- А теперь, Жозеф, убей меня. - Узкие губы изогнулись в усмешке, серые глаза показали на левый сосок - волосатый, пупырившийся на костистом остове, обтянутом бледно-желтой кожей. - Бей в сердце!

Юноша растерялся. Было видно, как он растерялся. Высокий, стройный, льняные волосы по плечи, в тёмно-синих облегающих трико и коротком камзоле с серебряной стежкой, он замотал головой: нет, нет, нет! Его рука, правая рука, - загорелая, сильная, - приметно вздрагивала. А в руке вздрагивал кинжал с коротким изогнутым лезвием. Но уж не настолько коротким, чтобы не достать до сердца.

- Или ты не слышишь? - Человек, висящий на цепях, глянул пронзительно, и в тоне его почувствовалась злость: - Ты слышишь? Убей меня!

Они были двое в длинном подземном зале, Учитель и Ученик. По стенам, выложенным серым камнем, горели сучковатые факелы. Вереницы колонн, стоявших вдоль стен, поддерживали низкий сводчатый потолок. Гудел огонь в огромном очаге, но даже этот кострище не мог согреть сырое подземелье.

Здесь не помогла бы и сотня таких очагов.

У стены, противоположной входу, чернел алтарь, стоявший вертикально, как это требовалось для колдовства. Алтарь представлял собой срубленное дерево. Дерево с виду было мертвое - корявые ветви, ни единого листка, сухая кора. Да и как ему не быть мертвым: ствол обрывался обрубком на высоте полуфута от пола.

Но, в действительности, дерево было очень даже живое.

Посередине залы располагался огромный треугольный стол, заставленный всевозможными магическими принадлежностями. Колбы с жидкостями вперемежку с ретортами, в которых кувыркались неугомонные гомункулусы, разнообразные черепа (имелась парочка козлиных, с рожками), пухлые книги и подсвечники в форме бронзовых змеев... Сейчас ни одна свеча не горела, но в помещении было светло не только от факелов.

Едва ли не более, чем от факелов, свет исходил от серебряных цепей, закреплённых на дереве-алтаре. На цепях висел человек лет шестидесяти - волосы с проседью, хищные морщины у губ, длиннобородый, в черной с проблеском мантии, распахнутой на груди. Было видно, как часто, болезненно он дышал.

- Ну же, Жозеф, - опять проговорил человек, но теперь уже почти просительным тоном. - Ты всё сделал правильно: приковал меня на совесть, погасил свечи Баллаута и Газаара, открыл книгу Тирдлав на пятьсот первой странице. Посмотри, там открыта пятьсот первая страница? - Учителю пришлось дважды повторить вопрос, прежде чем юноша подошел к столу и кивнул.

Кивнув в ответ, колдун вымолвил:

- Ты всегда был послушен, ну так исполни последнюю мою просьбу. Моя звезда уже падает, времени немного... Убей меня и выпей мою силу без остатка! Не дай моей силе погибнуть вместе со мной!

Юноша вскинул руку с колдовским кинжалом, сделал шаг к алтарю и прикованному к нему колдуну, - и зашатался, и выронил кинжал.

- Подними, - тихо приказал колдун. И вдруг крикнул, - напрягая жилы, корявя рот: - Подними!

Восемь лет Аркас Кабарийский был учителем, воспитателем и опекуном Жозефа Браша. Когда-то колдун спас Жозефа от неизбежной гибели. На деревню Жозефа напали шакалоголовые бискусы, обитатели Арамейской пустыни. Каким-то образом им удалось пробраться незамеченными мимо застав и разъездных дозоров. Золото мало значило для них, - они искали пищу... Им удалось, они застали людей спящими, - и они принялись резать скот и людей. Жозефу навсегда врезались в память крики и лай, - и лавина серых тел, и его мать и сестры на кровавом полу... Отец выбежал из дома с мечом - Жозеф потом видел его, лежавшего с запрокинутой головой и разорванной шеей у коновязи...

В памяти Жозефа та ночь никогда не складывалась в одно: сумбур, обрывки... И всегда в его памяти среди звериных оскалов, серых шкур, всплывало видение: человек в длинной мантии сжимает сильной рукой желтый череп. Череп, несомненно, жил, потоки жара исходили из его глазниц, - колдун поворачивал его во все стороны, и бискусы корчились и выли, охваченные огнём... Он убил десятки их, - и, по их телам, вывел Жозефа из залитого кровью дома. Вывел, и сделал своим учеником.

Колдун проговорил:

- Жозеф, вон там, с краю... Ты видишь ларец? Подойти к нему. Открой. Видишь зеркало? Достань его. Узнаешь?

Жозеф молчал, и Аркас Кабарийский помог ученику:

- Это зеркало...

- Зеркало моей матери, - проговорил юноша с запинкой. - Оно - у тебя, здесь? Зачем?

- Помнишь ту ночь? Ты знаешь не всё, Жозеф... Возьми зеркало и подойди к книге Тирдлав. Что там, на пятьсот первой странице?

- “Год 10224. Месяца Угря день Пятый...” - принялся читать юноша. Его голос был глух, от волнения пересыхало горло. - “Иду тропою сокрытой, спутники - Коршун и Заяц”.

- Ты знаешь, что надобно делать, - сказал колдун.

И в самом деле, Жозеф сразу понял, что от него требовалось. Холодея от дурного предчувствия, он приставил зеркало к строкам, которые только что прочитал. Сначала он увидел в зеркале себя - мокрые волосы липли к вискам, трясущиеся губы... Но потом, побуждаемый колдуном, он принялся читать заклинание, - и зеркало показало ему, в пелене прошлых лет, тот Пятый день, - месяца Угря, года 10224.

Как сквозь мутное стекло, как сквозь сон, Жозеф увидел родную деревню - аккуратные домики под корой и соломой, печные трубы, сизый дымок... Вдруг - тени, крадущиеся тени у околицы. Бискусы! Бискусы и человек в длинной мантии. Их вел какой-то человек... Его лица невозможно было разглядеть, - но его поступь, осанка...

Жозеф отшатнулся от зыбкой зеркальной поверхности.

