Криков Дан : другие произведения.

Отчаяние

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Когда жизнь обычного человека протекает без особых проблем, это не замечается всю жизнь и человек живёт и умирает в уверенности правильного построения системы социальных отношений. Но когда в жизни человека происходят неординарные события, жизнь смотрится в несколько другом аспекте
   О Т Ч А Я Н И Е
  
  
   ВСТУПЛЕНИЕ
  
  
  
   Жизнь удивительна и прекрасна во всем ее многообразии, но окружающие реалии, ежедневно и незаметно, с каким-то неизбежным упрямством и упорством, опускают нас на грешную землю; и каждый из нас, рано или поздно, в старости или в рассвете сил, начинает уходить в иллюзорное, мечтательное восприятие окружающей нас реальности.
   А жизнь, катится и катится фатальной колесницей, и мы прекрасно осознаем, что мы, лишь пассажиры, на данном, коротком отрезке пути. И не потому ли, в мечтах, мы всё чаще и чаще обращаем взор в свое детство: когда мы впервые увидели счастливое лицо своей мамы и ощутили прикосновение ее ласковых рук, когда мы делали чудесные открытия, которые ждали нас за каждым углом за каждым поворотом нашей маленькой жизни; и мы вступали в этот прекрасный, светлый мир с широко открытыми глазами и распахнутой для всех душой.
   И я обращаю свой взор в свое уже такое далекое детство, и в первую очередь, мне видится там УЖАС. Может быть, это все и осталось бы внутри меня, но трагедия, случившаяся недавно с моим знакомым, побудила меня поделиться с Вами своими переживаниями.
  
   НАЧАЛО
  
   I
  
   Прошло уже много лет: уже умерли мои папа с мамой, уже ушли в забвение многие очевидцы, но память, моя память, до сих пор держит до мелочей трагические события, произошедшие в моем детстве, в конце 50-х годов прошлого столетия.
   Все произошло быстро и неожиданно; мне в ту пору было лишь 4 годика. Мои папа с мамой были обычными людьми, работающими в речном флоте: папа - капитаном, мама - кассиром-контролёром. Папа - фронтовик, прошедший от Москвы до Берлина, от рядового до капитана, несколько раз раненый, чудом выживший в этой мясорубке; словом, человек, каких было десятки миллионов в нашей стране.
   Однажды, папа с мамой ушли в гости на день рождения, а мы со старшим братом остались дома. Когда они пришли домой, отец был довольно пьяный и, через какое-то время, папа с мамой стали ругаться - дело дошло до драки; мама подбежала к вешалке, схватила пальто и выбежала на улицу. Для меня 4-х летнего ребенка это был ужас, так как я никогда не слышал, что бы они так ругались. Если бы я знал, какой настоящий ужас произойдет буквально через полчаса.
   Отец успокоился, ушел на кухню и запел какие-то фронтовые песни, но это было не пение, а, казалось, смертельная тоска вырывалась из его груди. Через какое-то время все утихло, и я зашел на кухню - отец спал, положив голову на стол. Неожиданно распахнулась входная дверь и мужской голос громко спросил: - Где он? - и на кухню быстро зашли двое мужчин в милицейской форме. Один из них стал тормошить отца - папа проснулся и открыл глаза.
   - Вставай, - резко сказал милиционер и стал его приподнимать. Но отец, практически ничего не соображая, стал вырываться и ударил милиционера в грудь. Я стоял у распахнутого окна за занавеской и со страхом наблюдал. Милиционер в ответ схватил его за голову, сильно ударил лицом по столу, а когда папа упал на пол, стал пинать его ногами с каким-то совершенно остервенелым лицом. Когда папа уже стал стонать, мое сердечко не выдержало, и я, с криком: - Фашист, - бросился на него с сжатыми кулачками. В каком-то остервенении он прорычал: - Уйди, щенок, - схватил меня и со всей силой отшвырнул. Я вылетел в открытое окно, через занавеску, и больше я ничего не помнил.
  
   II
  
   Кода я очнулся, первое что я услышал, был радостно-тревожный крик моей мамы; она сидела возле меня и гладила меня по рукам; у меня же ужасно болела голова.
   - Сынок, как ты? - тихо спросила она и заплакала. Я пытался сказать, что все хорошо, но язык меня не слушался; я попытался улыбнуться ей и снова куда-то провалился. Процесс моего восстановления длился долго и, как мне сейчас кажется, главную роль в этом сыграли ласковые руки моей мамы и медсестры, которая также не отходила от меня, когда не было мамы. Она
  постоянно меня гладила и говорила: что все будет хорошо и что я сильный, я справлюсь. Действительно, через два месяца, я практически восстановился, если конечно это можно назвать восстановлением, но тем не менее я нормально разговаривал и ходил, и нас с мамой выписали из больницы,
   Дома, казалось, все было по-прежнему, но я постоянно чувствовал, какую-то тревогу и боль в маминых глазах; отец же был постоянно замкнут и отводил глаза, когда я смотрел на него и, вообще, отец стал другим человеком. Я почувствовал своим маленьким сердечком, что за этим стоит какая-то большая трагедия, намного драматичней того, что произошло в моём понимании.
   Где-то через год, когда я немножко подрос, я спросил у мамы, а что же со мной случилось?
   - Сынок, ты почти месяц был в коме, - ответила она.
   - А что такое кома?
   - Ты был без сознания.
   - А почему я был без сознания? - И мама рассказала мне: когда дяденька милиционер отшвырнул меня - я вылетел в окно, а это был 3 этаж. Мама, ничего не соображая, выскочила на лестничную клетку и выбежала на улицу: я лежал на бетонной плите, хрипел, дергался и из головы бежала кровь. Она взяла меня на руки; через несколько секунд я перестал дергаться и затих; как потом оказалось, впал в кому. Скорая приехала быстро, меня увезли в больницу: при падении я ударился головой о бетонную плиту, у меня треснул череп, и я был в коме где-то около месяца.
  
