Мы играли на бирже - и проиграли. И тут Чарли таинственно исчез - прямо как в модных сейчас книжках про привидения и заброшенные замки. Вот только остатки наших денег тоже исчезли вместе с ним. А это уже было совсем не романтично!
Беда была в том, что играть мы решили в долг, а отдавать все долги приходилось теперь одному мне. Словом, проклятый Чарли обчистил меня как липку... Конечно, я отнес заявление в полицию. Но поймать негодяя так и не смогли. Видимо, мой друг все продумал заранее и вовремя махнул на континент.
В этот момент я, честно признаюсь, совсем потерял голову. Холодная английская зима ожидалась уже через несколько месяцев, а у меня не оставалось ни пенса - хорошо лишь, что кое-как сумел расплатиться с долгами! Вдобавок ко всему нервы совсем расшатались, невозможно было видеть людей, невозможно и жить в человеческом муравейнике вроде современного Лондона... Одним словом, я хотел отдохнуть в уединенном месте, получить работу, не требующую высокой квалификации и выпутаться из денежных трудностей.
Начал ходить по разным конторам, занимающимся трудоустройством. И вдруг мне улыбнулась удача! На острове Сэлси была еще открыта вакансия смотрителя маяка. Квалификации никакой, а деньги обещали совсем неплохие!
Но я держал ухо востро и сразу им не поверил.
-Почему такая зарплата?
-Неудобное место, - объяснил мне служитель, высокий рыжий клерк в блестящем дорогом цилиндре и хорошем сюртуке. - Очень маленький остров, а жить там вдвоем приходится. Иначе не уследишь, чтобы огонь горел и днем, и ночью. Мы пытались оставить там одного, но ничего из этого не вышло... К тому же сам по себе остров довольно далеко в открытом море. Так что бури там бывают жестокие. Да нынешний смотритель... как бы это сказать... странный он...
-А поконкретнее нельзя ли? - спрашиваю я жестко.
-Джон Тейлор, бывший майор, шестьдесят лет. Да вы не бойтесь, он и мухи не обидит, вот только характер непростой... А на острове только хуже стал от полного одиночества. Видимо, одиночество загрызло. Кого-нибудь получше мы вам подберем. Сейчас майор всякий раз просит забрать его с острова. А ведь срок контракта с ним истекает только через месяц! Так что месяц еще потерпите - а там все кончится...
-Всякий раз... это как часто?
-Каждую неделю на остров прибывает парусная шхуна. Привозит продукты, одежду, дрова, разные полезные вещи. Кроме того, там есть лодка. На ней можете добраться до берега, если только море спокойное, а ваш напарник согласится это время следить за огнем маяка. Ответственная работа!
-А как же Тейлор один... управлялся с ней?
-Старики вообще мало спят. Но теперь мы поняли, что дальше так дело не пойдет, вот второго работника на маяк ищем.
-Но имейте в виду... - сказал я мрачно. - Если этот ... Тейлор будет отвлекать меня от нормальной работы...
-Не будет. Все-таки майор, человек дисциплинированный, хотя и немного странный...
-Хм, - задумался я. Перспектива остаться вдвоем на острове с не самым приятным животным из породы майоров как-то не прельщала. Но, с другой стороны, хорошие деньги...
-Так, и на сколько же месяцев мы с вами заключим контракт?
-Минимальный срок - три. Потом можно продлить, если захотите.
-Посмотрим, - сказал я уклончиво. Гораздо больше меня волновало другое. - Заключим соглашение по всей форме, в двух экземплярах, юридически заверенное...
-Все будет сделано, - пообещал мне клерк. И в самом деле - мы быстро заключили соглашение, я внимательно этот текст прочитал. Обслуживающая акваторию порта компания была обязана еженедельно доставлять нам на шхуне одежду, питание, дрова и разные необходимые мелочи, причем почти все - за собственный счет. Ну, а мы должны были круглосуточно следить за огнем, посменно дежуря рядом с башней или на ней.
Больше всего я боялся, что Компания обманет меня и не выплатит обещанного вознаграждения. Но контракт мы составили по всей форме. Так что страхи как будто бы развеялись. А майора я не принимал всерьез. Что мне какой-то нудный старик!
2
В первые дни остров показался райским уголком. Одиночество, безлюдье, отшельничество - все это как нельзя лучше подходило угнетенной душе. Даже что-то поэтическое во мне стало просыпаться.