- Убей меня, сынок! - проговорил колдун весело. - Убей, я жду!

- Зачем... - голос юноши задрожал слезами.

- Зачем? И ты спрашиваешь? - колдун рассмеялся. - Раз ты задаёшь вопросы, ты не увидел всего... Смотри дальше, Жозеф! Твои мать и сестры... Помнишь, когда я вывел тебя из дома и посадил на коня, я вернулся обратно? Я сказал, что проверю, вдруг кто-то жив... Я не наврал тебе тогда, живых я не увидел. Но эти твои мать и сестры... я их... Кхе!

Жозеф взглянул в дымящееся зеркало - и отшатнулся. Дрожь охватила его всего, он побледнел как кипень, с лица сошло всё человеческое, - и вдруг, как безумный, он ринулся к колдуну.

Аркас Кабарийский расправил плечи, чтобы складки одеяния не помешали кинжалу ученика.

Мелькнул кривой кинжал. На синем лезвии блеснули огненные руны, огни факелов дрогнули, - но в следующий миг, который должен был стать мигом убийства, колдун перехватил руку ученика.

Если руки и ноги - в серебряных оковах, ни один колдун не может избавиться от таких оков. Аркас Кабарийский был прикован за руки и за ноги к сухому дереву, и оковы были самые что ни есть серебряные, из серебра лучшей пробы. Эти оковы колдун держал у себя, чтобы иметь возможность спокойно и не торопясь допрашивать какого-нибудь врага-колдуна. Два кузнеца, исполняя заказ, поплатились головой, допустив в серебре небольшую примесь, - но уж третий сработал как должно, за страх. Аркас Кабарийский не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой, и он не шевельнул бы, не будь правая верхняя цепь фальшивой. Эти оковы, державшие его правое запястье, только снаружи были покрыты тонкой пленкой серебра. Сердцевина и сила их были железные.

Когда кривое лезвие оказалось у груди колдуна, он оборвал правую цепь. Колдун схватил руку юноши, - руку с кинжалом, - и, выворачивая ее, направил лезвие к сердцу Жозефа. Узкие губы-ниточки зашептали колдовские слова. Жозеф попытался отдернуть руку, отскочить, - да куда там, его пальцы словно приросли к рукояти кинжала.

А ведь он мог бы бороться. Ну да, Жозеф мог бороться! Он был гораздо сильнее колдуна физически, да и волшебный дар его был чист и пронзителен, недаром колдун сделал его своим Учеником. Начни Жозеф выговаривать колдовские слова, казалось бы, накрепко затверженные им, - и ещё неизвестно, кому досталась бы победа. Однако Жозеф был растерян, напуган, смятён, - сейчас на его стороне были только сила мышц и жажда жизни. Но что значит сила мышц там, где творится колдовство?!

И он упал, рухнул на шершавые каменные плиты, с кинжалом в груди, обливаясь кровью. Он был обречен. Через мгновение-другое мир в его глазах расколется на куски, навеки уйдут зори, истают звёзды... От отчаяния мужество вернулось к нему. Единого он возжаждал, - убийства, - убить, убить это усмехающееся зло! Цепляясь ногтями за трещины в каменном полу, он пододвинулся к колдуну, - и у него еще хватило сил приподняться, а потом он упал вторично, заскрёб ногтями пол и забился в предсмертных судорогах.

Аркас Кабарийский мельком взглянул на ученика, - и устремил взгляд серых, чуть насмешливых глаз вперед. Пожалуй, только слегка подрагивавшие губы выдавали тревогу. Станется ли? Восемь лет он кормил этого мальчишку - кормил, поил, обучал ремеслу...

Так станется ли?

Колдун насупил кривоватый нос, глянул исподлобья.... Но нет, опасения были напрасны.

Жозеф ещё был жив, ещё сотрясался в агонии, когда в подземный зал явилась магия. Сначала голубое свечение разлилось по столу, и светящаяся магическая вуаль растеклась от стола по темному полу подземелья. Ожили древние черепа на столе, и сами собою загорелись свечи, и толстые книги поднялись в воздух и зашелестели страницами - магический ветер закрутил их, как осенние листья... И одна книга была среди них, одна книга, которая ведала течением времени и судеб, - черная книга Тирдлав. Огромная, она сама открылась на нужной странице, а потом огонь охватил ее пергаментные листы, - а потом огонь стал притухать, и - исчез без следа.

Книга Тирдлав с глухим хлопком опустилась на треугольный стол. Стих магический ветер. Погасло голубое свечение. Ушла магия.

Аркас Кабарийский легко встряхнулся - и три серебряные цепи, чистейшее серебро, слетели с него с глухим шелестом.

Колдун подошел к столу, глянул в раскрытую Книгу. Ну да, всё верно, улыбнулся он. Этой ночью он должен был умереть - так пророчила книга, но его духовная мощь переломила судьбу. Его убийца пал - а он, в виде приза, боевого трофея, получил жизнь убийцы и его магическую силу.

Правда, книга Тирдлав показывала, что этой жизни не так уж и много: Аркас Кабарийский получил всего-то пять лет. Недолго бы прожил Жозеф после этой ночи, одержи он победу... Впрочем, колдун ничуть не расстроился.

Чего ему расстраиваться, если у него в запасе - ещё один ученик? Ну да, у него обучались двое, этот Жозеф и мальчишка Гарольд Дракс. Спустя пять лет время Жозефа иссякнет, и Аркас Кабарийский возьмёт жизнь и заживет годами другого своего ученика. Как раз через пять лет Гарольду предстояло войти в полную магическую силу и, стало быть, он будет пригоден для Обряда.

Как хорошо, что он не поленился наведаться в тот день на невольничий рынок, думал колдун, поднимаясь по щербатым ступеням из погреба. Не так-то просто среди сотен мальчишек отыскать подходящего - того, в котором живёт магический дар, причем сильный дар, как того требовал Обряд.

Истинно, истинно говорят: учителю нужны ученики не меньше, чем ученикам - учитель.

* * *

- А теперь убей меня!

