- Ах ты, грязнуха такая! - злые старческие глаза слезились, лицо раскраснелось от вина. Старик потрясал стаканом перед девчонкой. Ну не возмутительно ли, такая грязь в доме, и хуже всего - в жирных заляпках стакан, предмет в быту совершенно необходимый, на сине-сизом дне - муха прилипшая.

- Да у меня в заднице чище! - подлил масла в огонь Рудди Хилёнок, маленький щуплый алкаш, перебивавшийся случайными заработками в порту.

- Пор-роть! - стукнул кулаком по столу толстомясый, утробистый Хуп Лавач. - Да я своего пацана за такие штуки до полусмерти запорол бы!

- А ничего у старика дочка? - засмеялся красный, как рак, Отти Башмачок, задирая короткую щёгольскую бородку. Самый младший среди собутыльников, он свысока смотрел на приятелей. Отец Башмачка был грозный Людвиг Красс по прозвищу Адмирал, известный на всём юго-западном побережье флибустьер. Знаменитый папаша, правда, не очень жаловал сына, считая его шалопаем и бестолочью.

Отти Башмачок прокашлялся и опять засмеялся.

Старик ударил Кайлу по лицу ладонью - хлёстко, обидно.

- Вот паскуда, - громко и зло сказала она, брызнув слезами.

С рёвом старик хрястнул стаканом о пол. Полетели осколки. Одна стекляшка резанула Кайлу по щеке. Старик или не заметил это, или обида показалась велика, с пьяных глаз-то. Он замахал кулаками. Угроза была нешутейская: несмотря на скрюченный позвоночник, Джон Стайрос всё-таки возвышался над дочерью на полторы головы. По счастью, природа взяла своё. Старый пьяница вдруг задышал натужно и, шатаясь, вернулся за стол, заставленный бутылками, засиженный рыбьими костьми и обглодками хлеба.

Кайла (соломенные волосы в слипшихся растрёпках, припухшие веки, хлюпающий нос) кинулась опрометью на кухню. Но не за полотенцем, чтобы зажать рану на щеке. За ножом.

Отца она ненавидела, и это было последней каплей. Вот он, её нож с обломанным кончиком, деревянная ручка, лезвие в разводах... Она схватила нож и кинулась к существу, которого ненавидела до спазмов в горле, до колик в печёнке.

И вдруг остановилась.

Блеск золота отвлёк. Это в низкой комнатке с закопченным потолком, с запачканными мухами стенами, блеснуло золотое кольцо у нее на пальце.

Листвою осенней налетели воспоминания.

Рука с обветренной, потрескавшейся на костяшках кожей разжалась.

Это он, - старик, называвшейся ее отцом, - подарил ей кольцо. Кольцо - золотой кругляшок с печаткой, на печатке - шествующий лев с раздвоенным хвостом. Лев с раздвоенным хвостом - это был гербовый зверь королей династии Донарингов, властителей её родной Элидии.

Тогда, четыре года назад, ей было всего лишь одиннадцать лет. В тот день у них разрывалась молочница: по какому праву Кайла, гадина такая, доченьку ее ограбила, отобрала бирюзовые серёжки. Серёжки пришлось вернуть. И ведь не поблагодарили, а могла бы с ушами оторвать. Это был не первый случай подобного рода. Кайла терпеть не могла чистеньких девочек в передничках, с ленточками в ухоженных волосах. В тот день старик битый час ублажал молочницу, насилу отвязались.

Когда баба, поджимая губы, убралась, Джон Стайрос подозвал к себе дочь. Одной рукой он схватил Кайлу за жидкую косицу, другой стал бить наотмашь - по щекам, по губам, куда попало. Изловчившись, она укусила расходившуюся руку, и в ответ получила оплеуху, которая свалила бы и быка. Когда она поднялась на ноги, сыпля искры из глаз, старик сказал, отдуваясь:

- А теперь возьми вот это.

Она увидела на отцовой ладони-подошве золотое кольцо с печаткой.

Где он прятал кольцо? Почему не показывал раньше? Она так и не дозналась.

Он пояснил:

- Это кольцо непростое. Видишь, лев с раздвоенным хвостом? Это - знак королевского рода. Знак Донарингов, наших королей. И это кольцо - твоё. Когда я нашел тебя десять лет назад, оно висело у тебя на шее, на золотой цепочке. Цепочку я употребил (он щёлкнул по кадыку). А кольцо, вот оно.

Кайла повертела в пальцах дорогую штучку. Надо же, золото! Она надела кольцо на палец, крикнула:

- Не отнимешь! Только с трупа сможешь снять!

Слово "труп" находилось у них в обиходе: старик временами баловался чёрной магией. Хотя и без особого успеха.

Она не дала отцу шанса отыграть назад.

- Ты поняла, что я сказал? - крикнул он ей вдогонку. - Ты - принцесса. Настоящая принцесса! Только чтобы молчала, если не хочешь остаться без головы!

Кто были её родители, - кто именно из королевской семьи? Почему бросили на улице? Зачем оставили при ней королевский знак? Эти вопросы возникли позже. Тогда же она знала одно, что надобно делать с кольцом: конечно, спрятать его. Выйдет мало хорошего, если ее приятели, её закадычные друзья, узнают про золотую вещицу. Бобби Хохотун и Рудди Окунь могут отнять колечко (да и отнимут наверняка), а Ящерица Тим - этот сопрёт.

Улучив минутку, она спрятала кольцо в доме, рядом с входной дверью. Тайник устроился очень просто: несколько камней, из которых были сложены стены, шатались; за одним из них она ножом выдолбила ямку.

Отец и до этого частенько называл ее принцессой, особенно когда пригублял, но ещё не нализывался. В такие краткие моменты его посещало лирическое настроение. Но ведь и в других семьях маленьких девочек называли принцессами. Даже жирную Альберту, подружку Кайлы, ее мать, мадам Гортензия Сов, нет-нет, да и величала принцессой, хотя с тем же успехом принцессой можно было бы назвать копну на поле. Эти доморощенные принцессы не имели ничего общего с принцессой настоящей. С принцессой, которая раз в год, в День Доброй Богини, на главной площади города кормила синих птиц.

Потом, позже, когда Кайла подступила с расспросами, отец сказал, что сам ничего не знает, а только может извилиной шевельнуть. Ну да, её место - во дворце. А почему ее не разыскивают? Потому что вместо неё во дворце - самозванка. Эту самозванку признали лорды королевства и народ, так что благоразумней держать язык за зубами. Иначе она не сбережёт голову на плечах и девственность в чреслах, а заодно и его на плаху потянет. Вообще, он объяснял сумбурно, он был стар, этот ее приемный отец, к тому же постоянно под хмельком (в лучшем случае). Когда же она пыталась выспрашивать, он начинал злиться, а то и кулаками махать.

Но одно она поняла, и когда поняла - это было для неё настоящим потрясением, или землетрясением, или взбучкой мозгов, или думайте, как хотите.

Она - принцесса.

Она - настоящая принцесса.

Это пред ней должны преклонять колена прекрасные рыцари. Это в её День Рождения город должен одеваться в королевские цвета, алый и золотой. Это её должны любить и осыпать цветами и благословениями.

И это она должна кормить сирин-птиц в праздник Доброй Богини.

Ну и размечталась, подумала Кайла, отшвыривая ногой обнаглевшего крысёнка. Она прислушалась, что там у пьяниц. "Савритиарх! Савритиарх!" - кричал и кашлял ее отец. Старик давно выбрал свою меру, и теперь, как всегда бывало в такие моменты, он вспомнил про лютого врага - колдуна Савритиарха. Этот Савритиарх будто бы в незапамятные времена убил его невесту. В подпитии, вспоминая о Савритиархе, он брал слово с собутыльников, что они убьют злодея, если он не доберётся до него раньше. Пьяницы клялись в дружбе и лезли целоваться.

Кайла заткнула уши, чтобы не слышать бредни отца.

Лучше ещё помечтать.

Праздник Доброй Богини...

Этот день был самый радостный, самым яркий и запоминающийся в году. В этот день сирин-птицы приносили счастье городу и народу элидийскому. Сотни, сотни их слетались на сдобные крошки, которые рассыпала принцесса. Правда, эти сирин-птицы были лишь подобием тех грациозных, прекрасных птиц, спутниц Богини, которых рисовали в храмах и выбивали из мрамора.

Птицы, занятые в церемонии, были всего лишь голубями-альбиносами. Голубятни содержались при храме Элиды Сторукой. Священники подмешивали в корм голубям толченый синий минерал, из-за чего перья храмовых голубей со временем приобретали синий цвет. Из этого не делалось тайны. Все понимали, что с синими голубями обряд выглядел более величественно и красиво. Что же до настоящих сирин-птиц... Легенда рассказывала, что эти птицы, приносящие счастье, были порождены синим небом и морской волной. Но уж существовали ли они в действительности, в это верилось как в Богатыря, выросшего из тыквенного семечка, или в Говорящий Пень, и в Лису и Зайца из лесной избушки.

Первое время Кайле было трудно сдерживать язык, не болтать, что она - принцесса. Но со временем она привыкла. Но вот привыкнуть и полюбить человека, который называл ее принцессой, она не могла.

Да что там "полюбить"! Она ненавидела его от всей души, ненавидела и частенько мечтала придушить. Чёрт возьми, когда она займёт своё место на троне, первое, что она сделает, так это кликнет палача и прикажет отрубить старому Джону голову. И чтобы с одного удара голова дурная покатилась, ух - и готово.

А когда она займёт свое место на троне? Старик говорил, надо ждать. Она докучала ему до тех пор, пока он не выдал примету: чудо совершится, когда она посеет соль. Глупая девчонка, она немедленно помчалась с солонкой на улицу. Она разбросала по земле всё содержимое солонки, но никакого чуда не произошло. Когда она подступила к отцу со слезами, он засмеялся и сказал, что лучше бы она посеяла свои мозги.

Она не отстала от старого Джона Стайроса, добилась другой приметы. Она станет принцессой, сказал старик, когда свинец сделается дороже золота. Маленькая дурочка, она несколько дней бегала к лавкам менял, смотрела, не станет ли кто просить за кучу золота маленький кусочек свинца. На этот раз она сама догадалась, что старик попросту посмеялся над ней. Но, несмотря на это, через несколько дней она опять стала требовать ответа от отца, когда же она станет принцессой.

"Моё последнее слово, - сказал Джон Стайрос. - Ты станешь принцессой, когда виноградная лоза покроется лазоревыми листьями". Она швырнула в него глиняным горшком. Не станет она искать лазоревые листья в винограднике. Однако всякий раз, когда она видела виноградную лозу, её взгляд против воли делался особенно пристальным.

После этих трёх примет она ни на шутку обозлилась на приёмного отца. Но, странное дело, несмотря ни на что она продолжала верить, что она - настоящая принцесса, и однажды ее права признают.

Шум, донёсшийся из комнаты, заставил Кайлу очнуться. То есть там и раньше было шумно, но сейчас... Пьянчужки, похоже, затеяли драться. Про старика Кайла подумала: "сломали бы ему ребро или ключицу".

Вдруг стало тихо. Тишина наступила столь неожиданно, что Кайлу это встревожило и заинтересовало. Она осторожно глянула в комнату к пьянчужкам. Поспела к самой кульминации: Отти Башмачок, по локти в крови, отрезал голову её отцу. Джон Стайрос уже не шевелился. Башмачок сердился, тупой нож плохо резал шейные позвонки.

Хуп Лавач цепенел с раскрытым ртом. Рудди Хилёнок боролся с рвотными позывами.

На секунду Отти Башмачок отвлёкся:

- Чего застыли, дурачье? У старика должна быть кубышка. Ищите, где-то тут кубышка!

- Да и девчонку опробовать не мешает, - пробормотал Рудди Хилёнок, вытирая с губ блевотину.

У Кайлы хватило ума не поднимать шума. Как тень она скользнула к двери, быстро сбежала по лестнице. Душа болтыхалась в пятках. Задыхаясь, она долго неслась по мрачному городу, разбрызгивая лужи. Накрапывал дождь. Она добежала до памятника королю Энрику Долговязому. Не хватало воздуха, спазмы стискивали горло. Какие-то темные фигуры направились к ней. Она знала, что случается с девушками ночью на безлюдных улицах. Завернув дважды за угол, она выскочила на улицу Медников. И тут она увидела зарево - как раз в той стороне, где находился её дом.

Она сразу поняла, что горело у них. Не переводя дух, она побежала на зарево пожара. В доходном доме господина Лухара у них с отцом была квартирка под самой крышей, на шестом этаже. Сейчас из окон, из-под стропил валил дым. Убийцы, недавние собутыльники старика, заметали следы.

Когда она прибыла на место, здесь уже было людно. Элидийцы бегали и кричали, а кое-где собирались кучками, не замечая её. Она услышала: "Проклятый колдун!" Ее старика сторонились и называли колдуном, и тому были причины. А ещё в толпе его честили сволочью, падалью и мразью. Оказывалось, никто не сомневался, что так получится. Колдун, к тому же алкоголик, - смесь взрывоопасная.

Вряд ли этот пожар удалось бы быстро погасить, но помог дождь.

Кайла долго смотрела, как догорают головешки, а потом пошла горевать к приятелю, Бобби Хохотуну.

Отец Бобби был мелким торговцем рыбой. Сейчас этот достойный родитель дома отсутствовал, уже неделя как он с женой отправился торговать в Фокию. В честь этого Бобби что ни день устраивал на дому весёлые сборища. Захаживала сюда и Кайла. Ребята пили дешевое сальпийское вино, подтрунивали друг над дружкой и хохотали. Ящерица Тим приставал к приятельнице Кайлы, белотелой Альберте. Та не препятствовала, смеялась мелким смешком, хотя ей по нраву больше был черноглазый, чернобровый Бобби Хохотун, весьма хулиганистый к своим прочим достоинствам.

К Кайле никто не приставал. Как-то к ней пытался моститься Рудди Окунь. Она встретила ножиком, и кавалеры потеряли интерес. Нож - красивый, настоящий разбойничий, с кровостоком, - висел у нее на поясе вместо меча. И ерунда, что кончик лезвия обломан. Она выиграла нож на спор, пообещала гадюку за хвост поймать. Поймала.

Не то чтобы у девушки были отклонения. Бывало, она мучилась ночами; бывало, ранним утром обнаруживала свой палец в совсем неподобающем месте. Она понимала это чувство, но боролась с ним и всегда побеждала. И как иначе? Ведь она - не просто женщина. Она - принцесса.

Бобби Таберн с родителями жил в небольшом домике из белого камня, - стены увиты плющом, балкончик над входной дверью. Сейчас в доме Табернов стоял полный кавардак. Тётушка Люсия, родная тётка Бобби, уехала к родственникам в Месаврину, маленькую деревеньку у подножия горы Иды. Бобби остался хозяйствовать совсем один. С Рудди Окунем и Ящерицей Тимом они целый день пьянствовали и дебоширили. Ближе к полуночи завалились спать.

Кайла едва достучалась. Но принята была как нельзя более приветливо. В большой комнате на столе валялись объедки. Воняло кислятиной и парашей. На видном месте, слева от окна, на приставном столике стояла медная статуя Элиды Сторукой, с крошками хлеба на покатых плечах. Эта домашняя статуя имела всего пару рук, тогда как в храмах выставлялись статуи с четырьмя, шестнадцатью, восемнадцатью руками. С полным комплектом из сотни рук богиню изображали на фресках.

Эта домашняя богиня в одной руке держала чашу, в другой - факел.

Душа Джона Стайроса нуждалась в свете, чтобы найти дорогу в подземный мир. Поэтому Кайла, поклонившись, дотронулась до бронзового факела богини. По обычаю, затем она должна была прикоснуться к чаше, чтобы найти в милосердии богини утоление своей печали и скорби.

Кайла не стала прикасаться к чаше. Иногда скульпторы в одну из рук богини вкладывали меч. Вот к мечу она прикоснулась бы. Вместо того чтобы поить забвением, пусть богиня поможет отомстить убийцам.

Ящерица Тим, неудачливый воришка, храпел на коврике, бок о бок с лохматой собачкой.

Она сказала Бобби Хохотуну:

- Моего старика убили. Отти Башмачок горло перерезал, вот так, - она провела ребром ладони по шее. - Можно у тебя переночевать-то?

Бобби мотнул головой, отгоняя хмель. Когда до него дошло, кивнул, побежал за выпивкой.

Рудди Окунь стал выспрашивать, как да что, вроде сочувствовал. Провалился бы со своим сочувствием.

Вернулся Боб с огромной чашей.

Она сделала несколько глотков. Стало нехорошо. Бобби начал уговаривать: "Пей, пей, моя трясогузочка! Вмиг полегчает". Она сунула чашу в руки Бобби, так что вино пролилось.

- Спать хочу, - сказала.

Бобби показал на ложе. Она легла, стараясь не чувствовать запаха. Кто-то задул светильник. Кайла перевернулась на живот, кулачки - под подбородок. Беззвучно слёзы потекли, заложило нос.

Старик много раз грозился ее убить, ну так это невзаправду. А вот Отти Башмачок проклятый, старика взаправду прирезал. Её старика. И другого у неё нет.

Когда Кайла вспоминала про отца, набухал нос. А кулаки были сжаты постоянно. Временами казалось - вот сейчас вскочит и побежит к Отти Башмачку, рвать зубами.

Несмотря на слезы и переживания, вскоре подкрался сон, разморил, унёс в тёмную, беспросветную пропасть, в ватную глухоту. А потом сквозь сон она почувствовала, как кто-то переворачивает ее, раздвигает руки и ноги как тряпичной кукле. Она попробовала шевельнуть рукой - и не смогла. Но в следующую секунду перепугалась так, что очнулась, будто не спала.

Проклятый Хохотун!

Парень дышал вином и перегаром, и при этом двигал ее как хотел. Она зарычала, сунулась к ножу. Деревянные ножны оказались пусты. Хрипло, дико она закричала. Хохотун стал зажимать рот. Она попыталась ударить его, но он навалился на нее как боров, зажал ноги, стал хватать за шею и сосать губы.

Кто-то зажег светильник.

Она услышала, как захихикал Ящерица Тим. Хохотун что-то шептал, глумясь, а она пыталась высвободить руки. Он стал бить ее головой о стену, и она почувствовала, что сейчас потеряет сознание. У нее в голове кричали голоса: "Я - принцесса! Принцесса! Принцесса!" Наверное, она закричала это вслух, потому что Хохотун передразнил ее: "Принцесса?"

И вдруг она почувствовала, стало легче.

Она вскочила. С горящими глазами, звериным оскалом она напоминала взбесившуюся фурию. Зареванное и избитое лицо внушало не жалость - отвращение и страх.

Рудди Окунь бился с Бобби Хохотуном. Ящерица Тим смотрел на них с раскрытым ртом и горящими от удовольствия глазами. Она стала искать нож. Куда Хохотун дел его? Несколько раз посмотрела на стол, пронеслась по комнате, опять вернулась к столу. И тут только заметила. Прямое лезвие с кровостоком тускло блеснуло в чешуе и ребрышках тунца.

Бобби громко заорал, когда она резанула его по плечу.

- Кровь! А-а! Кровь!

Парень как будто сроду не видывал крови.

Она кинулась к выходу. Рудди Окунь, немало пострадавший в драке, поспешил за ней. Они пронеслись по Верблюжьему холму, выбежали на улицу Жестянщиков. И чего к ней привязался этот заступник? Год назад он уже приставал к ней, тогда получил. За этот год он вытянулся в длину, но ума, видно, не прибавилось.

Она резко обернулась.

- Тоже хочешь этого? - показала нож.

- Не. Если тебе некуда идти... Я подумал, если тебе некуда идти, если хочешь, можешь пожить у нас в сарае. Я сам там сплю. Там у меня гамак.

