Криминская Зоя : другие произведения.

Мы в Стамбуле

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Веселое описание поездки в Стамбул в марте 2014 года, часть изданного альбома с мои рисунками и текстом "За три моря"
  Мы в Стамбуле
  Город, которого нет на карте.
  Конечно же, он есть. Можно из интернета распечатать карту и рассмотреть все: от куполов прославленных храмов и мечетей до небольших домов, напиханных как придется в узких кривых переулках, но Стамбул, древний город, столица османской империи, неповторим и многолик и у каждого, побывавшего там, остается в сердце свой город, непохожий на запечатленный в памяти других людей.
  Впрочем, как понятно из названия, я пыталась описать не столько Стамбул, (да и кто осмелится сделать это после Памука?) сколько наше в нем пребывание.
  Мы - это я, мой муж Алексей и наша десятилетняя внучка Арина.
  День первый. Неразбериха
  День особенно солнечный после Московской мартовской погоды.
  Мы втроем стоим под козырьком Стамбульского аэропорта, и такси подъезжают один за другим, быстро заглатывают пассажиров, их многочисленный багаж и отъезжают
  Нам удалось втиснуться в третью машину. Леша сказал Фатих, шофер кивнул и мы тронулись. Вдоль дороги цвели нарциссы и тюльпаны, множество махровых малиновых и желтых тюльпанов, и после голых и унылых пейзажей Российской ранней весны казалось замечательно красиво, но шофер волновался, оставался равнодушным к привычному ему цветению весны, одним глазом разглядывал адрес наших апартаментов, распечатанный Лешей из интернета, а другим косился на дорогу.
  Как попасть на место, указанное в адресе, он не знал, и сердился, что у нас нет телефона владельца.
  Вот и зря у нас не было телефона, потому что, когда мы подъехали к знакомому по фотографии в интернете двухэтажному дому, обитому пестрой голубой плиткой, дом оказался заперт.
  Несмотря на закрытые двери, таксист пытался нас выгрузить прямо на мостовую и уехать, но мы, в основном я, сопротивлялись, не хотели оставаться посреди улицы незнакомого города с кучей вещей. Двое старых людей, мужчина и женщина, сидящие на стульях напротив, неопределенно пожимали плечами на расспросы таксиста, и очевидно было, что хозяин не баловал голубой дом своим присутствием. И я решительно отказывалась вылезать из машины и оставаться в неизвестности на тротуаре. Тротуар к тому же был шириной в две мои ладони.
  Поняв, что от нас ему так просто не отделаться, вздыхая и выражая подходящее только юношам нетерпение задержкой, таксист быстро говорил и темпераментно размахивал руками в воздухе, что неожиданно делало этого пятидесятилетнего мужчину с седыми висками и хорошо обозначившимся брюшком, похожим на приземистую ветряную мельницу.
  Побоксировав воздух словами и руками, он вдруг замолчал, сел в машину и отъехал на 100 метров к симпатичному трехэтажному дому-особнячку, оснащенному витым козырьком над входными дверями, что сразу расположило нас к этому жилищу.
  Переговорив с молодой женщиной, которая вышла из дверей, шофер быстренько поставил наши вещи на тротуар, схватил у Леши 50 лир (Леша поменял в аэропорту доллары на лиры), первую нашу трату в Стамбуле, и был таков, а мы следом за женщиной вошли в небольшую, служившую сразу и прихожей и столовой, комнату.
  Мы могли остаться здесь в течение двух дней, а на выходные съехать в другое место, так как на субботу и воскресение все номера были у них забронированы.
  И мы остались. Да и куда было деться?
  Пока шла уборка помещения, нас напоили чаем, а бутерброды у нас были свои.
  Арина от чая отказалась, и ей налили сок.
  Арина промерзла еще при посадке в самолет, они с Алексеем сдали теплые куртки в багаж, а пришлось выйти на улицу, долго ждать в автобусе и ехать в нем до самолета, и Арина продрогла.
  В Стамбуле светило солнце, весенний город обдувался свежим ветерком с моря. Камни не прогрелись, и из затененных углов тянуло холодом и сыростью. Но дикая москвичка Арина, при виде солнышка решила, что тут юг и жара, накинула на футболку с коротким рукавом джинсовую куртку, и никакими словами не удалось ее уговорить одеться потеплее, ей, видите ли, было и так хорошо.
  В таком виде она и ушла гулять с дедом, а я прилегла отдохнуть после дороги.
  Мы пробыли в Стамбуле всего восемь дней, но сейчас, спустя всего два месяца, события перепутываются, последовательность нарушается, и четверг переливается в пятницу, а вторник уже нельзя отличить от среды.
  Возможно, у Леши отмечены дни, когда сделаны те или иные фотографии, но на моих рисунках дат нет.
  В первый день мы только поднялись к площади и прошлись по ней, Арина и Алексей по второму разу, глянули на святую Софию и на Голубую мечеть. И на толпы народа, сновавшего на скверах и площади, сидящих на лавочках, с детьми и колясками: здесь было место прогулок городских жителей, а не только туристов.
  Искали мы продуктовый магазин, чтобы купить продукты и перекусить, но в тот вечер мясной лавочки не нашли, и Арина с Лешей сели в ресторанчик на неизвестной мне улочке вблизи нашего отеля. Арина заказала спагетти, и их срочно варили, а Алексей шашлык из курицы, который принесли быстро на большой тарелке с картофелем и подливами.
  Или Аришка заказала картофель фри?
  В общем, бог с ними, обжорами, а я выпила крохотный стакан чая и попросила к нему лаваш. Стакан был крошечный не потому, что я попросила маленький, а потому, что у них чай подается в таких стаканчиках: не совсем наша стопочка на 100 г, но и не больше 150.
  Лаваш был вкусный, шашлык Леше не понравился, а Арина картошку (или макароны?) не доела. Порция, правда, была лошадиная.
  Остатки лаваша прихватили с собой, и я его еще на ночь жевала, голодная была, водой, которую купили в магазинчике, запивала. Думала о стоиках, вздыхала.
  Нормальная еда маячила где-то через неделю, в Москве.
  Вечером попытались выйти к берегу Мраморного моря, но вышли только на шоссе, по которому приехали. Море было за ним, сверкали в темноте огни небольших кораблей и лодок, но дул ветер, мимо нас с огромной скоростью мчались машины, надо было искать переход, и мы только полюбовались и вернулись в отель. Отложили путешествие на дневное время.
  А что вечером делали, не помню. Наверное, в карты играли. В переводного.
  День второй. Голубая мечеть
  Утром Леша, только спрыгнул с кровати и тут же умчался в город на разведку, Арина спала, а я устроилась на балконе и набросала на крафте вид сверху на цветущий куст.
  Завтрак, который подавался после 9 часов, стоил 5 евро, но не с носа, а за троих.
  Я была приятно удивлена: разного рода сыры, огурцы, помидоры, йогурты, мусли, вареные яйца, апельсины, в общем, шведский стол, и я нашла, что пожевать.
  А Арине лично официант и он же метрдотель в одном лице, красивый молодой турок, а возможно и не турок, подавал какао.
  Он пытался заговорить с ней по-английски, но я сказала, что она учит в школе немецкий.
  Тогда он жестами и словами стал ей объяснять, что вот, он принес какао, которое они называли шоколадом, и тогда она должна сказать: данке шон.
  Он сделал паузу, наша упрямица подумала, посмотрела на его улыбающееся лицо и повторила:
  - Данке шон.
  - Битте, - ответил официант.
  Поговорили. Очень содержательно.
  Мы отправились по разведанному пути вверх, в гору. Историческое место, где сгрудились известные всему мира памятники, дворцы и церкви, находилось на горе, а жилые кварталы внизу, и мы, как только собирались пойти на экскурсию, шли, а позднее, после переезда, прямо таки карабкались в гору, а домой было под гору.
  Мы прошли мимо церкви и мечети в толпе людей и двинулись по довольно широкой прямой улице, не сравнить с закоулками, где стоял отель.
  Тренькал трамвай, светило солнце, повисал в воздухе незнакомый говор, и Лешкин раскрытый путеводитель говорил нам среди неразберихи, куда свернуть, чтобы попасть на базар, и мы пришли к длинным крытым рядам, над которыми крышей высились арки. Торговали здесь, в основном, ювелирными изделиями: как потом оказалось, только с той стороны, с которой мы подошли. А вообще торговали там всем, что нужно и не нужно.
  Арина упрашивала купить ей темные очки, но очки стоили 20 евро, и это было чистой воды безумие.
  Я торговалась возле стойки с очками с совершенно равнодушного вида продавцом, и не отстала до тех пор, пока продавец не нашел нам то, что удовлетворило Арину внешним видом, а меня ценой.
  Я сердилась и кричала:
  - Is your selling only for rich? Give something for girl!
  Он вытащил эти очки, уступил за 10 долларов (или сделал вид, что уступил):
  - Only for you, madam!
  И мы ушли. Лешка с чем пришел, я с "оnly for you, madam", а Арина в темных очках.
  
  В Турции существует два типа продавцов: одни пытаются ухватить тебя за руки и начинают убеждать, что без его товара ты не проживешь на этом свете больше ни одной минуты, а если вдруг и проживешь, то окажешься самым несчастным человеком и всю оставшуюся жизнь будешь переживать, что упустил момент, который сделал бы тебя счастливым, потому что нет больше в мире такой замечательной вещи и по такой цене. Оглушенный его криками, совершенно одуревший, ты не знаешь, как сбежать побыстрее, и чувствуешь, что погорячился и никаких покупок тебе не нужно ни сейчас, ни в ближайшие годы жизни.
  Другой тип тихо спит с открытыми глазами, и разбуженный неделикатными суетливыми покупателями, с поистине королевским величием снисходит до их нужд.
  Этот был из второй категории. И купить у него очки, не первые попавшиеся было подвигом.
  На обратном пути зашли в небольшой магазинчик-лавочку, купили пачку макарон, упаковку сыра, и четыре банана.
  Продавец был из второго типа. Он проснулся, лениво отбил нам наши покупки, полезные и не очень, (Аришка тут же ухватила какую-то упаковку с леденцами), а бананы он не удосужился взвесить, просто посмотрел на них, довольно пренебрежительно посмотрел, в полглаза, и выбил цену.
  Мы не спорили, суммы были маленькие, и незаметно было, что парень хотел нас обмануть, просто ему было лень взвешивать, а нам тоже было лень стоять и ждать, пока он с королевским величием это сделает. На прощание он подарил Арине жвачку и не зря.
  Когда в следующий раз нам понадобились бакалейные товары, Арина повела нас туда же, и получила не одну, а две бесплатные жвачки.
  Этот спящий принц, оказывается, помнил, что мы у него уже были, и жвачками поощрял наши посещения. Но это случится попозже, когда мы добьем пачку макарон, а сейчас мы присели отдохнуть на лавочку на бульваре напротив Голубой мечети и я ее нарисовала.
  Минаретов, правда, втиснулось на бумагу не шесть, а четыре, остальные не влезли.
  Наклонены они только на моем рисунке, в реальной жизни они вертикально устремлены в небосвод, прокалывая его своими шпилями-иглами. Прокалывая так остро и глубоко, что казалось небу больно.
  Арина тут же выпросила булочку с нутеллой, и они с Лешкой выпили по стакану гранатового сока, но время шло к 12 часам, булочки булочками, но надо было думать об обеде, Аринины очки в суп не годились, а одними макаронами скучно питаться.
  Я предложила пристроиться в какое-нибудь кафе при отеле и там что-нибудь найти (без перца, сказал Алексей), а еще лучше, разыскать все-таки магазин с нормальными продуктами, мясом, курицей, рыбой.
  Овощные лавки мы уже встречали, бакалею приобрели, а мясную лавку найти не могли.
  Алексей, измученный вчерашним перченым ужином, расспрашивая о ресторанах, напирал на нашу потребность в европейской кухне, но таковой не было, и никто не мог сказать, где ее можно найти.
  Мы зашли в магазинчик, где торговали сникерсами, баунти, упакованным сыром, и теми же макаронами, которые у нас уже болтались в нашей сумке, и начали безуспешные попытки выяснить, где же можно купить мясо.
  И вдруг один толстый турок-продавец, поняв, что мы из России, с криками Раша! Раша! привел женщину, и она, на наше счастье, говорила по-русски. И не просто три слова, а была настоящей, нашей, грузинкой из Рустави, к тому же учившейся в Москве.
  Я поведала ей о своих затруднениях, и она проводила нас к магазину за углом, где на прилавке лежали красивые куски мяса, мы выбрали, и она подтвердила, что это говядина.
  Она все вспоминала Москву, а я озабоченная мясом, не спросила ее, как она попала сюда, да и в Турцию попадают русские женщины одинаково: выходят замуж за местных.
  - Передавайте привет Москве, - сказала она, прощаясь. - Как же я люблю Москву, скучаю по ней.
  Сверкало солнце, цвели цветы, а в Москве всю зиму не было солнечных дней, сияли только купала на колокольне Ивана Великого для тех, кто их видел, запах бензина густо висел над застрявшими в пробках автомобилями, кучи грязного снега покрывали тротуары, а март был цвета охры всех оттенков и только в конце апреля, в мае Москва преображалась... До этого было еще далеко и непонятно было, как здесь, среди этого сверкания юга можно было тосковать по северному городу.
