Кремнёв Евгений Николаевич : другие произведения.

В поисках кайфа

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Они когда-нибудь сойдутся - эти реальности!

  

В ПОИСКАХ КАЙФА

  
  
  

П Р О Л О Г

  
  
   Это приключение началось в 1989 году в провинциальном городе Н.
  
   Фамилия Коли была Адамов и кличка "Адам", прилипшая к нему с детства, заменила имя.
   Живя когда-то на окраине города, и имея, вдобавок, склонность к одиночеству, он пристрастился бродить по окрестным сопкам, удаляясь с годами все дальше и дальше, и повзрослев, по сезонам, ходил, то за папоротником, то за земляникой, то за грибами, то за шиповником, а также за лимонником, калиной и прочим.
   Восемь лет назад он впервые попробовал гашиш, и вектор его поисков круто изменился - главной страстью стал поиск "пятаков", а другие плоды земли служили теперь удобной ширмой.
   В отличие от малолеток, он был осторожен и знал меру. Круг друзей, отдававших дань зелью, был узок и жил он, как думалось, не вызывая подозрений ни стукачей, ни любопытных бабок с околоподъездных скамеек.
  
   В обществе всегда циркулируют какие-нибудь легенды - большие (если можно так выразиться), о которых знает каждый, и специфические - волнующие лишь посвященных. Легендами местных любителей кайфа были заброшенные деревни. Деревни эти зарастали коноплей в таких масштабах и первобытном буйстве, что все культурные "пятаки", даже самые обильные, по сравнению с ними были детским лепетом.
   Адам к этим легендам относился скептически, пока не побывал в одной такой деревне. Масштабы и нетронутость увиденного ошеломили его.
   На следующий год оказалось, что деревня эта уже не тайна, и по слухам, "спалили" там кого-то, и стали туда наведываться конные разъезды деревенских, а что это такое кое-кто уже знал: в лучшем случае - битье до потери памяти, в худшем - ментовка и за ней - "зона".
   Адам ни в коей мере не относил себя к когорте камикадзе, да и серьезно на эту деревню никогда не ставил, во-первых, из-за ее удаленности, во-вторых, памятуя об изречении: тайна лишь тогда тайна, когда ее знает один, да и тот в могиле.
   Два года назад он провел эксперимент, посеяв весной, в укромном месте, семена конопли, но результат был обескураживающий: не взошло ни единого кустика.
   Это растение, вызывавшее в нем мистический трепет, заросли которого он чуял за версту, и которое боготворил, имело одну особенность. Оно любило всяческое дерьмо. И поэтому посадка плантации, как Адам понял позднее, упиралась в очевидный тупик: чтобы растение выросло - нужно дерьмо, но все дерьмо скапливается вокруг человека и его скотины, а там трутся такие же, как он и менты. Круг замыкался и спасала только заброшенная деревня.
  
  
  

ЧАСТЬ 1

  

1

  
   Адам сидит на лавке, дожидаясь пригородного автобуса. Рядом стоит тяжелая сумка с лимонником, ноги гудят от трехчасового лазания по крутым склонам.
   Подходит дед с седым ежиком на голове. Он пьян, просит закурить. Потом садится рядом и ударяется в воспоминания "как раньше было".
   Адам, вежливости ради, поддакивает стариковскому трепу, слушает вполуха, но настораживается, когда дед говорит, мол, заимка когда-то у него была: коровы, овцы, ульи с пчёлами. Все сгинуло. Все прахом пошло. Чертовщина всякая началась, то козы дохнут, то корова взбесится, то сыновья пропали. Ушли и не вернулись... А че делать? Сруб разобрал - продал, и улики продал, а куды их девать? - дед понурился, вздохнул протяжно, - Эхэ-хэ... И отец мой, покойник, тама жил, и братаны его. Целый хуторок, считай, был, а теперь...
   Дед махнул рукой и выматерился.
  -- А где это? - осторожно спрашивает Адам.
  -- Д-а, тама, - дед неопределенно машет рукой, - за Сомовым озером.
   Адам лихорадочно придумывает наводящий вопрос.
  -- А там же дорог нет!
  -- Как так нет! А по верху! Она и сейчас, верно, есть. Заросла может. Да не-е. Угадать можно.
  -- Это не в том распадке, где осиновая роща? - хитрит Адам.
  -- Ну-у нет! Две сосны там стоит. Лет им по триста. Да они и сейчас там стоят. Куды им деться.
  -- А когда это случилось все? В смысле уехали вы оттуда?
  -- Куды там уехали. Считай - убежали. В шестьдесят четвертом ли-што ли!? А ну ее к едрене-фене!..
   Дед после сказанного сгорбился, присмурел и на продолжение разговора не откликнулся.
   Подъехал автобус.
  
   Адам все час десять минут пути проворачивал в уме стратегию поиска.
   Сомово озеро, тянувшееся под грядой сопок, он знал. И дорогу эту - заброшенную, с еле заметной колеей - тоже. Знал, что в первых четырех распадках быть ничего не может. Эти распадки были его открытием и тайной, и каждую осень он собирал там лимонник и дикий виноград. Дальше начиналась "терра инкогнита".
  

2

  
   ...Почти незаметная колея, существовавшая, видимо, благодаря охотникам, приводит его в узкую долину между сопок и исчезает на зеленом лугу у трех распадков.
   Адам сидит, по-турецки поджав ноги, жует бутерброд с колбасой, запивает чаем из термоса и рассеянно поглядывает на красно-желтые склоны.
   Распадок справа невелик и просматривается насквозь. Сосен в нем нет.
   Другой распадок открывается глубоким оврагом с мочалками корней в песчаных боках и завалами гнилого древья вдоль русла.
   Вход в левый распадок зарос густым кустарником и молодыми березами-осинами. Что там за ними - не видно.
   Поев, он кружит около этих зарослей, пытаясь обнаружить хоть какой-то намек на прошлое человеческое присутствие. Потом отбрасывает сомнения и углубляется в кустарниковые джунгли.
  
   ... Это продирание, кажется, никогда не кончится. Обзора нет и единственный указатель направления - уклоны.
   Перемахнув через овражек, он пробивается сквозь заросли багульника и оказывается в сквозном редколесье с нитями летающей паутины. Отирая пот, Адам оглядывается и не верит собственным глазам: вдали, между стволов берез, виднеются две сосновые верхушки.
   С громко стучащим сердцем, поминутно смахивая липнущую к лицу паутину, он почти бежит к заветным знакам.
   Березняк кончается и, сразу открывается: два черных столба, обозначающие несуществующие ворота, гниль завалившегося забора и дальше - стена сизых, покачиваемых ветром, зарослей.
   Две сосны молчаливыми стражами возвышаются над заветной плантацией.
   Под копчиком Адама сладко ноет. Ему кажется что поляну, отделяющую березняк от плантации, он перелетает по воздуху и, опомнившись, уже стоит у вожделенных растений, не смея верить в такую удачу. Наклонив одно из них, он разглядывает бисеринки смолы, густо обсыпавшие пахучие головы, вдыхает будоражащий аромат, и испытывает чувства любовника, снимающего последние одежды с желанного тела.
   Он тут же принимается за работу и снимает с рук один и другой раз. Довольный результатом, он решает обойти плантацию вокруг: определить размеры и, самое главное, проверить: не был ли здесь кто-нибудь до него. Не утерпев, он приделывает маленькую "пяточку" и, раскурившись, дожидается прихода эйфорической волны.
  
   ... Где-то на периферии взгляда ему чудится движение, глухо бумкает и в затылок что-то ударяет. В глазах темнеет и тут же все проходит. Он оглядывается: нет никого. Какой странный "приход", думает Адам.
  
  
   ... - Слушай, а он очухается?
   - Думаю, где-то через часок.
   Два человека, остроносых и остроскулых, стоят над лежащим на спине Адамом. У одного в руке ружье.
   - Слушай, а он жив? - спрашивает тот, что помладше, совсем еще подросток.
   - Куда он денется, - отвечает второй, постарше и с ружьем.
   - А вдруг?
   - Резиновой пулей с такого расстояния? Жив на хрен! Проверено на собаках.
   Тот, что помладше, садится на корточки, слушает грудь. - Жи-ив, - говорит он с радостной улыбкой.
   - А куда он денется. Теперь чувак будет знать, что кайф тут просто убойный, в буквальном смысле. И не хрен сюда соваться. Он, кстати, не успел курнуть? - строго спрашивает он пацана, сидящего на корточках.
   - Да, не! Ты че! - уверяет второй снизу.
   - Точно?
   - Отвечаю!..
   - Смотри, не дай боже!..
  
   ...Вглубь распадка заросли тянутся метров на триста. Адам, почти дойдя до конца, удовлетворенно отмечает что "тертых" кустов нет и, перед тем как завернуть и обойти плантацию с другой стороны, оглядывается - ему хочется насладиться ее размерами. Но наслаждения не случается: то место, где он "приделывал пятку", теперь отделено от него дрожащим воздушным маревом, по густоте близким к желе, и кто-то там лежит, и над этим лежащим стоят двое. Адам от неожиданности пятится, цепляется пяткой за конопляный стебель и с громким треском валится в заросли. Он замирает, готовый при первых признаках погони вскочить и бежать куда глаза глядят.
   Так он сидит, как ему кажется, целую вечность, но ни топота погони, ни просто крадущихся шагов - не слышно. Со всей возможной осторожностью он встает и выглядывает из зарослей. Картина не изменилась. В том же мареве двое стоят над третьим, лежащим и, судя по движениям, о чем-то переговариваются. Голосов не слышно. Так они стоят еще минут пять, или пятьдесят? А потом, не спеша удаляются, а скорее размываются, в той стороне, откуда Адам пришел не далее как полчаса назад.
   Адам стоит, как натянутая струна, готовый при малейшей опасности то ли бежать, то ли кричать, он сам не поймет. Человек, по-прежнему лежит, не подавая признаков жизни. Наконец Адам решается и, по-кошачьи ступая, крадется к странному природному явлению. Всем телом он чувствует, как густеет и сопротивляется воздух, как по лицу и рукам бегут иголки слабых электрических разрядов, а кончики пальцев на руках и ногах начинает сводить судорога, но он упорно идет к лежащему человеку, хотя уже почти догадался кто это. Он достигает точки, откуда в состоянии разглядеть его лицо и замирает. Этот человек - Адам.
   Адам пристально разглядывает свою копию, чувствуя, как колени начинают слабеть, голова кружиться. Он резко разворачивается и, преодолевая сопротивление, бежит прочь от своей неподвижной копии.
   С другой стороны плантации, невидимый ранее из-за двухметровых растений, перед Адамом предстает то ли сарай, то ли амбар, но какой-то маленький, будто игрушечный, с проваленной крышей, с бревенчатыми стенами, поросшими мхом. Вокруг него стелется туман никак не вяжущийся с ветерком и послеполуденным солнцем.
  

3

  
  
   ... Адам стоит у самой кромки тумана и не решается двинуться дальше.
  
   ...Он бросает взгляд на полуоткрытую дверь хибары и она, вырастая в размерах, притягивает его к себе.
  
   Ноги Адама, отяжелев, сами собой шагают в туман и он, против желания, направляется к развалюхе и, наклонив голову, входит в низкую дверь.
   Свет, проникающий сквозь пролом в крыше, освещает пространство у самого входа. Толстый слой пыли, испещренный следами похожими на птичьи, подается под адамовыми ногами, в воздух взлетают пушистые хлопья и плывут в сумеречную глубь сарая.
   Заслонясь от света, он всматривается в сумрак и ему становится тоскливо до тошноты от пугающей непонятности увиденного: в самом углу, в маленьком резном креслице, спиной к нему, сидит... сидит в пурпурном халатике и видна куриная нога... это, что сидит, медленно поворачивает голову, растущую на глазах...
  
   ...Адам с ужасом смотрит в черное лицо с челюстью-клювом...
  
   ...Существо соскальзывает с креслица...
  
   ... Лицо Адама дергается, жилы на шее и руках вздуваются. Он валится набок, вздымая тучи пыли, и его тело бьет сильнейшая судорога.
   Большеголовое существо подбегает к нему на своих куриных ножках, вскакивает на голову и, завертевшись волчком, ввинчивается в лоб.
   Обливаясь потом, с выпученными глазами, Адам орет. - О, ты! Я - твой! Я только твой! Несказанная! Ничей больше! Больно, Несказанная! Пуст...
   Он внезапно затихает, словно подавившись.
  

4

  
   Очнувшись, Адам отряхивается от пыли, достает из рюкзака хлеб, колбасу, кладет около пустого кресла и выходит.
   Он обходит плантацию и попадает на еле заметную тропу, которая выводит его к лужку у трех распадков.
  
   ...Адам идет по гребню холма, принюхиваясь к ветру. Почувствовав едва уловимый запах, останавливается. Ветер крепчает, наполняется благоуханиями. Адам вдыхает его полной грудью и идет вниз, к реке.
  
   ...На берегу валяется старое байдарочное весло, два бревна. Он сдирает несколько лиан, связывает бревна в подобие плота и, оттолкнувшись от берега, плывет.
   Река медленно влечет ненадежное судно. Адам, балансируя веслом, стоит на плоту и вглядывается в прибрежный лес.
   Когда солнце, садясь, вызолотило верхушки сопок, он замечает в глубине прибрежного леса круглую фанзу с плетеным забором вокруг, коз, пасущихся рядом.
   Присев на колено, он гребет к берегу.
  
   Тряпичный полог фанзы откидывается и оттуда выходит меднолицый старик с монгольским лицом. Он глядит в Адама глазами-щелками, жует губами и жестом приглашает внутрь.
   Плошка, чадящая на стене, еле разгоняет сумрак. Посредине фанзы стоит тренога с чугунком.
   Старик усаживается на сиденье, наподобие лавки, вкруговую опоясывающем фанзу, кивает Адаму садиться рядом и раскуривает трубку. Сделав несколько затяжек, он говорит:
   - Человек. Давно человек здеся не видел. А он когда-нибудь да появится. Кудай ему деться! Земля хоть большой, но не так чтобы очень.
   Адам слушает, но говорить не может.
   Старик протягивает ему трубку. - На - оживись.
   Адам затягивается раз, другой и дурманящий дым, в котором сосредеточены вытяжки всех мыслимых и немыслимых растений, погружает его в розовый туман, и тут же голова делается ясной, а уста размыкаются.
   Он эйфорически улыбается и, влюбленно заглянув в стариковские глаза, протягивает ему трубку.
  -- А где же я нахожусь? И кто вы такой, дедушка?
  -- Да неуж-то не узнал? - старик отвечает уже и голосом другим и акцента восточного нет. - Вот чудак-человек! А разговор о заимке помнишь?
   Адам задумывается, потом пожимает плечами и улыбается. - Нет. Не помню.
   Старик опять протягиваеет ему трубку.
   И еще раз в адамовой голове проясняется, и память в полном объеме возвращается к нему. В мгновение вся жизнь проносится перед ним и, выпукло, последние события с кошмаром на заимке. Он стонет как от зубной боли и валится на топчан. - Я видел ее! - кричит он. - Я видел...
   Старик с неожиданной резвостью вскакивает на ноги и прерывет его. - Не говори имя! Нельзя! Табу, дурной твой башка! Бери трубка! Кури еще!..
   Он вставляет трубку между клацающих зубов Адама и заставляет затянуться, глубоко и несколько раз.
   И тут новая и совершенно хрустальная ясность нисходит на Адама. Вся прежняя жизнь сцепляется с недавним кошмаром в естественную и непугающую связь и та, имя которой табу, становится не страшной, но влекуще-загадочной.
   Тело его легко, как пушинка, и окажись он сейчас на воде, то и пошел бы по ней "яко по суху".
   Он опять садится, всматривается в старика, стоящего над ним, и сквозь монгольское лицо видит другое - поминутно проступающее под первым.
  -- Да, дедушка, я узнал тебя. Мы говорили с вами на остановке.
  -- Вот и хорошо.
   Старик опять устраивается на топчане.
  -- А зачем ты, дедушка, направил меня в распадок?
  -- Она приказала.
  -- Почему?
  -- Ты много раз близко ходил. Думал о деревьях, плодах, травах. Тосковал по ним. Хотел их. Жить хотел среди них, как другие хотят жить с женщинами. Ей такой и нужен.
   Адам краснеет.
  -- Зачем я ей?
  -- На свете мал-мало баланс поправить. Или нарушить. Смотря каким глазом взглянуть.
  -- Баланс чего?
   Старик очерчивает в воздухе круг. - Всего.
   Адам смотрит в потолок и ежится. - А сама она этот баланс поправить не может?
   Старик качает головой. - Никак не может. Пятьсот лет ее тут не было. И теперя поздно. Нужен посредник. Человек. В деревне еще, мал-мало, куда ни шло. А в городе никак нет. Железа много. Железо силу забирай. Никак она не может. А я уже устарел совсем - никудышный слуга. И Лилит пропала.
  -- Какая Лилит?
   Старик продолжает без видимой связи. - Ты будешь отцом сайманов. Лилит ищи среди мертвых.
  
   Старик откидывает полог и они выходят наружу.
   Под звездным небом густо синеет притихший лес, под плетнем спят козы и сталью отливает гладь реки.
   Он протягивает Адаму сверкающее перо, похожее на птичье.
  -- Теперь ты сайман. Иди, сайман, в город и найди Лилит!
  
  

5

  
   Странно горят уши.
   Войдя в квартиру, он откидывает длинные волосы, и смотрит в зеркало. Уши удлинились, а их острые концы обросли щетиной.
   Он щупает их. Ухмыляется. - Я - сайман. Отец сайманов.
   Звонит телефон. Адам снимает трубку.
   Звонит его новая пассия Олечка Томилина, "снятая" дней десять назад в кабаке и из-за женского нездоровья не показывавшаяся уже дней пять.
  -- Адам, - говорит Олечка, немного растягивая слова. - Приве-ет! Ты как?
  -- Ты как, Томилина?
  -- Я - в порядке. Ты куда запропастился?
  -- Общался с природой.
  -- И толк вышел?
  -- Еще какой! Ты не поверишь.
  -- А со мной пообщаться не хочешь?
  -- Спрашиваешь.
  -- Я, собственно, звоню из автомата у твоего дома. Пробегала тут мимо...
  -- Что ж не заходишь?
  -- Ну-у. Кто его знает. Вдруг попаду в глупое положение.
  -- А именно?
  -- Я почти неделю у тебя не была. Может ты еще раз в кабачок сходил.
  -- Ах, вон ты о чем. Нет - в кабак я больше не ходил.
  
  
   ...Повисев немного на Адаме, Олечка - еще та красотка, с огромными глазами анимэ и кроличьими зубами, придающими ее улыбке англо-саксонский шарм - с сумкой через плечо, исчезает в ванной. Оттуда она выходит в длинной рубахе на голое тело. В зале бросает сумку и вещи на кресло.
  
   ...Они лежат на разложенном диване. Адам, оторвавшись от ласк, тянется к тумбочке за презервативом.
  -- Сегодня можно в меня, - останавливает его Олечка интимным шепотом.
  -- Точно?.
  -- У-гу. Хочу чувствовать тебя еще ближе...
   Она впускает его в себя.
   Адам над ней, улыбается. Потом откидывает прядь с уха. Огромные глаза Олечки становятся еще больше.
  -- Что это!? - вскрикивает она и делает попытку высвободиться. Но Адам, схватив ее руки, распинает на диване. - Это называется "полюбите нас черненькими". Я - сайман!
   Он наваливается на нее всем телом.
  
  
   ...Олечка, недвижимая, лежит на диване, Адам, с сигаретой, - на кресле рядом. Он наблюдает как ее уши растут, острятся и покрываются щетиной.
   Очнувшись, подружка сползает с дивана, припадает к его ногам и лобызает их.
  -- Теперь уходи, - говорит он. - Ты знаешь, что тебе делать.
  
  
   ...В гулком кафельном морге двое людей - один в белом халате, другой в брезентовом переднике - стоят над обнаженной женщиной, лежащей на цинковом столе.
   - Ну что, будем смотреть, Васильич? - говорит тот, что в халате: помоложе и с бородкой-эспаньолкой.
   - Будем, - отвечает второй - постарше, сутулый и с длинными руками. Он вглядывается в труп с черным обожженным ртом. - Ну что, очевидный суицид... казалось бы...
   - Почему: казалось бы? По мне - действительно: очевидный, - говорит бородатый.
   - А по мне: так - нет.
   - Это почему же, Васильич?
   - А потому, Лешенька, что в кабинетах поменьше сидеть надо. Ты внимательно посмотри на ее рот.
   Бородатый пропускает колкость мимо ушей и, склонив голову набок, вглядывается. - И что? Рот как рот. Вполне обожженый рот. Ничем не выдающийся.
   - Э-э, а сколько у тебя трупов с такими отравленями было?
   - Да не помню я, Васильич. Несколько - было.
   - Вот именно - несколько. А где потеки вокруг рта? А? Они просто обязаны быть. А тут, ощущение, что эта дама пила кислоту, как сухое вино, не торопясь и мелкими глоточками, боясь попортить нарядную кофточку. А потом аккуратно поставила посудинку и легла и померла. А? - Васильич вопросительно смотрит на бородатого. - Соображаете, Лешенька?
   - Ну может это и несколько странно, но объяснимо. Скажем у нее было очень мало кислоты, и к тому моменту как склянка должна была выпасть из рук, она уже была пуста.
   - А болевой шок? Нелогично, Лешенька. Посмотри на ее рот. Вернее, на ее губы. Их почти нет. Это сколько же милилитров надо выпить, а? Нелогично, Лешенька, нет. Признай.
   Бородатый озабоченно задумывается. - И что тогда? Криминальный труп, что ли? Кто-то залил ей кислоту насильно. Знаете, как в "Андрее Рублеве" свинец Никулину заливали?
   - Не знаю, как там Никулину заливали, но тут что-то не так. Ладно, будем смотреть дальше. Кстати признаков изнасилования не наблюдается?
   Они смотрят друг на друга, потом на живот женщины, опушенный черной курчавостью.
   - Ну что ж, взглянем. - Длиннорукий склоняется над черными зарослями лобка, раздвигает плоть и через несколько секунд озадаченно разгибается. - Она девственница, Леша. Самая настоящая.
   - Да? - поднимает брови бородатый. - Сколько ей лет, интересно.
   Они вглядываются в лицо женщины.
   - Я, думаю, не меньше тридцати, - говорит бородатый.
   - Да. Морщинки вокруг рта... Примерно так, - соглашается длиннорукий.
   - Если мысленно добавить ей губы и.., - бородатый склоняется и поднимает ей веко, - то получим очень даже привлекательную голубоглазую брюнетку. Которая целочка в тридцать лет, и которая пьет серную кислоту как сухое вино.
   - Ну, не утрируй, не утрируй, юморист. Откуда ее привезли? Из квартиры? - спрашивает длиннорукий.
   - Да нет, Васильич. Ее нашли на улице. Точнее, во дворе частного дома на Понизовского. Хозяйка дома вообще утверждает, что она ночью к ним в окно стучалась вот в таком виде. С таким вот ртом. Перепугала до икотки. Это ее соседка.
   - Да? Странная история. А дамочка что, из тех, что принцев до последнего ждут? - спрашивает сам себя Васильич.
   - А принц приходит и поит кислотой, - дополняет бородатый.
   - Не романтик, ты, Лешенька...
  

