Аннотация: Мрачное средневековье. Уединенный рыцарский замок. И некто, одержимый жаждой мести, начинает безжалостный отчет убийств.
Перед Страшным судом
Священник зашел в комнату и остановился около двери.
- Вы звали меня, святой отец?
Лежащий на кровати седой старик с изможденным лицом приподнял руку и проговорил:
- Подойди и сядь рядом... Чувствую, мои земные годы приблизились к концу. Я позвал тебя, дабы исповедаться и причаститься.
- Но, по чину ли мне? Там...
- Это не им решать, - резко оборвал старик. - Ты - мой духовник. Тебе и поведаю тайну, которую ты унесешь в могилу...
Голова Питера была повернута набок, а рот слегка приоткрыт. Обычная поза спокойно спящего человека. Утренний свет, проникавший через небольшой проем в наружной стене* (*в описываемый период помещения замков не имели окон, их заменяли небольшие узкие проемы в стенах для дневного освещения и вентиляции воздуха), не столько освещал маленькую комнату, сколько создавал полумрак. Наставник наклонился над трупом и осторожно, одними пальцами, отодвинул конец седой бороды, открывая шею. Лишь теперь стал заметен узкий разрез, рассекавший горло почти от края до края. Верхняя часть серой льняной рубашки пропиталась кровью и не успела подсохнуть в районе ворота - это означало, что убили Питера недавно, перед рассветом... Сдерживая тошноту, я испытал смешанное чувство омерзения и облегчения, как при виде раздавленной гадины...
Старик замолчал. Потом, тяжело вздохнув, продолжил:
- Это воспоминание постоянно преследует меня последние дни. И облегчения нет, лишь тяжесть и тошнота... Но, прости, я не с того начал. Я должен объяснить, почему мне так важно успеть рассказать именно об этом... Грехов на мне много, но в одних я уже каялся, а другие не так тяжки, чтобы вспоминать о них перед смертью. Но есть, есть, брат мой, одна неизбывная вина, которая не дает мне спокойно покинуть этот мир и предстать на суд Господний: вина перед моим благодетелем и наставником, отцом Иеронимом... Слушай и не перебивай, какой бы странной и даже невероятной не показалась тебе моя исповедь. Я должен успеть...
Древняя мудрость гласит: детство - всегда дорого. Но мое детство было омрачено невзгодами и лишениями. Рано потеряв родителей, я несколько лет скитался с цыганским табором, добывая на пропитание мелким воровством и попрошайничеством. Как-то в одном городке, приметив на улице упитанного монаха со здоровенной булкой в руке, я осмелился попросить у него кусочек. Цыгане говорили мне: толстые люди часто бывают добродушными, особенно - на полный желудок...
Монах посмотрел на мою протянутую руку и спросил:
- Как тебя кличут, отрок?
- Мартин.
- Молитвы знаешь?
Я с готовностью кивнул.
- Прочти.
Набрав в легкие воздуха, я скороговоркой выпалил:
- Через крестное знамение от врагов наших освободи нас, Господь наш. Во имя Отца, Сына и Святого духа. Аминь.
- Ух, ты, какая длинная! - он с усмешкой прищурил глаза. - И кто тебя научил?
- Матушка.
- А разве матушка тебе не говорила, что попрошайничать - грешно? Человек должен зарабатывать на хлеб трудом праведным, если не калека. Ты, конечно, еще юн, но разве родители тебя не кормят?
- Нет у меня давно ни отца, ни матери, - со слезой в голосе, как учили цыгане, проныл я. - Убили их злые люди.
Я назвал родную деревню. В лице монаха что-то изменилось.
- То-то мне почудилось - говор знакомый. Мы с тобой похоже, из одних краев. Коли не врешь. А чьи это владения?
- Его светлости графа Абруса.
Он качнул подбородком, как будто в такт каким-то своим мыслям. Затем, не говоря ни слова, отломил большой кусок булки и протянул мне. Я тут же схватил подаяние и, давясь, начал есть. Мой благодетель грустно смотрел на меня и молчал...
Так я познакомился с братом Иеронимом, странствующим монахом доминиканского ордена. Узнав, что я обитаю в таборе, Иероним нахмурился:
- Эти нехристи ничему хорошему не научат, только воровству, да грабежу. Хочешь пойти со мной, пока совсем разбойником не стал? Будешь помогать мне нести слово Божье, а заодно и сам на путь истинный встанешь.
Монах показался мне куда добрее и справедливее цыганского барона, и я, недолго думая, принял покровительство и дружбу нового наставника. В ту минуту ни он, ни я не догадывались о том, каким невероятным и роковым образом Провидение связало наши судьбы. Постигнуть промысел Божий нам обоим еще только предстояло.
Какое-то время мы бродили по дорогам Священной империи, пока не очутились в монастыре около Меца, в Лотарингии. Там мы надолго задержались, поскольку наставник, простудившись, сильно заболел. А когда начал выздоравливать, приор, старый знакомец Иеронима, предложил ему место помощника библиотекаря: мол, в его возрасте пора и постоянную крышу над головой иметь. Поразмыслив, Иероним согласился на предложение настоятеля - годы действительно брали свое. Вдобавок монах-библиотекарь был очень стар и почти не исполнял своих обязанностей из-за слепоты. Вскоре он умер, и Иероним занял его место.
