Аннотация: Единственная задача данного текста - набить 100000 знаков и освоиться в длинных дистанциях. Поэтому в отсутствие прочих Дел Свет и Тьма хохочут рядышком...
Мельник и змей
1
Мерзки дела наши пред Господом, люди мы.
А.Кабаков, "Восходящий поток"
За плотиной начинался мир иной.
И когда уже снял неразговорчивый знахарь лубки да велел, не больно нагружая ногу, понемногу расхаживаться, Штвана первым же долгом потянуло аккурат под зеленые своды: смутно помнившиеся сплетения высаженных в два ряда деревьев.
Воздух двора, однако, встретил его колким, прихватывающим ноздри морозцем, запахами дымов и распахнутой настежь овчарни. Под ногами потрескивали горестно распятые в выщербинах и ямках вчерашние лужицы, хотя сизое солнышко и успело уже взгромоздиться на дальний, усевшийся за прудом, тополь.
- Зима... - в недоумении каркнул Арань, все же удержавшись от кашля, - сколько же это я...
Вялые мысли грузно ворочались во лбу, верткая свежесть, занырнув в рукава и за ворот, шебуршилась под одеждой, отвлекая. И все же тут стало намного легче - даже несмотря на ноющие кости. Помешкав, он все-таки заковылял в сторону плотины по плотной, схваченной холодом дороге.
Подбоченившиеся кроны впереди - буровато-рыжие, быстро осыпающиеся, - означали, что настоящая зима только впереди. Хотя уже не в отдалении. Рядом. Штван не знал, то ли виной крепко холодный год, то ли на совесть постаравшиеся вражины, но все сильнее чувствовал, что не хотел бы спрашивать об этом. Не хотел бы - знать. Может, позже. Не теперь.
Прогулка вышла намного короче, чем он себе думал.
Знал, что будет трудно, ждал боли и не слишком удивился, когда левая ладонь сама отыскала тесаный столб ворот, замыкавших просторный мельничный двор. Ухватился, впился, устоял. Жгло - все, что ниже колена, - огнем. Рвало, дергало и жевало. Штвана замутило, качнуло, затем сделалось немного легче.
Влажная рука скользила по грубому, неудобному костылю, заставляя следить сразу и за непослушной, ненадежной ногой, и за вертлявым куском желтоватого явора. Штван шел, как раньше воевал - не зная пощады к себе, наперекор, назло.
Скоро пришлось остановиться и отереть выступивший от нежданного зноя пот.
До плотины осталось еще шагов пятнадцать. До ворот - вдвое. Да еще тащиться через двор...
И плеск речушки, а с ним и холмы на том берегу стали отдаляться.
- О, вышел, - встретил его в воротах знахарь, споро несущий охапку поленьев в дом, - хорошо. Правильно...
Подкованные сапоги хрустели ледком, следом тянулся нежащий ноздри свежий аромат дуба. Штван проводил взглядом растянутый широченной спиною серяк, просторные домотканые штаны. У крыльца знахарь остановился, обернулся к недужному:
- Притомился уже? Нет? Ну, тогда погоди пока, сейчас выйду...
Скрипнула, хлопнула плотная, на совесть слаженная дверь. Арань остался один, если не считать головастого, мохнатого пса, спокойно лежавшего неподалеку. Собака пристально смотрела на чужого человека, изредка зевая. Откуда-то из лесу за домом доносился птичий посвист, эхом мечущийся промеж голых крон. За дальним плетнем деловито квохтали куры.
Тут был мир, мирная жизнь, о которой столько мечтали большинство знакомых его и товарищей-бойцов, о которой только и было разговоров во времена осад, походов и войн. Штван с тоской подумал, что не прочь был бы и сам жить вот так: размеренно и неторопливо сновать от сажа к дровнику, от кладовой до хлева, завершая раз от разу незначительные, обыденные дела, не ломая голову, не холодея душой. Зная, что можешь заняться чем угодно - да хоть на лире играть, или отправиться с караваном к морю...
Впрочем, ведь именно так, в стороне от войны, позади сражений и переходов он нынче и живет - с самых сумерек, в которых открыл глаза впервые после... Живет мирно; и, судя по окостеневшей от боли ноге, еще поживет, поживет - хотя бы пока не сможет держаться в седле. Радоваться бы.