6

  
   Узкий коридор Дворца культуры офицеров, с дверями гримерных по бокам, забит разряженной молодежью.
   Жорика Адам находит у входа на сцену. Угрожающе нависнув, тот что-то доказывает девице в купальнике.
   Адам пробивается к нему.
   Лицо Жорика красное от гнева. - Я тебя последний раз спрашиваю: "бюз" снимешь?
   Девица, глядя в пол, отрицательно качает головой.
   Жорик вертит по сторонам пунцовым лицом, призывая в свидетели гудящую толпу. - Ты что, не понимаешь? Люди деньги заплатили!
  -- Не сниму, - упрямится девица, не поднимая глаз. Кажется, она готова разреветься.
  -- Ну ты ду-ура! А зачем соглашалась раздеваться?
   Девушка пускает слезу. - Я боюсь!
  -- Чего боишься!? - кричит Жорик.
  -- Жора! - кричат из другого конца коридора и, расталкивая толпу, к Жорику прорывается длинноносый с красными глазками.
  -- Жорик, чего мозг сушишь! Хоть одну сиську кто-нибудь покажет? Уже башли назад требуют!
   Из зала доносится подтверждающий свист, кричат. - Козлы! Секс давай!
  -- Ну! - скрипит зубами носатый.
  -- Хрен с ними! Кто будет залупаться, деньги ворачивай!
   Носатый сжимает губы в узкую ниточку. - Ну, Жорик! Чтобы я когда-нибудь с тобой еще раз связался!..
   Он мерит девушку уничтожающим взглядом. - Понабрали тут мокрощелок!
  -- Ну, ты же сам видишь, - разводит руками Жорик. - Что с нее, дуры, взять!
  -- Да сосали бы вы все! - носатый разворачивается и, работая локтями, ввинчивается в карнавальную толпу.
  
  
  
   ...- Идиоты! Не с кем дела сделать! - Жорик мечется по гримерной, как броуновская частица, махая руками. - Что за город! Что за необязательность! Один напился, у другого бабушка при смерти, третьей мама раздеваться не велит! Я - херею!
   Адам курит, оседлав стул. - Жорик хватит стонать.
  -- Хватит, хватит! Сейчас Слон кассу принесет. Посчитаем - может плакать придеться.
  -- Выкрутишься. Первый раз что-ли.
   Жорик перестает носиться и усаживается на подоконник. - Если нечем будет заплатить ребятам из атлетклуба, это будет коррида.
  -- Ну, навалят пиздюлей немного, - меланхолически отмечает Адам, - в первый раз, что-ли.
  -- Кончай ты подъебывать!
   Адам достает спичечный коробок. - Дунуть хочешь? - он раскрывает его и выбивает маслянисто-черный брикет, прилипший ко дну.
  -- Никого себе! - Жорик берет брикет, нюхает и закрывает глаза. - Духанище - бздец!
  -- Это продается, - говорит Адам с улыбочкой.
  -- Да? И какая цифра?
  -- Дешево.
  -- Мозги не пудри!
  -- Триста.
  -- Ты че в общество милосердия записался?
  -- Тогда - штука.
  -- Не-не-не! - машет Жорик руками и спрыгивает с подоконника. - Все, я - беру!
  -- Может, дунем на пробу, Рокфеллер!
  -- Здесь? - Жорик задумывается на секунду. - У оркестровой ямы есть очкур подходящий. Давай там.
  
   Дверь открывается, и в гримерную входит круглый, как пузырь, с толстыми линзами на носу, Слон. В руках он держит по полиэтиленовому пакету внушительных размеров, набитых ассигнациями и мелочью.
  -- Привет!? - говорит он и вопросительно смотрит на Жорика.
   Жорик накидывает крючок на дверь и вытаскивает на середину стол, стоявший в углу. - Вываливай!
   Слон откашливается и косо глядит на Адама.
   Жорик ловит его взгляд.
  -- Ты чего! Коммерческой тайной озабочен, что ли? Это - свои. Бабки вываливай!
  
   . . . - Итак - пролет: без пяти рублей штука. Три четыреста пятьдесят минус все дела - остается всего ничего. Пятьсот двадцать пять и плюс подоходный... еще и клоунам этим надо платить.
   Слон, сняв очки, смотрит в раскрытый "дипломат" с деньгами, - Еще триста пятьдесят чтобы со "шкафами" из атлетклуба разбашляться, плюс...
   - Да гори оно все синим пламенем! - Этим восклицанием Жорик подводит черту под финансовыми изысканиями Слона. - И так ясно, что пролет! Завтра разберемся! Адам забивай!
   Адам разжимает ладонь с коробком. - Здесь?
  -- Народ рассосался? - спрашивает Жорик Слона.
  -- Я выходил из кассы - вахтерша уже дверь закрывала. А этот, как его? Ну, хромой?
  -- Электрик. Что ли?
  -- Ну! Вахтерша гундела: по дворцу, говорит, где-то шарится.
  -- Ладно. До вахтерши далеко, а хромой, наверное, уже сивки обпился. Храпит где-нибудь в оркестровой яме. Давай здесь.
  -- Как бы жена не вычислила, - озабоченно говорит Слон.
   Жорик окидывает его очки-линзы саркастичным взглядом. - Кончай ты! За твоими фарами один хрен ни черта не видно!
  
   ...Жорику со Слоном хватает по одной затяжке. Они хватаются за головы. Как луковицы из грядки, вытягиваются мохнатые уши. Упав на колени, они по-собачьи смотрят на Адама.
  -- Ну, вот, - Адам поднимается, кидает брикет на стол и берет дипломат с деньгами. - Надеюсь вам хорошо, ребята? Угощайтесь еще. Угощайте друзей.
   Новоиспеченные сайманы кивают головами, поедая его взглядами.
  -- И денежка вам теперь ни к чему.
  -- Какие денежки, отец! - шепчет Жорик. - Я не могу! Можно я пойду электрика разыщу!?
  -- Гуляй! - говорит Адам, и Жорик, откинув крючок, выскакивает за дверь.
  
   В белоколонном фасаде Дворца культуры офицеров сиротливо светится прямоугольник распахнутой двери. В ней появляется силуэт. Хромой электрик выходит на пустынную площадку перед дворцом. За его спиной, в глубине холла, осталась старушка-вахтерша, уронившая голову на стол. В ее широко раскрытом мертвом глазе застыло изумление.
   Хромой, пытаясь скрыть светящиеся уши, поглубже натягивает кепку, из под которой торчит пакля немытых волос, и вздрагивает от девичьего смеха.
   Невдалеке в темноте аллеи, светятся две сигаретные точки.
   Электрик воровато оглядывается, поплотнее запахивает пиджачишко и хромает на огоньки.
  
  

7

  
   Таньке снится сон без изображения. В нем шепчут и свистят. На грудь что-то надавливает и она просыпается.
   Она решает что еще спит, щиплет себя за щеку, но бред на кровати напротив не проходит. Там, в квадрате лунного света, барахтаются Олечка и Майка. Олечка, склонившись, сидит на плечах Майки.
  -- Вы что, дуры, с ума сошли! - кричит Танька и вскакивает с кровати.
   Олечка тут же спрыгивает с подруги и толкает Таньку в грудь так, что та отлетает назад на кровать и, стукнувшись затылком, на секунду теряет сознание.
   Очнувшись, она открывает глаза и опять зажмуривается: Олечка и Майка, в белых сорочках, стоят над ней. По бокам их голов остроконечными огоньками светятся уши.
   Танька визжит, и поминая мамочку, зарывается в подушку.
   Майка рывком усаживает безвольную Таньку в прежнее положение, а Олечка, тем временем, вскакивает на кровать и припадает к ее губам. Большеголовая Танька вздрагивает и кряхтит. В дверь барабанят. Слышится встревоженный голос. - Девчонки, вы что там? Два часа ночи уже!
  -- Да не лезьте вы! - кричит Майка.
   После короткого молчания за дверью откликаются. - Я сейчас к коменданту пойду.
   Майка подбегает к двери, прикладывает ухо, потом дергает задвижку и распахивает дверь. За ней, в ночной рубахе, стоит худая, похожая на цаплю, Ленок. Все три двери общежитской секции открыты и из них выглядывают заспанные девушки.
   Оттолкнув Ленок, Майка подбегает к выключателю и гасит свет. В темноте ее уши светятся, девчонки визжат, хлопают двери, стучат шеколды. Тщедушная Ленок прижимает худые руки к груди и, качнувшись, закатывает глаза. Сайманка ловит ее под мышки и уволакивает в комнату.
  

8

  
   Ночь довольно спокойная: за пятнадцать минут ни одного звонка.
   "Не к добру это" - думает дежурный капитан. От непривычной тишины он чувствует позыв поудобнее устроиться в кресле и вздремнуть. И тут же телефонный звонок выдергивает его из такого нетипичного расслабона.
   Он записывает время - без пятнадцати три ночи. Слушает, потом начинает нетерпеливо сопеть. - Я все понял. Мне все ясно. До свидания. - Он кладёт трубку. С пульта вызывает дежурную машину. - Алле. Шестнадцатый? Где сейчас?.. Ясно... Сгоняй на Чайковского в общежитие института искусств. Шумит там кто-то. Успокойте. Комендант на вахте встретит.
  
   . . . - Уверен: сейчас какого-нибудь бухаря из бабьей постели будем вытаскивать.
  -- В институте искусств? Откуда он там? Скорее курсанта какого-нибудь.
  -- Сегодня четверг. Увольнительных нет. Вряд-ли курсанта.
  -- В самоход пошел. Долго ли умеючи.
  -- Вряд-ли.
   Так переговариваясь, два сержанта - Андрей и Игорь - входят в общежитие.
   Комендантша по кличке Котлета - необъятная, завернутая в халат с птицами - ждет их в холле.
  
   ...Почти уткнувшись носами в огромный зад, сержанты, черепашьим ходом, поднимаются вслед за ней на четвертый этаж, пытаясь расслышать ее бубненье, из которого следует что "...прибежали студентки из соседней секции: крики там, говорят. Потом стихли. Я поднялась с ними. Сколько не стучалась - никто не откликается и не открывает. Сколько раз говорила: сдайте ключи от секций. Так нет же - запрутся на ночь. Мы, мол, боимся... Знаем мы эти боязни..."
  
   На лестничной площадке, куда выходят двери двух четырехкомнатных секций, пусто.
  -- Вот эта, - показывает комендантша на дверь.
   Суровый Игорь стучит в дверь, коротконогий Андрей, волнуясь, по-утиному переминается на месте.
   За дверью не откликаются. Игорь стучит громче. - Откройте милиция!
   На этот раз в тишине щелкает задвижка, слышатся шлепки шагов, ключ поворачивается и в распахивающейся двери появляется курносая девушка с распущенными волосами. Она испуганно выговаривает. - Ну, наконец-то! Сколько можно вас ждать!
   Игорь козыряет и представляется малопонятной скороговоркой. Вслед за девушкой они входят в секцию.
  -- Вы туда постучите, - показывает девушка на дверь напротив своей комнаты. - Там непонятное что-то происходит.
   Андрей шагает к указанной двери, а курносая, тронув Игоря за рукав и косясь на комендантшу, шепчет. - А вы к нам зайдите. Мы тоже кое-что покажем. Еще похлеще...
   Игорь, сбитый с толку неожиданным заявлением, шагает в темную комнату. Девушка прошмыгивает вслед за ним, закрывает щеколду и включает свет.
   На кровати стоит голая девушка с удлиненным телом и огромными мультяшными глазами. Вытянув руки, она манит его, замедленно и распевно растягивая слова. - Ну, иди-и же, иди-и! Иначе ни-икогда ни-ичего не поймешь!
   Сзади на одеревеневшего милиционера кто-то прыгает, обвивается вокруг шеи. Волна волос падает на лицо.
  
  
   ...Постучав, Андрей слышит за спиной хлопок закрывшейся двери, оглядывается и не понимает: Игорь вошел в комнату, но зачем закрылся?
   Комендантша переводит вопросительный взгляд то на него, то на дверь.
   Андрей по инерции стучит в дверь напротив, слышит за ней плаксивый голос. - Мы боимся! Кто вы? - Но уже не обращает на него внимания и шагает к двери, за которой скрылся напарник.
   Отстранив комендантшу, он прислушивается - за дверью возятся.
  -- Игорь! - кричит он.
   Никто не отзывается.
   Выждав секунду, сержант выдергивает из подсумка баллончик с газом, ударом плеча распахивает дверь и, очутившись в темной комнате, не может постигнуть смысла абсурдной картинки: в полумраке, голая девушка шагнула с кровати на пол, другая - маленькая, большеголовая и пышногрудая, спрыгнула с плеч Игоря. Огоньки мелькнули у их голов.
   Свет включается и слева, из-за двери, выглядывают еще две девушки.
   Игорь, без фуражки, стоит посреди комнаты и ухмыляется.
   Андрей никак не может сообразить, что же в нем так поражает его. Пока не понимает: острые мохнатые уши.
   Он тупо улыбается и роняет баллончик.
  -- Я сейчас, Андрюха, - улыбчиво говорит Игорь, поигрывая дубинкой. - Только вот фуражку подниму.
   Он наклоняется и, неожиданно, с разворота, влепливает дубинкой напарнику в лоб. Тот взмахивает руками и падает в объятия комендантши, стоящей сзади. Путь становится свободен и сайманки накидываются на надсмотрщицу, сжимающую обеспамятевшего сержанта и таращуюся безумными глазами...
  

9

  
   Адам входит в темную аллею и, миновав три здания псевдоклассического стиля с колоннами и лепниной по фасадам, оказывается у белеющего в темноте двухэтажного флигеля с непроницаемо темными окнами. Сбоку флигеля вход в подвал.
   Адам обходит здание вокруг.
   С обратной стороны к стене флигеля примыкает густой кустарник. Продравшись сквозь него, Адам ложится на спину, достает из нагрудного кармана пиджака сверкающее перо и кладет его на переносицу.
   Набрав полные легкие воздуха, он медленно выдыхает. Его глаза закатываются, веки смыкаются, щеки и виски проваливаются.
   Перо шевелится и, оторвавшись от переносицы, плывет вокруг флигеля. Долетев до черного входа в подвал, оно ныряет вниз.
   Из замочной скважины несет холодом.
   Перо начинает вертеться и, преодолевая сопротивление, влетает в отверстие. Таким же образом оно минуло вторую дверь и очутилось в вытянутом помещении, освещенном тусклым банным светом. По бокам тянутся длинные стеллажи с трупами.
   Перо взмывает к потолку, раскрывается сияющим веером и становится похожим на перламутровую раковину. Потом ослепительно вспыхивает и в центре раковины появляется крутящийся шар с длинным отростком. Шар замедляет вращение и останавливается.
   Это Адамова голова со столбом позвоночника и покачивающимся на синих венах сердцем. Оно истекает кровью.
   Качая хвостом, голова плывет над стеллажами, орошая трупы кровью. У дальней стены она поворачивает к стеллажу напротив. Первый труп орошенный ею - мужчина со смятой грудью и животом - хрипит и поднимается. За ним шевелится молодая женщина с обожженным ртом.
   Завершив круг и уронив последние капли крови из сморщившегося сердца, голова повисает у дверей.
   Узкий проход заполняют натыкающиеся друг на друга мертвецы. Они тянут руки, шепчут, скребутся в металлическую дверь, а все новые, хрипя, соскальзывают со стеллажей.
  
   Адам на ощупь снимает перо, опустившееся на лоб, и садится.
   Лицо его обретает нормальный вид, только глаза еще пьяно блуждают, а голова кружится.
   Придя в себя, он кладет перо на прежнее место, встает, отряхивается и выбирается из зарослей. Под фонарем смотрит на часы: пять минут пятого утра.
  

10

  
   Милицейский "уазик" мчится по прямой, как стрела, улице с бульваром посередине. Четверо сайманов, двое из которых Игорь и Андрей, цепко вглядываются в пустоту предутренних улиц.
  -- Человек! - кричит Игорь.
   Автомобиль с визгом тормозит и, развернувшись, останавливается у тротуара. Сержанты, с дубинками наперевес, выскакивают из автомобиля и кидаются к длинноволосому человеку, стоящему под деревом.
   Человек шагает им навстречу и кладет правую руку на грудь. Рука вспыхивает веерообразно и сержантов, и еще двоих, выскочивших вслед за ними, окатывает волна благоговенья. Роняя дубинки, они падают на колени и ползут к ногам Адама. Он отнимает руку от груди. - Сейчас уже не угадаешь, где встретишь своих детей, - говорит он и, наклонившись, треплет Игоря за сайманское ухо. Потом замечает огромную шишку на лбу Андрея. - Где это тебя угораздило, сынок?
  -- Разве это важно? - отвечает Андрей. - Я вижу вас - а остальное - такая хрень!
   Адам хмыкает, улыбается, потом суровеет. - Ладно. Хватит сантиментов. По пустым улицам носиться - много ума не надо. Сейчас поедем к подвалу морга: дверь вскрыть надо...
  

11

  
   ...Адам открывает "дипломат" и критически разглядывает содержимое. Куча мятых денег не годится для задуманного.
   Он рассортировывает купюры по номиналам, стягивает их резинкой. За вычетом серебра, меди и железных рублей, оказалось три тысячи триста рублей.
  
   ....В полдевятого утра он входит в тесный зальчик сберкассы.
   В казенном помещении пусто. Две кассирши, не замечая его, встревоженно переговариваются.
  
   ....Сдав деньги и кинув новенькую сберкнижку в дипломат, он опять выходит на улицу.
   Прохожие, как ни в чем не бывало, спешат по своим делам, наслаждаясь теплым сентябрьским утром.
   Адаму становится скучно. Непрерывно скучая, он проходит целый квартал.
   Вдруг, из-за угла, навстречу ему, выскакивает женщина в развевающемся плаще и босиком. Вслед за ней выскакивает мужчина. Он кричит. - Это мистификация, Алла! Чья-то нелепая шутка, Алла!..
   Ага, наконец-то. Адам прибавляет шагу и, свернув за угол, чуть не сбивает пятящегося на него деда, в сбитой набекрень шляпе. Рядом, в телефонной будке, какой-то губатый, поминутно оглядываясь, крутит диск. Из-за дальнего угла дома выглядывают испуганные лица. В десятке шагов от Адама, под стеной булочной, стоит лавочка. На ней, слегка завалившись набок, сидит голая девушка с распущенными волосами. Тело ее меловой белизны, рот черен. На остановке стоит пустой троллейбус, за ним несколько авто с сиротливо распахнутыми дверьми.
   Адам проходит мимо обмершего губатого к девушке, заглядывает в застывшие васильковые глаза, трогает обожженный до оскала рот, отмечая за спиной шум приближающегося троллейбуса. Достав перочинный нож, он протыкает свой палец и размазывает кровь по ледяной груди девушки.
   Мертвая дергается, хрипит и рывком встает с лавочки.
  
   Водительница троллейбуса, катящегося к остановке, открывает рот и ее лицо искажает гримаса ужаса. Троллейбус с ходу врезается в другой: стоящий на остановке. Слышатся крики.
   Девушка идет наискосок, через улицу, натыкается на брошеный автомобиль и обходит его, слепо шаря по лобовому стеклу, распахнутой дверце.
   Адам провожает ее взглядом. Потом говорит себе. -"Пора!" - и, не обращая внимания на панику внутри троллейбуса, людей, пытающихся выбираться сквозь разбитые окна, водительницу, истекающую кровью в искореженной кабине, идет опять к сберкассе.
   Полногрудая кассирша недовольно выговаривает ему. - Вы же только что положили.
   Адам ухмыляется. - Мамаша, по улицам мертвецы разгуливают, а вы о такой ерунде печетесь.
   Кассирша, потянувшаяся было за протянутой сберкнижкой, застывает. - Это вы так шутите? - спрашивает она и испуганно смотрит на соседку - крашеную брюнетку. Брюнетка смотрит на Адама. Ее рот дрожит.
  -- Ну, - утвердительно говорит он. - Шучу, - и загадочно улыбается.
   Полногрудая, трясущейся рукой, пишет в книжке.
  -- Вы так больше не шутите! - говорит она с непреходящим испугом, выкладывая на стойку упаковки с деньгами. - А то тут с утра такие слухи. Не пойми что...
  -- То ли еще будет! - отвечает Адам весело, бросает тугие прессы в дипломат и выходит вон...
  
  

12

  
   В холле областного управления государственной безопасности просторно и тихо. По правую сторону стоит несколько кресел, по левую - за полированным барьером, сидит человек в штатском костюме и очках. Человек вопросительно смотрит на Адама, в нерешительности застывшего у дверей.
  -- У вас какое-то дело к нам, товарищ? - вежливо спрашивает человек и указательным пальцем поправляет очки.
   Адам, потупившись, подходит к очкарику и вздыхает. - Даже не знаю с чего начать. - Он с сомнением смотрит на свой дипломат, ставит его на барьер, раскрывает и поворачивает к очкарику.
   Гэбист с недоверием смотрит в дипломат. - Вижу что деньги, - он опять поправляет очки. - Ну и что?
  -- Это не деньги, - качает головой Адам. - Это тридцать серебренников. Это я Родину продал.
  -- Родину продали? - Очкарик невозмутим. - Ну, а если без пафоса и по существу?
  -- Я на иностранную разведку работаю. Уже год. Это очередной аванс.
   Адам втыкает взгляд в пол. - Совесть заела, - бормочет он под нос еле слышно. - Ночами не сплю, - он поднимает глаза и пронзает гэбиста взглядом с застывшей слезой. - Ведите меня к своему начальству. Я больше не могу так!
   Очкастый, посверлив его изучающим взглядом, кивает на кресло. - Присядьте. Дипломат оставьте. Вас позовут.
   Гэбист поднимает трубку, что-то говорит в нее, захлопывает дипломат и ставит к себе на стол. За его спиной открывается дверь, входит человек и забирает дипломат.
  -- Пройдите туда, - говорит очкарик, кивая на дубовую дверь напротив.
   За дверью, у маленького столика с телефонным аппаратом, сидит человек. Он молчаливым кивком отвечает на адамово "здрасьте!" и проводит по одежде Адама металлическим предметом.
  -- Пройдите за мной! - приказывает второй, стоящий поодаль, с дипломатом в руке.
  
  
  
   ...Плотный усатый мужчина, лет пятидесяти, похожий на моржа, захлопывает дипломат, отодвигает его в сторону и вопросительно поднимает брови, отчего морщины на его лбу складываются в гармошку.
  -- Я вас слушаю. Рассказывайте.
   Адам нервно вздыхает.
  -- Не знаю с чего начать.
  -- Как. Когда. При каких обстоятельствах, - почти ласково говорит морж, трогая свой чубчик валиком, видимо знакомый и с феном и с лаком.
   Адам бросает взгляд на графин с водой, стоящий за спиной начальника, и проглатывает комок. - Нельзя ли водички? Сами понимаете - волнуюсь.
  -- Отчего же, нельзя, - усатый поворачивается за графином.
   В ту же секунду Адам хватает дипломат и кидает в голову моржа, с невероятным проворством вскакивает на стол и прыгает на плечи гэбиста.
  
  
   ...Адам сидит на столе, а усач на полу, на корточках. Он поглаживает ухо и с недоверчивой радостью косится то на него, то на Адама.
  -- Значит, говоришь, звонками замучали. Мертвецы, говорят, по улицам ходят. Что ж, верно. Бардак будет усиливаться. - Адам соскальзывает со стола, смотрит на торчащую из-за него голову.
  -- Выползай, полковник!
   Усач, сопя, поднимается.
  -- Садись, не стесняйся, - кивает Адам на кресло. Полковник с готовностью подчиняется.
  -- Твоя задача - парализация всех видов связи: гражданской, воинской, какой там еще - ты лучше знаешь. Полная изоляция города. Следующая задача - захват пусковых шахт. Говоришь их двенадцать. Тогда скажи: если поднять их содержимое в воздух и взорвать, что будет?
   На лбу усатого образуется гармошка. - Это конец света, я полагаю.
   Адам удовлетворенно кивает, садится напротив гэбиста и озабоченно смотрит на его уши.
  -- Сколько, полковник, у тебя людей в здании? В твоем подчинении?
  -- Двенадцать.
  -- Хорошо. Сейчас ты по очереди вызовешь двух-трех, мы совместно обратим их, а дальше уж вы сами...
  