Так прошло несколько лет, в течение которых я нес послушание. Обучившись под присмотром наставника грамоте и письму, я принял постриг и стал помогать Иерониму в библиотеке. Занимался в основном переписыванием старых рукописей, так как быстро проявил способности к каллиграфии. Хотя наставник много общался со мной, о себе он никогда не рассказывал. В монастыре поговаривали, что Иероним происходил из знатной семьи, молодые годы провел при дворе герцога, участвовал в походах, но затем неожиданно ушел в монахи. Что послужило тому причиной - я не знал, а расспрашивать наставника не осмеливался. У каждого - свое прошлое.
Иероним ко мне благоволил и брал с собой, покидая аббатство по особым случаям. Один такой случай представился, когда с просьбой к приору обратился барон Фридрих. Этот уважаемый рыцарь, внезапно озаботившись историей своего рода, решил перенести на бумагу старинные семейные хроники. Запечатленные некогда на пергаментах, они порядком истрепались от времени, сырости и мышиных зубов. Заодно барон захотел составить для потомков собственное жизнеописание. Слабо владея грамотой и навыками письма, он попросил приора прислать в помощь сведущего и опытного человека. Нет нужды упоминать о том, что обращение добрый рыцарь подкрепил обильными подарками аббатству - да не оскудеет рука дающего, ибо gratum est donum, quod venit ante preces* (*приятен дар, который приходит перед просьбой (с латыни)).
Прослышав о просьбе барона, Иероним упросил приора поручить дело ему. Он, как мне казалось, тяготился размеренной монастырской жизнью и всегда использовал возможность развеять скуку и познать что-то новое.
Как обычно, наставник взял меня с собой. Тем более что предстояла работа по копированию текстов, в которой я весьма поднаторел. Если бы я ведал, какое трагическое испытание ждет меня впереди.
По дороге мы угодили в сильную бурю и заблудились. Положение мнилось крайне опасным. Мы еле продвигались в снежной пелене, положившись на чутье лошадей и моля Господа о спасении. И тут моя лошадь едва не уткнулась мордой в ворота замка.
Уже стоял поздний вечер. Дружинник запустил нас в привратницкую, где мы начали отогреваться и обсыхать около очага. Через какое-то время появился слуга барона - пожилой толстяк с писклявым голосом. Он отвел Иеронима и меня в донжон*(*главная башня замка; в некоторых случаях использовалась, как жилое помещение, совмещая функции жилого дома и оборонительного сооружения), где на втором этаже находились покои барона. Фридрих сидел в кресле у камина, накрытый до груди шерстяным пледом. При виде поздних гостей он вяло махнул рукой, указывая на скамейку.
- Не думал я, что придется призывать на помощь посторонних, чтобы составить свое жизнеописание. Собирался заняться этим с моими сыновьями. Младший у меня сильно грамотный, два года обучался в Сорбонне...
Он с хрипом закашлял, приложив ко рту кулак. Потом рассеянно посмотрел на нас, словно забыв, о чем говорил.
- А где ваш сын? - осторожно спросил Иероним.
- Сыновей у меня двое. Да оба отправились в поход за гробом Господним... Уже больше трех лет минуло, как от них ни слуху, ни духу... А я что-то совсем плох стал. Даже и не знаю, дождусь ли их возвращения. Вот и решил за помощью обратиться...
- А ваш капеллан? Разве он писать не умеет?
- Уметь-то умеет, да пальцы у него от болезни скрючило. Ложку в руке с трудом держит, не то, что перо. Стар он уже, как и я... Ладно, я смотрю, вы в дороге изрядно намаялись. К делу завтра приступим. А сейчас вас покормят и устроят на ночлег. Эмилия, моя воспитанница, вам все покажет.
Эмилия оказалась молоденькой черноволосой девушкой, на вид - пятнадцати-шестнадцати лет. Она довела нас до трапезной, расположенной на первом этаже сразу у входа в башню, и ушла на кухню. Вскоре на нашем столе появились две миски теплой похлебки, тарелка с кусками хлеба и кувшин вина. Мы сотворили молитву и принялись за скромный ужин.
Сноровисто опростав миску, Иероним умиротворенно похлопал себя ладонью по животу. Затем покосился на открытую дверь кухни и негромко заметил:
- А ты, Мартин, разумею, изрядно смутился при виде девицы. Неужто так приглянулась?
- Будет вам, учитель, - отозвался я, сосредоточенно вылавливая ложкой разваренный кусок репы. - Что я, девчонок не видел?
Наставник хмыкнул:
- Видеть-то ты их, может и видел... Впрочем, девица и впрямь мила, только грустная, словно обидел ее кто, - он зевнул во весь рот и тут же перекрестился. - Слава нашему Господу. В метель не заблудились, приветили нас добром, теперь бы еще выспаться сладко.