  Она любила Москву, и я тоже любила ее, но я там жила и радовалась, что вырвалась погулять по солнышку, а она по ней скучала.
  Я не могла ее разочаровывать в великой вере, что есть где-то на земле места, где все хорошо и осторожно сказала:
  - Здесь тоже неплохо, солнечно, похоже на Грузию.
  - Да, нет, это так...
  - И все равно они мусульмане...
  На обратно пути я все думала: "уж не привел ли муж вторую жену? Почему она так горько это сказала? Про мусульман?"
  Мы поселились в отеле, и кухни там не было; хозяйка, которая позднее преобразилась в метрдотеля, не хотела запахов готовящейся пищи, и пристроила меня на балкончике, где был стол и газовый баллон, а на нем конфорка.
  Кастрюлю мне тоже дали, и я поставила варить суп из купленной говядины.
  Представьте себе пирамиду: стол, на столе среднего размера баллон с газом, на котором закреплена согнутая кругом труба, означающая конфорку, и на неустойчиво стоящем баллоне качающая кастрюля с супом.
  Неустойчивых поверхностей было две: одна при соприкосновении баллона с поверхностью стола, другая конфорки с кастрюлей.
  Боишься все время, как бы эта пирамида не опрокинулась, и чувствуешь себя не поваром, а артистом цирка, акробатом, пока пирамида держится, а если начнет падать, то, видимо, жонглером.
  Салат, суп с макаронами и вареная говядина были нашей пищей в этот день.
  После обеда Арина, уже вся в соплях, тем не менее, настаивала, что она здорова.
  Чихнет, хлюпнет носом и кричит:
  - Нет, со мной все в порядке, ты, бабушка, вечно выдумываешь несуществующие болезни.
  Все же на прогулку на катере по островам мы не решились.
  Взяли рекламный проспект у навязчивого парня еще утром, когда шли на рынок, но состояние внучки не позволяло выйти на море, где ветрено.
  Отказавшись от мысли осмотреть острова, мы все же решились выбраться на экскурсию. Мы пребывали в Стамбуле уже вторые сутки, а еще ничего из достопримечательностей не видели. Путеводитель по Стамбулу, прихваченный Ариной у родителей, стучал в сердце.
  И мы решили пойти в Айя Софию.
  Время приближалось к четырем, мы подошли к ограде вокруг церкви, радуясь, что очереди нет, и зря радовались, оказывается, вход в Софию только до четырех часов.
  Мы вздохнули, перешли площадь и отправились в Голубую мечеть.
  На входе в Голубую мечеть нас разделили сразу на два потока, для гостей стрелка указывала в обход и подводила к двери с задней стороны мечети.
  Мы походили по двору, огороженному высокой каменной оградой, с зубцами, наподобие кремлевских стен, только зубцы глубже и шире, и смотрится не так красиво, серый цвет проигрывает красному.
  В проеме зубцов виднелось море.
  На входе в мечеть двое служащих, стоящих по обеим сторонам дверей внимательно оглядывали входящих и, когда видели кого-то в неподобающей одежде, одевали их: или косынку на голову, или халат женщинам в брюках.
  У меня поверх брюк было пальто, а головы у нас с Ариной были покрыты, и оставалось только раздеться, положить обувь в мешок и по ковру войти внутрь мечети.
  Все пространство мечети было занято красным ковром с белыми узорами, а стены и огромный, парящий в воздухе на немыслимой высоте купол были расписаны в голубых и бежевых тонах сложными переплетающимися узорами.
  Плоские люстры с неисчислимым количеством светильников висели низко, и их количество создавало зрительную защиту от немыслимой высоты купола, красота и величие здешнего убранства не давила тебя, а радовала и возвышала. Думаю, что возникало это ощущение из-за приближенных к человеку люстр, а может ковер действовал расслабляюще или нежно-голубая роспись стен, понять мне было невозможно, но находиться внутри было приятно, и уходить не хотелось.
  Кругом были люди, много местных, женщины были как с открытыми лицами, так и закутанные до самых глаз.
  Сидели на полу, что-то читали, разговаривали в полголоса, дети тут же вертелись, бегали, даже что-то жевали.
  Остановка была самая непринужденная. На стенах надписи на арабском языке и нигде не видно гневного и строгого лица осуждающего тебя бога.
  Леша делал снимки, и все время терялся в толпе.
  Мы с Ариной походили, поглазели, дружно решили, что здесь очень красиво и уютно, вышли, обулись и минуты три подождали Лешу, пока он вышел.
  На сегодня экскурсии были закончены, мы спустились вниз, в нашу гостиницу, она была в 10 минутах ходьбы.
  А что мы ели на ужин, я не помню, наверное, суп, оставшийся с обеда.
  А Арине наверняка купили булочку с нутеллой.
  Саим
  Вечером того же дня мы смотрели с Саимом апартаменты, в которые нам предстояло переехать.
  Его друг уехал и переложил на плечи Саима заботы о сдаче квартиры, во всяком случае, так я поняла из его слов.
  Познакомились мы с ним утром в пятницу как раз тогда, когда выбрались на прогулку в торговые ряды после завтрака.
  Наш официант, менеджер и воспитатель Арины в одном лице, указал нам на небритого парня в углу.
  Вот мол, этот человек и покажет вам квартиру, где вы будете жить. Вечером покажет, и если понравится, то перейдете туда, и даже можете там остаться на все последующие дни, а если не понравится, то вернетесь обратно.
  Общались мы по-английски.
  Вечер понятие емкое, многочасовое. Мы были на отдыхе, на полной свободе и не имели насыщенного графика мероприятий, который бывает у людей, связанных с турагентствами и вынужденных посещать экскурсии, входящие в состав путевки, оплаченные и по одному этому неизбежные для тех, кто не любит бросать деньги на ветер. Так вот мы, свободные, как ветер, точно о времени не договорились. Мы понятно, нам было все равно, но и он не настаивал.
  После посещения Голубой мечети приходим в отель, а Саим нас ждет, болтает с официантом и выглядит как человек, про которого просто оскорбительно думать, что он на работе и, упаси боже, куда-то спешит.
  Мы вышли из мечети засветло, а пока дошли, за 10 минут наступили потемки. Полные.
  Юг есть юг.
  Посреди темноты мы отправились с Саимом по каким-то плохо освещенным, змеей извивающимся улочкам, то заползающим вверх, то спускающихся круто вниз, и снова вверх и вниз. Горели фонари, улочки норовили сомкнуться совсем и не пропустить нас, старинные, но еще крепкие дома и откровенные развалюхи перемежались с европейского вида особнячками.
  Мы с Саимом все дорогу о чем-то говорили, и Арина, сердилась, не понимала.
  Вид у разговорчивого Саима был совершенно бандитский из-за его щетины, и он очень походил на обыкновенного аджарского парня, слегка позабытого знакомого из Батуми, который каждый вечер топчет асфальт на углу улиц Ленина и Сталина и разглядывает проходящих мимо девиц. И если в какой-то вечер его не оказывается на боевом посту, то друзья чувствуют беспокойство, что же с ним случилось, уж не заболел ли.
  Внешний вид дома, в котором нам предстояло жить, я не разглядела, темно было, вечером внимание рассеянное, да и после роскоши Голубой мечети трудно обращать внимание на детали обыденного интерьера.
  Мы вошли в узкий коридорчик и по винтовой лестнице с совершенно немыслимыми, не меньше 30 см высотой крутыми ступенями поднялись на второй этаж, где было две комнатки, небольшие, без всяких украшающих излишеств вроде картин на стенах или вазы на столе, как это было в отеле
  Во второй комнате, изолированной, была оборудована небольшая кухня.
  Очевидно, что готовить здесь удобней, чем на качающемся газовом баллоне.
  Мы согласились сюда переехать, но когда я спускалась вниз, вернее была спущена Саимом и Лешой, я как-то ухитрилась понятно для Саима обругать качество лестницы на английском языке, хотя ступени высотой 30 см просто напрашивались на крутые высказывания на родном русском.
  Обратно дорогу я не представляла, о чем и сказала Саиму по-английски и Арине по-русски.
  Арина решила сама найти дорогу, и решительно шла по улицам впереди нас, вызывая одобрительные восклицания нашего проводника.
  Только на одном углу она задержалась в раздумье, а потом все же выбрала правильное направление.
  Для меня это было таким же чудом, как и перелеты птиц с юга на север.
  На обратном пути мы оставили тему апартаментов. Теперь беседовали о Саиме, который охотно рассказывал о себе.
  Он из большой семьи, у него две сестры и три брата, все женаты и замужем, он один холост.
  Дядей и теток у него целая куча, и племянников тоже. А еще у него есть девушка (girl-friend) которая недовольна им и мечтает, чтобы у него было много денег, квартира, и престижный автомобиль, и тогда бы она вышла за него замуж.
  - А я ей говорю, если бы у меня все это было, я бы, возможно, и не захотел на тебе жениться.
  Замечание, довольно оскорбительное для неизвестной мне девушки, но я и сама, слушая ее претензии, подумала приблизительно то же, что озвучил Саим.
  Беседуя с Саимом, я изредка спрашивала у молчавшего Леши те или иные английские слова, которые забывала и Леша мне их подсказывал.
  - Он знает английский лучше меня, но говорит мало, он и по-русски немного говорит, - объяснила я Саиму, хотя не была уверена, что именно мой устрашающий английский, с огромным количеством ошибок, которые я часто и сама слышала после того, как фраза была произнесена, отвращал мужа от попыток говорить на чужом языке. Он слушал меня со стороны и молчал, дабы не уподобляться мне, кто знает.
  В дальнейшем, когда мы перебрались в апартаменты, Саим заходил каждый день, выяснял, все ли в порядке, а что-то постоянно было не в порядке, и он нас выручал.
  Мы так к нему привыкли, что дважды начинали говорить с ним по-русски, и только по удивленному обиженному лицу я обнаруживала, что он меня не понимает.
  - Мы ошибаемся в языке, потому что ты похож на парня из Батуми, ?- сказала я ему.
  И повторила:
  -Батуми, Джоржия.
  И что вы думаете? Он оказался с севера Турции, где и вырос, а родные его и до сих пор были там, в небольшом городке близко к границе Грузии.
  - Я всегда мечтал побывать в Грузии, сказал он мне.
  - А Хопу знаешь? - спросила я.
  Оказывается, он там бывал.
  А в Батуми "хопой" называли вещевые рынки, очень похожие на блошиные, как они вспоминались мне из детства, и произошло это название от имени городка Хопа вблизи Грузинско-турецкой границы, куда челноки ездили за вещами. Имя собственное, перебравшись через границу, стало нарицательным.
  Я попыталась объяснить это Саиму, он покивал головой, а понял или нет, не знаю
  Суббота
  В субботу мы позавтракали в обычное время, и Арина сказала данке шон за какао, которое здесь называли шоколадом, что звучит, конечно, шикарнее.
  Арина была больна, кашляла, чихала, ее знобило, и она перестала занимать боевую позицию по отношению ко всему миру, а сникла, увяла и никуда не рвалась. Из буйного дикого чертополоха превратилась в грустную, поникшую ромашку.
  Я покричала, посетовала, что вот если бы не джинсовая куртка на одну футболку, и одеваться, как просят взрослые, то был бы шанс не заболеть в самое неподходящее время, во время школьных каникул, да еще в туристической поездке.
  Но сколько воздух ни сотрясай, ребенок от этого здоровым не станет, и я засунула ей в рот гомеопатию: от кашля, от насморка, от горла и повышающую иммунитет.
  
  Время переезда было назначено на 12 часов, образовалась тихая пауза (тихая, как только я замолчала), и решительно ухватив треногу, коробку пастели, бумагу я отправилась на угол рисовать уличку, на которой расположен был наш отель.
  Леша помог мне разместить на узеньком, в два кирпича, тротуарчике треногу, и я трудилась, но получилось не так хорошо, как хотелось, уличка в жизни была более узкой, чем на картине.
  На меня никто не обращал внимания, пару раз проходящие глянули на лист, и все. Не мешались.
  Накануне вечером метродотель, сказал, что они просто перенесут наши вещи на новое место, без всякого транспорта, но Арину знобило, у нее явно повышалась температура, и я сказала, что нам нужно такси. Ребенок заболел.
  - Girl catch cold - сказала я.
  Такси вызвали, чемоданы донесли, уложили, усадили, и мы благополучно добрались до нового места жительства, только разместили нас не наверху, а внизу, учли мое замечание насчет ступенек.
  Мы пообедали вчерашней говядиной и макаронами, и Алексей ушел разведывать новые места, и я попросила его найти мясной магазин поблизости, мы видели витрину его, когда вечером ходили с Саимом смотреть квартиру, но где конкретно он расположен, не запомнили.
  Переключив Арину на ее электронную игру, я взяла стул, пастель, лист тонированной бумаги и устроилась у окна рисовать уличку слева, наш дом был второй от угла, а дома тут были невысокие и узкие, так что наш был почти угловой.