   III
  
   В детстве, меня никто не посвящал в то, как развивались события после трагедии со мной; да я и не спрашивал, наверно потому, что у детей еще не развито понятие 'социальная справедливость' - но у взрослых то развито; поэтому я чувствовал тревогу, боль и тоску в маминых глазах, и чувствовал, как папа отводил их от меня.
   Время летит быстро и незаметно и вот я уже школьник. Я был одним из тысяч и миллионов счастливых советских детей, но изредка ко мне приходили воспоминания, как дяденька-милиционер, с толстым лицом и с какой-то звериной остервенелостью, пинает сапогами моего, лежащего на полу и громко стонущего, папу. Я старался скорее забыть это, так как меня
  охватывал какой-то непередаваемый ужас и тревога. К моей радости
  воспоминания приходили все реже и реже и практически исчезли. Этими воспоминаниями я ни с кем не делился, даже с папой и мамой, так как интуитивно чувствовал, что состояние их глаз связано именно с этим. И правильно делал: как показало будущее этим я сохранил им жизнь.
   Все изменилось в моем сознании в один миг. В ту пору я уже был девятилетним мальчишкой и учился во втором классе. Еще не так много лет прошло с окончания Великой Отечественной Войны, и мы, пацаны, часто играли в 'войнушку', где мы делились на своих (партизан) и чужих (фашистов), причем все хотели быть партизанами, и никто фашистами. Понятно, что всегда побеждали партизаны, независимо от того, кто был сильнее. Такова была диалектика времени, а фашистов всегда брали в плен и вели по двору, как на параде Победы в 1945 году. И для нас, пацанов, 'фашист' - это было какое-то злобное, липкое, мерзкое существо, которое необходимо было немедленно победить, обезвредить и уничтожить.
  
   IV
  
   Мы, девятилетние мальчишки, часто самостоятельно ходили в кинотеатр, да и вообще не боялись ходить по городу (в то время родители спокойно отпускали нас одних в девятилетнем возрасте, что было нормой жизни), и один из походов привел к непредсказуемым, почти фантастическим событиям в моей жизни. Как-то раз в кинотеатре, где показывали фильм о войне, я увидел эпизод, как немцы (для нас естественно фашисты) поймали партизана и пытали его. Особенно свирепствовал один из них: толстомордый дядька-фашист, который с остервенелым лицом, избивал ногами стонущего, беспомощного партизана.
   В этот момент на меня резко нахлынули воспоминания, как милиционер, так же остервенело избивал моего стонущего и беспомощного папу. Во мне что-то перевернулось, и я, с криком: - Фашист, - выбежал в фойе кинотеатра и забился в угол. Смотреть дальше фильм я уже не мог. В моей маленькой головке зародились ассоциации тождества человека в милицейской и фашисткой форме, и, теперь, милиционер и фашист для меня были синонимами и как показало будущее - это подтвердилось и в реальной жизни. Теперь мне, маленькому девятилетнему мальчишке, идти по городу было настоящей пыткой, и когда я видел милиционера - я в страхе убегал и прятался в ближайшей подворотне.
   Мне сейчас трудно понять: много их было или мало, но тогда мне казалось, что наш город захвачен фашистами. Я опять все это держал в себе, старался реже выходить из дома и, практически, я уже был на грани срыва, так как был смертельно напуган необычностью ситуации. Но тут произошло событие, которое поставило все на свои места.
   Однажды, когда я в очередной раз убегал и прятался в очередную подворотню, идущий навстречу милиционер погнался за мной, догнал и схватил меня за шиворот. Я испугался, стал вырываться, кричать; - Отпусти, Фашист, - и укусил его за палец. - Ах ты сопляк, - закричал он и потащил меня в участок. Всю дорогу я вырывался, но силы были неравны. На участке, от обилия людей в милицейской форме, у меня началась истерика, и я только кричал: - Фашисты, Фашисты, - и бросался на всех.
   Тогда меня схватили, одели наручники на ногу и пристегнули к батарее и, как мне показалось, сейчас меня, как отца или партизана, начнут пытать и пинать ногами, поскольку лица у них были, мягко говоря, не очень дружелюбные, и я затравленно сжался в комок. И тут вдруг случилось невероятное.
  
   V
  
   Надо сказать, что мы, мальчишки, послевоенного времени буквально зачитывались 'Сказанием о Мальчише - Кибальчише'. Это был героический персонаж и мы просто бредили этим Мальчишом и все хотели походить на него. Не знаю, что сработало в моей маленькой девятилетней головке, но я представил себя Мальчишом-Кибальчишом, попавшим в плен к заклятым врагам - буржуинам-фашистам. И тогда я встал, хоть и был пристегнут ногой к батарее, высоко поднял голову и вызывающе медленно произнес:
   - Я ничего вам не скажу, фашисты, - и как ни странно, страх перед ними у меня сразу прошел и сменился презрением. Я первый раз в жизни испытал это невероятное чувство свободы, появившееся в тот миг. Это не объяснить словами - это надо только прочувствовать, и я, маленький девятилетний мальчик, был готов, как мне кажется, погибнуть в тот момент, как Мальчиш-Кибальчиш. Наверно, окружающие меня милиционеры это почувствовали, один из них подошел ко мне и снял с меня наручники. С той поры страх и ужас при виде человека в милицейской форме сменился презрением к нему; в дальнейшем я проходил мимо него спокойно.
   Через некоторое время, за мной приехал отец и забрал меня домой. Когда мы были уже дома, отец спросил:
   - Сынок, ты почему называл их фашистами? - и тогда я рассказал ему обо всем, происходившим со мной, в последнее время.
   - Бедный мальчик, ты воспринимаешь чужую беду сильнее, чем свою собственную, - с болью сказал отец и на глазах у него появились слезы. Мне был непонятен смысл этой фразы; понял я его, только через много лет.
  