12

  
   Адам вернулся домой в полдень.
   В прихожей он щелкает выключателем, но свет не зажигается. Адам смотрит на лампочку и удовлетворенно хмыкает: "бардак усиливается".
   Он открывает потекший холодильник, смотрит на оплывшее масло, на колбасу, молоко и вспоминает, что не ел со вчерашнего дня, но чувства голода - нет.
   Шум с улицы заставляет его подойти к окну.
   Через улицу, визжащей стайкой в развевающихся халатах, несутся четыре девушки-продавщицы. Одна спотыкается, бегущая следом кидается на нее и девушки катятся по асфальту. Он с болельщицким азартом наблюдает за этой сценой, не сомневаясь в ее исходе.
  -- Что ж ты, дура, сопротивляешься! - говорит он с улыбкой и собирается отойти от окна и, вдруг, чувствует смертельную угрозу. Адам кладет руку на грудь - там, где перо - и с беспокойством вглядывается в улицу.
   Он не слышит звона разбивающегося стекла, но видит разбежавшуюся по нему сетку трещин. По голове ударяет, словно молотом, и его отбрасывает в угол, к холодильнику.
   Горячие ручьи крови заливают глаза, но он успевает заметить раскрытое окно на четвертом этаже дома напротив.
   С трудом достав перо, он прилепляет его к кровавому месиву на лбу...
  
   ...Когда мрак рассеивается, перед мысленным взором раскрывается наплывающий город. Стремительно ориентируясь, Адам приближается к крыше нужного дома. На мгновение, погрузившись в темноту вентиляционной шахты, он оказывается на кухне. Он не ошибся - окно распахнуто. Из кухни он вылетает в коридор и, далее, через распахнутую дверь, на лестничную площадку. Внизу, удаляясь, затихает топот ног - женщина, в джинсах, с болтающимся за спиной ружейным чехлом и черным платком, закрывающем нижнюю часть лица, выбегает во двор, распахивает дверь красного "Москвича", кидает на заднее сиденье увесистый чехол и мгновенно вставляет ключ зажигания.
   Ее прекрасные васильковые глаза в этом процессе не участвуют - они мертвы...
  
  
   ...По прошествии получаса Адам встает, моет лицо, обвязывает полотенцем сочащийся кровью лоб и выходит на улицу.
   Из соседнего подъезда душераздирающе кричат, выбегают двое мальчишек с мохнатыми ушами. Пригнув головы, они волчатами смотрят на Адама. Он откидывает прядь и показывает длинное ухо. Пацаны теряют к нему интерес и скрываются в подъезде.
   Из-за угла, визжа шинами, выныривает черная "Волга" и подкатывает к Адаму. Крепкий парень открывает дверцу и бухается в ноги. - Приказывайте, отец!
   Адам садится на его место, окидывает взглядом портативную рацию, лежащую рядом, на сиденье.
   - Объясни, как этим пользоваться...
  
   ...Он кружит по городу, точно воспроизводя маршрут красного "Москвича", пока не натыкается на него, стоящего с распахнутой дверцей у розовой трехэтажки.
   Адам ставит "Волгу" рядом и выходит. Из-за угла выскакивает орущая ватага - десятка полтора человек. Трудно понять, кто кого преследует. Часть оравы отделяется и устремляется к Адаму. Адам кладёт руку на грудь и бегущие начинают спотыкаться, падать на колени и ползти к нему. Передняя из ползущих - блондинка в изодранном в клочья платье, перемазанная кровью и слезами - вопит. - О-отец наш!
   Он отнимает руку и, не обращая внимание на экзальтированную толпу, огибает дом и идет к подъезду. Поднявшись на второй этаж, он видит раскрытую дверь и ноги, торчащие из нее.
  
   Женщина лежит, уткнувшись лицом в пол.
   Адам переворачивает ее на спину и заглядывает в тусклые глаза. Склонившись, прикладывает ухо к груди. Женщина не дышит.
   Он втаскивает труп в квартиру, кладет на диван. Низ лица женщины, от носа, прикрыт черным платком. Адам не снимает его, зная, что там увидит. Достав нож, он садится на краешек дивана, протыкает свой палец и капает кровь на посиневшую шею. Труп дергается, хрипит, начинает моргать глазами.
  -- Ты зачем в меня стреляла? - спрашивает Адам.
   Черный платок шевелится еле заметными толчками. Женщина что-то шепчет.
   Адам капает еще кровью и склоняется к самому лицу.
  -- Зачем ты стреляла в меня? - опять спрашивает он.
  -- Я ыполняла ... олю, - глухо, с остановками, шепчет она.
   "Выполняла волю" - догадывается Адам.
  -- Чью волю?
  -- Ее иня... нельзя сказать.
   "Имя!".
  -- В чем смысл этой воли?
  -- Ты ли это... у-узнать.
  -- И ты узнала?
  -- Ты жиу... Ты - здесь... Ты нашел иня... Ты - отец сайнанов. Я - узнала.
  -- И что же дальше делать?
   Шепот опять стал неразборчив.
   Адам расстегивает ее рубаху, мажет грудь сочащейся из пальца кровью. Женщина рывком садится. Ее широко раскрытые глаза начинают сиять.
  -- Я должна гыть с тоой... осегда!
  -- Быть со мной всегда?
   Женщина кивает и рывком встает на ноги. - Ты схас иня... от огребения.
  -- Я что? - Адам на секунду задумывается. - Я спас тебя?
  -- Да. - говорит девушка.
  -- Она уже ждет нас. Я - Лилит.
  -- Лилит?
  -- Я дочь ее и челоэка.Она счытала что я ыжыу здесь. Но нет. Я не огу здесь дышать. Усе горит. Кроклятое железо... Ты сделал то, что должна гыла сделать я. Когда усе кончится, я рожу ноую жизнь... Ты уне поножешь...
  

13

  
   На окраине города Адам останавливает машину. Лилит сидит рядом, не мигая смотрит вдаль и если бы не слабое шевеление платка, прикрывающего рот, можно было подумать, что она опять мертва.
   Адам включает радио, слышит в железной коробке шуршание эфира.
   Полковник откликается сразу.
  -- Я - Мак. В какой стадии дело?
  -- Через полчаса будет отправлена последняя группа. Остальные одиннадцать в пути.
  -- Когда ждать активного результата?
  -- Если по максимуму, то группа номер шесть - у нее самая дальняя точка - будет на месте через два часа. Добавим три часа на подготовку и координацию. Если исключить форс-мажор, готовность будет примерно через пять часов.
  -- А если не исключать?
  -- Если не исключать? - в рации замолчали. - Вы имеете в виду, что где-то окажут сопротивление?
  -- Да. И шахту не удасться захватить.
  -- Одна-две - не имеет значения. Удар все равно будет уничтожающий.
  -- Тогда конец связи. Прощай полковник.
  -- Рад был вам помочь, отец. Прощайте!
  
   ...На гребне сопки, у въезда на заброшенную дорогу мотор глохнет. Стрелка бензина показывает ноль.
   Дальше они идут пешком.
   Лилит, еле передвигает ноги, часто спотыкается. Два раза Адам подпитывал ее своей кровью. Когда, уже в сумерках, они добираются до развилки у трех распадков, Лилит падает и адамова кровь больше не помогает.
   Он взваливает холодное тело на спину, и, поднявшись наискосок оврага, находит еле заметную тропу.
  
   Выйдя к плантации, он видит над ее дальним концом розовое сияние.
   Сгорбившись под тяжестью, ставшего ледяным тела, с подкашивающимися ногами, он, наконец, добирается до дальнего края плантации и обессиленно роняет труп, холод которого стал невыносим, а тяжесть - неподъемна.
  

14

  
   Дверь хибары раскрыта настежь. Ослепительное магматическое сияние, исходящее из ее нутра, обливает розовым светом траву, деревья ближнего склона, стену конопляных растений.
   В этом сиянии появляется фигура: меднолицый старик.
  -- Дочь! - кричит он и простирает к ним руки.
   Труп Лилит поднимается в воздух и вплывает внутрь.
   За ней, выпорхнув из адамовой куртки, плывет сияющее перо.
   Адам оборачивается, бросает прощальный взгляд на сопки, звездное небо и, поднявшись в воздух, плывет к двери, увеличивающейся до размеров триумфальной арки.
   Неведомая сила подносит его к Лилит, неподвижно висящей в сверкающем паре. Откуда-то сверху приближается старик. Он снимает с ее лица платок, открывая обожженый безгубый рот, проводит рукой по телу девушки и одежда, истлев, облетает черными хлопьями. Тоже он проделывает и с Адамом - тонкий жар бежит по коже, глаза закатываются.
   В руках старика появляется резец, сверкающий как алмаз. Он втыкает его в грудь Лилит, и вскрыв ее, вынимает ссохшийся комок сердца. Он тыкает резец под ребро Адама и в открывшуюся рану вталкивает сердце Лилит.
   Подняв голову, старик складывает ладони рупором и кричит. - Неизъяснимая!!!
   Ему отвечает дальнее перекатывающееся эхо.
   Из пара вылетает сверкающее веретено, внутри которого стоит карлица с птичьим клювом и в пурпурном плаще.
   Веретено зависает над Лилит и Адамом, переворачивается так, что лицо Неизъяснимой, имя которой нельзя назвать, смотрит вверх. Ее тело дрожит и громовый голос трубит. - Йа-Хэ-Вэ!
   Веретено переворачивается еще раз, и Неизъяснимая обращается лицом вниз. - Хэ-Йа-Вэ!
   Веретено встает вертикально. - Вэ-Йа-Хэ!
   Карлица вскидывает руки и исчезает в веерообразном сиянии.
  

15

  
   ...Когда грохот утихает, становится тихо и непроницаемо темно.
  

16

  
   ...Кругом, насколько хватает взгляда, чернеют выгоревшие сопки. Дно реки, в которой когда-то была вода, тускло блестит сгустками оплавившегося галечника. Пепел, клочьями падающий сверху, постепенно гасит этот блеск.
   Одна деталь вносит диссонанс в общую гармонию смерти - хибара. Адское пламя ядерного взрыва опалило ее бока, но само сооружение, невзирая на видимую хлипкость, стоит неколебимо, защищенное заклинаниями...
  
   ...В воздухе неподвижно висит тело Адама. Голубое сияние, исходящее от него, обливает мертвенным светом полопавшиеся от времени бревенчатые стены и истлевший труп на полу, бывший когда-то светловолосой Лилит.
  
  
  

ЧАСТЬ 2

1

  
   ...Придя в себя, Адам обнаруживает, что лежит на спине, над ним, почти смыкаясь, стоит стена конопляных растений. Спину давит. Он не сразу понимает, что это рюкзак.
   Адам встает. Пережидает радужные круги перед глазами, трогает затылок: там огромная шишка.
   Он выбирается из зарослей на поляну, садится, скидывает рюкзак, лезет в карман за сигаретами и натыкается на пластилиновый шар гашиша.
  
   - Эй! - раздается за спиной голос.
   Адам в ужасе подпрыгивает, оглядывается, но никого не видит.
   - Слышь, чувак, не дергайся, ага, - слышится откуда-то из-за деревьев голос. - И взад не смотри. Ты об этом месте забудь. И никогда больше не ходи сюда. А то закопаю. И хрен кто найдет. Ты понял?
   Адам кивает головой.
   - Не слышу!
   - Да. Я понял, - выкрикивает он непослушным голосом.
   - Пластилин, что натер, положь рядом с собой и дергай отсюда.
   - Да, хорошо, - он кладет духанистый шар в траву, торопливо одевает рюкзак, от волнения не попадая в лямки, и быстрым шагом идет в противоположную от невидимки сторону. Потом внезапно останавливается. - А вопрос можно? - Обращается он к голосу вполоборота.
   - Ну.
   - Вы реальный человек, или мне кажется?
   После некоторого молчания невидимка отвечает. - Можешь считать меня тенью отца Гамлета, но если еще здесь появишься, грохну по-настоящему!
  
   Адам идет и не знает радоваться или горевать. С одной стороны - ушел живым, но с другой - даже не попробовав кайф. Тут он обращает внимание, на липкость собственных ладоней. Какая удача: ведь он не успел "снять" с рук в третий раз.
   Он быстро приделывает "пятку" и раскуривается.
  
   На остановке он почти нос к носу сталкивается со стариком.
   На этот раз дед трезв, а седой ежик прикрывает фуражка лесника. Он громко и безжалостно стыдит какую-то бабу, держащую в руке с десяток неизвестных Адаму веточек. Потерявшаяся тетка не знает, куда сунуть злополучный букетик.
   Адам ловит взгляд старика, но тот, равнодушно скользнув по нему выцветшими глазами, отворачивается.
  
  

2

   Звонит телефон. Адам поднимает трубку.
  -- Адам, - говорит трубка, слегка растягивая слова. - Приве-ет! Ты Олечку Томилину еще помнишь?
  -- Разве можно тебя забыть. Ты как?
  -- Я - в порядке. Ты куда запропастился?
  -- Общался с природой.
  -- И толк вышел?
  -- Пожалуй, да.
  -- А со мной пообщаться не хочешь?
  -- Спрашиваешь.
  -- Я, собственно, звоню из автомата у твоего дома. Пробегала тут мимо...
  -- Что ж не заходишь?
  -- Ну-у. Кто его знает. Вдруг попаду в глупое положение.
  -- А именно?
  -- Я почти неделю у тебя не была. Может ты еще раз в кабачок сходил.
  -- Ах, вон ты о чем. Нет - в кабак я больше не ходил.
  
  
   ...Повисев немного на Адаме, Олечка - еще та красотка, с огромными глазами анимэ и кроличьими зубами, совершенно ее не портящими - с сумкой через плечо, исчезает в ванной. Оттуда она выходит в длинной рубахе на голое тело. В зале бросает сумку и вещи на кресло.
  
  
   Они лежат на разложенном диване. Адам тянется к тумбочке за презервативом.
  -- Сегодня можно в меня, - останавливает его Олечка, хлопая мультяшно-анимэшными глазами.
  -- Точно?.
  -- У-гу. Хочу чувствовать тебя всего...
  
   ...Разморенная Олечка курит, пуская колечки дыма в потолок, и мило скалится своей англосаксонской челюстью. Адам лежит рядом, на боку, и рассеянно разглядывает ее несколько удлиненное обнаженное тело, поглаживая указательным пальцем сгиб девичьего локтя.
   - Знаешь, что странно, - говорит Олечка, - у меня такое чувство, буд-то все это уже было. И этот диван, и секс, и слова, что мы говорили друг другу, и это все-все, - она делает круг рукой.
   - Да? Наверное, дежавю.
   - Ты так говоришь, буд-то это что-то объясняет.
   В это время на кухне что-то грохает. Адам вскакивает, Олечка в испуге тянет на себя простыню.
  
   ...Адам в недоумении разглядывает дверь старого холодильника "Зил", лежащую посреди помещения. В кухню заглядывает Олечка, завернутая в простыню. - Что это?
   - Ни черта не пойму. Сейчас.
   Он уходит в зал и, одев трусы, возвращается назад.
   Сидя на корточках, он разглядывает места соединения двери с холодильником. Металлические петли, на которых держались двери, отсутствуют, буд-то их никогда и не было. Адам поднимает дверь и прислоняет ее к инвалиду "Зилу". - Полный бздец. Ни хрена не понимаю!..
   - Может он от старости разваливается? - предполагает девушка.
  
   ...Ноги Олечки лежат на плечах Адама, он нежно трется щекой о ее бедро, медленно приближаясь к низу живота.
   - Ой! - вскрикивает Олечка. - Что это холодное? - девушка сбрасывает ноги с адамовых плеч, садится на ложе любви, и указывает пальцем на собственное ухо. Адам садится рядом и разглядывает указанное место. Там где раньше висела серебряная сережка, теперь расплывающаяся ртутная капля. Она приобретает коричневый оттенок и осыпается. Частички, не долетая до дивана, растворяются и исчезают. Олечка взвизгнув, вскакивает с дивана и подбегает к трельяжу в углу зала. Она поворачивает голову то вправо, то влево, разглядывая уши, на которых минуту назад висели сережки, потом поворачивается к Адаму и молитвенно вопрошает, брезгливо тряся пальцами у ушей. - Что это, Адам! Я - боюсь! Что это? Сделай что-нибудь!..
  

3

  
   Ни предаваться любви, ни оставаться в адамовой квартире после случившегося Олечка не хочет.
   Они выходят из подъезда во двор и попадают в густую пропановую вонь. Олечка сморщивает нос. - Боже! Очередная катастрофа! - протягивает она в своей несколько заторможенной манере.
   В углу двора, поперек газгольдера, смяв, и металлическую ограду и серебристый дырчатый цилиндр, лежит огромный тополь. Рядом стоит автомобиль-будка ремонтников.
   - Сегодня явно не наш день, - говорит Адам.
  
   Он провожает Олечку до общаги института искусств, поджидает пока она сходит за своей флейтой, и оттуда сопровождает ее до учебного корпуса, где у нее в три часа встреча с преподавателем. У колонного входа в храм искусств они прощаются, договорившись встретиться на набережной, когда у нее кончится урок.
  
   Когда он входит в свой двор, картинка у газгольдера несколько иная. Народу там явно прибавилось, кроме ремонтников и зевак появился милиционер, мимо Адама проехала черная "Волга", из нее вышло трое штатских.
   Адам спешит к точке интереса. Но подойти близко ему не дают. Один из тех вышедших - плотный штатский, лет пятидесяти, с густыми, как у моржа, усами, идеальным пробором и чубчиком валиком - окидывает его хмурым взглядом и говорит бесцеремонно. - А теперь разворачивайся и дуй отсюда!
   Адам не спорит. Кто же спорит с гэбистами. Но любопытство, хотя бы частично, удовлетворено. Из под земли, перекормленной анакондой, торчит виновник падения тополя: что-то вроде ростка, но толщиной с телеграфный столб и с заостренным матовым концом. Ему даже чудится еле заметное пульсирование в кончике странного объекта.
  

4

  
   Класс преподавателя флейты Сергея Львовича похож на пенал. У левой стены пенала прислонилось фортепиано, справа - два стула, стол и пюпитр, на стене висит портрет Бетховена.
   Интеллигентный Сергей Львович стоит у окна и с неодобрением глядит на Олю Томилину, раскладывающую ноты на пюпитре. Он знает, что сегодня она не была ни на гармонии, ни на хоре и как куратору ему это не нравится. К тому же, Олечка слишком часто перекрашивает свои короткие волосы. Это не академично, и это ему тоже не нравится. Сергей Львович садится за фортепиано (у них сегодня разбор программы), Олечка, уже разложившая ноты на пюпитре, открывает футляр своей флейты - он лежит на верхней крышке фортепиано - и вскрикивает.
   - Ой, а где флейта?
   Сергей Львович встает и заглядывает в футляр. Да, там пусто.
   - М-да, - говорит преподаватель и опять садится на место. - Полный бекар.
   - Но, Сергей Львович! Она была в футляре, - чуть ли не со слезами говорит девушка.
   - Ну, кто бы сомневался. Конечно, была.
   - Да, Сергей Львович!.. - повышает голос Олечка почти до истерических высот. - Кроме шуток!.. - она отворачивается, сдерживая слезы.
   Сергей Львович вздыхает и встает из-за инструмента. - Ладно. Поиграете на моей...
   Он ревниво достает из объемного портфеля, стоящего на столе, черный бархатный футляр и кладет его рядом с пустым, Олечкиным. Щелкают кнопки-замки и... Сергей Львович, ахнув, отшатывается. Олечка, забыв про слезы, вперивает свои невозможные глаза в преподавательский футляр. В нем происходит уже знакомое действо: серебристый инструмент начинает ртутно оплавляться и осыпаться коричневой исчезающей пылью. Колени интеллигентного Сергея Львовича подламываются и он плюхается на стул...
  

5

  
   Адам сидит на лавочке, на набережной залива.
   Недалеко от берега, вздымая пенный бурун, весело бежит катер. Вдруг, что-то хряскает у него внутри, двигатель захлебывается и маленькое судно, потеряв скорость, ложится в дрейф. На палубе появляются двое, один из них открывает крышку на корме, лезет в двигатель.
   Адам вытягивает из внутреннего кармана пиджака сигареты и, вдруг, как бы ниоткуда, возникает чувство плавного скольжения вниз. Он оглядывается вокруг и с ужасом замечает как чугунные завитушки, на которых держится лавка, оплавляются и оседают. И, тут же, лавочка рушится на каменные плиты и Адам оказывается сидящим в куче длинных деревяшек, по бокам которых осыпается коричневая пыль.
   Адам, потирая слегка зашибленный зад, выбирается из "лавочкиного" хлама, отряхивает джинсы. Люди с соседних скамеек, и просто гуляющие, разглядывают странную картину. Слышатся комментарии: бухой, что ли!.. руки бы поотрывать, кто лавки такие делает!..
   Но теме c лавочкой не дает развиться следующее событие: из скалистого берега, нависающего над набережной, начинают сыпаться камни. Все взгляды устремляются туда. Кто-то, ойкнув, отбегает подальше.
   Источник сыплющихся камней находится на высоте метров десяти, почти у бетонного ограждения верхней набережной. Из места, откуда только что сыпались камни, торчит знакомый Адаму острый конец анакондоподобного отростка.
   Со стороны залива раздаются крики. Как по команде, люди разворачиваются в сторону воды. Там, где совсем недавно был катер, над морем плывет стремительно редеющее коричневое облако. В воде, среди обломков, барахтаются два кричащих человека. Они пытаются плыть, но одежда и нетеплая сентябрьская вода, мешают им.
   Кто-то из прибрежной толпы кричит: лодка! нужна лодка!.. там лодка! там!.. - кричат, добавляя. Кто-то бежит в указанном направлении: за вышкой для прыжков в воду - яхт-клуб, там, у невысокого пирса, покачиваются ялики. В яхт-клубе замечают терпящих бедствие и через несколько минут ял с парой гребцов устремляется к барахтающимся людям.
   Но через минуту и с ялом происходит что-то странное. Одно из весел как будто срывается и падает в воду. Похоже, что лодка лишилась левой уключины. Через секунду то же самое происходит и с правым веслом, с той разницей, что правый гребец смог удержать весло в руках. Оба гребца пребывает в ступоре, не понимая, что случилось. Потом, тот, что с веслом, делает попытки грести, но ял не каноэ, и дальше бестолкового кружения на месте дело не идет.
   Между тем, метрах в пятидесяти от них разворачивается финальная часть драмы. Один из пытавшихся плыть, почувствовав, что тонет, ухватился за другого - яростно ставшего отбиваться. Они скрылись под водой один раз, другой и... больше не появились.
   Набережная замерла, надеясь на чудо, но чуда не случилось.
  
   Адам не понял, сколько простоял в ступоре, потрясенный обыденностью только что случившейся смерти. Из оцепенения его выводит мягкое теребление за локоть. Это Олечка.
   - Адам. У нас флейты исчезли и фоно в классе развалилось, - говорит она печально, - просто одни деревяшки с клавишами остались. И больше ни фига... Сергея Львовича скорая увезла. Адам, я боюсь сойти с ума, - она повисает на адамовом локте, лбом утыкается в его плечо. - Адам, что это? Ты можешь объяснить?
   Адам вздыхает. - Нет. Пока нет. Знаешь, давай развеемся. Сегодня Жорик устраивает в ДК офицеров типа шоу. Начало в семь. Может, сходим? Да и Жорик бабок мне должен. Поинтересуюсь заодно...
   - Шоу? Жорик? - отвечает девушка с сомнением, - Представляю какое там шоу. И вообще, для меня это что-то инопланетное сейчас.
   - У тебя есть предложение получше?
   Олечка, подумав, смиренно отвечает. - Нет.
   Сверху опять сыпятся камни.
   На набережную, визжа резиной, въезжает черная "Волга". Из нее выходят трое. Один из них - тот самый толстяк, с моржовьими усами и пробором. Он цепко выделяет из толпы знакомую фигуру Адама, и идет к осыпающемуся в двух местах скальному обрыву, откуда, ясное дело, уже что-то торчит.
  