Аркас Кабарийский привычно висел на цепях. А толстая цепь, державшая его правое запястье, конечно, была привычно фальшивая, не серебряная.

Напротив колдуна стоял юноша - курчавоволосый, смуглый. Он был невысок ростом, в коричневом камзоле, опоясанном ремнем с модной вычурной бляшкой. В руке у Гарольда поблескивал кинжал, - он стоял в двух шагал от колдуна, и выражение его лица колдуну нравилось всё меньше.

Чего-то Ученик не выглядел растерянным или напуганным.

- А знаешь, Гарри, ведь это я убил твоего отца, - проговорил колдун едва ли не кокетливо. - Помнишь тот день? Я купил вас обоих, тебя и твоего отца, а на следующий день я сказал тебе, что твой отец сбежал. Не далеко же он убежал, сынок! С распоротым брюхом и выскобленными мозгами... Его требуху я скормил Бал-Баалу.

Гарольд молчал.

- Ну да, ты не веришь мне, понятно, - колдун прищурил серые глаза. - Ну так будут доказательства. Подойди к столу, там...

- Отчего же, Учитель. Я верю вам, - проговорил Гарольд негромко. - Ещё пять лет назад я догадывался об этом, а уж год как знаю.

- Кто? - в голосе Аркаса Кабарийского прозвучала злость. - Кто сказал тебе? Кто осмелился?

- Ривви Горбун.

- Горбатый Ривви?

У Аркаса Кабарийского имелось немного слуг из людей, он отдавал предпочтение животным, волкам и хорям. Горбатый Ривви, сын человечьего племени, считался верным, - во-первых, потому что он доказал это двадцатью годами безупречной службы, а во-вторых, потому что у него был вырван язык. Год назад горбатый слуга исчез, и все попытки отыскать его ни к чему не привели.

- Мне пришлось пытать его, - сказал Гарольд.

- А потом ты его убил, - продолжил за Гарольда колдун.

Юноша пожал плечами.

- Так что же ты медлишь? - глухо произнес Аркас Кабарийский. - Ты же видишь, я беззащитен. Все Книги Силы закрыты, свечи потушены, - ни магия, ни дом мой не окажут мне помощь. И сам я бессилен. Серебро не даст мне колдовать: немота скуёт мою гортань, едва я начну выговаривать заклинание. Что же ты медлишь, Гарольд?

Помолчав, юноша проговорил:

- Хорошо, учитель. Я убью вас, если вы мне за это заплатите.

Колдуну пришлось приложить усилие, чтобы его лицо не выдало злобы.

Медленно, взвешивая каждое слово, он проговорил:

- Одна плата уже будет. Не забывай, к тебе перейдёт вся моя сила...

- Я не про это.

Аркас Кабарийский скривил губы и вопросительно поднял выщипанные брови.

- Я знаю, что в доме есть место, которое вы мне никогда не показывали, - проговорил Гарольд. - И я знаю, что там. Я видел в замочную скважину. Там - книги. Книги, по которым вы учитесь сами, учитель.

- Но если ты видел это место в замочную скважину, почему бы тебе не превратиться в какую-нибудь моль, чтобы проникнуть туда? Или просочился бы червячком, или козявкой...

- Шутите, учитель, - усмехнулся Гарольд. - Эта замочная скважина - вот она.

Юноша подошел к стене и показал на темную картину. На картине быстрыми мазками был изображен подземный зал, в котором они сейчас находились. Потрескавшиеся камни стен, угол магического стола... Рядом со столом на картине поблескивала новенькими петлями сводчатая дверь, которой в действительности не было. В двери виднелась замочная скважина, весьма крупная, для увесистого ключа с двумя бородками.

- Моего волшебства хватило только на то, чтобы заглянуть в эту скважину, - сказал Гарольд. - Мне нужен ключ.

- Найди художника, который нарисовал эту картину, и попроси его нарисовать тебе ключ, - прошелестел колдун зловеще.

Гарольд усмехнулся.

Так они долго стояли напротив друг друга: колдун, прикованный к сухому дереву, и смуглый юноша, поигрывающий кинжалом.

Они стояли и поглядывали друг на друга, а время шло.

Аркас Кабарийский начинал всерьез нервничать. У него было времени - от полуночи до первого крика петуха. С первым криком петуха магия, которая удерживала жизнь в его теле, должна была развеяться, разойтись бесследно. Чужие годы, которые он получил ценой убийства предыдущего ученика, заканчивались. И с первым криком петуха он повиснет на своих цепях бездыханный, - повиснет и истает, растечется вонючей лужей... Или же должен умереть Гарольд. Тогда колдун силой магии продлил бы свою жизнь, взяв годы Гарольда. А годов-то этих было немало: Гарольд должен был прожить девяносто семь лет, так говорила вещая книга Тирдлав.

Нужно уступить, решил колдун. Но это будет тактическая уступка.

- Ключ к картине - мой ноготь, - проговорил Аркас Кабарийский. - Возьми мой палец, повози ногтем в замочной скважине. Дверца и откроется...

По лицу прилежного ученика пробежало облачко сомнения, что колдун отметил не без удовольствия. Увы, это было всего лишь облачко, а не грозовая туча.

Гарольд подошел к учителю-колдуну. Блеснуло лезвие кинжала. Вместо резательной дощечки юноша использовал звено цепи - и вот уже он крутил перед глазами отрубленный палец, суховатый палец с желтым ногтем, с которого капала кровь.

- Покрути моим ногтем в замочной скважине, - произнес колдун голосом змеи, которой прищемили хвост, - и дверь откроется.

Гарольд подошел к картине, помедлил... и швырнул чужой палец за спину, как какую-то никчемную вещь.

Аркас Кабарийский пробормотал проклятие.

- Так я получу ключ? - спросил юноша, поправляя вьющиеся волосы.

- Получишь. - Колдун кивнул. Видно, всерьёз придется уступить. Ладно же... Серые глаза вспыхнули злым огнём. - Да, ты его получишь! Но сперва поклянись, поклянись нерушимой клятвой Погибельного Знамения, что ты убьешь меня, как только раскроешь эту дверь!

