Аннотация: Бежит человек по коридору - сразу понятно, что торопится по важному делу, а может, не любит эти лабиринтные сплетения и быстрее хочет попасть в нужный кабинет
Бежит человек по коридору - сразу понятно, что торопится по важному делу, а может, не любит эти лабиринтные сплетения и быстрее хочет попасть в нужный кабинет или попросту боится узких и длинных помещений. Причина, как не крути, веская, детали тут не так важны. Воздух еще какой-то спертый, заходишь - и будто попадаешь, лет на сорок назад. Все изъяны тщательно скрыты за небрежными мазками бледно-зеленой краски, разбитые плинтуса, отсутствующие плафоны, бесконечно тянущиеся провода вдоль стен и линолеум, пестрящий черными ботиночными росчерками. "Бардак", - подумаешь. А нет, бегают уборщицы, носят туда-сюда ведра. В таких ситуациях говорят: "Исторически так сложилось". Может, опрятность коридоров - это пережиток? Главное суть, наполнение кабинетов, дела, врываясь в них через разбухшие от влажности двери, стоят под струями кондиционированного воздуха и мгновенно забывают аромат беговых помещений. Не зря еще латиняне, придумывая определение коридору, за основу взяли currere - "бежать".
Капитан исключением не был и гулять по коридорам, насвистывая или, что еще абсурдней, приплясывая, никогда не пробовал. Поэтому ранним утром он, в начищенных до блеска ботинках, семенящей походкой преодолевал свою дистанцию. Китель был выглажен и аккуратно застегнут на все пуговицы, которые словно в солдатской песне "держали равнение". Вдаваясь в детали, можно упомянуть, что на левой манжете пуговица отличительно выпячивала серп и молот вместо гордой двуглавой птицы. Можно сей факт назвать фишкой капитана или данью уважения предшественникам. А можно объяснить потерей пуговицы и последующем срезанием замены со старого отцовского кителя. Кто на что падок. Естественно, этого никто не замечал, к тому же левая рука несла дипломат. Знаете, такой дипломат, от вида которого представляется, что в нем лежат стопки долларовых купюр вперемешку с кокаином. На самом же деле там покоились два бутерброда с колбасой, пластиковый контейнер с остатками ужина и четверть пачки писчей бумаги. Показывал дипломат статусность офицера или был просто удобен для переноски обеда - капитана явно не тревожило.
Пару раз поставив руку ребром у лица и отцентровав фуражку, он завернул за угол и через несколько шагов оказался у бронированной двери с надписью: "СТОЙ! ЗАПРЕТНАЯ ЗОНА!". Он действительно остановился, а через мгновение справа от двери, заметив гостя, ожил терминал. Из красивой стальной коробочки послышался голос:
" - Здравствуйте! Назовите свое звание и фамилию."
Когда читаешь чьи-то фразы, всегда представляешь определенный голос, мне кажется, именно эта хорошо бы звучала по-механически женским голосом, как в голливудских фильмах. Но если абстрагироваться от содержания в сторону интонаций, то терминал вещал голосом явно тяжело пережившего ночь прапорщика.
Офицер, безусловно, удивился, но назвал себя:
- Капитан Морозов.
Из коробочки выехал дисплей, на котором было написано: "Сканирование разрешено". Морозов подошел к аппарату и приложил глаз к считывателю. Терминал хрюкнул и послал в зрачок капитана яркую вспышку, отчего тот отскочил и повалился на пол. Дверь открылась, и из нее показалось лицо пропускной системы.
- Юрич, ты живой? - отекший от ночного дежурства прапорщик равнодушно глядел на корчащуюся жертву. - Эта херня опять сломалась, давай я тебя так впущу.
Придя в себя, капитан Морозов вошел внутрь и последовал за прапорщиком в коморку для росписи в журнале.
- Тяжелая ночка была, проверка. Генерал приезжал из центра, так что повезло тебе, - перед офицером на стол легла замызганная книжонка.
- А что же вы в проверку пьете? - взяв ручку, он расписался.