  

6

  
   Узкий коридор Дворца культуры офицеров, с дверями гримерных по бокам, забит разряженной молодежью.
   Жорика Адам находит у входа на сцену. Угрожающе растопырив руки, тот что-то доказывает девице в купальнике.
   Адам с Олечкой пробивается к нему.
   Лицо Жорика красное от гнева. - Я тебя последний раз спрашиваю: "бюз" снимешь?
   Девица, глядя в пол, отрицательно качает головой.
   Жорик вертит по сторонам пунцовым лицом, призывая в свидетели гудящую толпу, и опять нависает. - Ты что, не понимаешь? Люди деньги заплатили!
   - Не сниму, - упрямится девица, не поднимая глаз. Кажется, она готова разреветься.
   - Ну ты ду-ура! А зачем соглашалась раздеваться?
   Девушка пускает слезу. - Я боюсь!
  -- Чего боишься!? - кричит Жорик.
  -- Жора! - кричат из другого конца коридора и, расталкивая толпу, к нему прорывается длинноносый с красными глазками.
  -- Жорик, чего мозг сушишь! Хоть одну сиську кто-нибудь покажет? Уже башли назад требуют!.. Адам, привет!..
   Из зала доносится подтверждающий крик. - Козлы! Секс давай!
  -- Ну! - скрипит зубами носатый.
  -- Хрен с ними! Кто будет залупаться, деньги ворачивай!
   Носатый сжимает губы в узкую ниточку. - Ну, Жорик! Чтобы я когда-нибудь с тобой еще раз связался!.. - он мерит девушку уничтожающим взглядом. - Понабрали тут мокрощелок!
  -- Ну, ты же сам видишь, - Что с нее, дуры, взять! - разводит руками Жорик и застывает в таком положении, глядя куда-то вбок.
  -- Жорик, ты че привидение увидел? Контрамарок дай! - кричит кто-то знакомый из толпы.
   Жорик трясет головой, отгоняя морок. - Да клинит меня сегодня по-черному. Буд-то все это уже было. Уже который раз. Бэмс: приехали! Я здесь был. И Слона так же клинит. И еще кто-то говорил... Короче, вечером нажраться надо...
  
   Зал, с монументальной многоярусной люстрой под лепным потолком, под завязку забит пьяной от дарованных свобод молодежью. На полутемной сцене блестят лаком и металлом барабаны. Гитары, прислоненые к черным колонкам, ждут быстрых пальцев вышедших из подполья рокеров.
   Адам с Олечкой протискиваются в угол зала и останавливаются там, почти зажатые потной толпой. Кто-то кричит: стриптиз давай! В ответ поддерживающе свистят.
   На сцену выходит Жорик, исполняющий еще и роль ведущего.
   - Уважаемые зрители! - говорит в микрофон их пунцовый визави и нагло улыбается. - Произошла небольшая техническая накладка. Вместо объявленного номера сейчас выступает...
   Его голос тонет в свисте и криках: секс давай!.. где бабы голые!..
   Жорик переминается у микрофонной стойки, раскорячив свои руки, и продолжает также нагло улыбаться. Наконец он ловит окно относительной тишины и выкрикивает, вскинув свои клешни. - А сейчас встречайте! На сцену выходит группа "Плацкарт"!..
   В зале опять крики, свист, и непонятно: что это - хула или одобрение? На сцену выбегают длинноволосые ребята пофигистского вида и с подведенными глазами, хватают инструменты и без предупреждения начинают долбить в публику тяжелыми акустическими волнами. Зал подчиняется, машет головами, притопывает и прихлопыват. Голые нимфы на время забыты.
   Вторая композиция - медленная. Вокалист, прикрыв глаза, поет о дрянном мире, в котором не отышешь ни любви, ни понимания. Неожиданно музыкальный строй группы синхронно ползет вниз. Вначале кажется, что это глиссандо задумано специально, но вокалист, потерявший тональность, останавливается и недоуменно оглядываются. Гитаристы перестают играть и, застыв, глядят на свои мутирующие инструменты. В абсолютной тишине слышится мультяшный звон обрывающихся струн. В зале раздается робкий свист, никем, впрочем, не поддержанный. Барабанные стойки с тарелками оплывают как эскимо, гитары с потекшими струнами обрываются из рук музыкантов, валятся на пол, подымая коричневую пыль. Под барабанщиком проседает вертящийся стул и, махнув руками с палочками, он пятится назад, пытаясь удержать равновесие. По залу проносится шелест голосов: люстра!...тра! ...тра!..
   Многоярусный монстр под потолком начинает оплывать и капать, трос, на котором держится сие сооружение, стремительно расплетаться. В наступившей гипнотической тишине раздается одинокий женский вопль, и, как по сигналу, зал вскакивает с мест и начинается невообразимая паника, оправленная в такую же невообразимую какофонию криков, визгов и мата. Люстра срывается с потолка и... осыпается ливнем сверкающих стекляшек в облаке коричневой пыли.
   Вреда упавшая люстра никому не причиняет, если не считать синяков и шишек, но на градус паники это уже не влияет. Обезумевшие люди, ничего не видя, по головам и телам, ломая и переворачивая ряды кресел, устремляется к выходам из зала. Олечка тоже поддается коллективному безумию и, визжа, кидается в толпу. Адам хватает ее сзади и оттаскивает в спасительный угол, подальше от неуправляемого толповорота. Девушка вырывается, она пинается и царапается. Адам кричит, пытаясь достучаться: Оля! Оля! - но вокруг стоит такой ор, что не слышно собственного голоса.
   Ему все таки удается сломить буйствующую девушку и, скукожившись в позе младенцев, они замирают в углу.
  
   Только когда гвалт ощутимо стихает, они решают подняться.
   От увиденного Олечка вскрикивает, утыкается в грудь Адама и до боли впивается в него ногтями. - Мамочка! Это сон! Это сон! Это сон!.. - истерично бормочет она, все больнее впиваясь в адамовы бока.
   Это не сон, не сон, не сон! Адам стоически терпит, обозревая кошмарную картину. Зал похож на берег реки в период ледохода. Только ледяные торосы следует заменить на кресла и человеческие тела. В зале висит непрерывный стон. Оборванные окровавленные люди - кто сидит, кто лежит - тянут руки, выкрикивают бессвязные фразы. Некоторые неподвижны и молчат.
   Он тащит уткнувшуюся в него и бормочущую девушку к ближайшей двери, обходя, перешагивая, перелезая через стонущие завалы тел и кресел.
  

7

  
   Адам и Олечка сидят на ступенях ДК офицеров, постелив пиджак на холодный бетон. Девушка приткнулась к адамову плечу.
   Придворцовый сквер, тронутый поздними сумерками, полон расхристанного народа. Люди сидят, а частью и лежат, на лавочках, на еще зеленых газонах. Центральный вход сторожат несколько машин скорой помощи. Сквер оцеплен. Ни зайти, ни выйти.
   - Третий раз я сталкиваюсь с этим фигурантом. Это наводит на размышления, - раздается сверху мужской голос. Адам с Олечкой, как по команде, поднимают головы.
   Автор фразы - уже знакомый гэбэшник с усами.
   - Вы это нам? - спрашивает Адам.
   - Тебе, тебе! - тыкает усатый, - Документы покажи.
   - На кой они мне, документы. Они дома, документы.
   - На кой говоришь тебе документы. Интересное отношение к документам. А что еще тебе "на кой" в этой стране?
   - Ну, я не таком смысле, - начинает оправдываться Адам, - я в смысле...
   - В смысле смысла, одним словом, - обрывает его страж государственной безопасности. - Поднимайся и пошли за мной. И девицу не забудь прихватить.
   Не оглядываясь, усатый идет к узорчатым металлическим воротам. Адам с Олечкой послушно плетутся за ним в сопровождении двух молчаливых гэбистов в ширпотребовских пиджаках.
   Пройдя сквозь почтительно расступившееся ментовское оцепление, они оказываются на заднем сиденье черной Волги, утрамбованные с боков "пиджаками". Усатый садится рядом с водителем и поворачиваетcя к ним.
   - Ну что, Адамов Николай Васильевич, двадцати пяти лет, владелец видеосалона на Островского, 32, известный под кличкой "Адам"... - он делает паузу, - ... в узких кругах местных наркоманов, - он с усмешкой разглядывает Адама. - Сразу будете признаваться или будем разговаривать. Же-естко разговаривать.
   - В чем признаваться? - ответствует похолодевший Адам.
   - А то ты не знаешь.
   - Я не понимаю.
   - Не понимаешь, говоришь? Каждому есть в чем признаваться. Невиновных нет. Вот сейчас поедем к тебе в квартиру и чего-нибудь найдем. Большой кусок гашиша, к примеру. А? Как думаешь, найдем или нет? Угадай, ну? - весело издевается усатый.
   Адама охватывает ужас. Полковник неожиданно хмурится.
   - И вообще, черт возьми, где я тебя видел?.. - повышает голос усатый, - и вижу же, что морда знакомая, а вот где видел, убей бог не помню! А, наркуша? Не подскажешь, где встречались?
   - В моем дворе, где же. На набережной потом...
   - Ты что? За идиота меня держишь? - неожиданно орет гэбэшник, раздувая ноздри и шевеля усами. - Отвечай быстро, где мы раньше виделись? Ра-аньше!.. До то-го, как!.. У меня профессиональная память на лица! Где?
   Олечка вжимается в сиденье, Адам - в замешательстве.
   Усатый переводит взгляд на Олечку. - Ну, а ты - душечка-флейтистка? Тоже покуриваешь? Папу-начальника позоришь? - он как-то особо глядит на "пиджака" - того, что сидит рядом с девушкой. Край правого глаза у него ниже, чем левый, а правая половина рта, наоборот, выше левой, оттого кажется, что лицо у него склеено из двух разных половин.
   "Двуликий" кладет свою ладонь на голое колено девушки. Девушка брезгливо вскрикивает. Адам дергается в его сторону, но тут же попадает в железные клещи своего "пиджака": с глубоко посаженными бегающими глазками, по виду - настоящего психа. Олечкин "пиджак" гладит ее колено, лезет под джинсовую юбку.
   Неожиданно усатый смеется, по волчьи задрав голову вверх. Двуликий тут же убирает руку.
   - Че обоссались детки! Не ссыте. Дяденька - добрый. Дяденька - не злой.
   Он озабоченно трогает свой идеальный чубчик валиком.
   От бессилия Адама охватывает злость. - Вы чего от нас хотите?
   - Причины.
   - Какой причины?
   - Странных событий.
   - А мы здесь при чем?
   - Я тебя единственного видел в трех местах, где случились странные события. Един-ствен-ного. Ты с логикой дружишь?
   - Ну.
   - Ну? Ну, так думай.
   - А зачем вот эти... издевательства?
   - Издевательства? - гэбист опять по-волчьи смеется. - Ты не знаешь что такое издевательства. А это, - он окидывает их зловещим взглядом, - это - так: лирика профессии. Ну, так ты не ответил на мой вопрос: если я вижу человека на месте преступления три раза...
   - Какого преступления?
   - ...три раза, - повторяет он с нажимом, - какой я вывод должен сделать?.. Молчишь? А вывод прост: этот человек каким-то боком причастен к преступлению. Сечешь?..
   - Какое преступленние? - повторяет Адам упрямо.
   - Теперь вижу, что сечешь, - игнорирует гэбист ремарку Адама, - Ладно, поехали к тебе на квартиру. Может, там что проясним. А то никак времени не было заглянуть к тебе, - он окидывает его саркастическим взглядом, - Да и без тебя, понимаешь, как-то неудобно было...
  

8

  
   На въезде в адамов двор стоят два милиционера. Усатый сует в опущенное окно красную корочку и молодой сержант, почтительно козырнув, пропускает "Волгу" внутрь.
   Газгольдер, оказывается, уже огорожен 3-х метровыми бетонными плитами. Около бетонной изгороди стоит пара "Рафиков", белая "Волга", поодаль - "Уазик". На стрелу подъемного крана "Маз" нацеплен прожектор, освещащий торчащий зеленый ствол, конец которого завился в спираль. Черные силуэты прохаживаются недалеко от бетонного ограждения. У всех подъездов кирпичной пятиэтажки, в которой живет Адам, темные столбики людей из известного заведения.
   Они гуськом входят в подъезд: Адам, за ним - усатый, Олечка, и за ней оба "пиджака"; полукругом толпятся у дверей адамовой квартиры (она находится на первом этаже), пока он ищет ключ в карманах пиджака. Наконец ключ выужен из кармана, Адам собирается сунуть его в замочную скважину и только тут замечает, что замочной скважины нет. Вместо нее в двери - круглая дыра.
   - А, ну ка, постой! - отстраняет его усатый. - Володя! - оборачивается он к "двуликому". Двуликий Володя мгновенно выдергивает из под пиджака пистолет и, протиснувшись мимо них, толкает дверь. Дверь не открывается, а падает в темный проем неосвещенной квартиры, на противоположную стену узкого коридора хрущевки.
   Володя глядит на своего босса, потом на дверь с исчезнувшими шарнирами и осторожно заглядыввает внутрь. Левой рукой, не глядя, щупает выключатель, но не находит и с удивлением вглядывается в темноту, - Света нет, - говорит он усатому, выдернувшись назад из коридора, - вернее нет самого выключателя. Дыра там.
   - Капитан, фонари из машины тащи! - приказывает усатый "психу". Тот бесшумно исчезает в дверях. Пока коллега бегает за световыми приборами, двуликий Володя, засунув пистолет за пояс, прислоняет дверь к противоположной стене, освобождая проход.
   Вот и "псих" с двумя никелированными фонарями. Фонари явно не из универмага. Один он отдает "двуликому", второй оставляет у себя. Володя включает световой прибор и мягко ступает в темноту прихожей. За ним следует "псих".
   Так они ждут минуты три-четыре: усатый, нетерпеливо барабаня по ремню наплечной кобуры, торчащей из полураспахнутого пиджака; Адам, обнимая сзади продрогшую Олечку.
   Из темного проема появляется "двуликий". - Все чисто, товарищ полковник, - докладывается подчиненный, - только разгром полный.
   - Фонарь! - рявкает полковник.
  
  
   ...Они стоят посередине разгромленной залы. Фонарь полковника шарит по стенам и полу помещения, выхватывая, то кучу штор на полу, усыпанную осколками битого стекла упавшей оконной рамы, то диван, потерявший форму, странно раскорячившийся и полунакрытый домиком упавшего ковра, то полированную стенку напротив дивана, с отвалившимися дверками и стеклами-задвижками, то горки книг и битой посуды на паласе, то темный фантом на стене - след от часов-кукушки, пустым домиком валяющимся тут же, в ногах, то деревянный остов отечественного телевизора "Рубин" с отсутствующими внутренностями.
   - Да. Интересно. Капитан, иди вызывай экспертов. Скажи Володе, пусть проверит соседние квартиры. Что у них.
   - Есть! - отвечает "псих" и, как показалось Адаму, на цыпочках убегает выполнять приказ.
   - Ну что, гражданин Адамов, - обращается полковник к Адаму, - завтра у меня будет вся информация по тебе: где был, с кем спал, сколько раз пернул. Поэтому рассказывай, почему то, что мы видим, случилось именно у тебя. - Он подходит совсем вплотную к Адаму и направляет фонарь ему в лицо. - Когда это началось? - он кивает на разгромленный зал.
   - Утром еще все было в порядке.
   - Ага. Утром. Уже что-то. А сейчас пришли и вот. Да?
   - Да.
   - А утром что-нибудь странное было?
   - Ну, в общем, дверь у холодильника отвалилась. Без видимых причин. - сам не зная почему, но об эпизоде с Олечкиными серьгами Адам умалчивает. - Все, - заключает он.
   - Значит все, - задумчиво повторяет усатый и неожиданно тыкает левым кулаком Адаму под дых. Адам сгибается пополам, пытается поймать исчезнувшее дыхание. Олечка от ужаса немеет.
   Полковник озабоченно поправляет чубчик.
   - Значит, говоришь: все, - продолжает усатый так же задумчиво, разглядывая Адама сверху. - А ты знаешь, что дыма без огня не бывает? Да, заткнись ты! - прикрикивает он на начавшую всхлипывать Олечку. - Если это случилось здесь, значит и причины надо искать здесь. Здесь живешь ты. Или ты кого-то прячешь тут, блядь!? - неожиданно орет усатый. - Быстро отвечать!
   Адам, в том же полусогнутом положении, отрицательно машет головой.
   - Ну, значит причина в тебе...
   - Не бейте его больше, - поскуливает Олечка рядом, - мы ничего не знаем.
   - А т-тебя кто спрашивал!? Ма-алчать! - рявкает гэбист.
   В прихожей появляется прыгающий световой круг, врывается в зал и почтительно замирает у полковничьих ног, за ним - Володя. - Товарищ полковник. И у соседей справа и у соседей слева все в порядке. У соседей сверху проблема с водой была. В остальном - ничего сверхестественного.
   - Ясно.
   Из-за его спины просовывается "псих". - Товарищ полковник! Срочно вас! - сдавленно шепчет он.
   - Что такое?! - с грозным неудовольствием говорит полковник.
   - Срочно, товарищ полковник! - не расшифровывается подчиненный. Повисает недолгая пауза. Кажется, что стражи госбезопасности перешли на телепатическую связь и переговариваются взглядами.
   - Ладно. Я скоро буду, - обращается полковник к разгибающемуся Адаму, - и учтите, гражданин Адамов, все самое интересное у нас еще впереди...
  
  

9

  
  
   Сержанты Андрей и Игорь по очереди курят последнюю сигарету и тихо переговариваются, поглядывая на зеленую спираль, торчащую из-за бетонного ограждения.
   - Ну, и что это, как ты думаешь? - пытает коротконогий Андрей сурового Игоря.
   - Радиация, ясен пень! Что же еще! - уверенно отвечает товарищ. - Мутант какой-то вылез. Типа теленка с двумя головами. В газете недавно читал. Из этой же серии. По-ве-зло нам, твою мать! В интересное время живем!
   Андрей смотрит на него, пытаясь понять это сарказм или восторг. Наконец он решает что это - второе. - Слушай, а может!.. Ну!.. - горячо соглашается Андрей. - Представляешь, че у нас тут скоро будет! Корреспонденты там! Туристы! Да? - заглядывает он в глаза товарища, ища такого же горячего одобрения, но не находя. Он оглядывается на торчащее растение. - Кстати, на папоротник похоже. Ты папоротник собирал когда-нибудь?
   - Нет. Я охоту люблю. Рыбалку, на крайняк.
   - Слушай. А в курсе что в ДК офицеров было? - переключается Андрей на другую животрепещущую тему.
   - Пацаны с 20-й ПМГ-шки по рации слыхали, что люстра там упала. Ну, и паника началась. Народу подавилось много.
   - А при чем здесь кагэбэшники?
   - Ну, типа, народу много пострадало. Нет ли злого умысла... Я так этот расклад понимаю.
   - А-а. Ясно, что дело темное, - соглашается Андрей.
   Сержанты замолкают. Игорь растирает по асфальту бычок, докуренный почти до фильтра. - Ни хрена что то не накурился.
   - Ну, - с готовностью соглашается Андрей, глядя на Игоря с преданной улыбкой. - Я тоже.
   Так они продолжают тянуть свою постовую лямку на асфальтовом въезде между двух пятиэтажек. За спинами у них улица с фонарями, заслоненная аллеями пирамидальных тополей, по которой изредка протарахтит "Москвич" какого-нибудь запоздалого дачника с мешками картошки на крыше, а то и пронесется иномарка кутящего кооператора или бандита. Кто их сейчас разберет.
   - Слушай, а "Маз" тоже гэбэшный? - прерывает молчание Андрей.
   - Не знаю. Номеров не видел.
   - А что, прикол, да!.. Я, типа, в КГБ на "Мазе" работаю ... - Андрей давится смехом, маскируя его в кулак. Игорь чуть сдвигает в улыбке губы и тут же озабоченно ведет глазом куда-то вбок. - Ты ничего не слышишь?
   - Да, не-ет, - отрывается от кулака Андрей, улыбка его линяет.
   Игорь поворачивается и выглядывает из двора. В одну, в другую сторону. - Опа-на! - шепчет он восхищенно. - Вот это они припухли!.. - и щупает кобуру.
   Коротконогий Андрей выглядывает из-за его спины.
   Метрах в тридцати от них, из окна первого этажа, пытается спускаться девушка в короткой юбке. Под окном, вытянув руки, ее страхует длинноволосый человек в пиджаке.
   - А ну, стой! Что за дела! - орет Игорь.
   Взвизгнув, девушка срывается в объятия покачнувшегося, но удержавшего равновесие патлатого. Они пускаются наутек. Девушкины каблуки громко цокают по асфальту.
  
   Далеко не убежишь, думает Игорь, включившийся в любимое занятие - охоту. Андрей бежит сзади. Не отстает, коротконогий...
   Расстояние до убегающих неумолимо сокращается. Игорь ясно различает мерно качающиеся девичьи округлости под тесной юбкой, мельканье металлических набоек на каблуках, улавливает смесь запахов духов и женского пота. Где-то слева и сбоку, параллельным курсом, приближается автомобиль. Патлатый оглядывавется и, резко, через газон, бросается на дорогу. И девушка, и сержанты, незамедлительно повторяют сей рискованный маневр.
   Предночную тишину прорезает истеричный визг заблокированных колес. Иномарка - видно из гулящих ночных - избегая столкновения с Игорем, оказавшимся ближе всех, юзом разворачивается по асфальту и боком, сантиметров не доставая Андрея, все же ударяет прыткого сержанта, мячиком отлетающего на газон.
   Продолжая вращение, она стремительно несется к бегущим Адаму и Олечке, и так же стремительно оплывает, так что к моменту предполагаемого бокового удара о любовников, автомобиля, практически, нет. Есть осыпающающаяся бамперами, молдингами, фарами, приборными панелями, резиновыми уплотнителями и еще сотней разнообразных мелочей, масса, погруженная в стремительно вращающуюся коричневую пыль, в которой, уже сами по себе, катятся колеса и два человека в спортивных костюмах, привязанные к крутящимся по асфальту сиденьям.
   Адам только почувствовал как по ногам больно хлестнула пластиковая палка молдинга и, вертясь бумерангом, улетела в общей пыльно-коричневой массе.
  
   Один из выкатившихся - по виду браток, с плоским бритым черепом и оттого похожий на головоногого, - сидит на разодранном сиденье без спинки, второй - стоит на карачках в длинной луже не понять чего: тосола, машинного масла, мочи, бензина?
   Сидящий замедленно оглядывается вокруг, пока не ловит в фокус Адама и Олечку, тяжело дышащих в тени тополей на газоне. Он направляет на них указующий перст с золотой печаткой. - Вы х-хто?
   Парочка переглядывается. Браток опускает руку, а с ней и голову. - А я х-хто? - спрашивает он себя. Он с усилием поднимает голову и опять оглядывает дорогу, усыпанную останками иностранного авточуда. Теперь его взгляд фиксируется на своем товарище, который - несколько слева и сзади его - уже стоит в той же луже и смотрит как с его рук и коленей стекает непонятная жидкость.
   - Лысый! - с трудом ворочает языком сидящий. - Я не понял. Где моя новая тачка?
   Лысый - бочкообразный браток, со щеками почти лежащими на плечах - отрывается от созерцания конечностей и замедленно вперивается в своего сидящего товарища, потом, в том же темпе, в Олечку с Адамом, в сержанта Андрея, стоящего на обочине и рассматривающего коричневое облачко, в которое превратился его, только что оплывший, пистолет, потом в сержанта Игоря, лежащего на газоне и стонущего сквозь зубы: "Ногу сломал!.. Всех в обезъяннике сгною, суки!..", потом опять возвращается к сидящему товарищу. - Слушай, Серый, - браток еле шевелит языком. - Я чего-то потерялся напрочь. Мы чё, так много выжрали? Мы вообще где?..
   - Да мне по херу где мы! Где моя новая тачка? - отвечает головоногий и насупленно задумывается, глядя в одну точку. - Ну все! Завтра весь авторынок урою! Ни хера тачку подсунули! На ходу развалилась!..
   Адам сбрасывает с себя очарование только что случившегося кошмара и шепчет Олечке. - Валим отсюда.
   Олечка отвечает дрожащими губами. - Мы живы?
   - Более чем! - говорит Адам скороговоркой и тянет Олечку с газона. Они быстрым шагом пересекают тротуар и исчезают в темноте между домами...
  