Островок был совсем маленьким. В центре его, на высоком холме, недосягаемом для бурь, возвышалась высокая башня с зарешеченной комнатой на вершине. Там и находился металлический очаг. Под башней белел невысокий неуклюжий домик, разделенный перегородкой на две части - с двумя входами, двумя комнатами, двумя кухнями. Все это было сделано на скорую руку, из завезенных из города материалов, поэтому выглядело неуклюже. Многое раздражало - скажем, скрипящий пол из грубых досок.
Здесь совсем не было деревьев и кустов, лишь пожухлая осенняя трава. Не было животных, людей, сверхъестественных существ - одно только море, бескрайнее море, да еще высокая башня над морем, да еще невзрачная хижина у башни. Поначалу подниматься было нелегко - ведь меня мучила застарелая одышка, вызванная постоянным курением трубки.
Я часто выходил на берег и смотрел на неиссякаемые языки волн, которые зарождались на кромке горизонта, мерно рокоча, приближались и обрушивались на песчаную гладь, вылизывали до гладкого блеска ее ровное зеркало. Как огромное чудище, вздыхал и шевелился водный Левиафан. А иногда жидкий зверь приходил в ярость... Тогда он вставал на дыбы, бросался на берег, грыз и кусал в исступлении, подбрасывал и переворачивал спички кораблей. В такие часы я любил сидеть на вершине дозорной башни, любуясь величием и мощью бушующей стихии. Огонь приходилось поддерживать особенно тщательно - так часто он гас от свирепого ветра. Однажды я видел с вершины гибнущий парусник, который неудержимо летел на скалящиеся из воды каменные рифы. Как мне впоследствии рассказал капитан шхуны, в ту ночь утонула вся команда.
Я много гулял по острову, отдыхал здесь от Лондона, от человеческой мелочности и тщеславия. Ведь океан всегда был самим собой - ревел ли он, тихо рокотал или вовсе дремал... Иногда казалось просто превосходным, что нигде невозможно укрыться от вечного шума и шепота стихии.
3
Вот только и от соседа нигде невозможно было укрыться.
Майор Тейлор оказался беспокойным и неприятным человеком. Не то что бы он устраивал скандалов, придирался ко мне с пустыми замечаниями или требовал соблюдения военной дисциплины, нет... но само его присутствие давило, точно ватное одеяло. Конечно, читатель может тут улыбнуться, но... одиночество, теснота и близость океана всегда обостряют чувствительность души, а нервы мои тогда были совсем расшатаны.
Майор всегда был озабочен и встревожен. Он не мог расслабиться или улыбнуться. При встречах бросал на меня тревожные взгляды, словно бы ожидая, что я превращусь в какое-то доисторическое морское чудовище. А разминуться мы никак не могли - так мал оказался остров.
Особенно тяжело мне приходилось по ночам. В часы своих дежурств майор обычно не спал до утра, ходил взад и вперед по скрипучему полу, вздыхал, курил трубку... Едкий запах дыма заползал в комнату и не давал уснуть. Иногда я испуганно вскакивал, так явственно пахло чем-то паленым... Словом, наш дощатый домик не позволял отдохнуть друг от друга.
Еще в день моего прибытия майор, беспокойно поводя плечами и привычно дергая себя за левый ус, протопал по палубе шхуны и вошел в капитанскую каюту. Я не знаю, о чем они говорили с капитаном так долго. Могу лишь догадываться. Возможно, этот человек вновь просил увезти его с острова. Но, видимо, как-то сумели договориться... В тот же день старик подошел ко мне с натянутой, наклеенной улыбкой и неуклюже попытался завязать разговор. Я сразу же твердо обрезал:
-Я приехал сюда, чтобы отдохнуть от людей!
Майор съежился и боком отошел в сторону. Но я не пожалел об этом грубом ответе. Мне все больше казалось, что старик безумен.
На таком маленьком островке трудно было скрыть свои слабости, привычки и пристрастия. Однажды я заглянул в комнату соседа в его отсутствие и увидел на стуле и столе странные книги про привидения и ведьм. Всюду царил беспорядок, стол был засыпан кофе, мусорную корзину заполняли разорванные и обугленные бумаги... Теперь я понял, откуда полз неприятный аромат горения, так нервировавший меня в иные ночи.