- Шутишь? Я полезу в твой драный гамак? Может, ещё и греть тебя прикажешь? - Она не находила слов. Как же все достали! В порыве злости, она выкрикнула то, о чём молчала столько лет: - Я - принцесса! - Она зарыдала в голос, закричала, теперь уже было всё равно: - Я - принцесса! Принцесса!

Моросил дождь. Порывистый ветер задувал в уши. Они стояли в грязи, среди потоков воды, нёсшихся со склона Совиной горки. Справа и слева громоздились унылые дома, похожие на гнилые пеньки.

- Я - принцесса!

Она была на голову ниже Окуня. Она кричала и смотрела на него безумными глазами - зареванная, пьяная. Ну почему она не ударила Бобби в сердце? Почему попала в плечо?..

- Я - принцесса!

Он смотрел на нее исподлобья. Небось, думал, а не бешеная ли, не покусает?

Совершенно неожиданно для Кайлы молодой рыбак опустился на колено и склонил голову. Так рыцари и лорды присягали в верности венценосцу.

Конечно, он сделал это в насмешку! Он потешался над ней! Принимал за дуру! Или улещивал, чтобы бесплатно овладеть!

- Сволочь ты! Сука! - закричала она. - Пошел прочь! Убирайся! - Она побежала по улице, вдоль мчавшегося с Верблюжьего холма мутного потока. Назад не оглядывалась, под ноги не смотрела. На скользком подъеме упала, перепачкалась в грязи. Хорошо, что Окунь не кинулся поднимать, а не то она убила бы его. Как есть, убила!

Вскочив на ноги, Кайла взбежала на Ивовую горку, понеслась по улице Медников. Тут, наконец, оглянулась. Парень не преследовал.

Хотя она и выглядела безумной, было не совсем так. У нее имелась цель, и цель эта была - заведение Гортензии Сов, под названием "Остров любви".

"Остров любви" находился на Королевском тракте, в полусотне ярдов от Трисейских ворот, соединявших Верхний город и порт. "Остров" этот представлял собой подобие нагромождения вороньих гнёзд: если смотреть с одной стороны, в доме было два этажа, с другой - три, с третьей - пять. В заведении имелось множество балкончиков, располагавшихся безо всякого порядка (Кайла однажды взялась считать, сбилась на втором десятке).

Подбегая к заведению мадам Сов, она прислушалась. Из одного окна, несмотря на позднюю ночь, доносились негромкие звуки лютни. Будто кто-то перебирал струны, прислушиваясь больше к тишине, чем к самой музыке.

Кайле не пришлось стучать: дверь "Острова любви" была всегда открыта.

В огромной комнате, занимавшей почти весь верхний этаж здания, стояло не меньше десятка низких лож, на которых лежали маленькие подушечки, громоздились блюда с засахаренными фигами, бутылки и кувшины с вином. На одной из лож спала и громко храпела пухлая женщина с вздернутым носом, голова вылезла из рыжего парика. У прохода, выводившего во внутренние помещения, лежал серо-желтый молосский дог. Собака покосилась на Кайлу и продолжила спать: Кайла здесь бывала нередко, заходила к Альберте.

По винтовой лестнице Кайла поднялась к комнате Альберты. Она уже хотела постучать, но голос остановил ее:

- Погоди, дочка.

На нее смотрели оловянные стариковские глаза. Старик был маленького роста, скрюченный, но - с кинжалом за поясом. Это был офирянин, служивший у мадам Сов и привратником, и охранником.

- Ты не узнал меня, дядя Лисс?

- Узнал.

Старик явно ожидал объяснений.

- У меня зарезали отца, вот так, - Кайла чиркнула ногтем по шее. - Жить негде. Дом подожгли, паскуды.

- Переночуешь у меня в конурке.

Вредный старик и слушать не хотел о том, чтобы разбудить мадам Сов или на худой конец Альберту. Он взял Кайлу за руку, как маленького ребенка, и отвел во флигелёк, где у него имелась комнатка.

Голова разламывалась, тело молило об отдыхе. Может, Бобби что-то подмешал ей в вино? Она забылась, едва голова коснулась подушки.

Под утро приснился отец. Он говорил и говорил с ней, о чём - не разобрать ни слова. А потом вдруг она увидела: да и не с ней он говорил. Перед отцом её стоял огромный стол, которому не было ни начала, ни конца. На столе варились зелья. Огонь под ними горел сам собой, без дров или горючего масла. Слева от отца огромный кристалл пускал синие лучики. По столу, между сосудами с зельем и огнями, прыгали жабы и скользили змеи. Это с ними говорил отец. Очевидно, на этот раз у него получалось колдовать. А вот наяву он выбегал из кухни с ругательствами, после чего она долго отмывала сковородки и стол.

Сон Кайлы всё более оборачивался кошмаром. Змеи и гады на длинном столе стали отвечать отцу по-человечьи. Заговорили и зелья, - кудахтающими, булькающими голосами.

И вдруг отец оборотился к ней.

Никогда она не видела таких злых, налитых кровью глаз. И вместе с тем что-то больное было в них, и очень гордое. Такое гордое чувство человеку не полагается иметь. Богам противна гордость человеческая...

Было страшно, но вместе с тем Кайла поняла, почувствовала сердцем: уж ей-то бояться нечего. Это пусть другие боятся.

Старик отвернулся к столу. Потом опять оглянулся - но человека она уж не увидела. Увидела темно-фиолетовую колдовскую мантию, и - пустоту над куньим воротником.

Она закричала во сне. Закричала без звука - горло схватили спазмы.

И проснулась.

В каморку било солнце. Дождь кончился, небо давно развиднелось. Из коридора донёсся визгливый голос служанки, гонявшей вороватого кота.

Кайла оделась и отправилась на поиски Альберты. Но вместо подруги она наткнулась на мадам Сов, опускавшуюся по винтовой лестнице с жирной собачонкой в руках.

- Ах ты, бедняжка! - мадам Сов, женщина массивная, величественная, поманила за собой. Не отпуская собачонку с рук, она привела Кайлу в комнату, где занималась счетами. Там она села в кресло с подушкой, показала Кайле на пуфик. Вздохнула:

- Бедняжка. Знаю, знаю, что случилось. Твой отец частенько выпивал лишнее. Не надо было оставлять его без присмотра. Уголёк из очага - на коврик, вот вам и пожар. Так часто бывает. Пьяный человек, что с него взять.

- А ещё мой отец был колдун, - с вызовом сказала Кайла. Причитания мадам Сов ей не очень понравились.

Мадам Сов сделала страшные глаза.

- Ну-ну, не нужно наговаривать на отца, дочка. Хвала Богине, у нас в Элидии колдунов давным-давно перевели. Последнего, Барюма Подколодного, сожгли на костре лет эдак двадцать назад. А что молва шла про твоего отца... Ведь его проверяли священники из храма, да и полицейские. Скушай пирожное, дочка!

- Может, и не был он колдуном. А может и был, просто умел хорошо маскироваться, - сказала Кайла, уминая пирожное. - Вы позволите остаться у вас на несколько дней? Долго не задержусь, не беспокойтесь.

- Да оставайся хоть на неделю, милочка, - сказала мадам Сов, судя по всему, не вполне довольная беседой с юной особой. - Лисс приготовит тебе комнатку.

С этим мадам Сов удалилась.

Альберта украшалась перед зеркалом, грызла сладкие орешки. Появлению подруги она обрадовалась: кинулась навстречу, заключила в объятия, словно в пуховую перину закатала. Запричитала:

- Ах ты, бедная моя Кайла!

- Да уж, бедная, - сказала Кайла, высвобождаясь. - Ничего у меня теперь нет.

- А перстень? Ты потеряла его?

- Только он и остался, - Кайла с беспокойством взглянула на палец. Боги насмешливы, ничего удивительного не было бы в том, если бы она потеряла перстень, в дополнение к прочим несчастьям.

Но нет, перстень был на месте.

- Дай мне примерить, дай! - запросила Альберта.

Она уже не первый раз просила у Кайлы примерить перстень, но Кайла отказывала. Не согласилась и на этот раз:

- Нет уж, спасибо, - Она опустила руку с кольцом и - немного за спину, подальше от жадных глаз. - Твоя мамаша разрешила мне остаться у вас на несколько дней.

- А потом что собираешься делать?

- Замуж выйду.

Альберта не поняла шутки:

- И кто он? Я знаю его?

- Вот глупая, - усмехнулась Кайла. - Да не собираюсь я замуж. Сперва отца надо похоронить.

- А я выхожу скоро, за Горша Валери из Мендин. Всё решено. Так что теперь мне с ребятами - ни-ни! - Альберта погрозила пальчиком, колыхая развесистой грудью. - Помнишь, я показывала тебе его?

- А, долговязый.

- И совсем он не долговязый, просто очень высокий. Мамаша сказала, что передаст мне десять девушек своих. После свадьбы, то есть. Чтобы мы могли в Мендинах своё дело открыть.

- Это публичный дом, что ли?

- А вот и не публичный, не публичный! Надо говорить: "Дом сердец".

- Сердец? - усмехнулась Кайла. Она сделала неприличный жест. Щёки Альберты загорелись, но Кайла не стала развивать тему. Всё-таки это была дочь хозяйки, приютившей её. И её единственная подруга, к тому же.

- Пошла я за своим стариком, - сказала Кайла, сменяя тему. - Он, небось, до сих пор там лежит, в головешках. Похороню, что осталось. Пойдёшь со мной?

- Нет-нет, иди одна. Скоро Горш должен приехать.

Кайла отправилась на улицу Плоскодонщиков. Отца она закопает в лесу, а потом убьет Отти Башмачка. Подстережёт, чтобы он был один, и убьёт.

На месте пожара оказалось: доходный дом, за исключением их с отцом квартирки, почти не пострадал. Закопченные стены не в счёт. У дома Кайла увидела толпу зевак. Услышала: "Пьянчужка-то сам сгорел и дочку сжёг". Кайла растолкала горожан и направилась к лестнице. Пересуды начали стихать: ее узнали.

Она поднялась на четвертый этаж, перешагнула через выгоревший дверной проем. Два маленьких мальчишки, лет не более семи, лазили по ее пепелищу. Воры. Что здесь понадобилось ворам? Она вытащила обоих за уши и запустила катиться по лестнице. Уши не оторвала, но уж ногтями-то хорошо прошлась.

Всё сгорело - ее тряпичные куклы, тряпки, на которых спал и которыми укрывался ее отец, одеяльце из белой шерсти, которым она укрывалась. Отец не успел пропить его, потому что побаивался: она сказала, что зарежет кое-кого во сне, в случае пропажи.

Трупа отца она не обнаружила. Нашла оплавленную оловянную брошь с плаща, вот и вся память.

Уходя, она взяла кастрюльку с кухни, чёрную от копоти, и сковородку с затухшим угольком вместо деревянной ручки.

На улице ее встретила тётка Аррунция, прачка, жившая под ними. Не говоря худого слова, здоровая, как лошадь, тётка накинулась на Кайлу, стала рвать волосы, царапать щёки. Вмиг собрался народ. Отбиваясь сковородкой и кастрюлей, Кайла по отдельным репликам разобрала, отчего соседка взбеленилась. Из-за пожара в их квартире сгорело бельё её клиентов. Тётка Аррунция всегда сушила бельё на верёвках рядом со своим окном.

Выручила кухонная утварь. Залепленная кровоподтёками, Кайла всё-таки отбилась, уложила дебелую тётку на мостовую. Ревущая, страшная, она проложила себе путь в толпе, да это было нетрудно: большинство шарахалось, не желая ввязываться. Она понеслась по улице, на ходу швырнула кастрюльку, швырнула выпачканную в крови сковородку. Зеваки остались забавляться воплями и причитаниями Аррунции.

Кайла пробежала мимо длинного дровяного склада, а там пошли склады торговцев рыбой, завоняло дохлятиной. Переводя дух на перекрёстке, она призадумалась. Это куда же она торопится? Ее отец погребен в огне, а ей о куске хлеба подумать надобно. Она работала посудомойкой у трактирщика Гюнца Горлиба, в "Весёлом осетре". Часы на башне давным-давно пробили полдень. А ведь ей чуть свет надо было в "Весёлом осетре" быть.

Трактир "Весёлый осётр" находился неподалёку от Овечьего рынка, - вместительное и добротное строение из белого необтесанного камня, над входной дверью - медный осётр. Посетители у Горлиба были люди большей частью состоятельные, торговцы с рынка, да заходили менялы с Медного тупика.

На кухне в большом медном тазу горками высилась грязная посуда. Отсюда Кайла заключила, что трактирщик ей обрадуется. Она принялась за работу. Не успела ребро обглодать, как окликнул хозяин.

Господин Горлиб или Горлиб Бочка, как его называли, недовольно супил брови.

- Ты опоздала, - обвинил он, стряхивая с пальцев обломки костей (трактирщик только что разделал кабанчика).

- У меня отец сгорел.

- Люди говорят, будто твой отец с нечистой силой знался, - произнёс господин Горлиб многозначительно и глянул на поварёнка Бипса. - Марш отсюда!

Поварёнок вылетел из кухни.

В котле булькала похлёбка. Кайла уловила запах сельдерея. Но все запахи перебивал запах только что потрошеной рыбы, не вполне безопасно действовавший на пустой желудок.

- Придётся тебе отсюда убраться, - проговорил Горлиб. - А то, глядишь, в соус или вино подмешаешь чего. Яблоко от яблони недалёко катится.

Кайла взглянула с возмущением.

- Но добрый я, - Горлиб Бочка почесал упругий живот. - Люди болтают одно, а я другое думаю. Если будешь умница, договоримся.

Больше трактирщик не тянул. Он и так еле сдерживал похоть. Сильными волосатыми руками он схватил Кайлу, мигом развернул и повалил на стол. Со стола посыпались капустные вилки и картофельные очистки.

Трактирщик по нужде бесился. Его супружница, Эльза Щука, острыми ключицами могла поранить, зубы имела изъеденные, во рту содержала помойку. Однако Кайла не стала входить в положение. Она взбрыкнула, принялась лягаться, и в следующую секунду потянулась к ножу.

Трактирщик имел представление, с какой озорницей ему предстояло сладить. Поэтому он сыграл на опережение: у себя на поясе Кайла нащупала пустые ножны. Нож трактирщик швырнул в бочонок с квашеной морковью.

Кайла заорала. Трактирщик принялся зажимать ей рот, а когда она пустила в ход зубы, сильно ударил по губам. Она ощутила вкус крови. "Ну же, будь умницей", - бормотал господин Горлиб. Он уже почти добился своего - и вдруг хрюкнул, закатил глаза. Кайла почувствовала, как мужская хватка ослабла.

Господин Горлиб осел на пол. А перед Кайлой стояла сухопарая, высокая Эльза Щука. Трактирщица специально выбрала в посудомойки Кайлу: надеялась, что муженек не соблазнится на такую уродину. Да вот ошиблась.

- Ах ты тварь, - проговорила трактирщица бесконечно злым голосом, схожим со звуком, когда чиркают гвоздём по стеклу. - Мужа моего законного соблазнила, проклятая. Ну, ты пожалеешь об этом.

Трактирщица намотала на руку длинные волосы Кайлы, потащила к очагу. В очаге горел огонь. Старая служанка, прислуживавшая внизу, в трактире, как-то под хмельком рассказала про одну посудомойку. Случилось это пять или шесть лет назад. Трактирщица приревновала девчонку к мужу, и, раз застав их вдвоём, потащила девчонку к очагу, жарить. Она сожгла ей волосы, сожгла лицо, так что вытек глаз. А куда потом делась калека, лучше не интересоваться.

Кайла завизжала, стала царапать тётке Эльзе лицо, целя в зрачки. Однако трактирщица, несмотря на долговязый вид, была баба жилистая, сильная. Кайла не поняла, как оказалась у очага, а тетка Эльза уже гнула ее как хворостину, лицом - в горящие угли.

Каким-то чудом Кайле удалось высвободить левую руку. Она ухватилась за кочережку. Она хотела ударить тетку Эльзу по красному, распаренному лицу, сломать нос, вылущить глаз. Но удар пришёлся по иссохшей груди трактирщицы. Только немного кочерга оцарапала бородавчатый бабий подбородок. А другого удара не получилось: тетка Эльза вырвала кочергу и отшвырнула. Кочерга угодила в таз с грязной посудой. Зазвенели, рассыпаясь, осколки.

Для Кайлы, кажется, не было спасения. И тогда, сама обезумевшая от злости и смертельной опасности, она рукой схватила из очага горящие угли и не кинула - припечатала их к бешеному теткиному лицу, к дрожащим от гнева бородавкам, к выцветшим, с желтизной, щекам, к ноздрям и синеватым тонким губам.

Уголья рассыпались искрами. Тетка Эльза, до этого шипевшая как змеюка, заорала дурным голосом. Она схватилась за глаза - несколько мелких угольков попали в ее запавшие глаза, как в лунки. Кайла, оказавшись на свободе, опрометью кинулась прочь. Она не стала любоваться, как тетка Эльза мечется по кухне в поисках воды или помоев, чтобы потушить загоревшиеся волосы.

В десятке шагов от "Веселого осетра" горланила и пузырилась рыночная площадь. Кайла кинулась туда. Единственной ее мыслью было - затеряться, спрятаться в толпе. Часы пробили час, пробили два - и тут только она начала понемногу приходить в себя.

Горлиб и его супружница получили своё. А вот Кайла своё не получила: трактирщик был должен ей за неделю работы, должен пять флоринов и медный грош. Проклятье, как ей теперь получить флорины и грош? И ещё она лишилась ножа, прекрасного ножа, настоящего разбойничьего, с кровостоком, который честно выиграла в споре.

У Кайлы не было ни медяка. Но события последних часов показывали, что вряд ли она обойдётся без ножа, и поэтому она стала бродить среди торговцев, высматривать, где бы ножичек украсть. У торговцев ножей, она сразу выяснила, кража не получится: эти ребята следили за своими изделиями как голубица за малыми птенцами. Куда проще - украсть нож у колбасника или зевающей торговки сырами. Кайла несколько раз прошла мимо колбасников и торговцев сырами, но всё никак не могла улучить нужный момент.

Вдруг кто-то дёрнул ее за плечо. Она оглянулась, увидела поварёнка Бипса.

Сверкая улыбкой, поварёнок вертел в руке ее нож.

- Отдай!

Она кинулась за мальчишкой. Тот проворно помчался между торговцами. Она - следом, опрокидывая корзинки с зеленью и топча кур с завязанными лапами. Послышалась ругань, проклятья. Если бы поваренок продолжал метаться по базару, Кайлу в очень скором времени изловили бы и, без долгих слов, выпороли у позорного столба. И уж торговки, которых она ввергла в ущерб, постарались бы, чтобы плети она как следует прочувствовала. Но поварёнок, пробежав через базар, понесся по улице Селёдочников, затем свернул на Гвоздильную, затем - на мост Теодориха Длинного. Тут-то Кайла и нагнала его. А вернее, поварёнок дал себя нагнать. Он остановился на середине моста, безлюдного из-за начавшегося дождя, руку с ножом за перила ограждения сунул, сейчас нож в речку Милису выкинет.

Милиса в обычное время - курице перейти, но за последние дни, после дождей, раздулась. Сейчас мутные воды легко несли и переворачивали тяжелые древесные стволы.

Кайла остановилась.

- Выкинешь в реку нож - сам за ним полетишь, - сказала она, очень сожалея, что не догадалась швырнуть в затылок поварёнку камнем, пока бежала за ним.

- Да отдам я его тебе, отдам, - заулыбался Бипс. - Только ты... ну, это... ну, чего вы хотели с хозяином... Сделай меня мужчиной, а?

Кайла плюнула.

Развернувшись, она зашагала прочь с моста. Бипс, поросёнок порядочный, кинулся за ней. Мальчишка ещё некоторое время канючил своё. Когда оказалось, что слова не действуют, он нагнал Кайлу и протянул нож:

- На. Дарю. А ты могла бы быть повежливей. Это я тебя от хозяина спас. Я позвал тетку Эльзу.

