Аннотация: Не давайте опрометчивых обещаний, люди. Они вполне могут свести вас в могилу. (Может допишу. Когда-то здесь было в три раза больше, но после того, как я случайно удалила, желания писать не возникало.)
Когда незачем жить. Смертники.
Присказка.
Десять маленьких афроамериканцев.
Десять негритят решили пообедать.
Один вдруг поперхнулся, их осталось девять.
Девять негритят, поев, клевали носом.
Один не смог проснуться и их осталось восемь.
Восемь негритят в Девон ушли потом,
Один не возвратился, остались всемером.
Семь негритят дрова рубили вместе,
Зарубил один себя - и осталось шесть их.
Шесть негритят пошли на пасеку гулять,
Одного ужалил шмель, их осталось пять.
Пять негритят судейство учинили,
Засудили одного, осталось их четыре.
Четыре негритенка пошли купаться в море,
Один попался на приманку, их осталось трое.
Трое негритят в зверинце оказались,
Одного схватил медведь, и вдвоем остались.
Двое негритят легли на солнцепеке,
Один сгорел - и вот один несчастный, одинокий.
Последний негритенок выглядел устало,
Он пошел повесился, и никого не стало.
Агата Кристи, ''И никого не стало''
Введение.
Здравствуйте, дорогие дамы и господа! А знаете ли вы, что такое смерть? Не надо так на меня коситься, я не гот и не самоубийца. Нет, и не чокнутая. Вы не правы, сеньор. Нет, я не свихнулась!! Я же сказала, что не отношусь к данной категории!
Итак, плавно последуем дальше. Что мы знаем о смерти? Цитирую словарь:''...Смерть человека, конец земной жизни, кончина, разлучение души с телом, умирание, состояние отжившего...''*.
* В.И. Даль.
Занятно, не правда ли?
Вопрос, занимающий умы человечества - есть ли жизнь после смерти. Но, сегодня, могу вас обрадовать, нас с вами этот вопрос не трогает. Сейчас мне интересно нечто совсем иное.
Вот почему люди боятся смерти? Даже ярые христиане страшатся этого. Истово веруя в послесмертный рай, они не согласны расстаться с жизнью. Да не трясите рукой, почтенный, все боятся смерти! И вы не исключение! Молодой человек, не надо мне рассказывать про свою душевнобольную тещу, бросающуюся на нож и каждый раз чудом выживающую. Вы эту историю каждую неделю здесь рассказываете. А знаете, в чем ваша проблема? Анатомию надо было лучше учить.
Впрочем, я удалилась от темы. Сразу говорю, примеры душевнобольных я не рассматриваю. Что вы говорите? Ах, самоубийцы... Выше голову, мессир, найдутся ваши деньги... Самоубийцы... Весьма интересный вариант. И я с уверенностью могу сказать, что самоубийцы очень смелые люди. Сама пробовала. Нет, не получилось, глупый вопрос. Просто, видимо, я недостаточно сильна для такого поступка или недостаточно отчаялась тогда...
Итак, зачем я подняла эту тему. Просто, интересный момент то, что человек привыкает к своей смерти, Точнее, к ее ожиданию. Знаете, когда я была маленькой, я, когда вспоминала о смерти, тряслась, как осиновый лист, и ревела в подушку. Да, вы правы, я не перестала ее бояться. Просто привыкла к ней. Перестала ее так ясно ощущать. У меня за один год умерло около трех любимых существ, без которых я не воображала жизни, причем умерло подряд. Не успев засыпать, рыли... К тому же, ожидание примиряет с неизбежным. И, смотря на пораженное болезнью безмолвное тело, поневоле перестаешь считать его тем великолепным человеком, каким оно когда-то было, а, вспоминая об этом, покрываешься мурашками с ног до головы. Почти над всеми посиделками со смертельно больными витает дух обреченности, иначе говоря, покорности, привычки. Привычка и страх в одном - весьма необычное сочетание, дающее в итоге взрывоопасную смесь. И если будет этот самый взрыв...
А знаете, к чему я веду? К смертельному безумию. К дикому, бесшабашному, полусумасшедшему, безграничному, безбашенному веселью. К такому веселью, с которым смертник проматывает все свои деньги, чтобы, как говорится, гульнуть напоследок. Веселью, поборовшему даже безумный страх перед смертью, даже инстинкты. Веселью, чем-то похожему на замедленную истерику, вот только слезы превращаются в смех. Именно о таком веселье расскажу я вам сегодня.