Часто, очень часто я видел, как мой сосед, шедший по берегу, неожиданно замирал и начинал вглядываться вдаль с таким странным выражением лица, что никак не удавалось понять - майор плачет или смеется?
И вскоре наступила неожиданная развязка.
День был душный, тяжелый. С раннего утра облака глупо толклись над островом, как овцы у водопоя... Майор весь день пребывал в особенно тоскливом расположении духа. Лицо старика раскраснелось, он тяжело дышал, то и дело вытирая платком льющийся пот.
Когда я проходил по тропинке к маяку, майор вопросительно и заискивающе сказал мне:
-Почему бы вам не поговорить со мной?
Я остановился и по возможности спокойно ответил:
-Я понимаю, вы измучены долгим одиночеством, но...
-Каким одиночеством? - вдруг закричал потрясенный чем-то старик. - Одиночеством? Вам так и сказали? А как же Сайерс? C ним-то как быть? Вас обманули! Опять обманули!
Я не выдержал, круто повернулся и быстро зашагал прочь от безумца. К счастью, моя очередь дежурить завершилась, так что я рассчитывал отдохнуть до утра. Но вышло иначе.
4
К вечеру океан заревел и встал дыбом, яростно размахивая волнами-лапами. Воздух кипел водяными брызгами, холод пронизывал стены плохо сколоченной хижины. Я натянул на себя все теплые вещи, но морская влага никак не давала согреться. Молнии прыгали в небе, как молодые жеребята на пастбище.
Майора не было слышно и видно. Я сидел и мрачно думал о том, что заработанные деньги достанутся мне недешево. Все оказалось не так просто, как я ожидал, направляясь на остров.
Вдруг оглушительный удар грома вспорол звенящее небо сверху донизу. Я поспешно вскочил на ноги, очнувшись от дум.
И при свете молний я увидел, что к окну бежит отчаянно кричащий майор. Что это было за зрелище! Его волосы превратились в мокрые космы, лицо побагровело, глаза почти вылезли из орбит. Он задыхался и размахивал руками.
В этот момент я совершенно потерял голову, нервы не выдержали внезапного и грозного прилива ужаса. Да, читатель может осудить меня за трусость, сидя в своем спокойном и безопасном доме! Вне себя от страха, я бросился в кладовую и заперся там. Среди ящиков с инструментом, было покойно, сухо и тепло. Мерно бившие над островом удары грома казались такими же безопасными, как и мерное тиканье часов... Свернувшись клубком, я провалился в тяжелый неровный сон... А когда проснулся, был уже сверкающий день.
Я весело встал, потянулся, и вдруг замер, пронизанный острым воспоминанием. Выбежал из дома и снова увидел майора.
Несчастный, совершенно мокрый старик лежал у окна и нечленораздельно хрипел. Губы посинели, слюна текла из его рта... Я бросился к майору, отнес его в дом и уложил на кровать. Однако меньше чем через час Джон умер с протяжным, мучительным стоном.
5
Следующие несколько дней остались в моей памяти как сплошной сгусток непрекращающегося кошмара... В соседней комнате лежал мертвец, похожий и в то же время непохожий на бывшего смотрителя маяка. Какая-то неприятная мелочность проявилась в его облике: черты лица заострились, щеки пожелтели и странно ввалились... Теперь я должен был и днем, и ночью следить за огнем на вершине маяка, что лишало меня сна и медленно сводило с ума.
К счастью, все эти дни погода была безоблачной и тихой.
Усталый, измученный мозг спал и не спал одновременно. Ночью мне то и дело казалось, что майор очнулся от недолгой непрочной смерти и теперь настойчиво ходит по комнатам, пытаясь раскурить свою трубку. Я часто проваливался в липкий, как болото, сон, но тут же снова приходил в себя. Один раз ясно услышал, что меня позвал мертвый, не выдержал, встал и пробрался на его половину...Но там было пусто.
На третий день к острову причалила шхуна, и капитан удивленно присвистнул, узнав о случившемся. Он оставил тут одного из своих матросов, и я, наконец, смог немного отдохнуть... Скоро прибыли представители полиции и судебный врач. Осмотрев тело, они не обнаружили ничего подозрительного, так что все возможные подозрения против меня сразу же были сняты. Впрочем, полицейский до конца его пребывания на острове посматривал на меня своими черными пронырливыми глазками, проворными, как тараканы...