- Старуха чуть меня не изжарила, забыл? - проворчала Кайла, но нож, конечно, взяла. Хотя чего она? Парень оказался не таким уж свиньёю, бывают хуже. - Я бы сделала тебя мужчиной, но я - не проститутка, не шалава уличная. Я - принцесса.

- Кто-кто? - у паренька округлились глаза.

- Видишь кольцо? - она поднесла к курносому носу мальчишки кулак, на костяшке указательного пальца - перстень со львом. - Видишь знак?

- Лев... Королевский лев...

- Знак Донарингов, наших королей. Я - принцесса, настоящая принцесса, и когда-нибудь стану королевой. И уж тогда тебя не забуду.

Не разбирая, она зашагала по лужам.

Бипс постоял с раскрытым ртом, потом бегом нагнал ее.

- А хозяин говорил, что ты - дочь колдуна, - сказал он. - Колдуна, а не короля. А ведь принцесса - всегда дочь короля, правда? И ещё хозяин говорил, что и ты, наверное, ведьма.

- Врёшь ты всё, или перевираешь, - сказала устало Кайла. - Будь я ведьмой, ты думаешь, Горлиб Бочка сумел бы так просто облапить меня? Я бы запустила скорпионов к нему в брюхо, подумай он только такое. И про то, что я - ведьма, он никак не мог сказать. Он - трус, не стал бы он насиловать ведьму.

- Он не говорил, что ты - ведьма. Он сказал "может быть". А вот про то, что твой отец был колдун, он знал точно. Однажды он рассказывал. Тридцать или сорок лет назад у него был трактир в Фалерне. Ну, в Фалерне-У-Камня. Как-то вечером к нему зашел твой отец. Он был уже пьяный, твой старикан, да ещё у Горлиба нализался. А золото при нем имелось, много золота. Когда твой отец вышел, за ним вышли двое. Горлиб говорит, молодцы были не промах. Ну, они твоего старикана пришить решили, а денежки себе. А утром, Горлиб говорит, их нашли рядом с его трактиром. У них были вырваны языки и грудь разворочена, будто бы ими питались. Горлиб так и сказал: "Будто бы ими питались". Он боялся твоего старикана, Горлиб Бочка.

"А когда мой отец умер, бояться уж стало нечего", - продолжила про себя Кайла.

- Скажи этой суке, твоему хозяину, чтоб готовил мои пять флоринов и грош, - сказала она. - А не то будет плохо.

- Не. Если я скажу, хозяин меня прибьёт. Сама скажи.

- Тогда катись отсюда. А не то я сама тобой попитаюсь.

Поварёнок унёсся.

Кайла вернулась в заведение мадам Сов. По раннему времени, посетителей там не было. Всё семейство Сов сидело на втором этаже, в гостиной, - мадам Сов, господин Сов, - маленький, сморщенный дядька с васильковыми глазами. Белобокая Альберта объедала куриную ляжку. Жених Альберты, Горш Валери, которому на вид было много за тридцать, хлебал бульон с душистыми корешками. Он о чем-то говорил, Кайла разобрала: "а у нас в Мендинах" и "отец денег даст". Подавала горбатая старуха, прислуживавшая семейству Сов с незапамятных времён. На маленьком мягком стульчике сидела собачка, которую мадам Сов время от времени кормила с руки.

Мадам Сов сказала:

- А, Кайла, доченька. С нами пообедаешь, или будешь обедать с девушками? Только они ещё спят, голубушки, тогда уж придётся подождать.

- Сыта я, - соврала Кайла.

Она прошла в каморку, которую назначили для нее. Альберта не дура и не скупая, должна же она что-то принести ей со стола.

Так и вышло. Альберта, хотя и не так скоро как хотелось бы, появилась у Кайлы в каморке с большим куском мясного пирога и с двумя маленькими масляными пирожными, одно из которых тут же укусила. Поклёвывая пирожное, Альберта стала щебетать, - сколько гостей будет на свадьбе, о катании на лодках в Жемчужной бухте и о свадебных подарках. В заключение она вздохнула: "Ах, как было бы хорошо, если бы ты подарила мне своё колечко!"

- Кольцо не дарится, - сказала Кайла.

- Тогда продай мне его, - проговорила Альберта расстроенным голосом. - Сто флоринов дам. Деньги тебе сейчас будут очень кстати. Ведь так?

- Это - память об отце, - сказала Кайла. - Не могу я тебе его продать. Не продать, не подарить. Так что больше не проси.

Альберта надула губы. Однако она достаточно быстро повеселела и принялась рассказывать про деловую хватку Горша. Если их предприятие возымеет успех в Мендинах, они откроют ещё несколько салонов для мужчин, развернут целую сеть на побережье. И всё будет чинно, аккуратно. Не то, что эти кабацкие порны, у которых в бёдрах грязнее, чем у лошади под хвостом.

Отправив последние крошки в рот, Альберта упорхнула к своему Горшу. А Кайла стала дожидаться ночи. Признают её когда-нибудь принцессой или нет, - не известно, но известно, что этой ночью она прикончит Отти Башмачка. Надо ему точно так по шее чиркнуть, как он перерезал горло ее отцу.

С наступлением сумерек она проверила на пальце нож (острый) и отправилась на поиски Башмачка. А где искать такого шалопая ночью? Или в прибрежном кабачке, или в борделе, или в игорном доме, за карточным столом.

Кайла зашла в игорный дом - заведение фригийца Тоттина, зашла в кабачок "Морской Котик", затем - в "Верный компас". Она искала глазами чёрную короткую бородку Башмачка, искала его вздёрнутый нос. Ни бородки, ни нужного носа нигде не было видно. Тогда она смекнула, что надо бы обращать внимание на головные уборы. У команды с "Дитя бури" в шапках торчало серое, с пестриной, ястребиное перо. Если увидит кого-то из этой команды, из разговора она, возможно, сумеет узнать, где находится Башмачок. Она прошла пять кабачков, заглянула даже в "Улыбку Джудит" - отвратное, грязное место, которое содержала одна старая карга. Нигде не оказалось ни Башмачка, ни кого другого из моряков, плававших с ним на одном судне.

В трех местах Кайлу больно ущипнули (не больно - не в счёт). В одном подвальчике нагрузившийся морячок с серёжкой-кольцом в ухе попытался притиснуть ее в уголке. Не колеблясь, она пустила в ход нож. Моряк оказался трусоват, дал дёру при первой царапине, на его счастье.

В который раз Кайла обходила прибрежные кабачки, и тут ее осенило, а про свой-то родной бордель, про "Остров любви" она-то позабыла. Услуги проституток из заведения мадам Сов стоили, правда, недешево, но у Отти Башмачка наверняка бывали деньги, и немалые деньги. Ведь его отцом был сам Адмирал - грозный Людвиг Красс, один из наиболее удачливых пиратов Антильского моря.

Кайла вернулась в заведение мадам Сов. Веселье там было в самом разгаре. Клиенты занимали почти все комнатки; несколько гостей предпочитало совместные развлечения в общем зале. Она обошла все эти комнатки (внутренние двери у мадам Сов не запирались на случай, если вдруг какой-нибудь клиент примется душить). Она перешагивала через тела, через блюда с засахаренными фруктами. Она почти ничего не ела в этот день, но есть не хотелось. Она искала Отти Башмачка - и не находила.

Она вернулась в порт. В который раз зашла в "Удачу моряка" - небольшое округлое здание из почерневших брёвен, крыша шатром. Наверное, помогло название заведения: здесь ей немножко повезло.

В "Удаче моряка" не было никого из команды "Дитя бури", но зато Кайла услышала разговор, несколько слов.

- А Адмирал-то утром отплывает, - сказал один моряк другому.

- Не хотел бы с ним податься?

- Подался бы, будь я помоложе лет на десять. Адмирал никому спуску не дает. Чуть промешка какая, сразу повиснешь у него на рее. Вниз головой повесят, и будешь висеть, пока язык не вывалится.

Этих нескольких слов было достаточно. Вот почему она не встретила ни Башмачка, ни кого другого из их команды. Сейчас они, конечно, готовились к отплытию. Корабли из гавани обычно отплывали ранним утром, поймав в паруса первые порывы западного ветра.

Кайла выскочила на улицу. Луна висела высоко, до утра было время. Она помчалась на пристань.

Фрегат Адмирала, "Дитя бури", стоял в трёхстах ярдах от берега, у входа в бухту. Адмирал всегда ставил так свой корабль, хотя возможно было подойти к самому причалу, глубина позволяла. В такой постановке корабля имелся расчет. Власти Элидии сквозь пальцы смотрели на то, как пираты грабили и топили корабли других государств. Грабить корабли заклятого врага Элидии - Мегарского союза - даже поощрялось. Однако жизнь флибустьера беспокойна, всегда надо быть начеку. Иногда владельцы кораблей, пущенных пиратами ко дну, находили понимание в королевском совете, и тогда неосторожных молодчиков хватали и вешали. Чтобы не рисковать, Адмирал ставил фрегат на выходе из гавани. В случае осложнений "Дитя бури" мог быстро выйти в открытое море, а там уж с Адмиралом трудно было тягаться.

Сейчас на пристани кипела работа, шла погрузка. На "Дитя бури" грузили каменные ядра для катапульт, стрелы для луков и скорпионов, провизию, воду. Вот потому-то Кайла не заметила ни одного из матросов Адмирала в портовых кабачках.

Кайла за бочками пробралась к складу, откуда выносились тюки и выкатывались ящики. Отти Башмачка нигде не было ни видно, ни слышно. Да и вряд ли ему, сыну Адмирала, поручили бы такую работу. Вероятно, он уже был на корабле.

Кайла умела плавать, всё-таки она родилась и росла на побережье. Но преодолеть триста (а возможно, и четыреста) ярдов в оба конца? Тут она увидела, как к лодочной пристани причалила маленькая лодка. Из лодки выбрался старичок - высохший, сгорбленный, белый как лунь. В свете фонаря блеснула седая борода. Старичок немедленно загасил фонарь, чтобы даром не изводить свечу, и при свете луны принялся выбирать из лодки сети. Очевидно, он рыбачил, ловил на мелководье креветок и усарика. Мелкие травяные креветки и усарик шли на свет, и неплохо ловились ночью.

Кайла подлетела к старику.

- Дед, лодка нужна. Ненадолго. Мне отвезти нужно кое-что Адмиралу, понимаешь? Они торопились, ну и забыли второпях. А мамка сказала, нужно отвезти.

Старик усмехнулся и, как ни в чём не бывало, продолжал вытаскивать из лодки сеть и складывать на пристани.

- Ты дед, никак глухой? - прикрикнула Кайла. - На корабль мне надо, ты слышишь? Я скажу Адмиралу, он тебя повесит за дряблую шею!

- Эх, дурочка ты дурочка, - усмехнулся в бороду старик. - И меня за дурачка считаешь. Какое у такой прощелыжки дело до Адмирала? Адмирал, может, меня и повесит, но это если я привезу ему такую дохлую моль, как ты.

- Мне нужно попасть на корабль, старик, - Кайла потянулась к ножу.

Старик опять заулыбался.

- Знаю, знаю, зачем тебе туда, дочка! (Вот это ни к чему. Кайла схватилась за нож.) Знаю, как не знать! Милёнок там у тебя, кто же ещё! Милёнок в дальний путь отправляется. Ну и, дело молодое, конечно... Последний поцелуй, последнее объятие - ах ты, сласть какая, мёд, патока! (Старик мечтательно зажмурил глаза.) А вот что, пожалуй. Отвезу тебя к кораблю. Ну и назад, конечно, тоже. Там не оставлю, а не то Адмирал, избави Богиня, и в самом деле меня, старого, повесит. Баба на корабле - примета плохая... А за работу ублажи, ублажи дедушку! Старуха моя - холодная, как кость могильная. Пожалей старика на старости лет: обними, поцелуй. Вот и вся плата будет. Денег, вижу я, у тебя никаких нету.

Кайла сперва хотела перерезать горло старику, в самый раз попрактиковаться, но кто грести будет? Она не ела почти ничего сутки, коленки подрагивали. А ведь на корабле силы понадобятся, чтобы удар точный был.

- Ладно, получишь свой поцелуй, дедушка, - сказала. - Получишь, на обратном пути. А сейчас живо за вёсла садись.

Старый сластёна оказался проворен и не так уж слаб, хотя с виду дунешь - душа вон. Старик грёб умело, по дороге болтал: он и сам в своё время выходил в море пиратствовать. Славное было времечко! Сколько они кораблей потопили, скольких девчонок перецеловали! И среди них дворянки были, и даже одна баронесса. Даже одна герцогиня!

Сейчас старик вряд ли сошел бы за морского волка, в лучшем случае - за морского енота. Так, в болтовне, он быстро догрёб до "Дитя бури". Кайла даже не подсказывала, он сам подогнал лодку к якорной цепи.

Теперь нужно переодеться. Не может же она метаться по кораблю в поисках Отти Башмачка в женской одежде - длинной тунике, накидке, капюшоне.

- Дай мене свою рубаху, старик, - шепотом попросила она. - Милому устроим сюрприз. Только не скрипеть: получишь лишний поцелуй.

- Для кого это "лишний", - пробормотал старик. Он скинул рубашку, тронул ее за бедро. - А ты тёпленькая.

Кайла передёрнулась. Но ругаться со стариком не стала, а тем более - грозить. Не до того. Она быстро натянула рубашку старика (резкий запах рыбьих потрохов и мочи ударил в ноздри). Не долго думая, ножом укоротила волосы. Девичья красота полетела в воду. Схватилась за якорную цепь.

Она никогда не лазила ни по цепи, ни по верёвке. А тут, надо же, словно бы всю жизнь обезъяной прикидывалась: живо забралась на палубу. Сначала пряталась за мачтой, потом увидела - мальчишка, ростом не выше ее, таскал с палубы ящики в трюм. Отти Башмачка нигде не было видно, и она тоже схватила ящик и полезла в трюм.

Фрегат Адмирала Красса простоял в элидийском порту больше месяца. Во время таких долгих остановок на кораблях всегда появлялись новые члены команды, и Кайла надеялась, что в тусклом свете корабельных фонарей ее сочтут за нового юнгу.

На палубе во всю трудились матросы, человек тридцать или больше. Но Отти Башмачка среди них не было. Не оказалось его и в трюме. Когда она поднималась на палубу, мальчишка-юнга окликнул ее.

- Эй, ты! По шее хочешь?

Она не стала отвечать. По голосу узнали бы девчонку. Вместо ответа она пихнула хулигана изо всех сил, так что тот кубарем полетел обратно в трюм.

Время уходило. Куда же подевался проклятый Башмачок? Она понеслась по палубе, изображая, будто торопилась за делом. И вдруг увидела: в дверном проёме, который вёл в кормовую рубку, показалась знакомая щёгольская бородка. В полумраке утра она узнала Отти Башмачка раньше, чем услышала его голос.

Башмачок о чем-то громко спорил. Кайла различила отдельные слова. "Ты обещал мне! Ты обещал!" кричал Башмачок кому-то, находившемуся в кормовой рубке. Какие там были обязательства, Кайла не дослушала. Она вдруг оказалась у Башмачка, приникла к нему. Ничего не понимая, Башмачок схватился за рану у себя на горле, - огромную, кровавую рану, похожую на зев хищной рыбы.

В то же мгновение Кайлу заметили. Но матросы словно оцепенели. Это было немыслимо, не укладывалось в голове: убить сына на глазах отца, и какого отца, могущественного Красса, Адмирала Красса, которому беспрекословно подчинялись капитаны двенадцати пиратских кораблей, все - отпетые бандиты и висельники. Конечно, робость охватила не каждого. На руках иных моряков была кровь младенцев, другие прикончили собственных родителей, а загубленных красавиц можно было считать пачками. Эти молодцы растерялись куда менее и, несомненно, схватили бы Кайлу, но чутьё подвело. В последнее время Адмирал не шутя гневался на сына, между ними что ни день случались перепалки, и смышлёные головушки подумали: а что, если сам Адмирал приказал прикончить Отти Башмачка?

Кайла не стала дожидаться, пока всё разъяснится. Она пронеслась по палубе, перескакивая через свёрнутые канаты, отпихивая матросов, игнорируя окрики. Миг, и она прыгнула за борт.

Едва очутившись в лодке, она скомандовала, стуча зубами:

- Греби, старик! Греби, если жизнь дорога!

- Спаси Богиня, спаси Богиня... - запричитал старый моряк и рьяно, насколько позволяли стариковские ненадёжные силы, взялся за вёсла.

Они быстро преодолели половину пути, потом ход лодки замедлился.

- Дай мне вёсла, - сказала Кайла, решив, что дед устал.

- Э... постой, дочка. А поцелуй? - (Старик облизал синие губы, готовясь.) Поцелуй-то? Э-э, чего ты?!

Кайла легко отняла вёсла, молча села грести.

Старик плакал, трясясь и бессильно сжимая кулаки.

Кайла причалила к пристани, вырвала из старческих лапок свою одежду, кинула старику его грязную рубашку.

- А поцелуй, тварь ты такая! - закричал старик, побагровев так, будто выбрал смерть от апоплексического удара.

- Пусть твоя бабка тебя целует, - отрезала Кайла.

Взглянув на море, она понеслась к городским воротам. Там, на море, виднелись две лодки, летевшие к пристани, словно сани по гладкому льду. Видно, очень за ней торопились.

* * *

У Кайлы имелась некоторая фора, и это ее спасло. Люди Адмирала не сумели настичь её по горячим следам.

Светало. В доме мадам Сов стояла тишина. И посетители, и работницы - все спали крепким сном, распространяя лёгкий запах спиртного. Не спали служанки, две старухи. Одна внизу прибиралась за гостями, другая возилась на кухне.

Кайла попросила у старой Греты кувшин с водой и долго мылась над кадкой. Запах стариковских нечистот преследовал, да ещё свинья Башмачок кровью замарал. Надо бы спросить чистую одежду, но старуха Грета и так смотрела волчицей. Кайла выстирала тунику и плащ, после чего юркнула в свою каморку, прикрытая лишь целомудрием. Старик Лисс, чутко дремавший в коридоре, проигнорировал её. Нагие дамочки в этом доме были не в диковинку.

Она разложила одежду для просушки, коснулась холодными ладонями щёк, замерла на мгновение. Покачнулась, упала на жёсткое ложе. Вскоре её забил озноб. В мыслях - отец, Адмирал, Отти Башмачок... В голове зашумело. Заболела, что ли? Этого ещё не хватало. Она укуталась тонким шерстяным одеялом. Попыталась уснуть, но сна не было.

За отца она отомстила. Время подумать о себе. Как ей вернуть корону, как объявиться перед всеми, - да так, чтобы её признали? Как, когда?

Отец говорил, "когда виноградная лоза покроется лазоревыми листьями". Значит... никогда?..

Она подумала о девчонке из дворца, принцессе Розлине.

У Кайлы - мокрая рубашка да плащ потёртый, а Розлина на праздниках кокетничает в атласных платьях с декольте, в шелковых накидках, волосы в золотой сетке, блестящими камешками увешанная. За Кайлу - нож с обломанным кончиком, а за Розлину - рыцари в грозных доспехах, священники из храма Богини в сияющих одеждах, добрые монахини Святого Источника с букетами гиацинтов в руках. И ещё у Розлины есть гвардейцы в красных плащах и городские стражники с огромными алебардами.

Нет, не жить ей во дворце. Никогда. Никогда...

Кайла умела рассуждать здраво, если давала себе труд призадуматься.

