В середине 70-х прошлого века москвич Витька с занятным прозвищем "Безмазовый", стоя в "Сосках", произнёс свою основополагающую тираду "Я, что, сюда приехал, в этой луже купаться? Была б моя воля, забетонировал бы море до самого горизонта и пивных ларьков понаставил!" Этим утверждением он продекларировал основную идею отдыха большинства "гурзуфцев", приезжавших в этот Крымский посёлок со всего Союза.
Нельзя сказать, что вся московская "команда" выезжала в Гурзуф исключительно выпивать и наслаждаться "романтическими" отношениями, но даже эти две составляющие отпуска приятнее всего осуществлялись на фоне морского пейзажа и чудесной крымской природы.
Я не утверждаю, что и основная масса отдыхающей молодежи, приезжающая из "долов и весей" нашей необъятной Родины, преследовала те же цели. Но, во всяком случае, мои друзья и подружки из Питера, Минска, Киева, Харькова, Донбасса, Вильнюса и других городов единодушно поддерживали и одобряли установившийся режим времяпрепровождения.
Как правило, утро начиналось в "городском парке" (из формулировки милицейского протокола), среди отдыхающих известного как три "пивные аллеи". Они простирались от открывавшегося в восемь утра павильона - автомата "Пиво", в народе "Соски", и практически до забора международного молодёжного лагеря "Спутник".
Эти аллеи рассекал надвое проход к морю от нового корпуса Дома Творчества имени Коровина. Множество тенистых террас, густо заросших вечнозелёным кустарником и дикими плодовыми деревьями, поднималось прямо к современному пятиэтажному корпусу. Вся территория от "Коровинского" до аллей, включая стилизованные под грибы беседки, именовалась "Бобровым заповедником". Этим названием местность обязана москвичу Сергею Боброву, категорически не снимавшему жильё и ночевавшему на картонке в пределах вышеупомянутой зелёной зоны. Приколов на кепку фирменный значок продавщицы московского магазина "Берёзка" с аббревиатурой "BS", "Бобёр" окончательно устаканил название и периодически, совсем уж "залив глаза", требовал плату за нахождение на его именных лесных угодьях.
Однажды Сашка "Афанасий", перебрав в коктейль-холле, прибрёл в "заповедник", прилёг и крепко заснул, привалившись к уступу одной из террас. Его разбудили сладкие стоны и возгласы романтической пары, активно осуществляющей "таинство" практически на нём. Сашку прижало "понизить давление в баках" после принятого количества напитков, но он боялся испугать "романтиков" внезапным появлением. Но терпежу не хватило, организм неумолимо потребовал своего, и "Афанасий" резко восстал из небытия во весь свой немаленький рост к полному ужасу увлёкшихся голубков. Слушая утренний рассказ Сашки о событиях минувшей ночи, завсегдатаи аллей, заливаясь здоровым похмельным смехом, строили забористые предположения о последствиях такого сюрприза, опасных для здоровья влюблённых.
Ближе к забору "Спутника" в "заповеднике" находилась "Клетка" - обнесённая сеткой-рабицей поселковая танцевальная площадка, на сцене которой круглосуточно, как правило, проживали участники выступающей по вечерам группы. На моей памяти "Машина Времени", "Виктория" и другие московские, питерские и музыкальные коллективы других городов Союза отметились на Гурзуфском "пленэре".
Идиллию танцевальных вечеров нередко нарушал Игорь "Прайс", "вокаливший" свои любимые песни "Диддл, дуддл, ши из май бэйби нау!" или "Шаббл, даббл, дирижаббл плэй!", перекрывая звук динамиков. Группы возобновляли своё выступление только после того, как "Прайса" удаляли с тацпола.
На полпути от "Сосков" к морю располагался подземный общественный туалет "Метро", называемый так из-за единственной огромной буквы "М", видимой практически с другого конца променада. Внутри размещались два зала: умывальный с десятком раковин с зеркалами и, собственно, туалетный с дюжиной кабинок. В течение дня отдыхающие с пляжа регулярно сновали в "Метро" мыть фрукты и овощи, а "аллейские" завсегдатаи - по прямому назначению. У проживающих "дикарями" на "вертолётной" площадке литовцев "Метро" являлось местом комплексного ежеутреннего туалета.
