - очевидно, это была шутка, понятная только им двоим.
- Чем-то напоминает Хармса. Знаешь такого? - все так же шутливо продолжил мой враг.
- Увы. Даниил Хармс - один из тех писателей, которых я имел несчастье осчастливить своим вниманием.
- Нет, если серьезно, начало любопытное, - неожиданно заметил Бродяга, - но хотел бы я знать, что именно ты хочешь сказать этим своим произведением...
Автор задумался.
- Сам не знаю, - сказал он, - А я должен что-то сказать? Я, слава Богу, не на митинге. Меня, честно говоря, всегда смущало такое отношение к искусству: распотрошить, вычленить идею и пойти дальше. Немножко потребительский подход.
- Книги должны чему-то учить, - я с неожиданностью узнал в речи Бродяги свои собственные фразы.
- Да ничего они никому не должны! - неожиданно зло ответил Автор. - Могут, конечно, но совсем не обязаны. Меня иногда спрашивают: "какие книги повлияли на ваше мировоззрение?". А я знаю - какие? Все, которые прочитал и еще некоторые, о которых слышал. И вместе с тем, мое мировоззрение - это только мое, строго субъективное, сугубо личное и трудновыразимое. Можно конечно сказать, что один писатель оказал на меня большее влияние, чем другой, но поскольку не существует точных единиц измерения, достоверность этого утверждения весьма условна. Какой писатель оказал на тебя большее влияние - Роберт Шекли или Роберт Асприн?
Бродяга помолчал и неуверенно ответил:
- Мне больше нравится Асприн.
- А я не спрашиваю, кто из них тебе больше нравится, - ехидно ответил Человек в черном,- потому что не понимаю, как их вообще можно сравнивать: Асприна я читаю, чтобы отдохнуть и снять стресс; Шекли обогащает меня новыми мыслями. Но кто из них оказал большее влияние, вот в чем вопрос!
- Не забиваю себе этим голову и тебе не советую, - грубо отозвался Бродяга.
- Ну да, - кивнул Автор, - я и забыл, что ты любишь простые и прагматичные подходы. Ладно, раз о литературе мы с тобой уже поговорили, давай, рассказывай свою историю - не забыл, что я еще не взял с тебя плату?
Бродяга помолчал и начал:
- Когда-то очень давно, когда тебя еще и на свете не было, а я был еще молодым бестелесным духом, я встретил одну очаровательную молодую девушку. У нее был редкий дар - она умела говорить с духами, как и ты...
Автор кивнул, а я затаил дыхание. Бродяга продолжал, не обращая ни на кого внимание, говоря неспешно, с частыми долгими паузами:
- ... мы быстро сдружились - мне больше не с кем было общаться. Я стал ее ночной тенью, и, сам того не ведая, прочно оградил ее от всех своих соперников - и телесных и духов. Я полюбил ее, страстно, жадно и малоутолимо. Мы прожили вместе много лет, и ей также казалось, что она любит меня. Она старела, но моя любовь к ней не гасла. Но ей хотелось (большей частью - неосознанно) иметь полноценную жизнь. Но, вместо того, чтобы послать меня подальше, она решилась стать моим подобием. Постепенно постигая искусство Странствия, моя возлюбленная могла подолгу быть вне тела. Однако этого было для нее недостаточно и она решила идти до конца, и у нее получилось: заснув в ванне со вскрытыми венами, она проснулась бесплотным духом. И вот тогда-то она поняла, как много на самом деле потеряла. Ее тяготила новая свобода и воспоминания об упущенных возможностях. Вся ее жизнь превратилась в бесконечное страдание. Она просила меня окончить ее существование, но искусство Смерти для существ вроде меня требует полнейшей концентрации желания и воли. Я просто не смог ее убить. Она окончательно утратила разум, да и я с тех пор, как говорят, "не в себе". Мы расстались, но я все еще люблю ее.
А недавно я встретил парочку, шедшую точно тем же путем. Я прервал бренное существование несчастной девушки, которая уже начинала страдать, а ее разгневанный друг гонится за мной, чтобы рассчитаться. Вон он, стоит за твоей Незримой Дверью, можешь посмотреть! - сказал Бродяга Автору, и посмотрел прямо на меня, словно увидел в первый раз.