Юноша насупился, но тут же вздернул голову:

- Хорошо. Я поклянусь. Слушай же! - и Гарольд принялся читать на память великую клятву Погибельного Знамения - и с каждым его словом огни факелов взмывали до потолка, а с каждой паузой каменный пол приметно вздрагивал. С последним словом клятвы пламя светильников погасло совсем. Ночь длилась какую-то долю секунды, но этот миг явил и звездное небо, словно бы земная толща сделалась стеклянной, и его отражение в бездне, словно бы стеклянными сделались каменные плиты пола подземелья.

Клятва молодого колдуна была услышана.

Когда пламя факелов восстановилось, Аркас Кабарийский сказал:

- Подойди к картине, сынок. Ближе... А теперь, будь добр, постучи в дверь. Ну да, в эту самую, которая на картине. Видишь ли, замочная скважина - единственное, что и вправду нарисовано. Остальное - подлинное.

Гарольд осторожно постучал в нарисованную дверь.

- Так стучит трусливый любовник, чтобы муж не проснулся... Ну же, ты мужчина или нет? - подбодрил парня колдун.

Юноша постучал кулаком о нарисованную дверь. Волшебство не заставило долго ждать. Золотая искра пробежала по картине - очерчивая каждую деталь, каждый нарисованный кирпичик... И картина вдруг стала расти. Она росла очень быстро - она росла, пока нарисованная дверь не сравнялась величиною с самую обычную дверь, и тут-то стало ясно: ажурная рамочка куда-то исчезла, и самая что ни есть настоящая сводчатая дверца поблескивала новенькими петлями в только что глухой стене.

В следующий миг эта дверца распахнулась. Скрип получился не очень мелодичный, но весьма манящий и загадочный.

Через дверной проём Гарольд увидел небольшую комнатку, заставленную открытыми книжными шкафами. На маленьком одноногом столике лежала одна-единственная книга. Очевидно, эта была особо важная книга, и на месте Гарольда многим захотелось бы взглянуть, хотя бы мельком, о чем она.

Гарольд взялся за край потайной двери, качнул ее туда-сюда - и вдруг захлопнул. Немедленно картина вернулась на стену, а дверь исчезла. Не то чтобы Гарольд оказался такой нелюбопытный: просто он вовремя заметил двух рогатых тварей, притаившихся рядом с дверным проемом по ту сторону стены. Да уж, колдун порадовался бы, войди он в эту каморку!

С этими рогачами он справится позже, когда не будет колдуна.

Гарольд направился к Аркасу Кабарийскому.

- Ты должен сдержать свою клятву, сынок! - зловеще сказал колдун. - Ты произнёс не простые слова...

- Как раз я за этим, Учитель.

Ученик подошел к учителю и, улыбаясь, взмахнул кинжалом. Конечно, в самый последний миг его лицо выразило истинные чувства - злобу, гнев и страх. Колдун тоже улыбнулся и тоже задрожал лицом, - и вдруг сильно повел правой рукой и плечом.

Железная цепь, едва покрытая серебряной плёнкой, лопнула (очень непрочный для колдуна металл). Аркас Кабарийский хотел схватить юношу за руку, но тот успел отпрянуть. Увёртываясь, Гарольд выронил кинжал. В этом выпавшем кинжале, в выражении юного лица колдун прочитал страх - и он схватил кинжал, расправляя плечи и рвя серебряные цепи, - и, уже свободный, он ринулся к Гарольду, чтобы пронзить его сердце.

Вдруг он услышал: кто-то читал заклинание.

Да это Гарольд, скользнув в сторону с кошачьей грацией, начал читать заклинание!

Колдун догадался, в чем было дело, он попытался отбросить кинжал, - но легче ему было бы отрубить собственную руку.

Под действием заклинания Ученика, в руке Учителя кинжал превратился в змею. О, это была не обыкновенная гадюка, или какая-нибудь гюрза, или красавица кобра. Это была колдовская змея: в золотой чешуе, огромная зубастая пасть, рубиновые глаза... Мелькнуло гибкое змеиное тело, и змеиные челюсти сошлись у колдуна на дряблой шее.

Аркас Кабарийский допустил в эту ночь немало ошибок, но его доконала последняя: а ведь этот кинжал был не его кинжал. Это был кинжал Гарольда, похожий как две капли воды на кинжал Аркаса Кабарийского. Гарольд предчувствовал, что ему предстояло, поэтому ещё днем он пробрался в подземный зал и заменил ритуальный кинжал Учителя на собственный, с виду - точно такой же. Отличие имелось одно: на лезвии этого кинжала было написано имя Ученика, а не Учителя, и поэтому этот кинжал с радостью повиновался Ученику - а вот Учителю следовало попотеть, чтобы его подчинить.

Аркас Кабарийский не смог, не успел подчинить своей воле чужую магию - и теперь он валялся у дерева-алтаря с разорванным горлом, и дерево шевелило ветвями и пускало корни, чтобы пить его кровь...

Глядя на ожившее дерево, Гарольд пожалел, что это зрелище не мог видеть Жозеф, его старший товарищ, его друг, с которым они вместе постигали тайны магии у Аркаса Кабарийского. Они были неплохими друзьями, Гарольд и Жозеф. Сейчас Гарольд с горечью усмехнулся, вспоминая, каким наивным бывал его старший товарищ. А ведь именно благодаря Жозефу он сейчас был жив.

Пять лет назад, в ту ночь, когда свершался поединок Жозефа и Учителя, Гарольд прятался в темном углу подземной залы, - и это уж Жозеф постарался, сделал так, что ближайший к Гарольду факел едва тлел. Потом Гарольду осталось претвориться, что он поверил Учителю, когда тот, объясняя исчезновение Жозефа, сказал, будто отправил его с тайным поручением в далекую Никомедию. И так Гарольд претворялся все пять лет, лгал колдуну и втихомолку готовился к этому дню. Не только про серебряную цепь фальшивую - немало тайн Учителя узнал он за это время. Грязных, зловещих тайн...