- Да не. Они уехали, мы тут и решили обмыть, там Женьке досталось, я подробностей уж не знаю, сам спроси.
Получив отметку в пропуске, он двинулся к лифту. Здесь тоже можно было бы сделать лирическое отступление, как вы догадались, лифт работать не должен, но капитан, не дойдя до него с десяток шагов, резко распахнул дверь справа от себя и оказался на лестничной площадке. Она напоминала стандартную площадку обычного многоэтажного дома, за исключением того, что квартир тут не было.
Морозов начал спуск вниз, он знал наизусть, сколько ступенек ему придется пройти, и подсознательно каждый раз начинал отсчет. Раз он подумал, является ли это знание секретной информацией, и поклялся хранить эту тайну.
Преодолев все пролеты, он оказался глубоко под землей, казалось, вся эта масса давит сейчас на него. Зайдя в очередной коридор, капитан открыл дипломат и достал один бутерброд. Он знал, что сменщик по традиции уже приготовил утренний чай, второй бутерброд ждал до следующего утра, когда смену будет сдавать он сам.
Дверь отворилась, и тут же раздался крик:
- Товарищ капитан, американцы выпустили ракеты, что делать?
Морозов прошел и встал рядом с панелью запуска, за пультом сидел старший лейтенант и, не отрываясь, смотрел на радар.
- Херачь в ответ, Вася, выпускай все, что есть, - он положил бутерброд и снял фуражку.
- Есть херачить из всего, что есть, - старлей откинул защитную крышку, и показалась красная кнопка.
- Стой, боец, рискнем, вдруг провокация, - Морозов спокойно снял китель и повесил его в шкаф. - Ну, как проверка? Сильно докапывались?
- Товарищ капитан, поздравляю! Вы опять спасли мир, мне просто показалось, ракет нет, - парень ехидно подмигнул и указал на приготовленный чай. Можно сказать, каждоутреннее спасение мира тоже было своего рода традицией.
Сослуживцы устроились за столом и стали обсуждать ночной визит генерала. Над ними висела картина, изображающая батальную сцену. Судя по неуверенным мазкам, художник относился к разряду любителей. Окосевшие гусары пытались сломить неприятеля, перемазывая его своей кровью и насаживая на кривые штыки. Остальное пространство было неумело зарисовано серым дымом. Под картиной была надпись: "Кутузов теряет глаз за отчизну". Если решите снова посмотреть на это произведение, вы заметите, что ни Кутузова, ни смысла здесь нет. Да и автор умело скрыл себя от почитателей, не оставив подписи. Но, несмотря на содержание, с картиной было как-то уютней.
- Зашел он, посмотрел, как я с умным видом сижу, по плечу похлопал и сказал: "Ты, сынок, щит и меч нашей родины". А я только и думаю: "Иди ты уже на хер", - Василий пил чай большими глотками, явно торопясь домой.
- Слушай, а что с дядей Женей произошло? - капитан доел бутерброд и отодвинул чашку в сторону.
- Да поцапались они с генералом этим, похоже, спишут его, - старлей немного подумал, потом продолжил: - Знаешь, Александр Юрьевич, сходил бы ты к нему, я посижу за тебя немного. Разузнай, чего там произошло, да и поддержать старика надо.
Завтрак был закончен, Василий остался в пусковой, а капитан Морозов, вновь выплюнутый в коридор, семенил в сторону пусковой шахты. Вскоре стена сменилась огромным панорамным стеклом, за которым виднелись сопла ракеты. Вид поистине завораживал, но, памятуя коридорные правила, Александр сделал еще один поворот и постучал в обитую железом дверь, так и не дождавшись приглашения, он вошел.
Пройдя стеллажи с различными инструментами и запчастями, взору капитана предстал человек в спецовке, ковыряющий ножом стол.
- Дядя Женя, здравствуйте, - Морозов подошел ближе и сел напротив.
- А-а-а, Сашок, привет. Попрощаться забежал? - нож вернулся в ящик стола.