Я ответил Бродяге испепеляющим взглядом. Что бы он там не думал о себе, ему никто не давал права распоряжаться чужими жизнями. А Автор даже не взглянул в нашу сторону. Он уже минут пять, как спал, откинувшись в своем кресле и изредка посапывая.
Я рванулся вперед, прямо сквозь дверной косяк с вырисованными на нем рунами и легко прошел в комнату: пока маг спит, дремлет и его магия.
Враг мой тоже не терял время даром. Я, правда, не сразу понял смысл его действий: вместо того, чтобы будить хозяина или бежать, он наклонился над монитором и, казалось, внимательно вчитался в строки. Тонкая материя, составляющая его форму, померкла, стала полупрозрачной, а затем и вовсе исчезла. Если не считать спящего Автора, я остался в комнате один. Случилось то, чего я боялся - временная остановка. Навалилась боль, про которую помогала забыть моя сумасшедшая погоня. Мне было так грустно и одиноко, что хотелось взвыть от тоски.
Но надо было действовать. Я тоже склонился над экраном. Перечитал нехитрый неоконченный рассказ - но это нисколечко не помогло. Однако я словно почувствовал легкое дуновение ветра. Мне казалось, он и хотел бы забрать меня с собой - но мешал прочный якорь, которым я держался за окружающий мир. И я попробовал еще раз.
Для начала - расслабиться. Отвлечься и от шума за окном и от дыхания спящего Автора. Отвлечься от смысла и сюжетной линии, присутствующих в тексте. Ветер вокруг меня стал крепнуть, взревел, будто раненый зверь. На секунду я словно ослеп, а спустя еще одно мгновение очутился посреди огромной степи. И в то мгновение слепоты мне показалось, что предо мной открывается огромная дверь. Позже - много позже - я узнал, что открыть такую дверь может практически любой текст и от его качеств во многом зависит то, что окажется за ней.
Итак, я очутился посреди голой степи. Гасло, синея, вечернее небо. Я улавливал тысячи нюансов цвета, миллиарды запахов иссохших трав и выжженной палящим солнцем земли. И среди всего этого многообразия четко чувствовался размазанный в воздухе гнилостно-тлетворный след моего врага. Каждый, кому доводилось отнимать человеческую жизнь, источает вокруг себя этакое губительное сияние, эти миазмы, почти осязаемые для Тонкой материи.
Идти по такому следу было не то, чтобы очень приятно, но, по крайней мере - легко. И я пошел.
Ночь длилась долго - почти вечность. К счастью, конечно - у меня не было никакой возможности укрыться от солнечных лучей. Я неслышно ступал по земле, не приминая трав, в которых шумел ветер. Бродяга был где-то рядом, но я думал не о мести и даже не о справедливости, а просто о долге. Я должен его убить. Не потому, что я этого хочу (а я хочу), а потому, что так нужно. Это правильно.
Или, возможно, нет. Возможно, мне просто нравится кормить себя иллюзиями. Кому какая разница? Лично мне - никакой. Просто так легли карты. Просто такой сценарий. Эх, нашел бы режиссера - набил бы ему морду. Только это бы не помогло - у любого кукловода есть свои ниточки, за которые его кто-то тянет. Мне почему-то вспомнился один из разговоров с Аней.
- Я верю, что все в мире имеет причину и следствие; каждая причина является следствием другой причины и каждое следствие само по себе является причиной; так обстоит со всем, кроме одной вещи, - говорила она, склоняя голову набок, так, что локон белых волос спускался по щеке к подбородку.
- Какой же?
- Бога. Он является первопричиной.
Впереди сухая земля вздыбилась весьма ощутимым холмом. Когда я взбирался по нему, подул ветер, он имел пурпурно-фиолетовый оттенок, и сквозь этот поток трудно было разглядеть, что ждет меня по ту сторону. И все-таки, ветер был мне симпатичен, я мог его понять. Ветер испытывал почти человеческие чувства: стеснение и любопытство; а его желание понравиться неожиданному гостю излучал некую теплоту. Я позволил стихии пройти сквозь меня - это не сложно, когда ты всего лишь сгусток эфира. Но, поиграв с Тонкой материей, мой неожиданный друг угомонился и, стоя на вершине холма, я смог увидеть сияющий в темноте город.
В начале он показался мне миражом: огромный город, раскинувшийся посреди Великой Пустоши. Наверно, в некотором смысле он и был миражом, фата-морганой, не доброй и не злой - просто существующей.