Она заснула с мокрыми щеками. Во сне она кормила голубей-альбиносов, чьи перья покрашены в синий цвет. "Кайла! Кайла!" - ликует толпа. Все ловят каждое её движение, все восхищаются малейшей гримаской. Когда слетаются сирин-птицы, кругом - благоговение, трепет, восторг. Рядом с ней, как полагается по обряду, - лорд-воитель. Но это - не старый барон Кондегард. Рядом - юный и прекрасный Дэннис Квинникель, рыцарь Железной Розы, сын одного из одиннадцати баронов королевства.

Она четыре раза видела его и помнила каждый миг этих встреч. Первый раз - когда он бился в поединке с Генрихом Бульерским, рыцарем Прямого Кинжала. Под ними пали кони, и всё решилось в схватке на мечах. Дэннис Квинникель победил, но и сам был тяжко изранен. Когда он извлёк меч из груди противника, с десяток девиц, визжа, кинулись к нему, - поддержать, вытереть пот и кровь. Всех растолкала Кайла. Она пихалась локтями, она лягалась, но достигла своего: сэр Дэннис принял платок из её рук, и потом даже позволил ей самой обтереть его лицо. Какая-то нахалка не стерпела её триумфа и стала исподтишка щипаться. Кайла дала отпор. Они долго рвали друг на друге волосы и кусались. Ещё немного, и Кайла убила бы выскочку, но их растащили.

Славный, славный Дэннис Квинникель...

Вдруг, в самом приятном месте, сон Кайлы прервали.

Она вскочила, схватилась за рукоять ножа.

- Что ты, милочка. Что ты... - мадам Сов огорчённо покачала головой, и тут только заметила, что волосы Кайлы коротко острижены. - Что ты сделала с волосами, дочка?!

- Это чтобы мыть было меньше, - сказала Кайла и тут же выругала себя за грубость. - А теперь не мешайте мне спать.

- Спи, голубушка, спи, - мадам Сов передёрнулась, но всё же поправила одеяло, проговорила участливо: - Я знаю, что произошло ночью. Незачем было так рисковать. Нужно было спросить моего совета, я бы помогла.

Кайле сделалось дурно. Добежав до жилища мадам Сов, она уж решила, что спаслась. На корабле вряд ли хорошо разглядели её. К тому же, люди Адмирала будут искать мальчишку. Старик лодочник не выдаст, иначе ему первому попадёт. Откуда же тётка Сов узнала про Отти Башмачка? Неужели старуха велела какой-то проститутке следить за ней? Ну да, конечно. Тётка послала какую-то шлюху следить за ней...

За убийство в Элидии - верная казнь, и на нежный возраст не посмотрят.

Кайла подумала о своем ноже, верном ноже с кровостоком.

- Заработать ты можешь и у меня, в моём заведении, - проговорила мадам Сов. - Я хорошо плачу девушкам, два флорина за ночь, да ещё на всём готовом. А в порту могут и покалечить, и никто за тебя не заступится.

Кайла перевела дух. Так вот о чём подумала старая сводня: что этой ночью она телом торговала втихаря.

Щёки загорелись от стыда.

- Я не проститутка, - рявкнула Кайла. - И никогда ей не буду!

- Ну да, девочка, ты не проститутка, - ласково согласилась мадам, - как и все мы здесь. Мы просто бедные женщины, которым как-то нужно сводить концы с концами. Да не дрожи ты так! Успокойся, милая.

Мадам Сов ласково провела по плечу девушки, задержала руку. Провела по другому плечу, слегка массируя мышцы. Кайла свела брови, подозрительно всмотрелась в лицо мадам. В крупных морщинах старухи, в ярко накрашенных губах просматривалось что-то отвратительное, порочное. Улыбка мадам Сов была как перезрелая слива-падалица, усаженная осами.

Кайла потянула на себя одеяло. Мадам Сов попыталась воспрепятствовать, и это Кайлу взбесило. Она рванула одеяло, крикнула:

- Да уберитесь вы! - Отвернулась пунцовым лицом к стене. - Проваливайте!

Мадам Сов не стала бесчинствовать. Она усмехнулась без особой злости, в дверях сказала:

- А ты будешь иметь успех, девочка. Огонь на языке - перец в чреслах.

"Я - принцесса! Принцесса, а не проститутка!" - твердила про себя Кайла, слушая, как удаляются шаги мадам Сов. И она докажет это. Все увидят это. Все.

До Дня Доброй Богини оставалось две недели. На этом празднике она будет кормить сирин-птиц, сколько бы ни было лизоблюдов у Розлины. А там хоть пусть четвертуют.

Возможно, у Кайлы началась горячка. Как безумная, она заметалась по комнате, в лихорадочном бреду составляя план.

Она наймёт старого пьянчужку Жуля, служившего по молодости во дворце лакеем, он будет ее церемониймейстер. Мешок с крошками для сирин-птиц подаст Альберта. (Заневестившаяся подружка должна была вернуться в город до праздника.) А лордом-воителем она попросит побыть рыцаря Железной Розы.

Дэннис Квинникель, рыцарь Железной Розы, - он такой молодой, такой мужественный, - светлые волосы как шелк, алые губы. Он не сможет ей отказать.

Кайле понравился собственный план. Одна незадача, под него деньги нужны.

Альберте, подруге любезной, и рыцарю Розы платить не придётся. Но вот придётся заплатить пьянчужке Жулю. Значит, она наймётся в прачки, решила Кайла. Левая рука, сожженная на кухне трактирщика, ещё болела. На ладони полопались пузыри. Зубами буду стирать, подумала она со злостью.

А сердце сжалось от отчаяния.

И тут Кайла вспомнила. А ведь у ее отца должник был.

Вообще, старик Джон частенько говорил: "Мне многие должны, дочка. Многие должны". Когда он был пьян, он кричал, что решительно все на белом свете ему должны, и швырялся пустыми бутылками. Когда не было на опохмел, случалось, с трясущимися руками он отправлялся собирать долги. Вероятно, у него действительно были должники, по пьяни проспорившие ему бутылку-другую или в совместном застолье выпившие больше, чем он. Джон Стайрос редко возвращался из таких походов с добычей, чаще приползал избитый в кровь. Кайла не помнила имён всех этих должников, да и не пошла бы она собирать пьяные долги. Но про один долг она помнила. Одного должника отец упоминал чаще других и бранил больше других. Должника звали Сиротка Бак. "Он мне жизнь должен! Жизнь!" - бил себя в грудь старый Джон, бил и брызгал слюной.

Сиротка Бак был личность в Нижнем городе известная. Некоторые боялись его больше, чем Адмирала Красса. Сиротка Бак был самый крупный на побережье скупщик краденого и награбленного. Кроме этого, он предоставлял пиратским командам всё необходимое для похода, и за это имел твёрдую долю в добыче. Имелись у него и собственные корабли, одни говорили - пять кораблей, другие - восемь.

Раньше случалось, Сиротку Бака пытались надуть. Капитаны пиратских команд - ребята рисковые. Одного такого морячка его люди нашли залитым смолой и запечатанным в бочке. Другого обнаружили на рее, - мертвец качался, подвешенный за ребро. Третий исчез навсегда, на корабль прислали только горбатый нос с серьгой. Наука пошла впрок. За последние пять лет никто более не испытывал изобретательность Сиротки Бака.

Судя по всему, Сиротка Бак в самом деле был чем-то здорово обязан ее отцу. Но возможно ли этот долг перевести в деньги? И получится ли хоть какие-то деньги стребовать с бандита?

Старик Джон возмущался много, но идти за долгом к Баку не торопился. Однажды Джон Стайрос всё-таки решился, обезумев от своей жажды. Как ни странно, Стайрос вернулся назад с полным комплектом ушей, глаз и пальцев. Пара-тройка синяков, треснувшая челюсть не в счёт. В то время Кайле не было и десяти. Она не разумела, сколь страшен был тот визит к Сиротке Баку. После - поняла.

А что, она наведается к Сиротке Баку. Долг - это святое, это и бандиты понимают. А раз она - единственная наследница старого Джона, значит, теперь Сиротка Бак должен ей.

Сборы были недолгими. Она только подождала, пока платье высохнет, после чего получила на кухне кусок хлеба и баранье ребро. Никаких деликатесов ей не положено, отрезала кухарка. Жаль, Альберта уехала с женихом к его родителям, торговцам селёдкой из Медин. Подруга вынесла бы чего-нибудь на десерт.

Кайла с малых лет защищала толстушку Альберту на улице. Из-за матери мальчишки дразнили Альберту шалавой. Два года назад хулиганы даже пытались кое-чего сотворить с Альбертой. Тогда Кайла чуть не задушила одного сорванца. Как будто Альберта была виновата, что мать ее содержала публичный дом, а не кружевную мастерскую, к примеру.

Или как-то один старый скотоложец покусился на Альберту, приняв её за свинью. Что бы делала Альберта, если бы не Кайла?..

По дороге в порт Кайла приобадривала себя, собираясь с духом. Вообще-то глупо спрашивать деньги с такого человека, но что делать? Ведь не убьет он ее, раз отца не убил. И не изнасилует. Сиротка Бак слыл затворником и женоненавистником. Хотя, что она знает о Сиротке Баке?

Кайла примерно знала, где находился дом знаменитого бандита, - в отдалении от остальных домов, среди старых дровяных складов, недалеко от верфи. Раньше там стояло с десяток домов, но когда поселился Сиротка Бак, с жильцами стали приключаться разные неприятности вроде проломленных голов и перебитых незнакомцами ног. Теперь там жил один Сиротка Бак, да стояли его унылые склады.

По дороге к Сиротке Баку можно было запросто угодить в какую-нибудь случайную ямку, или наткнуться глазом на неизвестно откуда возникший заостренный кол. А о летающих булыжниках нечего и говорить. Кайла не была званым гостем, поэтому она внимательно смотрела под ноги и оглядывалась по сторонам, пробираясь между штабелями из необтесанных брёвен. А ведь если какой-нибудь штабель случайно развалится, задавит насмерть, - подумала она.

В следующую секунду ее подхватили под руки и, без особых церемоний, заволокли в какой-то закуток.

Двое держали ее, третий стоял перед ней и склабился. Но уж это был не Сиротка Бак. Кайла видела Сиротку Баку всего один раз, знакомые мальчишки показали ей. Тот был лысый дядька с обвислыми щеками и заплывшими глазками, гладко выбритый, утробистый. А перед ней склабился худоватый субъект неопределенного возраста в трёхдневной щетине.

- Что, красавица, - проговорил субъект. Кайла поджала губы: она знала, что некрасива. - Ищешь, где растерять свои прелести?

- Мне к Баку нужно.

- Для кого - Бак, а для кого - лорд Бак.

Эта шваль всё в лорды лезет, подумала Кайла, но вслух не поделилась.

- Значит, к лорду Баку. Скажешь, дочь Джона Стайроса пришла.

Рука, потянувшаяся к тугим девичьим грудкам, отдернулась.

Небритый субъект что-то буркнул и исчез. Ждать пришлось недолго. Вернувшись, он проговорил тягуче, словно бы в недоумении:

- Лорд Бак примет тебя, красотка.

Кайлу затащили в низкую покосившуюся дверь с единственной наличествующей петлей. За этой дверью место - собачьей конуре, а не известному бандиту, подумала Кайла. Ее повели по извилистому коридору мимо мешков с мукой и бочонков с солониной. Четыре двери, два спуска, один подъём, - и она очутилась в просторной комнате, с конурой не спутать. Стены в панелях из ливадийского кедра, макет парусника на стене, рядом - чучело морского дракончика.

Опершись о столешницу, перед ней стоял Сиротка Бак.

- Я к вам. К вашей милости, - сказала Кайла. - Мой отец - Джон Стайрос. Он умер, старик мой. Сгорел. Я - наследница. Дочь. Единственная.

Сиротка Бак смотрел на нее выжидательно и молчал.

Кайла, покраснев, сказала:

- Он говорил, старик мой, что вы ему были должны. Теперь расплачиваться со мной придётся, значится. Когда платить-то будете?

- И сколько ты намерена получить? - проговорил Сиротка Бак тоном, не внушающим оптимизма.

- Тысячу флоринов. Да, тысячу флоринов (за тысячу флоринов она устроит на празднике Богини целое театрализованное представление). Полагаю, ваша жизнь стоит тысячу флоринов?

- Моя жизнь? - повёл бровью Сиротка Бак.

- Отец говорил, что вы должны ему жизнь. Он же спас вас однажды, мой старик?

Сиротка Бак не проявил особых эмоций, так что Кайла засомневалась. А существовал ли на самом деле этот долг, или отец всё выдумал?

- И как же я стал должником Джона Стайроса? - спросил Сиротка Бак. Он глядел на Кайлу недобрыми глазами - не то совиными, не то хорячьими. - Что говорил тебе отец?

- Отец не рассказывал об этом в подробностях, - сказала Кайла и начала закипать, хотя обстановка была не самая подходящая. - А вы сами разве ничего не помните? Может, мой отец убил какого-то вашего врага? Или вы решили руки на себя наложить, а он вытащил вас из петли?

- Вытащил из петли? - Сиротка Бак засмеялся деревянным смехом. Было видно, как он взбешён. - Вытащил из петли!

Бандит щелкнул пальцами. Кайла ощутила на запястьях и плечах крепкие пальцы.

Только вопрос, он сначала изнасилует, или сразу убьёт.

- Твой отец говорил, что я ему жизнь должен? - спросил Сиротка Бак серьёзно. - Нет, это он должен мне смерть... А теперь вышвырнете ее из моего дома. Но не калечить!

Подручные молча подчинились. Но когда они передавали ее другим бандитам, стоявшим на выходе, те загундосили: как же так, не покалечить. Это не по-нашенски, не по-людски! И тут же вся команда принялась спорить: что означает приказ "не калечить"? А если они немного поиграют с девкой, и при этом не будут калечить? Громче всех домогался моряк по прозвищу Краб, невысокий, но широкий в плечах мужичонка, словно приплюснутый сверху. Он домогался, пока не подошёл некто Иннокентий, - высокий худощавый дядька, светлые водянистые глаза и шрам через всю щёку. Иннокентий сказал несколько слов, после чего Кайлу благополучно довели до пристани. Напоследок даже пинка не дали.

Она отправилась домой. Хотя о чём она, какой дом? Разве каморку у мадам Сов можно назвать домом?..

На кухне у мадам Сов ей дали вчерашнюю чечевичную похлёбку. Кухарка кинула ложку, как шавке кость. Не успела Кайла запустить ложку кухарке в рыло, подошла старая Грета. Старуха сказала:

- Там один человек тебя спрашивает. Уж и не знаю, как это... Плохой человек, дочка.

Кайла потребовала подробностей, но старуха отмалчивалась, молча проводила её к входной двери и показала жёлтым ногтем.

У дверей стоял огромный человечище - стоял, но внутрь не заходил.

Этого человека она не знала. Мужчина с виду был не из слабых, хотя и не молоденький, - плечи медвежьи, руки обезьяньи почти до колен, и сам он как-то горбился. Окладистая борода с проседью, одежда немудрящая, - стираная одноцветная туника, кожаные башмаки с дырками.

Неужели Адмирал Красс дознался, кто убил его сына, и подослал к ней этого человека? Нет, не может быть. Узнав про её убежище, Люди Красса ворвались бы сюда и схватили ее силой, а может и прикончили бы на месте. Этот же, вежливый какой.

- Чего тебе? - спросила Кайла незнакомца. - Это ты меня доискиваешься? Ты кто?

- Значится, ты - дочка Джона, - мужчина оглядел ее с головы до ног. - А меня называй дядей Робертом. У меня для тебя подарок есть. Наследство, вроде. От отца твоего.

- У нас же всё сгорело, - не поняла Кайла, а у самой сердечко застучало.

- Тут недосуг говорить. Зайдём в "Гусыню"?

В двух шагах стоял кабачок "Добрая гусыня".

Если бы он хотел чего-то сделать с ней, он бы потащил в порт, там легко затеряться, или предложил бы загородную прогулку, подумала Кайла.

Вскоре она сидела за квадратным дубовым столом, уминала жареные сардинки с листьями укропа и слушала.

- Знал я твоего старика немножко. Хороший был приятель, да смилуется над ним Богиня, - дядька Роберт хлебнул на полкружки. - Он мне получение дал, Стайрос Джон. Сказал... (он приглушил голос и нагнулся над столом.) Джон сказал: после моей смерти вынь сердце и дочке передай. Тело пусть где хочешь схоронят, а не то - в море, рыбам на корм. Всё-таки я плавал тридцать пять лет, а моряку самая могила - море... Но моё сердце морю не подлежит. Дочери скажешь: пусть схоронит моё сердце на поле брани, потому что судьбой я был моряк, а сердцем - воин. Там, где недавно отгремела битва, пусть там схоронит моё сердце.

Дядька Роберт хлебнул из кружки.

- И ещё отец твой наказал: сердце ночью схорони. О тебе позаботился. Если будешь шастать по полю битвы днём, могут принять за мародёра. Тогда расправа короткая.

Кайлу разобрала досада.

Ее старик всю жизнь шутки строил, покоя не давал, и тут отличился.

Она спросила:

- И это всё, что сказал отец?

- Всё до последнего слова.

- А где же наследство? Ты ж говорил про наследство!

- Да вот оно, твоё наследство, - мужчина вынул из-за пазухи холщёвый свёрток. Стал разворачивать его, да неловко. Из холстины выскользнуло человеческое сердце, упало едва не Кайле в тарелку.

Она передёрнулась.

- Что, брезгуешь? - дядька Роберт ухмыльнулся. - Вот потому твой отец меня попросил такое уделать, сердце из трупа вынуть и тебе поднести. На тебя не понадеялся. Я ведь привычный. Когда служил у герцога Альвы, случалось, не только сердца вынимал, но и кишки на руку наматывал. Врагов у герцога было много, и казнил он каждого по -особенному, с особенной выдумкой... А я в палачах состоял, вот как. Ты прячь его, прячь! - Палач завернул сердце в холстину. - А не то увидят, подумают чего.

- Значит, больше ничего отец не оставил мне? - ещё раз уточнила Кайла, не торопясь браться за холщёвый свёрток.

- Ни золота, ни брильянтов, - развел руками бородач. - А за сердце не беспокойся. Я посолил его хорошо, авось не скоро зачервивеет. Но и мешкать тебе не стоит. Недавно у Пелиды битва была, деревенька такая есть в Никосии. Слышала?

Три десятка городов-государств, деливших землю Эдд, постоянно вели войны. На этот раз под Пелидой сражались авретинцы и месавряне, город Кайлы в той войне не участвовал. Врагом Элидии последние сто лет был Мессенский Морской Союз. Уж год как держалось перемирие.

- За день-другой до Пелиды доберешься, если пятки маслом смажешь, - сказал палач. Вообще, он был мужчина словоохотливый, с прибауткой. Умолкая только чтобы промочить рот, он начал в подробностях рассказывать, как добраться до Пелиды, - "сначала по дороге на Фивы пойдёшь, а там будет смоковница обгоревшая, сразу за памятником Кадмейским Близнецам. Повернёшь направо, через часок храм увидишь небольшой, поклонение Гераклису"... Он так и сыпал подробностями, словно исходил ту местность вдоль и поперёк. Но Кайлу это не интересовало. Она и не слушала его совсем. Никуда она не пойдёт. Нечего зря ноги бить.

Когда сардинки кончились, она спросила, что волновало ее куда больше побоища у далёкой Пелиды:

- Как ты нашел меня, палач? Кто сказал, кто навёл?

- А чего было искать-то. Где твой старик живёт-обретается я знал. А там спросил у соседей, где дочка. Они - не знают, мол. Потом спросил, с кем ты любовь-дружбу водишь. Одна бабка мне про дочку тётки Сов сказала. Ну а про тётку Сов кто в Элидии не знает. Я - сюда, а ты здесь как раз, меня дожидаешься.

Кайла расстроилась. Так просто оказалось вычислить, где она теперь живёт. Если люди Адмирала с умом возьмутся за дело, поиски не задержатся. Одно утешение, - они ищут мальчишку.