Дядя Женя, или старший прапорщик Евгений Николаевич Гурко, волею судеб был заброшен на этот объект на заре его карьеры. Сам того не замечая, прирос к этому месту настолько, что многие его считали старожилом. Его прямой обязанностью был технический контроль пусковой шахты и ее содержимого. Но в мирное время это была размеренная и не обременяющая должность. С наличием имеющейся в распоряжении технической базы, дядя Женя прослыл мастером на все руки, что играло определенно в его пользу.
Не дожидаясь расспросов, старший прапорщик начал рассказ:
- Генерал пришел ко мне в последнюю очередь, какая-то сволочь донесла ему, что я в шахте коптильню смастерил. Хорошая коптильня из двух бочек, сало - м-м-м, ну, да ты сам знаешь. И сразу - напрямик к тому месту, где она стоит, ни "Привет", ни "Здрасти". Да как заорет: "Ах, ты ж, старый пес, тра-та-та-та". А я че, достал пузырь из-за спины и мол, товарищ генерал, не серчайте, все на благо объекта. И, пока он наливался краснотой от злости, шмыг к коптильне, выуживаю скумбрию и сальца свеженького. "Вы же понимаете, что под трибунал за такое идут, чтобы все убрали". - "Естественно уберем". Усадил его за стол, разлили, выпили. Он скумбрию к себе придвинул и ест в одно лицо, котяра. Ну, ко второй бутылке разговорился, про службу все, как ему в генеральских погонах тяжко. И что не об этом он мечтал, что хотел в штыковую, кровь пролить за отчизну. Но семья, дети, куда они без него. А к третьей пошли на отрешенные темы.
А к слову сказать, дядя Женя как никто мог поддержать разговор, потому как несведущего человека он вообще поражал своей разносторонностью. За годы службы в своем подземелье он скопил неплохую библиотеку, книги же за бережное хранение награждали его знаниями.
- Смотрит генерал, у меня на столе томик Есенина лежит, и говорит: "Стишками балуетесь?" - "Есть такое дело". Ну, думаю, полистает и отстанет. А он: "Ах, Есенин, ах да сукин сын!" Я говорю, мол, это Пушкин сын сукин, Есенин - поэт деревни, очень уж народу близкий. "Народу! - взревел генерал. - Народу твоему только хиханьки подавай, пока мы пупок рвем. Где видано, чтобы мужик писульками зарабатывал. Вон ты, хоть и нарушитель, а какую коптильню смастерил, как раз покрасить - и мне на дачу. А все эти "Шагане", тьфу, не серьезно это. Армия - вот это тебе и скипетр, и держава. Дисциплина, мать ее!" Смотрю я ему в рыло и радуюсь, дурак не сволочь. "Интересно, что Вы, товарищ генерал, про армию после Гашека скажете?" Думаю, пусть поразглагольствует, мне проблем меньше, а он дай и выдай: "А есть у тебя?" Есть, говорю, и с полки ему Швейка протягиваю. Он листает, вытряхивает что-то, потом обложку прочитал: "Гашек, значит, шутки у тебя, прапор, такие, да?" И как понесло его, я ему только подливать успеваю, а сам вижу - еще больше распаляется. Вскочил и побежал коптильню ломать, повалил ее и ногами мнет. "Эх, - думаю, - верой и правдой служила старушка". Напрыгался, красный как рак: "Есенин твой - мудак". Да сами вы, говорю, товарищ генерал... гейской наружности. Ну, он мне в будку дал, забрал сало, Гашека, и привет. Есенина сам-то не очень уважаю, но мужика ни за что - мудаком... не по-христиански это. Верю я тоже, правда, не особо, это мать у меня сильно набожная была.
- Да, - протянул капитан, - без приключений обойтись не можете, дядь Жень, до пенсии три года...
- Два, - с грустью поправил старший прапорщик.
Они еще немного посидели, пока дверь не отворилась, и вошел конвойный.
- Гурко, в штаб!
Не прощаясь, сослуживцы разошлись по своим делам: Морозов - на пост, а Евгений Николаевич - в тюрьму.