  Напротив окна стоял темный, выщербленный кирпичный дом, и такое впечатление от него было, что его строили еще римляне и это памятник старины.
  Но на веревке, протянутой под наружным подоконником, полоскалось на ветру платье, мужские трусы, и двое штанов неизвестной принадлежности, за стеклом мелькнула старуха, посмотрела на меня и исчезла.
  Тут явно не пользовались стиральной машиной с сушилкой.
  К выщербленному историческому памятнику пришла женщина, обычная, не в парандже, не в платке, закрывающем пол-лица, а с непокрытой головой, в цветастом обыкновенном платье, и долго стояла под одним из окон, выкрикивая одно и то же слово, видимо имя.
  Упорство ее не было вознаграждено, и она ушла, так и не докричавшись до той, которая ей была необходима позарез, иначе человек не станет кричать 15 минут до хрипоты в голосе.
  Или станет?
  Появилась другая, моложе, и ей повезло, она застала ту, к которой пришла, и они поговорили всласть. Отвели душу. Одна стояла на тротуаре, запрокинув голову, вторая свешивалась из окна второго этажа, громко выкрикивая слова и жестикулируя, и я боялась, что она, в конце концов, так увлечется разговором, что потеряет равновесие, вывалится из окна и мешком грохнется на тротуар.
  Продержав меня в напряженном ожидании полета полчаса, они утомились и расстались. Обманули.
  Попытку расстаться они делали дважды, и только со второй она удалась.
  Сообщения, которые они передавали друг другу, видимо не были интимного характера, так как их могли слышать жители обеих улочек, на пересечении которых и стоял этот исторический дом.
  Все это напоминало мне Батуми, очень напоминало, только вопили на другом языке, не на русском и не на грузинском.
  А все же бывает иногда жаль, что языка не понимаешь. Но не всегда.
  В данном случае, возможно, хорошо, что не понимала.
  Апартаменты без звездочек
  Внизу, в отличие от верхних, комнатки были смежные, кухня совмещалась со спальней, а диван стоял в первой комнате. Здесь не было отопления батареями, как в гостинице, а был кондиционер, один, в спальне, совмещенной с кухней, который грел, а летом, видимо, охлаждал.
  Я впервые жила в помещении, так оригинально отапливаемом.
  Кровать стояла напротив кондиционера, а кондиционер висел над телевизором.
  Телевизором мы не пользовались: попытались поймать что-то на русском языке, особенно старалась Аришка, но тщетно.
  Но иногда все же таращились на экран, во время новостей там мелькали знакомые лица и места, показывали Украину, Абаму, других политических деятелей.
  Интересно наблюдать за мимикой, когда не слышишь слов, больше видишь.
  Убедившись по мимике, что верить нельзя никому из политиков ни на каком языке, и немым (если случаются немые политики) тоже, я перестала глядеть в телевизор.
  А пульт от кондиционера всегда был у меня под рукой.
  Я включала его, когда становилось прохладно, и сквозь сон слышала его тихий, но упорный гул и, когда уставала от шума, шарила по простыне, находила пульт и жала на кнопку. Становилось тихо.
  Кроме меня никто не просыпался.
  Двухконфорочная электропечка стояла на кухонном столе, рядом была мойка, в углу возле балкона небольшой холодильник, СВЧ печка и два навесных шкафчика, в которых я нашла рюмки, бокалы и две плоские тарелки.
  Внизу нашла глубокую сковородку.
  Вход в соединенный санузел был из первой комнаты, шампуней не было, но я прихватила из гостиницы.
  Фен я нашла в ванной возле душевой кабины, а утюг в двухстворчатом шкафу.
  Я попросила Саима принести кастрюлю и тарелки для супа, и еще обогреватель для другой комнаты, где стоял раскладывающийся диван.
  На широкой двуспальной кровати было узкое одеяло, но когда я рассмотрела его, оказалось, что не одеяло было узким, а пододеяльник, полуторный, и двуспальное одеяло подогнули по его размеру.
  Все это изумительно напоминало родину, даже чересчур.
  Я вынула одеяло из пододеяльника, и постелила его Алексею на тахту, а широкую простыню на американский манер использовала как наш с Ариной пододеяльник.
  Так принято в Штатах: большую простыню подкладывают под одеяло, а концы прячут под матрас, и получается уютный конвертик, для людей европейской культуры совершенно неприемлемый, вечно все сбивается жгутом.
  Но я не было уверена, что у Саима следует просить двуспальный пододеяльник.
  На английском языке.
  Вместо этого я потребовала нормальную электроплитку, одна из конфорок, которую мы включали при Саиме, горела, а стоило ему уйти, немедленно переставала это делать.
  Не уважала туристов.
  Саим принес плитку и тарелки с ложками, а стаканы я просить не стала, и мы всю дорогу пили из бокалов на невысокой ножке, мы с Лешей чай, а Арина молоко.
  Обогреватель Саим принес поздно вечером, и возился, устанавливал, а Леша, помнится, ему помогал. Или нет?
  Обогреватель хоть и привешивался на стенку, был самый примитивный, с открытой спиралью, и прямо таки поджаривал лежащего на тахте человека, но иногда приятно было вечерком погреться под сухим электрическим теплом.
  В нашей же комнате кондиционер устраивал форменное безобразие.
  Я никогда не встречалась с кондиционером, используемом для обогрева. И желательно в дальнейшем избежать подобных встреч.
  Каждое утро на полу возле двери в другую комнату сверкала каплями роса, как по утрам на траве.
  Понадобилось два дня, чтобы я поняла, что это влажность от кондиционера.
  А пол за два дня мы утоптали так, что без слез нельзя было на него смотреть, и никаких уборщиц не предвиделось. Опять пришлось приставать к Саиму, просить приспособления для помывки пола.
  На этот раз пришлось объясняться жестами.
  Не знаю, как он меня понял, но пол помыл сам, и все унес, и швабру и веник, но Леша к тому времени купил нам с Ариной одни на двоих домашние тапочки, и это нас спасало, как только мы начали ходить по росе в чистой обуви, стало опрятнее.
  Пару раз я все же протирала пол бумажными полотенцами, которое обнаружила в шкафчике. Ничего другого не было.
  Несмотря на голые стены, отсутствие нормального отопления, и удаленность от исторических мест, мы решили остаться тут:
  Все решало наличие кухни: я несколько раз в день грела молоко в СВЧ печке для Арины, а там приходилось спускаться вниз и каждый раз спрашивать разрешения, и готовить я могла в любую погоду спокойно, а не бояться дождика, которого, кстати, и не было, хотя ветреная и пасмурная погода случалась.
  В общем, оставшиеся нам пять дней и шесть ночей мы прожили в этих апартаментах.
  Без звездочек.
  Воскресение
  Ночь с субботы на воскресение была кошмарной.
  Арина, выжившая деда в отдельную комнату, спала со мной и будила меня за ночь дважды, жаловалась на головную боль, хотела пить, была горячая как печка после трех часов топки, металась и даже всплакнула.
  Я запаниковала, решила просить Алексея купить билеты обратно на ближайшее число и лететь домой.
  Но утром Арина тихо спала, светило солнце, улыбался воскресный день в чужом городе, Алексей тихо завтракал купленными вчера хлебом, сыром и остатками макарон, и я подумала: ну простуда у нее, но пока ничего страшного нет, и неизвестно будет ли. И страховка у нас есть, и гомеопатию она рассасывает второй день. И от кашля, и от горла, и от насморка.
  В конце концов, будем с Лешей гулять по городу по очереди и не портить себе поездку.
  Леша позавтракал и ушел гулять по очереди.
  Я проводила его чуть-чуть, чтобы осмотреться, благополучно вернулась обратно, пожарила Арине яичницу, и мы взялись за карты.
  Конечно, дешевле было бы играть в переводного дурака и даже в джин в Москве, не обязательно ради этого занятия лететь за 2 тысячи километров, но как сложилось, так сложилось.
  Утром в воскресение, когда я вышла из дома, чтобы оглядеть окрестности и выбрать подходящее место для рисования, я увидела два мешка с мусором, выброшенные возле нашего крыльца и немного развороченные, видимо, беспризорными животными.
  Проза жизни в контрасте с моими возвышенными намерениями.
  Мусорные мешки возле крыльца мне решительно не понравились: апартаменты для туристов за 600 евро за неделю могли бы быть и поопрятнее.
  Разделывая куриную грудку, купленную в пятницу с помощью женщины, любящей Москву, я старательно срезала с нее весь жир, а поскольку Арина еще не завела дружбу со своим черным другом, я просто положила жир на четвертинку бумажки и вынесла к помойке.
  К тому времени из мешков повытаскивали всякой дряни, и раскидали по тротуару.
  Кошки, наверное, подумала я, и ушла.
  Примерно через час, когда курица кипела, я услышала шум под окнами, выходящими на улицу, недовольные женские голоса, потом стук в двери, я открыла и вышла.
  Три жительницы города (много национальностей в Стамбуле, древнем портовом городе, и я не берусь их отличать), стояли у нашего крыльца и при виде меня загалдели и стали указывать на кучу мусора.
  Я все поняла, я полностью разделяла их негодование, мне тоже не понравилась свалка под окнами.
  С видом глубоко оскорбленной невинности, как и положено человеку, чье воспитание не позволяет кидать кучу мусора под собственные окна (под чужие, конечно, вопрос), в чем позволило себе усомниться неинформированное о моих достоинствах население города Стамбула, я спустилась с крыльца, подобрала уже освобожденную от пищи четвертинку моей бумажки, сложила ее в маленький комочек, и прижала к груди.
  Потом указала на два разодранных мешка, подняла руки ладонями наружу и покачала руками из стороны в сторону, повторив этот абсолютно прозрачный международный жест отрицания для большей убедительности дважды.
  Женщины, это было видно по их лицам, сразу мне поверили и впали в раздумье, если не я, то кто же?
  Я оставила их размышлять и позволила себе удалиться.
  Впрочем, наш дом для туристов состоял из трех этажей, и, что остальные жильцы не бросают мусор, я поручиться не могла, тем более, что мусор никак не выносился, никаких уборщиц и в помине не было, и мы в дальнейшем выкидывали отходы в урну в конце улицы, а верхние жильцы нашего дома могли и просто оставить его у крыльца.
  В конце дня какой-то старик утащил мешки.
  Положил все в свой большой черный и унес на спине.
  А наша машина, вывозящая контейнеры для мусора, здесь никогда бы и не развернулась, да что развернуться, могла бы и не въехать.
  Святая София
  После обеда была моя очередь гулять.
  Леша довел меня до того угла, где мы расстались утром и показал направление вверх по узкой уличке.
  - Иди, - сказал он, - и выйдешь к тылам Голубой мечети, а там, на площади, уже сориентируешься.
  И я мужественно потащилась в гору.
  Я хотела посетить святую Софию.
  Нельзя же побывать в Стамбуле и не увидеть главную ее достопримечательность.
  Собор снаружи с серым куполом и оранжевыми стенами с подпорками производил впечатление космической награможденной архитектуры, прилепленные по бокам минареты пытались создать воздушность, устремить здание ввысь, к богу, но очевидно было, что этим хилым пикам не удается уравновесить приземленность здания.
  В общем, храм впечатлял размерами, но не слишком, ибо рядом ничего для сравнения не было.
  Я отстояла в очереди, причем все туристы стояли смирно, а вот местные следили за перемещением людей зорко и напряженно, и, как только происходила заминка при подходе к одной из касс (а их было три), какой-нибудь молодой мужчина ловко подлезал под парапет и ухитрялся приобрести билет в образовавшуюся паузу.
  Недосуг местным торчать тут и терять время, уподобляясь жалким иностранным туристам.
  Я вошла в собор по каменным плитам, отполированным до зеркального блеска поколениями ходивших по ним людей.
  Собор был огромный, самый большой в мире купол возвышался над головой, но пространство храма было отгорожено лесами: здание реставрировали.
  На отбитых фресках были видны очертания фигур христианских святых.
  Лик спасителя смотрел сверху, и рядом была арабская надпись из Корана.
  Храм был старый, роспись значительно проще и грубее, чем в Голубой мечети, но возможно, эта примитивность придавала особой шарм, шарм безыскусственности, древности.
  В путеводителе было написано, что восхищенные величием и красотой храма Святой Софии посланцы князя Владимира так живописали его по возвращении в Киев, что князь склонился к православию.
  Я походила по церкви, потрогала руками древние стены, поднялась по узкому и низкому, серпантином идущему наверх коридору на галерею. Галерея была расположена высоко над полом храма, не менее трех этажей, но и отсюда купол казался также недостигаемо высоким, как и снизу.
  На выходе висела знаменитая мозаичная икона богоматери с младенцем на руках.
  Кругом бойко шла торговля предметами христианского культа.
  Я вышла из холодного и слабо освещенного пространства собора на площадь, освещенную солнцем, и некоторое время постояла у дверей, согреваясь и смиряясь с мыслью, что знаменитый собор Айя София мною осмотрен.
  
  Соседи наши по верхним этажам попались беспокойные.
  В первый же день часов в одиннадцать ночи, когда мы, после очередной баталии в переводного дурака, собирались погрузиться в сон, начался стук в двери и страшные вопли. Явно произносилась какое-то имя, а что именно хотели от человека, понять было не трудно.
