Они дружили с детства, она - девочка рыжеволосая, казалось всегда весёлая, счастливая, она - звонкий беззаботный детский смех, карие красивыё глаза. Они были ровесниками, всегда играли вместе, бывало, приходилось играть ему с другими детьми, и он тогда понимал, что она другая, не как остальные дети.
В тот день он увидел впервые, как она плачет, и долго пытался успокоить её и узнать, кто её обидел, но... Он так никогда и не узнал той её тайны, впрочем, кажется смог её успокоить.
Перед самым своим днём рождения, тогда ей должно было исполниться восемь, положили её в больницу в тот же самый день, когда его мать купила ему книгу на немецком языке, книга называлась "Алые паруса". Увидев книгу, он уже знал, чем порадует именинницу, и был уверен, что родители согласятся с его желанием. Но это было после, настал вечер, закончился день, им предстояли светлые годы, тогда все ещё были, были рядом, были живы. Мальчик уснул, тёплая ночь открыла звёзды, сквозь открытые ставни окон в комнату входил прогретый летний воздух, где-то в траве, совсем рядом с окнами трещал кузнечик. Комнату освещал лишь тихий свет лампады, мать его о чём-то горячо и трепетно молилась, горячо и трепетно.
Дети были из совершенно разных семей. Она была простой весёлой девочкой с красными волосами, он был сыном протоиерея, а она была еврейкой, семья её ходила в синагогу. Он был сыном настоятеля храма, а она ни разу не была в церкви.
Дни детства проходили в тепле радости и в горе, в играх и в одиночестве. В один из светлых солнечных дней, когда он стоял, как водится по праздникам, в алтаре пришло ему на ум что огромная красная завеса, закрывающая царские врата иконостаса и есть красные паруса.
Тёплый ветер, через открытое окно веял свежим прогретым воздухом, сегодня он после службы пойдёт в больницу подарить ей книгу. Красные немецкие буквы на синем фоне напоминали ему гимназию и потому воспринимались им с прохладцей, впрочем, он знал ей книга понравится, ведь немецкий она знает с детства. Буква "Т" в слове ROTE (алый, нем.), была выведена в виде мачты и по форме напоминала крест. Сегодня он, её лучший друг ни разу не побывавший у неё дома имел возможность поздравить её с днём рождения, вручить подарок. Теперь, когда она лежала в больнице, он мог это сделать. Немного было только странно дарить книгу содержания, которой ещё не знаешь. Книжку на чужом языке не так уж просто прочитать быстро, даже если читать только первую и последнюю страницу. Сердце наполнялось радостью ожидания момента, когда он сможет вручить подарок. Радость тем казалась светлее, что название книги в его голове связывалось, почему-то с идущей в это время пасхальной неделей. И этот красный крестик по самой середине книжки виделся ему поздравлением "Христос воскресе", поздравлением которое он не мог ей сказать, когда рядом были её родные. Одетый в красный велюровый стихарь, расшитый золотой нитью он о чем то по детски горячо молился, горячо и трепетно просил, чего то, горячо и трепетно. Впрочем, прошло время, и это забылось им и казалось навсегда.
"КАЖЕТСЯ, СЛОВА ТЕРЯЮТ СИЛУ
ПРОПАСТЬЮ ОКУТАНЫ ТУМАНЫ
ЖДУТ ЛИ МАННЫ
ИЛИ СОБЕРАЮТ КРОХИ
МАЛЫМ ИЗМЕРЯЯ СЧАСТЬЕ СТАРЫМ
ДОРОЖА ДНЕЙ СВЕТОМ ТЕМНОТОЮ
ТЕМНОТОЙ НОЧЕЙ НА ВОСКЕ СТЫЛОМ
В НАСТРОЕНИЬИ ДОЛГОМ ОПОСТЫЛОМ Я ОСТАЛСЯ ДО НАЧАЛА ЧАСА
НЕ ПОЛУЧИТСЯ ЛИ СО ВТОРОГО РАЗА
НЕ НАСТАНЕТ, СРАЗУ ЛИ ОСТАВШИСЬ
МЕЖДУ ТЕМ И ЭТИМ, КАГБЫ МЕЖДУ
МЕЖДУ НЕЙ И СЧАСТЬЕМ, СТРАСТЬЮ ГРУСТИ
В РОЛИ, В МАСКЕ ЛИ ИЛИ БЕЗ МАСКИ В СКАЗКИ
В ТОСКЕ ЛИ В РАДОСТИ,
В ТОСКЕ ЛИ В РАДОСТИ
ОДНОЙ ПО РАДОСТИ ТОСКЕ" - написал Сергей Михайлович, красным карандашом на клетчатом листе бумаги, выводя каждую букву заглавной, написал и поглядел в окно. За окном стояла дождливая промозглая осень, красный ещё не осыпавшийся клён тянул свои тонкие мокрые ветки в сторону, куда ветер нёс осеннюю морось. На дрожащем стекле двигались капли. В комнате было прохладно.
"Ветер дышит, где хочет" - произнёс Сергей Михайлович, закрыв глаза. Хлопнула дверь, в комнату кто-то вошёл.
-"Представляешь, монашка, недавно их целый монастырь привезли, в камере за ночь посидела, была рыжей, стала блондинкой!" громко произнёс вошедший по повадкам не очень умный, но удачно наглый молодой комиссар, произнёс и дико рассмеялся.
-"Монашка говоришь, ну раз так, допросим " - поменявшись, как будто к некой радости в лице, ответил Сергей Михайлович, положив правую руку на щетинистый подбородок.
-"Допроси, только приказ уже отдан" не снижая юношеской уверенности в голосе, добавил молодой комиссар, поставив горячий чайник на табурет.
Потом они оба пили чай из почерневших металлических кружек, говорили о чём - то. С окна несло холодом, так что даже листок бумаги на столе исчирканный красными строчками приходил в движение.
Юноша явно видел в своём собеседнике предмет для подражания, живого бога. Только, кажется сам этот тридцатидвухлетний бог, старший комиссар этого провинциального городка тяготился этим обожествлением.
Когда она вошла, он узнал её сразу. Они говорили не долго, его вызвали на очередной выезд.
Он вошёл в храм как всегда теперь в папахе с сигаретой в зубах. В храме всё уже вынесли, остались только рабочие скоблить росписи, каким то странным образом осталась висеть катапитасма, красная завеса царских врат.