Я уже знал, правда в теории, что многие зачарованные города любят прятаться в пустых местах: очевидно, им претит обилие наблюдателей. Однако случайным путникам такие места всегда рады - раз уж свезло оказаться в нужное время в нужном месте, значит, сама судьба так велит. Весьма мудрый подход, не так ли?
Город, встреченный мной на пути, был странным; здания имели причудливые формы и самые разные размеры; почти безлюдные улицы изобиловали неожиданными поворотами и пересекались под самыми непредсказуемыми углами. При взгляде на городскую архитектуру возникало чувство, будто у проектировщиков не нашлось под руками ни одной линейки или все они дали обет избегать прямых линий. Улицы этого урбанистического чудовища были, как я уже говорил, почти безлюдны (что не удивительно, учитывая время суток), а имевшиеся в наличие редкие прохожие явно никуда не спешили: все как один шли неспешным ровным шагом, кутаясь в тяжелые плащи и куртки и даже Тонкая материя, заменявшая мне плоть, порой ощущала их холод. Для горожан я был незрим, но они как-то ощущали мое присутствие: по крайней мере, на меня никто не натолкнулся, это и радовало и пугало - я ведь уже так привык быть невидимкой и уклоняться от прохожих, что в первые мгновения прогулки по улице у меня было такое чувство, будто началась паранойя.
Дух этого города был каким-то странным. Холодным, мрачным, страшным. А ведь известно, что дух места наилучшим образом отражает характер его обитателей, каковые, несмотря на свою малочисленность (а может и благодаря ей) казались мне людьми приятными, даже милыми: они вежливо раскланивались друг с другом, разговаривали вполголоса и вообще вели себя как английские джентльмены. Однако, присмотревшись внимательнее, я заметил во всей этой идиллической картине нотки наигранности, холодной отстраненности и банального лицемерия. Это напомнило мне о моей учебе в институте. Когда я только поступил, на моем курсе сразу объявился один тип, который очень мне не понравился. Эта была взаимная антипатия, ничем, казалось бы, не мотивированная, но абсолютно бескомпромиссная. Так или иначе, у нас никогда не находилось поводов для драки и мы просто игнорировали друг друга; в те же редкие моменты, когда учебная необходимость заставляла нас сотрудничать, мы общались с тем же холодным пиететом, что присущ дуэлянтам... и жителям этого вот странного местечка.
Незримой тенью скользил я вдоль причудливо изгибающихся стен, заглядывал в глаза горожан: они всегда отвечали мне колючими злыми взглядами, от которых становилось как-то смутно не по себе. И в то же время я уверен, что никто из встреченных мной не отдавал себе отчета в том, что пугает своим взглядом какое-нибудь эфирное создание: моя незаметность в этом месте была обусловлена не столько бестелесным состоянием, сколько абсолютным безразличием со стороны окружающих. Я практически уверен: захоти они - увидели бы меня как миленького, и никуда бы я не делся от их глубоких колючих глаз.
Но захотел только один. А вот я не сразу заметил, что за мной следует серый силуэт человека в тяжелом плаще. У меня-то была другая задача: я шел по путанному следу Бродяги, а в такой ситуации как-то не приходят в голову мысли о том, что я и сам могу стать объектом преследования. Я бы и дальше не замечал этого, если бы в одном из маленьких темных переулков меня не окликнули. Впрочем, никакого звука не было - просто я вдруг почувствовал чужое пристальное внимание. Поначалу это любопытство показалось мне враждебным, но поскольку причинить вред бестелесной сущности есть задача трудно выполнимая, я решительно оглянулся.
Человек в плаще стоял на почтительном расстоянии от меня. Сколько я не вглядывался, не мог разглядеть его лицо, спрятанное в тени под шапкой черных как смоль волос. Тусклый свет звезд вычерчивал контур его фигуры и лучи, будто струи, текли между складками материи, придавая мистически-сюрреалистический вид.
Я счел необходимым потянуть сделанную паузу. Если уж не поленился этот незнакомец пройти за мной несколько кварталов, так пусть сам объясняет, зачем ему это понадобилась. Как я и рассчитывал, он в скоре не выдержал:
- Ну здравствуй, гость! - в его красивом низком голосе слышались нотки печальной насмешливости. - Как тебе наш городишко?
Я пожал плечами, потом понял, что незнакомец меня не видит, и нехотя ответил:
- Да так, ничего себе.