- А Эмилия барону кем приходится? Он сказал - воспитанница. Она что, сирота?
- Видимо, да, как и ты.
Тут, прервав мои расспросы, по винтовой лестнице спустился грузный рыжебородый мужчина. Зыркнув в нашу сторону из-под кустистых бровей, он неторопливо, вперевалку приблизился к столу.
- Это вы, что ли, из монастыря?
- Мы, - с достоинством ответил наставник.
- Я вам комнату приготовил по указанию барона. Кровать там, правда, одна, но для помощника тюфяк принесли. И камин есть, не замерзнете. В этой комнате раньше старший сын барона спал, сейчас она пустует.
"Рыжий" произносил слова отрывисто и грубо. Взгляд его беспокойно прыгал по нашим лицам, словно пытаясь застать нас врасплох.
- Нам понадобится широкий стол. Мартин будет переписывать хроники, - Иероним мотнул головой в мою сторону. - А ты, добрый человек, видимо, кастелян?
Бросив на нас, напоследок, подозрительный взгляд, кастелян неторопливо покинул трапезную.
- На медведя похож, - сказал я наставнику.
- Точно подметил, молодец, - Иероним одобрительно кивнул. - Натура человечья часто проявляется в звериных повадках. Ибо иной человек - тот же зверь, только на двух ногах. Бог в него душу вдохнул, а тело звериными повадками живет.
- А почему так? Ведь Господь создал человека по подобию своему. Откуда в нем звериные повадки?
- Не откуда, а от кого, - наставник насмешливо прищурился. - Да про то к ночи лучше не упоминать. Есть, есть в человеке звериное. Сам порой удивляюсь. Может оттого, что люди среди зверей да тварей всяких обитают? Вот и перенимают у них... Вот, медведь, он какой зверь?
- Сильный и злой?
- Верно. Но еще и хитрый. Вот и Сегунд, полагаю, себе на уме... Чего рот открыл?
- Вы сказали - Сегунд? А откуда...
- ...имя знаю? Успел с привратником потолковать, пока ты лошадей в конюшню ставил. Смотрю, устал ты с дороги, совсем мух не ловишь.
На следующий день слуги принесли в нашу комнату большой дубовый стол, и я занялся перепиской обветшалых пергаментов. А Иероним первую половину дня провел в опочивальне хозяина замка. Барон, измученный болезнью, почти не вставал с постели. Он рассказывал Иерониму о своей жизни, а тот слушал, изредка делая пометки на восковой дощечке. После обеда наставник вернулся в нашу комнату, и я начал, под его диктовку, заносить жизнеописание барона на бумагу.
Работа продвигалась медленно, несмотря на то, что писал я быстро, а Иероним обладал изумительной памятью. Но он часто отвлекался, вступая в поучительные рассуждения и обильно сдабривая процесс вином из кувшина. Сроки работы наставника, видимо, не сильно беспокоили. До ужина я дважды ходил на кухню пополнять кувшин у кухарки Греты - как я понял, Иероним, быстро нашедший общий язык с бароном, выхлопотал для нас особые условия питания. После вечерней трапезы наставник, рассказав мне притчу о вреде чревоугодия, завалился спать, а я продолжил переписывать хроники, пока глаза не начали слипаться.
Примерно в таких же ожидаемых заботах минул и следующий день. Разве что наши содержательные беседы с Иеронимом продолжились и после ужина. Я снова отправился на кухню за вином: Грета пробурчала про ненасытную прорву, но наполнила кувшин живительной влагой. Я обратил внимание на то, что в трапезной, как и накануне, за столом играли в кости Сегунд и слуга барона, толстяк с писклявым голосом. Рядом с ними сидел за столом третий мужчина: седой и сгорбленный, с худыми впалыми щеками. Сам он не участвовал в игре, а лишь наблюдал, часто покашливая в кулак. Около его скамейки стояла железная корзина с древесными углями. "Худой" периодически наклонялся к ней, с хрипом втягивая теплый воздух, словно пытаясь согреться.
Грета, выйдя из кухни, с неодобрением посмотрела на компанию и сказала:
- Венцель, сходи за дровами, сколько можно просить, - потом, покосившись на меня, проворчала: - А ты чего здесь застрял? Ступай к своему святому отцу, нечего пялиться на этих старых бездельников. А то бы помог моему мужу дров натаскать. Он совсем ослаб от болезни.
Я в нерешительности топтался на месте. "Худой" между тем с неохотой поднялся и медленно, шаркая ногами, двинулся к выходу.
- Иди-иди, помоги, - заметив мои колебания, кухарка усилила нажим. - Подождет твой Иероним, не умрет. И без того уже четыре кувшина сегодня опростал.
С этими словами она с выразительным лицом забрала у меня из рук кувшин и поставила на стол. "И, правда, - подумал я. - Помогу больному человеку. Не будет же меня наставник за это ругать?"
Я догнал Венцеля во дворе, на пути к дровяному сараю. Какое-то время мы молчали. Уже в сарае, накладывая дрова в корзину, я спросил:
- Вы служите у барона?