Сразу за "Метро" в гору тянулись ступеньки, ведущие мимо ограды коктейль-холла вверх на "вертолёты".
"Адолары" и коктейль-холл.
Следующая лестница, расположенная на пятьдесят метров ближе к началу променада, поднималась к открытому кафе "Адолары", примыкавшему к входу в коктейль-холл. В летний период в кафе хозяйничали студентки кулинарных техникумов, приезжавшие на практику в Крым со всей Украины. Девчушки были любвеобильными, падкими на ласку и очень заботливыми. Самая дорогая трапеза из трёх блюд для знающего подходцы мальчугана обходилась в 21 копейку: двойная порция салата из овощей посчитанная за одинарную, "тройной гарнир" с зарытым под гречку антрекотом и компот из свежих фруктов.
Литовцы шли вне конкуренции: потрясённые их ростом и статью украинские практикантки, на удивление опытные для своего нежного возраста, норовили подсунуть своему "кадру на вечер" стакан сметаны густоты необычайной, с кокетливой улыбкой - "для мужского здоровья!". "Лесные братья" охотно шли навстречу разносторонним желаниям работниц общепита, так что "любовь и дружба братских народов" в Гурзуфе являлись не пустыми словами и активно осуществлялись на практике.
Коктейль-холл распахивал свои двери, выполненные из заваренной в металлический профиль всё той же "рабицы", только в 19:00. По всему периметру холл окружал забор от того же "дверного" производителя, поэтому назвать заведение "элитным" язык не поворачивался. Но это не мешало "Коку" являться самым востребованной точкой притяжения вечернего Гурзуфа.
Под открытым небом внутри высокой ограды, окружённой густым кустарником, стояло восемь массивных десятиместных столов с лавками по обеим сторонам, на которых ближе к завершению вечера располагалось вдвое больше отдыхающих. Из небольшого павильона, расположенного в глубине заведения, бессменный управляющий дядя Боря, по прозвищу "Пиф", с очередной помощницей бойко торговали алкогольными коктейлями различной крепости и незначительными заедками типа орешков. Между столами и раздаточным окошком располагалась тесноватая зона для плясок, где, после разогрева напитками, спонтанно задружившиеся пары обжимались в медленных танцах перед расходом по "фанзам" и укромным уголкам располагающей крымской природы для осуществления "таинства любви".
Столы занимались с открытия, для чего компаниями заранее высылались гонцы, дежурившие у входных дверей. К примеру, коллектив из пяти девушек сразу занимал стол целиком и в течение вечера, выбирая "с далеко идущими целями", подсаживал к себе понравившихся молодых людей.
Большинство посетителей приносили алкоголь (в основном, различные виды "Массандры") с собой, что не приветствовалось, но и не запрещалось категорически. Отдельные добросердечные отдыхающие женского пола приходили подкормить своих "ослабленных напитками" приятелей и возлюбленных.
Моя знакомая "Люлек", приготовив днём у себя в "фанзе" шикарное "хлёбово" из баклажан и других местных овощей (нечто похожее сейчас называется "имам баялды"), подтаскивала в "Кок" две трёхлитровые банки вкуснятины и угощала своих "зачётников" и близких друзей.
Как правило, за тремя столами бушевали москвичи, ещё за одним столом во главе с близнецами "Слонами" резвились ленинградцы, один занимала дружная литовская команда, объединявшая "ветеранов" - двухметровых Йонаса и Ричардаса, "молодняк" - каменотёса Доугирдаса, всеобщего любимца Гинтерелика, ростом за метр девяносто и остальных таких же "мелких" прибалтов.
В углу регулярно восседала команда весёлых девушек из Минска, или, как называл подстёбывающий их москвич Султан-бай, "менских", во главе с постоянной предводительницей белорусских "амазонок" Ириной Сусловой. Девчушки самостоятельно и активно выбирали себе "зачётников", хотя с Иркой периодически советовались.