Гарольд ещё долго находился в подземном зале - ещё долго после того, как от Учителя ничего не осталось. Молодой колдун любовался роскошным зрелищем, он с восхищением смотрел, как голубые искры и магические ветры выписывали над колдовским столом волшебные узоры. Властью этой магии в Гарольде едином сливалась сила колдуна Аракса Кабарийского с его собственной силой, предвещая ему особенное могущество.

Поднимаясь из подвала, юный колдун подумал:

“Последний урок старины Аркаса: “У Учителя должен быть только один Ученик”.

* * *

Хорошая получилась могила. В рост глубиной. Стены утрамбованные, чтобы земля не осыпалась. Так-то особенно утрамбовывать не стоило, недолго могилке в девках сидеть.

Когда он приказал ученику снять с него мерку, мальчишка вздрогнул. Но это было единственный раз, чтобы Роббер не сумел скрыть испуг. Потом, когда они вдвоем с Дикки копали могилу, у ученика не дрожали ни руки, ни голос. И песню Роббер затянул веселую, похабную. И пару раз взглянул на своего учителя с усмешкой. Конечно, все это говорило о страхе - и песня, и усмешки, - но это был сильный страх.

И хорошо, что это был сильный страх: слабак для такого дела совершенно не годился.

Двадцатилетний Роббер Халеман был учеником колдуна Гарольда Массарского, а семнадцатилетний Дикки - слугой, оруженосцем и приятелем Роббера.

Колдун усмехнулся в бороду. Они оба нравились ему, каждый - по-своему. Роббер был слегка горбат, но уж силён как маг, ещё как силён! Роббер даже сумел написать несколько слов в Гиблой Книге Ирраксла - правда, от этого у него кожа на руках вздулась пузырями, но в его годы Гарольд Массарский не смел и думать о таком подвиге. А какие у Роббера получались яды! Чистые, как слеза, с легкостью принимающие цвет и вкус напитков, в которых их добавляли... Вот и сейчас, юный чародей не удержался: пара коротких слов, щелчок пальцами - и обе лопаты запрыгали в сарай своим ходом. Что касается белокурого Дикки, в том волшебной силы не было ни капли. Просто он чем-то напоминал того далекого друга, с которым Гарольд Массарский некогда делал первые шаги по дороге волшебства и который помог ему выжить... Только личиком Дикки ничуть не напоминал давно умершего Жозефа. Жозеф был красавчик, объект бесконечных слёз юных девушек и тяжких вздохов почтенных матрон. Дикки... Корявый шрам на подбородке, заходящий на губу, уродовал его белокурое существо. Этим шрамом семнадцатилетний Дикки был обязан своему господину Робберу. Роббер приметил Дикки в какой-то далёкой деревушке и взял к себе в услужение, а заодно и изуродовал его, конечно. Юному колдуну нужен был товарищ, чтобы вместе шляться по кабакам, но уж рядом с красавчиком Дикки на горбатого Роббера никто бы не заглядывался. Роббер сделал правильно, он устранил неравенство, только и всего...

Поймав взгляд Ученика, Гарольд Массарский проговорил:

- Сегодня в полночь, Роббер. Ты понял меня? Сегодня. В Башне.

* * *

Ночь падала в залу через высокие сводчатые окна. В простенках на длинных цепях висели бронзовые светильники. Который день плотная облачная пелена затягивала небо, но жарче светильников горели звезды на круглом куполе залы. Магическому взору Башни не могли помешать ни облака, ни даже крылья драконов.

- Не забудь проверить волосы.

- Непременно, Учитель.

Седая борода до пояса - узкая и редкая... Синеватые губы, высокий желтый лоб и - рдяной румянец на дряблый щеках...

Очевидно, Гарольд Массарский, знаменитый колдун и повелитель Массарийских гор, нуждался в притоке новой жизни. Сейчас он был куда старше того старого учителя, которого он некогда честно одолел в поединке и чье имя он почти позабыл.

Колдун стоял у стены, на которой серым вулканическим стеклом был выложен крылатый Змей Апокалипсиса. В стене имелись четыре стальные скобы, для рук и для ног. Сейчас Роббер заканчивал с ногами: руки Учителя уже были привязаны к верхним скобам, теперь оставалось обиходить ноги. Вместо веревок Роббер использовал косы девственниц - замечательный способ обезвредить колдуна. Даже лучший, чем серебряные цепи. Но это, конечно, если девственницы без порчи. Добросовестность поставщика, одного разбойничьего атамана, Роббер проверил, завязав последний узел. Он выстриг волосы на пробу с каждой из кос и принюхался к каждой из порций. Это умение, определять девственницу по запаху, для колдуна так же важно, как и распознавать по запаху корень мандрагоры или серу (персоны с непробивными носами грозились стать жертвой отравителя или какого-нибудь притаившегося демона).

Сейчас, вне сомнения, обмана не было: Безрукий Ганс, разбойничий главарь, не подвёл.

Следуя ритуалу, юный чародей продел сквозь верхние скобы длинный меч. О, это был необычный меч: некогда он принадлежал Фавадомиру, истребившему немало черных колдунов, пока сам он не был заманен в ловушку, убит и съеден ведьмами Увриарской топи. У Гарольда Массарского имелось несколько вещиц подобного рода, но ни одной - такой силы. Немалую плату отдал он за этот меч...

Теперь, когда острое лезвие жгло кожу, колдун и в правду не мог сотворить ни одно колдовство: при малейшем колдовском слове, при одном шевелении губ, выговаривавших заклятие, меч Фавадомира проснулся бы и отсек колдуну умную голову. Во всяком случае, попытался бы сделать это с немалыми шансами на успех.

Колдун с интересом смотрел, как ученик просовывал меч сквозь скобы. Несомненно, юноше хотелось вдруг надавить острым лезвием - и катись прочь седая голова колдуна... Но если бы он сделал это, он проиграл бы. Непросто, ох как непросто таким нехитрым способом убить Учителя. Этой оплошности Роббер не допустил, и Гарольд в который раз поздравил себя с достойным учеником.

- А теперь, - проговорил колдун, демонстративно проверяя крепость волосяных веревок, - когда я полностью в твоей власти, убей меня!