- Все мы - его слуги. Я конюший, как и некогда мой отец, - негромко ответил Венцель. - И тоже, наверное, умру рядом с лошадьми. Мой покойный отец пошел вечером сена давать, да так прямо и помер около стойла.
Конюший внезапно резко согнулся и закашлял: с утробным хрипом, выхаркивая крупные темные сгустки слюны.
- Что за хворь у вас?
- Чахотка, как и у барона нашего. Кровью харкаю, видимо, скоро призовет меня Господь... Эх, грехи мои тяжкие. Спаси и помилуй, - Венцель истово перекрестился, уставившись в угол сарая, будто там висело распятие.
Когда я вернулся с кувшином в комнату, Иероним уже крепко спал. Отхлебнув немного вина, я постоял какое-то время у камина, глядя на огонь, и затушил свечу...
Этой же ночью случилось событие, положившее начало целой череде трагических происшествий - перерезали горло Питеру, старому слуге с писклявым голосом. Труп обнаружил Венцель, когда утром заглянул в комнату приятеля.
Весть об убийстве моментально облетела замок и взбудоражила всех его обитателей, от мала до велика. В долгой истории замка, конечно, всякое случалось. Бывали и жестокие драки, приводившие к гибели их участников. Но вот тайных, под покровом ночи, убийств никто припомнить не мог.
Мы с Иеронимом побывали на месте преступления в числе первых. Наставник, верный своему любопытству, даже успел немного осмотреть труп, но тут появился Сегунд и грубо велел всем убираться. Однако не успели мы дойти до своей комнаты, как нас догнала на лестнице Эмилия. Отчего-то сильно волнуясь, она передала, что Фридрих срочно зовет Иеронима.
- Ступай к нам и сиди, пока я не вернусь и не скажу, что делать, - велел мне наставник. - А я пока выясню, как да что.
После разговора с бароном Иероним появился в комнате хмурый и озабоченный. Опустился на лавку, стоявшую у стены, некоторое время сидел, не говоря ни слова. Затем посмотрел на меня:
- Барон попросил, чтобы я помог Сегунду разобраться. Будем опрашивать всех, вдруг кто, что видел, записи делать... Да, темная история.
- Убийство Питера?
- Не только оно. Немногим позже обнаружили мертвым капеллана, отца Абеляра. Его нашел в часовне дружинник.
- Убитым? - я от волнения выпучил глаза.
- Трудно сказать. Похоже, сам упал и при падении ударился виском об угол алтаря. Такому хилому старику много ли надо? Однако все равно странно. Две загадочные смерти в одну ночь - это много. Особенно если говорить об убийстве Питера.
- А у вас уже есть какие-то догадки, учитель, о том, кто мог зарезать Питера?
Иероним в раздражении махнул рукой:
- Сколько тебе втолковывать, Мартин? Нельзя ни о чем судить, покуда не постигнешь причин происходящего. А как же я могу постигнуть, если только что об этом случае узнал?.. Есть, правда, одно обстоятельство, которое может пролить свет. У Питера пропал кошелек. А все, кого ни спросишь, утверждают, будто Питер был скупердяем, и денежка у него всегда водилась. Смекаешь?
- Вы думаете, его убили из-за денег?
- Про то наверняка говорить рано... Ты, часом, ничего такого не замечал, подозрительного?
Я развел руками:
- Я ведь почти никуда не выхожу.
- И то верно. Ты это, поболтайся сегодня по замку. Послушай, о чем люди шепчутся. Потом мне расскажешь, если чего интересное в ухо залетит... С Эмилией заодно потолкуй, - он усмехнулся. - Чего засмущался? Я ведь сам молодой был, понимаю. Кстати, спрашивал я про Эмилию у барона. Говорит, ее в младенчестве нашел в лесу Сегунд и привез в замок. В то время у баронессы умерла маленькая дочка, и она очень страдала. Вот Сегунд и подобрал сиротку, чтобы баронесса немного отвлеклась и забыла о собственном горе. С тех пор девчонка живет в замке...
Весь остаток дня Иероним вместе с кастеляном Сегундом опрашивал челядь и дружинников. Пришел он в нашу комнату поздно вечером. Я в этот момент сидел за столом и осторожно застругивал кончик гусиного пера коротким перочинным ножом.
Наставник постоял сзади, заглядывая в текст хроники. Затем легонько потрепал меня по голове:
- Молодец. Красиво пишешь, не каждому такой гладкий почерк дается. Господь наградил тебя талантом, и не одним. Если приложишь должные усилия и смекалку, станешь важным человеком... Выведал чего-нибудь?
Я опустил заточенное перо на подставку и пожал плечами:
- Ничего интересного, учитель. Люди ни о чем не знают, лишь поражаются, как подобное могло случиться... Разве что...
- Ну-ну!
- Вчера вечером Сегунд и Питер играли в кости. Я сам видел, когда ходил на кухню за вином для вас. Кастелян был здорово пьян и, как говорят, проиграл Питеру то ли два, то ли три серебряных гроша.