- И что же привело уважаемого Странника в наши края?
- Я не Странник, - признаюсь, сам удивляясь своей честности, - просто призрак. Я здесь по делу.
И вот тут мой собеседник рассмеялся. Плечи под плащом мелко затряслись, по переулку, разбиваясь о каменные стены, пронеслись хрипловатые звуки этого смеха. Мне не понравилось то, как он смеется.
- Надо же... по делу... - сквозь смех простонал незнакомец, - хотел бы я знать, какие дела могут быть в Граде Безнаказанных? Ну что же, уважаемый призрак, не откажитесь пропустить по стаканчику со старожилом?
- Почему бы и нет, - с некоторым удивлением ответил я, про себя решив, что Бродяга может и подождать. - Только со стаканчиками в моем состоянии дело обстоит довольно туго.
- Какая ерунда, - махнул рукой этот странный тип, - Прошу за мной.
И я последовал за ним. Через два поворота мы очутились рядом с сияющими окнами какой-то забегаловки местного масштаба. Место оказалось уютным - с некоторым "закосом" под средневековье, но все же довольно комфортное: громоздкие деревянные столы и тяжелые резные стулья. Я и мой неожиданный знакомый приземлились за самый дальний угловой столик. В тусклом свете я смог, наконец, разглядеть тонкие и вместе с тем хищные черты его лица.
Рядом со столиком будто по волшебству появился официант, внимательный и молчаливый.
Пока мы ждали заказа, он счел должным представиться.
- Меня зовут Жиль. Жиль де Ляваль, если точнее, - он склонил голову на бок, очевидно, ожидая моей реакции. Но мне-то что, я это имя в первый раз слышу.
- Алексей, - ответил я.
Рядом вновь возник официант и изящным жестом водрузил на стол наш заказ: вино рядом с Жилем и маленькую, размером с блюдце, разогретую почти докрасна жаровню возле моего лица. Приглядевшись, я заметил, как заколебался, нагреваясь, воздух вокруг нее. Для моего сверхчеловеческого зрения расходящиеся вокруг теплого предмета волны воздуха приобретали особый грязно-желтый цветовой оттенок. Мой собеседник, натянуто улыбаясь, достал из внутреннего кармана своего плаща небольшой кожаный кисет с каким-то порошком. Порошок имел серо-зеленый цвет и обладал аурой мертвой травы. Все с той же деланной полуулыбкой де Ляваль сыпанул щепотку порошка на жаровню. Она мигом закурилась тонкой струйкой сизого дыма. Дымок равномерно поднялся над жаровней сантиметров на пять-шесть, а затем начал плавно растекаться, образуя туманное облачко.
- Вдохните, - посоветовал мне Жиль.
Я доверчиво потянулся к дыму. За свое доверие я расплатился, едва лишь сизые клубы соприкоснулись с образующей меня Тонкой материей. Ощущения напоминали враждебное применение знака, с той разницей, что я не отлетел от стола. Боль, отвращение, страх - этих понятий просто недостаточно, чтобы описать мои ощущения. Будь у меня тело - его бы уже, наверное, вырвало. Но тела не было, поэтому несколько мгновений пришлось мучиться от невообразимой "душевной тошноты".
Одно хорошо - нахлынувшие на меня ощущения прошли быстро и столь же внезапно, как и начались. Осталась некоторая странная тяжесть - ничего подобного я раньше не испытывал. Оглядевшись, я заметил, что над жаровней больше нет облачка дыма, а все посетители забегаловки косились на меня. Отвыкший от такого откровенного внимания, я оглядел себя и увидел, что сизый дым заполнил Тонкую материю и теперь я стал вполне видимым с материальной точки зрения.
Я поднял взгляд на хитреца Жиля.
- Извините, - без тени раскаянья произнес этот тип, - я привык смотреть в глаза тем, с кем разговариваю.
- Но... черт возьми... как? - только и сумел выдавить я.
- Я когда-то был алхимиком, - признался он. - Порошок - мое детище. Правда у него есть куча побочных действий и продолжительность эффекта оставляет желать лучшего.
- Сколько?
- Через пару часов снова станете бесплотным духом.
Мы помолчали. Мне, конечно, о многом хотелось спросить, относительно этого города, но я затаил на душе тень обиды и действовал по старому принципу: сделал пазу - тяни ее, сколько можешь.