Когда сардинки закончились, Кайла встала из-за стола. Засоленное сердце она забрала с собой, чтобы выкинуть на улице. Уборку такого мусора лучше не доверять трактирным слугам.

Палач простился. Он уже стал отходить, но Кайла догнала его:

- Погоди, дядька Роберт. Скажи, только не ври. Ты долго знал моего отца?

- Да лет десять, пожалуй.

- Он взаправду был колдуном? Ну, старик мой?

Кайле очень хотелось услышать утвердительный ответ. Тогда стало бы ясно, почему палач исполнил просьбу Джона Стайроса: он находился под действием чар, могущественных заклинаний, которые Стайрос наложил ещё при жизни. Или иначе: возможно, палач видел какое-то проявление могущества отца Кайлы, и это крепко засело у него в памяти. А ведь говорят, настоящих колдунов следует бояться и после их смерти.

- Твой старик поставил мне две бутылки и ещё прибавил горсть солёных рыбок на закуску, - сказал палач простодушно. - Я пообещал это дело сотворить, ну и сделал.

После таких слов Кайла собралась швырнуть сердце в сточную канаву, но поблизости было слишком людно.

Весь остаток дня она была как не своя. И всю ночь. Успокоила бы болтовня с Альбертой, но подруга ещё не возвратилась в город.

Сердце ее отца лежало на подоконнике. Она приготовила мухобойку, но мух не было. И запаха особого не было. Наверно, крепко палач сердце ее отца посолил.

Госпожа Сов этой ночью не заходила. Видно, другими делами занята была. Ранним утром Кайла, прислушиваясь, направилась в комнату Альберты. Она прошла в комнату, благо двери дома не запирались, обшарила все кружевные кошелёчки, прощупала складки платьев, заглянула в обувку. Нашла три флорина и горсть медяков.

Злая, разобиженная на весь свет, Кайла выбралась из дома мадам Сов. Едва открыли городские ворота, она покинула город.

Она пошла по дороге на Фивы.

* * *

Кайла добиралась до Пелиды не день и не два, а целых пять. Надо было внимательно слушать объяснения палача, а она злилась да мимо ушей пропускала. Три флорина Альберты быстро кончились, и Кайле пришлось кое-как перебиваться самой, не пользуясь системой денежного обращения.

Она воровала овощи с грядок. Рвала с деревьев фиги, щипала виноград. Дважды ей удалось подоить корову. Однажды здорово покусали собаки, когда она и от Элидии-то недалеко отошла. И всего-то хотела, морковки надёргать. Отбиваться ножом от собак было несподручно. Куда сподручней вышло, когда она привязала нож к длинной ореховой палке. С десяток собак она покалечила за время пути, а одну собачку на тот свет отправила. Окон разбила немного, только если хозяева очень уж склочные были.

И, наконец, вот она, деревенька Пелида.

Пелида стояла на берегу речки Ледо, а битва между авретинцами и месаврянами состоялась в долине реки, на заливных лугах. Здесь, в грязи, среди следов скота, и сейчас имелось немало признаков недавнего боя: вытоптанные травы, человеческие и конские останки, сломанные стрелы. Чтобы избежать заражения, большей частью останки людей и животных сожгли и погребли. Над местом погребения авретинцы и месавряне возвели по кургану. Поскольку поле боя осталось за месаврянами, те и считались победителями. На своём кургане месавряне по праву победителей поставили трофей - навалили горой неприятельское оружие, собранное на поле боя. Наиболее ценную добычу - щиты с золотыми насечками, доспехи, инкрустированные драгоценностями, мечи с драгоценными рукоятями, - победители отправили в свои храмы, на пополнение храмовых сокровищниц. У речки осталось самое дешевое воинское убранство, по большей части нуждающееся в ремонте. Но всё-таки воздвигнутый трофей выглядел очень внушительно.

Кайла села на красноватый корень тиса и стала дожидаться ночи. Для быстрейшего времяпровождения, она перекусила украденной репой, запила водой из речки. По дороге неподалёку прошли два крестьянина. Кажется, один заметил ее. Она демонстративно выставила вперёд свою палку с ножом, словно копьё. К ней потеряли интерес.

С наступлением мрака на обширной луговине стали показываться люди. В основном это были одиночки. Палками и мотыгами они принялись ковырять землю, стали бродить с фонарями, вглядываться. Хитники искали драгоценные камни, выпавшие из сломанного оружия, искали золотую парчу, - можно было продать ювелиру. Искали монеты, мало ли что не просыплется в бою. Конечно, при свете дня поиски шли бы успешней. Но вся добыча была собственностью победителя, месаврийской короны. В любую минуту мог нагрянуть полицейский разъезд, а от конников при свете дня трудно уйти. Мародёров отправляли на виселицу.

Некоторые золотоискатели вытаскивали из грязи разлагающиеся трупы и обшаривали их. По большей части, это было пустое занятие, потому как трупы уже обыскали не раз.

Эти странные люди поначалу насторожили ее. Чего только не придёт в голову ночью на кладбище! Но потом она присмотрелась, поняла: никому из них не было дела до ее прелестей, даже если бы эти прелести присутствовали. Другая страсть сжигала их, другое чувство, которое было сильнее тяги к женщине, другой азарт. Блеск золота и драгоценных каменьев манил их, слепил несбыточной мечтой, уносил разум в чарующую сказку.

Кайла вышла на место, хорошо освещенное луной. Ближайший хитник возился в трёх десятках шагов от нее. Она подняла обломок шлема и стала копать водянистую, податливую почву.

Вскоре ямка была готова.

- Надеюсь, тебе будет хорошо здесь, отец.

Она быстро забросала солёное сердце землёй. Собралась попрыгать над ним, чтобы утрамбовать землю. Вдруг вспомнила. Отец, в ответ на ее приставания, как-то сказал: она станет принцессой, когда посеет соль. Вот она и посеяла соль, но где же принц, где корона?..

Эх, отец, отец...

Погода стала портиться. Откуда-то налетели тучи, поднялся ветер. Начал накрапывать дождь. Она собралась поискать сухое место под деревом, где бы можно было дождаться утра.

Вдруг что-то мелькнуло под ногами. Тьма сгустилась такая, руки не разглядеть. Были видны только огоньки свечей, горевших в фонарях золотоискателей.

Что там ещё копошится?

Блеснула молния. В это мгновение Кайла увидела собаку, лохматую дворнягу, шерсть на ногах съедена лишаём. Проклятая собака, видно, учуяла запах мясного. Сейчас она быстро разрывала только что засыпанную Кайлой могилку. Кайла выругалась, протянула руку к палке с ножом. Куда она воткнула палку, а?

Опять блеснула молния, и с этого момента кривые стрелы молнии стали падать на землю почти без перерыва.

Кайла увидела, наконец, палку с ножом, выдернула ее из земли и тут краем глаза приметила странное.

Она обернулась к собаке.

Что за диво?

Никакая не собака то была, вдруг разглядела Кайла. Старуха, - маленькая, сморщенная старуха в накидке из собачьей шерсти, - стояла на четвереньках и проворно разгребала могилу мосластыми руками.

Кайле сделалось дурно, хотя припадками чувствительности она не страдала.

Сухие старушечьи пальцы быстро добрались до сердца. Старуха зачавкала. Кайла стояла, цепенея от страха.

- Хорошо-то как, - сказала старуха, рыгнула и погладила живот. - Ладно сделала, дочка. Неглубоко зарыла, а то работы было бы бабушке. Может, и опередил бы кто. Вон оно, сколько охотников!

Рядом блеснули фонарики глаз. Раздался протяжный вой.

У Кайлы свело в животе.

- А знатный был колдун, - завизжала старуха. - Знавала я его, многие из наших знали его... Не спрашиваю, кем приходился тебе - любовник, или муж законный... То дело твоё, дочка. А спрашиваю, какую работу справить? Эльдина многое может.

Так вот оно что. Кайла знала, кто такие были эльдины. Эльдинами пугали детей. Эльдины, злые духи дьявольского происхождения, входили в свиту чёрного бога Тар-Базоара, на заре времен низвергнутого Сторукой Богиней в преисподнюю. Иногда эльдины появлялись в местах, где смерть широко раскрывала двери между миром света и тьмы, - их видели во время кораблекрушений, или при больших пожарах, или на остывающем поле боя.

Ничего хорошего не выходило для человека из встречи с эльдиной. Так, во всяком случае, говорила молва.

Кайла на заплетающихся ногах понеслась по мокрому ночному лугу, прочь от страшной старухи.

- Какую работу справить? - загудел, засвистел холодный ветер. - Какую, какую работу справить?

Кайла неслась ни жива, ни мертва. Она бежала всю ночь, всё утро. Летела через поля, не разбирая дороги. И палку с ножом где-то обронила, дурёха.

Эта потеря разозлила ее. Остановившись, она пришла в себя.

Гроза закончилась. Сизая облачная пелена покрывала небо. Накрапывал дождик. Неподалёку, за низкой изгородью, пухлая бабуська доила корову. "Пусть хоть убьет, а напьюсь молока", - подумала Кайла. Она кинулась к селянке. Та, улыбаясь, сама протянула кувшин:

- Вижу, умаялась, дочка. Ну, попей молочка-то.

Кайла принялась пить. Она выпила, наверное, полкувшина, когда кое-чего заприметила.

А ведь молоко-то чёрное.

Она всмотрелась в бабку и, против воли, вскрикнула дурным голосом.

Из капюшона ей улыбалась собачья голова.

- Вот это прими, миленькая, - пролаяла собачья голова. Не успела Кайла глазом моргнуть, как старуха надела ей на шею белый клык на верёвочке. - Запомни, миленькая, - понадоблюсь, кость с камнем свяжи. И слова заветные скажешь: "Тирша-Та, гложи кость". "Тирша-Та" - имечко моё родимое... Поняла ли? За сердце, которое ты скормила мне, теперь я твоя должница. Но только один раз долг отдаётся, запомни! Только один раз! Тирша-Та, гложи кость!

Кайла помчалась от дьяволицы куда глаза глядят. Старуха залаяла, заблеяла, замяукала ей вослед:

- Один раз! Тирша-Та, гложи кость! Запомни, дурочка, эльдина поможет только один раз! - И тут же чертовка затараторила человеческим голосом, которым разговаривают бабушки, набивая кашей внучат: - А молочко-то? Молочко-то испей, доченька!

Кайла не заметила ямку. Она упала, виском о камень - и покатилась в темень.

Очнулась среди колючек чертополоха и отцветающих зонтов борщевика. Что за кошмар приснился ей ночью?

Да и кошмар ли это?

Она нащупала на шее острый клык. Укололась, когда щупала.

Значит, не сон.

Значит, правда.

Впервые за много лет она ощутила гордость за отца. Засмеялась, скинула капюшон, открыв лицо прохладному ветру с капельками дождя. Не подгадил старик, не оставил без наследства. И, главное, был он колдуном. Был!..

Низко висели угрюмые облака. Неподалёку пастух с двумя подпасками выводил коров на луг. Дождь совсем прекратился.

Кайла пошла к дороге, вившейся вдоль одиноких буков.

На обратном пути она всё вспоминала слова, сказанные обитательницей преисподней. Старуху звали Тирша-Та. Она должна запомнить имя... И ещё старая говорила про кость и камень. Что это значит, кость и камень? Кость - клык у нее на шее. А камень?..

Видно, сила в бабке изрядная, думала Кайла. Вон какую бурю нагнала. Жаль только, что без града. Или бабка не виновата, для града слишком тёплая погода стояла?

С помощью этой чертовки возможно неплохо разбогатеть, планировала Кайла, кланяясь маленькому придорожному святилищу Богини. Вот что она сделает: только в город явится, сразу к Сиротке Баку пойдёт. Уже не о тысяче флоринов речь затеет, а о сотне тысяч. Или нет, о миллионе! За миллион флоринов она сможет нанять целое войско (Кайла не была в курсе расценок у наёмников). А с войском она прогонит принцессу-узурпаторшу и сама сядет на парчовую подушку, которую принцессе кладут на трон. И под ноги подушку потребует. И корону у противной Розлины отнимет.

Жаль, что помощью дьяволицы можно воспользоваться только раз. Эльдина сказала: "Только один раз".

Последние мили пути Кайла подкреплялась одними сырыми овощами, так что в животе, не переставая, бурлило. Но слабости она не чувствовала. Витамины действовали, что ли, а скорее, это потому что она горела единственным желанием, единственной мечтой. Отец не обманул ее - он в самом деле был колдуном, пусть и бывшим.

Значит, он и в другом не соврал.

Она - настоящая принцесса.

* * *

В Элидии уже вовсю шли приготовления к празднику Доброй Богини. Горожане украшали двери и окна домов ветвями лаврового дерева. У каждой статуи Сторукой громоздились подношения куда обильнее обычного - свежие овощи, колосья пшеницы, блюда с фруктами, ячменные и овсяные лепёшки на меду, вино. Хозяйки вытряхивали коврики, так что местами в узкой улочке пыль стояла до крыш. Эти коврики потом вывесят на балконах, когда процессия, сопровождавшая статую богини, двинется из предместья в город, к главному храму Сторукой, - храму Элиды Победительницы.

Кайла не очень заглядывалась на коврики и цветочные гирлянды. Камень и кость... Она трогала клык у себя на шее. Острый. Скоро, очень скоро она наберёт огромное войско наёмников. А на знамени она прикажет нарисовать кулак в латной рукавице. Или, лучше, - волчью пасть?..

- Кайла! Кайла, погоди!

Рудди Окунь. Он помог ей однажды, не дал её изнасиловать. Но только давно это было, пора бы и позабыть.

- Не до тебя, - буркнула Кайла. - Отстань.

- Где ты живешь? Я искал тебя...

Он попытался облапить. А может, всего лишь культурно задержать.

- Отвали, урод!

Она ещё что-то крикнула Рудди Окуню. Две тётки, проходившие мимо, зашипели на нее, принялись стыдить. Она и им хорошо ответила, так что у бабок отнялся язык.

Скорее, это она - уродка, - подумала Кайла. Она терпеть не могла смотреться в зеркало. Девчонки говорили, что у нее утиный нос. И ведь не врали, заразы... Когда была маленькая, её дразнили: "Кря! Кря!" И эти противные конопатки, как ржавчина на щеках. И ростом она - мелкотня.

Она и не заметила, как очутилась на пристани. Отсюда до темного тупичка, выводившего к жилищу Сиротки Бака, было рукой подать. Торопясь, чтобы не забояться, она направилась к проходу между штабелями брёвен.

И вдруг услышала:

- Та самая.

Сердце у Кайлы ухнуло в пятки. На лбу выступила испарина. Она остановилась и увидела: из-за штабеля с брёвнами вышли двое.

Пёстрые ястребиные перья на шапках.

Она машинально стала искать нож. А нож-то она посеяла, дура безмозглая, вместе с ореховой палкой-древком.

Около дюжины мужчин разгружали баржу. Кайла кинулась к ним:

- Помогите! - голос прозвучал хрипло, испито. Не таким голосом провозглашается истина. - Помогите, я - ваша принцесса! - Она выставила вперёд палец с перстнем. - Помогите!

- Дурочка, что ли, - рассудил кривоногий, волосатый крепыш, добропорядочный отец семейства.

- Не мешай, дочка, - проговорил унылый дядька с вдавленной грудью.

- Хватайте ее, стерву! - крикнул человек Адмирала Красса, смуглолицый южанин с чёрными как уголь глазами. - Десять флоринов, кто поймает ее!

Тяжелые мешки в одно мгновение полетели на дощатый настил, так что мучная пыль поднялась столбом.

Кайла кинулась бежать. Она понеслась обратно в город - но с этой стороны увидела целую ватагу, не меньше пяти моряков с ястребиными перьями на шапках. Молодчики перешли на бег... Она как безумная понеслась по пристани. Два докера бросились наперерез. Её бы скрутили, если бы неожиданно не пришла подмога.

На пристани появился Рудди Окунь.

Мальчишка, очевидно, следил за ней.

Окунь вытянулся за последний год, но мышц особо не нарастил. Мужиков он задержал, махнул пару раз кулаками. Тут его треснули разок, он и кровью залился. Докеры сразу оставили его в покое, побежали ловить свои флорины. Но инициатива была утеряна, - жаль только, не в пользу Кайлы. Докеров опередили ребята Красса.

Рудди Окунь быстро очухался, дай Богиня здоровья. Парень схватил с земли камень, метнул. Попал, тем самым позволив Кайле увернуться.

Люди Адмирала обнажили короткие мечи. А вот у Кайлы и Окуня оружия не было.

Рудди Окунь понёсся к Кайле, - сбил с ног одного моряка, другого. Крикнул: "К Бык-Горе, живо!" Кайла без драки доверилась, потому что выхода не было.

Распихивая ротозеев, ничего не слышавших про деньги, они понеслись к Бык-Горе.

Бык-Гора подступала к пристани слева, тогда как справа тянулись заболоченные Ласточкины Холмы, местность и в сухую погоду непролазная. С Бык-Горы начиналась горная гряда, так называемые горы Эврета. В скалистых горах Эврета не было пригодной для обработки земли, зато имелось множество глубоких расселин и пропастей. Солнечный луч никогда не касался дна некоторых из них. Рассказывали, будто там, на огромной глубине, в кромешной тьме плясали демоны и дьяволицы, и от плясок этих совершались землетрясения и самые страшные бури.

Кайла плохо знала тропинки в горах Эврета. На счастье, отличился Рудди Окунь. Оказывается, ещё мальцом он исследовал многие опасные места, очень уж хотелось посмотреть на страшных чертей.

Кайла побежала следом за Рудди по неверной горной тропинке. Он всё говорил: "Не бойся, не бойся!" А камни плясали у нее под ногами. Очень скоро покатый склон сделался крутым и обрывистым. Она цеплялась за ветки кустарников. "Не бойся, не бойся!" Кайла злилась. Он-то знал здесь каждый камень, а она?

Когда она сомневалась или хотела высказаться, она оглядывалась. И сразу прибавлялось прыти.

Пятеро моряков преследовало их. Ребята Адмирала цеплялись за камни и кустарники, выкрикивали угрозы и сквернословили. Один покатился с горы в самом начале горной тропы. Склон там был покатый, и он не мог расшибиться.

Кайла услышала, как упавший пират застонал.

- Жив останешься, сам прикончу! - рявкнул в ответ моряк лет пятидесяти с бледным морщинистым лицом, железная серьга в ухе.

Следующие четверть часа у преследователей не было новых падений или случайных травм.

Теперь Окунь говорил ей: "Осторожнее. Ты смотришь, куда ставишь ногу?" Она смотрела, но уже дважды ее нога щупала воздух над пропастью. Несколько раз Окунь поддержал ее, не очень галантно, - хватал за руки, бёдра. Почти что лапал. Она решила терпеть.

Они забирались всё выше в гору. "Ты в уме? Куда ведёшь?" - несколько раз кричала она ему, а он показывал на преследователей. В один момент она подумала: а вдруг он свихнулся? Может, на вершине он предложит ей спрыгнуть вниз, в пропасть, взявшись за руки? Уж нет, не дождётся!

Лучше она вернётся назад и утянет в пропасть кого-нибудь из бравых морячков.

Они поднялись так высоко, что вершины соседних гор оказались под ними. Здесь даже терновник не рос. Она ухватилась за куст с мелкими листьями, попала на колючку. Выругалась. Оглянулась. Преследователей не было видно.

Они опередили людей Адмирала, но Кайла не сомневалась: те не отстали от них. Вот бы одного-другого скинуть в пропасть. Тогда бы точно отвязались.

Ветер выл в уши. Рудди Окунь крикнул: "Жди здесь!" Она опустилась на тропинку, придерживаясь за неровную стену горы. Как же она устала! А Окуню-то и дела нет. Он, небось, всю ночь дрых без задних ног. А когда она спала?..