- Хм, многовато, даже для кастеляна.
- А еще болтают, будто Питер ссуживал деньги в рост. И, якобы, Сегунд был ему изрядно должен.
Иероним начал ходить по комнате, заложив руки за спину.
- Так... А вчера у них, чем закончилось?
- Кастелян весьма обозлился на Питера, считая, что тот мошенничает. И набросился на Питера с кулаками. Он бы его поколотил, да их разнял Венцель.
- Вот оно как? Любопытно. Сегунд, похоже, азартен и вспыльчив.
- Вы думаете, это важно?
- Вполне вероятно. Алчность и невоздержанность - извечные причины, по которой проливается людская кровь. Никто не убивает без причины, даже зверь - запомни, Мартин. А чужие деньги - весомый повод.
- А у Питера остались деньги?
- У Питера?.. Нет, денег не нашли. Сегунд возмущался, что ни одного гроша убийца не оставил. И ворчал, что деньги мог прибрать Венцель. Он ведь первым обнаружил мертвого Питера, и у него было время обшарить комнату.
- Может, конюший и убил?
- Ты рассуждаешь, как Сегунд. Он тоже намекал на него. Но я отмел эти подозрения.
- Почему, учитель?
- Слишком глупо. Получается, Венцель сам убил, сам забрал деньги, и сам же еще обнаружил труп? Нет, тут дело хитрее... Постой-постой. Кажется, теперь я понимаю, почему Сегунд намекал на Венцеля. Если кастелян убил Питера, то ему было бы удобно все свалить на Венцеля. Но за одним обстоятельством.
Наставник с задумчивым лицом приложил указательный палец к губам.
- Каким обстоятельством? - не выдержал я.
- Конюший стал очевидцем ссоры. И Сегунду опасно просто так обвинять Венцеля. Ведь тот может в свою очередь обвинить кастеляна. Н-да... А ты ведь важную информацию собрал, Мартин.
- Может, донесете барону?
- Барону? Пожалуй, сейчас нет нужды его беспокоить. Уже поздно. А Сегунд, коли он убийца, до утра никуда не денется. Давай-ка лучше спать. Утро вечера мудренее...
Стянув с ног сапоги, Иероним развалился на кровати и почти сразу захрапел. Подбросив в камин дров, я последовал примеру наставника, уютно устроившись на своем тюфяке поблизости от огня. Но сон наш оказался краток.
Ночью нас растолкали слуги и привели к барону в опочивальню. Тот полулежал на подушках, похожий, при свете свечей, на ожившего мертвеца - худой и бледный. Рядом с кроватью стояли Сегунд и Курт, младший брат Венцеля.
- Что-то случилось? - спросил Иероним, мирно зевая.
- Случилось, - с угрозой пробурчал кастелян. - Где ты находился сегодня вечером?
- Как где? Мы с тобой вместе допоздна опрашивали слуг. Разве забыл? А потом я ушел к себе.
- А где был твой помощник?
- В нашей комнате. Переписывал хроники.
- Ну вот, - мрачно произнес Сегунд. - Они ссылаются друг на друга. А кое-кто видел, как твой помощник вечером бродил около конюшни.
- Я не понимаю, что происходит, - Иероним покосился на барона. - Мы в чем-то провинились?
Барон закашлялся. Повернувшись на бок, сплюнул в миску, стоявшую на тумбе, рядом с изголовьем кровати. Затем откинулся на подушки и прохрипел:
- Мне неприятно говорить тебе такое, Иероним. Но я вынужден посадить вас под арест, пока не завершится разбирательство... Сегодня вечером кто-то убил на конюшне Венцеля. Труп совсем недавно обнаружила Грета, жена Венцеля... Из-за метели за последние трое суток в замке не появлялось никого, кроме тебя и твоего помощника. А убийства начались после вашего появления. Сегунд считает, что виновны вы... Придется вам побыть под арестом. А я направлю гонца к епископу, лишь только дорога позволит. Судить лиц духовного звания мне не положено.
Наставник кинул на меня напряженный взгляд, но промолчал. Очевидно, поворот событий застал его врасплох.
- Сегунд, отведи их пока в дровяной сарай, - Фридрих снова закашлял. - А потом, как вернешься, запри покои изнутри. Береженого Бог бережет.
Когда мы, в сопровождении Сегунда и Курта, выходили из спальни, я заметил в углу Эмилию. Почти сливаясь со стеной в своем светло-зеленом платье, она испуганно смотрела на нас широко распахнутыми глазами...
До утра мы промаялись в сарае, где хранился всякий хозяйственный скарб и дрова. Не смыкая глаз от волнения и холода, обсуждали, как выпутаться из неожиданной передряги. В результате родилось правдоподобное и связное объяснение всей истории.
Сегунд много задолжал Питеру, а тут еще проиграл ему несколько грошей. Ночью кастелян зашел в комнату Питера и убил его, забрав деньги. Но случайным свидетелем преступления стал конюший Венцель. А может, он просто заподозрил Сегунда и потребовал, чтобы тот поделился с ним деньгами Питера. Но кастелян не захотел и, улучив момент, отправил к праотцам опасного свидетеля. А затем решил свалить все на нас, пришлых.