Однажды в Гурзуф ближе к ночи совершенно неожиданно зарулил отдыхающий на базе отдыха в Алуште мой приятель Стас из Курска, с немалым трудом нашедший нас в "Коке". После товарищеского обращения к Сусловой, курянин был немедленно обеспечен на ночь вакантным проверенным "женским персоналом".
Приезжающие небольшими группами киевляне во главе с любителем игристого "Бахчисарайского фонтана" Сашкой "Киллером", харьковчане, днепровские хлопцы и другие жители Украины не обосабливались, а растворялись в общей массе отдыхающих. Гарные хохлушки с присущей им заботливостью и цепкостью присутствовали за всеми столами "Кока". Веселье в заведении продолжалось до одиннадцати ночи, после чего самые неугомонные шли продолжать праздник "диким образом" на лежаки городского пляжа под шумок черноморского прибоя.
Любители ночного гулянья могли затариться веселящими напитком в любое время - на центральной площади посёлка тётка круглосуточно торговала "Массандрой" из бочки от одноимённого винсовхоза, виноградники которого простирались от "Ботанического Сада" до "Артека", окружая Гурзуф со всех сторон.
Променад.
Вплотную к "Адоларам" начиналась территория Дома отдыха им. Пушкина, смыкающаяся с санаторием Министерства Обороны. Обнесённая красивым кованым забором в два метра высотой и затенённая старыми деревьями с раскидистыми кронами, в зелени которой утопали санаторные корпуса стиля "Сталинский ампир" послевоенной постройки, здравница простиралась от прибрежного променада высоко в горную часть посёлка. Умелые архитекторы и мастера ландшафтного дизайна творчески использовали естественный рельеф местности, заполнив всю территорию цветниками, беседками и статуями. Вход в санаторий строго охранялся матросами действительной службы, всегда в парадной форме и со штыком на поясе.
Почти на равном расстоянии от начала и конца променада высоко над головами фланирующей публики был выстроен пешеходный мостик, по которому проживающие в ведомственном санатории МО СССР попадали непосредственно на свой закрытый для остальных пляж, не смешиваясь с толпой прочих отдыхающих. Под мостиком располагались два автомата "Газированной Воды", работающие круглосуточно, при которых никогда не было стаканов. Многоопытные "ветераны" Гурзуфа передвигались по посёлку со своими гранёными "мешками" и трёхлитровыми банками под пиво.
Как-то бредя вдоль моря, мы с "Афанасием" с удивлением заметили толпу на пляже военного санатория, собравшуюся у работающей "по принципу ниппеля" калитки, откуда посетители обычно выходили с пляжа на улицу. В дым пьяный Шура "Помидор", придерживая металлическую дверку железной рукой, требовал с желающих пройти по полтиннику за услуги привратника. Матрос-охранник изнутри с ужасом наблюдал за этой сценой, но никаких действий не предпринимал. Собрав около пяти рублей, довольный "Пом" покинул "пост" и двинул дальше в направлении аллей.
"Чайник"
Ближе к началу променада в легендарном "Чайнике", обнесённом капитальной оградой, предлагались в разлив сухие и креплёные вина. Чая в этом открытом кафе отродясь не подавали, но высоко над всегда распахнутыми воротами заведения висел манящим символом большой металлический чайник. Жизнь в "Чайнике" постоянно била ключом. За длинными стойками большими компаниями справляли "приплызды" и "отплызды", благо морской пирс находился неподалёку. По периметру на каменных лавках, привалясь спинами к забору, дремали особо измождённые активным отдыхом посетители, а совсем уж "измученные нарзаном" "загорали", лёжа в тени высокой ограды.