  Подождав немного, я встала, протопала по коридорчику и открыла дверь какому-то человеческому существу непонятного в потемках пола, но судя по голосу, молодому.
  Получив положенные в подобной ситуации сенки и сори, я отправилась обратно в постель.
  Не прошло и получаса, как ситуация повторилась, но на этот раз я уже не встала, и после десятиминутных воплей и стука кто-то сжалился над вопящим, удосужился его услышать и стремительно обрушился вниз по тем самым крутющим ступеням и открыл двери.
  Больше в эту ночь нас не беспокоили, было тихо.
  Судя о голосам и шагам, людей наверху было много, казалось даже, что больше 4-х, хотя спальных мест я видела только четыре, но возможно, ребенок спал вместе со взрослыми на большой кровати. Ключей этой ораве явно не хватало, и описанная история с небольшими вариациями по времени повторялась каждый вечер.
  Северо-запад
  Я хожу по незнакомому городу совсем не так, как ходит мой муж, вооруженный картой и всегда знающий расположение частей света.
  Например, если я не знаю, как пройти с малой Грузинской на Белорусский вокзал пешком, муж объясняет мне:
  - Иди на северо-запад.
  Кругом дома, солнце спряталось за тучи, и где северо-запад?
  Не зная сторон света, не имея ни карты, ни компаса, ни врожденного умения ориентироваться на местности, заблудиться в чужом городе я боюсь панически, а мне с учетом вышеизложенного это раз плюнуть.
  Сотовых у нас нет, так как на роуминг мы их не поставили, нового нашего адреса я не знаю, впрочем, как не знала и старого, и заблудившуюся меня ждал один конец: бессмысленное блуждание по кривым улочкам Стамбула до конца дней своих. Возле гостиницы, которую мы снимали в первые два дня, я слегка ориентировалась, там надо было за угол и в гору под железную дорогу с плакатом: welcome to Fatih а за дорогой чуть направо вот и площадь с мечетью. Здесь же узенькие улички, с зигзагами и тупиками, с тротуарами шириной в два кирпича, в общем, полноценный лабиринт, и как в лабиринте, я считаю повороты и запоминаю, при каком цвете и форме здания дома надо свернуть направо, а при каком налево.
  Из дверей мы пошли направо, я уже ее нарисовала, потом налево, свернули у желтого двухэтажного оштукатуренного дома, потом свернули налево после булочной, страшный черный в аварийном состоянии деревянный дом, угрожающе нависший над тротуаром служил мне ориентиром, потом пересекая улицу прямо круто в гору по булыжной мостовой, по правую руку каменная арка - вход в большую мечеть из серого камня, и дальше вверх и еще перейти уличку, идущую как-то криво сверху вниз.
  - Все, - говорю я Алексею, - хватит, а то не вернусь.
  Он смеется:
  - Да мы и пяти минут не шли.
  - А сколько раз повернули? - спрашиваю я. - Это тебе не Финляндии возле озера: одна дорога, и ребенок найдет.
  Остановившись, я бросаю взгляд налево и вижу море.
  Оно возвышается над дорогой, ползет по небу вверх, все усыпанное судами, большими и маленькими и просто лодками, в узеньком просвете между стенами уличных домов и серебрящимся на солнце куполом мечети, той самой, вход в которую мы прошли, их уместилось штук двадцать, не меньше.
  Никогда я не видела столько разнообразных, разноцветных разнокалиберных судов одновременно, разве что во время регаты на Клязьминском водохранилище, но там только парусники.
  ?Ну все, сказала я самой себе. Придется идти сюда рисовать. Мечеть на фоне моря.
  Я пошла обратно, но конечно, на перекрестке, где улицы сходились не под прямыми углами, я взяла левее, а надо было правее, поняла, что иду не туда, так как не появилась деревянная развалюха, опасная для жизни.
  Я напряглась, соображая, и выбравшись на более широкую перпендикулярную улицу, отправилась в нужном направлении и вскоре увидела желтый дом на углу и булочную напротив.
  Понедельник. Горбоносый мальчик
  Я опять провожала Алексея, осваивала местность и хотела присмотреть подходящие места для рисования.
  В Стамбуле я была счастлива просто присутствием в этом городе и никакие достопримечательности меня не увлекали так, как представившаяся возможность рисовать городской пейзаж, который здесь был на каждом шагу. За ближайшим углом открывался неожиданный вид, разбегались под замысловатыми углами суживающиеся или расширяющиеся улички, мощеные камнями, и камни лежали не рядами, а полукругами, напоминая чешуи змей, и эти чешуйчатые змеи то ползли вверх, то спускались вниз. Вторые этажи домов, постоянно нависали над первыми, что увеличивало просторы второго этажа и погружало первый в глубокую тень, узенькие тротуары шириной в два кирпича лепились к стенам; неожиданно возникали старые каменные стены, казалось, еще римской постройки, и темные от времени деревянные дома, и наш дом-пенал из голубых, облицованных плиткой блоков, три блока, поставленные один на другой. Под нами был полуподвал, на окно которого под руководством Саима сию минуту рабочие ставили изогнутые, выпирающие вперед решетки, и все первые этажи были в решетках.
  Решетки на первых этажах вызывали не чувство безопасности, а напротив, тревоги и незащищенности, ведь если нет воровства, то зачем решетки?
  Проводив мужа до того места, с которого мне казалось, я еще смогу в одиночестве вернуться назад, и оглядев окрестности, я вернулась в апартаменты к болящей Арине.
  Вид из окна с развешенным через дорогу и под окнами бельем я нарисовала.
  На меня глядели прохожие с улицы, но видели лишь женщину, сидящую у окна.
  Сейчас меня манила наша уличка. Я взяла табуретку, вынесла ее, поставила на тротуар возле ступеней и села рисовать.
  Пастель бросила на землю и, зажав несколько мелков в руке, чтобы не наклоняться за каждым, трудилась.
  Выщербленный дом теперь был слева от меня.
  Периферийным зрением я заметила какое-то движение: из окна второго этажа свешивалась темноволосая голова: горбоносый подросток смотрел на меня хитрыми интересующимися глазками.
  Наблюдал он за мной долго, потом исчез. Вдруг раздалось тихое пение в стиле кантри хрипловатым голосом, который я приняла за голос старой женщины.
  Посмотрев на дом в очередной раз, я увидела, что поет мне вовсе не женщина, а тот мальчик, который перед этим наблюдал за мной.
  Сейчас он тоже смотрел на меня и пел. Во всяком случае, я так решила, что он пел для меня, улыбнулась и снова занялась рисунком.
  Я кропотливо работала, вырисовывала мелками булыжную мостовую, а песня лилась, и все то же, грустно-заунывное, и казалось, что пел старый дом, грустил, возвышаясь над булыжной мостовой, насчитывающей не одно тысячелетие.
  В конце концов, я поняла, что включена мелодия, возможно, всем, кроме меня, известная, и теперь подросток наблюдал, нравится мне это или нет. Приобщал к культуре.
  Мне нравилось, я слушала, пачкала лист тонированной бумаги, а когда уложила пастель и подняла глаза, горбоносый мальчик со мной попрощался, приветливо покивал головой.
  А что он думал о странной женщине, сидящей на табуретке посреди тротуара и обсыпанной разноцветными мелками, я не знаю.
  Трудно сейчас достоверно вспомнить, что в какой день происходило.
  В день переезда более или менее, и позднее, когда Арина выздоровела, и мы гуляли втроем, я тоже помню, а четыре дня ее болезни были монотонными и однообразными для меня, и сейчас события в них переставляются, понедельник прыгает во вторник, а вторник вообще падает в небытие, поэтому буду описывать события не в порядке их наступления, а согласно воспоминаниям.
  Возможно, вторник
  Алексей собрался на прогулку, но я возражала.
  Курица была съедена, необходимо было подумать об обеде, а заодно и об ужине. Утром я сварила овсяную кашу на молоке, купленном вчера вечером в магазине недалеко от булочной-пекарни, в которую мы уже заходили как свои. Еще мы прихватили в магазине бананы и сыр. Торговала женщина, которая товар взвешивала, а не определяла его цену на глазок. Оказывается, в Стамбуле случается и такое.
  По моему настоянию отправились искать мясной магазин, который Алексей углядел, возвращаясь с прогулки домой. А когда в воскресение целенаправленно искал его, то не нашел.
  В небольшом магазине работали трое мужчин, и одним был молодой, голубоглазый и розовощекий юноша из Молдавии, разговаривающий по русски.
  Привезли его сюда ребенком лет восьми; сейчас он свободно владел двумя языками, и помог нам выбрать кусок говядины.
  К слову сказать, говядину я там покупала великолепную. Молодую, без обилия мелких косточек в мякоти после рубки туши топором, и, когда мясо варилось, аромат был настоящий, мясной.
  После магазина Алексей ушел гулять, а я вернулась домой.
  Так и протекали у нас дни: утром Алексей бегал по Стамбулу, а я готовила обед и играла с Аринкой в карты, а после обеда Алеша сменял меня на боевом посту, и наступала моя очередь изучать Стамбул.
  В воскресение я посетила достопримечательности: святую Софию, а в последующие дни ходила на этюды.
  Отправилась изображать узкую уличку, с трудом ползущую вверх, которую я заприметила, когда посещала Софию.
  Треногу не взяла, уселась на раскладной стульчик, мы и его прихватили с собой.
  Рисунок не удался: я рисовала на акварельной бумаге пастелью - растирается не так, и выглядит все, как будто ребенок рисовал, а не взрослый человек.
  Последнее сказала мне Арина, когда я, вернувшись, показала им рисунок. Алеша тактично промолчал.
  Возвращаясь с этюдов, я шла привычной дорогой мимо мечети, по узенькому тротуару, вдоль которого морда к заду плотно стояли автомобили.
  Когда час назад я шла наверх, то тротуар был свободен, а теперь посреди него стоял большой глиняный горшок, из которого торчало совершенно засохшее растение, горестно раскинувшее свои ветки, на которых кое-где висели скрюченные большие листья коричневого цвета.
  Невозвратно погибший фикус делал дорогу непроходимой. Между ним и каменной оградой мечети оставался просвет не шире ступни, а с другой стороны темнели шинами колеса автомобилей. Машины стояли вплотную, и пройти, не задев их, не представлялось возможным, и обратно идти не хотелось, и тяжелый горшок мне было не передвинуть.
  Кое-как, бочком, я просочилась мимо стены, обругав мысленно головотяпство разинь, которые посреди тротуара поставили это чудище.
  Вечером, направляясь в центр, мы шли с Лешей по дороге, а не по тротуару, и я увидела, что горшок вытащили на проезжую часть и он стоит в одном ряду с машинами.
  - Вот посмотри, - я указала на цветок, - представляешь, а днем эта раскоряка стояла посреди тротуара. Кто-то рассердился и переставил ее.
  На другой день я снова шла полюбившейся крутой уличкой, и опять наткнулась на фикус.
  Он победно стоял посреди тротуара на том же самом месте. Тютелька в тютельку. Как будто сам перебежал. "Что хочу, то и ворочу", кричал фикус, это засохшее царапучее чудовище.
  Противоборство владельца фикуса с пешеходами было безмолвным, но упорным.
  В тот день мы гуляли по ночному Стамбулу, оставили Арине ключ от комнаты, чтобы она открыла нам, когда мы вернемся, а ключ от входной двери взяли с собой: там был обыкновенный английский замок, и Арина могла его открыть изнутри. Не люблю я оставлять ребенка запертого.
  Наш переулок был погружен в ночные сумерки, так как освещался только окнами домов, но за углом возле пекарни стало светлее: освещали витрины магазинов и двери ресторанов, которых была тьма-тьмущая - что ни дом, то или магазин, или ресторан, или лавка сувениров. Но сувениров все же меньше, турки явно отдают предпочтение пище.
  На площади били фонтаны, центральный фонтан вырывался высоко вверх в то время как боковые тихо умирали, становились все слабее и слабее, затихали.
  Потом центральный тоже начинал слабеть, увядать на глазах, фаворитами становились боковые, поднимались, и мощные струи били в середину, стараясь затоптать центральный, заглушить его.
  Но он поднимался, а боковые слабели, и все повторялось.
  Мы с Алешкой тут же решили, что фонтаны на Батумском бульваре хоть и уступают здешним в количестве, но по мощности превосходят: когда там начинали бить только боковые фонтаны, струи их поднимались высоко и попадали прямо в центр, а здесь они были ниже и хоть чуть-чуть, но не долетали до центра.
  Освещены были подсветкой снизу минареты Голубой мечети и Святой Софии, купола тоже были освещены достаточно, чтобы видеть купола и стены, но недостаточно, чтобы разогнать мрак ночного неба. И храмы таинственно светились на темном фоне.
  Мы обошли площадь, толпы народа гуляли по аллеям, несмотря на поздний час, детей было все еще много.
  Молодые пары прогуливались с колясками.
  Наше девочка была не с нами, и мы поспешили домой.
  Среда
  Утром, после завтрака, оставили Арину одну и отправились на вещевой рынок.
  Необходимо было купить Леше пару новых носков, а я хотела глянуть на шубы.