10

  
   Во дворе полковника ждет неприятный сюрприз. На месте служебной "Волги", оставленной у подъезда, лежит бесформенная куча хлама, посреди которой сидит застывший водитель с остекленевшими глазами и мертвой хваткой сжимает руль, похожий на оплывшие часы с картины господина Дали. Остро пахнет бензином. У места происшествия стоит несколько загипнотизированных гэбэшников. "Псих", остановившийся позади полковника, часто моргает и переводит взгляд, то на останки автомобиля с зачарованным водителем, то на начальника. Скрипит подъездная дверь: то выглянул "двуликий". Выглянул и замер, еще сильнее потеряв симметрию лица.
   Полковник подходит совсем близко к останкам "Волги", окидывает их ненавидящим взглядом и матерно ругается. Наклоняется к водителю и спрашивает. - Лейтенант, ты жив?
   Водитель медленно поворачивает к нему застывшее молодое лицо с плаксивой гримасой и открывает рот, но звуков никаких не издает.
   - Эксперты где? - рявкает полковник, повернувшись к "психу".
   - Уже выехали.
   Усатый саркастически кривится. Потом распрямляется, замечает остолбеневших гэбистов и шипит. - Службу забыли, на хрен! Марш вон на места!
   Подчиненные бегом возвращаются на оставленные посты.
   - А ну ка веди сюда этого Ада.., - хочет приказать полковник выглядывающему из дверей "двуликому" Володе, но конец фразы заглушает визг шин за домом. - Что такое! - усатый подозрительно нахмуривается. - Приведи парочку эту, да посмотри что там на улице! - Володина физиономия исчезает, но буквально через двадцать секунд дверь стремительно распахивается и капитан негромко докладывает. - Они сбежали, товарищ полковник. Через окно.
   - Чта-а! - орет полковник. - Просрал! Быстро за ними! И ты тоже! - орет он "психу".
   - Лейтенант, за мной! На пенсии мечтать будешь! - грубо толкает он очнувшегося от криков и поднявшегося водителя. Водитель брезгливо отталкивает от себя чудище-руль и бежит за полковником вокруг пятиэтажки в сторону улицы.
   На углу они останавливаются. - Сейчас дуй в управление. Чтоб без машины и связи не возвращался!
   Полковник смотрит ему в глаза. - Ты меня понимаешь?
   Водитель, вытаращив глаза, энергично машет головой.
   - Повтори приказ!
   - Д-дуть... и п-привезти.
   - Что привезти?
   - М-машину и с-связь...
   - Молодец.
   - Т-товарищ полковник. А к-как объяснить про эту машину, что развалилась? - лейтенант кивает в сторону дома.
   - Как хочешь. Считай это упражнением на сообразительность. А теперь: вперед, бегом марш!
  
  
   Володя тычет в морду часто моргающего Лысого кагэбэшную ксиву, "псих" склоняется над стонущим сержантом Игорем, сержант Андрей, словно Гамлет бедного Йорика, разглядывает свою фуражку, с которой только что стекла кокарда и пуговицы, державшие ремешок. На дороге, на разодранном сиденье сидит лысый человек, голова его уронена на грудь, он громко храпит.
   - Куда они побежали? - Пытает братка двуликий, засовывая удостоверение во внутренний карман пиджака и приоткрывая на миг голубую мечту начинающего гангстера: тускло поблескивающую рукоять табельного ствола.
   - Да, тэта, командир,... ну, тэта, - Лысый, в попытках сориентироваться на местности, тяжело ворочает головой в разные стороны и напрягает расфокусированные глаза.
   Полковник зло оглядывает разгром на дороге и пытается определить точку интереса.
   - Да туда они ушли! Туда! - стонет приподнявшийся сержант и тычет в темноту между домов.
   - Точно? - спрашивает подошедший полковник.
   - Да говорю: туда, - еще раз машет рукой сержант и обессиленно падает на спину. - Скорую, блин, вызовите!..
   - Бросьте его! - приказывает полковник "психу" и "двуликому". - Быстро за мной! - и тяжелой трусцой бежит в темноту между домами.
  
  
   Трое преследователей стоят кружком, и раскрыв полы служебных пиджаков, глядят то друг на друга, то на наплечные кобуры, еще минуту назад тяжелые от табельных стволов. Теперь они пусты и, потеряв скрепляющие клепки, висят распотрошенными кожаными бабочками.
   - Товарищ, полковник? - шепчет псих. - Это можно как-нибудь объяснить?
   - Конечно, можно! Это действие оружия. Нам неизвестного. А этот хиппи недоделанный как-то к этому делу причастен.
   - А растения тоже оружие?
   - Разговорчики! - шипит полковник. - Завтра сюда пол-академии наук прилетит. Как-нибудь разберуться и с растениями и с прочим!
   - Виноват, товарищ полковник! - отводит глаза псих.
   - Товарищ полковник, а как будем отчитываться за утраченное оружие? - спрашивает двуликий Володя.
   - Не о том думаешь, капитан! - отвечает полковник и вздрагивает от тугого щелчка собственных неуставных подтяжек. Не успев удивиться, он ловит поехавшие вниз брюки, на которых в одночасье исчезли и молния и пуговица.
   Тоже самое происходит и с Володей.
   Полковник, скрежеща зубами, держит штаны и глядит на "психа". - А на тебя что, не действует?
   - Виноват, не действует, товарищ полковник.
   - Как так?
   Псих пальцем оттягивает тугой пояс брюк, совершенно не собирающихся падать.
   - А ну-ка, ну-ка! Молния у тебя из чего, из пласмассы?
   - У меня не молния, товарищ полковник, у меня просто пуговицы. Я сегодня старые штаны одел. Служебные жена постирала. Пуговицы здесь не пластмассовые, а костяные, это штаны, извиняюсь, тестя, товарищ по...
   - Что ты заладил: товарищ полковник, товарищ полковник! - Усатый, одной рукой придерживая брюки, наклоняется к его поясу, растегивает верхнюю пуговицу и внимательно ее разглядывает. Разогнувшись, он обращается к Володе. - А у тебя что?
   - У меня пуговица на брюках была пластмассовая, а молния, соответственно, железная.
   - Так. А у меня и молния, и пуговица, и защипы на подтяжках, все железное. - Полковник оглядывает своих подчиненых. - Значит что? Все железное, и может пластмассовое, исчезает, а? Таков вывод, что ли?
   Полковник собирается развить мысль дальше, но раздается треск и огромный тополь падает поперек улицы, оборвав провода, и потушив редкие фонари вдоль улицы.
   Стражи государственной безопасности, придерживая штаны, бегут к месту падения. Из черный развороченной ямы, под корнем тополя, торчит зеленое жало. В заснувших, было, многоэтажках начинают загораться окна, где-то хлопает подъездная дверь, видимо вынося самого резвого любопытного. Двое из троих кагэбэшников начинают думать, как придерживать падающие брюки и одновременно сохранять достоинство представителей карающего органа, Полковник начинает сопеть и обеспокоенно оглядываться, но тут где-то в темноте частных кварталов, опять разадется характерный треск и шум падения, и полковник, скомандовав короткое: за мной! устремляется в темноту.
  
  

11

   То бегом, то быстрым шагом, Адам и Олечка молча пересекают несколько улиц, пока не оказываются в районе частных домов. Углубившись в темноту неосвещенных улиц, любовники падают на лавочку у одного из таких домов.
   - Я так устала, - говорит Олечка, облокотившись спиной о забор и закрыв глаза. - И я ничего не понимаю. То, что я вижу, это как будто не на самом деле. Буд-то в кино. И не со мной. А я - зритель... - она замолкает, - ... что же это происходит?.. и этот ужасный дядька из КГБ?.. Он с нами игрался, как кошка с мышкой. - Олечка открывает глаза и поворачивается к Адаму. - Слушай, а что он к тебе прицепился? Может, ты действительно что-то знаешь, а я как дура: не трогайте его, не бейте!..
   Вдали, с той стороны, откуда они прибежали, что-то ухает. Буд-то упало дерево.
   - Адам, ты действительно что-то знаешь?
   - Подожди. - Он прислушивается, - Нет. Могу только предполагать.
   - Ну, так предположи. Только вслух. Чтобы я услышала и поняла.
   - Олечка, единственное, что я могу предположить, что мы не сошли с ума. А сейчас не тяни из меня жилы.
   - И сколько нужно подождать? Пока у меня крыша совсем не съедет? Или пока тебя этот кэгэбист не покалечит? Хоть что-то ты мне можешь сказать прямо сейчас?
   - Нет. Лучше давай подумаем, где нам сегодня заночевать.
   - Заночевать? - озадачивается Олечка. - В общаге. Хотя... хотя тебе придется по балкону лезть. На второй этаж. Но ведь ничего? Ты же сможешь. Да? Курсанты лазят...
   - Олечка, общага исключена. Кэгэбэшники же знают, где ты живешь. На хрена мы из квартиры сбегали?
   До девушки доходит серьезность их положения.
   - А куда же нам деться? Не на вокзал же!..
   - На вокзал тоже нельзя.
   Повисает пауза. Олечка морщит нос. - Табачным дымом пахнет.
   - Молодые люди? - раздается из-за забора женский голос.
   От неожиданности они вскакивают с лавочки.
   - Может я смогу чем-нибудь помочь?
   Сквозь штакетник забора, уже привыкшими к темноте глазами, они видят точку горящей сигареты, угадывают силуэт человеческой фигуры.
   Калитка открывается и в ней появляется женщина в накинутой цветастой шали. - Вы уж извините, что я подслушала ваш разговор. Вы появились так неожиданно, что я даже не успела обозначить свое присутствие, а теперь вот...поневоле услышала о ваших проблемах. - Она спокойно и внимательно оглядывает их. - По-моему, вы приличные люди. - Женщина делает приглашающий жест рукой. - Заходите. У меня достаточно места. Я живу одна.
   Адам и Олечка переглядываются.
   - Ну, так что? - говорит женщина.
   - Вы, так запросто, хотите пустить в дом незнакомых людей? - говорит Адам.
   - Да, "так запросто". Я в людях редко ошибаюсь.
   - Завидный талант... Ну, что Оль? - обращается Адам к подруге.
   - По-моему, это ... в данной ситуации - это спасение, - говорит девушка. Она вопросительно улыбается женщине, как бы спрашивая: не предашь же? - Женщина улыбается в ответ.
   - Меня зовут Оля.
   - Меня - Николай, но зовите - Адам.
   - Вот как? Меня - Лиля...
  
   Закрыв калитку на шпингалет, женщина ведет их по бетонной дорожке к большому бревенчатому дому.
  
   В просторном зале Лиля - на вид ей лет тридцать с хвостиком - приглашает их присесть на неудобный диван с высокой резной спинкой, а сама уходит на кухню.
   Мебель в большом помещении необычная: светлого дерева, покрытая резьбой с изображениями экзотических растений и животных. Под стать мебели, то ли картины, то ли гобелены с фантастическими сюжетами, висящие на бревенчатых стенах. В углу, совсем неудивительная, притаилась потемневшая от времени прялка, посередине зала - круглый стол, застеленный белой скатертью, с четырьмя приткнувшимися королевскими стульями. Над ним висит абажур. Между столом и огромным шифоньером лежит коричневый ковер с геометрическим узором.
   За занавеской, прикрывающей дверь в кухню, слышно позвякивание посуды.
   Олечка, зачарованно разглядывавшая убранство помещения, встает и подходит к одной из картин, висящей между антикварным комодом и монстром-шифоньером. Там, на поляне, среди цветов, сидят мужчина и женщина, за их спинами мальчик, обнимающий льва, еще дальше, перспективой, гуляют агнцы и волки. Она осторожно трогает ее за край. Шторы раздвигаются, в зал входит Лиля с подносом.
   - Ой! - говорит Олечка. - Извините.
   - Ничего, - отвечает женщина. - Это не музей. Трогать можно.
   - А что это? Это из материи?
   - Это шелк... батик, - говорит Лиля, ставя на стол поднос с дымящимся кофейником и чашками. - Батик - это рисование по ткани, если вы не знаете.
   - Где вы это купили? В Москве?
   - Что ты. Я делаю это сама.
   - Сами?!
  
   Адам пьет кофе с бутербродом и незаметно разглядывает хозяйку необыкновенного дома, сидящую боком к нему. У нее васильковые глаза, две неглубокие морщинки вокруг рта, нежная бледная кожа, наверное, не очень любимая солнцем, и еще: когда она проходила мимо, Адам уловил легкий кондитерский запах, который почему-то его взволновал.
   Прищурив глаза, Лиля глядит на один из своих батиков, поправляет длинную темную прядь, падающую на глаза, и говорит, отвечая на один из олечкиных вопросов.
   - Все эти сюжеты мне приснились. Да, без шуток. Я их сначала переношу на бумагу, а потом уже приходит очередь батика. Это очень любимая и достаточно кропотливая работа.
   - Вы художница? - спрашивает Адам.
   - Нет. Я - директор ателье.
   - ?
   - По последнему образованию я конструктор легкого женского платья. Но в юности закончила худграф нашего педучилища.
   - Вы так говорите, будто уже старушка, - вставляет Олечка.
   - Да нет. Мне тридцать три. Но худграф это все таки уже очень давно.
   - Если вы скажете что мебель сделали тоже вы, я конечно удивлюсь, но уже не так сильно, - говорит Адам.
   - Нет, что ты! Мебель это от деда. Он фанат дерева. Он всю жизнь работает лесником и всю жизнь делает мебель. От мебели эта удивительная атмосфера в доме, которую я просто поддерживаю своими художествами.
   - Лиля, извините за нескромный вопрос, - говорит Олечка, - вы одна... как это сказать... вы одна сегодня, или одна всегда?
   - Какой ты дипломат, - улыбается женщина, - ты хочешь спросить, есть ли у меня мужчина? Я - одна всегда, - улыбка сходит с ее лица. - мой принц где-то потерялся, - она бросает на Адама прямой печальный взгляд, от которого ему становится как-то странно и зыбко, словно он вдруг заболел. Женщина опять поворачивается к Олечке. - Я ответила на твой вопрос?
   Олечка смущенно улыбается. - Извините, я не хотела как-то задеть вас. Думала: обычный житейский вопрос.
   Лиля смотрит на нее молча, и чуть дольше, чем надо. - Да. Это банальная житейская ситуация. Я - старая дева. Но нюни по этому поводу не развожу.
   - Каким вы ателье заведуете? - уводит Адам разговор от скользкой темы.
   - "Стекляшка" на Ленина, знаешь? - поворачивается она к нему. И опять этот прямой и печальный взгляд.
   - Конечно.
   - Вот там, на четвертом этаже, мое ателье.
   - А прялка? - Адам кивает в угол. - Это антураж или действующий аппарат.
   - Аппарат? - Лиля смеется и опять до Адама доносится будоражащий кондитерский запах. - Аппарат рабочий. Хоть сейчас могу сесть и напрясть килограмм пряжи... да... но проще купить...
  
   - Вам стелить, видимо, вместе? - полу-утвердительно спрашивает Лиля своих постояльцев, когда ужин заканчивается, а часы показывают почти час ночи.
   - Да, - отвечает Адам. Какого-то черта он испытывает перед этой женщиной чувство вины.
  
   Они лежат в широкой двухспальной кровати. В их головах и ногах щекастые деревянные амуры возлежат на деревянных облаках и беззвучно дуют в деревянные трубы.
   Олечка вжимается в Адама и шепчет. - Она в тебя влюбилась.
   - Чего? Ты что, головой повредилась от сегодняшних передряг!?
   - Влюбилась. Я женщина. Я чувствую это кожей.
   - Поэтому и говорила всякие глупости про возраст?
   - Наверное, - легкомысленно соглашается Олечка, тыкается в его грудь щекой и прижимается низом живота.
   - Давай не будем здесь, - говорит Адам.
   - Почему? Обоснуй. Утром ты был очень даже не прочь.
   - Скрип. Удобства во дворе. Ни помыться, ни подмыться...
   - А я и не хотела. Признавайся, понравилась она тебе?
   - Приятная женщина, не отрицаю.
   - Ага, влюбился!
   - Оля, иди на фик со своей любовной манией, ага!
   - Точно не влюбился? А чего злишься?
   - Отвали!
   В дверь тихонько стучат.
   - Да, - отвечают любовники дуэтом.
   Лиля просовывает голову в приоткрытую дверь. - Совсем забыла. Я завтра рано утром еду в аэропорт, оттуда - на работу. Мне должны краску для батиков с оказией передать. Можете у меня оставаться, сколько вам понадобится. Еда в холодильнике и на газовой плите. Если будете уходить, ключ от входной двери на гвоздике, справа от двери, на веранде. Закроете и положите под консервную банку на завалинке, справа, увидите...
  
  

12

  
   На площади перед аэровокзалом, несмотря на ранний час, многолюдно, но многолюдье это специфическое: в основном здесь люди начальственного вида и военные в старших чинах, их водители и милиция, много черных "Волг" и "Уазиков" с воинскими номерами, внутрь аэровокзала никого не пускают.
   До прибытия рейса еще почти час и Лиля присаживается на лавочку. Подставив щеку неяркому осеннему солнцу, она погружается в терпеливое ожидание. Где-то вдали, почти неслышный, прорезается комариный зуд авиационных двигателей. Лиля радуется: бывает же такое, рейс раньше летит! Она прикрывает глаза и ждет когда шум двигателей достигнет того градуса, что можно будет подняться и пойти встречать крашеную блондинку в сиреневом жакете по имени Люда, и через которую ее московская подруга должна передать немецкие краски для батика. Лиле опять вспоминается этот мальчик, Адам, который ненавязчиво превращается в пока еще легкую, но уже настойчивую манию. Где-то внизу живота, уже в который раз, возникает странное чувство. Она понимает это чувство. Этому чувству все равно сколько мальчику лет и с кем у него там шашни, шуры-муры или большая и чистая любовь. Имя этому чувству: желание. Она вспоминает его голос. Она услышала вчера, там, в темноте, и поняла: вот оно, мое! Она, тридцатитрехлетняя девственница, за пять минут до того не за что бы не поверившая, что способна на такие поступки, что способна сходу наплести про свою невозможную проницательность в отношении незнакомцев, и все это ради голоса, обладателя которого она даже не видела. Но увидев, поняла, что не обманулась. Боже, Лиля! Ты, вообще, о чем! О чем! А!..
   Шум двигателей делается совершенно определенным. Лиля отгоняет от себя любовный морок, поднимается и идет к металлической ограде, там, где открывают ворота для выхода пассажиров. Но у ворот сюрприз. К ним не пускают.
   Что такое! - возмущаются встречающие. - Что уже встретить нельзя! - Да, это не ваш рейс! Отойдите. Ваш позже. Это вон, видите - встречают. - Милиционер-офицер со шрамом на подбородке кивает на начальственный люд, потянувшийся, кто к дверям аэровокзала, а кто - сюда, к воротам. - Ваш - позже. Так что отойдите. Не мешайте работать.
   Раздосадованная Лиля, идет назад к насиженной лавочке, краем глаза наблюдая как серебристый "Ту-154", ревя двигателями, делает дугу для захода на посадку.
   Внезапно рев пропадает. Это так неожиданно, что всякое движение на площади, изжив неизбежную инерцию, останавливается. Лиля замирает и наблюдает, как самолет от крыльев к фюзеляжу окутывается в бурый туман, как потом из этого тумана разнородным роем что-то летит вниз и издает звук, похожий на писк сотни комаров. Рой скрывается за дальними деревьями и писк обрывается. Бурый туман рассеивается и через несколько минут небо, где только что был самолет с сотней человеческих душ, становится девственно чистым.
   На площади - мертвая тишина. Люди недоуменно переглядываются, отказываясь верить в то, что только что увидели. Лиля пытается понять природу комариного писка, пока до нее не доходит - это в ужасе вопила сотня летящих к своей смерти людей. Она представляет лес, где сейчас лежит этот, уже мертвый, человеческий рой и ей становится дурно. Она на непослушных ногах добирается до лавочки и осторожно опускается на нее. ... Как сквозь вату она слышит трубный рев пожарных машин и сирены "скорых", выезжающих друг за другом из ворот. Она отстраненно наблюдает как десятки растерянных людей в погонах и без, бегут из дверей аэровокзала к своим машинам и срываются вслед за пожарными и медиками, будто там что-то можно потушить или кого-то оживить. Рядом с ней на скамейку опускается какой-то военный, он беспрерывно, будто экспандер, сжимает-разжимает свой галстук. Лиля раздраженно глядит на эти телодвижения, пока не выдерживает и не кричит: - Да прекратите, вы, наконец!
   - Что "прекратите"? - спрашивает военный.
   - Галстук свой оставьте в покое!
   - А. Это у меня после Афгана. Безотчетно бывает, когда волнуюсь.
   - Ах, вы взволнованы! Идите вы к черту со своим безотчетным волнением!
   - Извините, вы что взъярились? У меня там генерал летел. Я его встречал. Стол в части уже накрыли. Баньку приготовили...
   - Девочек тоже приготовили?
   - Каких девочек! Вы вообще, чего такое несете! Тут можно сказать, трагедия только что случилась. Дикая, непонятная трагедия. Спецрейс из Москвы погиб. Да вы не представляете, какие там головы летели! - военный качает головой и шепчет. - Какие головы!
   - Так вы объясните, что за спецрейс. Что за головы. А то генерал. Баня. Девочки.
   - Про девочек это вы сказали.
   - Ну, извините. Я, наверное, газет перечитала. Так что за спецрейс?
   - Извините, - сухо отвечает военный, - это служебная информация. Я и так тут наболтал уже.
   - Да идите вы!.. - Лиля лезет в сумочку за сигаретами и закуривает, демонстративно отвернувшись от военного.
   Тот встает и потерянно удаляется в сторону своего "уазика".
  
   В справочной аэровокзала испуганная блондинка в голубой форме отвечает, что до выяснения причин происшествия аэропорт закрыт, и что московский рейс будет посажен в аэропорту Н-ска, и оттуда людей, если кто пожелает, отправят на поезде.
  
   Выйдя на крыльцо аэровокзала, Лиля изумляется: лавочка, на которой они препиралась с военным, стоит на боку, поднятая в такое положение огромным комлем земли, вырванным упавшим тополем. Другой конец тополя лежит на раздавленном всмятку "уазике" , том самом, куда пять минут назад сел контуженный офицер.
  
  

13

  
   ...Утром Олечка просыпается от дальнего звона будильника. Не открывая глаз, она слушает как Лиля, позвякивая посудой, завтракает, как потом хлопает дверь и наступает тишина. Она тихо, чтобы не разбудить Адама, выбирается из постели. Идет в зал и негромко зовет. - Ли-ля! Вы здесь! Ли-иля!
   Никто, понятно, не откликается. Она выходит на веранду, выглядывает из дверей. На улице тихо, часов семь, наверное. Олечка закрывает дверь на крючок и возвращается в дом.
   Адам спит, смешно открыв рот. Олечка снимает трусики и голая забирается под одеяло. Тесно прижавшись к любовнику, запускает ладонь в трусы и нежно сжимает горячий член. Адам глубоко вздыхает. Олечка утыкается в его загорелую грудь с ручейком волос посередине и с замиранием ощущает в своей ладони восхитительное чудо: отвердевающее шевеление мужской плоти. Она любит этот процесс, любит сам по себе, но если это происходит с мужчиной, который тебе нравится, это вовсе чудесно. Жаль, что в ее жизни так было не всегда. Или - не жаль? За это подруги иногда называют ее шлюхой. Что, конечно же, неправда. Она просто любит вот это чудо жизни, которое увеличивается в ее руках. Любит, когда это чудо входит в нее. И еще она умеет нравиться мужчинам в постели, за что подруги иногда называют ее развратницей и бесстыдницей, а она - соблазнительницей.
   - Где хозяйка? - спрашивает Адам.
   - Тараканы съели, - томным полушепотом отвечает Олечка.
   - Без шуток.
   Это слова, думает она. По его дыханию, по тому, как его рука сжимает ее ягодицу, по тому, как бъется его сердце, она чувствует: он в ее власти. Он ее захочет и при хозяйке. И это главное.
   - Хозяйка ушла. Дверь - на крючке. А Олечка и ее киска тебя хотят.
   Девушка сбрасывает одеяло на пол и, полуприсев над любовником, со стыдливой игривостью вводит в себя его член. Закусив губы, и откинувшись назад, на руки, она медленно двигает бедрами вверх-вниз, прогибаясь низом живота к Адаму, давая ему возможность насладиться зрелищем ее лона. Олечка уверена, что это и есть высшая власть женщины: мужчина сладострастно желающий ее и обозревающий ее киску. И, что важно, еще не кончивший. И чем длиннее этот период, тем сильнее мужчина привязывается к ней и тем больше желает с ней секса. Адам сжимает олечкины бедра и убыстряет темп соития. Девушка, не останавливаясь, склоняется над ним, жарко шепчет. - Ты хочешь быстро, да?
   - Да! - бормочет Адам. - И немножко поспим... И продолжим.
   Олечка ликует и удваивает нежные усилия.
  