Поэтому я решился поговорить наедине только с врачом. Врач неохотно пояснил, что апоплексия в таком возрасте дело совершенно обычное, что приступ был спровоцирован грозовой погодой и повышенным атмосферным давлением, а майор подбежал к окну в надежде получить необходимую помощь.
-Очень жаль... очень жаль... Судя по положению тела, ему оставалось дотянуться до оконной рамы всего каких-нибудь три фута... Ведь вы могли бы спасти вашего соседа... - протянул врач, неприязненно поглядывая на меня.
Да, мне сильно повезло, что майор в последний момент бросился в сторону, пытаясь добраться до входной двери! Из-за этого тело лежало не вплотную к оконной раме, а на некотором расстоянии от нее.
Но теперь мой поспешный отъезд с острова был бы сочтен подозрительным, к тому же я обязан был отработать здесь три месяца. Денег, чтобы оплатить возможную неустойку, у меня так и не появилось.
6
С каким облегчением я вздохнул, когда шхуна, наконец, отчалила! Однако мое пребывание на острове с каждым днем все больше напоминало вынужденное тюремное заключение... Я часто выходил из дома и внимательно рассматривал землю в надежде представить, что же именно тут произошло. Сомнений не было... старик задыхался на осеннем холоде до утра...спасти его было вполне возможно... вовремя втащить в дом и пустить кровь.
Я размышлял о судьбе навсегда ушедшего человека. Все бумаги увез с собой полицейский, но еще оставались ненужные следствию книги, кофе и табак... Я все чаще пил кофе майора, курил его табак, словно бы пытаясь этой дорогой проникнуть в мысли умершего... Пролистывал книги майора о привидениях и мертвецах. Локтем отчищал их от просыпавшегося кофе.
Среди этих книг я обнаружил и талантливые рассказы нашего современника Эдгара Аллана По, который описал девушку, уснувшую летаргическим сном и обреченную медленно умирать в сумраке холодного склепа, в отчаянии пытаясь расцарапать хрупкими ломающимися ногтями намертво спаянные камни... То ли мне так и не хватило воображения, то ли потрясающие события последних дней казались живее искусных выдумок искусных писателей, но судьба майора, заживо замурованного в саркофаге гибнущего тела, потрясла меня куда как сильнее...
Я часто представлял себе это - неровная грубая земля - невыносимая боль в голове - жжение в легких - кровь стучит в ушах - ногу сводит судорога -одежда впитывает холод как воду - или тут в самом деле лужа? - бедное сердце отчаянно колотится - щеку режет неровный острый камень - невозможно протереть грязные пылающие глаза - удушье становится все мучительней...
И если заживо замурованная девушка из рассказа По все-таки могла до последнего момента надеяться на спасение, то приговор майору оказался тяжелым, точно каменная крышка гроба - ибо никакими средствами было невозможно остановить медленно ползущие по мозгу кровяные струйки...
Словом, одиночество сделало меня наблюдательным и даже мнительным. Теперь мне не хватало лондонского шума, словно бы заполняющего дыры в сознании - череп был точно пробит отверстиями и заполнен студеными ветрами ноября. То и дело казалось, что по песку, по траве, по комнатам ходят призраки умерших людей, переговариваются, вздыхают и тихо плачут...
Надвигалась зима. Даже яркий очаг на вершине башни не всегда спасал от морозного злого воздуха. Холодный мокрый снег падал на лицо. Мучила меня и нервная дрожь, горькая тень страдания и одиночества... Ветер нес больно кусающиеся стаи снежинок, неясной дымкой кружащиеся над водой, словно злые и несговорчивые духи, словно морозное дыхание зверя-Океана. Тогда я ставил металлический котелок с кофе рядом с очагом и жадно грел свое замерзшее тело. Глядя на ревущий темный океан, я с ненавистью думал о Чарли, который наверняка развлекался теперь с парижскими красотками на мои биржевые заработки... Я глухо и тяжело кашлял, но никак не мог очистить забитого мокротой горла... Когда же по утрам спускался с башни, то читал холодные белые руны зимы на поблекшей траве.
7
В отчаянии я решил попросить капитана корабля любой ценой увезти меня отсюда. Я вновь и вновь просматривал контракт, согласно которому Компания была обязана предоставить необходимую медицинскую помощь, если только состояние моего здоровья будет признано серьезным. Меня тяготила мысль, что здесь некому поднести даже кружку воды.