Парень осторожно пошел назад. Несколько раз приложил палец к губам, успокаивал и заставлял молчать. Что он делает, а? Она хотела наплевать не предостережения и окликнуть его, но тут заметила преследователей. Внизу, прямо под ней проходила тропинка, по которой они только что прошли. По тропинке поднимались люди Адмирала. Сколько же их? Чёрт, все пятеро. Пятый нагнал приятелей, - поостерёгся, видно, отлынивать.

Их разделяло не больше полусотни шагов. Чего же дожидаться? Зачем Окунь пошел назад? Захотел продать её подороже?

Тут она увидела: Окунь стал раскачивать камень, выступавший над тропинкой. Несколько движений, и камень рухнул вниз. А следом за ним вниз покатилась целая лавина. Раздались вопли ужаса. Кайла, свесившись над пропастью, с облегчением наблюдала, как ее преследователей словно смыло с тропинки. В грохоте камней невозможно было расслышать, как о землю далеко внизу ударились человеческие тела. Бедняги не лишились погребения: грохоча, каменная лавина завалила трупы.

Кайла оглянулась, как там её спаситель?

В одном месте над тропинкой нависала базальтовая глыба. Своротив камень, Рудди Окунь укрылся под нею. Когда грохот камнепада смолк, он вылез на тропинку - перемазанный в глине, с огромным синяком под левым глазом. Глядя на нее, он засмеялся. И она тоже засмеялась.

- Опустимся другой дорогой, - смеясь, он показал куда-то вперёд, она ничего не поняла. - Ещё немного надо в гору пройти, а там спуск начнётся.

Он двинулся к ней, улыбаясь. Кайла оборвала смех. Только бы не замыслил чего... Но замыслил ли парень преступление, она так и не узнала. Камень, на который наступил Рудди Окунь, выскользнул у него из-под ноги как живой.

Он вскрикнул, и в крике этом было больше обиды, чем страха. Крикнул, и упал в пропасть.

Некоторое время Кайла сидела ни жива ни мертва. А потом зашаталась, закачалась из стороны в сторону. Хоть один день в году у человека бывает счастливый. Видно, это сказано не про нее.

Вдруг она услышала стон. Точнее, какое-то кряхтенье.

Надежда проснулась, затрепетала, как слабый огонёк на ветру.

Обмирая, она посмотрела вниз.

Когда произошел обвал, вниз сполз целый горный склон - с кривыми горными деревцами, травами и землёю. А одно деревце устояло. Одно деревце, дикая смоковница. Сейчас на его ветвях лежал Рудди Окунь, удерживаясь каким-то чудом.

Кайла схватилась за дьявольский клык у себя на шее.

Что там эльдина говорила?

Она сняла с шеи клык, дунула на него. Шепнула: "Тирша-Та, гложи кость!"

Ничего.

Кайла опять дунула на клык, и позвала громче: "Тирша-Та, гложи кость!"

Опять - ничего.

Кайла разозлилась ни на шутку. Закричала: "Тирша-Та, гложи кость!" Она кричала, наверное, несколько минут, до хрипоты в голосе звала дьявольскую старуху. Она и дула на клык, и терла в пальцах, и даже вонзила в палец до крови. Чертовка, видно, просто посмеялась над ней.

Она боялась посмотреть вниз, как там Рудди Окунь.

Перепробовав всё, охрипнув, Кайла вдруг вспомнила слова старухи. "Надо кость с камнем связать!" - сказала дьяволица. Не долго думая, Кайла чиркнула клыком по базальтовой глыбе. Полетели искры. Она выкрикнула: "Тирша-Та, гложи есть!" Крикнула раз, другой, в отчаянии чиркая клыком по камню.

Вдруг услышала:

- Да здесь я. Чего расходилась-то? Помереть спокойно не дадут.

Рядом стояла знакомая старуха.

- Ты обещала... ты сказала мне... - забормотала Кайла, мигом растеряв весь апломб.

- Ну, обещала. Ну, сказала. Так чего надобно?

- Там, над пропастью...

- Просекла уже. И что же ты хочешь, дурная, чтобы я его оттуда вытащила? А ты помнишь, что я сказала тебе? Всё помнишь?

- Помню, - буркнула Кайла. - Один раз поможешь. Только раз. (Сквалыга хорошая.)

- Подумай лучше. Ты не смотри, что я стара. Я много чего умею...

- Чтоб тебя поразила Богиня! - вскричала Кайла, позабыв о страхе. - Делай своё дело, вытащи мне его оттуда, проклятая!

- Дурочка ты, а не ведьма, - сказала эльдина.

Вмиг лицо старухи пришло в движение, человеческие черты исказились, словно вылепленные из теста. Горб исчез, накидка из собачьей шерсти плотно облегла руки и ноги существа, седоватый волос налился чернью и заблестел. Наконец, людская личина спала с дьяволицы без следа. Теперь это был зверь - не то пантера, не то собака. Из пасти серой разит.

Кайла пожалела, что в общении с пожилым человеком допустила некоторую вольность.

Адское существо прыгнуло вниз.

Склонившись над пропастью, Кайла наблюдала, как легко эльдина достигла дерева, едва державшегося над бездной. Эльдина схватила человека передними лапами, отодрала от ствола. Рудди Окунь заорал. Как ветер, эльдина пронеслась по отвесной скале вверх. Она пользовалась только задними лапами - в передних держала Рудди.

Эльдина положила парня перед Кайлой. Потянулась, зевнула по-кошачьи. И - обернулась старухой.

- И когда вы, люди, отрастите шерсть, - посетовала эльдина. - Думаешь, легко твоего милёнка в белых ручках нести? Была бы шерсть, взяла бы в пасть. А теперь, - прощай, маленькая дурочка.

Эльдина задребезжала веселым смешком и вошла в скалу. Она вошла в камень как в облако. Вдруг из камня высунулась старушечья лапка с порядочными коготками. С кошачьей ловкостью эльдина подхватила веревочку с клыком, взяла на коготок. На глазах у Кайлы старушечья рука с адским ожерельем убралась в скалу.

И лишь тут до Кайлы дошло, что она наделала.

Когда за ней погнались пираты, она не воспользовалась клыком, сберегла свою силу. И когда карабкалась в гору, рискуя свалиться в пропасть, - не вспомнила о клыке. Наследство отца было нужно для будущего, для великого, прекрасного будущего, чтоб ей принцессой стать.

И вот оно, это будущее, охало и потирало мягкие места.

С чем она пойдёт к Сиротке Баку? На что купит наёмников?

Войско, её могучее войско...

Этот хилый щенок погубил ее войско.

Мальчишка взглянул на нее. Заулыбался сквозь боль:

- Кайла, как ты? Милая Кайла...

- Сволочь, - сказала она. - И дрянь. Ты знаешь, что ты сделал? (Она поджала губы.) Показывай дорогу, живо! Я не собираюсь ночевать на этой чёртовой скале!

Если бы она сама знала дорогу вниз, она бы скинула мальчишку обратно в пропасть.

Они преодолели последний спуск в вечерних сумерках. Место, куда они вышли, ей было знакомо. Городские ворота недалеко, рядом - Кальберийские виноградники. Рудди Окунь принялся что-то лепетать. Она не слушала, заторопилась к воротам.

До праздника Доброй Богини оставалось три дня. А у неё - ни грошика. Чтобы ее задумка получилась, без монет не обойтись. На корм птицам придётся искрошить не меньше трёх сдобных булок, а это не бесплатно. Альберта занята своей свадьбой, вместо нее придётся взять в помощники поварёнка Бипса. Хоть пару медяков мальчишке нужно кинуть. И дядьке Жулю выпивку поставить надо и закуску. Дядьке Жулю, её церемониймейстеру...

Как Кайла ни ломала голову, выход был один: ещё раз попросить денег у Альберты. Нужно хотя бы десяток флоринов. Неужели Альберта не займёт ей жалкие десять флоринов?..

Лишь бы эта корова возвратилась в город, думала Кайла, подходя к заведению мадам Сов.

На улице, перед публичным домом, она не заметила никаких неприятных личностей. Уже хорошо. Вскоре оказалось, что опять ей немножко повезло. Альберта находилась дома.

Как всегда, Альберта вертелась перед зеркалом. Появлению Кайлы не очень обрадовалась, но тут же заулыбалась: свадьба состоится сразу после праздника Богини, в жаворонков день, всё уже сговорено.

- Я тут взяла у тебя несколько медяков, - пробурчала Кайла.

- Ах, какая ерунда! Мы же подруги. Так что ты подаришь мне на свадьбу?

- Так я скажу. Жди сюрприза, - Кайла не стала заморачиваться, что к этому случаю украсть. Ее голова была занята совершенно другими планами. - Мне деньги нужны, Альберта. Пятьдесят флоринов.

- Пятьдесят флоринов? - Альберта задрала брови до невозможности.

- Что, нет столько? Дай, сколько можешь.

Альберта устремила взгляд на собственную ножку в новенькой туфельке. Хотя, чему там любоваться? Ножища в чулке, туфля как на бревно натянута. Но себе Альберта нравилась. Морща лоб, она стала проверять сапожную работу. С пятки на носок, с пятки на носок...

Кайла заливалась румянцем. Недёшево давалось спокойствие.

Наконец, Альберта сказала:

- Твое колечко... помнишь, я спрашивала тебя? Как бы я обрадовалась, если бы ты подарила мне его на свадьбу. Или продала. Помнишь, я давала сотню флоринов? Я говорила с Горшем, мы можем дать тебе даже три сотни...

- А помнишь, что я ответила? Кольцо не продается, - сказала Кайла. - Значит, ни флорина не дашь? Подруга, мать твою.

Кайла вышла в коридор, дверью хлопнула. Подумала: а не поспешила ли? В этом доме ей больше не бывать, с Альбертой дружба врозь. Напоследок можно бы подругу ограбить.

Пока она раздумывала, а не вернуться ли Альберту потрясти, появилась мадам Сов. По коридору разнесся грудной кудахтающий голос:

- А, вот и ты, милочка! Или сюда, поговорим, моя беглянка!

- Да отстаньте вы, - пробормотала Кайла. Наверняка, сводня опять станет склонять к проституции.

Она хотела пройти к лестнице, - и увидела перед собой старика Лисса.

Кайла рассвирепела. Оттолкнула Лисса, кинулась к лестнице. У нее за спиной закричала мадам Сов:

- Здесь она! Господа, здесь она! Здесь!

По лестнице загрохотали шаги.

Люди Адмирала.

Кайла кинулась к окну, но единственное окно в коридоре было зарешечено. Она метнулась в комнату к Альберте - и попала прямиком в объятия мадам Сов.

Она впилась ногтями в огромный бюст хозяйки. Госпожа Сов завизжала. Старик Лисс вцепился в плечи Кайлы холодными пальцами. Мадам Сов ловила ее руки, чтобы крутить. Она увёртывалась, но тут к мучителям присоединились ещё двое. У этих были верёвки.

В Кайлу словно бес вселился. Четырём взрослым людям потребовалось почти четверть часа, чтобы вразумить одну девчонку. Кайле больно стянули запястья, плечи накрепко прикрутили к худому телу.

Один мужчина держал ее за плечи. Крепко держал. Кайла извернулась, чтобы волосатую руку укусить, - и увидела на груди мужчины бронзовую круглую подвеску на толстой цепи. На подвеске была выбита львиная голова в кудрявой гриве, знак полицейского.

Так эти громилы не из банды Красса?

- Вы из полиции, что ли? - угрюмо поинтересовалась Кайла. - Чего ещё я украла?

- Ты украла три флорина и два асса у моей дочери, - сказала мадам Сов, бесполезно пытаясь исправить причёску. - Я знала, что ты - грязнуха и бездельница. Так ты ещё воровка!

- И вы сдали меня полиции? Хорошенькое дело! - развеселилась Кайла. - Мне двадцать плетей дадут, а потом я вам все окна переколочу.

Один из полицейских, - седоватый, плешивый, - откашлялся и произнес:

- Госпожа Сов может заявить о краже, но мы здесь не из-за этого, дочка. Девочка, ты - Кайла Стайрос?

- Я, сколько себя помню.

- Кайла Стайрос, ты обвиняешься в убийстве человека.

Кайла смутилась. Неужели это Адмирал обратился в полицию? На него не похоже. Такие, как он, всегда обходятся своими средствами.

- И кого же я убила? - невинно поинтересовалась Кайла.

- Ты убила достопочтенного Гюнца Горлиба, содержателя трактира "Весёлый осётр", - отчеканил служитель правопорядка.

Ее отвели в темницу, сырое одноэтажное здание рядом с войсковыми конюшнями.

* * *

Кайла недолго раздумывала, как же она могла Горлиба убить. Ее оболгали, подставили, это же ясно. Эльза Щука, трактирщица, уходила муженька. Огрела половником, и из него душа вон.

А чтобы самой виселицы миновать, всё на нее, на Кайлу, свалила.

Кайла оказалась единственным заключённым в тюрьме. В королевствах Эдда о многолетних сроках ничего не знали. После водворения в тюрьму следовал быстрый суд, а там или секли у столба, или руки-ноги рубили, или голова с плеч катилась, или за шею вешали. Имелись и другие варианты, но уж гнить в темнице годами никому не доводилось.

Ее судили в этот же день. Рассчитали заранее: день - на суд, день - на исполнение приговора. Медлить нельзя, послезавтра - праздник Доброй Богини, а потом - священная неделя. Казнь в такие дни была бы величайшим святотатством.

Когда её доставили в тюрьму, верёвки на руках и ногах заменили кандалами. Сделав дело, тюремный кузнец ушел. Рябой тюремщик взялся проверять заклёпки, а потом шепнул ей на ухо:

- Ночью... это... порезвимся немного. Перед смертью слаще всего бывает.

Кайла попыталась лягнуть рябого в пах, но не хватило сил поднять тяжелые кандалы.

Вечером ее повели на суд. Так и есть, тетка Эльза свидетельствовала против нее. Болтала, будто Кайла пыталась соблазнить трактирщика, а тот не поддавался. От злости Кайла-де пошла на убийство. И ее, супругу законную, чуть не убила, с досады и из ревности. "Посмотрите, - кричала тётка Эльза, - что она со мной сделала, сучка!"

Лицо трактирщицы покрывала кровяная корка, на пустой глазнице - чёрная повязка, как у заправского пирата.

- Чего врёшь-то? - кричала Кайла. Для успокоения ей больно нажимали на плечи. - Это ты мужа убила! Ты, оглобля сухая! Мальчишка видел, поварёнок. Позовите Бипса, пусть он скажет!

Судья Матиус Грасс в кудрявом парике выглядел как разжиревшая баба. У него ныла печёнка, в голове позвякивали мерзавчики. Он думал о прохладной постели. О целомудренной прохладной постели, так мало надо для счастья...

- Пойдите, разыщите этого поварёнка. Только поскорее, - приказал судья.

Бипса нигде не нашли.

А пока поварёнка искали, на суде разворачивался длинный перечень преступлений и провинностей, совершенных Кайлой с момента рождения. Эльза Щука постаралась, разузнала всю подноготную, - и торговок с рынка привела, от которых Кайла не раз получала взбучку за воровство, и молочницу, с чьей дочери Кайла сняла серёжки, и прачку, тётку Аррунцию, притащившую гору обгоревшего белья. Кто-то сказал, что, несомненно, это Кайла устроила пожар в доме, а не ее отец, тихий пьяница. Но судья отмахнулся, словно муху отогнал. Про пожар - потом, в следующий раз...

Трактирщица не вынюхала единственное, что Кайла убила Отти Башмачка. Одно упущение.

Мадам Сов, против ожидания, на суд не пришла. Но польза от этого вышла малая, и без того у Кайлы прегрешений набралось через край. Когда же стало ясно, что поварёнка не найдут, судья Матиус Грасс вынес вердикт: мальчишка, в сущности, и не нужен. И без него дело ясное: петля.

По законам королевства, если убийство совершалось из похоти или ревности, то убийцу вешали. Остальные четырнадцать видов казней предназначались для других случаев.

- Ну да, убила! - закричала Кайла, когда судья скороговоркой пробормотал приговор. - Убила, убила! - кричала она, пока ее волочили в тюрьму. - Убила, кого ещё убить?

Она кричала нарочито громко, чтобы тюремщик поостерёгся. Закованная в кандалы, она не могла постоять за себя. А она должна умереть принцессой, раз уж умирать.

В огромной камере кроме нее - одни мыши. Пищат, прыгают по соломе. В коридоре тюремщик топчется. Топчется, покашливает. Смешно, похоть так и жжет, а он боится. Нагнала на парня страху-то.

Богиня, Великая Богиня, Элида Сторукая! Сотня рук у тебя, а ни в одной для девочки-найдёныша милостыни не нашлось.

Хотя чего это она, чего глупит? Какая милостыня? Она - принцесса. Род элидийских королей восходит к богу ветров Эфу. Значит, в ней самой течет кровь божества. И говорить ей с богами на равных.

Так подбадривала себя Кайла, а сама боялась, не была уверена: а получится ли у нее, а сумеет ли? Не разнюнится ли, не лишится ли чувств у петли?

Она легла на сырую солому, и лучше бы не ложилась. Легла - сразу стала засыпать. А ведь глупо в её положении на сон время тратить.

Кайла слишком устала. Она заснула, словно в чёрный колодец провалилась.

Пробудилась от окриков и щипков.

Её будил тюремщик. Нет, целых трое, сукины дети. Дорого же им достанется ее девичесть!

Кайла претворилась, будто ещё спала. А сама приготовилась, напряглась как пружина. Первому - кандалами по лобешнику. А там - в пах, под дых, в рыло. Как получится.

- Да вставай ты, тетеря сонная! Времени мало.

Голос был деловитый, без признаков похоти и скотства. Видно, насиловать не будут. На казнь зовут. Но почему - в такое время?

В маленьком окошке - ночь. Обычно казнили в полдень, на Суэнской площади, при стечении народа. Или для нее решили сделать исключение, казнь на утро назначили, чтобы не омрачать предпраздничный день?

Она поднялась на ноги. Горечь полыни на губах... Два человека в темных плащах с капюшонами - видно, помощники палача. А этот - сам палач, - низенький, брюхастый, гадкий. Уж лучше бы её повесил веселый дядька Роберт, - могучий, медведистый. Вот то палач так на картинке.

- Снять оковы прикажите? - спросил подручный у палача.

- Времени нет возиться. Быстрее во двор выводите.

Голос показался знакомым.

Она вгляделась в толстого человечка, попыталась заглянуть под капюшон. Человечек отвернулся.

- Э нет, я не согласна, - запротестовала Кайла. - Снимите цепи, падлы! Это что, вы в цепях меня повесите, да?

- Узнаёшь? - полный человечек поднял фонарь, чтобы было хорошо видно его лицо.

Кайла прикусила язык.

- Мне удалось подкупить кое-кого, - пояснил Сиротка Бак. - Но, если долго провозимся...

Закоренелая преступница сделалась тиха, как ягнёнок. Кайла смотрела на полного человечка во все глаза и ликовала, готовая исполнить малейший приказ.

Когда она шла по тюремному коридору, выяснилось, что Сиротке Баку удалось подкупить далеко не всех. Рябой тюремщик валялся с проломленной головой, загораживая проход. Пришлось перешагивать. Ещё двое лежали у входа. Так что даже непонятно, кого это подкупил Сиротка Бак.

За оградой тюрьмы ожидали лошади. Сиротка Бак приказал одному из своих людей взять её к себе, спереди посадить. Она думала, ее спрячут в городе, в каком-нибудь доме. Но нет, кавалькада направилась к городским воротам Элидии.

Где уж и состоялся подкуп, так у городских ворот. Стражникам под угрозой казни запрещалось открывать ночью ворота, только регент или сама принцесса могли нарушить правило. Но золотые монеты звенят так чудно...