   VI
  
   Время незаметно мчалось вперед, и однажды, в автобусе, я увидел этого человека, который избивал моего папу и выбросил меня в окно; его толстое, лоснящееся лицо навсегда врезалось в мою память, как источник вселенского зла и ужаса. Воспоминания нахлынули на меня с прежней силой. Мне уже тогда было четырнадцать лет.
   К этому времени в моей голове уже сложилась какая-то определенная система ценностей: как базовых, так и обусловленных совокупностью информации, приходящей из разнообразных источников, нередко противоречивых - СМИ, школа, двор, улица и разобраться в этом было очень непросто, хотя я был уверен, что мы строим коммунистическое общество, которое нам обещали построить к 1981 г. Как показало будущее 1982 год явился закатным не только для построения этого общества, но и стал началом разрушения страны, так как со смертью вождя в стране началась настоящая чехарда.
   После этой роковой встречи, ужас, пережитый мной в детстве, нахлынул на меня с прежней силой. У меня в голове возник вопрос: какое же наказание понес преступник, выбросивший ребенка с 3-го этажа. За вечерним столом я сказал папе с мамой, что я встретил того ужасного милиционера и спросил, а что же произошло потом, так как на освещение событий того ужасного вечера, в нашей семье было наложено табу. И то, что я от них услышал, подвергло меня в шок.
   А произошло следующее. После того, как меня полумертвого увезла скорая, милиционеры сразу исчезли. Утром, когда отец проснулся и начал приподниматься, он почувствовал сильную боль в спине, но все же добрался до туалета и там увидел, что у него шла кровь вместе с мочой; вскоре он от боли потерял сознание. Соседка вызвала скорую, и отца тоже увезли в больницу. На следующий день, когда отцу стало немного лучше, появилась милиция. Так как отец абсолютно ничего не помнил, что происходило в тот несчастный вечер, следователь ушел ни с чем, посоветовав всё вспомнить. Про трагедию, случившуюся со мной отец ещё ничего не знал.
   Через день мама узнала, что отец тоже находится в больнице, посетила его, оставив меня на короткое время, и, расплакавшись, рассказала ему все подробности произошедшей трагедии. Естественно, как любой отец, он был в ярости, узнав, что они сделали с его ребенком, то есть со мной, и при следующем посещении следователя, отец написал заявление о том, что этот садист в милицейской форме выкинул ребенка с 3-го этажа, который сейчас находится на грани жизни и смерти.
  
   VII
  
   Последующие затем события показали какую-то совершенно фантасмагорическую, совершенно бесчеловечную картину существования нашего российского общества. Через некоторое время, следователь опять пришел к отцу в больницу, вежливо попросил его забрать заявление обратно, примерно обрисовав картину, что с отцом может случиться, если он не поступит так, как угодно следователю. Отец отказался и послал его куда подальше. Следователь ушел, на прощание посоветовав еще раз крепко подумать.
   По происшествии нескольких дней, когда врачи определили, что у отца отбиты обе почки, палату опять посетил следователь и еще раз попросил забрать заявление. Отец решительно отказался. На следующий день в больницу явился наряд милиции и отца с отбитыми почками, увезли в отделение и бросили в камеру на холодный бетонный пол, так как после того избиения он почти не мог ходить.
   Отцу было предъявлено обвинение в нападение на работника милиции, и ему светила какая-то серьезная статья лет на 15, если он не заберет заявление о трагедии, что случилась со мной. О том, что отцу отбили почки, это даже не обсуждалось; в камере он лежал на холодном бетонном полу несколько дней, потому что стоять и ходить ему было очень трудно. Когда отец понял, что через несколько дней таких пыток он просто умрет, он сдался и забрал заявление. Отца, тут же отвезли домой и пытка закончилась.
   - Прости меня, сынок, - закончил он свой грустный рассказ и заплакал.
   Когда он все это рассказал мне, четырнадцатилетнему пацану, меня взяла оторопь. А так как дыхание прошедшей войны было очень велико в то время, то у меня в голове возникли военные ассоциации: - "ЭТО ГЕСТАПО" - и это было ужасно, так как у меня, как и у всех детей было ощущение самого счастливого детства в самой гуманной и самой справедливой стране в мире.
  
   VIII
  
  
   Зачем отец не пожалел меня и так подробно все это рассказал, разбередив мою душу, я не знаю. Но по происшествии многих лет, как мне кажется, этими жуткими подробностями, разрушающими мое формирующееся мировоззрение, он просто пытался оправдаться передо мной в том, что он предал меня, оставив данную трагедию безответной и безнаказанной; хотя я понимал, что ставкой была его жизнь. В голове вертелось 'Меня ПРЕДАЛИ ПАПА И МАМА', но я сказал им, что я их понимаю, и дальше старался никогда не показывать им свою обиду. После всего, что я услышал, я впал в ступор. Для моего, еще детского ума это было потрясение и огромная боль за моих родителей и немножко за себя, хотя я пострадал более всего. Если бы я знал, какое еще невероятное потрясение и отчаяние произведет на меня продолжение этой ужасной трагедии, через 8 лет, когда я уже буду 22 летним юношей.
   С этого момента я стал быстро взрослеть, внимательней наблюдать за окружающим меня миром, за окружающими меня людьми, пытаясь найти объяснения их поступкам и телодвижениям в различных жизненных ситуациях, пытаясь понять, почему существует такая огромная пропасть между словами и делами, между реальностью и лубковой картинкой, между порядочностью и предательством.
   Мозг человека, образ мышления и, как вторичный фактор, поведение - очень тонкий механизм, познание которого неподвластно никому. И вот в этот тонкий неизведанный механизм подростка с одной стороны лезет идеология, с другой стороны, реальная жизнь, ломая все тонкие перегородки в моем сознании, круша все основные человеческие ценности, которые уже заложены в меня изначально всевышним, и те немногие, которые я приобрел к 14 годам своей жизни. Передо мной, 14-летним подростком, нашим обществом, была поставлена безжалостная задача, в виде 2-х вопросов:
   1. У нас МИЛИЦИЯ или ГЕСТАПО.
   2. Почему меня ПРЕДАЛИ ПАПА И МАМА
  
   IX
  
   На первый вопрос я, уже почти старик, которому перевалило за 60, проживший большой временной интервал, сконцентрировавший в себе огромные, болезненные перемены в нашей стране и дающий шанс вникнуть в суть происходящих явлений, так и не нашел ответа по сей день, лишь только происшедшая недавно трагедия с моим знакомым, о которой я упоминал в начале повествования, обрисовала некоторые контуры ответа. Это вопрос вседозволенности аппарата насилия и нашей необъяснимой российской покорности, влияющий на все сферы нашей жизни.
  