  Алексей бодро повел меня прямо к тем рядам, в которых был вчера и где познакомился с приветливой (по его словам) русской женщиной по имени Света, обещавшей послужить ему гидом по необъятным просторам рынка.
  На самом входе на лотке лежали носки в упаковке и я легкомысленно обратилась к продавцу насчет цены.
  Продавец принадлежал к первому типу: всучить товар во что бы то ни стало.
  Оказалось, что упаковка в 12 пар стоила 20 лир.
  - Not so many, we need only 2, - сказала я.
  Но нет, они не желали продавать 2, а только 12, на худой конец 6.
  - No, - упиралась я, - only two.
  Уступая нашему упорству, они соглашались отдать три за 10 лир.
  Если немного вспомнить математику за третий класс, то окажется, что 3 пары носков должны стоить 5 лир, и Алексей, возмущенный таким странным пересчетом, развернулся и отправился восвояси.
  Не тут-то было! Дичь пытались скрыться в кустах, и это было недопустимо.
  Они (вдвоем) помчались за нами, и начали предлагать уже за 7 лир.
  - Five.?- не уступал Леша.
  Продавец соглашался отдать за 5, но просил дать лично ему заработать 2 лиры.
  Но Леша был неумолим: считал, что за то, что он бежит за нами и хватает за руки, платить две лиры явный перебор.
  Мы подошли к другому прилавку, в метрах 30 от того места, где пытались купить носки, но не успели оглядеть лежащий там товар, как наши продавцы были тут как тут, и теперь предлагали четыре пары за 10 лир.
  Создавалось впечатление, что всучить нам товар, объегорив при этом, было делом чести, а вовсе не бизнеса.
  И мы сломались. Купили за 10 лир четыре пары.
  - Хоть хорошие носки? - спросила я у Алексея сейчас, когда писала это строки.
  - Наши лучше, - ответил Алексей.
  А вообще, хочу сказать, что по курсу за один доллар давали 2,3 лиры, так что вся сделка была на сумму меньше пяти долларов.
  Стряхнув с себя, наконец, назойливых продавцов носков, Алексей озирался по сторонам, пытаясь найти павильон, где он вчера проводил время со Светой.
  Озираться и стоять в нерешительности так же легкомысленно, как и подойти и посмотреть на товар.
  Представляете? Стоят два таких немолодых растерянных туриста, а карманы у них, возможно, набиты деньгами, которые они мечтают потратить, и кто немедленно их схватит в цепкие когти, тот поимеет шанс что-то выудить из этих карманов.
  Мне хотелось купить что-то для холодной осенне-весенней и теплой зимней погоды, чтобы носить в те дни, когда в пальто холодно, а в цигейковой шубе жарко.
  Это должно было быть что-то до колен и с мехом или наружу или вовнутрь, либо полушубок, либо дубленка-куртка.
  Я объясняла мужу, о чем мои мечты, и тут к нам подошла женщина, молодая, (в районе сорока), и спросила на русском, чтобы мы хотели приобрести. Закидывала крючок.
  Алексей незамедлительно крючок проглотил - сказал, что ищет Свету.
  - Светы сейчас нет, но пройдемте, я отведу вас туда. Меня зовут Ира.
  И мы поплелись за Ирой. Я не люблю ходить по рынку за кем-то сопровождающим, это лишает меня права выбора, куда именно идти. Сопровождающие, как правило, ведут к своим, тем, которые им или платят за привод покупателей, или часть лавочки просто принадлежит им.
  Ира привела нас в полутемное помещение, где висели всяческие куртки, но ни дубленок, ни полушубков не было, а цены на норковые шубки, которые у нас в два раза, наверное, дороже, все равно были слишком высоки для нашего кармана.
  Вещи же попроще были стандартные, встречающееся в Москве на каждом шагу.
  Пока шли, пока присматривались, познакомились с Ирой, которая оказалась армянкой из Восточной Грузии, город я не запомнила, так как там не бывала.
  Ира кричала:
  - Они ищут Свету, но может быть, им и тут понравится.
  Говорила она сразу и по-русски и по-турецки и переводила или делала вид, что переводит все то, что говорит им.
  Получалось у нее убедительно:
  - Я им сказала, что вы ищите Свету, но ее нет, и вы зашли к нам.
  -Это кто ищет Свету? Это он ищет Свету, - я указала на мужа. - А мне, в сущности, Света и не нужна.
  Леша обещал Свете прийти, а я ничего ей не обещала, и оглядывалась, ничего мне не нравилось, кроме того, что купить я не могла.
  Откуда они на мою погибель вытащили эту шубу, не знаю.
  Ира постаралась, шумела:
  ?- Я армянка из Грузии, и она тоже армянка из Грузии, почти сестра. Найдите же ей что-нибудь.
  Вот они и выволокли ее мне на примерку, я отнекивалась, я ведь хотела короткую, но как надела ее, сразу себе и понравилась, и просили они 500, а сбавили до 400 (если бы я ее разглядела тогда как следует, я бы еще сбавила цену, но в темноте я понравилась самой себе в зеркале, чего никогда не случилось бы при ярком освещении, и не разглядела огрехи в выделке каракуля).
  Кроме того, в этих торговых рядах, хоть жарко не было, и из покупателей были мы одни в большом помещении, но было душно, пахло мехами и кожей, вещи поглощали воздух, кружилась голова, и трудно было соображать.
  И мы купили эту шубу.
  Она была до самых пят, сшита из кусочков каракульчи и возможно, кротиных шкурок, разные меха составляли полосы, и эта полосатость меня и погубила, она мне понравилась. А на тонкой каракульче, при рассмотрении на свету, дома оказались проплешины.
  - Сестра армянка из Грузии сбагрила, - иронично заметил Леша.
  На этюдах
  Часто, облюбовав пейзаж, я решаю туда прийти, а потом не сбывается, но тут приготовив обед, я взяла треногу, пастель, картонку, и в сопровождении Алексея отправилась на угол рисовать море с мечетью.
  Он установил мне треногу, и ушел.
  Два турка, молодой и постарше, сидели на противоположном углу на стульях и наблюдали за нами.
  Эти люди, сидящие на обыкновенных, вынесенных из дома стульях, расположенных на узких тротуарчиках, придавали городу какую-то домашнюю уютность.
  Постарше, высушенный на солнце, в марте месяце выглядел так, как будто зимы и не было, а было вечное лето. Впрочем, он не так просто сидел, а был при деле, может быть, зазывал в магазин, может быть, помогал разгружать товар, в общем, сидел и ждал, когда он понадобится, а теперь смотрел, что у меня получится.
  Он постепенно пришел в состоянии совершенно детского восхищения, наблюдая, как на бумаге возникает привычный, примелькавшийся и, оказывается, необыкновенный вид.
  И скромный мой пейзажик вызывал у него ощущение причастности к чему-то необычному.
  Разговаривать, мы, естественно, не могли, но он изредка подходил, тихо и преданно стоял рядом, и пару раз все же жестами объяснил свое восхищение.
  Мне мешали машины, они трудно разъезжались на узенькой уличке, стремительно падавшей вдоль древней, построенной еще римлянами, щербатой стены, прямо к морю, но кромки прибоя видно не было, его заслоняли строения.
  Одна машина проехала очень близко, я потеснилась и задела треногу, ноги которой я не закрепила, они сомкнулись, и все рухнуло на тротуар,
  Порыв ветра подхватил лист с рисунком и потащил, играя, вдоль стены, я кинулась его ловить, потом устанавливать треногу обратно, потом собирать рассыпавшиеся мелки.
  Мой фанат как раз в это момент покинул меня, но увидев, что я терплю бедствие, кинулся мне помогать, и мы в четыре руки собирали пачкающиеся цветные палочки и складывали их.
  Часа полтора я простояла, устала, еще и бедствие пережила, и начала собираться, не дожидаясь мужа. Складывала мелки в коробочки, и лист убрала в сумку.
  А тут к моему фанату подошел знакомый, они о чем-то оживленно беседовали, а потом поклонник вынул мой рисунок из сумки и показал ему горделиво, как будто сам изобразил.
  Я разинула рот:
  Ну, прост, как сибирский валенок! Вынуть вещь из чужой сумки!
  Но с другой стороны, а что Валенок мог сделать? Спросить разрешения он ведь не мог? А показать хотелось.
  Тут прибежал Алексей и, ни вникая ни в какие тонкости моих взаимоотношений с закопченным турком, быстренько сложил треногу, перекинул через плечо, схватил сумку, и мы ушли.
  Уходя, я все же попрощалась с Валенком, подняла ладошку в знак того, что оценила его помощь.
  Как это часто бывает с красивыми видами, он получился не очень-то выразительным.
  Арина, болезнь и карты.
  Арина болеет, развлечений мало.
  Я готовлю обед, и мы играем в карты.
  В дурака и джин
  В тот день, не помню, какой по счету от начала болезни, мне везло.
  У меня все время приключались джины.
  Я выиграла раз, другой...
  - Все! - закричала внучка. - Будем играть до той поры, пока я не выиграю!
  И тут началось.
  Мне карта валом валила, самые невероятные комбинации сходились, если нужен был пиковый валет, приходил пиковый валет, закрывал дыру в стрите, и образовывался джин.
  Я выиграла третий, четвертый, пятый раз.
  Хотела проиграть, скидывала возможные комбинации, тянула и не объявляла джин, но все напрасно, ничего не получалось.
  Арина выиграла только на девятый раз.
  Уф, можно было отдохнуть.
  Зато на следующий день ситуация повторилась с точностью наоборот: я проигрывала партию за партией, а карта шла к Арине. Но с возрастом что-то все же приходит, я сдалась на пятый раз.
  Наверное, еще раз среда
  Купол на фоне моря я нарисовала, но теперь на очереди была мечеть, на которой возвышался купол.
  Мечеть была ограждена высоким забором, сложенным из серого камня, такого же, как и само здание.
  Я постояла у полукруглой арки, входа во двор, но зайти в огражденное пространство так и не решилась. А вдруг меня, как неверную, закидают камнями?
  Постелила на холодную каменную скамью картонки и все, что нашла в сумке, в том числе и крышку от коробки пастели, присела и начала трудиться.
  Подошли двое: женщина молодая, светловолосая, вполне обаятельная, а мужчина мрачный тип, брови сдвинуты, вид полный самомнения.
  Женщина заговорила по-русски, оказалась из глубинки России, я такого города и не знаю. Звали ее Ольга.
  Он мрачно посмотрел на мое произведение. Явно недовольный, что мы что-то между собой говорим, может быть о нем, а он не понимает.
  Я спросила, можно ли мне зайти, чтобы порисовать поближе, и Ольга перевела мужу вопрос.
  Он посоветовал не входить, так безопасней, и они удалились, войдя в ворота ограды.
  Я смотрела им вслед и думала.
  Я не была уверена, что он сказал правду и мне грозила какая-то опасность, просто есть люди, которые с удовольствием нарисуют картину, сильно отличающуюся от реальности, если это их возвеличивает: вот он и сам входит свободно и женщину с собой ведет, а у меня своего турка нет, и моя судьба - сидеть при входе.
  Минут через двадцать один из входящих в мечеть мужчин, темный и усатый, стал мне что-то говорить, часто повторяя одно и то же слово.
  Видя, что я не понимаю, он достал книгу, и открыл в нужном месте.
  На странице, которую он мне показал, была фотография той мечети, возле которой мы с ним находились и надпись на английском.
  Я прочитала вслух название мечети.
  Он указал пальцем на здание, кивнул головой, и ушел, удовлетворенный.
  Он объяснил мне, невежде, что я рисую.
  Кот
  Он приходил на балкон, который был заперт на ключ, а ключа у нас не было.
  Балкон был закидан окурками, на нем валялись какие обломки, тряпки, в общем, он был не для жильцов, которые платили большие деньги за проживание рядом с ним, за дверями, и выхода на него из апартаментов не было. Для нас не было.
  Но вход для котов был. И наш черный им воспользовался.
  Сел напротив стеклянных дверей и стал гипнотизировать меня взглядом желто-зеленых глаз.
  На нем не было ни единого белого пятнышка: он был черным от макушки до хвоста, цвет сажа жженая, и черная шерсть блестела в скудном лучике солнца, который проникал в этот узкий колодец между домами. И без этого страшилища, символа всевозможных бед, на нас свалилась куча неприятностей, и я рассердилась.
  - Изыди, сатана, ?- сказала я ему. ?
  Кот не шелохнулся.
  Может быть, звуки моего голоса не донеслись до него сквозь двойные застекленные рамы, или он просто не понял, ведь он был турецкий кот.
  ?- Брысь, - крикнула я на международном языке, но кот смотрел и ждал.
  Когда я спустя час глянула на балкон, вместо кота там сидела черно-белая кошка с раздутыми боками, явно ждала потомства. Сатанинский кот-призрак из преисподней, оборотился беременной кошкой!
  Черной шерсти на ней было столько же, сколько белой, пятьдесят на пятьдесят, но морда была сплошь черная, а усы и брови торчали из черной короткой шерсти совершенно белые. Четыре белых распушенных кустика.
  На другой день температура у Арины спала, и она сидела на полу перед балконной дверью, прижимала руки к стеклу, и кот старательно терся с той стороны стекла, где были ее ладони. Кошка сидела рядом.