Отпустив напарника со смены, капитан провел ряд диагностических мероприятий и положил отчетную папку в несгораемый шкаф. А из более чем сгораемого дипломата извлек стопку писчей бумаги.
Усевшись за пульт, Александр стал ловкими движениями перегибать листы по диагонали, отрывая лишний хвостик. Таким образом, через несколько минут перед ним была небольшая кучка квадратных листов. Из внутреннего кармана он извлек небольшой журнал. Обложка гласила: "Уроки оригами".
Уцепившись за закладку, он открыл седьмой урок и занялся делом.
***
Старший лейтенант Василий Рябушкин в это время покидал подвал. Расписавшись в замызганной книжонке, он перекинулся парой слов с прапорщиком.
- Выходные, Васька, это хорошо, можно спокойно выпить. На посту все же испытываешь некий дискомфорт. Как считаешь? - видно было, как исполняющий обязанности терминала намекал на составление компании.
- Юрий Петрович, я ж не пью совсем. Здоровый образ жизни - успех хорошей службы, - старлей демонстративно показал бицепс.
- Если сослуживец не пьет, то он либо стукач, либо сволочь, - недовольно прыснул прапорщик.
- Более того,Геббельс с Вами в этом вопросе солидарен. Салют!
Вырвавшись наружу, Василий сделал глубокий вдох и поспешил по коридору. Уже на выходе из здания он увидел, как с улицы конвойный заводит дядю Женю.
- Евгений Николаевич, постарайтесь больше не выкидывать подобных фокусов.
- Честь имею, - ухмыльнулся Гурко и по-гусарски вытянулся во фрунт.
Старший лейтенант только хотел осведомиться о состоянии дел, но конвойный его опередил.
- Рябушкин, следуйте за мной, - он демонстративно указал на дверь.
- Пацана трогать не смейте! - было заступился прапорщик, видя недоуменное лицо Васи.
- Вы свободны, Гурко. Старлей, пошли.
Безмолвно пройдя до штаба части, они как-то очень быстро оказались в кабинете, выделенном на время проверки генералу.
- Товарищ генерал, конвойный Иванов...
- Отставить, Иванов, свободен. Проходи, капитан, садись, разговор есть, - он отодвинул стул.
- Я, товарищ генерал, старший лейтенант, - Василий возразил, но сел.
- Нет, ты, сынок, теперь капитан, и у меня будет к тебе одно деликатное дельце.
***
В дверь еле слышно постучали.
- Войдите! - капитан смахнул листы в корзину для бумаг.
В кабинет вошел дядя Женя. Не говоря ни слова, он уселся прямо под картиной и закурил.
- Пронесло? - поинтересовался Морозов.
- Эх, Сашка, дослужишься до генерала - застрелись на хрен, сделай милость, - прапорщик пододвинул к себе пепельницу и продолжил: - Извините, говорит, за мое поведение, опозорил, говорит, честь мундира. Давайте с вами наладим рабочие отношения. Глядит на меня, как баран на новые ворота, и как загорланит: "Гой ты, Русь, моя родная...", а из глаз слезы так и хлещут. Я ему, мол, товарищ генерал, не надрывайтесь вы так, чего не бывает по пьяни. Он не уймется, сон, говорит, видел, приходит нему Есенин, а вокруг головы его нимб. "Я Сергий, святой мученик, тайно убиенный, отчизну твою прославлял, а ты меня мудаком..." - "Хрена два ты мученик! Повесился ты, и дело с концом, не морочь мне голову". - "Дурак ты, хоть и генерал. Призови к себе Гурко, и организуйте с ним бизнес по производству коптилен. Пусть он варит их в рабочее время, а тебе процент идет". Почурал я его, а он только смеется и приговаривает: "А что ты хотел, генерал, после Гашека?" - "Проснулся, лежу, думаю, вдруг истину глаголет. Так что, служи, прапор, а я пока решу, что и как. И о наших с тобой посиделках никому. Зачем к тебе кстати Морозов заходил?" - "Отвертку просил, красная кнопка болтаться начала, он ее кувалдой рихтануть хотел, не помогло". А этот жук глаз сощурил. Понял, что тебе я проболтался уже, - он затушил сигарету и закрыл глаза.