   X
  
   На второй вопрос я нащупал некоторые очертания, будучи еще юношей. Итак..., это был тихий ужас, как могли, меня, 4-летнего ребенка, безобидного малыша, отдать на заклание власти, как жертвоприношение, самые близкие люди. Как я уже говорил, я в четырнадцать лет стал быстро взрослеть, стал внимательно присматриваться к людям разного возраста, пытался заслужить их доверие, но не с целью им понравиться, а с целью вызвать их на откровенность и соучастие и, даже в той или иной форме, преподносил им свою трагедию и внимательно анализировал их ответы. Я не хочу объяснять и рассказывать десятки, сотни, тысячи частных историй, которые в своей обыденности и какой-то необъяснимой покорности буквально разрывают душу и подтверждают мои выводы. Из многих откровений, да и вообще на основании многих жизненных наблюдений, я сделал для себя вывод, что мы, русские люди, практически все, в отношениях с властью осторожны и трусливы, и каждый из нас, вот в таких, или им подобных ситуациях, предаст своего ребенка, чтобы он ни мнил о себе. И я постепенно пришел к парадоксальному выводу:
  У нас в стране СТРАХ ВЛАСТИ, СИЛЬНЕЕ СТРАХА СМЕРТИ.
  Даже сама история и та об этом. Ведь никто же не может объяснить, как мы, люди разумные, в течение 20 века позволили власти уничтожить порядка 60 миллионов НАС, и что самое парадоксальное, нашими же руками. И сидит какая-то безнадега и предчувствие, что все повторится в 21 веке: ведь ложь и несправедливость, коррупция и беспредел, обида и разочарование потихоньку, мелкими шажками вползают в наше сознание, и какие необратимые последствия вызовет эта гремучая смесь, одному богу известно. Мы не только предаём в частном, мы предаём и в главном. Я бы мог привести множество примеров массового предательства нами самих себя и своих детей, но в рамках этого повествования остановлюсь только на одном. Как легко мы предали СССР, нашу великую и огромную, пусть и не во всём, правильную страну. Ведь весь народ на референдуме был против. Но власть нам плюнула в лицо, развалив СССР - мы трусливо вытерлись, как будто это не наша страна, и стали покорно жить дальше. Этим самым, мы предали не только своё будущее, да и бог бы с нами, но мы предали главное - будущее своих детей, лишив их могучей и великой Родины, и тем самым заложили дальнейший распад России, что всё больше и больше подтверждается развитием текущих событий. Ведь в стране не разрешён ни один вопрос, волнующий наших граждан. Что мы создали? Что у нас? Капитализм или феодализм, свобода или рабство, тревожность или спокойствие, безопасность или беспредел, доверие или замкнутость, полная отдача себя или валяние дурачка (последнее время у меня растет впечатление, что мы все валяем дурачка: но ведь не может же быть, чтобы в такой огромной, такой богатой стране процветала нищета, причем нищета в самой страшной форме, когда нищий это не бездельник, а работающий человек, пашущий с утра до вечера за копеечную зарплату. Я уже не говорю о пенсионерах, которые живут, уже не просто в нищете, а за гранью понимания добра и зла).
  
   XI
  
   Я немного отвлекся от повествования, но этот вопрос, вопрос предательства, тесно переплетается с моими детскими и юношескими воспоминаниями, связанными с той уже далекой ужасной трагедией, тем более, что эта трагедия еще не закончилась, и впереди меня ждало новое потрясение. А пока...
   А пока увидев, что меня предали самые близкие люди и поняв, что в экстремальной ситуации никогда и НИКТО мне не поможет, если уж бояться помочь мои родители, я понял, что надеется надо только на себя. А что может созреть в голове 14-летнего подростка: сила, сила и только сила, поможет в моей будущей жизни, поможет мне призвать этот УЖАС к ответу. И я начал с постановки силы удара, воспользовавшись где-то вычитанной методикой. Сама методика была проста: на бетонную стену вешаешь 365 газетных листов и в течение года со всей силой ударяешь, увеличивая количество ударов с 1 до 365, а листы уменьшаешь с 365 до 1 и так каждый день. Я дошел почти до конца и закончил свои тренировки лишь тогда, когда на фалангах начала появляться кровь - но начальную силу удара я отработал.
   Наверное, надо было на этом остановиться, но какое-то внутреннее зло и обида за предательство владели мной. Я записался в секцию бокса, но вскоре меня оттуда выгнали, так как однажды после тренировки, я подрался с одним из мальчишек, уже не помню из-за чего, тоже ходившим в эту секцию, и сломал ему нос. Его родители подняли ужасный скандал, посчитали, что всему виной я, и меня выгнали из секции, но я не расстраивался, так как понял: бокс это не моё, он дает только технику, но не силу удара.
  
   XII
  
   Применив все свои знания 14-летнего мальчишки, я сделал устройство, помогающее мне отработать удар: закрепил на стену массивный лист железа на 4-х пружинах и подсоединил к нему нехитрое устройство для измерения силы удара. Занимаясь отработкой удара, по показаниям электронного прибора, я определил, что наибольшей мгновенной силой обладает тычковый удар с небольшого расстояния, и стал отрабатывать в основном этот удар, добиваясь его максимальной силы. По мере тренировок, показания прибора потихоньку росли, но через некоторое время остановились.
   Однажды мне в руки попалась небольшая книжка воспоминаний участников Великой отечественной войны и одна история поразила мое воображение; её суть коротко такова. На палубу военного корабля, во время авианалета, попала немецкая авиационная бомба и не взорвалась. Два матроса, находившиеся рядом, мгновенно приподняли и перекинули ее через бортовое ограждение на виду у нескольких опешивших членов экипажа. Она взорвалась уже позади корабля. По прибытии на базу начались 'разборки полетов': когда матросы рассказали об авиабомбе, на базе им никто не поверил, так как авиабомба весила более тонны и когда четверо матросов, для проверки, попытались поднять такой груз, им не удалось даже оторвать его от земли. А ведь они, действительно, вдвоем подняли и перекинули ее за борт. То есть получается, что наш мозг, как наш ангел-хранитель, в ту секунду, когда он почувствует, что ты погибнешь, включает некий резерв, как в данном случае и буквально на доли секунды превращает твои мышцы в 'стальные канаты', и ты делаешь невозможное, что нельзя понять разумом; но я поверил - такое возможно.
  