  Нарисую котов, решила я, взяла листок крафта и села перед окном, из которого за балконом виднелись две стены: розовая и серая.
  Между ними был проем, и еще был проем перед розовым зданием, и солнце заглядывало на наш первый этаж дважды в день: сначала часов в десять-одиннадцать, позднее уже около трех. В середине дня оно пряталось за розовым зданием.
  Я устроилась, и как это бывает сплошь и рядом, коты тут же сбежали.
  Что коты! Они живые подвижные существа, но моя знакомая по изостудии рассказывала: она пристроилась рисовать кораблик на море, а перед этим спросила у капитана яхты, на которой пребывала, давно ли стоит этот корабль на виду и можно ли рассчитывать, что успеешь его нарисовать.
  Капитан ее заверил, что корабль здесь уже три недели,
  И только она провела две горизонтальные линии и одну вертикальную, как корабль задымил, тронулся с места и исчез вдали.
  Три недели ждал, чтобы подловить момент и оставить художника с носом, так что жизненный путь художника не усыпан розами. Но я была человек закаленный и не отказалась от мысли сделать зарисовку только потому, что кот и кошка вероломно нас покинули.
  Мое мужество было вознаграждено: вероломные коты убежали, зато прилетела ворона, чтобы меня утешить. Воспитанная Стамбульская ворона. Рвалась в модели. Вела себя прилично, косила глазом, сидела спокойно и не каркала. Меньше нашей обычной вороны, но окрас такой же. Я нарисовала ее и по просьбе Арины, уже фантазируя, пририсовала черного кота.
  В подтверждение правдивости моих слов можете посмотреть на рисунок, правда большой разницы в реалистичности изображения отсутствующего кота и присутствующей вороны можно и не увидеть, но ни кот, ни ворона в этом не виноваты.
  В дальнейшем кот приходил каждый день.
  Иногда один, иногда в сопровождении кошки.
  Пришлось заботиться о пропитании приблудившегося животного.
  Арина с сомнением рассматривала обрезки мяса, которые я предложила дать коту: сплошь жилы да болонь.
  - А кот будет это есть?
  - Нет, любоваться будет. Ну, засекай, сколько времени он смотреть будет на них и раздумывать.
  Арина подошла к форточке, открыла, выбросила кусочки на балкон.
  - Долго смотрел? - поинтересовалась я.
  Арина вздохнула
  - Я даже и не увидела, как они упали на пол, все так быстро произошло.
  Благодарный кот вспрыгнул на подоконник, потерся мордой о стекло.
  - А можно я открою окно и его поглажу?
  Я не позволила таких нежностей.?
  В Стамбуле многие из встреченных мною котов, а их тут немало шлялось, выглядели, как побитые молью: наверняка у них был стригущий лишай, о чем я и сообщила Арине, присовокупив при этом, что ее обреют наголо, если стригущий лишай поразит кожу головы.
  - Человечество делится на две половины, - сказала я. - Одни никогда не гладят бездомных животных, а другие это делают и потом болеют стригущим лишаем.
  Внучка держала ладони, прижатыми к стеклу, кот терся о стекло с другой стороны, наверное, мурлыкал.
  
  Сувенирные лавки
  Наш переулок из десяти домов по одной стороне и возможно, такого же количества по другой, соединял две улицы, идущие перпендикулярно железной дороге. Перпендикулярно настолько, насколько в этой части города Стамбулу можно было говорить о параллелях и перпендикулярах. В нем не было сувенирных лавок. Впрочем, продуктовых тоже не было.
  Один конец переулка упирался в булочную-пекарню, где мы каждый день покупали на 3 лиры тонкий лаваш и лепешку, а иногда, когда лаваша не было, две лепешки, или наоборот, а другой в трехэтажный оштукатуренный дом, нависающий вторым этажом над тротуаром.
  И дальше, вдоль улицы с пекарней сувенирами не торговали, а только продуктами.
  Но стоило повернуть и направиться вверх, к площади, к Голубой мечети и Айя Софии, как лавочки с сувенирами густо облепляли нижние этажи домов, и вторые этажи уже не зависали над первыми так безразборно, а иногда давали простор и возможность увидеть витрину и понять, чем тут торгуют.
  Мне кажется, что все Средиземноморское побережье утыкано сувенирными лавочками.
  В Испании их было пруд пруди, и чего там только не было!
  Здесь была своя специфика: подставки из ракушек здесь не плели, люстры тоже, и ажурные кружевные салфетки мне не попались.
  Но керамика радовала глаз: пиалы, чашки, тарелки, подставки под горячее, вазы.
  Все изрисовано, красиво.
  А еще ковры, наволочки, кувшины керамические и металлические, серебряные и латунные, расписные или с изысканной гравировкой: я застревала на каждом шагу, глаза разбегались, хотелось и того, и того, но я все откладывала удовольствие покупок на потом.
  Трижды я заходила в магазинчик недалеко от нас и любовалась на маленькую вазочку с горлышком в виде оборки, и мы обсуждали с Ариной, какие подставки под горячее нравятся ей, а какие мне.
  Продавец был из породы ненавязчивых, и мы чувствовали себя среди этой красоты уютно, пока Арина чуть не столкнула часть изделий на пол.
  Я испугалась за сохранность хрупкого товара, схватила своего слоненка за ручку и утащила из лавки.
  День предпоследний. Март 26. Четверг
  Пахнет, как в Батуми, и сырость на первом этаже. Хлеб хочу засушить, а он не черствеет.
  До отлета осталось два дня, а я все еще не была на море.
  Правда, я его рисовала, и видела несколько раз в разломе улиц.
  Заберешься по крутой улочке, оглянешься назад, а там, где только что было нагромождение домов и домиков, вдруг вырастает стена воды, и нависает над городом, и удивительно, что не проливается прямо нам на головы.
  Но я не стояла на берегу, не слышала шум прибоя, не вдыхала запаха водорослей, не сказала морю здравствуй.
  А ведь рядом море, почти что море моей юности. Через Босфор и дальше, вот и порт Батуми.
  За пятьдесят лет подмосковной жизни я стала сухопутной женщиной средней полосы, и смогла жить без него, без моря.
  И понять степень моего изменения, нет, падения, может только выросший в приморском городе человек, для которого, где нет моря, нет счастья.
  Но вернемся к нам в Стамбуле
  Сегодня 26 марта, день нашего рождения, у Леши круглая дата, и он припас бутылочку вина. Но вино к обеду, а сейчас предстояло посетить еще одну достопримечательность: дворец Турецких султанов.
  Это я так его назвала: дворец турецких султанов, где снимается сериал "Великолепный век", вернее, я думаю, что он там снимается, и где есть гарем.
  - Гарем, - кричит Арина, у которой второй день нет температуры, и мы выходим с Ариной; хотим, чтобы ребенок тоже на что-то посмотрел, а не только на черного кота.
  Не успели выйти и пройти 20 метров, как Арина начала жутко кашлять, без передыху,
  Конечно же, выяснилось, что она одета легко и что она не Чингачгук, и готова бесконечно наступать на грабли.
  Мы вернулись.
  Решили оставить непокорную девчонку дома, и пусть сидит до самого отъезда.
  - Я только, когда у тебя температура была, оставлять тебя одну не хотела, а сейчас и не подумаю жалеть, пойдем с дедом гулять, а ты сиди тут, - разорялась я.
  Арина огрызалась и высказывала, какие теплые чувства она к нам питает.
  Прокричались. Я сняла пальто, посидела пять минут, и сказала Алексею:
  - Ну, день-то теплый, не на мороз мы ее потащили. Пусть оденет свою кофтенку и пойдем. Она отдышится на свежем воздухе, и кашлять перестанет.
  Арина сменила выражение лица и прислушалась к моим словам. В обиженных ореховых глазах появились проблески надежды.
  Сдаваться ей не хотелось, но и сидеть одной тоже. И разум победил! Она оделась, как я настаивала, и мы ушли втроем.
  А то какой осмотр гарема, когда внучка одна в чужой квартире.
  Мы шли в гарем, и по мере приближения к его входу людей было все больше и больше, толпа уплотнялась, и направлялись все в ту же сторону, что и мы? - в сторону дворца.
  В кассы была очередь человек в тридцать. Работали три кассы.
  Алексей встал в хвост, а Арину и меня отправил в тень, чтобы не перегрелись, и мы смирно сидели, ждали, следили, как приближается его кепка к голове очереди
  Билет на все мероприятия стоил 80 лир, но я посоветовала Леше купить только за 40, подозревая, что нас не хватит на осмотр всех достопримечательностей в один день.
  Пока Леша стоял, люди все подходили, и буквально на глазах очередь стала вдвое, а потом и втрое длиннее.
  Толпа была вполне европейского вида, за исключением двух женщин в сопровождении мужчин. Женщины были одеты в черные пальто и черные шаровары, закутаны черными платками по самые глаза и в черных очках.
  Арина заметила их в толпе, долго молча разглядывала, а потом воскликнула:
  - И как же они так живут, такие закупоренные!
  Закупоренные - был абсолютный, совершенно точный эпитет, озвученный ребенком, ведь именно дети обладают непосредственным восприятием.
  Все же я объяснила Арине, что мусульманки появляются в таком виде в общественных местах, а дома, во внутренних дворах они открывают лица.
  Обогащенные билетами, мы прошли через широкий проем в высокой каменной стене в сад, за которым была еще одна стена и еще один вход, дворец прятался за двумя стенами.
  Было тепло, светило солнышко, даже припекало, но ветерок, как всегда, был холодный.
  Справа открывался восхитительный вид на Босфор.
  Темная разлапистая ель красовалась над обрывом, а за проливом громоздился, взбираясь на горку, город, голубой от моря, неба и расстояния.
  По дорожке ходил темный от солнца экзотического вида турок и предлагал проспекты с описанием дворца.
  Мы ему объяснили, что у нас такая книжка есть, даже лучше.
  - Какой колоритный абориген, - сказала я. - Сфотографируй его на память, ты все дворцы фотографируешь, а они везде есть, в каждом путеводителе. И в интернете.
  Леша обратился к турку, спросил разрешение его сфотографировать.
  Я думала, что продавец проспектов пошлет нас и откажется, ведь мы не купили у него книжку, не поддержали его бизнес и пристаем с глупостями, но я ошиблась.
  Мужчина, ему было хорошо за пятьдесят, заулыбался, приосанился, с явным удовольствием встал рядом со мной и Ариной и подождал, пока Леша нас щелкнул.
  Мне, правда, хотелось его одиночной фотографии, но и так тоже удачно.
  В следующих воротах стоял турникет. Мы вошли в другой сад, усаженный цветами, и направились к дворцу, который представлял собой ансамбль из различных невысоких красивых зданий.
  Это не был огромный замок, как английские древние замки, (виденные мною только в кино и на фотографиях), а невысокие одно и двух этажные здания, изредка отдельные павильоны-беседки, расположенные по периметру прямоугольника, внутри которого был сад.
  Цвели белые гиацинты, и кружилась голова от этого запаха.
  В начале осмотра предлагалась галерея с древним оружием. В галерее было темно, освещены были только витрины. Блестели щиты, с инкрустациями, сверкала сталь кривых сабель и тяжеленных на вид мечей, с рукоятками, украшенными драгоценными камнями. Некоторые топоры были так велики, что непонятно было, как их мог поднять человек, да еще замахнуться и ударить.
  Наша девочка не только не проявила равнодушие к оружию, а наоборот, с большим интересом все разглядывала, все эти сабли, ятаганы, шлемы и кольчуги и, если бы была возможность, то я уверена, пощупала бы. И даже примерила. Кольчугу, например.
  А Алексей живо интересовался, что же такое ятаган, но так и не понял, какое из многочисленных видов представленного холодного оружия именно то, которое его интересовало, оружие, воспетое в русской литературе.
  Мы вышли из той части замка, которая представляла собой музей оружия и отправились в жилую часть.
  Минут через сорок мозаичные потолки и стены начинали составлять в голове какие-то фантастические узоры, плыть и переплетаться в воображении, и становилось понятно, что осмотр пора прекращать. И непонятно было, как можно было здесь жить и заниматься обыденными делами на фоне красоты, призывающей все бросить и только любоваться ею.
  За дворцом, над проливом тоже был сад, отгороженный каменной стеной от высокого обрыва.
  На противоположной стороне заливы на холме высились дома, карабкались по круче вверх.
  - Вон азиатский берег, сказал нам Алексей.
  - А здесь что? - спросила я.
  - А здесь европейский.
  А я-то, великий географ, я все это время думала, что мы на азиатской стороне, путала восток и запад, Дарданеллы и Черное море оказывалась у меня совсем не там!
  Слева виднелась бухта Золотой рог и Галатская башня. Мы полюбовались на нее издали. Впрочем, это мы с Ариной издалека, а Алексей уже там побывал во время своих дообеденных путешествий по городу.
  Вернувшись назад, мы приступили к осмотру гарема.
  Покои султанов были там, в гареме.
  К тому времени, вся та толпа, что стояла за билетами, перебралась уже во дворец и гарем, там было битком набито, в одну комнату я вошла, а выйти никак не могла, не могла протолкнуться.