Скрипнули, раскрываясь, дубовые створки, обитые медью и усаженные шипами. Несколько ударов сердца, - и они поскакали по дороге на Мегары.

Ветер обдувал свежестью. Тяжести кандалов она не чувствовала, да ведь, и то сказать, кандалы сейчас несла лошадь... Она стала дремать.

Очнулась, когда они остановились у Идейского источника. Солнце давно взошло, до Мегар оставалось не более десятка миль. Здесь с нее наконец-то сняли кандалы.

Сиротка Бак сел на засохшие мятлики. Нарезая грудинку, поманил к себе. Его люди отошли.

Сиротка Бак сказал:

- Только не мечтай, что я - должник твоего отца. Ничего я ему не должен. Я помог тебе так... по-родственному, - он усмехнулся, заметив ее изумление. - Ну да, мы - родственники... Вижу, ты не врала, отец в самом деле немного рассказывал тебе.

Мы - братья с твоим отцом. Родные братья. Как братья, были дружны когда-то... Но тогда нас звали иначе. Род Артемидоров из Тиринфа - кто сейчас вспомнит о нём? А ведь дед твой не последний человек был в Тиринфе, тремя кораблями владел... Когда я в возраст вошел, один корабль он мне подарил. И не пожалел. Знал, старый, в чьи руки отдаёт.

С моря я пустым не возвращался. Слабым не был, трусом не был... Привозил в Тиринф золото и каменья, чёрное дерево и розовое дерево ливадийское, амбру и сильфий, золотую парчу и этракский шёлк. Лихой я был капитан. Любила меня удача.

А вот отец твой... Когда пятнадцать исполнилось, из дома сбежал, ни слова не сказал. Только через восемь лет объявился. С пустой сумой вернулся, с одним плащом. Но с силой. С большой силой. Большей, чем у меня тогда.

Не знаю, у кого он обучился этому.

Колдуном стал твой отец.

В то время я был в море. Когда мне сказали, что он приходил в мой дом, я подумал, - за наследством наведывался родственничек. Отец-то наш к тому времени умер. А оказалось - за Лаллией моею он приходил.

В парнях мы ухаживали за ней оба. Потом он исчез, и она вышла за меня. Что смотришь так? В те времена не было этой лысины и брюха. Джон говорил с ней, добивался любви. Хотел, чтобы она оставила меня. Довод приводил: детей-то у нас не было, а ведь три года прожили. Вот только зря старался твой отец, властитель духов Савритиарх. Такое у него имя было тогда.

- Савритиарх? - Кайла немедленно вспомнила, как отец в подпитии частенько костерил некого Савритиарха. - Но отец говорил, что Савритиарх - его враг. Всё дружков подбивал, чтобы они убили Савритиарха. Если он сам раньше не убьёт.

- И я был не прочь убить этого Савритиарха, - невесело усмехнулся Сиротка Бак. - Я так и подумал тогда: не отстанет от нас твой отец, покуда я не прикончу его. Я кинулся разыскивать его, но тут он и сам объявился. На острове поселился Савритиарх, на безлюдном острове, в двух милях от Тиринфа.

Команда у меня была, удальцы один в один. Крови не боялись, со смертью на спор монетку кидали. От гнева Богини малыми дарами отмахивались, не очень в неё верили. А вот не солгу, мне доверяли, да и побаивались. И было с чего.

На своём "Ржавом ноже" я оправился на остров брата. Я бы убил его. Как есть убил! Да вот пристать к дьявольскому острову не довелось. Едва мы приближались к берегу, волна гнала мой верный "Нож" обратно в море.

Но не только в этом открылась сила Савритиарха. С той поры, как он возвратился, в море стали видеть чёрную птицу, - обличием ворон, но размером побольше орла. Когда прилетал ворон этот, оставалось только молиться, чтобы Богиня простила грехи. Корабль не слушался руля и парусов. Он бежал за вороном как собачонка, и разбивался в щепки о скалы колдовского острова.

Из сокровищ с разбитых кораблей твой отец возвёл на острове замок. Дважды правитель Тиринфа Диодор Второй посылал на остров военный флот. Не думаю, что Диодор печаловался о погибших моряках. Куда больше его интересовали богатства твоего отца. В первый раз сгинуло в пучине три корабля, во второй - восемь. Больше не посылал кораблей правитель Тиринфа Диодор.

Так продолжалось пять лет. Твой отец топил корабли, а иногда, когда я бывал в походе, наведывался в мой дом. Но ни разу не вышла к нему моя Лаллия, ни разу не заговорила с ним. Он не принуждал силой, хотя мог бы. Хотел завладеть не плотью её - душой.

Пять лет он мучил ее и меня.

А потом завершилось.

Я был на верфи, когда мне сказали, что он повёл Лаллию на морской берег. Я кинулся за слугой. Скоро мне показали их: он стоял с ней у самого обрыва. Я закричал, на бегу стал грозить. А он - хоть бы что. Он с Лаллией моею говорил. Я разобрал только два слова, последние. Он спросил ее: "да или нет". И она сказала "Нет".

Она сказала "нет", и он столкнул ее в море, на острые камни.

Я обезумел и кинулся с обрыва - её поймать, обнять... Я бы умер вместе с ней, да только... Сердце к ней стремилось, а тело хотело жить. Не знаю, почему так вышло. До этого я бился в поединках восемь раз, а сотню раз вместе с моими ребятами ходил на абордаж. Я не был трусом, чёрт подери! Но тут...

Я ещё не начал падать, а сам стал хвататься за камни, за кусты. У края обрыва задержался. Но выбраться сам не смог бы, и камень шатался под ногой... Скоро я полетел бы вниз и разбился следом за ней. Твой отец... Он схватил меня железной хваткой и вытащил из пропасти.

Я стоял на твёрдой земле, а сам одного хотел: его крови. За нее, за себя... Он был мне худший враг на свете. На беду, меч сгинул в пропасти. Я накинулся на него с кулаками, я хотел увидеть гримасу боли на его лице. Но он как будто не чуял боли.

А потом меня подняло и отшвырнуло прочь. Не знаю, что за сила то была. На месте его я увидел чёрную птицу, ворона размером с человека. Потом я увидел: ворон упал камнем вниз, туда, где море било о камни ее тело. С той поры я не верю морю. Иногда я его ненавижу. У меня есть корабли, но на них плавают другие капитаны.

Твой отец выхватил из волн ее мертвое тело и полетел в сторону своего острова. А через десять дней его остров ушел в пучину. Волна поднялась такая, что затопило весь Тиринф, и вода стояла несколько дней.

Я думал, он погиб вместе с ней. Но нет, спустя восемь лет мы повстречались в одном портовом кабачке. Он пьянствовал с каким-то отребьем. Хвастал, что некогда был могучим колдуном. Я не узнал бы его, если бы не этот жест. (Сиротка Бак взмахнул рукой с собранными в бутон пальцами, - жест колдуна, зовущего тайную силу.)

Я приказал вышвырнуть его собутыльников и сел говорить с ним. Он рыдал и смеялся. Он рассказал, что вышло тогда. В своём замке он десять дней бился над ней, всё пытался вернуть в мёртвое тело живую душу. Не вернул. Тогда он поставил на кон всю свою силу, в самом деле немалую. Он разбудил все вулканы на тысячу миль вокруг, но Лаллию не разбудил.

Его сила сгорела без остатка, и стал он обычным пьяницей. Ещё он стал моряком, ха! Хотя раньше избегал моря. В море, что ли, хотел найти ее?

Сиротка Бак плеснул в кубок цекубского, отпил. Сказал, уже другим тоном:

- Вот письмо к господину Валлентису. Это знатный мегарский негоциант. В Мегарах всякий покажет тебе его контору. Он поможет, купит тебе дом и выдаст за приличного человека.

Кайла взяла письмо, свёрнутое в свиток и надёжно скреплённое шелковым шнурком с восковой печатью. На печати имелся знак, три колокола треугольником.

К письму Сиротка Бак прибавил увесистый мешок. Буркнул:

- Двести золотых. Хватит на ближайшее время.

Он поднялся. Его люди, шестеро угрюмых парней, немедленно принялись седлать лошадей.

Сиротка Бак сказал, принимая свой обычный холодный вид:

- Поедешь по этой дороге. Сворачивать не нужно, к полудню городские ворота Мегар увидишь. А в Элидию советую никогда больше не возвращаться. И мне не докучай, ты поняла?

- Поняла, - отозвалась Кайла. - Но раз вы так много знаете о моем отце, вы, конечно, знаете, кто была моя мать?

Отец говорил ей, что она - дочь приёмная, найдёныш королевских кровей. Неплохо было бы, если бы Сиротка Бак подтвердил это, или хотя бы намекнул на некую тайну. Это придало бы ей сил.

- Знаю, - сказал Сиротка Бак. - Твоя мать - проститутка из Лаграна. Есть такой городишка в Феотии, может, слышала? Шалава понесла от братца моего, разродилась, а нянькаться с тобой не захотела. Хотела пуповиной задушить. Джон отнял. В канализацию не спустил, воспитал, как видишь сама.

- И где моя мать теперь? В Лагране? - спросила Кайла.

- Твоя мать? Сгнила уже. - Сиротка Бак встал на спину одного из своих подручных, забираясь на лошадь. - Джон зарезал ее или задушил, не помню.

На этом они расстались.

Кайла проехала на подаренном коне с полмили, оглянулась. Её спасители были едва видны. Справа блестело море, слева зеленели холмы под названием Ослиные Уши - небольшие в окружности, но порядочные в высоту.

Это был первый солнечный день после долгих дождей.

В желтеющих травах заливались цикады.

Ни в какие Мегары она не поедет.

Кайла сошла с лошади и проспала до позднего вечера. А вечером тронулась в обратный путь, в Элидию.

Завтра в Элидии будут праздновать День Доброй Богини. В этот день великая богиня Элида Сторукая, покровительница города, чествовалась как Подательница Благ и Счастья. У неё имелись и другие имена - Воительница, Мать Мудрости, Неподкупная, Мать Богов. Но под этими именами её славили в другие дни.

Направляя коня поводьями, Кайла думала: завтра она будет кормить сирин-птиц. Именно она, а не обманщица, которая трескает сласти в королевском дворце.

* * *

Она старалась всё продумать и предусмотреть. В городе, конечно, знали о побеге убийцы, приговоренной к смерти, но далеко не все знали ее в лицо. В предместье она оставила лошадку, в конюшне при харчевне, где ни разу не была. В плаще с капюшоном, опущенным до самого носа, она прошла в Элидию, едва открыли городские ворота.

На базаре она купила нож с ножнами, поясной ремень. Боялась, узнают торговки. Но торговки даже не смотрели на нее. Тётки оглядывали свой товар, как наседка следит за цыплятами, и считали деньги.

Кайла приободрилась.

Старик Жуль жил на улице Жестянщиков. По счастью, он оказался дома. Возился на огороде, на грядках с бураком и морковкой. И то хорошо, не надо в дом заходить. Кайла немного побаивалась его супружницу, тётку Аниту, бабку вздорную, сварливую.

- Я слышал, сгорел твой отец, дочка? - спросил её старик, с трудом разгибая поясницу.

- Дотла сгорел, - сказала Кайла. Она внимательно следила за выражением лица старика. Бледные губы жевали совершенно равнодушно, выцветшие глаза были тусклы. Как будто старик знать не знал, что она - сбежавшая преступница, которую ещё вчера должны были повесить.

Не теряя времени, Кайла заговорила:

- Вся надежда на тебя, дядя Жуль. Сегодня на площади ты должен быть моим церемониймейстером. А я буду сирин-птиц кормить.

- Глуховат становлюсь, дочка. Я не понял, мне - и в церемониймейстеры?

Старик засмеялся как закашлял.

Ей пришлось помучиться, прежде чем старый уяснил, что требуется. Дядька Жуль долго качал головой. Затея представлялась невиданной, невозможной. Но даже если весь этот спектакль получится, что скажет настоящая принцесса? А что может сказать властитель, которому перебегут дорогу?

- За такие дела, дочка, того... по головке не погладят. Хорошо, если смех смехом окончится. Эхма, а ведь могут и за измену сосчитать. Стар я, чтоб плясать в петле, дочка. Это забава для молодых, горячих...

- Десять золотых, дядюшка Жуль.

Кайла не сомневалась, что старик согласится. Он таких денег сроду не видывал. Но не тут-то было. Старый долго считал в уме, прикидывал, колебался. Наконец изрёк итог:

- Нет. Ты уж без меня, дочка.

Кайла не могла скрыть огорчения. Уже не было времени уламывать упрямого старика. Придется ей выбрать церемониймейстера из ханыжек, которые просят милостыню на ступенях храма Сторукой. А ведь там вряд ли найдётся нужный человеческий тип, такой осанистый, чопорный старик, как дядя Жуль.

Не тратя времени на ругань, Кайла хотела убраться.

- Погоди, дочка.

Она оглянулась. К ним спешила супружница старого Жуля. Тётка Анита, пухлая бабёнка с усиками, была моложе своего старика на пятнадцать лет. Возясь на кухне с кастрюльками, она внимательно прислушивалась, о чём говорит девчонка с дедом. Ответ мужа возмутил рачительную хозяйку до глубины души.

Тётка Анита, руки в боки, с ходу пошла в наступление на муженька:

- Это с каких пор ты отказываешься от денег, дед? Жрать-то сегодня чего будем? Или опять, одна на меня надежда, что я своими ляжками заработаю? Синяки не сходят, проклятый!

Не успела Кайла глазом моргнуть, как голос бабки сменился визгом, и тут-то выяснилось, отчего у дядюшки Жуля на левой половине черепа значительно меньше седин, чем на правой.

Деловой напор принёс скорый урожай. Махнув рукой, дядя Жуль отправился переодеваться в приличное, подобающее роли платье. А тётка Анита сказала:

- Только деньги вперёд, детка. А не то, сама понимаешь. Да ты в капюшоне морду не прячь, ни к чему это. Ну, зарезала ты Горлиба Бочку, и молодец. Кошелёк сняла с него, или как? Много там золота было?

- Много, - сказала Кайла, отсчитывая десять золотых. Бабка попробовала заглянуть к ней в кошель, но она быстро затянула верёвочку. - Только не советую со мной играть. Если дядюшки Жуля не окажется на площади, лучше вам обоим на себя руки наложить.

- Не сомневайся, дочка, - уверила тётка Анита. - Не глупая же я совсем. Ещё ума не лишилась. Но ты... это... Дело твоё рисковое, согласись. Можно и в петлю прыгнуть. А если я останусь без своего деда... - Тётка Анита всхлипнула. - Всё-таки мы с дедом восемнадцать лет прожили. Ты уж прибавь пару монеток на погребение и поминки.

Кайла молча выдала погребальное пособие, и этим привела тётку Аниту в совершенный восторг. Баба думала, придётся торговаться. Конечно, через минуту она уже сокрушалась, что не запросила больше, но поздно было. Юной разбойницы и след простыл.

От старика Жуля Кайла побежала к трактиру "Веселый осётр". Ей был нужен поварёнок Бипс. Конечно, она была не столь глупа, чтобы бегать по трактиру в поисках Бипса, рискуя в любой момент столкнуться с Эльзой Щукой. Она заняла позицию снаружи, у сточной канавы. И очень скоро увидела Бипса, тащившего лохань с помоями.

Она дала мальчишке вылить помои, после чего схватила его в охапку, как мышонка. Лохань отправилась в путешествие по помойному стоку.

Кайла отволокла поварёнка в подворотню. Он так смешно пугался, что она решила подразнить его немного.

- А знаешь, Бипс, вчера меня чуть не повесили. Всё из-за тебя, - Она сделала зверское лицо. - Толстый судья посылал за тобой. Ты бы мог сказать, что это не я убила трактирщика.

Поварёнок наморщился, собираясь реветь.

- Хозяйка заперла меня в кладовой...

Пожалуй, она перегнула палку.

- Ладно, не ной. А чтобы я тебя не зарезала, ты должен мне одно дело сделать. Я даже тебя награжу. Видишь эту штуку? - Она покрутила в пальцах золотой флорин и, без долгих разговоров, вложила монету в мокрую от соплей ладошку. - Купишь у булочника самые лучшие сдобные булки и мелко раскрошишь. Крошки в мешок соберешь. Мешок у тётки Эльзы сопрёшь. С мешком будешь ждать меня на площади. Когда скажу: "Лорд-хранитель королевской казны", - ты подашь мне мешок с крошками.

Она проверила, всё ли мальчишка уяснил.

- Если исполнишь как надо, в награду от меня ещё золотой получишь, - сказала Кайла. - Беги!

- Э... а зачем тебе крошки? - Бипс уже не испытывал ни малейшего страха. - Будешь сирин-птиц кормить, да?

- Да. Я - принцесса. Ты забыл? Я говорила тебе. Это мой долг, кормить сирин-птиц.

Она придушила бы Бипса, если бы он засмеялся. И он засмеялся - но не обидно, а звонко и открыто. Представление, придуманное Кайлой, привело его в совершенный восторг. Она - принцесса, а он - лорд-хранитель королевской казны! То-то поднимется потеха на площади! Соседские мальчишки умрут от зависти, любому захотелось бы поучаствовать в таком спектакле!..

- Не очень радуйся, - предупредила Кайла. - Может, потом тебя повесят. А теперь беги, отрабатывай свои деньги, пока я не рассердилась!

Поварёнок припустил в сторону булочной.

- А мешок? - крикнула Кайла.

Хлопнув себя по лбу, мальчишка побежал обратно в трактир, красть холщёвый мешок. И вдруг вернулся.

- Кайла, погоди! А знаешь, я подумал... У тебя может не получиться.

- Что-что?

Торопясь, чтобы не побили, Бипс пояснил:

- Ульрик рассказывал, накануне Дня Богини священники ловят всех сирин-птиц и запирают в клетки. Сутки их не кормят. А когда принцесса разбросает крошки, их сразу всех выпускают. Поэтому они так красиво из храма вылетают, целым облаком.

Кайла не знала про это. Вместе со всеми она много раз видела, как в ходе церемонии голуби с синими крыльями тучёй вылетают из огромных окон храма и садятся на крошки. Она ни разу не слышала, чтобы птиц перед этим морили голодом.

- Ульрик в храме служит послушником, он точно знает, - сказал Бипс, увидев ее сомнение. - Он сам со священниками эти клетки открывает, когда время настаёт.

- Передашь своему приятелю, - она дала Бипсу золотой. - Пусть он сделает так, чтобы клетки раскрылись, когда крошки стану сыпать я. Пусть хотя бы одна клетка раскроется, и птицы вылетят. А не вылетят, я вам обоим головы оторву!

"Лорд-хранитель королевской казны"! - хихикнул Бипс и убежал.

Для него это - веселое приключение, забава? Пусть так.

Кайла отправилась на площадь. По пути купила тунику из белой ткани и накидку. Принцесса, кормящая сирин-птиц, должна быть в белом. И в чистом. Кайла переоделась в малолюдном месте. По ходу дела кольнула ножом носатого парня, вставшего рядом с ней поглазеть. Старую одежду, кроме плаща, она выкинула.

На башне пробило полдень.

Скоро в город войдёт процессия, сопровождавшая статую богини.

Кайла, обмирая сердцем, побежала на храмовую площадь.

Кругом гомонил народ. Ради праздника элидийцы разоделись во всё лучшее. Плащи, в обычный день одноцветные, из грубой шерсти, были заменены на шёлковые или тонкошерстные особой выделки. Одежды украсились золотым и серебряным травчатым орнаментом. Вместо медных скрепок заблестели отлично начищенные серебряные броши. Волосы женщин покрылись серебряными и золотыми сеточками. А если не было хороших собственных волос, сеточки украсили парик.