   XIII
  
   Тренировки продолжались, но тем не менее мои результаты стояли на месте, а я все думал и думал, как же включить этот резерв в минуту крайней опасности.
   Я не знаю, что мной двигало, но я уже был одержим и то, что я сделал, уже выходило за рамки здравого смысла: но обида за предательство перевешивала всё, в том числе и здравый смысл. Мысль была проста: создать для себя ситуацию близкую к смертельному исходу и в это время осуществить удар. Но как это сделать? И вот потихоньку контуры идеи очертились. На создание этого смертельно опасного аппарата ушло около двух месяцев. Идея была такова: нож кинжального типа, закрепленный на мощной сжатой пружине, удерживаемой фиксатором, выбрасывался вперед, на определенное расстояние и при спуске с фиксатора, если я не успевал в это время сделать прыжок вперед, кинжал проткнул бы меня насквозь. Идея была смертельно опасная, бредовая... и я, даже сейчас, с ужасом вспоминаю тот день, когда все это впервые произошло.
   Первый эксперимент я провел в будний день, когда родители были на работе, а брат в школе. Всё это было в огромной тайне от всех. Я закрепил кинжал к устройству, а спусковой рычаг на полу. Все было готово: оставалось нажать рычаг и одновременно ударить в прыжке, но я долго не мог решиться. Все произошло мгновенно, но этот момент я запомнил навсегда. Кинжал лишь чуть проколол кожу, но результат! Результат был потрясающим, он вдвое превышал мои прежние показания. Моему восторгу не было конца. Я быстро отсоединил кинжал и спусковой рычаг и спрятал все это в надежном месте. Состояние эйфории не покидало меня весь день. Холодок в спине, который я почувствовал в тот момент, врезался в мою память. Правда на следующий день во время обычной тренировки показания увеличились ненамного, но это была победа.
   Тренировки продолжались ежедневно. Несколько раз, я включал свой опасный аппарат. Результат медленно, но уверенно полз вверх и достиг почти двухкратного увеличения силы удара. Судя по показаниям прибора, при правильном выборе места удара, он был смертелен, судя по отражению в зеркале, он был почти незаметен.
  
   XIV
  
   Ощущение предательства, заставляло меня искать хоть какое-то представление, хоть о какой-то справедливости в обществе, поэтому людям, которые вызывали во мне доверие, я пытался донести свою историю, но обычно наталкивался на равнодушие. Лишь одна женщина проявила ко мне человеческое участие, но лучше бы не проявляла, так как вызвала во мне еще большее разочарование о понятиях добра и зла.
   Это была учительница литературы в нашем классе, миловидная, интеллигентная женщина, которая с каким-то душевным трепетом посвящала нас, в изумительный мир добра, тепла, торжества справедливости и идеалов. Это был такой чистый и светлый человек, что я потянулся к ней, как травинка к солнцу. И однажды я раскрылся перед ней, рассказав все мои переживания.
  Она меня внимательно выслушала и судя по ее глазам, была поражена.
   - Этого не может быть! - несколько раз прерывала она мой рассказ. Выслушав меня до конца сказала, что этого так оставлять нельзя. Это был первый человек, который проявил ко мне хоть какое-то реальное участие.
   Но реальная жизнь все поставили на свое место. Спустя некоторое время, она попросила меня остаться после уроков. По дороге домой, она с болью в голосе, начала мне рассказывать какие-то подробности о ее безуспешных попытках восстановить справедливость, и в конце концов расплакалась. Мне стало так жаль ее, что я гладил ее милое лицо, вытирая ей слезы, и смущенно говорил: - Ну, успокойтесь, - а она смотрела на меня и сквозь слезы повторяла: - Бедный мальчик, - это был еще один удар, удар не только по мне, но и по этому милому, доброму человеку, несущему нам, подрастающему новому поколению, понятия добра и зла, справедливости и идеалов. Зло и предательство торжествовало во всей своей красе. И тогда я принял свое решение.
  
   XV
  
   Выследив этого милиционера, или мента, как презрительно называет их наше общество, я улучил момент, когда он неторопливо проходил по улице и пошел ему навстречу, чувствуя, как в моей спине усиливается холодок. Когда мы сравнялись, я нанес мгновенный удар и пошел дальше. За спиной было тихо. Пройдя метров сто, я подошел к киоску, купил какую-то газету и медленно пошел обратно, уверенный, что никто ничего не заметил.
   Когда я подошел, мент лежал на тротуаре, возле него стояло с десяток человек; вскоре подъехала скорая - врачи констатировали его смерть. Подъехавшая милиция опросила присутствующих. Никто ничего не заметил, случайные очевидцы сказали, что он шел, как будто споткнулся, и упал. Вскоре его погрузили на носилки и увезли, а толпа еще немного посудачила о происшедшем и разошлась. Все было тихо и обыденно.
   У меня на душе было огромное облегчение, как будто груз, давящий на меня был сброшен. Фашистская гадина была уничтожена. Я отомстил за предательство моего детства, за бесчеловечное унижение моих папы и мамы, за утрату веры в чистое и светлое, за разочарование в жизни этой милой доброй женщины, моей учительницы (она кстати вскоре уволилась из школы, и ее дальнейшая судьба была ужасной, когда-нибудь, я напишу про это). Даже сейчас, с колокольни прожитых лет, думаю, что я поступил правильно. А тогда... .
   А тогда, когда узнал, что этому менту был установлен диагноз: внезапная остановка сердца, и никто ничего не понял, я ощутил эйфорию. Это было великолепно; обладать могущественным и неуловимым оружием, тем более, что у меня хватило ума никому об этом не говорить, а то что я тренировался? Ну мало ли чудаковатых мальчишек делали примерно то же самое. Тем не менее, свои тренировки я продолжал с той же методичностью и постоянством, вплоть до окончания школы, затем я уехал очень далеко от своего дома, поступив учиться в институт.
  
