Писатель Шолохов известен и младенцу:
      Он вострой шашкою грозил Абраму Терцу.
      Ещё при жизни он повёл себя, как гений,
      И обожал, к примеру, нобелевских премий.
      
      За эту премию его не расстреляли,
      Хотя другой бы кто отмазался едва ли.
      Из гущи жизни Михал Саныч брал сюжеты,
      И на один из них исполню я куплеты.
      
      Гремячий Лог мы без труда опишем зараз:
      Он издаля напоминал Буэнос-Айрес.
      Как на досуге вспоминала баба Роза:
      "Чего там не было, так разве что колхоза".
      
      Сказала партия решающее слово,
      На Тихий Дон прислали Сёму Давидова.
      Он был из питерских, и с Лиговки, конечно,
      И кулаков любил не то чтоб слишком нежно.
      
      Прикинув коры на роскошные портянки,
      Он подкатил к их сельсовету на тачанке, -
      С фамильным рашпилем в фанерном чемодане,
      С недостающими передними зубами.
      
      Донской кулак имел другие интересы:
      Тринадцать лет он не читал центральной прессы,
      Особо нервные хватались за обрезы -
      Мол, есть у нас ещё казачее танго.
      
      Семэн двух люмпенов нашёл, бухих и грязных -
      Их не любил никто за службу их у красных;
      Два сапога, как говорится, были пара,
      Хотя Андрюша был воспитанней Макара.
      
      Друзья втроём трясли кулацкие хоромы,
      Навзрыд мычали буржуазные коровы,
      А Сеня, будучи потомственным рабочим,
      Учил донцов пахать и сеять, между прочим.
      
      Своей сознательностью классовой страхуем,
      Он заходил в избу с воздушным поцелуем:
      Мол, щас вам Энгельса и Маркса растолкуем, -
      И всех записывал немедленно в колхоз.
      
      Всё шло прекрасно, но какой же это роман? -
      Покойный Горький был и тот разочарован.
      Чтобы в бестселлеры свою продвинуть книгу,
      Придумал Шолохов любовную интригу.
      
      По воле автора Давидов оторвался
      От изученья мемуаров Карла Маркса
      И, ущипнув одну созревшую девицу,
      Сказал: "С тебя, Варвара, можно удавиться!".
      
      На что она ему тихонечко сказала: 
      "Ты, цыган, видно, что с еврейского квартала,
      Но я достаточно за трУдодень устала
      И мне не надо уже больше ничего!"
      
      В ответ открыв небрежняком "Казбека" пачку,
      Семэн попёр "Авророй" прямо на казачку:
      "Ах, детка, чё там, хоть разок поцеловать бы!" -
      Но Варька "Не! - сказала, - Только после свадьбы!"
      
      Тут воротился дед Щукарь из синагоги
      (Их было, кстати, целых три в Гремячем Логе)
      И объяснил, в чём он расходится с Талмудом:
      Лягушку следует считать кошерным блюдом.
      
      Потом старик шепнул Семэну прямо в уши:
      "Я б вам советовал пришвартоваться к Луше -
      Весьма пикантно будет, при живом-то муже:
      Такое, знаете, салонное танго!
      
      Её мужик своим страстям предался низким
      И овладеть пытался языком английским, -
      Но казаку британский говор не даётся
      И проституткой монополий остаётся!".
      
      В итоге, так и не дождавшись поцелуя,
      Семэн обиделся и проклял посевную.
      Своё либидо укротить не мог он боле -
      И в ту же ночь перепахал большое поле.
      
      Чтобы взглянуть на буревестника такого,
      С Ростова тут же прибыл секретарь райкома, -
      Как все блатные, он любил позадираться
      И встретил Сёму в ресторации у Каца.
      
      Он подошёл к нему походкой пеликана
      И вынул шпалер из жилетного кармана,
      Сказав: "Москва с твоей методою согласна,
      Но по ночам пахать без шпалера опасно".
      
      Семэн сказал: "Когда б газеты дозволяли,
      Так мы б с Макаркой всех давно здесь постреляли.
      А что ты с понтом деловой - вот это скверно:
      Пойдём-ка, выйдем в буерак заместо сквера!"
      
      И вот, пока хлестались два бича в натуре,
      А небо стало, Боже ж мой, светлей лазури,
      Писатель Шолохов вдруг вспомнил о цензуре, -
      На этом кончилось партейное танго.
      
      Всё шло прекрасно, но какой же это роман?
      Чем оживить его - неужто же погромом?
      Как говорил мой дальний родственник Шапиро,
      "От Мишки Шолохова трудно ждать Шекспира!".
      
      Составив список на 600 врагов народа, 
      Два активиста с песней вышли за ворота,
      Неся на цепочке даренный "смит-&-вессон",
      Чтоб обновить его на ком-нибудь из местных.
      
      По списку первым причиталось счетоводу,
      Который был несимпатичен Давидову, -
      На лишних метрах его люксовой фатеры
      Квартировали без прописки офицеры.
      
      На Аргентину это было не похоже:
      Макарка в бриджах, Сеня в куртке чёрной кожи.
      Хотя Нагульного геройские лампасы
      Напоминали про далёкие пампасы.
      
      Хорунжий встретил их, весь белый (от смущенья):
      "Мол, вы по делу, так пройдёмте в помещенье", -
      Семэн сказал ему, что "вас-то мне и надо:
      Антисемиты вы и классовая гада!".
      
      Мочил с бедра Семэн, причём ужасно метко,
      Покуда в глаз ему не залетела щепка, 
      Тут есаул нажал с испугу на гашетку -
      На этом кончилось колхозное танго.
      
      В разгар событий предыдущего куплета
      Размётнов всё ж таки ж дополз до сельсовета,
      Там передал он от покойных два привета
      И дико крикнул: "Сталин - голова!".
      
      Пришлась народу по душе такая драма,
      Не то что творчество Фолкнёра Уильяма, -
      Тот тоже брал сельскохозяйственные темы,
      Но в рамках капиталистической системы.
      
      Да, нету повести печальнее на свете,
      Чем о Гремяченском, допустим, сельсовете.
      Но в этом подлинно классическом сюжете
      Нет кроме правды, извиняюсь, ничего.


Авторы текста Александр Ахавьев 

и  Александр Пименов