- Что же, вполне допустимый вариант, - подвел итоги ночного бдения наставник. - Н-да... Покуда барон будет подозревать нас, Сегунд заметет все следы.
- А коли ума хватит, то и новые состряпает, - пробормотал я.
- Это как? - Иероним с недоумением посмотрел на меня.
- Например, подбросит в нашу комнату кошелек Питера.
- А откуда ты знаешь про кошелек? У Питера действительно был большой кожаный кошель с вензелем, где он хранил деньги. Но я, вроде бы, тебе про кошель ничего не рассказывал.
- Ну, я так подумал... Вы же говорили, что пропали деньги. Наверное, они хранились в кошельке. Где же еще?
Наставник потряс головой, потом одобрительно хмыкнул:
- Что-то я к утру совсем соображать перестал. А вот ты - молодец, логично мыслишь. Не зря я тебя заставлял читать Аристотеля... Сегунд, коли он - убийца, и впрямь может подбросить нам кошель Питера. Не ума, так хитрости у него хватит. Теперь я ничуть не удивлюсь, если подобное произойдет.
Но моему проницательному наставнику все же пришлось удивиться.
Рано утром, едва прокричали петухи, нас выпустил из сарая дружинник. Ничего не объясняя, махнул рукой в сторону донжона:
- Велено отпустить. Ступайте прямо к барону, он ждет.
На подходе к опочивальне барона мы едва не столкнулись на узкой крутой лестнице с Эмилией. Выглядела она взволнованной, но испуга в ее глазах, как было минувшей ночью, я не заметил. Эмилия даже улыбнулась, хотя и вымученно.
- В новом платье она похожа на василек, - негромко пробормотал под нос наставник.
Тут же, у барона, все разъяснилось. Хозяин замка сообщил, что ночью кто-то зарезал Сегунда. Извинившись перед Иеронимом, барон, не скрывая тревоги, попросил его взять расследование в свои руки. Наставник охотно согласился и немедленно принялся за дело - ведь оказалась затронута его честь. Я старательно помогал. Впрочем, особых усилий и не потребовалось.
Мы сразу определили, что кастеляну нанесли несколько ножевых ударов. Походило на то, будто убийца отчаянно отбивался или, наоборот, в исступлении хотел искромсать Сегунда на кусочки. Причем убийца так торопился, что оставил в теле убитого кинжал. Вдова Венцеля Грета, которую Иероним позвал в комнату, указала, что кинжал принадлежит Курту. Наставник отправил женщину на кухню, велев молчать до поры до времени. Затем присел над трупом на корточки и задумчиво спросил:
- Что ты полагаешь?
- Я полагаю то же, что и вы, учитель, - уклончиво ответил я. - Курт - брат Венцеля.
- Мудрое замечание. Думаешь, Курт убил кастеляна?.. А ну-ка, помоги мне. Давай закинем его на кровать.
Мы перенесли труп Сегунда. Наставник вернулся к тому месту, где лежало тело, и стал тщательно осматривать пол.
- Не пойму. Тут крови почти нет. А одежда кастеляна пропита кровью. Семь ножевых ран. Хм...
В это время через порог тихонечко переступила Эмилия. Она была бледна, но старалась скрыть волнение. Лишь подрагивали кончики плотно сжатых губ. Я ободряюще подмигнул ей и тронул за плечо Иеронима. Тот обернулся.
- А, Эмилия. Ты зачем пришла?
Девушка судорожно вздохнула, но промолчала.
- Что с тобой? - Иероним произнес это мягко, даже вкрадчиво. - Хочешь что-то нам рассказать?
Она кивнула, искоса поглядывая на наставника.
- Так говори, не бойся.
- Я хотела... Вчера поздно вечером я зашла к Сегунду. Барон послал за ним... Я зашла, а он сидит за столом...
- Ну-ну.
- Сидит и считает деньги. Много денег - золото и серебро. Увидев меня, сначала вздрогнул. Но потом успокоился. Сказал: "Видишь, Эмилия, сколько у нас денег? Выйдешь за меня - станешь богачкой. Но пока не болтай никому. Поняла?" Я спросила: "А откуда у вас столько денег?" - "Накопил, - говорит. - Только ты, дурочка, не болтай. Людям не надо знать. Они жадные и завистливые. Ясно?"
Она замолчала. Иероним почесал бороду.
- Я вот что не понял, Эмилия. Ты собиралась за Сегунда замуж?
- Да. На субботу было назначено венчание.
- Вот оно как... А скажи, у Сегунда на столе лежал кошелек?
- Да. Даже два.
Мы втроем обшарили всю комнату, но обнаружили только пустой кошелек Сегунда.
- Ладно, - сказал наставник. - Я, кажется, догадываюсь, как было дело. Надо идти к барону, пока Курт еще чего не натворил. Ступай с нами, Эмилия, расскажешь, что видела.