   XVI
  
   Студенческое время летело быстро и интересно, студенческие годы - самые прекрасные годы в жизни каждого человека, кто это испытал. После того справедливого возмездия я был совершенно спокоен и уверен в себе, стал более дружелюбен и открыт, но все-таки был осторожен и внимателен в выборе знакомых; близко сходиться и открывать свою душу мне ни с кем не хотелось, так как в глубине души я никому не верил и в принципе мне так было комфортней.
   В течение жизни мне редко встречались люди, которым я мог бы поверить, поверить интуитивно и безоговорочно, с силой духа и своей жизненной позицией. Их, наверно, много, но мне в основном встречались обычные, нормальные люди, и я чувствовал, где-то на подсознании (в принципе поведение человека можно предугадать по мелочам: по непроизвольным жестам, по мимике лица, по выражению глаз), что в критической ситуации они предадут, как бы они не клялись в своей верности. Считаю, что мне повезло и я за свою жизнь встретил несколько таких настоящих людей. Расскажу только о тех, кто, хотя бы косвенно имел отношение к моей драматической истории.
   Ближе к окончанию института, мы со своим однокурсником занимались научной работой на кафедре систем передачи информации. Нам был назначен научный руководитель: профессор, доктор наук, образованный, интеллигентный человек. В процессе общения с ним я почувствовал в нем вот того настоящего человека, стал ему бесконечно доверять и однажды раскрылся, рассказав свою драматическую историю. Он внимательно выслушал меня и ответил:
   - Конечно то, что ты мне рассказал ужасно, и мне необходимо подумать, - и через некоторое время попросил меня привезти выписку из истории болезни, когда я лежал в коме.
   Будучи на очередных каникулах дома, я зашел в больницу и попросил свою историю болезни. Через некоторое время я ее получил и каково было мое удивление, что в ней черным по белому было записано, что у меня была черепно-мозговая травма, в результате моего неосторожного выпадения из окна. Ни о коме, ни о менте, не было ни слова. Я ошарашенно вышел из больницы. Знакомый холодок появился в спине и опять тот самый УЖАС медленно вползал в меня.
   - Предали! Предали! Все меня предали, - вертелось у меня в голове, но ведь это не менты (я прекрасно понимал, что в милицию идут люди, не обремененные высокими моральными качествами), а это люди самой гуманной профессии в мире - это врачи. Как они могли предать безвинного ребенка, ради спасения мента-садиста? Моё сознание отказывалось это воспринимать. Получается меня предали все вокруг: папа, мама, менты, врачи, то есть почти всё окружающее меня общество и это ощущение было ужасным.
  
   XVII
  
   Это сейчас, будучи стариком, повидавшим жизнь, я многое понимаю. Понимаю, что все мы, чтобы угодить власти предаем всё окружающее нас, вплоть до самого святого - своих детей и их будущего. Глубина предательства зависит от ситуации и степени воздействия власти на каждого из нас, при абсолютном равнодушии общества.
   А пока, пока мой мозг усиленно искал виновника, чтобы как-то разрядить обстановку в моем сознании. Не знаю почему, но источником вселенского зла, мне показался следователь, из-за которого отца пытали в застенках. Найти его не составляло больших проблем, он уже был на пенсии и потихонечку ковырялся на своём огороде. Когда я появился у него на даче и начал задавать некоторые вопросы, он начал кричать, чтобы я немедленно покинул его территорию, поэтому мне пришлось 'немножко объяснить' ему, что меня очень волнуют ответы на эти вопросы. Он интуитивно почувствовал опасность.
   Мой следователь притих, потом заговорил; ответ его примерно был таков:
   - Я, маленький человек, я выполнял указания начальства. - На мой вопрос:
   - Но это же был ребенок? - прозвучал ответ:
   - Меня бы выгнали, а мне надо было кормить своих детей и внуков. - Это я где-то уже слышал, когда такие же вот 'следователи' отправляли женщин и детей на уничтожение в газовую камеру, и на Нюрнбергском процессе они также отвечали, что они маленькие человечки и лишь выполняли указания начальства.
   Приговор уже созрел в моей голове, поскольку этот преступник посягнул на самое святое, на жизнь маленького ребенка. Он прочитал это в моих глазах, и когда я тихо сказал ему: - Помолись, - бросился мне в ноги и стал целовать ботинки, повторяя и повторяя:
   - Миленький, не убивай меня. - Мне стало противно пачкать руки об эту мразь, я повернулся и ушел. На душе отпустило; на следующий день я уехал.
  
   XVIII
  
   Когда я встретился со своим научным руководителем и рассказал ему о своей поездке, он помрачнел и ничего не ответил. Внешне наши отношения никак не изменились, но при разговоре он всегда отводил глаза - искренность и доверительность отношений исчезла, что было очень горько. И вообще, все мои попытки разобраться в понятиях добра и зла, существующих в нашем обществе, приносят лишь разочарования и оттенки каких-то новых драм и трагедий, не только мне, но и духовно близким мне людям.
   После окончания института, нам было предложено с десяток мест для распределения на работу по всему Советскому Союзу. Конечно, драматические события, происходившие со мной в течение моей короткой жизни, уже сделали свое дело и привели меня к некоему разочарованию в людях, и в той или иной степени повлияли на выбор моего места работы. Наверное, поэтому я выбрал работу, по военным частям, так как военные офицеры представлялись мне образцом доблести и мужества. Я распределился на предприятие, занимавшееся доработкой действующих комплексов ПВО. В конце 70-х годов на вооружении стояли комплексы С-200, и мы, инженеры-настройщики, занимались их доработкой. Так как в институте, на военной кафедре, мы изучали работу типовых узлов, это помогло мне быстро освоить принцип работы комплекса, после чего я получил допуск к самостоятельной работе, под руководством опытного наставника.
  