Андрюшка "Крекс" затеял с Витькой "Косинусом" молодецкий спор: пообещал выпить подряд четыре стакана красной "Массандры", стоя на одной ноге на круглой стойке в центре заведения. На кон поставили две бутылки всё той же "Массандры". Уже допивая последний стакан, "Крекс" потерял равновесие и, в падении зацепив подбородком край стойки, рухнул как подкошенный. Столпившиеся вокруг заинтересованные наблюдатели продолжили праздник жизни, убедившись, что спорщик жив, но крепко уснул. Через час, придя в себя, Андрюшка немедленно стребовал с "Косинуса" законный выигрыш.
Единственный раз отдыхая в Гурзуфе с семьёй, Вовка "Осташка" утром вынужденно пришёл в "Чайник" с шестилетним сыном: жена Ирина забастовала и ушла с подругой на пляж. Но к середине дня сердце матери почуяло неладное, и Ирка примчалась в кафе. От увиденной картины ей стало дурно: мужа на горизонте не наблюдалось, а сынок мирно возил по нижней полке стойки в машинке ещё живого черноморского краба, выловленного заботливыми друзьями отца. Перед малышом стояла тарелка с варёными креветками, которыми ребёнок активно закусывал крепкий чёрный кофе, принесённый от пирса любвеобильными подругами его папы, приставленными им приглядывать за малышом. Больше Ирка не приезжала.
Мы со "Стариком Яковом" рано поутру, подперев спинами стену, ожидали, пока встреченные сегодня новые пассии принесут нам от раздаточного окошка по стакану портвейнового "аперитива" перед походом в "Пельменную" на завтрак. Одинаково утомлённые, с заросшими чёрной щетиной лицами "средиземноморского типа", в почти свежих джинсовых рубахах - мы смотрелись если не близнецами, то уж братьями наверняка. К нам внезапно подскочил незнакомый "пионер" и, протянув Яшке аккуратно сложенный бланк, с телячьим восторгом гордо оповестил: "Я только что из камеры. Вот - первый зачёт получил!". Яков, насколько это было возможно, приоткрыл заплывшие глаза и громко зачитал: "Приговор!". Направившийся было к раздаче, мальчуган с тревогой во взоре обернулся. Яша продолжил: "За позорящее звание Советского человека поведение, выразившееся в хулиганских действиях на центральной площади Гурзуфа, отягощённых нетрезвым состоянием обвиняемого, гражданин Сурков приговаривается к штрафу в 100 рублей и пятнадцати суткам общественно-полезного труда!". "Пионер" побледнел, и его заколотило. Окружающие с сожалением смотрели на виновника "торжества". Мой вопрос "Ты читал бумагу, прежде чем за неё расписываться?" поверг мальчугана в ужас. Объятый похмельными страхами, он уже видел себя в кандалах, ведомым под конвоем на каторжные работы. "В Ялту тебя завтра отправят - общественные туалеты на променаде чистить! Это у них обязаловка. Не надо было ничего подписывать! В отказ идти!", - подытожил "Старик Яков" назидательным тоном бывалого арестанта.
Именно в этот момент в "Чайник" зарулил ярко-рыжий москвич Володя "Апельсин". "За это ли, Старик Яков, ты боролся и страдал и, когда надо, не содрогаясь, шёл на эшафот?!",- звучно произнёс он, подходя к нам, сакраментальную тираду из Гайдаровской "Судьбы барабанщика", наградившую Яшку прозвищем. Выхватив из руки приятеля официальный бланк и мельком глянув в него, Володя проурчал: "Всего пятёрку? Несолидно для ветерана!" и направился к заветному окошку с разливом.
К "пионеру" медленно возвратился нормальный цвет лица, он разрывался между чувством радостного облегчения и желанием отыграться. В голос ржали все посетители заведения, дремавший в углу и разбуженный "казусом" "Крекс" заходился и стонал. Несущие нам портвейн девчушки хохотали так, что были вынуждены ухватиться за ближайшую стойку, чтобы не упасть. Когда мы с Яковом и "Апельсином" в окружении девушек неторопливо попивали портвейн, утренний "герой" нерешительно приблизился к нашей компании с двумя бутылками "Массандры" в руках. "А можно я вас угощу за науку?", - он принял правильное решение!