Итак, в те времена мне было шестнадцать лет...
Собственно, зарисовка...
- Княгиня, к вам посетитель.
Услышав невыразительный голос дворецкого, я молнией слетела по лестнице, изо всех сил стараясь делать это плавно, сохраняя остатки собственного достоинства - а вдруг это не она.
Но это была она. Я плюнула на приличия и перепрыгнула через перила, мягко приземлившись на пол большой гостиной в семи шагах от невысокой необычайно красивой девушки, больше всего похожей на фарфоровую статуэтку. Я была поражена до крайности: и это Окитсара?!
- Китса!
- Неля! - Окитсара как-то неестественно улыбнулась и поклонилась мне.
- Ты нечто! - возмутилась я и, несмотря на вялые попытки сопротивления, обняла свою лучшую подругу. - Мы не виделись десять лет, а ты мне кланяешься?!
- Вот именно, Анелина, мы не виделись десять лет! Откуда я знаю, как изменился твой характер за это время? Ты, все-таки училась в пансионате благородных девиц!
- Скорее, благородных господ.
- Что?! - вытаращила глаза Китса.
Я покосилась на дворецкого (он верный, но отец обещал уши ободрать, если это станет известным кому-нибудь еще. Ну, Китсе, можно) и взяла девушку за рукав.
- Слушай, пойдем в мою комнату.
Мы поднялись на второй этаж и прошли в просторную светлую комнату. Я невольно сощурилась: прямо напротив входа было окно во всю стену, загораживаемое шторами только на ночь, и солнце било в глаза, давая преимущество во времени обитателю комнаты.
- Присаживайся. - Я указала на диванчик, кое-как втиснутый между кроватью и трюмо. Сама, по-привычке, уселась за стол, спиной к солнцу, чтобы видеть лицо собеседника (а он мое не видит) но, опомнившись, присела рядом с подругой и позвала служанку.
- Ну, рассказывай. - Глаза Китсы горели нетерпением.
-Ага, щас, - ехидно протянула я. - Сначала ты.
Китса состроила рожицу, но послушно рассказала. Я недоумевала - раньше потребовались бы, по крайней мере, минут десять, чтобы уговорить ее подождать. Чего же в ней сотворили в этом училище...
Оказалось, что многое. Это училище для служанок (да, пришла же кому-то в голову блажь - воспитать идеальную прислугу) отличалось строгостью и порядочностью нравов. Там было всего два здания, для мальчиков и для девочек. Почти весь день был занят уроками, так что времени на развлечения и личную жизнь почти не оставалось (несмотря на это влюбчивая Китса успела обзавестись женихом, которому обещала ''писать все-все'' и ''любить вечно''). Муштровали там их знатно - между прочим, оказалось, что в нашем доме игнорируют, по меньшей мере, две тысячи правил - и, по крайней мере, раз в неделю проводили проверку. За ошибки наказывали телесно.
- Ужас какой! - всплеснула руками я.
- Вроде для того, чтобы мы привыкли к последующим наказаниям у хозяев, ну, и выучили урок, соответственно.
- Кошмар! - повторила я. У меня было очень живое воображение.
- Ладно, давай рассказывай, я вся в нетерпении.
- Да тут и рассказывать особенно нечего. Привезли меня в этот институт. Там тоже было два отдельных здания - мальчикам и девочкам. Но была уйма свободного времени, которого совершенно нечем было занять, кроме чтения ужасных сопливых романов (не просто любовных, но сопливо-любовных). Месяца три я читала, вышивала, вязала, шила, пела, танцевала, читала, вышивала, вязала, шила, пела, танцевала, читала, вышивала... На четвертый месяц я находилась в тихой ярости, выражая ее выливанием содержимого ночного горшка, на голову сновавшим мимо спален девушек преподавательницам и множеством других мелких пакостей. - О, в шесть лет я была гениальным ребенком! - К концу пятого месяца ко мне опасались приближаться - я ВЫЛА (Хочу к папе, дедушке, бабушке, прабабушке... Ой, она умерла. Не хочу к прабабушке!). В начале шестого я поняла, что двинусь и, собрав манатки, сбежала. К мальчикам - я учиться хотела!