  Потоки людей были разделены подставками, между которыми протянуты веревки, и это безусловно необходимая мера при том количестве народа, который толкается во дворце. Но все эти подставки и веревки искажали пространство и зрители получали искаженное представление о помещениях, воспринимали их не такими уютными, какими они, видимо, были в прошлом, когда дворец использовался по назначению.
  Во всяком случае, в сериале "Великолепный век" все это великолепие, пропущенное через объектив оператора, смотрелось интересней.
  К тому же в сериале роскошные одеяния людей гармонировали с великолепием покоев, а сейчас комнаты были набиты толпой в джинсах и куртках
  Когда мы вышли из Гарема, где я совершенно заблудилась в коридорах и поворотах и мечтала выбраться оттуда поскорей, Арина сказала:
  - Ну и как здесь вообще можно жить? Я не понимаю.
  Я тоже не понимала, мне было бы неуютно от высоты потолков и большого пространства, мы ведь привыкли жить и спать в небольших, в сущности, помещениях с довольно низкими потолками. Кроме того, мебели было мало, возможно, часть вынесли, чтобы можно было свободнее ходить.
  Мы спешили домой, я должна было приготовить поесть.
  Мимо нас быстрым шагом прошел турок с чемоданчиком. Какой-то предмет выпал и упал на тротуар. Оказалось, сапожная щетка.
  Аришка подняла щетку и протянула оглянувшемуся турку.
  И тут началось... Усиленно, жестами, чистильщик сапог стал предлагать нам незамедлительно почистить ботинки. Думаю, что большинство туристов клюют на эту удочку, чтобы почувствовать себя богатыми людьми позапрошлого столетия.
  Еще и сфотографироваться в этот момент.
  Но мы были люди скучные, консервативные, сами по себе, и воображение наше не простиралось столь далеко, в такие игры мы не играли и обидели старика, не согласились почистить у него обувь, хотя он метров сто шел за нами, все надеялся на заработок.
  Но мы были голодны и неумолимы.
  Впрочем, Арина, как всегда, что-то выпросила по дороге.
  В наших апартаментах я принялась варить замоченный с утра рис, а дед с внучкой дулись в джин.
  - Ну и скукотища в этом дворце, наверное, была, - продолжала Арина начатый при выходе из гарема разговор. - Наша квартира лучше.
  - Да чем же?
  - Ну, у нас телевизор есть, а там где телевизор?
  Современные дети хотят жить только в этом веке, со всеми его изобретениями и техническими новинками, и ни в каком другом, причем в любом виде не хотят, на любом социальном уровне, ни наложницей, ни шахиней.
  Я готовила обед. Мясо у меня было вареное, и я резала салат и варила рис, в сковородке, кастрюль не хватало.
  Я трудилась, не отдыхала, а дед с внучкой валялись на диване. Прошу обратить на это внимание, для правильного понимания последующих событий.
  Мы сели за стол, я чокнулась водой, Аришка колой, Лешка вином, и мы отметили таким образом наш день рождения. (Невероятно, но день рождения у нас с мужем один на двоих, мы оба родились 26 марта, только я на три года позже)
  После обеда нас опять потянуло на экскурсии, и мы вышли на площадь с целью погулять.
  Там, на площади и решили идти на египетский рынок.
  Алексей нас повел.
  Через некоторое время я поняла, что вообще не знаю, в какой части города мы находимся, и дорогу домой одна не найду. Я оглянулась и увидела между городскими зданиями море, которого только что не было.
  Море повисло над городом, грозило неминуемо его затопить, и мерещилось, что вот сию минуту тонны воды, урча от удовольствия, шипя и разбрызгивая пену, потекут по улицам, сметая на своем пути урны, столики с фруктами, разноцветные зонтики-навесы, тумбы с цветами, разномастных людей, и через пять минут из моря будут торчать лишь пики минаретов: вот что останется от великого города, именовавшегося когда-то Константинополем, каждый завоеватель и каждый правитель которого вписан в мировую историю большими буквами.
  Чуть не написала золотыми, но вернее сказать, не золотыми, а кроваво-красными буквами.
  Но все оставалось как есть: мы стояли на горке в узенькой улице и смотрели на Мраморное море.
  Я почувствовала, что устала. Широкие каблуки моих ботинок скользили по камням булыжной мостовой, и хоть каблуки были устойчивые, ходить все равно было трудно, для длительных прогулок лучше всего кроссовки с их толстыми и плоскими подошвами.
  - Долго еще? - спросила я у мужа.
  - Да, в общем-то нет, - как-то не очень уверенно ответил Алексей.
  - Но половину пути мы уже прошли?
  Я представила, что вот надо пройти еще столько же, а потом еще и еще и затосковала.
  - Нет, только треть.
  Это решило дело.
  - Я не дойду, - сказала я, - нужно поворачивать.
  И мы потопали обратно, вышли к знакомым зданиям на улице, и Леша, сокращая путь, повел нас по торговым рядам, в которых мы уже дважды были.
  Было пестро, шумно, и тесно, высокие своды торговых рядов смыкались наверху, не пуская воздух, играла музыка, сновали люди, горели лампы.
  Предметы начали искажаться, звуки тоже, ноги стали ватными, и сквозь звон в ушах я услышала свои слова, обращенные к Леше.
  - Мне надо бы на воздух поскорее.
  - Ну, вот сейчас пройдем еще, так короче, - не вникая в мои ощущения, беспечно ответил муж.
  Спорить я не могла и, понимая, что через минуту, максимум через две я упаду, просто села на пол у серединного столба, образующего вверху арку.
  - Я сейчас, посижу минуту, и пройдет - слышала я свой голос сквозь звон в ушах.
  Я сидела на полу торговых рядов среди снующей озабоченной толпы, муж и внучка стояли рядом и смотрели на меня, и ждали, когда я очухаюсь.
  Женщина в европейской одежде, сидящая на полу, как турчанка в мечети, не показалась окружающим людям обычным явлением.
  Молодые турки, мужчины продавцы, сразу кинулись ко мне, и тридцати секунд не прошло, как я уже сидела на принесенном стуле, а в руку мне заботливо вложили стакан с водой, такие закупоренные стаканы, которые продают за деньги, а сейчас он откупоренный был у меня в руках.
  Я выпила воды, потом еще, и умылась.
  После того, как холодная вода попала мне в желудок и еще на лицо, в голове у меня прояснилось, желтые круги перестали мельтешить перед глазами, и я успешно поблагодарив, выяснила у заботливого турка, где же здесь "экзит".
  Он оказался всего в тридцати метрах от того места, где я села на пол. Знать бы это раньше. Я бы успела выйти до обморока, не пришлось бы сидеть на затоптанном полу, пугать людей.
  Мы вышли в город, и медленно продолжили путь домой. Солнце уже достигло крыш домов.
  Обмороки обмороками, но нужно было купить сыр к завтраку, и Лешка искал супермаркет. Эта часть города была просторней, тротуары шире, на тротуарах я увидела красивые литые колонки, ограждающие пространство тротуара от возможных поползновений водителей. Смотрелись эти заграждения как украшения, в отличие от тех столбов, которые натыкали вдоль тротуаров у нас в Долгопрудном.
  Я не рвалась в магазин, на сегодня мне хватало впечатлений, и мы с Ариной остались на скамейке в крохотном скверике, состоящем из одного чахлого деревца и двух широких со спинками скамеек в углу выпирающего на тротуар дома. Рядом сидела женщина, и что-то быстро писала в блокноте.
  Женщина писала, солнце ушло за дома, тени перекрыли пространство дорог, мы томились, ждали. Алексей ушел и пропал, и казалось, что навсегда. Не может же человек столько времени покупать кусок сыра.
  - Посмотри, - сказала вдруг Арина,?- посмотри, бабушка, это вовсе не женщина, это мужчина, так странно одетый.
  И действительно, присмотревшись, я увидела по растительности на щеках, что это был мужчина в ярких пестрых одеждах, каким-то неопределенным мешком сидящих на нем.
  А в ухе была большая серьга, из-за которой мы и приняли его за женщину.
  Я не поняла, кто был эта странная личность: актер, мужчина в какой-то национальной одежде, гомосексуалист или трансвестит.
  Стамбул хоть и столица мусульманской страны, но возможно, они тоже идут в ногу со временем...
  Дождались Алексея, и пошли дальше, все вниз и вниз. И моря давно уже не было видно, хотя мы шли к нему.
  Темнота накрыла город стремительно, небо стало темным, зажглись фонари, все стало призрачно и незнакомо.
  - Я думала, что ты с Аришкой сходишь в ресторан, отпразднуешь день рождения, - сказала я.
  Леша смотрел на меня, и даже в неверном свете фонарей было видно, что он полон скептицизма.
  -Ура! - закричала Арина. - В ресторан.
  И указала на вывеску, мимо которой мы, как потом окажется, к несчастью проходили:
  -Суши! Я люблю суши! Мы идем в японский ресторан!
  Добрались до своей беззвездочной конуры, отдохнули, и Арина, подхватив деда под руку, отправилась с ним в ресторан. (Мне нельзя казенную пищу из-за желудочных заболеваний).
  А я скучала, легко поужинала, приняла таблетки от давления и раскладывала пасьянс.
  Вернулись они через час, разочарованные.
  Суши там не было, Арина заказал суп, а он оказался грибной, и она выуживала грибы, а остальное ела.
  Порции были огромные, как часто бывает в заморских ресторанах (не в российских) и они их не доели.
  Что брал Леша, не знаю, но восторга не было.
  А по приезде зять сказал нам, что кое-кто из его знакомых ездит в Стамбул специально, чтобы пошляться по ресторанам и вкусно поесть.
  Ну, на ловца и зверь бежит, а мы ведь не за этим туда летали?
  День последний
  Леша вскочил ни свет ни заря и ушел на египетский рынок, до которого мы вчера так и не дошли: он не мог уехать из Стамбула, не посетив его. Аришка вечером читала нам вслух путеводитель, в котором точно было указано, что именно следует покупать на египетском базаре и какая там экзотика.
  Он и умчался, и не взял не только меня, но и внучку, мы были бы тяжким балластом в его стремительной пробежке
  Сыпал соль на мои не затянувшиеся после сидения на полу вещевого рынка раны, не верил, что с утречка я дойду, не уставшая.
  Арина собралась рыдать по поводу того, что ее оставили, но я не дала ей разгуляться.
  - Интересно, - сказала я. - Мне нужно готовить обед, а мяса нет. И никого это не интересует. А я совсем не уверена, что найду мясной магазин. Знаю, что где-то тут, в ста метрах, но могу и не найти. Это не город, а лабиринт какой-то.
  ?-Я целых два магазина с мясом знаю! - Аринка тут же забыла про рынок, получив такую замечательную возможность посрамить меня.
  Мы оделись и отправились искать магазин.
  Арина решительно направилась направо, но, дойдя до перекрестка, замедлилась и начла оглядываться.
  - Вчера, когда мы шли из ресторана, я видела магазин там, - она указала рукой наверх.
  - Я в тот не хочу, он далеко, я хочу тот, в котором мальчик из Молдавии торгует, хоть по-русски поговорю.
  Арина думала, хмурила брови, морщила лоб.
  Пересекла уличку и отправилась наверх. Не прошли мы и двух шагов, минуя то место, где к вазам на дороге нас прижимали автомобили, и пожалуйста, напротив на витрине лежали куски мяса.
  - Вот он!?- воскликнула я.
  Арина направилась прямо к его дверям, небрежно бросив в пространство:
  - Я же тебе говорила, что найду!
  Мы как старого знакомого приветствовали розовощекого и голубоглазого юношу из Молдавии, с которым мы познакомились в первый раз, когда покупали здесь мясо вместе с Алешкой, а Арина тогда была невыездная, вернее невыходная.
  Юноша выглядел лет на пятнадцать, но выдавал себя за 18 летнего.
  Со своими голубыми глазами и розовыми щеками он никак не тянул на молдаванина, но я, не приставая с расспросами, в уме прикидывала, что наверное, судьба забросила сюда его родителей еще в начале девяностых, но не сходилось, он сказал: мы сюда давно перебрались, значит он не в Турции родился, и приехали они или в самом конце прошлого века или в начале текущего.
  Помимо говядины мы в прошлый раз покупали еще и небольшой кусок колбасы, он помнил и предложил взять ее и сейчас, но я отказалась.
  - У вас очень перченая, мужу не понравилась
  Расплачиваясь за говядину я спросила:
  - А ты не знаешь, где можно купить не очень перченую колбасу?
  Юноша оставил нож и повел нас с Ариной в другой магазин, двери которого были расположены рядом с мясным, даже косяк был один.
  Можно было сказать на словах, но он нас проводил, и я так и не поняла: нам ли он оказывал уважение, или слегка прирабатывал и надеялся на доход от хозяина магазина, не знаю.
  Завел, объяснил продавцу, что нам нужно, и мы попрощались, я сказала, что завтра уже улетаем.
  Понимающий русский язык человек ушел, и я огляделась. Мы стояли посреди маленького магазинчика, у прилавка столпились трое мужчин, а из-за прилавка улыбался четвертый.