Пирс.
По диагонали от "Чайника" сразу за мостиком через небольшую стекающую с гор речушку выступал уходящий далеко в море причал. В начале пирса стояла капитальная будка билетной кассы с продолговатой поддерживаемой двумя столбами крышей, под которой в дождь укрывалось до полусотни отдыхающих. Вечерами в импровизированном зале с потрясающим видом на море эспромтом устраивались концерты с участием заезжих и отдыхающих музыкантов.
В 1984 году Валерка Оболенский устроил на пирсе авторское премьерное исполнение "Гимна Гурзуфа" на музыку "Я пью за тех, кто в море" группы "Машина Времени". С его лёгкой руки в обиходный сленг вошёл термин "зачётник/зачётница", обозначающий партнёра/партнёршу по "таинству любви", случившемуся в Гурзуфе. Другими предметами зачётной сессии согласно тексту гимна и его расширенному толкованию являлись хотя бы одноразовый заход в море, посещение отделения милиции, катание на "пьяном" пароходе и прочие молодецкие забавы.
Вдоль всего побережья от Алупки до Алушты курсировали морские "трамвайчики" с остановками в небольших курортных посёлках. На большинстве пароходиков даже присутствовал буфет с разливом прохладительных и горячительных напитков. Большие гурзуфские компании, отправляющиеся погулять в Ялту, проносили с собой на борт изрядное количество "Массандры", но на морском просторе даже на полчаса плавания напитков, как правило, не хватало, и приходилось прибегать к услугам буфетчицы. К концу рейса пассажиров штормило существенно сильнее, чем морскую гладь, и десантирование на Ялтинскую пристань не всегда обходилось без потерь.
Недалеко от пирса в самом начале променада у подъёма на "Пятак" торчал стилизованный под огромную поставленную "на попа" бочку ларёк. В его широком ассортименте имелись крымские вина и немудрёные закуски типа варёных яиц и бутербродов с неувядающим сыром. За двумя прямоугольными стойками, приткнутыми к торговой точке, коротали время, попивая портвейн, "стояльцы" из обеих очередей киоска "Авиакасса", примыкавшего к бочке почти вплотную. С двух сторон к кассе Аэрофлота тянулись длинные вереницы отдыхающих, справа - запись за десять дней, слева - "живая", на текущую дату.
Неоднократно мы с "Помидором, проведя вполне приятную ночь на лежаках непосредственно около киоска, утром в числе первой пятёрки "обилечивались" и уже к вечеру гуляли по Москве.
"Пятак" и окрестности.
Подъём на "Пятак" с променада совершался двумя путями в зависимости от текущего состояния здоровья и намеченных целей. Очень крутая лестница проходила под аркой, образуемой переходом между двумя старыми зданиями "Дома Творчества имени Коровина", и вела дальше вверх практически на центральную площадь посёлка. Если же целью была единственная поселковая аптека, или же путь лежал в востребованную у москвичей "Пельменную" следовало выбирать полукруглую улочку, полого поднимавшуюся слева от лестницы и также приводившую к "Пятаку".
Аптека подвергалась нашествию отдыхающих в тяжёлые годы горбачёвского "сухого закона", когда из неё "выметались" все запасы спиртосодержащих настоек. Особой любовью пользовался "Пустырник" стоимостью 11 копеек, который "по вкусу" добавляли в пиво, приобретавшее дополнительные цветовые, вкусовые и оздоровительные качества.
При любом посещении "Пельменной", а мы очень любили устраивать в ней поздние завтраки, я обязательно встречал там пару-тройку московских компаний, так же как и мы, вкушавших самолепные, очень вкусные пельмени под портвейн, разливаемый тут же за барной стойкой. Правда, многочисленные детишки, приведённые одинокими мамашами, своим гвалтом не давали возможности спокойно поговорить. Но по мере употребления напитков, то ли дети начинали постепенно куда-то деваться, то ли улучшался слух, и общение принимало привычную весёлую форму застольных баек и рассказок. Утренняя трапеза порой затягивалась до обеденной поры, и тогда, объединившись, большой компанией мы поднимались к Дому Торговли для пополнения вино-водочных запасов.