На столе лежало два кинжала, сам колдун положил на стол два кинжала: свой собственный и, точно такой же, кинжал ученика. Разница заключалась в единственном слове, в единственном знаке на лезвии - но уж об этой разнице знали они оба.

Роббер подошел к столу и принялся рассматривать оба кинжала. Учитель так легко предлагал ему его собственный кинжал. Это неспроста. В чем же хитрость? Учитель пытался сбить его с толку, или в кинжалах таилась какая-то загадка? Роббер быстро порезал палец одним кинжалом, затем - другим. Ну да, вот он - его кинжал, вне сомнения...

Настороженный, готовый к любому сюрпризу, Роббер все-таки взял со стола свой кинжал. Он неторопливо подошел к Учителю - и встал в двух шагах, уйдя в свои мысли.

Гарольд Массарский, не отводя взгляда, смотрел на него - и тоже молчал.

- А что, если я не буду убивать вас? - как бы в раздумье проговорил Роббер. - Тогда с окончанием ночи окончится ваша жизнь, и я буду свободен.

Конечно, это был пробный камень: ученик примерно знал, что ответит учитель, но он хотел убедиться в правильности своих догадок.

- Верно. Ты можешь дождаться моей смерти, - согласился колдун. - Но ведь тебе известно: если я умру - со мной уйдет моя магия. Эта башня во многом создана моим волшебством, и с моей смертью волшебство рассеется, башня рассыплется, и тебя завалит обломками. Раздавит, как червяка.

- Но если вы так беспомощны сейчас, почему бы мне ни сбежать отсюда куда-нибудь подальше, пока вы ещё живы и пока я могу выбраться из башни? - поинтересовался Роббер, зная ответ и на этот вопрос.

- Мои гадауры, мои верные солдаты, - произнес колдун. - Им отдан приказ: если ты попытаешься покинуть башню, ты умрешь. Ну да, ты сумеешь сжечь или обратить в пыль парочку солдат, но со всей сотней тебе не справиться, сынок! А вот если ты убьёшь меня... О, если ты убьёшь меня! Ты возьмешь всю мою магию - и башня станет твоей, и гадауры присягнут твоей силе!

Ученик принялся ходить в раздумье - как заправский шахматист, разменивающий партию. Но время шло. Близился рассвет. Надо было решаться.

Поигрывая кинжалом, Роббер наконец двинулся к колдуну. Приблизившись, он примерился с прищуром - и ударил в сердце. Колдун не сделал попытки перехватить руку юного убийцы. Гарольд Масарский даже не отпрянул, насколько позволяли оковы. Да это всё было ни к чему.

Кинжал едва уколол колдуна: в последний миг Роббер сам удержал руку.

Из ранки выскользнула капелька крови, но опасности для жизни не было. Лезвие погрузилось в грудь менее, чем на дюйм, - недостаточное расстояние для того, чтобы достать сердце.

Учитель и Ученик рассмеялись, довольные друг другом. Колдун был прав в том, что не пытался перехватить руку ученика с кинжалом. Он словно бы предвидел, что Роббер только уколет его. Но и Ученик был прав по-своему, - в том, что не пытался убить колдуна таким простым способом, разумно заподозрив подвох.

Это была старая штука, которую любили устраивать многие колдуны высокого ранга: они вынимали собственное сердце из груди и помещали в какое-нибудь тайное место. В этом случае, никаким холодным оружием такого колдуна невозможно было убить. Острые лезвия проходили сквозь человеческие тела как сквозь туман. Исключение составляли мечи, созданные специально для убийства подобной нечисти, вроде меча Фавадомира. Но и эти мечи не имели силы что-либо сделать, пока колдун затаивался и не колдовал.

- Я знаю, где вы прячете сердце, Учитель,- проговорил Роббер.

Словно бы облачко сомнения пробежало по морщинистому лицу старого колдуна. Или это была всего лишь игра?

Едва взглянув на учителя, юноша подошел к ближайшему светильнику.

Три дюжины бронзовых светильников освещали высокую залу. Они горели самыми разными огнями: и чистыми, слепящими глаза, и темными, копотными, и тусклыми. Огоньки пламени были всевозможных оттенков синего, красного и зеленого. Эта разница в цвете и блеске огней объяснялась отнюдь не разным качеством масла, залитого в светильники. Масла-то никакого не было.

Огонь порождался колдовством.

Знаний и силы Роббера вполне хватало, чтобы снять это обманное колдовство. Подойдя к ближайшему светильнику, Роббер дунул на него, два коротких слова, - и светильник превратился в роскошный стеклянный сосуд, в котором забавно прыгал и кривлялся чертенок, судя по виду - не очень-то унывающий в своём заточении. Переходя от светильника к светильнику, Роббер то дул, то плевал, то выписывал всевозможные знаки короткими толстыми пальцами. В результате светильники превращались в дрянных старичков, подвешенных на крепких цепочках, в крылатых жаб, в колбы со злыми духами и колбы, набитые драгоценностями, - и, наконец, один из светильников превратился в красное, с прожилками желтого жира, человеческое сердце.

Роббер снял сердце с золотой чашечки, украшенной волшебной чеканкой. Юноша полюбовался на него, как оно пульсировало у него в руке... С сердцем в левой руке, Роббер направился к колдуну, в правой руке сжимая колдовской кинжал с синеватым лезвием.

Приблизившись к учителю едва ли не вплотную, ученик остановился. Пора бы кинжалу впиться в кроваво-красный кусок человеческой плоти, однако Роббер не торопился. Он ещё раздумывал.

Гарольд Массарский молчал, поглядывая на ученика со странным прищуром.

- Сдается мне, это все-таки ваше сердце, учитель, - проговорил Роббер. - Смелое сердце, надменное и лживое.

- Что же ты медлишь? - усмехнулся колдун. - Если ты так уверен, пронзи это сердце - и я умру, и моя сила перейдет к тебе! Чего боишься?

Юноша не ответил. Вдруг он громко засмеялся и изобразил, будто взвешивает сердце и кинжал на ладонях как на весах.