Сердце, однако, заходилось - словно родную мать обворовать взялся.
- Ну, что, козарлюга? - вынырнул из дома, слегка щурясь, знахарь, - щемит?
Арань вздрогнул, быстро уставился на хозяина. Тот улыбался в седые усы, вроде и не глядя на Штвана. Сосредоточенно набивал темную резную трубку, потом зашнуровал кисет.
- Аж речь отбирает, что ли? - покачал плешивой головой. Тут до Араня дошло, что знахарь спросил о ноге; он пожал плечами:
- Хорошая не болит, а плохую нечего жалеть.
- Да ну, - сказал знахарь, раскуривая от небольшого уголька, прятавшегося до поры в плоской бурой ладони. От трубки потянулся горьковатый дымок. Серая струйка извивалась, будто полоз, завораживала, и Штван сглотнул вдруг набежавшую слюну, вспомнив, сколько сам не курил.
- Тихо тут у вас, - он с тоской и яростью бросил взгляд через плечо. Отсюда, со двора, он почти чувствовал своих, куда-то держащих путь, своих, запыленных и усталых. Своих - как часть израненного собственного тела, отрываемую по живому. Там было его настоящее место, там. Далеко. И долго, долго не мог Штван понять, что же делает он - здесь, зачем, доколе; но гавкнул басовито пес у ворот, и парень переступил с ноги на ногу, едва не завалившись навзничь. И все вспомнил.
А потом припомнил кое-что еще.
- Тихо, говоришь... - протяжно выговорил, как выпел, знахарь, - А там, в вашем Трахтемирове, небось, одни банкеты да гулянья? Или, может, думаешь, судьба, ежели любо ей с тобою тешиться, сюда заглянуть не управится? Дур-рень, дурень...
- Мне туда надо, - махнул рукой Штван, зашипев от боли в заживающем плече, - там мое место, там побратимы...
- Мне-то что, не твои побратимы ли челом били раненого выхаживать? - поднял ледяные свои глаза мельник, уже гневаясь и кривя губы. - Думаешь, там бы мимо госпиталя прошел? А может, ученые костоправы быстрее бы на ноги поставили?
Парень понурился, потом, не подымая головы, негромко спросил:
- Кто... меня привез?
Знахарь помолчал. Хмыкнул и подошел к Араню.
- Ну-ка, давай, пошли со мной... Идти-то сможешь сам? Или помочь?
Парень отстранился, насупился, и мельник тут же без оглядки двинулся в глубь двора, куда-то за придавленную высокой соломенной крышей кладовую. Пришлось хромать следом, налегая на костыль и тихо ругаясь про себя.
- Молод ты шибко, - рассуждал знахарь, попыхивая трубкой и раздавливая недолговечные морозные узоры, - нетерпелив. Хлопоты могут от этого быть.
Они остановились у небольшой халупки, забившейся в отдаленный угол, и пока Арань оглядывался по сторонам - на аккуратно выкошенную траву, на свежие еще соломенные крыши, на грузную сумрачную мельницу, размеренно плещущую за ними, - знахарь поискал чего-то в поясном кошеле, нашарил и вытащил. Парень здорово удивился, разглядев замысловатую бородку находки.
Тем временем мельник загремел тяжелым, окованным узорчатым железом, замком. Замок был несомненно хорош, сразу напоминая о цеховой работе. Стоил денег, немалых, да не зазря и отданных. Что там - выглядел куда дороже всей халупы.
И вот - мельник в глуши вешает его на стену хлипкой, дунь - рассыплется, сараюшки? Арань шкурой чуял загадку, и смертная тоска поневоле отступала, пряталась, скукоживалась.
Замок поддался, и знахарь обернулся к Штвану, закончил:
- ... А могут и не быть. Кто ж знает? Заходи, парень, заходи.
Арань беспомощно оглядел двор, ожидая не то супостатов с саблями, не то еще чего похуже. Было все так же безмятежно.
Прошлый мир его, недостижимый, кровоточащий, оставался за прудом.