Над "Пельменной" на крытой веранде расставила свои липкие столики "Чебуречная", где постоянно заседал москвич Серёга "Депардье", обладавший портретным и телесным сходством со знаменитым французом в его молодые годы. Бойцовские качества киноактёра природе, видимо, не удалось скопирывать, и поэтому один глаз у Сергея перманентно отливал синевой, как знак отличия, полученный от мужей-рогоносцев. Серёга был фантастически востребован исключительно зрелыми замужними дамами. Мы с "Помидором" дважды отбивали его от жаждавших мщения обманутых супругов со товарищи.
На "Пятаке" соседствовали: остановка автобуса, курсирующего от Симферопольской трассы до подножия Медведь-горы, поселковая камера хранения, впоследствии переделанная предприимчивыми кооператорами в малюсенькое кафе, и передвижная бочка от винсовхоза "Массандра", пришвартованная в тени огромного дерева, с определённого момента ассоциирующегося у завсегдатаев с Петровым.
Однажды московские ветераны Гурзуфского отдыха Серёга Петров и Вова Кулаков, бредущие снизу с пляжа в плавках, остановились у бочки "продегустировать портвейнцу" и приодеться. От центральной площади (Пятака) и выше в посёлке воспрещалось рассекать "в пляжном виде" под угрозой штрафа. Пока Серёге наливали кружку, Вова, схватив всю одёжку друга и сильно размахнувшись, закинул её на верхние ветви раскидистого дерева. Без спешки наугощавшись вином, Сергей повис на нижней ветке и начал раскачиваться, стараясь забраться повыше и достать свой "гардеробчик". Неугомонный Кулаков, подскочив, сдёрнул с приятеля последний покров и забросил ещё выше. Серёга не придумал ничего лучше, чем обнять дерево ногами и светить всему Пятаку обеими незагорелыми половинками "полной луны". Через десять минут всеобщего веселья набежавшей толпы из этого "интересного" положения Петрова освободил начальник местной милиции Иван Андреич и препроводил в отделение, дав прикрыть "срамное место" своей форменной фуражкой.
Чуть выше "Пятака" на короткой улочке в четырёхэтажке высился "Дом Торговли" - центральный Гурзуфский "Мегамолл". Открытую веранду последнего этажа занимал единственный поселковый ресторан одноимённого названия. Диетическое кафе на третьем этаже посещали, в основном, семьи с малыми детьми. На первом этаже торговали продуктами и вином, а на втором - промтоварами курортного ассортимента.
От "Пятака" начиналась Ленинградская, ведущая в "Артек". На улице прижимались друг к другу мелкие магазинчики, курортное бюро, небольшой круглосуточный рынок и, в доме Љ22 - поселковое отделение милиции. От Ленинградской брала своё начало и знаменитая лестница в 60 ступеней, ведущая на "Строителей" - основное место обитания приезжающих москвичей.
Улица Строителей.
Когда-то обе стороны улицы Строителей застроили типовыми одноэтажными каменными бараками по шесть жилых комнат. Коммунальная кухня на шесть плит и два умывальника, а также туалетная комната с четырьмя кабинками - вот и все достижения цивилизации. Все жилые помещения в бараках сдавались отдыхающим, а сами хозяева проживали в дачках неподалёку. Особо "крепкие хозяйственники" около барака пристраивали дощатую душевую кабину с бочкой наверху, за что с арендаторов бралась дополнительная плата, но зато эти "пятизвёздочные" номера были нарасхват.
Помимо врождённого обаяния у Вовки "Осташки" за время работы в торговле выработалось профессиональное умение вести беседы. Он уболтал хозяина "элитного" жилья, и тот ежегодно к моменту заезда Вовки придерживал для него комнату с душем. Мало того, в помещение на четверых заезжало шестеро, но арендодатель закрывал на это глаза. Периодически проживая в не самых гигиенических условиях, мы регулярно приходили к "Осташке" в душ, а затем, уже чистыми, садились "праздновать жизнь".