Наконец, шхуна причалила вновь и неожиданно доставила нового смотрителя маяка. Звали его Пит Рейли. По внешнему виду малый был простой и довольно грубый. Однако я попросил разговора с капитаном шхуны (также завербованным Компанией) и в двух словах объяснил ему возникшую ситуацию. Тот обратил мое внимание на неизбежные проблемы, связанные с досрочным нарушением контракта и пообещал в следующий приезд обязательно привезти сюда врача. Я отправился на берег, как будто бы немного успокоившись.
Вот только напрасно я обрадовался! Не успел подойти к Питу, как тот сам неуклюже подковылял ко мне и прорычал:
-Я сюда приехал отдохнуть от людей, так что вы не мешайтесь, любезный!
Повернулся и прошел дальше. Я оцепенело смотрел ему вслед, вспоминая одну из первых фраз, которую сам сказал майору при нашем знакомстве...
Пит выполнял свои обязанности с прохладцей, хотя и довольно аккуратно. Этот тупой флегматичный боров, казалось, самой природой был создан для жизни на острове - никакое одиночество, никакое страдание, никакое несчастье не смогли бы пробить его грубой шкуры. То и дело он яростно грохотал досками пола, так что осторожные деликатные шаги майора казались мне теперь манной небесной...
До окончания срока работы оставалось еще полтора месяца, а я уже чувствовал себя совершенно измученным. Часто посматривал искоса на Пита, никак не решаясь подойти и заговорить с ним. Поэзия моря, поэзия сумерек, поэзия человеческих отношений - ничто не могло прожечь белый асбест этой плотной кожи. Однако в неясном осеннем сумраке, когда пролетающие птицы все труднее различали этот маленький мир, мы тоже словно бы становились единым целым, неуклюжим, замерзающим, обреченным...
Все тяжелее и тяжелее было уживаться с Питом на этом крошечном островке. Если я поднимался на башню, то очень скоро и неизбежно начинал ходить взад и вперед по ее узкой верхней площадке. Тогда моя тень прыгала и металась по волнующейся морской глади, как грозящий Перст Божий. Это раздражало Пита, который внизу начинал рычать и ругаться. Но не мог я отдохнуть и в доме, где половицы визжали взахлеб при каждом движении. Когда я, чтобы хоть немного успокоить нервы, закуривал трубку, Пит за стеною начинал бормотать сквозь зубы неясные, но скверные ругательства.
Если спускался к морю, то не видел маяка. Если же оставался наверху, то жил точно под прицелом грубых и жестоких глаз, внимательно наблюдавших за мной то из окон дома, то с вершины башни... Словом, я попал в безвыходную ловушку.
Или выбегал из хижины и начинал безостановочно, неотвратимо, отчаянно кружить, раз за разом пробегая одними теми же исхоженными тропками.
Или вглядывался за горизонт, будто пытаясь увидеть там разгадку тайны... Зубы стучали от влажного ветряного холода.
Иногда на остров спускались с небес поразительно тихие дни, когда можно было словно расслышать эхо вчерашних шагов. Тогда я замирал среди бесконечных пространств океана, словно надеясь услышать ободряющие голоса летящих над миром ангелов. Часто воображал любимую женщину, прибывшую со словами ободрения и утешения. В такие дни даже записывал на листках бумаги свои жалобы, свои мольбы и отчаяние, но потом спохватывался, сжигал их и бросал в мусорную корзинку...
8
Однажды в полдень я все-таки решился заговорить с Питом. Над горизонтом поднималась грозовая туча, тревога все плотнее охватывала меня своим плотным, давящим одеялом. В последние дни потеплело, но это не принесло желаемого облегчения - моя слабость и хрипы в горле лишь усилились.
Мы встретились на тропинке, и я сказал со страхом и тревогой:
-Вы знаете что-нибудь о майоре Джоне Тейлоре?
Тогда Пит остановился, тускло посмотрел на меня и неразборчиво ответил:
-Что?
-Он умер здесь незадолго до вашего появления, - продолжал я по возможности твердо, тщетно пытаясь донести свою тревогу.
-Врешь ты все, бездельник! - с неожиданной злобой зарычал Пит. - Долго один тут жил, вот, видно, мозги и потекли! Следи лучше за маяком, дурак, сейчас твоя очередь! Я в такой ливень за ним смотреть не собираюсь!