- И что же привело делового призрака в наши широты? - не выдержал Жиль. Я вообще так понял, что этот мрачный с виду человек в глубине был общительным и веселым. Нет, не так: ироничным. Он просто смотрел на мир с каким-то призрением и превосходством - как бредущий среди плебса Цезарь или как ссыльный бог. Я уже изготовился для ответа, но он опередил меня: - Постойте, я сам угадаю. Вы участник погони, верно? Весь вопрос в том, беглец вы или мститель, окрыленный пламенем справедливой ярости.
- Второе. Но мне не нравится то, как вы это говорите, - ответил я.
Жиль издал неприятный смешок:
- А чего вы хотели? Я уже так устал от вечной битвы добра со злом, причем, замете, каждый участник причисляет себя исключительно к первой стороне. В любом случае, в этом месте бинарная логика теряет свою актуальность. В Городе Безнаказанных нет смерти, нет старости и почти нет боли. Вы, конечно, можете сказать своему обидчику все, что про него думаете, но вряд ли это вас удовлетворит, верно?
Я кивнул, чувствуя подступающую злость и отчаяние. Де Ляваль продолжил:
- В Городе Безнаказанных можно находиться сколь угодно долго; многие так и делают - одни из страха возмездия, другие - выжидая в засаде, пока намеченная жертва покинет это место. Но весь фокус в привычке. Постепенно привыкаешь к этому могильному холоду и гробовому спокойствию. И говоришь себе - я могу уйти в любой момент. Говоришь так, пока не понимаешь - не можешь. Это место - большая ловушка. Бегите отсюда, друг мой, и бегите как можно скорее!
- Я не уйду отсюда, пока не повстречаюсь с человеком... то есть с духом, за которым я гнался.
- Интересно, а что он натворил?
- Интересно, а что натворили вы, Жиль?
Бывший алхимик тяжело вздохнул:
- Я убивал ради великой и благой идеи - в мое время это было популярно.
- Это популярно во все времена, - парировал я.
- Верно. И все-таки мои современники меня немного не поняли. Так или иначе, я ушел из суетного и костного мира, унося за собой кучу серых и пустых жизней. Как и всякий алхимик, я искал бессмертие - что, если жизнь одного великого человека стоит нескольких глупцов и дураков? Разве это преступление - отнять их? Разве полководец не пошлет вперед солдат, прежде чем сам кинется в битву? Не торопись вешать ярлыки вроде "подлости" и "трусости". Сперва подумай - и взвесь хорошенько на чашах весов.
Задумавшись, я отметил, что пару месяцев назад, пожалуй, был бы потрясен его речью. Но в тот момент, кода он мне все это рассказывал, я с удивлением обнаружил, что не испытываю каких-либо особо сильных эмоций. Подведя итог под своими чувствами, я поделился со своим собеседником неожиданным открытием:
- Вы знаете, - несмело, чуть смутившись, сказал я, - а ведь я по большей части не люблю людей.
Он по-отечески улыбнулся:
- А ты и не должен, - он как-то незаметно перешел на "ты", но мне было все равно. - Кто вообще сказал, что любовь к людям - это такое уж великое благо? Личность, отдельно взятая личность - вот, что нуждается в любви. А "люди", как абстрактное понятие, в нашей любви не нуждаются совершенно. Человечество нуждается в стимулах к развитию, в том, что заставит его оторвать морду от кормушки и посмотреть по сторонам. Любить человечество - глупо и преступно.
- Но я - человек, - несмело возражаю.
- Взгляни на себя в зеркало, - усмехается Жиль.
- Но я был...
- Ну да. А я вот и сейчас в некотором роде... Это не столь важно. Человеку свойственна самовлюбленность. Ему кажется, что если он будет любить всех окружающих, они ответят ему взаимностью. Что подтверждает еще одну аксиому: человеку свойственно заблуждаться...
Он продолжал говорить, но слушать становилось все труднее. Слова, подобные прозрачным стеклянным шарам перекатывались в бархатном полумраке бара. Они не имели никакого значения; я внезапно увидел себя словно бы со стороны: что я делаю? И зачем? Миг - и небольшое усилие подарило ясность мыслей: Жиль де Ляваль сплетал вокруг меня паутину, уводя в глубины пустой и бессмысленной демагогии. И если я вынужден был иногда подчиняться течению его логики, это еще не говорило о правоте моего собеседника - только о моей слабости.