   XIX
  
   Работа была очень интересной, просто захватывающей, особенно в моменты, когда включаешь систему после доработки и на экранах сплошная белиберда, и ты шаг за шагом, вместе со своими коллегами, доводишь ее до полной работоспособности, получая при этом огромное удовлетворение от проделанной работы. Так же, как интересно было находиться на работе, так же ужасно был устроен наш быт.
   И дело даже не в том, что мы в основном жили в казармах (в лучшем случае нам давали квартиру в домах офицерского состава) и даже не в том, что мы находились в режиме постоянной командировки, практически круглый год, а в том, что военные части ПВО стояли в глухих местах, вдалеке от цивилизации, и мы просто не знали, чем занять себя после работы. Единственным развлечением была либо водка, либо самогон, купленный в близлежащих деревнях, иначе в душу вползала тоска, да и 'белой вороной' быть не хотелось. На следующий день опять работа, где ты отводил душу, вечером очередная пьянка и так изо дня в день. Часто в наших попойках, участвовали и офицеры, и где-то в глубине души, мне было жаль их. Эти, в основном образованные, и интеллигентные ребята, после жизни и учёбы в крупных городах, попадая в такую тьму-тараканью, просто терялись, и если я мог, как гражданское лицо, бросить всё и уволиться, то им это было сделать очень непросто.
   Проработав где-то года два, как мне было не жаль бросать эту очень интересную работу, но почувствовав, что уже просто тупо начинаю спиваться (не каждому дано выдержать такое испытание, некоторые из нас в таком режиме работали годами), после очередной пьянки я написал заявление на увольнение, передал его своему руководителю и покинул часть, находившуюся где-то в районе Урала. Я был абсолютно ни с кем и ничем не связан: от родительского дома уже отвык, своего дома не было, любимой женщины тоже, и я пошел куда глаза глядят, не имея ни четкой цели, ни средств к существованию.
  
   XX
  
   Средства к существованию нашлись неожиданно быстро. В то время, а это был уже конец 70-х, в стране в основном эксплуатировалась отечественная радиоаппаратура: телевизоры, магнитофоны, радиоприемники, которая имела одно замечательное свойство - она постоянно ломалась и требовала ремонта, а поскольку в радиоателье время ожидания превышало все допустимые сроки, то поле деятельности для меня было огромно. Кров и еда были обеспечены за счет ремонта радиоаппаратуры. Я путешествовал практически по всей нашей огромной стране, удивляясь новым местам, и общаясь с различными людьми, останавливаясь в разных городах и деревнях на разные сроки, в зависимости от красоты окружающих мест или привязанности к встречающимся во время путешествия людям.
   Со временем высветилась и цель путешествия, хотя любое путешествие, это уже и есть цель. Сейчас даже невозможно представить, чтобы незнакомого человека, могли пригласить переночевать к себе домой, настолько люди замкнуты, а тогда те же самые русские люди были намного добрее, смелее и сердечнее, и 'кухонные' разговоры за 'жизнь', проводимые до поздней ночи были весьма интересны и содержательны. Эти вечерние посиделки на кухне в разных уголках страны открыли для меня столько информации о жизни обычного человека, столько беспредела и безысходности в реальной жизни, что моя личная драма казалась мне уже детским лепетом. А в это время радио, телевидение, газеты пели нам бравурные марши, сообщали о неуклонном развитии каждого из нас, о неуклонном повышении производительности социалистического труда, о том, как весь советский народ слившись в едином экстазе, вдохновленный историческими решениями очередного исторического съезда неуклонно рвался к коммунизму или к развитому социализму, никто уже ничего не понимал, и над всем этим стоял весь обвешанный наградами Леонид Ильич, а чуть далее за ним КПСС.
  
   XXI
  
   Я был настолько поражен реальной жизнью простого человека, что начал вести отдельные наброски по особо поразившим меня случаям. Я наверно исколесил почти всю страну в течение 2-х лет, поражаясь разнообразию ее жизни, ее медленному Величию - это поистине Великая страна, с Великим и Покорным народом, и с совершенно оторванной от него властью, решающей только свои меркантильные интересы.
   Для меня эти два года был незабываемыми годами: годами открытий самых причудливых переплетений жизни во всем ее многообразии, годами открытий своей страны во всей ее красоте, величии и неустроенности. Но, все хорошее, когда-нибудь кончается; закончилось и мое путешествие постольку, поскольку я встретил ту самую единственную, но это уже отдельная история. К этому времени я уже прожил более четверти века. А жизнь тем временем бежала и бежала, и события мелькали, как в кино: Великая эпоха брежневского застоя, андроповские народные облавы, горбачевская болтливая перестройка, ельцинская воровская плутократия, путинский мафиозный беспредел. Вообщем всё, как всегда - верхушка богатеет, народ нищает и одновременно, судя по масс-медиа, весь русский народ, слившись в едином экстазе, вдохновленный историческими речами Президента, борется с коррупцией и бедностью. Ура, дорогие товарищи!
  
   XXII
  
   В середине 80-х, во времена краха коммунистической идеологии, на сломе мировоззрения общества, я решил заняться бизнесом. Однажды в очередной поездке по делам фирмы, в коридоре купейного вагона мне встретился парень где-то моего роста, задумчиво стоящий у окна. Это был Игорь Тальков, тогда ещё никому не известный. Мы с ним оказались почти ровесники, и мы всю ночь проговорили с ним, о проблемах, которые волновали тогда всех в то нелегкое переломное время. Во время разговора у меня возникло ощущение, что передо мной стоит Человек Великого духа, Человек ранга Иисуса Христа, который был распят за то, что он не предал свой маленький, еврейский народ, и у меня, уже тогда возникло ощущение, что он тоже будет распят, настолько он был духовен и отважен - через некоторое время это и произошло. В конце разговора я отдал ему свою тетрадь, которую я всегда возил с собой для сюжетных записей особых трагических историй реальной жизни русских людей. Может быть она пригодилась бы ему для его творчества, но увы, Игорь был уничтожен. Человека подобного духа и внутренней отваги я больше не встречал никогда в жизни.
  