И, сплюнув, зашагал по дороге к дому. А я без сил опустился на тропинку... Но потом все-таки собрался с мыслями и полез на башню.
Там лежали охапки дров, огонь в очаге беспокойно мигал и гас... Холодный ветер пробирал до костей. Но я старался сосредоточиться на своих мыслях, на своем откровении и озарении. Значит, злая судьба отвела мне теперь роль майора? Я расплачиваюсь за содеянное.. а потом погибнет и мой невольный убийца Пит Рейли... а потом погибнет... опять погибнет... Возможно ли, чтобы из века в век здесь совершалось одно и то же - от самого сотворения мира и до сегодняшнего дня? Почему бы и нет - ведь что мы знаем об этих забытых Богом островах? Возможно ли, что на этом крошечном клочке суши само время вынуждено было кружить по одному пути? Почему бы и нет - ведь что мы знаем о времени?
Я шагал взад и вперед по кромке башни, и моя исполински увеличенная тень металась по острову кругами как загнанная лиса. .И вслед за каждым шагом словно бы чудилось негромкое, но яростное рычание затаившегося у подножия башни хищника.
Океан ревел все более грозно, натужно ворочая исполинскими массами воды. Как сверкающие хищные пальцы, вспарывали небо мертвенно-белые молнии, со странным электрическим шипением впивались в воду, на мгновение высвечивали растущие из мрака пенистые стены, и вдруг взрывались раскалывающими душу ударами грома. Ветер неожиданно дохнул студеной зимой. Атмосферное давление быстро увеличивалось. Мучительный судорожный холод мчал облака колючих злых капель.
И на остров обрушился ливень! Я судорожно проглотил очередную кружку кофе, чтобы хоть немного согреться, и вдруг почувствовал нестерпимую дурноту и слабость. В ярком свете молнии взглянул на белую и холодную ледяную руку и запоздало подумал, что надо пустить кровь, пока не поздно... Увы, нож остался дома!
Я собрался с силами - бросился наружу - сознание разорвалось - я был в самом сердце вихря - били молнии - ноги скользили по жидкой грязи - я падал - тень от лучей маяка металась передо мной - не хватало воздуха - вода текла за шиворот - вдруг мучительная, острая боль в груди! - неужели лопнул сосуд? - остановился и глубоко вдохнул - обожгло точно кислотой! - шатаясь, упрямо шел вперед - вот и ручка двери - руки совсем испачканы - дом, мой дом, наконец-то!.. - но где же нож?
Не было ножа! И здесь не было ножа! Значит, нужно срочно бежать к Питу! Я вновь выбрался под холодный дождь, доковылял кое-как до другого окна и яростно забарабанил в стекло. Я увидел своего соседа, мирно закусывающего пивом и хлебом с толстыми кусками свинины. Увидев меня, Пит вскочил, уставился было выпученными глазами, и вдруг поспешно исчез за дверью. Потрясенный судорогой мгновенного узнавания, я сделал шаг от окна, но тут ноги подвернулись на скользкой глине, и - все исчезло...
Эпилог
Но я остался жив. Пит все-таки выскочил из дома, поднял меня и отнес в теплую комнату. Все последующие дни до прибытия корабля ему приходилось нелегко, но железная натура крестьянина выдержала испытание. В самом скором времени я уже плыл на корабле в госпиталь.
Мое состояние с самого начала было признано тяжелым из-за пневмонии. Впоследствии врачи говорили мне, что совсем небольшое время на мерзлой зимней земле наверняка оказалось бы смертельным. К счастью, Пит пришел на помощь своевременно и быстро. Вот поучительный пример, когда спокойная тупая твердость сельского жителя оказывается выше болезненной нервозности современного горожанина.
Больше я не видел Пита, не считая его кратковременного появления на суде над Компанией. Мои запоздалые благодарности не произвели никакого впечатления -верный своему характеру, Пит только сплюнул и отвернулся в сторону. Очевидно, все эти дни я казался ему взвинченным истеричным бездельником. "Вы там, в городах, все с ума давно посходили!" - однажды презрительно сказал мне Пит и снова сплюнул.
Но несчастный случай со мной переполнил чашу терпения лондонских властей, и началось расследование дел Компании. Как оказалось, остров давно уже пользовался дурной славой из-за часто происходивших там трагедий. Из-за этого нам и обещали такие большие деньги. В то же время многое в этом деле, хотя и не все, объяснилось злоупотреблениями со стороны Компании.