Мы направились в опочивальню Фридриха, где Иероним сразу изложил свои соображения:
- Сегунд убил Питера после ссоры. О том прознал Венцель и стал требовать с кастеляна деньги. Но, опасаясь Сегунда, Венцель сообщил о своих подозрениях Курту. Когда Курт узнал о гибели брата, он решил отомстить той же ночью. Несколько ударов, нанесенные Сегунду, подтверждают то, что убийца находился в ярости - вся одежда пропитана кровью. А Эмилия видела у Сегунда много монет и два кошелька на столе.
Барон удивился и расстроился.
- Сегунд убил Питера из-за денег?.. Мне бы и в голову не пришло подозревать его. Но зачем он хранил кошелек Питера?
- Думаю, чтобы подбросить его в нашу комнату.
- Подбросить вам? - Фридрих озадаченно уставился на Иеронима.
- Да, чтобы свалить убийство на нас.
- Может, он это давно задумал? - робко добавил я.
Иероним глянул на меня с неодобрением, но барон поднял указательный палец:
- Говори.
Я сделал полшага вперед:
- Я так поразмыслил. Может, Сегунд и вовсе давно хотел прибрать деньги Питера, да ждал подходящего момента?
Фридрих задумался.
- Понимаю. Теперь - понимаю... А ты - смышленый, парень. То-то Сегунд с первого дня невзлюбил тебя. Жаловался, что ты все время по замку бродишь, будто вынюхиваешь что... Получается, Сегунд сразу против вас замышлял? Да не успел. Сначала ему помешал Венцель, потом... Подожди... А где подтверждения тому, что именно Сегунд убил Венцеля?
Наставник приоткрыл было рот, но барон смотрел на меня, и я рискнул опередить Иеронима:
- Зачем бы Курт стал убивать Сегунда, если бы не был уверен в том, что кастелян зарезал его брата? Знамо, Венцель предупредил Курта, и тот отомстил. Кроме того, Венцелю, как и Питеру, перерезали горло. Их обоих зарезали, словно баранов.
- Действительно так. Но почему Сегунд перерезал им горло?
- Наверное, чтобы не успели закричать.
Фридрих побагровел и прохрипел:
- Вот негодяй! Воистину, никогда не знаешь наверняка, что творится в душе даже близкого слуги... Ты говоришь, Иероним, что убийца Сегунда находился в ярости?
- Он колол кастеляна, будто потерял голову.
- Похоже на то. У Курта и раньше случались приступы бешенства. А за брата он всегда стоял горой, - подтвердил барон. - А что ты думаешь о смерти Абеляра?
Наставник сосредоточено почесал бороду.
- Про то твердо судить не могу. Сдается мне, что сознание у него помутилось, вот и упал оземь. Как учил римский целитель Гален, по жилам человека совершает круговорот кровь, питающая жизненную и психическую пневму. Последняя находится в мозгу и нервах. Коль пневма питания не получает, сознание человека мутится. Со старыми людьми такое часто бывает.
- Почему?
- От старости. Как дерево сохнет от времени, исчерпав установленный срок, так и человек пересыхает в жилах. От того память слабеет и члены мерзнут.
Барон покачал головой, словно подтверждая слова наставника, и с грустью в голосе произнес:
- Верно говоришь. Вот и я мерзну постоянно, даже у камина... Я слышал о твоем уме и проницательности, Иероним. Но действительность превзошла все ожидания. Чем я могу тебя отблагодарить?
- Мои труды не стоят благодарности, - скромно ответил наставник. - Все, чего мы добиваемся, зависит от воли Всевышнего.
- Истину говоришь. Пусть будет так.
По распоряжению барона Курта схватили и посадили в темницу в подвальном этаже донжона. Брат Венцеля отрицал обвинение, но факты изобличали его. Осмотрев немедля комнату Курта, мы нашли под матрасом кожаный кошель Питера, набитый серебром. Видимо, Курт забрал его у Сегунда.
- Видишь, Мартин! Чего я тебе указывал? - вопросил наставник, потрясая кошельком. - Алчность и зависть - вот пороки, толкающие человека на любой грех, даже смертоубийство. Недаром эти гнусные пороки входят в число смертных грехов.
Помолчал и добавил:
- Впрочем, я на месте папы к ним присовокупил бы и глупость. Не могу понять: как Курт мог оставить кинжал в теле Сегунда? По нему не скажешь, что он глупец. Я с ним разговаривал пару раз, и он показался мне смышленым парнем. А тут такая недальновидность.
- Возможно, Курта кто-то спугнул, и он поспешил скрыться с места убийства? Да и кошель... Разве это не argumentum ad rem?
- Кошель? - Иероним подкинул кошелек на ладони и как-то странно хмыкнул. - Аргумент к делу, говоришь?.. Что же, может ты и прав. Взгляну-ка я еще разок на нашего покойника. Глядишь, и шепнет чего на ухо... Что с тобой, Мартин?
- Вы это серьезно, учитель? Разве покойники разговаривают?
- Смотря с кем. Да ты прямо побледнел. Шучу я...