   ...- Я пойду, отолью, - говорит Адам.
   Он одевает джинсы, рубаху, кроссовки на босу ногу, и идет во двор. Бетонная дорожка, огибающая дом и усыпанная палыми грушами, приводит его к известному деревянному сооружению. Справив нужду, он идет назад. Откуда-то из-за забора до него доносится бубненье мужских голосов. Адам подкрадывается к калитке, и осторожно приоткрыв ее, выглядывает на улицу. Увиденное напоминает ему об его статусе беглеца. У соседнего дома стоит знакомый двуликий кагэбэшник и о чем-то распрашивает заспанного мужика в трико. Тот слушает, хмуро глядя в землю. Напротив их, поперек дороги, лежит поваленное дерево.
   - Молодой человек? Вопрос можно?
   Адам вздрагивает и поворачивается. Вдоль забора, навстречу ему идет мужчина в ширпотребовском пиджаке и фальшиво улыбается. Адаму на миг кажется, что сейчас он достанет из кармана кусок колбасы и начнет звать его: кутя! кутя! кутя!..
   Адам защелкивает калитку на шпингалет и бежит за дом. Дальнейшее он помнит калейдоскопическими фрагментами: прыжок через низкий забор - вскарабкивание на высокий; лохматый пес, справляющий нужду и от испуга улепетывающий в конуру; опять забор; матерящаяся баба с граблями у кучи дымящейся травы, опять забор, теперь улица, которую он пересекает не задумываясь, и снова - заборы, заборы, петляние между помидорных кольев, забор и переулок, который выводит его на пустыри на окраине города.
   Он легко бежит по натоптанной тропе между невысокими карагачами и ивами, постигнув истину второго дыхания.
   В конце концов, Адам решает, что достаточно оторвался, что пора остановиться и подумать. Он сворачивает с тропы вбок, в крошечную низину, и садится на любезно изогнутый ствол карагача.
  
  
   ...В предвкушении возвращения Адама, Олечка решает устроить ему сюрприз. Она мгновенно заправляет постель, одевает трусики, бюстгалтер, остальную свою одежду собирает в охапку и прячется в антикварном шифоньере, что стоит в зале. Кондитерский запах в нем отчего-то напоминает ей детство. Она замирает, когда слышит скрип двери и шаги в зале. Девушка ждет или возгласа удивления, или паники, или крика "Олечка! Ты где! Что за шутки?!", чтобы подать негромкий сигнал - пусть поищет, а потом, после радости обретения, пусть любит ее, прямо здесь, на ковре у шифоньера. Только не запачкать бы его.
   Но Адам звуков не подает, а просто ходит. От нетерпения и предвкушения Олечка чувствует, как у нее сладко свербит в причинном месте, она уже собирается подать голос, но тут слышится звук открывающейся двери и в доме появляется еще кто-то. И Адам, отчего-то этим не удивлен. "Лиля" - думает Олечка, и ужасается от того, в каком глупом положении оказалась. Она начинает нервно думать, как выкрутится из щекотливой ситуации, чувствует, как на глазах наворачиваются слезы обиды на собственную глупость, и тут слышит голоса.
   - Что за хата? Музей какой-то.
   - Где он?
   - Побежал сквозь дворы. По связи передали направление, если периметр замкнули, то уже не уйдет. Если не успели, все равно найдем. Некуда ему деться.
   - Хозяйку квартиры установили?
   - Да. По словам соседа, зовут Лиля. Одинока. Работает в ателье. Примерно час назад ушла куда-то. Мужик как раз ссать в это время выходил.
   - Может этот Адамов случайно во дворе оказался?
   - Нет. Вон пиджак его висит. Хотя сосед говорит, что мужиков у нее не видел.
   Человек хмыкает. - На два фронта работает?
   - Если так, то этот Адамов конспиратор еще тот.
   Олечка не дышит, от страха ей кажется, что она сейчас или закричит, или
   обписается.
   - А соседка слева говорит, что боится ее. Сама не знает почему. На дух, говорит, ее не переношу. Ведьма она. Может, спрашиваю, что-нибудь на бытовой почве у вас произошло. Нет, говорит: просто боюсь и все тут. И говорит, что мужчин у нее никогда не видела.
   - Любопытная особа. Наш кадр, похоже. У тебя что со штанами? Что за подвязочка на поясе?
   - Да, не говори. Ремешок бы какой найти. Может пошукать малёхо.
   - Не стоит. Неизвестно что тут за дама обитает. Потом накатает кляузу, будешь отбиваться. Времена сейчас, сам понимаешь, сложные.
   - Я ж взаймы.
   - Ну-ну.
   - Машина когда подойдет?
   - Уже сейчас.
   - Вздремнуть бы чуть-чуть. Всю ночь как собачки бегали.
   - Вздремнешь, вздремнешь как-нибудь. Тут есть, кого оставить?
   - Да кого! Город-то на ушах. Все наперечет.
   - Пиджак, кстати, прихвати. И фото на комоде. Это она?
   - Думаю, да. Хороша подруга.
   - У соседа уточни на всякий случай.
   - Сделаем.
   Неизвестные удаляются и дверь захлопывается.
   Олечка долго не решается покинуть шифоньер, переживая противоречивые чувства, которые очень даже сродни эротическим.
   Наконец, истомленная страхом-эросом, она осторожно выбирается из антикварной ловушки, быстро одевается и опасливо выглядывает во все окна. Выйдя на веранду, девушка долго прислушивается. Кажется: никого.
  

14

  
   Только к 9 часам утра полковник отбился от своих бюрократов, показав им останки "Волги" и бывшего японского автомобиля, и тогда только получил для оперативных нужд старую "шестерку". С оружием, сказали, будем разбираться особо. Он уже ехал к капитану в частные районы, где нащупали вчерашних беглецов, как получил по портативной рации сообщение о гибели самолета со спецами из Москвы. Причем характер гибели был тот же, что и с автомобилями и оружием, самолет превратился в дым и растворился, уронив со стадвадцатиметровой высоты все свое содержимое. Полковник на автомате доезжает до названного адреса, отмечая по пути, что около поваленных деревьев выползли на свет божий змеи неведомых растений, но на оцепление людей нет. Он останавливается рядом с двуликим капитаном и майором из оперативной группы, ожидающими на обочине.
   Он хмуро выслушивает доклад капитана, вертит в руках фото приятной брюнетки с твердым взглядом и кратко рассказывает о катастрофе в аэропорту. Потом спрашивает, установлен ли адрес ателье, где работает хозяйка дома. Капитан отвечает, что: да.
   - А где флейтистка?
   - Пока не знаем.
   - А дом обыскали?
   - Осмотрели.
   - Осмотрели? - полковник грозно поднимает брови.
   - Так точно, - вытягивается капитан Володя.
   - Ладно, флейтистка эта, звено мало что значащее, а вот что это за Лиля такая? В материалах по Адамову такая не упоминается нигде. Поехали в ателье, а уж потом в общежитие заглянем, может там наша флейтистка...
  
   В ателье старшая закройщица с короткой челкой говорит, что Лиля Андреевна с утра должна была поехать в аэропорт, там ей краску должны были передать, а потом сюда, на работу. Да, должна уже скоро быть. Московский рейс-то прибыл уже около часа назад. Если конечно не опоздал...
   - А что передать-то ей? - уже вслед им кричит сбитая с толку женщина, похожая на актрису Инну Чурикову. - Какие родственники ее спрашивали? Как вас звать-то?
   - Дядя - скажите, - отвечает полковник не оборачиваясь, и почти бежит на улицу, к "шестерке"...
  
  
   ...Лиля в растерянности стоит у края аэропортовской площади, пытаясь совладать с чувством вины перед военным, который лежит под брезентом около искореженного "уазика". Не "пошли" она его, глядишь, он бы тихо - мирно пересидел свою смерть на этой лавочке. А теперь... Ее поганый прямой характер, ее ужасный язык!..
   На площади, между тем, царит примерно тоже, что и в лилиной голове - сумятица. Часть машин, уехавших вслед за пожарными и скорыми, вернулась, вокруг них толпятся тревожно переговаривающиеся люди. Периодически мимо на бешеной скорости проносятся или "Волга" или "Уазик". Маршрутный "Икарус", который по расписанию должен бы уже отправиться, стоит закрытый, окруженный такими же, как она, растерянными пассажирами. Ни водителя, ни кондуктора - не видно. Лиля подходит к таксистам, курящим около одной из машин.
   - До города кто-нибудь едет?
   - А че толку, подруга, - говорит один из них, с папиросой в золотозубом рту, - там все перекрыто.
   - Ну, хоть до куда получится.
   - Ну, если четвертного не жалко, по дачным тропам доставлю и до города.
   - Четвертной это сколько?
   - Это - двадцать пять рэ.
   - Двадцать пять рэ мне конечно жалко, но все равно поехали...
  
   За пять километров до аэропорта капитан останавливается и вопросительно смотрит на полковника. Дорога, вплоть до обочин со шпалерами сосен, плотно заставлена пожарными, скорыми, "Волгами", и прочими "Жигулями-Уазиками", в это скопище упирается длинный хвост таких же, как они, желающих попасть в сторону аэропорта.
   Кагэбэшники, прихватив рацию, выходят из машины.
   - Ну и что будем делать, капитан? - спрашивает начальник Володю, поглаживая растрепанный чубчик.
   - Думаю, закрыть машину, пройти на другую сторону пробки и там попросить содействия у граждан. В смысле транспорта.
   - Возражать не буду.
  
   С другой стороны затора первым в очереди стоит "Москвич" с седым пенсионером за рулем. Полковник склоняется к открытому окну, раскрывает заветную книжечку и говорит, - Мы из КГБ. Как вас по имени отчеству.
   - Василий Петрович, - отвечает ошалевший ветеран.
   - Нам нужна ваша помощь, Василий Петрович. Нам нужно срочно доехать до аэропорта.
   - Конечно, конечно, - рассыпается то ли от испуга, то ли от счастья ветеран. - А только как же с очередью? Я же первый стою.
   - С очередью как? - полковник отрывается от пенсионерского окна и идет к следующей автомобилю: черной "Волге" с государственными номерами. На пассажирском месте сидит толстый человек с надменно-начальственным лицом. Он брезгливо глядит на какого-то голодранца, обходящего капот его служебной "Волги". Полковник стучит в боковое окно, знаком показывая опустить его. Надменный вопросительно поднимает брови, но стекло не отпускает. Полковник лезет во внутренний карман и опять достает волшебную книжицу. Челюсть надменного отвешивается. Он одновременно начинает крутить ручку стеклоподъемника и открывать дверь.
   - Сидите, товарищ, сидите, - говорит полковник вежливо и слегка толкает приоткрывающуюся дверь, прищемляя выпроставшуюся начальственную ногу. Тот морщится, но тут же пересиливает себя и заискивающе улыбается.
   - Вот этот товарищ, что стоит перед вами, он сейчас выполнит задание и вернется, а вы место его посторожите? Ага? - показывает полковник в сторону "Москвича".
   - Да. Конечно. Мы всегда готовы! - уверяет ставший совсем сахарным начальник.
  
   ...- Ты давай, капитан, площадь осмотри, а я на вокзал. Если она здесь, мы ее быстро вычислим.
   Через пять минут становится ясно, что на площади искомого объекта нет. Капитан быстро шерстит скверы по бокам площади, но и там никого. Полковник тоже возвращается не солоно хлебавши. - Ну что, капитан.
   - Пусто, - разводит руками подчиненный.
   - Ладно, будем исходить из того, что ее здесь нет. Маршрутный "Икарус" стоит на месте. Значит, она уехала или на частнике или на "моторе", и сейчас стоит в пробке. Так?
   - Очень вероятно.
   - Ладно, пойдем к таксистам.
   Двуликий сует удостоверение под нос одному из таксистов, а затем достает фотографию и поочередно показывает курящим водилам.
   - А-а, ну с Михалычем она уехала, - отзывается один из них, - минут двадцать уже как.
   - То есть этот Михалыч не знал, что на трассе затор и там не проехать?
   - Че ж не знал. Он дачными тропами ее повез.
   - А че нельзя было? - вклинивается в разговор другой таксист - с прозрачными, похожими на бельма, глазами.
   - Почему же - можно. У нас же сейчас демократия, - парирует капитан и пристально смотрит на наглоглазого. - Сколько времени нужно, чтобы дачным маршрутом до города доехать? - спрашивает он его.
   - Смотря как ехать.
   - Приблизительно сколько?
   - С полчаса будет.
   - Хорошо. Вот вы! - говорит он наглому, - довезете нас до затора.
   - Почему я?
   - Потому что Родина требует! - подает голос полковник, решивший что лирики достаточно. - Живо за руль, пока я еще добрый!..
  
  
   Во время езды по ухабам дачных дорог Лиля все пытается настроится на рабочий лад, но перед глазами у нее Коля-Адам, заслонивший и раздавленного военного под брезентом, и летящий человеческий рой.
   На въезде в город она, вместо рабочего, называет таксисту свой домашний адрес, не в силах противиться желанию снова увидеть свою химеру.
   - Что за хрень тут творится? - ругается таксист, почти упираясь бампером в людей, толпящихся у перегородившего дорогу поваленного дерева. Выйдя из такси, Лиля со смешанным чувством брезгливости и удивления разглядывает огромный спиралевидный отросток, выглядывающий из-за комля поваленного дерева. Впереди, вдоль дороги, лежат еще два ствола, окруженные зеваками. Она рассчитывается с таксистом и быстрым шагом направляется в сторону дома, до которого пара кварталов. Сердце щемит то ли от нетерпения, то ли от страха.
  
   Дом не закрыт.
   Лиля с шумом захлопывает двери, преувеличенно громко стучит каблуками; в прихожей, сбросив туфли и воткнув ноги в шлепки, почти поет. - Гости мои-и. Вы где-е? Аушки-и!
   Но никто не откликается.
   Она входит в зал. - Ада-ам? О-оля?
   В шифоньере начинает что-то шевелится, Лиля испуганно пятится к двери, спиной качает гремящие колбаски пластмассовых шторок; дверь антикварного сооружения приоткрывается и оттуда высовываются ноги, потом рука с туфлями и, наконец, Олина голова - растрепанная и с заплаканными глазами. - Это вы! - она роняет туфли на ковер и бросается Лиле на шею.
   - Что с тобой, милая? Что случилось? Кто тебя обидел, мышонок?
   - Вы одна? - спрашивает всхлипывающая девушка.
   - А с кем я должна быть?
   - Не знаю. Тут приходили какие-то. Кагэбэшники кажется.
   - И ты от них спряталась?
   - Нет. Я раньше спряталась.Я пошутить хотела над Адамом. Он в туалет ушел, а я спряталась. Он ушел и больше не вернулся. А зашли другие. Сказали, он убежал через заборы. Потом они ушли, сказали, что вас искать будут и на работу к вам поедут. И еще они сказали, что соседка вас боится и они считают, что вы с Адамом заодно. Они вашу фотографию забрали.
   - Соседка меня боится? Что за бред! И что такое "заодно с Адамом" хотелось бы знать. У тебя есть, что сказать по этому поводу?
   - Думаете, я знаю. Адам же ничего не говорит. Говорит потом, попозже.
   Лиля усаживает девушку на диван, сама садится рядом. - Подожди, милая. В самых общих чертах ты можешь сказать, почему к вам прицепилось КГБ?
   Олечка рассказывает Лиле о цепи странных событий, свидетелем которых была со вчерашнего утра. - Они считают, что Адам каким-то образом причастен к этим событиям. А мне это кажется полной чушью. Адам он нежный такой, понимающий, и при чем здесь эти странности! Почему он может быть их причиной? Они какую-то фигню там выдумали! Козла отпущения ищут!
   - Куда он мог пойти, как ты думаешь?
   - Куда? Даже не знаю. Мы с ним знакомы-то всего...сейчас скажу: одиннадцать дней.
   - Да!? - удивляется Лиля. - Мне казалось, что вы чуть ли не муж и жена.
   - Да нет. С чего вы взяли?
   - Ну, хотя бы с того, что ты с ним спишь и стиль отношений у вас весьма свободный.
   - Ну и что. Он мне нравится и я с ним сплю. И мне легко с ним.
   - Он первый, кто тебе понравился?
   - Нет.
   - А с теми, кто тебе нравился до него, ты тоже спала?
   - Это что, допрос?
   - Нет. Но хотелось бы услышать ответ.
   - Не со всеми, конечно, но спала.
   - А что было потом?
   - В каком смысле?
   - Человек тебе понравился, ты с ним переспала, а потом?
   - Потом я продолжаю с ним встречаться. Если он мне перестает нравиться, я перестаю с ним встречаться. И завожу следующего, с которым буду встречаться.
   - И Адам один из этих следующих?
   Олечка двигает своей англо-саксонской челюстью, задумчиво блуждает глазами по потолку и стенам. - Я об этом не думала.
   - Ты в него влюблена?
   - Он мне нравится. И очень даже. - Олечка глядит Лиле в глаза. - А почему вы спрашиваете?
   Лиля смотрит на Олю, не отводя глаз и молчит.
   - Вы что, влюбились?
   - Почему ты так думаешь?
   - Потому что я женщина. И все вижу. Хоть мне всего девятнадцать.
   - Я уж поняла, - говорит Лиля, - что ты из молодых да ранних.
   - Я вчера Адаму вечером сказала, что вы в него влюбились.
   - Что? - вскидывается Лиля. - Что ты ему сказала!?
   Олечка опасливо отодвигается. - А что тут такого? Если это так и есть.
   - Как ты смеешь такие вещи говорить! Ты что в мою душу заглянула. Опись моих чувств сделала?
   - Извините, конечно, Лиля, но я могла этого вам сейчас и не сказать. Это был наш, сугубо интимный, разговор и я сделала такое предположение. Почти в шутку. И оказалась права. И мне адамовы ответы по вашему поводу не очень понравились. Вы произвели на него впечатление.
   - Да? А это ты зачем мне говоришь?
   - Сама не знаю. Может в награду за вашу помощь.
   Лиля молчит, щурясь, глядит куда-то сквозь стену. - Если представится такая возможность, я буду с ним. Понятно? - заявляет она девушке.
   - Понятно.
   - Ты что ж, так просто его уступишь?
   - С чего вы взяли?
   - Значит соперницы?
   - Значит - да.
   - Ладно. А что сейчас-то будем делать, соперница? Бежать? Ждать? Прятаться?
   - Не знаю. Давайте думать.
   - Слушай, а я уже знаю что.
   - Что?
   - Поедем к моему деду. Он же у меня лесник и живет в лесу. Фиг нас там найдут.
  

15

  
   В то время как Лиля и Олечка разбираются в своих чувствах к Адаму, сам объект их желаний сидит на изогнутом стволе, в безопасности, как он думает, и размышляет, как жить дальше. В голове у него бродит одна, довольно дикая мысль: податься на заимку и укуриться там еще раз. Так сказать от чего заболел, тем и лечись. Ползком ли, на карачках, но миновать человека-сторожа, которого он не видел и который пообещал его убить, и укуриться. Может он попадет в еще больший кошмар, а может, найдется выход из той безнадеги, в которой он очутился. Может он, вообще пребывает в галлюцинации? А может, и заимки никакой нет? А может?.. Стоп, сам cебе говорю! Хотя бы ради того, чтобы избавиться от сомнений, стоит туда податься...
   Идти двадцать с лишним километров пешком Адаму не улыбается, поэтому он постукивает себя по карманам. Что-то там бренчит. Он выгребает мелочь: на автобус хватит, если конечно по ходу пьесы он не превратится в коричневый туман, или... в тень!? Длинная тень тыкается в адамов кроссовок. Адам поднимает глаза и монеты со звоном падают в траву. Наверху, на откосе низины, стоит знакомый кагэбэшник с сумасшедшими глазами и с портативной рацией в руке.
   - Ну что, отбегались, гражданин Адамов? - говорит он, бегая глазами.
   За спиной слышится шуршание. Двое рослых молодых людей в рубахах с короткими рукавами молча подходят к нему, крепко подхватывают под руки и почти несут из низины наверх.
   Минут через десять Адам оказывается на гравийной дороге рядом с вишневыми "Жигулями-четверкой" и по-прежнему в цепких объятиях стражей государственных интересов.
   - Ну что, обрадуем товарища полковника? - говорит сумасшедший и, картинно облокотившись о служебную "жигу", жмет на кнопки "уоки-токи". Но кнопки, прощально пискнув, проваливаются внутрь и рация, синхронно с автомобилем, осыпается коричневой пылью. Сумасшедший, потеряв равновесие, рушится в коричневую пыль, бултыхается там, махая руками, выпрыгивает оттуда и бежит через дорогу в кусты. Какое-то время слышен удаляющийся шум, потом становится тихо, затем слышится приближающийся шум, кусты раздвигаются и кагэбэшник возвращается назад. Он отряхивает брюки, пиджак, поднимает глаза в сторону Адама, по-прежнему пребывающего в тренированных лапах амбалов и говорит, ловя дыхание. - Это... психологический тренинг... такой. - И вдруг, без перехода, кричит. - Говори сейчас же, сука, как ты это делаешь! Сейчас же! Иначе!..- он сует руку под пиджак, но вспоминает, что ствола у него нет еще с ночи. - Иначе... иначе они сделают тебе больно! Очень больно! Роман!..
   - Не надо мне делать больно. - говорит Адам, соображая что надо себя спасать любым способом. - Я все скажу. - он обводит взглядом всех троих. - Делаю я это усилием воли. - тут он решает, что наглость города берет и добавляет. - При очень большом желании могу растворить и вас. Если очень доставать будете.
   Он закрывает глаза и тужится, как в туалете.
   Сумасшедший перестает дышать. Адам открывает глаза и по очереди глядит вправо-влево, в глаза своих тюремщиков. - Вы поняли? Стоит мне поднапрячься и я вас рас-тво-рю. Как эту тачку.
   Держальщик, тот что справа, вопросительно смотрит на сумасшедшего капитана, тот что слева - невозмутим.
   - Прикажите им отпустить меня.
   - А? - не понимает кагэбэшник.
   - Скажите им, чтобы меня от-пу-сти-ли! - по складам повторяет Адам.
   Как бы в поддержку Адама, штаны вопросительного держальщика начинают сползать и он, что бы поймать брюки, поневоле освобождает пленника.
   - Ну, что я говорю. Усилие воли и все дела!
   Сумасшедший, не обращая внимания на адамовы слова, пристально смотрит на брюки второго тюремщика. И они не заставляют себя долго ждать. Но второй ловит сползающие брюки одной рукой, другой же продолжает держать Адама, окаменело глядя куда-то вдаль.
   - Ну так что? Растворять? - Адам решает идти ва-банк. - Считаю до трех! Оди-ин, два-а, два с полови-иной, два с че-е...
   И тут твердокаменный держальщик ослабляет хватку и, закатив глаза, падает в обморок. После минутного замешательства сумасшедший подскакивает к лежащему и шипит. - А ну встать сейчас же! Про присягу забыл! Кому говорю! Вста-ать! Организацию не позорь!..
   - Товарищ капитан, - робко подает голос второй держальщик. - Он вас не слышит.
   - Молча-ать!
   - Ладно, я пойду. - говорит Адам.
   - Как это пойду? - изумляется кагэбэшник.
   - Так. Возьму и пойду.
   - А как же... А что я скажу полковнику?
   - Скажите, что у вас нет технических возможностей задержать меня. Я ж, типа волшебник. А вы - просто человек. Что вам очень жить хочется. Что у вас семья и дети, если они у вас есть, ну и все в таком роде... - Адама несет на всю катушку.
   Он обходит останки автомобиля и быстрым шагом идет по гравийке. Сумасшедший собачкой бежит за ним и скулит. - Ну, погоди. Давай поговорим. Найдем приемлемое решение.
   - Интересно, какое это решение? Посидеть у вас немного, что ли?
   - Да нет же. О сотрудничестве договориться.
   - О каком сотрудничестве?
   - Ну, вот как ты это делаешь?
   - Я ж говорю: усилием воли.
   - А-а. Ну, правильно. Усилием воли.
   Сумасшедший вдруг улавливает какую-то мысль и перестает клянчить.
   - Так что отвалите от меня со своим полковником! - отрезает Адам и ускоряет шаг.
   - Усилием воли, говоришь, - бормочет сумасшедший, не отставая от Адама. - Так значит усилием воли. - Его лицо озаряет недобрая улыбка. Он резко нагоняет Адама и тренированным ударом в правый бок валит его на землю.
   - Ну и где твоя воля? А? Пойдет он! Я т-тебе пойду, хиппи недоделанный! И технические возможности как раз под твой случай нашлись... - торжествует капитан, стоя над поверженным врагом.
   Склонившись, он переворачивает Адама на спину, поднимет веко. Вырублен! Он машет подчиненному, тому, что в здравом уме и твердой памяти склонился над приходящим в себя товарищем. - Сюда, быстро!
   Тот подбегает, придерживая спадающие штаны. - Хватай его на горбушку и потащили. Будет подавать признаки жизни - вырубай.
  