- Ну, все ж хорошо закончилось, не переживайте вы так, мне ему нечего предъявить.
Выпив чаю, капитан проводил сослуживца до двери и вернулся на пост.
Раздался звонок. Это была секретная линия, единственный способ связи на глубине. Александр поднял трубку.
- Морозов, ты чё, заснул? Залп из всех орудий! - голос надрывался изо всех сил, у звонящего явно была паника.
- Кто это? - спокойно осведомился капитан.
- Дубина, начальство надо знать. Передаю трубку капитану Рябушкину.
- Саш, что там у тебя, на радар посмотри, - знакомый голос сменщика заставил обернуться к панели.
- Пусто, - ответил Морозов. - Вы чё там, на пару прикалываетесь?
- Капитан, ты - труп, быстро производи запуск, не тупи! Они глушат сигнал.
Морозов, подготовленным движением, откинул защитную крышку и нажал на кнопку. Маленький экран на панели выдал: "Повторите нажатие для подтверждения запуска". Включился сигнал тревоги и пошел отсчет. Из трубки послышалось:
- Так вы шуткуете с Рябушкиным, капитан, ты у меня на понижение пойдешь, - в трубке тоже раздалась тревога.
Морозов отрапортовал:
- Товарищ генерал, по вашему приказу запуск произведен, начался обратный отсчет.
В жизни всегда бывает так, что, сказав что-то, человек может после это интерпретировать по-разному. Но в военных делах это должно исключаться, поэтому, услышав первоначальный приказ, капитан Александр Морозов, следуя инструкции, нажал кнопку "Приказ" на аппарате, и система произвела запись: "Капитан, ты - труп, быстро производи запуск, не тупи Они глушат сигнал".
- Морозов, отменяй, быстро отменяй, я с тебя шкуру спущу, - трубка легла на место.
Обернувшись, Александр увидел распахнутую дверь, на пороге стоял командир части.
Но через некоторое время, разобравшись в ситуации и прослушав отданный приказ, командир направил отряд в кабинет к генералу, а сам подошел к пульту управления. На табло отсчета давно красовался ноль. Вставив спецключ в прорезь на пульте, он отменил тревогу, а данные на пульте вернулись в изначальное состояние. Спокойствие командира поражало.
- Вот что, капитан, ты сделал самую дебильную вещь, какую только мог. Скажи спасибо Евгению Николаевичу, что тут мало, что работает в последнее десятилетие, - командир смотрел на реакцию подчиненного.
- Вы хотите сказать, запуска не было? - Морозов чувствовал облегчение. - Тогда зачем...
- Затем, Александр Юрьевич, что быть ложной целью - опасное и почетное занятие. И, надеюсь, объяснять закон хранения секретной информации не нужно?
- Никак нет!
***
- Вот видишь, Сашка, как все вышло, - дядя Женя поглаживал свежий сварной шов на старой бочке. - Генерал-то явно башкой поехал. Перетрудился, а может, не надо было ту скумбрию коптить, жена ее еще в прошлом месяце хотела выкинуть.
- Значит, вы знали, что мы тут пустозвонством занимаемся? - капитан подал трубу и закрыл глаза от сварки.
- Как сказать, в случае чего, нам достанется больше всех. Мы, Александр, известный секретный объект. А если ты про боеспособность, то тут чудес нет. Я как увидел, что Ваську на допрос ведут, управляющий блок отрубил от греха. Америкосы-то вряд ли по нам сейчас стрелять будут, а лишняя осторожность не помешает.
Новая коптильня была почти готова.
- Ничего не пойму, так они летают или нет ? - капитан кивнул в ту сторону, где находилась шахта.
- Да какая разница, Санек, летают или стреляют. Есть долг, остальное - не нашего ума.
Капитан Александр Юрьевич Морозов вышел в коридор и не спеша побрел в пусковую.