- Мне идти с вами?
Иероним долго молчал, почесывая бороду.
- Пожалуй, не надо. Без тебя справлюсь, коли ты покойников боишься. Лучше выйди на двор, подыши на морозе... А потом садись за хроники. Иначе мы с тобой тут до Рождества застрянем.
Но события разворачивались стремительно. На следующий день в замке внезапно появился безземельный рыцарь Рихард, племянник барона. Он добрался до места, несмотря на переметенную дорогу, порядком измучив себя и коня.
Почти тут же выяснилась причина его спешки - Рихард, едва вернувшись из военного похода, торопился предложить руку и сердце Эмилии. Барон дал согласие и даже пообещал небольшое приданное. Эмилия, буквально, светилась от счастья.
- Этот Рихард, видно, славный парень и настоящий рыцарь, - заметил, узнав о помолвке, Иероним. - Полюбил девушку и сдержал слово, несмотря на то, что она простолюдинка.
- Но ведь это неравный брак.
- Неравный? Как сказать. Рихард - сын третьего, самого младшего брата Фридриха. Тому после отца ничего не досталось, всю жизнь промышлял набегами, не гнушаясь и разбоем на большой дороге. Так и сгинул где-то, оставив Рихарду лишь развалившийся дом... Так что у него даже клочка земли нет. Вот и подвизается вассалом у Фридриха. А барон богат, земель больше, чем у графа Абруса. Может Рихарду и деревеньку подарить.
- А откуда у барона столько земли?
- Все благодаря покровительству герцога. В свое время Фридрих в сражении спас сюзерена от верной смерти. В то время у герцога дочь подоспела на выданье. Он ее, правда, сначала собирался выдать за сына графа Абруса, да... В общем, не важно. В итоге на девице женился Фридрих. С тех пор его владения увеличились едва ли не втрое.
- Выходит, покойная баронесса, воспитавшая Эмилию, была дочерью герцога?
- Именно так, Мартин... Конечно, Эмилия - всего лишь воспитанница, да и Фридрих, после смерти жены, девчонку не сильно балует, но Рихард-то ему племянник. Глядишь, и разживется деревенькой под свадьбу... Но дело не только в этом. А может - и вовсе не в этом. Любовь, Мартин, вот - страшная сила.
Произнеся это, наставник вдруг нахмурился и впал в глубокую задумчивость. Он сидел на кровати, а я за столом, не решаясь его беспокоить. Даже писать перестал, чтобы не скрипеть пером.
Но в тот момент Иероним больше ничего не сказал. Какое-то время он продолжал сидеть на кровати, потом, все с тем же задумчивым видом, встал и направился вон из комнаты.
- Учитель, - я попытался остановить наставника, чтобы выяснить причину его непонятной обеспокоенности, но он только сердито махнул рукой.
Я продолжил свою работу, но без особой охоты. Я отчего-то сильно нервничал и даже умудрился поставить большую кляксу. Лист бумаги был безнадежно испорчен, несмотря на все мои старания удалить чернильное пятно. После этого я совсем расстроился и прекратил перепись, чтобы не наломать еще больших дров. Ведь бумага была дорога и барону, насколько я знал, привезли несколько сотен листов аж из Кастильского королевства.
Мне хотелось выйти из башни и погулять по замку, чтобы как-то развеять тревожные мысли. Но я боялся, что наставник внезапно вернется и, не застав меня на месте, разгневается. Что-то подсказывало мне, что Иероним и без того будет сегодня не в духе, и лучше не давать ему дополнительных поводов для раздражения.
Предчувствие меня не обмануло. Наставник появился в комнате через несколько часов, под вечер, и грузно опустился на кровать. Когда он заговорил, я невольно поежился - таким резким и холодным показался мне его, обычно добродушный, голос.
- Сдается мне, Мартин, что мы совершили ошибку в своих умозаключениях.
- Какую ошибку, учитель?
- С того момента, как подозрение пало на Курта, у меня не шла из головы одна несуразица. У Курта мы нашли кошелек Питера. Значит, некое время порыться в вещах Сегунда он имел. А вот свой кинжал из трупа вытащить почему-то не успел. Тебе не видится подобное странным?
Я сделал паузу (зная, что наставник не терпит спешки), затем рассудительно заметил:
- Вы сами указывали, учитель, что люди, волнуясь, могут совершать странные поступки.
- Верно. У тебя хорошая память, Мартин... Но я тебе указывал и другое: если хочешь докопаться до истины, всегда обращай внимание на поведение человека. Коли он ведет себя разумно - значит, и твои рассуждения верны. А вот если поступок человека мнится тебе странным, нужно обязательно найти разумное объяснение. Вот я и попытался... Так как мое сомнение вызвал кинжал, то я решил снова внимательно осмотреть труп Сегунда. Помнишь, я тебя тогда отправил на улицу, а сам вернулся в комнату Сегунда?
- Да. Но мы ведь перед этим вместе осматривали тело.
- Верно. Но, как выяснилось, упустили из виду существенную деталь. А потому упустили, что не исследовали внимательно раны.