   ...У ателье они ждут около двадцати минут, но загадочная Лиля так и не появляется.
   - Гони на Понизовского, - приказывает полковник двуликому, - может она домой поехала?
   Когда они почти добираются до адреса, рация оживает. - Товарищ полковник, - радостно вопит капитан Есько. - Адамов у нас в руках. Куда доставлять прикажете?
   - Ты где?
   - Я у "Фиалки", на выезде с седьмой стройки.
   - Почему у "Фиалки"? Почему я от тебя ни одного доклада не услышал?
   - У меня, товарищ полковник все уничтожено. Машина, рация. Адамов признался, как он это делает. Он обездвижен в данный момент, товарищ полковник.
   - Вырублен, что ли?
   - Можно сказать и так. Потому что угрожать на...
   - Вырублен не насмерть, надеюсь?
   - Никак нет. Обездвижен профессионально, но в связи с угрозами в наш адрес, сделано это уже два раза.
   - Хорошо. Жди меня. Скоро буду. Да понежней там с вырубаниями!
  
   ...Полковник смотрит на Адама, безжизненно привалившегося на заднем сиденье служебной "Волги". Голова его запрокинута, на левой щеке ссадина с запекшейся кровью.
   - Да-а. Нежно ты его вырубил, Есько.
   - Это, товарищ полковник, когда я в первый раз. Он упал и мордой о гравий. Не успел поймать.
   - А ты что ловил? - усмехается полковник.
   Капитан Есько опускает глаза.
   - Ладно. Докладывай о великом секрете, который он тебе поведал.
   - Он сказал, что уничтожает предметы усилием воли.
   - Чего, чего?
   - Усилием воли. Стажеры подтвердят.
   Полковник окидывает хмурым взглядом рослых молодцов с подвязанными веревочками штанами.
   - Так точно, товарищ полковник, - вразнобой гаркают молодые.
   - Понятно. И что, самолет он тоже усилием воли уничтожил?
   - Про самолет он не говорил. Я только про рацию и автомобиль спросил.
   - А еще про что ты спросил?
   - Больше ни про что. После сказанного он стал угрожать и попытался скрыться. Вот тогда пришлось его нейтрализовать, - отвечает капитан, прожигая взглядами стажеров.
   Полковник задумчиво смотрит на неподвижного Адама.
   - Разрешите обратится, - говорит стоящий немного поодаль тонколицый офицер.
   - А-а, валяйте, - говорит полковник устало, - Только представьтесь. Я вас в первый раз вижу.
   - Майор Иванов. Прикомандированный. Управление "Т".
   - "Т-э-э"? - с некоторым сарказмом тянет полковник. - Ну давай, давай, наука, роди чего нибудь.
   - У вас в краевой больнице есть компьютерный томограф. Предлагаю отвезти объект туда на обследование. На предмет обнаружения каких-либо аномалий.
   - Что это за зверь такой, томограф?
   - При помощи этого устройства можно детально исследовать мозг.
   - Да? - полковник задумывается. - Хорошо, давайте поковыряемся у него в мозгах. Только у меня вопрос к капитану Есько. Вы разрешите?
   - Да, конечно, - московский майор без тени смущения принимает его игру. Полковник глядит на Есько. - Хотелось бы услышать от вас решение вот какой проблемы: когда Адамов очнется, ты его опять вырубать будешь?
   Капитан, чувствуя в вопросе подвох, молчит.
   - Разрешите, товарищ полковник, - опять вклинивается московский гость.
   - Да? - полковник недовольно поднимает брови. - А без вас, смотрю, никак, майор. Прямо катастрофа какая-то без вас.
   - Понял, товарищ полковник. Молчу, - щелкает каблуками майор и вытягивается по струнке.
   Полковник окидывает его оценивающим взглядом. - Ну, прямо белая гвардия. Вы случайно перед зеркалом не тренировались?
   - Никак нет! - чеканит майор, бессмысленно глядя в никуда.
   - Так что, капитан? - поворачивается он к подчиненному. - Что делать будешь с "объектом"?
   - Может его чем нибудь мягким, но тяжелым.
   - Может свинца в валенок и по почкам?
   Капитан дергается было подтвердить начальственную инициативу, но на полпути понимает, что полковник изволит шутить.
   - Ладно, - поворачивается он к москвичу, принявшему положение "вольно", - излагай свое предложение, майор.
  
  

16

  
   - Ты подожди. Я схожу к соседке. Ирине Сергеевне, - говорит Лиля.
   - Зачем? - беспокоится Олечка.
   - Дело в том, что у меня есть автомобиль. "Москвич". Он в ремонте и сегодня можно его забрать. Я хочу попросить ее мужа, чтобы он нас довез до мастерской. Она довольно далеко.
   - Она же вас боится. Да и КГБ у нее было.
   - И все же я попробую. Заодно и разберусь, почему она вдруг стала меня бояться.
   - Мне кажется, Лиля, напрасно все это.
   - Вот это я и выясню.
   В заборе, который отделяет Лилин и соседский участок, есть калитка. Миновав ее, Лиля стучится в дверь. Эхом доносится стук из сарая. Это Николай Николаевич - муж соседки - что-то там мастерит.
   - Кто там? - откликаются из-за двери.
   - Это я, Лиля!
   Она собирается толкнуть дверь и войти, но приглашения нет. Может, случилось что?
   - Ирина Сергеевна, что с вами? - спрашивает Лиля и, немного выждав, открывает дверь.
   Дородная Ирина Сергеевна сидит на стуле. Но как-то боком сидит. Словно собираясь или встать с него или сползти.
   - Что с вами, Ирина Сергеевна?
   - Ой, что-то мне плохо, Лилечка! Ой, как мне плохо! Гляжу на тебя и не пойму. Уйди. Прошу тебя! У меня сейчас с сердцем что-нибудь случится.
   - Так может вам помочь? - Лиля подбегает к женщине, но так заслоняется от нее руками.
   - Да уйди ты, говорю, ведьма!
   Лиля столбенеет над соседкой. - Почему ведьма? Объясните, Ирина Сергеевна! - строго требует молодая соседка.
   - Морок потому что наслала на меня.
   - Какой морок. Вы о чем, Ирина Сергеевна? - спрашивает опешившая Лиля.
   - Такой морок! Ходила ты у меня под окнами голая и страшная. В окна заглядывала.
   - Под окнами? Голая? Когда же это?
   - Да вот на днях. Точно не скажу. Но что ты это ходила - точно. Ой, ужас какой был! Не приведи господь!
   Лиля стоит, смотрит на соседку, не зная, что сказать.
   - Что глядишь? - зло спрашивает Ирина Сергеевна, не опуская рук. - Уходи!
   - Ирина Сергеевна, может вам это приснилось?
   - Да уж, приснилось. Что я, сна от яви не отличу?
   - Ирина Сергеевна, у вас с головой все в порядке? Может вам врача вызвать?
   - Что? - Ирина Сергеевна опускает руки и кричит. - Оскорблять меня в моем доме. Да ты кто такая! Коля! Коля! - кричит она через плечо соседки. Лиля резко разворачивается и почти выбегает из дома. На крыльце сталкивается с Николаем Николаичем с топором в руках. Сосед с беспокойством глядит на дверь и кричит в Лилину спину. - Вы что с моей женой сделали? Вы что сделали с ней? А?
   - Психиатра ей вызовите! - отвечает Лиля, не оборачиваясь и захлопывает калитку.
  
   ... - Ты действительно права. Нечего было туда соваться. - говорит Лиля, доставая из шифоньера вещи и кидая их в сумку "через плечо", стоящую на диване, рядом с Олечкой. - Ирина Сергеевна сошла с ума. Утверждает, что я голая бегала под ее окнами.
   - Может она и не сошла с ума.
   - Это как тебя понимать?
   - Я была свидетелем таких странных событий, что ничему уже не удивляюсь.
   - Но я то прекрасно помню, что голая под ее окнами не бегала. - На этих словах Лиля запинается и опускается на диван, сжимая в руках трусики.
   - Что с вами? - обеспокоенно спрашивает Олечка.
   - Мне как-то плохо стало. Что-то вроде дежавю. И такое омерзительное. - Лиля смотрит перед собой. - Я лежу голая на металлическом столе, как в морге, и мужик пальцами разводит у меня... вообщем между ног, и чуть не носом тыкается туда, в ... - Лилю передергивает.
   - Начиная со вчерашнего дня, вы, кажется, четвертая, которая говорит о дежавю. Считая меня саму.
   Лиля по-прежнему глядит перед собой. - Боже, какая мерзкая картинка! - Она решительно встает. - Все! Прочь! Прочь всякая дрянь! - она продолжает сборы. - Я и для тебя белья возьму. У меня тут все стираное и чистое.
   - Может в общагу ко мне зайдем? Или заедем? Как получится. У меня шмуток - вагон и маленькая тележка. Мне все девчонки завидовали.
   - Но мы ж собираемся бежать. Значит это быстро надо делать. И скрытно. Я верно говорю?
   - Ну, все-таки? А? - умоляет Олечка. - Я по быстрому. Туда и назад.
   - Ладно. Посмотрим. Нам еще до гаража добраться надо.
  
   Когда Адам начинает ворочаться и кажется, что он вот-вот очнется, подъезжает долгожданная машина со "специалистом". Им оказывается пожилая дама с лошадиной челюстью.
   Она осторожно выпрастывается из красной "Нивы", держа в руке серый медицинский чемоданчик, и смущенно улыбаясь, оглядывает присутствующих. Безошибочно определив в полковнике главного, говорит тихим голосом. - Меня зовут Ядвига Генриховна. Кто у нас пациент?
   - Вон, - кивает полковник на Адама.
   Женщина-лошадь подходит к открытой двери "Жигулей", внимательно рассматривает Адама, поднимает веко, щупает пульс. Потом оборачивается и пристально глядит на капитана Есько, стоящего за ее спиной.
   - Что-то не так? - говорит капитан.
   - Юноша, если я вас попрошу отойти, вы не будете против?
   - Я? Нет.
   - Тогда отойдите.
   Есько делает несколько шагов назад. Ядвига Генриховна смотрит на пространство между своими ногами и капитановыми, подходит к нему, берет за талию и передвигает вбок. Вернувшись на исходную позицию, она оценивает изменения, и видимо оставшись довольной, ставит свой чемоданчик на сиденье рядом с Адамом и открыв его, достает спирт и ватку. Ловко закатав рукав адамовой рубахи, она не менее ловко всаживает ему укол.
   Сложив чемоданчик, Ядвига Генриховна поворачивается к полковнику и все с той же лошадиной нежностью говорит. - Он скоро очнется и три-шесть часов будет дезориентирован и полностью управляем. Если понадобится инъекция, я на работе до шести. Потом присылайте машину домой.
   - Чем вы его укололи? - спрашивает полковник, хотя ни черта не смыслит в медицине. - Может мы его сами потом. Есько, ты же можешь?
   Женщина-лошадь змеится смущенной улыбкой, и не удостаивая ответом дилетантский полковничий бред, забирается в "Ниву". Автомобиль трогается, увозя "специалиста".
   - Не хотел бы я оказаться в твоих руках, Ядвига Генриховна, - бормочет полковник в пыльный след удаляющейся "Нивы".
   - Я, думаю, она ему галоперидол вколола, - уверенно комментирует московский майор-всезнайка.
   - Спасибо что просветили, майор. А теперь так: ты, майор, и ты... - полковник хмыкает, глядя на сумасшедшего капитана, - ...юноша Есько, везите Адамова к этому томографу. Есько отвечаешь за связь. Капитан и вы, молодые, со мной - прокатимся в адреса.
  
  
   Добравшись до гаража и забрав автомобиль, Лиля с Олечкой подъезжают к общежитию. Лиля предлагает играть в шпионов по полной, и останавливается у соседней пятиэтажки - то же общежития, но Института культуры.
   - Я ракетой,- говорит Олечка и бежит к общежитию.
   Минут через пять к дверям олечкиной общаги подкатывает коричневая "шестерка". Из нее выходят двое. Один остается у дверей, другой - проходит внутрь. Сердце Лили ухает и падает вниз. Она никогда не имела дела с "органами", но почему-то уверена, что это - "они". Она сползает почти под руль, но так чтобы видно было и человека на высоком крыльце общежития, и автомобиль с силуэтами внутри сидящих, и наблюдает.
  
  

17

  
   - Вы к кому? - спрашивает девушка - слишком миловидная и юная для вахтерши.
   - Вахтерш сейчас с конкурсов красоты берут, что ли? - говорит полковник.
   Девушка смущается. - Я на подмене. Вахтер - обедает.
   - Олю Томилину можно увидеть?
   - Она недавно прошла. Позвать?
   - Нет, - говорит полковник, с ходу сочиняя оперативную фантазию. - Я от родителей ее. Они просили посмотреть, как она устроилась. Спросить, не надо ли чего. Я пройду?
   - Хорошо. Только докуменьтик оставьте.
   - Докуменьтик, девушка, у меня в машине. С водителем остался. А я ее крестник. Вот такой, знаете, ее нянчил, Олюху-малюху! - полковник рукой показывает метр от пола. - Она дяде Коле о, как обрадуется! Просто пищать будет! Она же вместо дочери считай мне. А вы говорите докуме-ентик. Душевней надо быть, девушка, душевней!
   Девушка растерянно улыбается.
   - Так я пройду, - утвердительно говорит полковник, - да я - быстро. Вы не беспокойтесь. Одна нога здесь, другая - там.
   - Ладно, пройдите. А вы знаете куда?
   - А, нет. Совсем из головы вон.
   - Четвертый этаж. Секция 3, комната 1. Но, по-моему, она заходила в класс. Слышите, в коридоре музыка играет? Вот туда.
   Первый этаж общежития Института искусств приспособлен под музыкальные классы. Очутившись в длинном коридоре, усатый определяет, откуда доносится фортепианная музыка.
   Он приоткрывает дверь и замирает. За роялем сидит большеголовая пышногрудая девушка с детским лицом и мерно двигающейся челюстью. Она до невозможности похожа на его покойную жену. Его Кларочку! Только на тридцать лет моложе и по-другому одетую. Его хитрую Кларочку, работавшую профсоюзным боссом в блатном институте, каждый вечер устраивавшей чаепития с активистами и знавшую все обо всех. Настоящую жену своего мужа. Его бездетную Кларочку, умершую от сердечного приступа полтора года назад. На чаепитии. С карамелькой во рту... Дикие фантазии забродили в полковничьей голове, и отдались пониже пупка, в каналах тронутых простатитом.
   Он осторожно входит в класс. Девушка смотрит на него, не переставая играть и жевать. На ее лице выражение разочарованности в жизни.
   - Что вы играете? - спрашивает очарованный полковник, приглаживая неприбранный чуб.
   - "Хэтэка", дяденька. Вам это о чем-то говорит?
   - А-а, нет. Поясните.
   - Бах. "Хорошо темперированный клавир". "Бах" вам о чем-то говорит?
   - "Бах" - говорит. "Бах" - это когда стреляют.
   Девушка прекращает играть. - Вы это серьезно? - она перестает жевать, маска прожженой дамы слетает с ее детского лица.
   - Конечно, - невозмутимо отвечает он. - Я - военный.
   - Ну, прекратите! Что военные все такие глупые?
   - Глядя на вас - поглупеешь, - говорит полковник и удивляется сам себе. Язык будто сам собой выдал эту заготовку из далеких военно-училищных времен. Ему кажется, он покраснел.
   - Да? - девушка кокетливо тупит глазки и опять берется за клавиши.
   - А "Лунную сонату знаете? - почтительно спрашивает полковник.
   - "Лунную?" - снисходительно говорит девушка. - По попсе тащитесь?
   - Что-что?
   - Ничего. Проехали. - Девушка опять жует и уже опять истомлена жизнью.
   Она прикрывает глаза и без перехода начинает играть первые такты бессмертного хита Бетховена. Полковник, почтительно приблизившись к роялю, тоже прикрывает глаза, простодушно поддавшись очарованию то ли музыки, то ли пышнотелой пианистки. Но постепенно темп произведения ускоряется, ритм рвется и элегия превращается в разухабистый рэгтайм. Музыкальный экстаз полковника улетучивается, девушка неожиданно останавливается и говорит. - А может вам, дядя, "Танец маленьких лебедей" сыграть? Или "Полонез Огинского"?
   - Зачем?
   - Тоже попса. Народу нравится.
   - Так я не народ. Я - сам по себе.
   - А вы собственно кто?
   Этот вопрос возвращает полковника на землю, к прямым служебным обязанностям.
   - Я, собственно, Олю Томилину ищу. Сказали, она к вам зашла.
   - Да, забегала. И тут же улетела.
   - Куда?
   - К себе в комнату, куда же? Так вы кто? - продолжает настойчиво девушка.
   - Я - от родителей ее. Передать надо кое-что.
   - Вы что, новый шофер ее папаши, что ли? - говорит девушка, одновременно глядя в ноты и повторяя короткий пассаж. - Обычно с ним что-нибудь передавали.
   - Вот-вот. Шофер. А вы пианистка? - полковник никак не может оторваться
   от молодой версии покойной жены.
   - Типа того.
   - Почему "типа того"?
   - Потому что пианистка, или пианист, не столь важно, это - Рихтер, Горовиц и так далее. А я Таня Горшкова. Студентка второго курса. И до пианистов мне как до луны пешком.
   - Было бы желание, а остальное, как говорится, приложится.
   - Желания недостаточно, - парирует девушка и раскатывает оглушительную гамму на все семь октав. - Нужен аппарат.
   - Аппарат? - полковник невольно глядит на глубокую ложбину между ее грудей.
   - Да - аппарат. У меня пальцы короткие.
   Полковник заглядывает за палку, поддерживающую крышку рояля и видит ее руки с пухленькими и нежными девичьими пальчиками. От неожиданного желания у него свербит в паху. Он обходит рояль, берет девичью ладонь в свою и говорит опешившей пианистке. - Более чудесных пальчиков я не видел!
   Девушка глядит в его глаза, что-то там читает и отнимает руку. - Вы, кажется, Олю Томилину искали. Можете не успеть. Она сказала, что ее машина ждет.
   - Машина?! Ах ты, черт! - Полковник бросается к двери.
   - Постойте! - останавливает его девушка. - Так вы шофер или военный?
   Усатый застывает в дверях и чеканит, нарушая все мыслимые должностные инструкции. - Я полковник КГБ, пышечка!
   - КГБ!? - восторженно повторяет девушка. - Круто!
   - Лежу у твоих ног! - добавляет он и, вспомнив московского майора, по-гусарски щелкает каблуками гражданских ботинок.
   Полковник быстро покидает помещение, оставляя Таню Горшкову в глубочайшем недоумении. Сам он, впрочем, тоже в некоторой растерянности от собственной выходки.
  
   Олечка, тем временем, перепрыгивая ступени, несется вниз. Она уже переоделась вполне по-походному: в джинсы, рубаху и кроссовки, в руках у нее по объемистому полиэтиленовому пакету.
   - Ты дядю встретила? - кричит ей в спину милашка-вахтерша.
   - Какого дядю? - тормозится Олечка у самых дверей.
   - Дядю Колю. Только что зашел. Тебя спрашивал. Он, наверное, к Танюхе Горшковой в класс зашел. Я думала ты у нее.
   - Дядя, дядя, - перебирает девушка в уме всех потенциальных дядь. - Какой еще дядя Коля?! А что он сказал?
   - Что крестник твой. Как бы мне от "Котлеты" не влетело: я его без документов пропустила. Ты ее не видела?
   - "Котлета" там внизу, у черного входа, - машинально отвечает Олечка и подходит к окну. Под ним стоят "Жигули", которые ей не о чем не говорят. Зато слева, на крыльце, торчит кагэбэшник с сумасшедшими глазами. Олечка становится дурно. Олечка пятится. Олечка разворачивается и стремглав бросается из предбанника вахты в коридор, моля об одном: чтобы черный вход общежития был по-прежнему открыт.
   Она махом обгоняет комендантшу по кличке "Котлета", спускающуюся по лестнице с пустыми банками из под краски, и выскакивает в дверь, едва не врезаясь в двух работяг, возящихся у открытого борта грузовика.
   Олечка мчится по глинистым ухабам вдоль своей общаги, общаги Института культуры, забегает за торец и только у поворота на улицу, где должен стоять "Москвич", останавливается и переводит дыхание.
   Она прижимается к прохладной панели дома и осторожно выглядывает: "Москвич" на месте, cумасшедший столбиком торчит на крыльце. С такого расстояния вряд ли он меня узнает, думает девушка, тем более что она переоделась, и, тем более, что деваться некуда. Олечка вытаскивает из пакета зеркальце, придирчиво оглядывает себя, засовывает его назад и, подобравшись, выходит из-за угла и, не спеша, идет к "Москвичу". Когда девушка открывает дверь, Лиля от неожиданности вскрикивает.
   - Вы что, Лиля? - шепотом говорит Оля, не глядя в сторону сумасшедшего.
   - Я думала - все! Сейчас тебя выведут под белы рученьки. Ведь это они? Да?
   - Да. Тот, на крыльце, как-нибудь реагирует сейчас?
   - Смотрит в нашу сторону.
   Олечка укладывает пакеты на заднее сиденье, туловище в машине, зад - на улице. - Ну что он? - от страха она не решается не то что разогнуться, а и смотреть в его сторону.
   - Уже не смотрит, - шепотом отвечает Лиля.
   Оля садится на заднее сиденье. - Тогда поехали? Только, умоляю, не в их сторону!
   - Погоди.
   Лиля лезет в свою сумку, стоящую на переднем сиденье, достает баллончик с аэрозолем и прыскает себе в горло.
   - Что это?
   - Когда я волнуюсь, я иногда начинаю задыхаться.
   - У тебя астма?
   - Что-то в этом роде. Диагноз врачи поставить так и не смогли.
   Лиля кладет баллончик назад в сумку, заводит автомобиль, опять привлекая внимание кагэбэшника, и задним ходом, не спеша, доползает до торца общаги, из-за которой только что вышла Олечка. Развернувшись, она выезжает на асфальт и не спеша катит в противоположную от ищеек сторону.
   Когда общежитие исчезает за поворотом, женщины переводят дух.
   - Куда мы едем? - спрашивает Олечка.
   - За город, - отвечает Лиля, - в лес к деду.
   - Так прямо в лес?
   - Он живет на заимке с сыновьями. Заимка знаешь что такое?
   - Что-то такое читала. Типа маленькой деревни в лесу, ага?
   - Микроскопической: на одну семью.
  