   О К О Н Ч А Н И Е
  
   I
  
   Жизнь протекает мгновенно, не успеешь оглянуться, пора уже подводить итоги. В своей истории я лишь чуть обрисовал один из драматических моментов своей жизни, затронул лишь тему мимикрии предательства. В принципе в моей истории нет ничего интересного и поучительного для предающего себя общества, и я бы не стал выносить ее на суд, если бы не трагедия происшедшая недавно с моим знакомым, о чём я уже сообщал в начале повествования.
   Суть ее такова. У одного моего знакомого, подвыпивший сын вечером пошел в магазин купить спиртные напитки. Ну не хватило. Домой он пришёл только под утро и был очень подавлен. На вопрос где был, ответил, что его вечером забрали в милицию и избили, хотя на лице следов побоев не было. Через несколько часов ему стало плохо, и он умер. В милиции сказали, что его не забирали. Парня похоронили. Все.
   Через некоторое время, когда я встретил знакомого и спросил нашли ли убийц сына, он лишь махнул рукой. На мое замечание: - Но ты же отец! - ответил, - Я сам раньше работал в ментовке. Правду там искать бесполезно. Милиция - это территория беззакония, - при этом стыдливо отвёл от меня глаза и горестно вздохнул.
  
   II
  
   История предательства повторилась, только с ещё более безысходным концом. И какая-то тоска появляется на душе. Если оглядеться вокруг, куда ни кинь - везде клин. Мы постоянно кого-то или что-то предаем. Помните маленькую девочку, стоящую у окна в аэропорту, так же доверчиво смотрящую в прекрасный мир, которая через несколько часов была уничтожена во взорванном 'боинге'. Она, так же, как и я, как и сын моего знакомого была предана всеми нами в угоду властям.
   Если один человек решает ввести национальные войска куда-либо, он обязан принимать решение, лишь обсудив это со своим Народом, чтобы исключить все негативные последствия этого ввода. Если по Конституции он имеет право с нами не советоваться, значит надо менять Конституцию, иначе это опасно для жизни не просто одного человека, а всего человечества. Ведь любой человек может быть неадекватен или подвержен психическим заболеваниям и Природе не важно кто он - Булочник или Президент. Поэтому вопросы Войны и, как следствие Смерти, должны приниматься коллегиально, всем народом, ведь не может весь народ быть неадекватным.
   А как принималось решение, а никак: Президент принял решение, а Совет Федерации через секунду проголосовал единогласно. Но ведь это же Совет, и это ведь не в магазин за хлебушком сходить, ведь надо же было провести всенародное обсуждение, посоветоваться, предпринять все взаимоисключающие меры, сделать так, чтобы ни один волосок.... Ведь спешка нужна только при ловле блох. Нет, 'Чего изволите' победило, и в результате ни девочки, ни еще 225 человек, и что нас ждёт впереди - одному Богу известно. А если будет приниматься решение о нажатии ядерной кнопки, то что, опять 'Чего изволите'. Но извините, нас более 7 миллиардов.
   Вот все эти холуйские шажки во всех областях нашей жизни и привели к тому, что мы создали и не капитализм и не коммунизм, а какую-то полуфеодальную страну с нищим населением. Как говорил наш великий политический классик:
   - Хотели, как лучше, а получилось как всегда!
   Сейчас, всё ближе и ближе приближаясь к небесам, я уже простил общество, которое предало моё детство. Я уже прекрасно понимаю, что наше общество предаст всегда и всякого, живущего в стране - как предало десятки миллионов русских людей, уничтоженных им же в 20 веке, как сейчас предаёт стариков, выплачивая им нищенские пенсии, как предаёт детей, выплачивая их папам и мамам, нищенские зарплаты, тем самым поставив само себя в нечеловеческие, нищенские условия выживания. Обиды нет. Как можно обижаться на общество предателей, оно вызывает только презрение. Я сам - это раболепное, молчаливое, трусливое общество. На себя что ли обижаться.
   Я вспоминаю один случай во времена дефицита в начале лихих 90-х, когда мы с другом в жаркий солнечный день искали пиво по всему городу. И вдруг нам повезло - в один из магазинов завезли бутылочное пиво 'Жигулёвское'. Сбежалась огромная очередь, мы стали в конце и думали: не зря ли мы стоим, хватит или не хватит. Неожиданно появилась группа крепких ребят тревожной внешности - будущих хозяев жизни. Раскидав людей, стоящих у прилавка, они стали передавать бутылки поверх голов плотной очереди, на свободное место, где стоял их джип. Очередь не менее 500 человек напряжённо молчала. И вдруг раздался презрительный голос одного из бандитов:
   - Народ! Вы что стоите просто так. Вы считайте вслух, сколько мы передали бутылок, а то мы со счёта сбились - и бандиты радостно загоготали, и даже в очереди раздалось несколько угодливых смешков. Я вспоминаю, как до побеления сжались пальцы - мы плюнули и ушли и с нами ещё человек двадцать. Остальная очередь, притихшая и растерянная, униженно осталась стоять за пивом.
   А не так ли, сейчас, настоящие хозяева жизни презрительно говорят нам, россиянам:
   - Народ! Вы что живёте просто так. Вы считайте, как мы лихо обворовываем вас и как с астрономической скоростью растут наши богатства, а то мы со счёта сбились. - и при этом даже не обращают внимание на расследования их воровства, когда их конкретно прижимают, что называется к стенке, считая нас быдлом, недостойным даже мимолётного взгляда, а не то что ответа.
   Но рано или поздно, нам всем придётся расплачиваться за предательство самих себя и своей страны.
  
   III
  
   Закончить это нелёгкое повествование я хотел бы стихами, которые прочел в поезде Игорь Тальков во время нашей внезапной встречи.
  
   Когда-нибудь, когда устанет зло,
   Насиловать тебя едва живую,
   И на твое иссохшее чело,
   Господь слезу уронит дождевую.
   Ты выпрямишь свой перебитый стан,
   И вновь почувствуешь себя мессией,
   И расцветешь на зависть всем врагам,
   Великая, несчастная РОССИЯ.
  
  Игорь Тальков "Я вернусь" - https://www.youtube.com/watch?v=a1kvwmPBx9k
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"