Став Скиреллом (своим кузеном) начала учиться ''на мальчика''. Поначалу все шло ужасно - после стольких дней безделья заниматься до поздней ночи и высыпаться только по выходным (через каждые три дня) - чтение, география, письмо, три языка, математика, фехтование... Причем, в женском институте я одурела до такой степени, что поначалу порывалась сделать реверанс и спеть песенку про ''маленького сладкоголосого певуна''.
Сначала занятия шли не очень. Мозг, привыкший к полной отключке, категорически отказывался воспринимать информацию в таком объеме. Замечания, вечные стенания типа ''возьмись за ум''... Меня добило высказывание педагога по любимому предмету - математике: ''Мальчик не без способностей, но такой глупый...''. Я взъярилась, натянула веревку поперек порога его комнаты, а потом, глядя на несчастного хромающего старичка, пришла в ужас.
...Знаете, дети, порой бывают более жестокими, чем палачи, но хуже, когда они не осознают этого до самой смерти...
Прокляв себя последними словами, я удалилась в библиотеку и, вместо незаслуженного отдыха в выходные, сутки с лишним корпела над учебниками (поесть мне приносил Киритад, мой новоприобретенный товарищ). Х-ха! Лица учителей и согруппников надо было видеть, когда я, признанная двоечница, без запинки отвечала то, что не могли сделать даже самые умные (тот же Киритад).
...Должна вам заметить, что так называемый класс ''ботаников'' весьма необычен. Многие видят выгоду в дружбе с ними из-за списывания. Могу сказать, зная по собственному опыту, что помимо вышеупомянутого, ботаники (по крайней мере, мои знакомые) весьма ехидные и веселые особы. С ними я смеюсь так, как не могу смеяться с другими - искренне, от всей души, тихо визжа и сползая от хохота по стенке. На то они и ботаники, что тупых, несмешных шуток у них не бывает. Может, они и не идеал, но вопреки устоявшимся стереотипам, сегодняшние ботаники - люди современные, которые НЕ откажутся пойти на дискотеку ради консилиума по биологии...
Немного подпортило картину триумфа то, что я заснула на последнем уроке.
Итак, прочитав за сутки в библиотеке то, что не могла осилить в течение четырех месяцев, я искренне недоумевала, как могла быть такой глупой. Несколько незамеченных мелочей, недостойных упоминания, надолго испортили мне жизнь, после чего я приобрела привычку проверять чужие слова. Далее моя учеба проходила весьма неплохо.
Должна заметить, что после моего побега меня весьма тщательно искали, не догадавшись посмотреть под самым их носом. Правда выявилась лишь четыре года спустя. Однажды декан нашей группой вызвал меня к себе и прямо поставил вопрос: Девушка я или нет. Я помялась, но, видя, что правды не скрыть выложила все. Декан долго смеялся, а потом повел меня к директору. Тот сначала орал, потом читал лекцию. Вконец выдохнувшись, он решил написать отцу. Когда тот приехал, они о чем-то долго беседовали в его кабинете. Отец вышел мрачный, и сначала хотел надрать мне уши, но, когда я сделала замечание насчет того, что с большими ушами я буду некрасивая, и ко мне никто не посватается, устало взмахнул рукой и высказался в духе ''черт с тобой, учись''.
Минута моего позорного триумфа была, когда меня, по такому случаю затянутую в платье, представляли, как бывшего старого ученика маркиза Скирелла Д'Орсье и будущую новую ученицу Анелину Гарсиа, графиню Ми'Риттассо. И второй раз за все годы моего обучения, я наблюдала ТАКИЕ лица у моих высокопоставленных согруппников.
После моего раскрытия, некоторые перестали считать меня ''этим худосочным придурком'' и (через пару лет) стали в грубой форме ''женихаться''. Чтож, пара уколов шпаги, и они вспоминают, что на фехтовании я одна из лучших.
Итак, я доучилась и приехала после десятилетней отлучки домой, - закончила я свой рассказ и посмотрела на Окитсару.
Та встряхнула головой, отгоняя видения рассказа и произнесла.
- Здорово. - Она чуть-чуть помолчала, а потом предложила: - Пойдем-ка в ресторан.