- А может быть, это твое сердце, сынок? - лукаво спросил колдун. - Обычное дело: я подсыпал тебе в вино сонного порошка, и пока ты спал, твой добрый учитель совершил нехитрую операцию. Ты знаешь, такое мне под силу... Я вынул у тебя из груди сердце и приказал твоему сердцу жить в виде бронзового светильника. А взамен, чтобы ты не заметил пропажи, я дал тебе сердце свиньи. Свиное сердце очень похоже на человечье, пульс будет тот же самый.

Роббер уже не смеялся. Морщины пробежали по молодому лицу, состарив его на долю времени, брови сдвинулись, губы сжались... Юноша сунул кинжал за пояс, чтобы освободить правую руку. В левой руке он продолжал держать пульсирующее сердце, а правой, стиснув зубы, приник к своей груди.

Это было непростое испытание, очень непростое, сказывалось отсутствие опыта. Юная щека заблестела от пота... Но он все-таки не сдался, не выдал своей боли. Роббер изморщился весь, но всё-таки... всё-таки ему удалось.

Ученик колдуна, хрипло дыша, вынул из груди собственное сердце. Кровь неторопливо закапала на мраморный пол... Роббер вгляделся в это сердце, насупив брови, с немалым напряжением вгляделся, - и вдруг его лицо просветлело.

Он взглянул на колдуна:

- Вы думали, Учитель, я не узнаю своего сердца?

Юноша всем своим волшебным существом почувствовал ауру живой плоти, частицы целого, жившей в его руке самостоятельной жизнью. Сейчас он ловил эту ауру с каждым вдохом, - и он опять рассмеялся.

Задорный, звонкий смех, и - белозубая улыбка:

- Как вы могли подумать, Учитель, что я не узнаю своего сердца?

Несомненно, это было его сердце, - это было так же верно, как и то, что вон та золотисто-алая звезда, вспыхнувшая двадцать лет назад в созвездии Дракона, была его звездой. На эту звезду Роббер нет-нет да и поглядывал, и он радовался ее чистоте и блеску. И невольно Роббер сравнил живую плоть, которую он держал в правой руке, с той вещей звездой.

- Это - мое сердце, - проговорил он теперь твердо, изрек непреложную истину, и уверенным движением вернул сердце обратно в грудь.

- А вот это - ваше сердце, Учитель, - проговорил Роббер ехидно, взвешивая на левой ладони красный кусок мяса с прожилками жира. Тут он бросил взгляд на часы, в которых роль маятника выполняла костяная рука давным-давно убитого колдуна, с костяшками, унизанными перстнями. - Вам пора, Учитель. Прощайте!

Юноша сжал сердце цепкими пальцами, чтобы оно не вздумало в последний миг вырваться и запрыгать от него по полу, подобно жирной жабе. И, более не медля ни секунды, он выхватил кинжал и рубанул им кроваво-красный, с прожилками желтого жира, ошметок плоти, - сосредоточие физической жизни учителя-колдуна.

Роббер действовал быстро, с кошачьим проворством, как будто занимался рубкой сердец всю жизнь. В этом его движении, в этой резкости, сквозили свобода и сила, азарт молодости и мужественная решительность. Но, скажем правду, здесь имелся и определенный расчет. Все-таки Роббер состоял в учениках не у какого-нибудь сорвиголовы флибустьера, он был учеником волшебника и мудреца.

В голове у Роббера промелькнула мысль: если у Учителя имеется какой-то козырь про запас, то ему, Робберу, нужно действовать сноровисто, чтобы Учитель не успел воспользоваться этим козырем.

Сперва юноша не почувствовал боли. Его сердце было пробито и разрублено вдоль, - а он ещё ликовал, сиял улыбкой... Радостный, он оглянулся на колдовской стол, это сосредоточие силы любого волшебника. И в самом деле, по столу разлилась сияющая дымка, - предвестие волшебного свершения. Но тут в груди у юноши сдавило - мучительно, больно... Роббер подумал: от волнения. Он просто разволновался, вот и... Его разум отгонял страшную догадку, не желая примириться со свершившимся.

Вот только... отчего же он так ослабел? Отчего у него подкосились ноги? Невозможно стоять, невозможно...

Сжимая разрезанное сердце, Роббер упал. В глазах у него потемнело. Волна отчаяния накатила на него - и последнее, что он увидел, был огненный купол башни. И на куполе единственную звезду увидел он: свою падающую звезду...

Бедный, бедный Роббер! Он неправильно угадал: это его сердце прятал под видом светильника колдун Гарольд Массарский. Однажды колдуну, в самом деле, удалось опоить Роббера и произвести нехитрую для чародея его силы манипуляцию... А вместо человеческого сердца колдун вложил юноше в грудь сердце животного, чтобы тот не заметил пропажи. Гарольд Масарский солгал в единственной детали: в грудь ученика он вложил не жирное сердце свиньи, но могучее сердце молодого льва. Неудивительно, что Роббер принял львиное сердце за своё. Какому же мужчине не польстит, что у него в груди - львиное сердце? Кто же откажется от этого? Особенно если мужчина - и не мужчина ещё, а юноша...

Львиное сердце пока что продолжало биться в груди Роббера, питаемое колдовством, а Роббер умирал, потому что своё сердце, пусть и извлеченное из груди, но связанное с ним мириадами незримых нитей, он разрубил своей же рукой.

Уже не агония, не судорога, - слабая дрожь пробежала по рассеченным сердечным волокнам, и сердце Роббера остановилось в его собственной руке.

На лице Гарольда Массарского дрогнули морщинки, складываясь в улыбку. Молодость, молодость... Все-то рвутся в львы или орлы, рождённые дикобразами, овцебыками или сусликами. Ну да пёс с ними, с этими сусликами!..

Колдун вздохнул глубоко-глубоко, вздохнул ноздрями - хищно, по-звериному. А потом он долго смотрел на чудеса, творившиеся над волшебным столом, - на пляску голубых драконов, на небесные сферы, проносившиеся в слепящем танце, на диковинные цветы, распускавшиеся в искристом воздухе. Это было торжество магии, в который раз сломившей приговор судьбы, в который раз заставившей вздрогнуть мироздание. И это было его торжество. Еще до рассвета он должен был умереть, столько времени отмерялось ему судьбой. Но теперь переломился ход времен, и к своим мгновениям он прибавил почти сотню лет чужой жизни.