  Все расступились, пропустили нас к витрине и молчали, разглядывая нас, а я рассматривала колбасу на витрине.
  Пока я колебалась, выбирая товар, примчалась женщина, крашенная блондинка, купила сигарет и вышла, а я взяла луковицу и протянула продавцу. Он положил ее в пакет, не взвешивая.
  - Сервелат? - спросил он
  И я увидела темную копченую палку на прилавке. Нет, я еще раз глянула на витрину, и указала на светлую, почти без прожилок жира колбаску.
  Он ловко ее схватил и стал быстро-быстро нарезать. Ломтики колбаски нарастали с ужасающей быстротой.
  - Чуть-чуть, - я на ладони показала, сколько это.
  - Чуть-чуть,- с восторгом повторил продавец, - чуть-чуть, - еще раз повторил он, даже голову наклонил, вслушиваясь в незнакомое сочетание звуков.
  -Чикен, - объяснил он мне, перестал резать кружочки, завернул нарезанное в бумажку, бумажку положил в полиэтиленовый кулек, где уже лежал лук, и показал три пальца.
  Никаких взвешиваний и высчитываний он не совершал.
  Я была вполне удовлетворена соскочившей с потолка ценой, протянула ему пять лир, получила две монетки сдачи, и мы с Аришкой ушли варить суп.
  Пока он закипал, я вышла с табуреткой, сделала очередной набросок на крафте, пыталась изобразить, как домишки карабкаются в гору, нависают над уличкой внизу.
  Тут и Алексей пришел.
  Мясу было вариться полтора часа, и на это время Алексей повел меня на море.
  -Тут рядом, - сказал он.
  Мы шли и шли, на привычной уличке свернули не налево в горку, а направо, прямо в тупик, у которого оказался узкий проход с одной стороны, мы прошли по нему, свернули снова направо, увидели арку под железнодорожным мостом, далее был перекресток...
  Уф, ну понятно, что обратно по этому лабиринту можно было бы и не найти дорогу.
  Наконец, под светофор пересекли шоссе, прошли арку, вышли на перекресток, по которому прибыли из аэропорта и я взмолилась:
  - Если ты не хочешь, потерять меня навсегда, то приходи через час за мной.
  Муж кивнул головой и ушел, а я уселась на лавочке на мягком мартовском солнышке, достала пастель, бумагу, и принялась рисовать.
  Мне было хорошо, воздух был легкий, дымка возле противоположного берега мраморного моря колыхалась прозрачной светлой пеленой, возле мола старые шхуны и катера отражались в воде, качались на небольших волнах, я развела на листе бумаге разлюли малину и стала думать, что лучше бы я нарисовала старую разрушенную стену, тянущуюся вдоль моря, к которой я сейчас сидела спиной, ведь эти развалины тут со времен Византии.
  Но вдали уже появился решительно шагавший Алексей, и я торопливо стала собирать пастель.
  Мясо я переварила, суп оказался не таким уж вкусным, а после раннего обеда мы решили идти в центр, они смотреть подземное хранилище воды с головами медузы, а я не решилась лезть в подземелье и решила начиркать древнюю стелу, регулятор количества воды.
  Идти решили по берегу, хотя Арина страшно протестовала, не желала идти на море, кричала: - Что я, моря не видела?
  Все же мы вышли на набережную и были вознаграждены: к берегу приплыли дельфины и выпрыгивали из воды, а над ними с криками кружились чайки.
  Дельфины привлекли внимание людей, сидящих на лавочках, и они стали спускаться с асфальтового берега набережной на камни, скальные обломки, явно привезенные сюда для укрепления берега.
  Арина попыталась тоже спрыгнуть, но было высоко, она посидела, посидела, пошла искать более удобный спуск и нашла метрах в десяти.
  И они вдвоем с Алешей прыгали по этим камням, Арине стало жарко, но раздеться было нельзя: дул ветерок.
  Набегавшись, они купили два стакана гранатового сока, не спросив предварительно, сколько он стоит, и старикан запросил с них 10 лир! За два стакана!
  В центре стакан стоил 3 лиры, и разливал симпатичный парень с чистыми руками, а тут руки все заскорузлые, не всякий и пить станет из таких рук, и пять лир за стакан.
  Я посверкала глазами, потрясла в воздухе тремя пальцами, и сказала Лешке:
  - Дай 6 лир.
  Он так и сделал; старик покорно взял шесть лир, и спорить со мной не стал.
  Сначала я была довольна, что не дала нажиться за наш счет, а потом стало жалко старика и стыдно, что провалила его попытки заработать побольше.
  Чуть позже мы поднимались в гору, а Арина устала и сердилась, говорила, что мы водим ее кругами, что было правдой.
  Они встали в очередь, я села на лавочку и стала рисовать стелу, потом рядом сел молодой парень, кого-то ждал, клевал носом, зевал, мною, слава богу, не интересовался, может и глазел на рисунок, но молча.
  Потом к нему подсел товарищ. Они сидели, грелись на солнышке, лениво переговаривались.
  Наш покой нарушил немолодой турок, по внешнему виду бомж-бомжом.
  Он стал что-то рассказывать, стоя пред молодежью, нависая над ними, какие-то истории, много историй, или одну бесконечную, как тут поймешь.
  Парни смеялись, слушали его уважительно, хотя по внешнему виду они казались из разных социальных слоев: молодые люди были пристойно одеты, а старик имел неухоженный босяцкий вид.
  Я слушала чужую речь, и иногда вдруг начинала слышать русские слова, которых, конечно же, не было, но которые я, тем не менее, ухитрялась различать в чужой мне речи.
  Не меньше часа он говорил и говорил, уже Арина с Алешей вернулись, сели на скамейку, что-то купили и съели, отдыхали, смотрели на праздную толпу.
  Закончив рисовать, я подошла к ним, так и не дождавшись, чтобы старик замолчал, дал отдохнуть ушам.
  Арина просила деда пойти с ней в Святую Софию
  - Нет, нет, - упирался Алешка, - нет, не пойду, она произвела на меня гнетущее впечатление.
  - Я схожу, - решила я. Мне хотелось, чтобы внучка посмотрела главную достопримечательность Стамбула, а то, кто там знает, как жизнь сложится, будет ли она когда-нибудь здесь или нет.
  ?- Тогда бегите скорей, осталось 20 минут, после 4 не пускают, - сказал Алексей, и мы с Аришкой ринулись почти бегом.
  Арину пропустили без денег, по детскому билету. В соборе было холодно, я закрутила вокруг легко одетой Арины свой шарф.
  Сегодня в солнечный день храм понравился мне больше.
  Мы обошли помещение кругом, потом поднялись наверх, прошлись по галерее и с другой стороны спустились. Заняло не больше 20 минут, но Арина была довольна, полюбовалась старыми, выщербленными от времени камнями, низкими сводами коридора-туннеля, ведущего верх, на галерею, и на мозаичную икону божьей матери на выходе.
  И мы направились на базар возле центра покупать подарки.
  Арина хотела одарить всех: родителям рахат-лукум, который у нас уже был, двум двоюродным сестрам серьги, себе тоже, Соне брелок, себе колокольчик, потому что она их коллекционирует, Насте браслет.
  В Стамбуле продавалась куча всяких металлических украшений, легких, из тонкого листового металла с узорами, недорого. И браслет тоже был недорогой, из камней.
  Но колокольчик искали долго, и купили в магазине, где я приобрела себе турецкие штаны-шаровары, и выторговала 5 лир, и у колокольчика тоже сбавила цену. Молодой продавец, грустно вздыхая, и явно не разделяя моей радости из-за уменьшения цены, сказал мне стандартные, привычные, но все равно ласкающие слух слова: - Only for you, madam.
  Пока мы все это покупали, Алексей ходил за нами с видом великомученика.
  Пятница, день отлета
  Утром Алексей разбудил нас рано: мне казалось, что и еще можно поспать, и успеть на самолет, но делать нечего, встала и приготовила завтрак.
  Каждый день, начиная с воскресения, я жарила Арине яичницу, а сегодня решила, пусть ест вареное яйцо, некогда с утра уставать, разносолы готовить.
  Арина, конечно, яйцо есть не стала и чай не пила. Кажется, съела только бутерброд, а ее долю благополучно слопал дед.
  Саим, как мы и просили, вызвал нам такси, получил от нас 10 лир за все труды, помахал рукой на прощание, и мы тронулись в путь по тем же закоулкам, которыми вчера Алексей водил нас к Мраморному морю.
  Посреди улочки стояла машина, двери были открыты, что, впрочем, никакого значения не имело, разминуться с ней, даже если бы двери были закрыты, не было никакой возможности.
  Водитель минут пять терпеливо ждал, когда помеха сама по себе удалится, но, не дождавшись, загудел.
  Из магазинчика рядом с машиной выскочил парень. К груди он прижимал набитый пакет. Увидел нас, сделала умоляющее лицо, потряс в воздухе указательным пальцем, мол, все понимаю, но вот еще минута, и я освобожу проезд.
  Подождали еще, возможно, действительно минуту. Парень выскочил из магазина уже с двумя пакетами, покивал нам головой, благодаря за терпение, сел и укатил, а мы за ним.
  Все тихо, спокойно, без возмущения и раздражения, и сотрясания воздуха нецензурными словами, и, тем более, без кулаков.
  Мы круто завернули за угол, и я увидела другую сцену: две женщины, молодая и постарше, обнимались возле открытых дверей дома, а автомобиль стоял на дороге и ждал.
  Нам он не мешал, и мы осторожно проехали мимо.
  Женщины еще постояли минуту обнявшись, расцепились, потом обнялись снова, покачались из стороны в сторону, стоя в обнимку, и, наконец, оторвались
  Младшая села в машину, а старшая осталась стоять у дверей, прижав руки к груди. Абсолютно понятная пантомима, и мне захотелось сказать старшей: не горюй, мать, она вернется, затоскует и прилетит обратно под крылышко.
  В аэропорт без всяких пробок прибыли минут за тридцать, и до регистрации был еще час.
  Я присела на диванчик и сказала, что не буду стоять в очереди на регистрацию за час до ее начала.
  Арина с Лешей ушли и пропали.
  Я передвинула чемоданы ближе к себе, убрала с прохода и задумчиво разглядывала проходящую толпу
  Энергичной походкой промчалась женщина в синих джинсах и клетчатой рубашке, волосы небрежно закручены в хвостик, ворот рубашки расстегнут, тащит чемодан на колесиках. Интернациональный тип, такую особь можно встретить в любом аэропорту мира, просто здесь у нее иссиня черные волосы.
  А вот степенно идут две женщины под присмотром толстого молодого парня.
  В парне нет ничего необычного, а вот женщины, которых он сопровождает, останавливают взгляд. Они в черных платьях и шароварах, собранных на щиколотках, лица закрыты платком, тоже черным, на лицах черные очки. Точно таких же женщин мы видели, когда посещали дворец Султана. Может быть, это те же самые, а может быть и нет. Понять невозможно.
  Чемоданы за ними везет носильщик.
  Таких женщин нигде, кроме Стамбула, я не видела. В Анталии мы пару раз проходили деревни, там женщины были с открытыми лицами. Правда, они купались в платьях.
  Женщины в черном прошли, минута бежит за минутой, а деда с внучкой нет и нет.
  Когда я начинаю придумывать всякие немыслимые несчастья, могущие произойти с Ариной и Лешей и не позволяющие вернуться, они появляются.
  Оказывается, Арина захотела есть (еще бы, не завтракала), и они были в буфете.
  - А я думала, у кого-то из Вас понос, и вы застряли в туалете, - сержусь я.
  Дед с внучкой, показавшись мне, снова уходят. Алексей хочет поменять оставшиеся лиры обратно на доллары и выменивает 18 долларов.
  Потом мы регистрируемся, проходим таможенный контроль и смирно сидим за столиком в кафешке, ничего не покупая. Ждем вылета.
  Минут через пятнадцать Арина начинает стонать, ей хочется пить.
  Денег у Леши нет. Выменял лиры на доллары. Я выворачиваю карманы, нахожу три лиры, отдаю металлические кружочки Арине.
  - Может быть, на воду хватит, - неуверенно говорю я. Арина с Лешей уходят к стойке, Арина возвращается с бутылочкой воды.
  ?- Стоит пять лир, но ей дали за три, - сообщает Алексей.
  И мы смеемся. Здесь хорошо относятся к детям и тем, у кого нет денег.
  В самолете жуткая жара, турки не разрешают включать кондиционеры, пока не заведут двигатели.
  Это большой минус в обслуживании аэропорта, я вынуждено стою рядом со стюардессами до той поры, пока они не закрывают двери.
  Летим аэрофлотом, говорим на родном языке, девочки стюардессы капают мне корвалол, чтобы я вынесла взлет.
  В Шереметьево нас встречали Валера и Катя.
  Мы сообщили, что привезли им рахат-лукум, как они и заказывали.
  - Леша даже ходил за ним на египетский базар, - добавила я.
  В результате оказалось, что Катя заказывала не рахат-лукум, а пахлаву. Ей очень понравилась пахлава, когда они были в Стамбуле.
  Ох уж эта Аришка! Все-то она перепутала.
  Но рахат-лукум тоже пошел.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"