Чем могут заняться две молодые красивые девушки, кроме строяния глазок потенциальным женихам (видимым ими в каждом прохожем противоположного пола и их возраста)? Правильно, пойти по магазинам. А, как известно, женщины имеют некую страсть к собирательству, сохранившуюся со времен пещерных людей. Но если эти женщины приехали из дичайшей провинции, в которой они не видели нового, сшитого профессиональной портнихой, и, главное, красивого платья уже десять лет... Вполне невинный поход по магазинам оборачивается в грандиозную битву с чемоданами и каретами. И усталый возница третьего по счету экипажа в усталости вытягивает ноги, пока ''эти дурные девицы'' с маниакальным блеском в глазах несутся к очередному магазинчику.
- Черт! Все. - Я устало откинулась на спинку сиденья и махнула кучеру. Конечно юной леди не пристало ругаться (если уж на то пошло, я и не имела права знать такие слова, не то, что употреблять их. Но десять лет живя под одной крышей с потомственными аристократами мужского пола, чего только не наслушаешься), но я до такой степени выдохлась и была разочарована...
- Чего?
- Деньги закончились.
- И правильно. - Китса вяло ухмыльнулась и ткнула в окно - Во.
- Ну, - я не менее вяло повернула голову и подпрыгнула на сидении - Е...жики прыгают! - как я уже говорила, знать потомственных дворян довольно-таки поучительно - До самой луны. Но не достать им, хоть как постарайся... - Должна пояснить, что причина моего изумления крайне проста - было уже темно, а я обещала отцу вернуться в полдень.
Окитсара ошарашено уставилась на меня:
- Это чо?
- Ну просто у нас в институте были очень строгие преподаватели, строго следящие за выполнением речевых норм. И если у кого-то с языка слетало это слово, а рядом был преподаватель, мы начинали декламировать стихи, выражающие крайнюю степень нашего изумления и начинающиеся с той же буквы. Один учитель нам заметил, что детский стишок про ежиков в нашем исполнении приобретает какой-то иной, даже можно сказать, неприличный смысл...
Так, травя разные байки, мы доехали до дома.
Дом, несмотря на поздний (относительно) час был освещен огнями как в рождественскую ночь. По аллее туда-сюда бестолково сновали слуги. Все, увидев нас, делали огромные глаза и открывали рот, впрочем, не издая ни звука, как бы мы не старались его из них выбить.
В доме также царил бардак, как в трактире перед приездом королевского проверяющего. Все бегали, и лишь в середине, со скорбными лицами, стояла группа людей, навевая мысли о утесе среди бушующих волн. Правда сейчас мне было не до любования: беспокойство все сильнее и сильнее снедало меня...
- Что случилось? Быстро! Отвечать! - я схватила за руку дворецкого. Он что-то залепетал было, но потом замолчал и несчастными глазами побитой собаки уставился на меня. По его старому морщинистому лицу текли слезы.
Меня кто-то тронул за плечо.
- Госпожа Анелина, пойдемте.
Я требовательно взглянула на капитана стражи, но тот только еще сильнее дернул меня за рукав. Я послушно пошла за ним.
Чем глубже в дом мы уходили, тем меньше становилось людей. Я проходила мимо редких слуг, усевшихся где попало, смотрела на ух лица, покрытые такой глубокой печалью, что сразу было понятно, что их горе, в отличие от горя людей, встреченных мной ранее, неподдельно.
Но по ком они могли так страдать? Я недоумевала. Но, внезапно, сквозь рой сумбурных мыслей прорвалась одна, не обещающая мне ничего хорошего. Только не...
Я уже замечала, куда так целенаправленно движется стражник, сверяла путь... И он сходился. Хотя нет, здесь он повернул не туда! Я была не права! В душе закипела какая-то ликующая радость, которая натолкнулась на барьер и резко замолчала, провалилась в какой-то непонятный вакуум при виде двери, обитой красным деревом, такой знакомой двери...
Как часто я, стоя рядом с ней натирала ее пальцами, ждя, когда повернется ручка и такой усталый голос произнесет:
- Ну что ты опять наделала, а?..
Голос, который больше мне ничего не скажет... Голос отца.
Что ж, будь я проклята, если это так!
И ведь, буду...
- Похороны через неделю, графиня.
- Хорошо. - Бесцветным, ничего не выражающим голосом произнесла я.
- Графиня...
- Я же сказала, хорошо!
- Но...
- Вон! - я устало повернулась, чтобы взмахнуть рукой - выказав там самым свое раздражение