К примеру, майор Джон Тейлор надеялся встретить старость благополучно и спокойно. Но сгорел дом, а вместе с ним -и все накопленные деньги в ассигнациях и ценных бумагах (почему-то Тейлор не доверял банкам). В довершение всех бед страховщики отказались платить майору, так как в страховом контракте обнаружились серьезные недоразумения. Тогда Компания пригласила старика на остров, обещая ему юридическую помощь на престоящем суде. Тейлор знал, что эти люди держат в своих руках весь захудалый городок. И - поехал.
Когда коллега Тейлора, Сайерс, увольнялся с острова, Компания удержала значительную часть его большой зарплаты под разными предлогами (что было их обычным стилем). К тому же майору удалось узнать о куда более серьезных, злоупотреблениях... Словом, Тейлор своих работодателей возненавидел. Когда Сайерс вернулся в город, новым фонарщиком наняли меня. Меня осторожно настроили против Тейлора, а о существовании Сайерса вообще умолчали. Впоследствии я узнал, что Компания часто стравливала фонарщиков, как только ее собственные дела становились плохи. Это сбивало людей с толку.
В самом скором времени Тейлор погиб. Тогда, продолжая свою тактику, Компания настроила Пита против меня, к тому же умолчала о Тейлоре - ведь теперь нужно было скрывать гораздо более неприятное дело! Это получилось потому, что местные власти были с Компанией заодно, а фонарщиков нанимали с других концов страны. Да, если бы не цепь трагических случайностей, мошенники могли выйти сухими из воды!
Врачи пытались убедить меня, что на острове я находился в глубоко болезненном состоянии и повторял уже известные мне действия майора, привычки, пристрастия и характерные жесты. К примеру, до самого конца я боялся кровоизлияния в мозг, хотя опасность подступала совсем с другой стороны... Но ведь можно посмотреть на дело иначе. Сама атмосфера этого острова определила для мыслящего и чувствующего человека единственно возможный способ действий. И этот путь неизбежно вел к злу и гибели... Впрочему, я не пытаюсь себя оправдать. Это лишь предположение.
Осталось рассказать немногое. Директор сел в тюрьму, Компания была вынуждена заплатить нам огромные штрафы, так что денежные затруднения благополучно закончились. Но мои нервы оказались совершенно расшатаны, поэтому я покинул Англию и отправился в теплые и светлые края Прованса и Гаскони. Больше никогда не выбирался к морю, слишком неприятные воспоминания оказались с ним связаны. Постепенно я весьма преуспел в делах. Любопытно добавить, что Пит направил свои стопы в Шотландию и завел там небольшую ферму, где во множестве разводит теперь ослов и баранов.
Я долго думал, стоит ли публиковать эту историю. С одной стороны, она показала меня в не самом лучшем свете, но в то же время содержавшиеся в ней нравственные уроки полезны для современного англичанина, живущего в самой могущественном и процветающем государстве мира, но по странной прихоти так увлеченного чтением о рыцарях, ужасающих ведьмах и таинственных призраках... В конце концов я просто решил изменить все имена и названия.
Я часто задумываюсь теперь, прогуливаясь по благоухающим французским перелескам - не принял ли тут участие некий таинственный закон, определяющий человеческие судьбы? Пока что я рассказал об этой истории только священнику (увидевшему в этом Промысел Божий) и полицейскому следователю (увидевшему Цепочку Злоупотреблений). Сам же я пришел к выводу, что Провидение заботится о нас, хотя подчас и подвергает нелегким испытаниям. Но мне не на что жаловаться. Достойные люди получили заслуженные награды, недостойные угодили в тюрьму. Так что все закончилось хорошо.
Иногда я вспоминаю океан, огромный, вечный, равнодушный к людям... И если каждая волна так похожа на другую, то не применимо ли это и к человеческим судьбам? И если каждая волна так равнодушна и независима, то не висит ли похожее проклятие и над человечеством?
Но затем я возвращаюсь тихими весенними дорогами в свой теплый, ласковый дом, где меня ждут красавица жена и маленькая дочь (да-да, разбогатев, я женился!), и стараюсь навсегда забыть о холодной северной мистике, способной лишь мучить и убивать, но никогда не давать жизнь новым смеющимся детям.