Он дышал глубоко, широко раздувая ноздри, словно принюхивался. С наслаждением, с величайшим наслаждением он впитывал в себя новую силу и новую жизнь.

Когда магия ушла, колдун молвил повелительно:

- Кто-нибудь, помогите мне.

Немедленно из двух светильников вылетели синеватые облачка, а ещё из одного - огненная тучка. На ходу облачка материализовались в летучих мышей, а огненная тучка - в крылатую золотую змейку. Эти друзья быстро освободили колдуна от его пут и, повинуясь безмолвному знаку, скоренько убрались в свои лампы.

Колдун, Гарольд Массарский, разминая плечи, направился к столу. Он хотел заглянуть в вещую книгу Тирдлав, как он всегда это делал. Не забыла ли книга внести необходимые корректировки в его гороскоп? Он, конечно, был уверен, что Книга ничего не забыла и не напутала, но традиция есть традиция.

Вдруг он услышал какой-то шорох у двери.

Приказав половицам не скрипеть, Гарольд Массарский неторопливо подошел к двери - и рывком распахнул ее.

Какой-то человек отпрянул в темноту лестницы. Бедняга, в спешке он едва не выронил свой арбалет... Гарольд Массарский почти сразу узнал этого человека. Это был Дикки, оруженосец мертвого Роббера.

Всё было яснее ясного: Роббер приказал оруженосцу в случае, если ситуация станет критическая, просто застрелить Учителя из арбалета (хороший ученик). Гарольд Массарский, связанный косами девственниц, не смог бы отклонить летящую стрелу, и поэтому удачный выстрел здорово помешал бы его сосредоточенности. А если бы стрела попала ему в грудь, в то место, где находится сердце? Тогда он, могучий колдун, попросту был бы убит. Он был бы убит, потому что его сердце находилось у него в груди, он совсем и не прятал его ни в светильнике, ни в какой-то другой таре.

Гарольд Массарский всмотрелся в лицо юноши. Бледность, капельки пота... Колдуна позабавил этот страх, и неожиданное лирическое чувство охватило его, - он вдруг вспомнил того своего друга, друга юности, Жозефа, которому он был обязан жизнью. Как же они похожи, Жозеф и этот молодой парень! Вот только шрам, сделанный завистливым Роббером...

Колдун проговорил:

- Эти поединки (он кивнул бородой на открытую дверь) - для колдунов, сынок. Но в тебе нет ни капли волшебной силы, так что можешь не бояться меня. Тебе не быть ни колдуном, ни учеником колдуна, - но, может быть, стать тебе моим названным сыном...- Гарольд Массарский улыбнулся. - А это мы исправим.

И колдун дотронулся до бугристого, красно-лилового шрама, уродовавшего лицо юноши.

Гарольд Массарский собирался произнести заклятие, простенькое заклятие, которое не оставило бы следа от неприятного дефекта.

Он не успел.

Раздался резкий колеблющийся звук. Это задрожала, отпущенная, тетива арбалета.

Гарольд Массарский знал кое-что о Дикки, но очень не всё. В самом деле, этим шрамом Дикки был обязан Робберу, но Роббер отыскал Дикки не в кабаке и не на овечьем пастбище, а в бою. Вольный приморский городок, где жил Дикки, был обложен со всех сторон войсками герцога Гларата - и уже в нескольких местах обрушились стены, и уже битва кипела на улицах города, и побоище всё более напоминало резню. Роббер спас мать и двух сестер Дикки, да и самого юношу, и клятва Дикки была: служить Робберу верой и правдой всю жизнь. Что же до уродства, этого рубца... Дикки был благодарен Робберу за то, что тот изуродовал его не больно.

Колдун ухватился за сердце - а пальцы его схватили толстую арбалетную стрелу. И уж Роббер позаботился о том, чтобы наконечник у стрелы был серебряный...

Чувствуя кровь на губах, колдун закричал - преодолевая невыносимую боль в сердце, всей яростью души цепляясь за уплывающую жизнь:

- Стража! Стража! - Желтый палец уставился на сомлевшего, обезумевшего от страха юношу с арбалетом. - Убить его! Убить! - И желтый палец дрожал, и рвались жилы на морщинистой шее: - Убить! Убить!..

В воздухе загудело от топота множества ног. Послышался нечеловеческий рёв: верзилы гадауры, каждый - на голову выше самого рослого человека, в железных панцирях и обезьяньей шерсти, кинулись на зов своего господина. Юный стрелок, обмирая от страха, вжался в стену. Ударился об пол арбалет, вывалившийся из ослабевших рук...

- Убить его! Убить! - На губах колдуна закипали кровавые пузыри, и вот он повалился, завалился на бок, из последних сил удерживая тающее сознание, удерживая единой мыслью: он хотел видеть, как его убийцу расплющат палицами, разорвут в клочки и сожрут верные гадауры.

- Убить...

Гарольду Массарскому не удалось насладиться зрелищем забиваемого насмерть врага. К его боли, к его смертному ужасу добавилась новая мука и боль: бурая масса железа и шерсти, хлынувшая на площадку перед распахнутой дверью, вдруг с воем откатила прочь, как ошпаренная. Последнее, что увидел проигравший колдун, было голубое пламя. Искристо-голубые языки принимали вид драконов, единорогов, странных и страшных чудищ, - и жалили, пронзали, жгли глупых великанов гадауров.

Но скоро и эти глупцы поймут, что у них появился новый хозяин...

Но то будет. А сейчас магия торжествовала, преодолев, на этот раз, не вихри времени, не холод пространств и измерений, а силу. Взращенную тремя веками колдовского могущества, мудрую, расчётливую силу... Злую силу. И голубые драконы сражались и любили в магическом огне, над колдовским столом, над раскрытыми книгами волшебства, и распускались невиданные цветы, и проносились светила и планеты, - и голубой огонь высекал на пергаменте книги Тирдлав гороскоп нового колдуна.