На Кайлу никто не обращал ни малейшего внимания. Но уж когда она выйдет на всеобщее обозрение, кормить сирин-птиц, тут уж ее признают. Эльза Щука, толстый судья, Адмирал Красс и его бандиты... Об этом Кайле не хотелось задумываться.

Только бы храмовый служка не подвёл. И почему она передала ему только один золотой? Надо было дать пять, десять золотых!

Храм Элиды Победительницы и королевский дворец стояли рядом, разделенные священным источником - родником, из которого, согласно преданию, пил воду основатель города, король Тарсей. С этим родником было связано немало легенд, но Кайла не думала вспоминать легенды. Ладони - как ледышки, на лбу - испарина...

В отдалении послышались радостные возгласы. Это к площади подъезжала повозка, запряженная пятью парами священных быков. Повозка везла земное воплощение богини - статую из слоновой кости, с чашами в каждой из шестнадцати рук, в золотом шлеме с пышным красно-фиолетовым султаном.

Толпу сдерживали королевские гвардейцы, отборные воины в кожаных панцирях отличной выделки и красных плащах. У распахнутых дверей дворца выстроились царедворцы и лучшие из элидийского дворянства. Справа от ворот стояла рыцарская конница - двести рыцарей в блестящих доспехах, каждый держал раздвоенный флаг на длинном тонком древке. На флагах, щитах, плащах рыцарей были нарисованы фамильные гербы. У Кайлы в глазах зарябило от всех этих геральдических орлов, черепах, оленей и львов на задних лапах. У некоторых элементы герба повторялись в конструкции доспехов: шлемы с забралами в виде птичьей или львиной головы, гребни как зубчатые драконьи хвосты...

Она поискала чёрную розу в белом поле. Пришлось поволноваться, но все-таки она нашла нужный герб. Дэннис Квинникель, рыцарь Железной Розы, стоял справа во втором ряду.

Он не мог забыть, что после поединка с Генрихом Бульерским она вытирала его кровь и пот своим платком.

Крики ликования приближались, как речной поток. Вот толпа разделилась, освобождая дорогу процессии. Но Бипс, где же поварёнок Бипс? Старика Жуля она увидела сразу, только пришла на площадь. А Бипс не торопился. Не допусти Богиня, если только он...

Вдруг кто-то дёрнул её за край плаща.

Бипс стоял рядом.

Она сделала знак, чтобы поварёнок молчал. Шепнула:

- Твой приятель... Он согласился, он поможет мне?

Бипс, подпрыгивая в весёлом азарте, закивал головой.

Священных быков уже выводили на площадь. Затрубили длинные медные трубы валорны - это был знак, что богиня достигла своего дома. И этот же знак возвещал о появлении королевской семьи.

В то время королевством правил регент, принц Эдвард, ставший охранителем престола после смерти короля Гензеринга V. Эдвард был младшим братом Гензеринга. В Элидии королевская власть передавалась по мужской и по женской линии. Через четыре года принцесса Розлина, дочь Гензеринга V, входила в возраст совершеннолетия и должна была принять корону отца.

Из дворца двумя рядами вышли королевские гвардейцы. Разделившись, они встали на караул по обе стороны от дверного проёма.

- Ее высочество Розлина из дома Донарингов, наследница Элидийского трона!

Вельможи склонили головы. Толпа восторженно загудела. Высшие офицеры преклонили колена. Рыцари, составлявшие конную гвардию трона, склонили свои флаги.

На ступенях показалась принцесса. Это была бойкая черноглазая девушка в шелковой тунике с декольте. Шлейф ее горностаевой мантии поддерживала карлица. По левую руку от принцессы встал принц Эдвард, лысоватый человек с мелкими чертами лица. По правую руку - тучный барон Кондегард, префект королевской гвардии. Лорды королевства заняли места по обеим сторонам от принцессы. В их расстановке заключался немалый политический смысл. И у Эдварда, и у Кондегарда имелись взрослые сыновья, каждый из которых метил в супруги принцессы. Для сына Эдварда здесь не было препятствий: обычай разрешал королевской семье родственные браки. Препятствие было в поддержке, которую соперник, префект гвардии, имел у доброй половины лордов и дворянства.

Сейчас политические соображения отошли на второй план. Все лица светились радостью, - лица и простолюдинов, и людей благородных. В этот день богиня, возвратившаяся в свой дом, одаривала свой народ счастьем и удачей. И носительницей этого счастья должна была выступить принцесса Розлина.

Живопись, украшавшая стены храмов и святилищ Элидийского государства, сотни раз повторяла сюжет: юница в белоснежной тунике кормит птиц Сторукой Богини, - птиц, приносящих счастье. Да и не только в Элидии знали и ждали сирин-птиц. Повсюду на земле Эдд чтили богиню Элиду, которая на заре времен отрастила сотню рук для битвы с божествами зла. Повсюду люди мечтали пусть одним глазком, пусть на миг увидеть сирин-птицу. Кто же откажется хотя бы от одного мгновения радости, хотя бы от единого глотка счастья?..

Два первосвященника с благоговением сняли статую богини с повозки и на священном покрывале понесли в храм. За повозкой шествовала процессия из сотни монахов, каждый нёс какой-то предмет, принадлежавший богине и означавший какое-то особенное таинство. Здесь были и факелы, и мечи различных форм и инкрустации, и ветви деревьев, и чаши. Больше всего было разнообразных чаш. Под священные песнопения монахи стали вносить божественные реликвии в храм.

Когда была занесена последняя чаша, опять зазвучали трубы. Пришло время для самой важной церемонии, кульминации праздника. Принцесса Розлина должна была кормить сирин-птиц.

Розлина Элидийская красиво уронила горностаевую мантию на руки служанок. Она сделала первый шаг...

Вдруг, оттолкнув стражника, из толпы выбежала какая-то бесноватая.

За мгновение до этого Кайла тоже скинула свой плащ, только не на руки прислужникам, а под ноги каким-то провонявшим рыбьей требухой торговцам.

Кайла знала, что делать. Каждый год, когда на площади совершалось это торжество, она глазами выпивала каждый штришок.

Кайла выставила руку с перстнем, показывая перстень толпе. Она крикнула - не так красиво и звонко, как хотела, но громко и внятно:

- Я - Кайла Элидийская, от крови королей и от вашей земли! Пусть снизойдёт милосердие богини на вас, пусть наполнятся ваши чаши, пусть возликуют сердца!

Так всегда говорила принцесса Розлина - именно это предписывал обряд.

Два последних слова прозвучали глуховато, смазанно, - её схватили под локти и поволокли.

Толпа изумленно зашумела. Такого не бывало ещё в Элидии. Кто эта девчонка? Почему она говорила как принцесса? Никто не знал, что происходит и как себя вести.

- Высечь дурочку и отпустить, - приказал принц-регент.

Кайлу, упиравшуюся обеими ногами, потащили в сторону Овечьего рынка. Там стоял ближайший позорный столб для порки.

Принцессу Розлину порадовала сумятица. Это внесло живую струю в круг её нудных, наскучивших обязанностей. Вот только быстро всё закончилось... Она обратилась к одному из офицеров для поручений, стоявших рядом с регентом.

- Эй, как вас... господин военный... Идите, скажите им. Пусть эту девушку вернут. Я намерена говорить с ней.

- Это сумасшедшая, - сказал принц Эдвард. - Вашему величеству лучше поскорее позабыть о ней. Сейчас вам предстоит...

- Я знаю, что мне предстоит, - сказала Розлина недобрым тоном. Сказала громко, чтобы всем было слышно. - Пусть эту девушку вернут и подведут ко мне.

Регент взглянул на племянницу, не скрывая раздражения. С каждым днём принцесса выказывала всё больше упрямства. И упрямства, и безрассудства. Эти безобразия с конюхами и пажами... Но она - наследница трона, попробуй с этим не считаться. Принц Эдвард вспомнил об одной недавней пощёчине. А ведь женщины из рода Донарингов подчас правили куда жестче мужчин.

Лучше исполнить этот дикий каприз.

- Что же вы стоите? - прикрикнул регент на офицера, ожидавшего его кивка. - Бегите, верните эту девку! Их высочество не привыкли долго ждать!..

В словах регента было больше желчи, чем подобострастия, и Розлина хорошо услышала это.

Вскоре доставили Кайлу.

- Ты, кажется, сказала, что ты - принцесса, девочка? - поинтересовалась Розлина, за внешней серьёзностью скрывая укол.

- Да, принцесса! - выкрикнула Кайла. - А ты - самозванка! Это я должна кормить сирин-птиц, а не ты!

- Похоже на измену, - глухо сказал барон Кондегард и выразительно взялся за рукоять меча.

- Просто сумасшедшая, - процедил сквозь зубы принц Эдвард.

- Хотите потеху, дядя? - Розлина с усмешкой взглянула на Эдварда. Ещё недавно дядя помыкал ей и чуть не выдал за своего сына, тридцатилетнего верзилу. Теперь он держался почтительнее, но недостаточно. - Пусть девочка покормит сирин-птиц.

- Ты с ума сошла, Розлина! - воскликнул регент.

- Вы забываетесь, ваше высочество, принц Эдвард! - проревел барон Кондегард. Люди барона сплотились вокруг него. Сторонники регента поспешили окружить своего патрона.

Розлина откровенно потешалась, поглядывая на прыгающие дядины губы.

- Пусть девочка покормит сирин-птиц, я так хочу, - сказала Розлина как приговор. - Чего стоите, олухи? - прикрикнула она на гвардейцев, сжимавших плечи Кайлы. - Отпустите ее!

Кайла не верила своим ушам.

Розлина подбодрила:

- Иди, корми птиц, девочка. Если у тебя получится. Посмотрим, пришлёт ли богиня к тебе сирин-птиц, или ты соберешь только галок да воробьев.

Розлина говорила нарочито громко. Она хотела, чтобы в толпе услышали ее. И элидийцы, похоже, услышали. Когда Кайла вышла на открытое место, по площади пронеслись смешки.

Розлина, конечно, не была такой отчаянной дурой, какой показывала себя, чтобы позлить дядю Эдварда. Едва Кайла отошла, принцесса послала в храм пажа. Она наказала: пусть священники лучше смотрят, когда выпускать из клеток сирин-птиц. А то ещё подыграют этой дурнушке.

Кайла крикнула:

- Лорд церемониймейстер королевства!

Старик Жуль выбрался из толпы. Он него разило спиртным (золото Кайлы уже отправилось по назначению), тем не менее, он ещё неплохо стоял на ногах. Со стороны выглядело, как будто старик проглотил жердь. Как и приказывала Кайла, старый Жуль подготовился, принял вид вельможи, насколько возможно. На нём были плащ и туника с серебряными позументами, сохранившиеся со времен службы во дворце (серебро потемнело от времени и местами стёрлось). Старик держал трость из виноградной лозы. Этой тростью его супружница гоняла мальчишек.

Торжественно поднимая трость, словно официальный жезл, старик Жуль закричал, как научила Кайла:

- Её высочество принцесса Кайла Донаринг, от крови королей и народа элидийского!

Один раз старик подпустил петуха, были и козлиные ноты, но, в общем, всё получилось пристойно. Поворачиваясь на все стороны, он трижды провозгласил высокий "титул" Кайлы и встал по левую руку от нее.

- Лорд-воитель! - крикнула Кайла.

Крикнула и метнулась к рыцарской коннице. Её лицо горело от волнения. Она подбежала к рыцарю Железной Розы. Юный герой взглянул с недоумением. Голосом хриплым от стыда она взмолилась:

- Будьте моим лордом-воителем, сэр рыцарь! Вы же помните меня, да? Вы помните меня?

- Уберите от меня эту дурочку! - засмеялся рыцарь Железной Розы, красавец Дэннис Квинникель.

Кайла вцепилась в повод коня:

- Я подала вам платок, вы помните? После поединка с Генрихом Бульерским...

Лицо рыцаря исказилось гневом. Никто не мог принуждать его - ни мужчина, ни женщина. Рыцарь Железной Розы поднял вороного на дыбы. Кайле пришлось отскочить, чтобы не попасть под копыта боевого скакуна.

Она вернулась на площадь.

В толпе покатывались со смеху.

Значит, она накормит птиц и без лорда-воителя, подумала Кайла. У нее не было времени переживать о крушении любви и нюни разводить.

Она глазами стала искать в толпе Бипса, и тут увидела - из толпы вышел Рудди Окунь. Поначалу она не поняла, зачем. А он вынул из ножен щербатый меч, недавнее приобретение, и встал по правую руку от Кайлы.

Она скупо улыбнулась парню. К ней вернулась уверенность. Она крикнула, приглашая следующего участника постановки:

- Лорд-хранитель королевской казны!

Пусть, пусть хихикают в толпе.

Бипс выскочил из толпы, юлой подскочил к ней, сунул в руки мешок. Она-то думала, что мешок будет больше раза в два. Не иначе, Бипс часть денег забрал себе, поросёнок.

- Милости, милости, Великая Богиня! - Закричала Кайла, простирая руки к храму Элиды Победительницы. - Пролей свою милость дочери и народу!

Кайла принялась разбрасывать крошки. Воробьи, голуби налетели расклёвывать угощение. Она стала разгонять настырных птиц, ведь крошки предназначались сирин-птицам из храма. Ее беготня за воробьями вызвала новый приступ смеха у толпы.

Но где же сирин-птицы? Неужели приятель поварёнка подвёл? Или он надул ее вместе с Бипсом?

Кайла прекратила гоняться за птицами, да это было и почти бесполезно. Она с тоскою, с подкатывающими к горлу рыданиями стала вглядываться в огромные сводчатые окна храма. Где же, ну где же эти проклятые крашеные голуби?..

В толпе весело потешались над ней. И в самом деле, праздник удался на славу. Принцесса Розлина, да храни ее Богиня, подарила своему народу отличное представление. Ну ни дура ли эта девчонка, а? Чего захотела, неумытица! Своей грязной кровью с королевской кровью равняться, - мужичка, чёрная кость!

- Я - ваша принцесса! - закричала Кайла. У неё уже не было сил терпеть насмешки толпы. - Я - принцесса! Видите это кольцо, придурки? Видите?

Она в одной руке держала мешок со сдобными крошками (всего одна горсточка осталась), а другую руку, с кольцом, протянула к элидийцам. В толпе уморительно хохотали. Некоторые, чтобы поддать перца, стали передразнивать ее, выставлять собственные руки с кольцами. Мальчишки строили рожи, девчонки показывали язык. Старушки улыбались и качали головами: как не стыдно!..

- Я - ваша принцесса!

Кайла плюнула в сторону веселящейся толпы и кинулась к придворным, окружавшим Розлину.

- Я - ваша принцесса! Это правда, правда!!

Придворные молчали, пряча улыбки. Но когда улыбнулась Розлина, все дружно захохотали.

Кайла совсем взбеленилась:

- Дураки! Я - ваша принцесса!

От натуги у нее жилы вздулись на шее, и лицо побагровело как помидор.

- Ну-ка, дочка, покажи своё колечко, - проговорил сморщенный старичок. Кажется, он единственный среди придворных не смеялся в полный голос. У старичка на груди висела цепь с золотой подвеской, украшенной крупными рубинами, - это был лорд Рейнхольд, хозяин маленького замка на западе королевства.

Кайла поколебалась, но всё-таки подала старичку кольцо.

Может, хоть один человек её признает.

- Герб королевский, нечего спорить, - рассудительно проговорил лорд Рейнхольд, рассмотрев льва на печатке. - Такие кольца мы раздавали тринадцать лет назад, в день рождения ее высочества. Всего их было изготовлено триста пятьдесят. Я уже двадцать восемь лет - лорд казначей королевства, так что можешь мне верить. Или можешь проверить, если желаешь. Внутри кольца - свинец. Золото только снаружи, тонкая плёночка.

- Брешешь, дед, - проговорила Кайла с ненавистью.

- Сейчас сама убедишься.

Рейнхольд передал кольцо стражнику. Тот положил кольцо на камень, выстилавший площадь, и с хриплым выдохом рубанул мечом.

Кольцо легко разлетелось на две половинки. Один обломок отлетел далеко. Другой кусочек стражник передал лорду Рейнхольду, а тот протянул Кайле.

Она вгляделась в обломок.

В самом деле, тонкий золотой слой покрывал чёрную свинцовую сердцевину.

На память пришли слова отца. Она станет принцессой, сказал Джон Стайрос, когда свинец окажется дороже золота. Старик издевался над ней. С этим перстнем у нее было связано столько надежд, и что же? Разве свинец этой безделушки дороже золота?!

Она отогнала слёзы, убила злость.

Пусть говорят и думают, что хотят, пусть издеваются и смеются над ней, но она - принцесса.

Кайла отшвырнула фальшивый обломок фальшивого кольца и кинулась обратно, в центр толпы, в круг веселившихся и показывавших пальцами элидийцев.

- Милости, милости, великая Богиня! - закричала Кайла и, среди хохота и улюлюканья, среди гримас и кривляний кинула последнюю пригоршню крошек на серый камень храмовой площади.

Крошки ещё не успели упасть, когда в воздухе что-то изменилось.

День выдался солнечный, на небе не было ни облачка, и вдруг над площадью, перекинувшись мостом, встала радуга. Налетел ветер. Закрутилась, завертелась жухлая осенняя листва. И вдруг палые листья вспыхнули маленькими золотыми солнцами. Да и не листья это были. Не было никаких листьев над площадью.

Над площадью кружили грациозные, изящные птицы с синим оперением. Этих птиц видели на росписи в храмах. Они нисколько не напоминали голубей с крашеными перьями из храмовой голубятни. Скорее, они напоминали чаек, но клюв имели более тонкий и прямой, и куда более пышное хвостовое оперение. Да только перьями ли были покрыты эти странные птицы, или же это были алмазы, - синие, голубые, фиолетовые алмазы, вдруг силою чуда сделавшиеся невесомыми?..

Сирин-птицы, - птицы, рождённые небом и морской волной, спутники и слуги Богини Сторукой. Птицы, единый взгляд на которых изгонял печаль и дарил светлое и безоглядное счастье.

Сирин-птицы опустились на серый камень и стали клевать крошки, рассыпанные человеческой рукой. Свежестью и светом дышало высокое небо. Сияла радуга. Усталая шлюха почувствовала на губах свой первый поцелуй. Разбойник вспомнил время, когда он был ребёнком.

Огромная площадь молчала. Молчала, затаив дыхание. Что такое зависть? Что такое злость? Этого не понять ни единому сердцу на площади, потому что каждого сердца коснулась радуга.

Сирин-птицы давно исчезли, поднялись в небо кругами и растаяли в бездонной синеве, а элидийцы ещё долго стояли, завороженные.

Принцесса Розлина первая опомнилась.

- Колдовство! - завизжала она, тряся головой и выпуская коготки. Пудра слоями посыпалась с косметических щёк. Глаза красавицы сузились, причёска растрепалась. - Эта девка - ведьма! Чего вы стоите, тупицы?! Схватить ее! На костёр! Сжечь! Сжечь живьём!

Лорды и вельможи, гвардейцы в парадных панцирях и дворцовые слуги в ливреях ринулись на площадь, толкаясь и давя друг дружку.

А Кайлы уже не было на площади. Ее так и не нашли, хотя долго искали. И поварёнка Бипса не нашли. И не нашли высокого юношу, с зазубренным мечом гордо охранявшего девочку-ведьму.

Нашли только старого пропойцу, сыгравшего роль лорда церемониймейстера. Да его и не пришлось особо искать.

Старый Жуль лежал на камне площади без признаков жизни. Когда перевернули, что такое? Старик сжимал в холодной руке драгоценный жезл - подлинный жезл церемониймейстера, а не какую-то трость из виноградной лозы. Сделанный из слоновой кости, жезл был обвит золотыми листьями, украшенными небесно-голубой эмалью. В навершии блистал тысячью искр шествующий лев элидийского королевского дома, выточенный из горного хрусталя.

Видно, старик украл жезл, когда служил лакеем во дворце.