В начале 80-х Андрюшка "Крекс" и "Джефф" снимали в одном из "номеров" такого барака трёхспальный диван, кроме них в комнате проживали ещё трое мальчуганов на панцирных "Артековских" кроватях и один на раскладушке. В ночь нашего с Борькой спонтанного приезда "Джефф", измученный усиленным применением горячительных напитков впрок ввиду скоро предстоящей женитьбы, отбыл в Москву, оставив на диване записку "Я схожу с ума!", написанную на клочке туалетной бумаги. Следующие две ночи мы совершенно свободно размещались на арендованном диване вчетвером, вместе с задружившейся с Борисом харьковчанкой.
"В тесноте, да не в обиде!" - замечательная народная пословица, воспевающая доброту и гостеприимство, воспринималась крымскими арендодателями как руководство к обогащению. На любом лоскутке земли возводился крошечный "домик Дядюшки Тыквы", и немедленно шёл под сдачу отдыхающим. Хозяева приращивали к основному дому веранды, террасы и непонятные сооружения, заселяемые многочисленными желающими. Частные участки застраивались всевозможными "хавирами", "фанзами" и беседками. В советском фильме "Будьте моим мужем" отлично показан такой "Шанхай-город" внутри одной ограды.
Большинство хозяев - соседей имели друг к другу территориальные претензии и состояли в затяжной позиционной вражде, изредка прерываемой вспышками агрессии, напоминающей Арабо - Израильскую "Войну на истощение". Состоя в дальнем родстве, они упорно оспаривали какие-то древние завещания общих предков, в результате неправильного оформления которых, их беспардонно обделили.
Разделив отцовское наследство, два брата получили неравные доли: старший - отцовский дом с участком хитрой конфигурации, напоминающей букву "П" с широкими боковыми коридорами, а младший - небольшой кусок земли, расположенный анклавом под верхней перекладиной "П" внутри участка старшего. В пику старшему родичу, младшенький воздвиг домик размером во весь свой надел и сдавал его исключительно мальчуганам буйного поведения. Сам же проживал у жены на соседней улице.
Две знакомые москвички, одна из них с дочкой пяти лет, сняли отдельную фанзу-сараюшку на дальнем конце участка старшего брата. В первый же вечер, после празднования "приплызда", молодую маму пригласил в гости москвич с сопредельной территории. Во время утреннего возвращения её встретил хозяин и строго настрого запретил встречаться с жильцами враждебного домика: "Да е.... ты с кем угодно, только не с этими гадами!". Выяснилось, что мальчуганы приехали на два дня раньше москвичек и сразу сели бурно праздновать новоселье, а когда взбешённый сосед стал качать права, слегка ему наваляли. Вызванный вместе с арендодателем участковый не стал даже вмешиваться в склоку братьев, а, с удовольствием выпив с жильцами "Московской", убыл восвояси. После повторной ночёвки "у врага", молодой маме с дитём и подругой было указано на ворота, и мы с Шурой "Помидором" помогали им получать обратно с хозяина уплаченные деньги и переезжать на новое место.
Редкие в наше время по душевной теплоте отношения тех лет характеризует дальнейшая судьба молодой мамы с ребёнком. Её поселил к себе в номер на полный пансион минский художник Володя, проживающий вместе с отцом Тарасом Порожняком, народным художником Беларуси в "Коровинском". Папа Порожняк перебрался в номер своего друга, а по утрам приносил ребёнку завтрак, после чего вместе с сыном, взяв мольберты, они дружно отбывали на натуру.
Многие "туристические аттракционы" Гурзуфа остались не охваченными этим путеводителем, так же, как лишь малая часть завсегдатаев и случайных персонажей попала в поле зрения экскурсовода. Я надеюсь в недалёком будущем "расшИрить и углУбить" сферу моих изысканий и создать наиболее полный, почти "энциклопедический" вариант Гурзуфской "истории с географией".