  

18

  
   ...В приемной компьтерной томографии царит почтительная тишина. На дермантиновых диванчиках сидят несколько женщин с детьми, пенсионер со слезящимися глазами, капитан Есько и Адам, бессмысленно глядящий на свое трясущееся колено. Врач подозрительно разглядывает парочку Адам-Есько и на просьбу московского майора о внеочередном обследовании позволяет себе взбрыкнуть: к нам люди за три месяца записываются, и что я им скажу?
   Московский майор берет непослушного доктора под локоть и почти силой заводит в служебное помещение. - Давайте не будем устраивать митинг. Хорошо?
   Врач смотрит на него в упор, - Руку уберите!
   Майор отпускает его. - У вас своя работа. У нас - своя. И поверьте, она не менее ответственная. И если нам что-то нужно, значит это действительно нужно, и не нам, а государству. И если это нужно, то мы обязательно это получим. Вы понимаете меня?
   - Предположим, - упрямится врач.
   - Тогда сейчас вы проведете томографию товарищу, что мы привели.
   Майор подходит к двери и кивает капитану. Тот вводит в приемную Адама на подгибающихся ногах.
   - За мной идите, - говорит врач, зло глядя перед собой. - Чем вы там его накачали? - бормочет он про себя. - В чем я участвую по вашей милости?
   Они оказываются в большом светлом помещении. Посередине стоит выдвижной стол-кушетка, примыкающий к томографу: огромному белому кубу с круглой дырой посередине. Девушка-сестра, застилающая стол белой простыней, делает недоуменную паузу, разглядывая странную троицу.
  
  
   Полковник выскакивает на вахту. - Она уже вышла? - спрашивает он девушку-милашку.
   - Она только что убежала. Я сказала, что вы ее ищете и она убежала. Странно как...
   - Куда?
   - Туда, - девушка кивает на коридор.
   Полковник бросается в коридор. Из класса выглядывает пышногрудая Таня Горшкова, в другом конце стоит необъятная "Котлета". Она тяжело дышит.
   - Вы Томилину Ольгу видели? - кричит он.
   - А вы кто?
   - А ну быстро отвечайте! А то я покажу кто я!
   - Он полковник КГБ, - весело комментирует из-за его спины Таня.
   Комендантша впадает в короткий ступор.
   - Ну? - орет полковник.
   - Только что убежала ваша Томилина! - плаксиво орет обиженная комендантша.
   Полковник протирается между косяком и необъятной "Котлетой". За ее спиной лестничная площадка и ступеньки ведущие вниз. - Туда что ли? - рявкает он.
   - Да! - плаксиво отбивается "Котлета" - Да закрыто уже там! - добавляет она побежавшему было вниз полковнику. Полковник чертыхается и возвращается назад.
   Выскочив на крыльцо, он оглядывает окрестности, ища следы беглянки. - Там "Москвич" стоял, где он? - спрашивает он Есько.
   - Уехал, - вытягивается капитан.
   - Кто в него садился?
   - Девушка с пакетами.
   - Девушка? - полковник сверлит его глазами. - Во что была одета?
   - Джинсы и зеленая рубаха.
   Полковник вбегает на вахту. Помимо девушки-вахтерши там уже стоит комендантша в позе носорога, изготовившегося к атаке. - Документы покажите! - кричит она. Из-за ее спины, загораживающей дверной проем, выглядывает пышногрудая копия покойной жены. - Я же вам говорю, он - полковник.
   - Документ пусть покажет, какой он полковник!
   - Во что была одета Томилина? - спрашивает полковник милашку-вахтершу, не обращая внимания на бабий треп.
   - Она. Она... В джинсы и рубашку. И кроссовки.
   - В руках у нее что-нибудь было?
   - Полиэтиленовые пакеты.
   - А что случилось? Чё вы за Олькой гоняетесь? - спрашивает Таня из-за плеча "котлеты".
   Не удостоив девушку ответом он выскакивает на крыльцо. - Быстро за красным "Москвичом"! - приказывает он, садясь в машину.
   Все зло от баб, думает полковник, когда Есько с визгом разворачивает "Жигули" и выезжает на асфальт. Именно от них! Он зол на себя из-за гусарской выходки, что простительно было во времена лейтенантской молодости, но сейчас... Как все таки она похожа на Клару... И что обозначает ее восклицание: "круто!"?..
  
   ...Врач кончиками пальцев держит два рентгеновских снимка.
   - Вы кого мне привезли? - говорит он строго. - Это что такое?
   Москвич подходит ближе всех, глядит на снимки.
   - Я ничего не вижу.
   - Конечно, не видите! Ведь снимки засвечены. Что у него с головой? У него Чернобыль там что ли?
   - Что и требовалось доказать, - говорит московский майор.
   - Что доказать? - сурово спрашивает врач.
   - Что у человека аномалия.
   - Так прежде чем тащить его сюда с аномалией, может, надо было счетчиком Гейгера его проверить?
   - Может...
  
  

ЧАСТЬ 3

  

1

  
   ...Он вскрикивает от боли.
   Больно затылку. Больно лопаткам, ягодицам, пяткам.
   Глаза открываются и медленно фокусируются на свете, льющемся сверху.
   Он как будто в яме: по стенам висят мочалки корней, две толстые лианы свешиваются из дыры сверху.
   Он садится и оглядывается.
   Рядом чернеет скелет.
   Череп рассыпается в пыль, едва он до него дотрагивается.
   Он встает на ноги, потягивается, хрустя костями, трясет длинными, почти до пояса, русыми волосами, вцепливается в лиану и по-обезъяньи вскарабкивается вверх.
   Выбравшись, он цепенеет, ослепленный светом, одурманенный запахами.
   Когда оцепененье проходит, он чувствует жажду. Принюхавшись к ветру, он пытается уловить влагу. Потом идет, раздвигая папоротники, путаясь в лианах, свисающих с высоких деревьев.
   Под ребром в правом боку иногда покалывает.
  
   ...Истомленный солнцем и жаждой, он останавливается, отирает пот, заливающий глаза, раздвигает кусты и перед ним, внизу, открывается лесистая равнина с клубящимся на горизонте облаком и широкая лента реки, отделенная от него пологим спуском с островами пирамидальных деревьев.
   Спускаясь к реке, он чувствует под правым ребром жжение. Там надулся волдырь.
   Он трогает полупрозрачную шишку с темным головастиком внутри и первобытное удивление искажает его лицо. И вдруг, очертя голову, он бросается вниз, к реке.
  
   ...Он выходит из воды и тут же падает, подкошенный электрическим ударом боли.
   Очнувшись, в поту и тряске, он обнаруживает на месте волдыря непрерывно растущий слизистый шар размером с голову. В нем что-то шевелится.
   Пытаясь защититься от неведомой напасти, он ползет и теряет сознание.
  
   ...Разлепив тяжелые веки и приподняв голову, он видит мокрое существо, извивающуюся рядом с ним. Существо беспрестанно икая, ползет к воде...
  

2

   Нечто стоит над Адамом и с интересом разглядывает его. Оно похоже на него, но, все-таки, есть в нем что-то, что бесконечно поражает и волнует.
   Он не знает слов и его волнение прорывается восклицанием. - Эва!
   Существо склоняет голову набок и повторяет. - Эва!
   Он хочет подняться, но боль в боку не позволяет сделать это. Он стонет и жалобно смотрит на нее.
   Существо на цыпочках подбирается к стонущему и склоняется над ним. Он, прикрыв глаза, потирает кожу вокруг раны и постанывает. - А-а! А-а!
   Существо опускается на колени, повторяет за ним. - А-а! А-а! - гладит его живот.
   Он забывает о боли, открывает глаза... и... видит зверя столбиком восставшем из темного леса под собственным животом.
   Существо пальцем качает этот столбик и говорит. - Эва!
   Он, в смуте противоречивых чувств, хочет рыкнуть, но в боку становится больно и он опять смыкает веки. Потом вцепливается в мягкую ладонь этого непонятного Нечто, проводит круг на собственном животе и говорит, словно убаюкивая ребенка. - А-а! А-а! А-а!
   Существо гладит его живот, "акает", обезъянничая за ним, потом вдруг склоняется и начинает по-кошачьи лизать его рану.
   Сверху, с нарастающим шелестом, проносится ветер. Набегает тень. Вдалеке начинает катать свои бочки гром. Чернильная туча стремительно заволакивает небо. Шквалистый ветер ударяет по верхушкам деревьев, добирается вниз: до папоротников и травы; морщит воду в реке. Сверкает молния и над головами оглушительно бабахает гром.
   От испуга существо тыкается в его бок и вопит.
   Где-то за поворотом склона трещит и оттуда несет дымом.
   Он приподнимается на локтях - боли нет. Вскочив на ноги, он увлекает вопящее Нечто в папоротники, под деревья.
  
   Мимо, с каждой секундой густея, несутся клубы сладкого дурманящего дыма. Мужчина закрывает глаза, вдыхает раз, другой, и... внезапный смех существа отдаляется и гаснет, а в голове словно разверзается грохочущая горная река, несущая гальку слов, обломки понятий, листву образов, ветви воспоминаний.
   Поток мгновенно пролетает горные кручи и, расширившись, выбирается на равнину, где спокойная упорядочивающая сила размещает все по своим зыбким горизонтам: камни остаются на дне, листья - на поверхности.
   Он открывает глаза и говорит. - Я - Адам!
   Он смеется во все горло. - Я - Адам! Да, Адам! Адам, черт меня дери-и-и-и!..
   Рядом лежит девушка. Она обессилела от смеха. Ливень хлещет ее по лицу.
  -- Лилит? - спрашивает Адам, протягивая руку и помогая ей подняться. Он усаживает ее рядом.
  -- Лилит? - попугайчиком повторяет девушка.
   Адам откидывает мокрые волосы с ее щеки и говорит, заглядывая в васильковые глаза. - Лилит, это я - Адам!
   Лилит молчит.
  -- В тебе есть ум? - спрашивает Адам.
  -- Ум? Адам? - передразнивает она и слизывает воду, текущую по его щеке.
  -- Я хочу любви, Лилит! Ты хочешь любви, Лилит?
  -- Хочешь? Хочешь? - кукушкой передразнивает Лилит.
   Рука Адама скользит под живот девушки, нежной горстью сжимает гладкий бугор и погружается в заветную складку.
   Отвечая, девушка поднимается на корточки, кладет свою ладонь поверх адамовой и говорит, подражая баюканью. - А-а, а-а, а-а!
   Адамов палец продвигается ниже и... не находит того, что должно быть у женщины. Недоумевая, он кладет девушку на спину и видит между ног... маленький цветок василькового цвета и... и больше ничего нет в этой ладье.
  -- Как?! - ошеломленный Адам трогает цветок. - А где же?.. Где все остальное? - он растерянно смотрит на девушку.
   Лилит хватает его за руку, тянет к своему бесполезному цветнику, а он безвольно дергается вслед за ее рукой, предавшись тупому недоумению, смешанному с обидой.
   "Лилит родит новую жизнь" - всплывает в голове фраза. Впрочем, он не представляет своей роли при этом.
   Вдруг девушка начинает дрожать. Она вскакивает и встает перед Адамом, широко расставив ноги. Раздвинув складку, она дотрагивается до цветка и тут же отдергивает руку, словно ее ужалили.
  -- А-а-а! Эва! Эва! - девушка округляет глаза, тыкает в цветок пальцем, и вдруг, вцепившись в адамову руку, тянет ее к лону.
   Адам берется за головку цветка, тянет к себе. Лилит горячо кивает, бормочет. - Эва! Эва! - потом закрывает глаза и сжимает зубы.
   Адам дергает.
   Девушка вскрикивает, вжимается ладонями в пах и падает на спину, оставляя Адама с окровавленным цветком в руках.
  

3

  
   Живот девушки ходит ходуном, лоно чавкает и раскрывается, выплевывая шевелящееся слизистое существо. Расширяясь все более, оно с механической последовательностью выплевывает, по две, по три, все новых и новых тварей.
   Когда лоно становится похожим на разинутую пасть гиппопотама, ногу Адама лижет волна растекающейся сукровицы, кишащей насекомыми и гадами. Он сбрасывает оцепенение ужаса, вскакивает и хочет бежать, но его сбивает очередная волна извивающихся существ. Адам тыкается лицом в парящую магму, вскакивает и тут же его накрывает следующая волна, извергнутая рыгающей пастью. Ее края уже теснят трещащие кипарисы.
   Он выныривает из липкой вони. Поток крутит его и разворачивает лицом к валу скользких тел, изрыгаемых лилитовой пещерой. Визжа, они стремительно катятся к нему.
   Отчаяние придает ему силы.
   Адам рыбой выпрыгивает из потока, вцепливается в куст и верещащий поток проносится мимо, к закипающей у берега реке.
   Он перехватывается за следующий куст, за свесившуюся ветвь дерева и достигает сухого раньше, чем приходит новая, еще более чудовищная волна.
  
   ...Он бежит, ничего не видя перед собой, не чувствуя ветвей, хлещущих по лицу, не слыша треска валящихся кипарисов. Бежит до тех пор, пока не влетает в плотный электрический туман; тысячи иголок впиваются в его тело, судороги сводят тело, он падает, замедленно как в невесомости, но опять встает, и пробивая туман, полуидет-полубредет дальше. Туман исчезает, иглы перестают жалить, но Адам упорно двигается вперед. Пот градом льется по его телу, глаза слезятся, и он почти ничего не видит. Наконец он попадает в какие-то заросли, опять падает, выпутывается из них, и это последние его силы. Он валится набок, скребя грудь с выскакивающим сердцем...
  

4

   ... - Эй! - раздается голос. - Ты кто такой? И чего разлегся тут?
   Адам поднимает голову, секунду разглядывает двух людей, вдруг, вскакивает и бросается в заросли.
   - Стой! - кричат откуда-то сзади, а потом уже и сбоку. Адам вылетает из зарослей и несется по лесу. Низкие кустарники больно хлещут по паху и только тут он понимает, что гол. Он бежит, прикрывая причинное место, что очень неудобно. Адам перепрыгивает неглубокий овраг, выбегает на лесную тропу и застывает на месте. Прямо перед ним стоит дед в фуражке лесника с заложенными за спину руками.
   - Ну что, хватит бегать? - говорит он. Сзади выбегают двое преследователей. Один с ружьем, другой, который помладше - без, оба остролицые, похожие на братьев. Адам испуганно озирается, ладонями прикрывает пах.
   - Так ты тут был! - кричит тот, что с ружьем, заглядывая в адамово лицо. - Я ж тебе сказал, грохну, если появишься!
   - Слушай, а чё он такой смуглый? - говорит второй подростковым дискантом. - И волосы длиннющие. Когда он их отрастил?
   Тот, что постарше присматривается. - Ну, да. А лицо - один в один. Тогда кто ты?
   - Дайте чем-нибудь прикрыться, - наконец открывает рот Адам.
   Дед снимает свою лесничью тужурку и кидает Адаму, тот оборачивает ею бедра наподобие паре, сбоку завязывая рукава.
   - А теперь говори, кто ты и как здесь оказался? - говорит дед.
   - Я пришел оттуда. - Адам машет вниз, не совсем уверенный в правильности указываемого направления.
   - От реки? - уточняет дед.
   - Чё купался что ли и одежду уперли? - смеется подросток.
   - Заткнись! - шикает на него старший.
   - И купался тоже. Только одежды у меня совсем не было. А если и была, то очень давно.
   - А чё мои пацаны говорят, что ты похож на кого-то?
   - Я был здесь когда-то очень давно. Но я был не один. Был я и еще один я. Я покурил вашей травы, а потом увидел что меня двое. Второго вот они рассматривали. Он почему-то лежал без движения. А я невидим был для них. Вот такой расклад.
   - Дак ты прошляпил, осел! - щелкает по затылку старший младшего. - Он не успел! Не успел! Ч е мне тер тогда! А?
   - А чё я! Я - смотрел! - твердит младший, глядя в землю. - Он врет! Он не курил траву!
   Дед смотрит на него, что-то напряженно обдумывая. - Так, значит, ты был невидим, а сейчас видим?
   Адам кивает.
   - Твою мать! - вскрикивает дед и бежит вниз. Сыновья устремляются за ним. Адам, немного потоптавшись, устремляется вслед. За двумя соснами, между вековых берез вьется тропа, дальше - открытое пространство пологого склона, с открывающимся видом на реку. Они выбегают и замирают, потому что никакого вида нет... Внизу, под ними, но уже и над ними, стеной стоит туманное марево, поднимающееся к небу. За ним угадываются расплывчатые очертания то ли реки, то ли чего-то другого, медленно пульсирующего.
   - Так ты оттуда пришел? - спрашивает дед.
   - Думаю, да, - говорит Адам.
   Дед опускается на землю. - Сколько лет я хранил это место и вот. Доверился деткам. А теперь слушайте, что случилось. Ты покурил волшебной травы, а старший выстрелил, и получилось, что часть тебя перешла в новое измерение, а часть осталась здесь. Осталось выяснить, где этот второй и что будет, если вы встретитесь!
   - Вы знаете, - говорит Адам, - но путь к вам мне указал человек, очень похожий на вас. Я даже подумал, что это были вы.
   - Нет, это не я. Это моя копия из другого мира. И он преследовал свои неведомые нам интересы.
   - Я знаю этот интерес. Уничтожить тот мир, в котором я жил и родить новый.
   - И это удалось?
   - Вот это он и есть, я думаю, - кивает Адам на туманную стену.
  
  
   ...Московский майор ведёт заторможенного Адама по коридору краевой больницы. Внезапно, здание начинает дрожать, люди, сидящие в коридорах, вскакивают, слышны женские визги. Майор подхватывает Адама за локоть и буксиром несётся к выходу. Здание трещит, по стенам ползут трещины, люди в панике устремляются к выходу.
   Майор и Адам успевают миновать давку у дверей и выбегают из здания. За спиной слышен грохот. Тех, кто успел выскочить из двенадцатиэтажного комплекса, настигает огромное облако пыли, поднимающееся от рушащегося здания. Майор отпускает руку, они тут же теряются в молочном облаке, Адам спотыкается, падает...
  
  
   ...Из-за деревьев, оттуда, где стоит дом заимки, появляется "Москвич", он останавливается, из него выходит Лиля.
   - Внучка! - восклицает дед и спешит к женщине. Из автомобиля показывается Оля.
   - А это кто?
   - Это Оля - моя подруга. Обстоятельства так складываются, что... - она запинается, увидев Адама. Олюшка тоже замирает и сверлит глазами длинноволосого красавца. - Адам, это ты?
   - Я... и - не я, - Адам делает несколько шагов навстречу. - Ты- Олюшка. А ты Лилит. И ты живая...
   - Я не Лилит. Я - Лиля. Я... Почему ты такой... другой?
   - Ты их видел раньше? - спрашивает дед Адама.
   - Да, я их видел и... и как буд-то не видел, - говорит Адам. - Я не понимаю. У меня какое-то мерцание в голове.
   - Это мерцание - другое измерение, - говорит дед, - оно пробивается в наше измерение, и мы все можем испытывать дежавю.
   Лиля смотрит на поднимающееся над горизонтом марево. - Что это?
   - Ой! - вскрикивает Олюшка и прячется за лилину спину. - Что за жуть?
   - Это другое измерение. - говорит дед.
   - Другое измерение?! - ещё сильнее пугается Олюшка. - А оно не опасно?
   Дед собирается что-то сказать, но тут "Москвич" оплывает и превращается в коричневую пыль. - Нам нужно уходить отсюда, - говорит дед...
  
  

5

   Адам поднимается на ноги. Его словно обваляли в муке. Пыль еще не осела, но уже и так видно, что от огромно здания осталось нагромождение развалин, среди которых слышны стоны и, то там, то сям бродят потерянные люди.
   Где-то слышно ржание лошади. Адам, словно зомби, идёт на призыв животного, смутно вспоминая, что рядом с комплексом краевой больницы было что-то... ах, да - ипподром. И там - конюшня. Должно быть она оттуда.
  
   ...Лошадь - такая же белая, как и Адам - стоит у упавшего дерева, тоже белого, поводья запутались в ветвях. Завидев Адама, животное перестаёт ржать и с надеждой смотрит на человека.
  
   ...Полковник стоит напротив здания краевого управления КГБ и отрешённо смотрит, как из него выбегают сотрудники - здание трещит, паутинится трещинами, с фасада сыплется штукатурка, качается скульптура горгулии, венчающая фронтон.
   - Товарищ, полковник, что нам делать? - перекрикивает шум Есько.
   - Иди домой, к семье.
   - Почему?
   - Потому что служить больше некому. - Полковник разворачивается и быстро уходит.
   - Куда вы, товарищ полковник? - кричит вслед Есько.
   - В общагу.
   - Куда?! Какую общагу?
   - В музыкальную. Иди домой, идиот!..
  
  
   ...Адам едет верхом на лошади - они похожи на странное существо, сбежавшее с мукомольной фабрики.
   На вершине лесистого холма они останавливаются, разглядывая марево, стеной загораживающее горизонт. Из-за деревьев выходит цепочка людей. Это дед-лесник с сыновьями, Лиля, Олечка и... ещё один Адам. Они с изумлением рассматривают диковинного кентавра.
   - Адам, это ты? - неуверенно говорит Олюшка.
   - Да, это я, - отвечает Адам заторможено.
   Олюшка подходит к ним и останавливается, опасливо поглядывая на лошадь. - Что с тобой случилось?
   - Мне вкололи какой-то дряни. Я до сих пор ещё не отошёл. - Адам сползает с лошади, отряхивает с себя пыль и смотрит на второго Адама.
   - Здравствуй, брат! - говорит Адам номер два. - Ты помнишь, как мы с тобой расстались?
   - Нет.
   Они стоят на вершине холма, вдали виден город, окутанный клубами дыма. По горизонту, кольцом, возвышается марево, которое неотвратимо наступает.
   - Я не знаю прав я или нет, - говорит дед,- но думаю, вам нужно сойтись. - Он смотрит на длинноволосого Адама, на Адама, пришедшего из города.
  
   - Мне кажется, что вам надо отойти от нас, - говорит длинноволосый Адам. Дед оглядывается вокруг. - Лошадь возьми, - приказывает он старшему сыну.
   Они отходят к ближним деревьям и смотрят, как Адамы сближаются.
   В тот момент, когда ладони двойников соприкоснулись в рукопожатии, головы обоих мужчин засияли и пропали в ослепительном свете. Откуда-то сверху появилось сверкающее веретено с карлицей внутри. Громовый голос протрубил. - Йо-а-вэ-э-э! - эхо голоса многократно отразилось от невидимых преград, всё засверкало так, что люди на мгновение ослепли.
  
   ...Когда зрение вернулось, люди увидели длинноволосого Адама, лежащего на траве. Все бросились к нему. Он сел, огляделся пьяными глазами. Да - это был длинноволосый Адам, но одежда на нём была Адама, который пришёл из города.
   Адам оглядел стоящих над ним людей и сказал. - Оно больше не сжимается. Она мне сказала.
   - Что "оно"? - спросил дед.
   - "Оно". - Адам показал на стену марева...
  
  

ЭПИЛОГ

   Стена действительно остановилась, и город Н. попал в кольцо, в котором можно было жить, но из которого нельзя было выйти. Во всяком случае, дед с сыновьями попробовали это сделать и с тех пор их никто не видел.
   Через десять лет на обломках города вырос огромный лес из тех самых отростков, что вылезли из земли. В их ветвях люди научились строить подвесные шалаши, они же давали людям пищу.
   Лиля родила от Адама мальчика, но потом Адам ушёл к Олюшке, и она родила от него девочку. Лиля учила мальчика резьбе по дереву, Олюшка девочку - игре на свирели.
   Полковник отыскал молодую копию покойной жены - Таню Горшкову - и после долгой осады девушка, несмотря на почти тридцатилетнюю разницу в возрасте, сдалась. У них родился мальчик...
  
  

КОНЕЦ

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   77
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"